— Рада была познакомиться, — сухо сказала миссис Грейнджер.
Со скользкой, томительно-приятной тяжестью в животе Гермиона неожиданно осознала, что Снейп и её мать почти ровесники. И ведь даже не задумывалась об этом прежде: ни когда впервые встретилась с ним, ни когда он сидел напротив за столиком в пабе. До чего глупо заметить его возраст только теперь! Снейп, конечно, не дряхлый старик. И ещё не пожилой. Но средних лет. Ему самое меньшее сорок. На встревоженном лице матери так и читалось: «Слишком стар для тебя!».
— Мы не встречаемся! — брякнула Гермиона.
— Да, — подтвердил Снейп. — У нас просто общие интересы.
— Нет! — взволнованно воскликнула Гермиона, понимая, что мать точно не обрадуется, услышав такое. Потому как в последние шесть лет, насколько миссис Грейнджер знала, дочь интересовало по-настоящему только одно, и этот интерес не стоило поощрять.
Снейп почти незаметно покинул кухню. Открылась передняя дверь. В дом ворвался сквозняк, заставив Гермиону обхватить себя от холода за плечи, и тут выяснилось, что она так и не сняла пальто. Цветок по-прежнему раздражал нежную кожу шеи.
Дверь уже закрывалась за вышедшим на крыльцо Снейпом. Гермиона даже не успела попрощаться. С лица матери не сходило обеспокоенное выражение.
— Подождите! — внезапно прокричала Гермиона и мигом оказалась на пороге. — Вот. — Она сунула блокнот в чёрной кожаной обложке — ежедневник на 1998 год — Снейпу в руки. — Возьмите.
— Что происходит, Гермиона? — вопрошала мать, стоя в дверях кухни; Косолапка тёрлась о её ноги.
— Тут записаны некоторые мои соображения. Посмотрите, пожалуйста, и сообщите, что вы об этом думаете, — сказала Гермиона, заглядывая в глаза Снейпу.
Тот большим пальцем поддел обложку, но раскрыть блокнот мешала лента.
— Хорошо.
— До свидания.
— До свидания, — ответил он, сделал шаг назад, и Гермиона затворила дверь — медленно, с огромным усилием, словно это была дверь между мирами.
Вот только пришлось остаться не с той стороны, в неправильном мире.
Подошла мать, задвинула засов и обернулась, уперев руки в бёдра.
— В кабинет, — приказала она. — Немедленно.
И предательница Косолапка согласно мяукнула с кухонного стола, блеснув глазами.
Глава опубликована: 10.05.2016
Снова на Чаринг-Кросс
Что-то не так было с этой кошкой.
Снейп, оглядываясь в прошлое, снова задумался, отчего какая-то кошка не покидает его мыслей, причём не только потому, что о ней без умолку болтала девчонка. Но она ошибочно приняла его немногословность за незаинтересованность. Не то чтобы он обычно с энтузиазмом обсуждал чью-нибудь домашнюю живность, однако в данном случае он как раз заинтересовался. Или, скорее, растерялся: сбивала с толку собственная уверенность, что эта кошка должна была быть котом.
Он уже собирался уточнить, когда их прервали.
Пусть девчонка пребывала во власти наваждений — хотелось бы верить, в отличие от самого Снейпа, — но она же не дура, чтобы не знать пол своего питомца. Значит, ей виднее; и переживать из-за подобного пустяка смешно. Какая разница?
«А такая, что это разные звери», — подумал Снейп минимум трижды, прежде чем смог отогнать абсурдную мысль.
Кот был нарисован в ежедневнике. Снейп успел разглядеть только это изображение да ещё написанные ручкой и обведённые карандашом имя и фамилию: Гермиона Грейнджер. А потом в вагоне сделалось слишком людно, чтобы читать, и пришлось засунуть ежедневник во внутренний карман пальто. Остаток пути до Чаринг-Кросс Снейп провёл притиснутым к туристу с огромным рюкзаком и едва мог дышать, не говоря уже о возможности пролистывать блокнот и изучать почерк его владелицы в поисках зацепок.
