И никто не говорил о мертвой молодой женщине. Эта тема была запретной.
Тобиас не знал, что делать. По ночам он плакал и молил небо, чтобы все стало так, как прежде, но это желание осталось неисполненным.
– Итак, мои дорогие, – сказал Хеннинг, закуривая маленькую сигару, – когда вы позавчера позвонили и сказали, что приедете на выходные, мы, конечно, очень обрадовались, и это понятно, ведь мы уже давно не виделись… Но, может, есть еще какая‑то причина? Что‑то случилось? Какие‑то новости?
– Почему обязательно должна быть причина, если Леония и Тобиас приезжают в гости? – возразила Хелла.
Тобиас ничего не сказал на это, только улыбнулся.
– Конечно, причина есть. Даже несколько. – Он посмотрел на отца. – Открой‑ка бутылку шампанского, чтобы мы могли поднять бокалы за то, о чем хотим вам рассказать.
– О чем же?
Хелла чуть не лопалась от любопытства, а Хеннинг отправился в кухню.
Тобиас подождал, пока отец вернулся с бутылкой и четырьмя бокалами. Пока Хеннинг разливал вино, он продолжил:
– С октября я буду работать по одному очень крупному делу. Экономическая преступность. Наша адвокатская контора открывает филиал в Нью‑Йорке, но мне придется находиться главным образом в Азии. Бангкок, Сингапур, Джакарта, Гонконг… Это уникальный шанс для карьеры! Наверное, лучший из всех, что когда‑либо у меня были и которые когда‑нибудь будут.
На секунду у родителей пропал дар речи.
– Это здорово, – заикаясь, сказала Хелла после паузы, – но я не совсем понимаю… Значит, ты уедешь в Азию? Навсегда?
– Не навсегда. Но надолго. Минимум на восемь месяцев.
– О боже! – Хелла взяла бокал, который подал ей Хеннинг.
– За это мы и выпьем, – сказал Хеннинг. – Звучит действительно фантастически. А если подумать, что ты работаешь в этой конторе, да и вообще в этой системе, совсем недавно, то это просто сенсация. Поздравляю!
Они подняли бокалы. Леония, необычно молчаливая сегодня, лишь пригубила свое шампанское.
– Что‑то ты ничего не говоришь, – обратилась к ней Хелла.
– Для Тоби это, конечно, прекрасно, и я очень рада за него, но для меня все не так просто.
– Я понимаю. Так долго быть одной тяжело.
– Да. – Леония печально улыбнулась. – Прежде всего, потому что я беременна.
У Хеллы и Хеннинга речь отнялась во второй раз.
– Что?
– Я беременна. И мне, похоже, придется рожать одной, без мужа.
Тобиас успокаивающе погладил ее по колену и пошутил:
– Я сделаю пометку в деловом календаре и непременно прилечу!
– А когда срок?
– В середине января.
Такой немногословной Хелла свою невестку еще не видела.
– Может, будет лучше, если Тобиас откажется от этой работы и останется здесь?
– Нет! – Леония энергично покачала головой. – Нет, ни в коем случае! Такого шанса у него больше не будет, это ясно. Мы долго говорили об этом, и я считаю, что правильно будет, если он поедет. Но ведь и дети рождаются не каждый день, а мы уже обрадовались, что первое время будем с ребенком вместе.
Никто не сказал ни слова.
Леония почувствовала, что настроение у всех вот‑вот испортится, и подчеркнуто бодро заявила:
– Но все это, в конце концов, не проблема. Я уж как‑нибудь справлюсь.
– Не беспокойтесь. – Хелла встала. – Если хочешь, Леония, когда подойдет время, я приеду к вам в Буххольц и буду помогать тебе. Не вопрос. Я могу взять отпуск в любое время, даже надолго, если понадобится.
Леония обняла свекровь:
– Ты ангел, Хелла!
– Классно, – сказал Тобиас, – это, естественно, очень упрощает дело.
И он, как уже часто бывало, задумался, как же вообще выдержит разлуку с Леонией.