Он снова зашёл в паб — надеясь, что и она появится тут, но зная, что этого не случится. Сейчас посетителей было много; из двойных кухонных дверей выезжал бесконечный поезд тарелок с непрезентабельной едой.
Снейп заказал стакан газировки у сердитой женщины за стойкой. Свободное место нашлось за столиком у туалетов.
Поставив стакан на противоположный край столика — из опасения, что брызги попадут на страницы, — он принялся развязывать на блокноте узел, слишком сильно затянутый им в вагоне. Пришлось задействовать ногти; их длины еле хватило. Наконец он раскрыл блокнот перед собой. Обычный ежедневник из дешёвой бумаги; на первой странице — перечёркнутая дата первого января. Корешок не скрипел, края листов выглядели потрёпанными.
Почерк у Гермионы Грейнджер был мелкий и аккуратный. Она даже название придумала — «Магия или безумие?». Словно это не дневник, спрятанный где-то у себя в комнате подальше от глаз обеспокоенных родителей, а научная работа. С научностью однако не вязались рисунки: на форзаце — нарисованный мягким карандашом кот со слишком крупным туловищем и ещё более, чем в реальности, плоской мордой; сказочные существа — единорог или грифон — дальше на страницах, между записями, словно Гермиона хотела дать себе время на размышления или пыталась проиллюстрировать то, что пришло ей на ум.
— Можно взять стул? — спросил кто-то рядом, и Снейп вздрогнул.
Резко захлопнув дневник, он поднял взгляд и, вероятно, выглядел при этом угрожающе, поскольку стоявший у стола человек побледнел и быстро удалился с прихваченным стулом.
Снейп снова раскрыл дневник на первой странице и приступил к чтению.
«Я абсолютно уверена, что, столкнувшись со странным направлением мыслей, логично их записывать. А мои мысли определённо приняли странное направление.
Симптомы таковы: во-первых, неспособность сосредоточиться, бессонница или беспокойный сон, потеря аппетита. Мама и папа, как и преподаватели, связывают это со стрессом из-за подготовки к экзаменам. Что очень странно, поскольку я ещё никогда в жизни не думала об экзаменах настолько мало.
Являются ли симптомами сновидения? Например, кошмары? Такие, после которых просыпаешься озябшей, опустошённой, будто из тебя выкачали всю радость, оставив лишь вопли в голове? Что-то не так. Не хочу волновать родителей. Подожду неделю, и если ничего не изменится, запишусь на приём к доктору. Подозреваю — и боюсь, — это может быть депрессия. Вовремя, ничего не скажешь».
Следующая запись, судя по дате, сделана двумя неделями позднее.
«Мама с папой беспокоятся. Подозреваю, что и преподаватели тоже не в восторге… Доктор Альберт обвинил меня, что я забросила учёбу во время каникул и отвлекаю его электронными письмами — об отправке половины из них я не помню — с вопросами, не имеющими отношения к моему экзамену по математике. В среду мама ведёт меня к психологу, и я жду этого с приличествующей долей энтузиазма».
Ниже — приписка неровным почерком, торопливо:
«Психолог оказалась шарлатанкой. На ней были бусы из бумажных шариков, она пила травяной чай. Спросила меня, слышала ли я о Яне Стивенсоне. Согласно нескольким найденным мной источникам этот Стивенсон — психиатр, изучающий наличие у детей информации об их прошлых жизнях. Я сказала маме. Мы больше не придём».
Простонала пружиной дверь: кто-то вышел из туалета. Порыв холодного воздуха шевельнул низ брючин и коснулся голой кожи Снейпа, проникая через дырки в его вязаных носках. Он посмотрел на стену и заметил на ней указатели: стрелка, направляющая к туалетам, и другая — к внутреннему двору, будто увещевающая курить снаружи, даже в такой морозный вечер, как сегодня.
На миг показалось, что надпись «Внутренний двор» замерцала.
Отодвигаясь, стул накренился из-за складки на дурацком ковре. Снейп чуть не столкнулся с кем-то, выходившим из женского туалета; потом повернул не туда и попал к подсобке. Он пошёл обратно, уже жалея, что начал всё это, но не понимая почему, и в конце коридора повернул налево. Ещё одна дверь, а за ней… То самое место. Именно там, где должно быть. Маленький внутренний двор, мощённый камнем. Урны, лишённый зонтика столик патио, к ободу которого прислонены сложенные стулья.