Ингрид лежала возле бассейна в шезлонге под зонтиком и дремала, Энгельберт был в воде. Он держался за край бассейна и медленно двигал ногами.
– А что у нас сегодня на обед? – спросил он.
Они позавтракали в девять, сейчас всего полдвенадцатого, а он уже проголодался.
– Да так, пустяки. Салат или моцарелла, – пробормотала Ингрид, не открывая глаз. – А вечером поджарим мясо на гриле.
Энгельберт поднял волны, как это делают дети, играя В бассейне:
– И это здорово!
Уже пять дней они жили на вилле и наслаждались каждой секундой. Еще ни в одном пансионате они не чувство‑кали себя так хорошо.
Ингрид села. Ей стало жарко. Энгельберт все еще делал упражнения для ног. Она подумала, стоит ли еще раз намазаться кремом или лучше сначала зайти в воду, но решиться на то или другое никак не могла.
Она встала и подошла к бортику бассейна.
– А что, если мы спросим Валентини, нет ли у них желания сегодня вечером поужинать с нами? – спросила она. – Мясо есть, к нему я приготовлю салат, а вина тут хватает. Все это не проблема.
– Мне все равно. Спроси их. А я сейчас выхожу.
– Тебе все равно? Как это «все равно»? Ты хочешь пронести вечер с нашими хозяевами или тебе лучше, чтобы мы были одни?
– Я ведь уже сказал: мне все равно! Если они придут – о'кей, если нет – тоже хорошо.
– Итак?
– Итак, спроси их. В чем проблема?
– Боже, какой же ты тяжелый человек!
– Нет, я совсем не тяжелый. Это ты тяжелая, потому что у тебя, похоже, возникает проблема, если мне что‑то все равно.
Ингрид ничего не ответила, пожала плечами, надела шорты и футболку и отправилась наверх, к главному дому семьи Валентини, чтобы пригласить Йонатанаи его жену на ужин.
София выглядела излишне нарядной. Как и прежде, она доставляла радость Йонатану, когда надевала свой брючный костюм. Это был тот самый костюм, который он купил ей несколько лет назад, в снежный зимний день. И она обращалась с костюмом так бережно, что он до сих пор выглядел как новый.
Кернеры же явно хотели продемонстрировать, что они в отпуске и наслаждаются свободой без любого рода церемоний. Так, на Ингрид были летние полосатые шорты‑бермуды и простая футболка, а на Энгельберте – короткие полосатые шорты и ярко‑красная рубашка, серые хлопчатобумажные носки и коричневые сандалии с массажным эффектом. В нем было килограммов десять лишнего веса, его живот нависал над шортами, но он даже не делал попыток его спрятать.
Йонатану он напомнил карикатуру на типичного немца, которую он видел в каком‑то иллюстрированном журнале. Впрочем, Кернер предпочитал подобное сочетание одежды и тогда, когда ездил в супермаркет или на экскурсию в монастырь.
Приветствие было таким сердечным, каким оно может быть между квартирантами и хозяевами, которые почти не знают друг друга.
Ингрид выставила на стол в качестве аперитива бутылку просекко.
Электрический гриль, который был в распоряжении постояльцев виллы, раскалился, и Энгельберт уже переворачивал куски филе, которые Ингрид еще после обеда замариновала в смеси чеснока, розмарина и оливкового масла.
Разговор поначалу не был особенно оживленным. Кернеры делали комплименты по поводу дома, а Йонатан, чтобы как‑то оживить разговор и, может, получить хоть какой‑то намек на то, почему этот мужчина показался ему знакомым, спросил, кто они по профессии.
– Я пенсионер, – сказал Энгельберт и ухмыльнулся, – но еще несколько месяцев назад был судьей участкового суда. Ничего особенного. Гражданские споры, уголовные дела, и я выхожу на ковер лишь тогда, когда пахнет жареным, если пострадали люди, причем речь идет не о всяких там мелочах. Это была прекрасная работа, и я делал ее с удовольствием, но сейчас все закончилось. Сейчас я наслаждаюсь жизнью.
«Если пострадали люди, – мысленно повторил Йонатан, – ничего особенного».
И в этот момент он все понял. Внезапно ему стало ясно, что девять лет назад в зале суда он целое утро, не отрываясь, смотрел в это лицо, лицо судьи, который должен был решить его судьбу и судьбу убийцы его дочери.
Тогда у доктора Кернера волосы были немного длиннее и гуще, с легкой сединой, а теперь стали совсем белыми. Тогда он носил очки в золотой оправе, а теперь очки были без оправы и почти не выделялись на его лице. Кроме того, он тогда был значительно стройнее. К тому же огромная разница – видеть перед собой человека в судейской мантии или в шортах и спортивной рубашке.
Подул ветер, и Ингрид пошла в дом, чтобы взять куртку. Пока мясо будет готово, пройдет немало времени: из‑за ветра гриль не мог достаточно прогреться.
– А как получилось, что вы, немец, построили здесь, в Тоскане, такое прекрасное поместье? Я имею в виду, как вы нашли его? Как вас сюда занесло? – как раз спросил Энгельберт, когда Ингрид снова появилась на террасе.
«Да, это он, – подумал Йонатан, – это действительно он». В его голове все перемешалось, он не мог думать ни о чем другом и ответил почти машинально:
– Ах, это долгая история. Целого такого вечера не хватит, чтобы ее рассказать… – Он бросил короткий взгляд на Софию, которая сидела, скрестив руки на груди. – Тебе холодно, любимая? Может, принести теплую столу?[56]
– Нет. Не нужно. Все о'кей.
Тем не менее Йонатан взял ее руки в свои и растирал до тех пор, пока они не потеплели.
– Точно не нужно? Мне не составит труда сбегать в дом.
– Нет, Йонатан, не надо! Мне не холодно!
В голосе Софии послышалось легкое раздражение. Эта преувеличенная заботливость напомнила ей о том, как Аманда весной по утрам, когда было еще прохладно, заставляла ее надевать теплые колготки, в то время как другим девочкам в классе уже давно разрешалось носить гольфы.
Йонатан легонько поцеловал ее в голову и снова повернулся к Энгельберту.
«Только не теряй самообладания, – сказал он себе, – оставайся спокойным и любезным. Он не должен заметить, что ты его знаешь».
– Вернемся к вашему вопросу. Я постараюсь ответить коротко. Любовь была причиной. Я проводил здесь, в Тоскане, отпуск, увидел Софию и погиб. – Он обнял ее за плечи и чуть притянул к себе. – Я с первой секунды понял, что уже не смогу жить без нее, и остался здесь.
«Это просто невероятно, как нежно и заботливо этот человек обращается с женой! – подумала Ингрид. – Он же ее буквально боготворит».
– А это поместье, Ла Пассерелла, – продолжал Йонатан, – принадлежит моим тестю и теще. Мой вклад лишь в том, что я построил виллу и отремонтировал квартиры для отпускников. Я занимаюсь их сдачей, потому что родители моей жены по‑немецки не говорят и не могут наладить контакт с гостями из Германии, а София в силу понятных причин не может работать за компьютером. Так что мы взаимно дополняем друг друга, и я рад, что со сдачей квартир все так хорошо получается.
– А чем вы занимались до этого?
– Я был фотографом. Но с тех пор как фотография стала цифровой и теперь любой человек может с помощью пары щелчков изменить на компьютере любую картинку, на этом вряд ли можно заработать. В наше время люди покупают за двести евро крохотную камеру, которая работает автоматически, и с ее помощью делают фантастические снимки. И у них есть бесконечное количество попыток. Если что‑то не нравится или не получилось так, как надо, кадр просто стирают из памяти. Зачем тут нужен еще и фотограф?
– Вы правы. Я как‑то до этого не додумался.
Первая порция мяса была готова, и Ингрид принесла хлеб. Энгельберт выложил новые порции филе на гриль и долил всем вина. Йонатан и София лишь пригубили вино.