Снейп сунул руки в карманы и встал, пристально глядя на стену перед собой.
Как глупо.
Чего он ожидал? Что кирпичи перестроятся и откроют проход неизвестно куда? А ещё считает себя учёным. Или кем-то в этом роде.
Чем больше он думал, тем поганей делалось настроение. То, что он оказался здесь, — слабость; идти на поводу у таких глупостей — угодить в кроличью нору жалости к себе и падать всё глубже, пока не окажешься в кресле перед психиатром. Или в лечебнице, как Гермиона Грейнджер.
Но, взяв один из приставленных к столу стульев и разложив его у стены, Снейп почувствовал облегчение. Эмпирическая проверка, убедил себя он.
Хоть весу в нём было немного, однако и стул под ним оказался утлым — скрипел и шатался, едва не разваливаясь. Тем не менее край стены высился ещё на несколько дюймов, и пришлось, опершись локтями, подтянуться на руках. Сердце часто стучало, во рту пересохло, воздух вытолкнуло из сжавшихся лёгких, и всё же на стену влезть удалось.
Ничего.
Ничего, кроме закоулка, похожего на любой другой закоулок. Погрузочные эстакады, ведущие к подсобным помещениям сетевых магазинов, тёмных, в это час уже закрытых на ночь.
Снейпу показалось, что он поправился стоунов на пять за несколько секунд, пока висел на стене. Он стал спускаться обратно, отклонился к урнам и промахнулся мимо стула. Неправильно рассчитав, он спрыгнул и натолкнулся на стол; урны и стулья с грохотом попадали.
Чёрт!
Повезло, что никто не вышел. Снейп, хромая, побрёл обратно. Его столик остался незанятым, и он сразу сел, не став подходить к стойке.
Злясь, он раскрыл дневник с чрезмерной резкостью — послышался треск отрываемых от корешка листов — и перевернул очередную страницу, готовый опровергнуть что угодно.
Но следующая страница была изрисована угольным карандашом. Жирные, полностью скрывшие разлиновку штрихи пересекались и спутывались в изображении повисшей чёрной капли.
Повеяло холодом. Снейп захлопнул блокнот, выдохнул, удивляясь, что изо рта не идёт пар. Злоба сразу исчезла; её вдруг вытеснили боль в бедре, ломота в костях и мучительный звук — как наивысшая точка крика, возросшая на пару октав и выведенная в единственную утончившуюся ноту.
Снейп поднялся, заковылял к стойке, где заказал горячего шоколада, потом вернулся на место. Его била дрожь и, казалось, ему никогда уже не согреться.
Через несколько минут подали шоколад со взбитыми сливками и посыпкой. Всю эту сахарно-сливочную ерунду Снейп снял ложечкой на блюдце и стал пить обжигающий, с привкусом мела шоколад, как лекарство. Сразу сделалось легче, и он опять раскрыл дневник. Встревоживший его рисунок он опасливо прикрыл перчатками и прерывисто вздохнул, удивляясь, куда подевалась былая отвага.
Следующая страница содержала странный перечень. Слова были написаны прописью и каким-то другим почерком:
«Ложная болотная мята
Спорыш
Златоглазки
Пиявки
Рог двурога
Шкурка бумсланга
Волос
Что это значит?»
Раздались радостные возгласы. Оказывается, в пабе включили телевизор с трансляцией футбольного матча, а Снейп и не заметил.
К нему нетвёрдой походкой приблизилась женщина не первой молодости, пьяная вдрызг, с танцующей между пальцами сигаретой.
— Всё в порядке, дорогой? — спросила она, наклоняясь и покачиваясь. — Что-то случилось?
— Нет, — ответил Снейп, торопливо пряча дневник, однако она успела заметить блокнот:
— Книжку пишешь?
— Нет, — повторил он.
Он отодвинул полупустую чашку с шоколадом от себя на край столика, словно это могло защитить его от женщины. Не защитило. Она пошарила рукой в поисках стула, который стоял здесь раньше, потом поняла, что стула нет. Спотыкаясь и хватаясь за столешницу, она подобралась к Снейпу и уселась ему на колени.