– А я до сих пор не могу поверить своему счастью, – сказала София тихо. – Йонатан появился здесь внезапно, среди ноября. Мне показалось, что он упал с неба. Он совершенно изменил мою жизнь, стал моим ангелом‑хранителем. Я даже не могу себе представить, что было бы, если бы его не было здесь. Я была бы совсем беспомощна. И с тех пор, с ноября пять лет назад, он никогда не уезжал.
– Нет‑нет, один раз было, – возразил Йонатан, – я тогда на два дня уезжал в Германию разводиться.
– Можно, я добавлю вам салат? – спросила Ингрид.
– Да, пожалуйста, – сказала София, – очень мило с вашей стороны, спасибо.
Энгельберт перевернул куски мяса и смазал их оливковым маслом.
– Для Софии, пожалуйста, прожарьте мясо хорошо, она не ест с кровью, – заметил Йонатан. – Она этого чаще всего не говорит, чтобы не показаться невежливой, но она его не любит. Правда, любимая?
София кивнула. Естественно, она сразу же определяла по запаху, когда мясо было еще с кровью, но Йонатан не дал ей возможности самой сказать об этом. Он всегда был быстрее и улаживал для нее все, что только мог уладить. В принципе, он обращался с ней, как с ребенком, и за это время она стала более несамостоятельной, чем раньше, когда Йонатана здесь еще не было.
Было понятно, что муж хочет любить ее и защищать, заботиться о ней, однако это лишало Софию свободы. Но как только подобная мысль возникала, она тут же прогоняла ее и старалась быть благодарной.
– Никаких проблем. – Энгельберт побрызгал мясо пивом. В этот момент у Ингрид зазвонил мобильный телефон.
– Извините меня, я на минутку, – сказала она, взяла телефон и ушла в сторону бассейна.
– А в Италии намного дороже построить дом, чем в Германии? – спросил Энгельберт.
Он понимал, что вино постепенно начинает ударять в голову, но чувствовал себя отлично и был в прекрасном настроении.
Йонатан внутренне вздрогнул. «Не хочу я вести разговоры о доме, – билась мысль у него в голове, – я хочу говорить о том времени, о процессе. Я хочу знать, почему ты дал безнаказанно уйти убийце моей дочери. Я хочу знать, что ты думал при этом, свинья!»
– Нет, не дороже, – ответил Йонатан, – я сказал бы, что почти одинаково. Но намного труднее. Проблема состоит в разрешении на строительство. Оно связано с невероятными бюрократическими проволочками, длится годами, и все сложнее его получить. Законы становятся строже, контроль – жестче, и вообще это катастрофа.
– Радуйтесь, что вы все уже построили и вас это больше не касается.
– Да нет. Я хотел бы несколько расширить виллу и внести некоторые изменения в главный дом. У нас с Софией слишком мало места. А если появятся дети? Но это безнадежное дело, разрешение на строительство мы не получим.
Энгельберт заметил, что София вздрогнула, когда Йонатан заговорил об еще не рожденных детях, но промолчал и снова перевернул мясо.
– В Италии все меряется двойной меркой. Знаменитые люди могут сделать из сарая целое село, а из простой хижины – велнес‑центр или гостиницу на четыреста мест. Здесь таких примеров масса. Но если ты просто Отто Нормальный потребитель, то шансов у тебя никаких.
– Значит, вам пришлось от многого отказаться, – сделал вывод Энгельберт.
– Да, конечно. Таких возможностей у меня нет, иначе я мог бы строиться дальше. Конечно, если лично знать бургомистра или начальника управления строительством и иметь с ними общий скелет в шкафу, то все может получиться.
– Логично. Кому вы это рассказываете! В Германии все по‑настоящему важные дела срабатывают только с применением витамина В.[57]Потому что без связей вы ничто. Вы будете плавать в общей массе, но никогда не сделаете карьеры. Я имею в виду, по‑настоящему удачной карьеры. Если вы понимаете, о чем речь.
– Да‑да, я знаю.
В этот момент к столу вернулась Ингрид. Она сияла.
– Это звонила Хелла, – сказала Ингрид. – Она просто хотела сказать, что все в порядке, к ним как раз приехали в гости Тобиас и Леония.
«Тобиас? Тот самый Тобиас, который…»
Кровь застучала в висках Йонатана, дыхание его стало прерывистым.
– Хеннинг и Хелла – наши лучшие друзья, – пояснил Энгельберт.
– Хелле хотелось рассказать мне, что Тобиасу поручили какое‑то очень большое дело, связанное с экономической преступностью. Наверное, это и есть шанс всей его жизни!
– Садись, Ингрид, и съешь что‑нибудь, а то мясо остынет, – сказал Энгельберт и повернулся к Йонатану. – Я могу сказать только одно: создайте себе круг влиятельных друзей, и вы станете большим человеком. Лучше, если у вас в каждом кармане будет по партийному билету, и все от разных партий. Рука руку моет, и если вы окажетесь в дерьме, то всегда найдется друг, который вас оттуда вытащит. Без друзей вы – жалкая сосиска и будете проглочены первой пробегающей мимо собакой.
– В этом что‑то есть, – сказал Йонатан. – Я долго занимался организацией разных торжеств в Берлине. Успех большого проекта начинается с размещения гостей за столом.
– Именно так! – засмеялся Энгельберт. – Значит, вы понимаете, о чем я говорю.
– На сто процентов.
– У судьи тоже есть власть, но только в определенных пределах, понимаете? Мой друг Хеннинг, например… ну, тот, жена которого только что звонила… так вот, он одаренный инженер. Я, конечно, не смог бы устроить его на работу к Круппу, а вот в других делах… Тут я смог ему помочь. Собственно, весь фокус заключается в том, что для любой жизненной ситуации нужно иметь подходящего друга, который сделает то, что вы сами сделать не можете. Лучше всего иметь в кругу своих знакомых врача, адвоката, инженера, автомеханика, электрика и так далее. Ну, вы знаете, что я имею в виду.
– Ну, мои контакты здесь, к сожалению, ограничиваются наемными сельскохозяйственными рабочими, ремесленниками и почтальонами.
Йонатану было очень тяжело продолжать разговор.
– А как вы, будучи судьей, смогли помочь своему другу? – спросила София, до этого не принимавшая участия в беседе.
– Да было там одно дело… – Энгельберт почувствовал себя польщенным и с удовольствием принялся рассказывать свою историю. – Так получилось, что сын Хеннинга однажды устроил большую неприятность. Он как раз сдал выпускные экзамены в школе – кстати, сдал блестяще – и, естественно, отпраздновал это событие со своими друзьями. Ну и, как это бывает, выпил пару лишних рюмок. А потом ему захотелось забрать свою подругу с вокзала. Он сел в машину и в пьяном виде устроил аварию. Довольно глупая история. К сожалению, со смертельным исходом. Да, по‑идиотски все получилось. Возле светофора стояла молодая женщина, и он ее сбил. Это была действительно трагедия. А мальчик после этого чуть с ума не сошел. Психически он так был на пределе, что вы себе представить не можете. Интеллигентный мальчик, блестяще заканчивает школу – и насмерть сбивает женщину! Для его родителей это было нелегко, да и для него тоже. Как такому молодому человеку жить с этим дальше? Кстати, и мы как раз только что об этом слышали, он уже сделал блестящую карьеру. А представьте себе, что он не преодолел бы этот шок. Какого ценного человека потеряло бы общество! А сейчас он высокооплачиваемый адвокат, который на международном уровне борется за справедливость. И этот человек чуть не погубил себя из‑за глупости, которую совершил в юном возрасте!
Йонатан буквально впился ногтями в ладони, чтобы не потерять сознание.
– Я не совсем понимаю… – сказала София. – А как же вы сумели ему помочь?