— Ты грустный, — постановила она.
Снейп не пошевелился, боясь непредсказуемой реакции собственного тела.
— Уверяю, всё хорошо, — процедил он.
Подушечкой большого пальца женщина прочертила линию под его губами:
— Такая кислая мина.
— Боюсь, это врождённое.
Она рассмеялась, демонстрируя удивительно белые зубы, затем поднесла сигарету к губам и затянулась.
— Ты кажешься одиноким, — сказала она. Отдающий серой дым сочился у неё изо рта, как из драконьей пасти.
— Я справляюсь.
— Жаль.
Без предупреждения женщина схватила его кисть и положила себе на колени вверх ладонью. Снейп хотел высвободить руку, встать, но женщина была тяжелее и, кажется, даже не заметила его усилий.
Она принялась водить пальцем по линиям на ладони:
— Хочешь, погадаю тебе?
— Нет, — ответил Снейп.
Он откинулся на спинку стула и наконец вырвал ладонь, но женщина поймала его за рукав, короткими пальцами вцепившись в пуговицы на нём.
— Почему? — протянула она, расширив густо подведённые глаза водянистого цвета. — Не веришь в магию?
Мгновенье спустя она, вскрикнув, оказалась на полу, и несколько мужчин у стойки вскочили на ноги с яростными лицами.
Без единого слова Снейп вышел из паба, молясь, чтобы никто не увязался следом.
Кретин, обозвал он себя. Идиот.
Всё без толку. Почему он надеялся на обратное, приезжая в Лондон? Чего ждал? Отплаты за годы беспокойства, тоски и ощущения чего-то недостающего, ускользающего? За то, чтобы простая будничность жизни отодвинулась, точно завеса, скрывающая нечто, о чём и помыслить нельзя, — зеркало истины, которое показало бы его настоящим, тем, кем он является на самом деле, под слоями непримечательности, разочарования, угрюмости и бессилия?
Не веришь в магию?
— Закурить не найдётся? — спросил бродяга у входа в подземку.
— Совершенно точно нет, — в ответ на оба вопроса пробормотал себе под нос Снейп, оставляя Чаринг-Кросс Роуд за спиной.
Чокнутая. Девчонка — сумасшедшая. Она сама так сказала. Попыталась отвести обвинение, выдвинув собственное, а в действительности мания — у неё. Вот она и следила за ним, преследовала, старалась вывести из себя. А может, кто-то всё подстроил, чтобы напугать его.
Она знает, нашёптывал разум.
— Она бредит!
Находившаяся рядом женщина отпрянула и перешла на другую сторону вагона.
Спустя удар сердца появилась вывеска «Кингс-Кросс Сент-Панкрас». Снейп не мог вспомнить, когда пересел на эту линию.
Чего ты испугался? Боишься узнать правду? Боишься, что есть что-то такое за гранью твоего понимания? Что-то, о чём ты забыл?
— Ничего такого нет.
Билет домой был зажат в руке, сминался под пальцами. Поезд уже подали, и ничего не мешало занять своё место прямо сейчас. Уехать в северном направлении и никогда не возвращаться. Начать жить нормальной жизнью, игнорируя странные выверты сознания. Притвориться, что никакой Гермионы Грейнджер не существует.
Снейп чуть не угодил под тележку, которую катили мать с детьми, и ещё одно непонятное ощущение вернулось, отозвалось мурашками по коже.
Он поднял взгляд.
На перроне стояла она.
С сумкой в руках между девятой и десятой платформами стояла она — Гермиона. И она улыбалась.
Глава опубликована: 23.05.2016
На север
Снейпа больше не удивляло то, что она умудрилась найти его. Но вот то, что она ему обрадовалась…
— Вероятно, ваш разговор с матерью прошёл лучше, чем я думал.
— Не сказала бы, — ответила Гермиона. Она прижала к себе свою сумку; улыбка увяла. — Но он и не мог, правда? Не на эту тему.
— Пожалуй, нет, — смягчился он.
Они замерли на расстоянии неловкости друг от друга — между ними свободно проходили пассажиры, слишком поздно замечая и делая виноватые лица, — на полпути от одной части диалога к другой. Заставить себя подойти ближе Снейп не мог. Ему подумалось, что это покажется признанием.
— Кроме того, — продолжила Гермиона, — мне невыносимо снова и снова слышать, что я ошибаюсь. — Она заправила за ухо непокорный локон и выпятила подбородок. — Никак к этому не привыкну. И больше не стану терпеть.
Снейп сунул руки в карманы и вжал голову в плечи, прячась под воротником.
— Куда же вы в таком случае направляетесь? — спросил он, желая, чтобы разговор наконец закончился.
Гермиона сдвинула брови.
— С вами, — ответила она, не озвучив, но явно подразумевая «конечно же». — Возражения есть?
«Миллионы», — подумал Снейп, а вслух выдал:
— Почему?
Их разделило очередное спешащее мимо семейство; Гермиона, досадуя, взялась за рукав Снейпа и притянула ближе. Он, уставший от бесцеремонности чужаков, высвободился, когда её пальцы задержались на обшлаге. Этот разговор — который, начнём с главного, вообще не должен был состояться, и потому его хотелось избежать особенно — вёл к чему-то, чего Снейп не ожидал. Зато, судя по выражению лица Гермионы, складывался в соответствии с её задумкой.
— Я больше не могу действовать так. — Её рука безвольно повисла. — Это слишком…
— Сомневаюсь, что вы по-настоящему действуете.
— Вот и я о чём! — резко бросила она. Ей передалось раздражение Снейпа. — Я напрасно трачу свою жизнь. Теряю время, не помня себя из-за лекарств, прописанных мне потому, что все говорят, будто я ошибаюсь. Но вот появляетесь вы и… — Она опять вцепилась в его многострадальный рукав. — И значит, я не ошибаюсь. Я уже не ребёнок, и, чёрт подери, думаю, что пора мне вести себя соответственно.
О, как она гордилась своим выступлением! Уж он-то видел. Наверное, годами готовила эти слова, проговаривая про себя в ожидании подходящего момента. Наверное, представляла, как скажет их родителям, а не ему. Впрочем, если подумать, она, видимо, так и сделала, прежде чем явиться сюда и найти его. Это объясняло, почему у неё горели щёки. Снейп представлял, как она, отказавшись подчиниться требованию матери пойти в кабинет, вышагивает по кухне, наверняка сильно жестикулирует, защищаясь, прося, чтобы её хоть раз услышали, желая, чтобы её поняли.
— Мне эта идея хорошей не кажется, — произнёс он.
Гермиона воинственно сверкнула глазами:
— Отчего же?
— Это не здорово, — объяснил Снейп. — То, что мы делаем.
— Разве это вредит кому-нибудь?
Он прикусил язык, сквозь зубы втянул слюну с медным привкусом.
— Пока нет.
Теперь её глаза расширились.
— Умоляю, пусть это не будет угрозой, — прошептала она.
— Что? Нет! — краснея, возразил Снейп. — Разумеется, не угроза. Я не чудовище.
Гермиона как будто успокоилась, но её пальцы продолжали нервно крутить пуговицу на его рукаве.
— У меня есть немного денег, которые я откладывала на университет. Не пригодились, как вы понимаете. Могу оплачивать своё питание. И буду помогать по дому… Нам просто нужно место, чтобы проводить исследования, правильно? И тогда мы выясним, что происходит. Я в самом деле чувствую, что должна… То есть я думаю, нам лучше поехать вместе. На север.
— Гермиона, послушайте…
Громкоговоритель исторг объявление: поезд Снейпа отправлялся. Пронзительные гудки сигнализировали, что сейчас окончательно закроются двери.
— Поедемте? — Она взглянула снизу-вверх.
Ох, эти глаза.
Проклятье, а не глаза!
— Вы мне доверяете? — спросил Снейп
Не стоило спрашивать. Гермиона снова широко распахнула свои чёртовы глаза. И ведь знала, безошибочно знала, что просить о том, о чём она просит, — не правильно, как и хотеть того, чего она хочет. Правильные девочки не сидят в пабах со странными типами, не тащат тех к себе домой и уж точно не переселяются к странным типам для каких-то исследований.
— В достаточной мере, — ответила она, сминая его рукав.
— Тогда поехали, — сдался он, и они, схватившись за руки, бросились бежать.
* * *
Снейп не представлял, как можно спать под грохот и пыхтенье поезда, неумолчное бормотание пассажиров по соседству, регулярные объявления по громкоговорителю и шуршание тысяч и тысяч упаковочных пакетов, которые то засовывали на багажные полки, то доставали оттуда. А Гермиона всё-таки спала. Он сидел рядом, приникнув к дальнему от неё подлокотнику, чтобы не касаться её ног своими, и читал дневник.
Хорошо, что она уснула. Иначе наблюдала бы за Снейпом и заметила, как он краснеет из-за заметок, не предназначенных для посторонних глаз. Ему казалось, Гермиона слишком молода даже для того, чтобы читать о подобных непотребствах, не говоря уже о том, чтобы о них писать. Но она, питая слабость к рыжим, почему-то считала необходимым фиксировать свой опыт в мельчайших невыносимых подробностях.
На второй такой заметке Снейп не выдержал и спрятал дневник в карман пальто. Потом купил у неприветливого продавца с тележкой чай и газету и остаток поездки старался игнорировать попутчицу.
— Коукворт, — пробормотала она, когда он растолкал её на конечной станции. — Так вот где вы живёте.
— И что, это проблема?
Он приготовился услышать в ответ «да», ведь на её месте ответил бы именно так — уж слишком её вечнозелёный столичный пригород отличался от его холодного промышленного городишки, — но она, зевнув, сказала только:
— Никогда бы не догадалась.
Снейп хотел поднести её сумку, но Гермиона отказалась. Она была одета не по погоде северных центральных графств. «Прямо как в Йоркшире», — выйдя из здания вокзала, заметила она, хотя и с меньшим ядом, чем ожидалось от всякого, кто впервые видел высокую дымовую трубу, проткнувшую небо за рекой. Отвергла и предложенный Снейпом шарф, предпочтя дрожать всю дорогу до Тупика Прядильщика. По пути они молчали. Когда пришли, и Снейп, распахнув дверь, включил свет над крыльцом, отчего немедленно взорвалась лампочка, Гермиона тоже не произнесла ни слова.
— Добро пожаловать, — пробурчал Снейп. В ответ она не то беззвучно хмыкнула, не то вздрогнула. — Будьте как дома.
Войдя, она разулась вопреки его протесту и без приглашения прошла в гостиную, всё ещё одетая в пальто и с висящей на плече сумкой.
— Туалет под лестницей, — проинформировал он, не зная, что говорить дальше. Быть любезным он не умел и к тому же не знал никого, кто захотел бы жить у него. — К сожалению, во второй спальне кровати нет, но диван не слишком неудобный. — Тут он залился краской, точно допустил бестактность, и добавил: — Хотя кровать можете занять вы. А я буду спать внизу.
— О, благодарю вас, нет, — отказалась Гермиона, обнаружив дверь в кабинет и заглядывая внутрь. Она нащупала выключатель и ахнула, когда в свете жужжащей лампочки показались заставленные книгами полки.
— Это — кабинет, — без надобности объяснил Снейп.
— Он замечательный!
Снейп снова покраснел, как и Гермиона, у которой вдруг громко заурчало в животе.
— Вы голодны, — констатировал Снейп. Он застыл, осознав, что у него в буфете, наверное, только макароны да консервированные бобы. — Хм…
— Голодна, — признала она, и, расстегнув сумку, принялась перебирать одежду. — Что-нибудь индийское будет в самый раз. На углу я видела закусочную. Возражения есть?
Он не ответил, и она отвлеклась от сумки на него. Свет, падая сбоку, золотил её спутанные кудри.
— Не нравится индийская кухня? — Гермиона подняла брови.
— Да нет, приемлемо, — выдавил он хрипло.
— Чудесно, — сказала она, выудила из сумки кошелёк и сунула его в карман. — Я угощаю.
Уже выйдя в коридор, она внезапно вскрикнула, потом ворвалась обратно в кабинет и двадцать секунд изучала содержимое полок, прежде чем выбрать самую толстую книгу из имевшихся и зажать её подмышкой.
— Скоро вернусь, — пообещала с улыбкой Гермиона.
Каким-то образом за нею входная дверь плотно закрылась сама, впустив напоследок порыв холодного воздуха, сырой и пронизывающий.
А Снейп в который раз задался вопросом, понимает ли он, во что ввязался.
* * *
С возрастом Гермиона научилась подавлять собственное разочарование. Ребёнком она проявляла огорчительную склонность не прятать чувства. Тем легче было противникам Гермионы — безмозглым хулиганам в начальной школе и поднабравшимся ума конкурентам в старшей школе — лишать её уверенности и заставлять думать, будто целеустремленность, амбиции и жажда знаний не то, чем следует гордиться. Хорошо ещё, она «проснулась», когда ни ей, безнадёжно стискивающей лоскуты разорванного полотна реальности, ни родителям уже не приходилось встречаться с её одноклассниками.
Вообще родителям Гермионы её новоприобретённая способность скрывать чувства казалась губительной.
— Ты же прежде рассказывала мне всё. А теперь боишься? Почему? — сокрушалась мать за несколько минут до того, как Гермиона, прихватив сумку, ушла.
Она не сообщила, куда направляется. То есть сообщила, но неправду: сказала, что переночует у бывшего приятеля, рыжего безобидного библиотекаря, и, возможно, вернётся на следующий день, если будет готова продолжить беседу без криков. Матери это не понравилось, но она молчала, пока Гермиона с видом взрослого и уверенного человека собирала вещи и выходила через переднюю дверь, не прощаясь.
Однако сейчас, за тысячу миль от дома, она почувствовала, что уверенность покидает её. Она с трудом сдержала дрожь в голосе, делая заказ у прилавка, и никак не могла сосредоточиться на книге Снейпа, оказавшейся устаревшим несколько десятилетий назад учебником по химии.
Гермиона пыталась читать, но постоянно отвлекалась: то на редкого в этот поздний час прохожего, прошагавшего мимо окна в нескольких дюймах от её лица, то на кота, который сидел на обочине и, помахивая хвостом, наблюдал, как под фонарём на противоположной стороне улицы прошли старушка со своим терьером. Сердце заныло при мысли о брошенной Косолапке, хотя, конечно, отец с мамой не дадут кошке умереть с голоду.
Живот подвело, и Гермиона начала терять терпение, когда над дверью тренькнул колокольчик. Раздался приятный женский голос, дружески поприветствовавший скучающих за прилавком мужчин:
— Добрый вечер. Как вы?
Заложив пальцем страницу, где не прочла ни слова, Гермиона подняла взгляд от книги. Мужчины, очарованные, улыбались. Женщина с тёмно-рыжими волосами, едва тронутыми сединой и собранными на затылке в аккуратный хвост, стояла к ней спиной. Лица Гермиона не видела, но и без того у неё в голове словно бы вспыхнули огни и завыли сирены. Сигнализация сработала: вот оно. Язык прилип к нёбу.
Мужчины между тем приняли у новой посетительницы заказ и расспросили её о муже и детях. Та отвечала с притворным раздражением:
— Что им сделается? Голодны, как и всегда.
В ожидании заказа женщина достала газету и села, скрестив стройные ноги, через три стула от Гермионы. Лица так и не было видно — оно скрылось за большим снимком очередного уличённого в бесчестии политика на первой странице «Гардиан».
Гермиона поёрзала на стуле, отложила книгу и прочистила горло. Из-за отогнувшегося верхнего края газетного листа показались поразительно зелёные глаза и изящно вылепленный нос, усеянный веснушками.
— Извините, — решилась Гермиона, и женщина приподняла брови, — мы прежде не встречались?
Растянув губы, та изобразила любезность.
— Думаю, нет.
И она снова вскинула газету, но Гермиона не отступила:
— Мой вопрос может показаться странным, но у вас есть способности к магии?
— Что, простите? Вы имеете в виду какие-нибудь салонные фокусы? — удивилась женщина