– Ну, короче говоря, я приложил все усилия, чтобы его дело попало ко мне. Я судил его и постарался, чтобы молодой человек отделался легким испугом. Бедный парень ведь не совершил преднамеренного преступления, и случившееся, конечно, стало для него хорошим уроком.
– Да, действительно.
У Йонатана перехватило горло.
«Именем народа выносится следующий приговор: обвиняемый подпадает под совокупность норм уголовного и уголовно‑процессуального права по делам несовершеннолетних. Он получает предупреждение за вождение автомобиля в нетрезвом состоянии и за халатность, повлекшие смерть женщины, в соответствии с § 59 Уголовного кодекса ФРГ; он обязан уплатить денежный штраф в размере восьми тысячи марок, которые переходят в пользу родственников пострадавшей; он также обязан на протяжении последующих трех месяцев отработать двести часов на общественных работах. Водительские права у него изымаются на полгода».
Эти слова судьи до сих пор отдавались эхом в его ушах.
Ингрид встала и включила стереоустановку в доме. Через открытые окна тихо лилась музыка Донована.
– Знаете, я вижу свою задачу не только в том, чтобы приговаривать людей к наказанию. Мне кажется, что не менее важно, чтобы помилование имело преимущество перед правом. Кому была бы польза от того, что я испортил бы Тобиасу будущее? Никому! И ту молодую женщину это не воскресило бы.
Йонатану показалось, что его сердце перестало биться.
– Я постарался, чтобы Тобиас не получил судимость. Это было самым важным, иначе его будущее было бы испорчено. Если человек попадает не на того судью, у него остается отметка на всю жизнь, а бедный парень, видит Бог, просто оказался не в то время и не в том месте. Вот и все. Если молодой человек поймет, что то, что он сделал, было неправильным или, как минимум, произошло по грубой халатности, он примет все это близко к сердцу, и тогда все будет хорошо.
– А та молодая женщина? – спросил Йонатан. – Значит, она тоже оказалась не в то время и не в том месте?
– Да, можно сказать и так. – Энгельберт сделал серьезное лицо, долил всем вина и поднял бокал. – Друзья! – воскликнул он. Его лицо пылало. – Выпьем за дружбу!
«Тобиас Альтман признал свою вину и проявил искреннее раскаяние. С тех пор он больше не выпил ни грамма алкоголя. Повторения или совершения подобного преступления при его характере опасаться не следует. В пользу обвиняемого говорит и тот факт, что он принес извинения родителям пострадавшей. Его поведение также склонило приговор в сторону более мягкого наказания. Суд хочет дать ему шанс вести жизнь, полную ответственности, и построить свое успешное будущее в рамках гражданского общества».
Перед судебным заседанием к Йонатану подошел худощавый молодой человек.
– Я Тобиас Альтман, – прошептал он, глядя в пол, – я только хотел сказать, как мне жаль, что так получилось с вашей дочерью. Простите меня, пожалуйста.
Он повернулся, торопливо прошел по коридору суда и исчез в зале заседаний.
«Как просто, – подумал Йонатан, – до того обычно и банально, что больно становится. Он выпалил эту заученную фразу и думает, что все стало хорошо. Нет, Тобиас Альтман, я тебя не прощаю. Тут нечего прощать: то, что ты сделал, не подлежит прощению».
«Кроме того, суд пришел к убеждению, что как пострадавшей, так и ее родственникам вряд ли принесет пользу то, что Тобиас Альтман получит наказание в виде лишения свободы, которое на всю жизнь может испортить ему карьеру. Поэтому суд вынес приговор более мягкий, чем требовало обвинение».
– Извините меня, пожалуйста, – сказал Йонатан и встал, – мне что‑то нехорошо, похоже, нужно прилечь. Идем, София.
– Что с тобой? Почему тебе стало плохо? – спросила София.
Она почувствовала беспокойство, исходившее от Йонатана, и положила ладонь на его руку.
Он не ответил.
– Спокойной ночи, – сказала она, – и большое спасибо за прекрасный ужин. Это было очень приятно.
Энгельберт встал, обнял Йонатана и чмокнул губами в воздухе над его правым и левым плечом. Йонатан окаменел. Затем Энгельберт обнял Софию, поцеловал ее в обе щеки и прижал к себе. Может, на какую‑то долю секунды дольше, чем следовало.
Йонатана обдало жаром. Ярость охватила его, и он сжал кулаки, чтобы не ударить судью. «Ее ты у меня не отнимешь, – подумал он. – Ее я буду защищать. Сейчас и до конца своих дней».
Энгельберт по‑дружески улыбнулся.
– Счастливо добраться до дома. И оставьте машину на стоянке, вы ведь выпили! – пошутил он и громко рассмеялся над шуткой, которую счел удачной.
Ингрид подала им руку. Йонатан и София обошли дом и, не оборачиваясь, исчезли в ночи.
Сердце Йонатана бешено колотилось. Ярость бушевала в нем. Казалось, он в любой момент взорвется. София нежно провела рукой по его волосам и по спине.
– Да ты дрожишь, – тихо сказала она. – Что с тобой? Что случилось?
– Ничего, София, ничего.
– Это как‑то связано со мной? – несмело спросила София.
– Ну нет же! – Йонатан остановился. – Даже и не думай такого! Никогда! Мне кажется, не существует ничего, что бы ты сказала или сделала и что могло бы рассердить меня.
Он поцеловал ее в лоб, в глаза, в губы.
Ее голова лежала у него на плече, и она ощутила очень тонкий запах пота, который смешивался с запахом стирального порошка.
Это был запах страха. Но она ни о чем больше не спрашивала.
Он не мог уснуть. Мучительно медленно тянулись минуты. София была рядом с ним и размеренно дышала. Ее маленькая рука лежала на его груди, словно она хотела не допустить, чтобы он вставал с постели.
«ПАПА, ТЫМЕНЯ СЛЫШИШЬ? Я ДОЛЖНА ТЕБЕ ЧТО‑ТО СКАЗАТЬ».
– Жизель?
«Я ЗДЕСЬ».
«Что это значит? – подумал Йонатан. – Я разволновался и переутомился, нужно наконец заснуть. Завтра я попрошу судью и его жену уехать, чтобы этот кошмар наконец закончился».
«НЕТ, ТЫЭТОГО НЕ СДЕЛАЕШЬ».
«Я хочу мира и покоя. Я не хочу, чтобы все началось сначала».
«ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СБИЛ МЕНЯ НАСМЕРТЬ, ВЕДЕТ СКАЗОЧНУЮ ЖИЗНЬ. ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ЖИВЕТ, А Я – НЕТ. Я МЕРТВА. ОН ОТНЯЛ У МЕНЯ ВСЕ И НЕ ПОНЕС ЗА ЭТО НИКАКОГО НАКАЗАНИЯ. ДРУЖЕСКИЙ ЖЕСТ… ЭТО МОШЕННИЧЕСТВО, ПРЕДАТЕЛЬСТВО! ТЫЖЕ НЕ МОЖЕШЬ С ЭТИМ СМИРИТЬСЯ! ПОЖАЛУЙСТА, ПАПА, НЕ БРОСАЙ МЕНЯ В БЕДЕ!»
«Что я должен сделать?»
«УБЕЙ ЕГО! БОЛЬШЕ НИКОГДА В ЖИЗНИ У ТЕБЯ НЕ БУДЕТ ТАКОЙ ВОЗМОЖНОСТИ. ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЗАЩИТИЛ МОЕГО УБИЙЦУ, ЖИВЕТ В ТВОЕМ ДОМЕ. ОТОМСТИ ЗА МЕНЯ!»
«Но как?»
Голос не ответил.
Прямо перед домом рос орех. До его сочных зеленых листьев можно было дотянуться чуть ли не из постели. Дерево затеняло спальню, так что не было необходимости закрывать ставни, и в то же время яркий солнечный свет не мешал спать. На утренней заре птицы на орехе и в кипарисах устраивали громкий концерт.
Энгельберт подложил левую руку под голову, он чувствовал себя сильным и здоровым, никаких болей в бедре. Похоже, можно пойти искупаться в бассейне.
– Ты слышишь, как поют птицы? – спросил он Ингрид. – Невероятно, какой концерт они устроили в кипарисах!
– Энгельберт, прошу тебя, я еще сплю, – зевнула Ингрид и повернулась на бок.
Она посмотрела на будильник. Половина седьмого. Боже мой, как рано! Она, не собиралась вставать раньше восьми.
Энгельберт поднялся и подошел кокну. Оперся о подоконник и посмотрел на улицу.
– Прекрасно, – пробормотал он, – какой день!
Сейчас он напоминал гориллу, которая добродушно что‑то рассматривает.
«Какой у него широкий крестец! – подумала Ингрид. – Это, скорее всего, результат регулярной работы в саду и занятий в бассейне по вторниками и пятницам».
Поначалу Энгельберт казался себе дряхлым и глупым, когда в обществе преимущественно пожилых дам преодолевал утреннюю дистанцию, но потом заметил, что занятия идут ему на пользу. Значительно улучшилось самочувствие, давление упало, сердечно‑сосудистая система пришла в порядок. И в дни, когда он по утрам занимался плаванием, его работоспособность была намного выше.
Лежать в постели больше не имело смысла. Ингрид встала и надела халат.
– Я приготовлю кофе. А потом приму душ.
Ходить босиком по прохладным терракотовым плиткам было приятно. Она включила эспрессо‑машину и исчезла в ванной.
Энгельберт вышел на террасу и раскинул руки. «Никакая сила не заставит меня покинуть сегодня этот чудный уголок! – мысленно поклялся он. – Не поеду я ни в какой город, не буду ничего смотреть и не хочу ничего покупать. Буду просто сидеть на террасе и наслаждаться жизнью».
– Ничего не поделаешь, придется ехать в долину, – сказала Ингрид за завтраком. – Нам нужны яйца, молоко, да и салат в холодильнике уже никуда не годится. И еще кое‑что на обед. Никаких проблем, ты можешь со мной не ездить. Оставайся возле бассейна и займись гимнастикой.
– Да, хорошо, – пробормотал Энгельберт, – я остаюсь. Пожалуйста, привези мне немецкую газету.
– Какую?
– Да все равно. Какую‑нибудь.
Ингрид убрала посуду после завтрака в посудомоечную машину, поставила молоко, маргарин, варенье и сыр в холодильник, вытерла стол и плиту, потом взяла в руки сумочку.
– Пока!
Она чмокнула мужа в щеку и направилась к машине. Энгельберт услышал шум двигателя, когда она тронулась с места, и порадовался, что у него будет два‑три часа покоя.
В десять минут десятого позвонил доктор Кернер. Йонатан как раз сидел с Софией за завтраком и пил уже четвертую чашку кофе. Аппетита у него не было.
– Что, желудок все еще болит? – осторожно спросила София.
– Мне кажется, да.
– Тогда тебе нужно пить чай, а не кофе. И, может быть, съесть сухарик.
Звонок телефона помешал Йонатану ответить.
– Доброе утро! – сказал Энгельберт. – Мне неловко беспокоить вас так рано, но у нас нет воды. Ни в кухне, ни в ванной, нигде. Ни капли. Моя жена утром без всяких проблем приняла душ, а сейчас tabula rasa.[58]Niente.[59]– Он засмеялся. – Ингрид уехала за покупками, а я собрался в душ, и хорошо, что хотя бы не намылился.
– Сейчас приду. Буду через две минуты.
– Очень мило с вашей стороны. Спасибо.
Энгельберт положил трубку.
Йонатан встал.
– У них проблемы с водой, я этим займусь.
София кивнула и обхватила ладонями чашку, словно, несмотря на жару, хотела согреть руки.
Когда он шел через луг к вилле, она снова заговорила с ним: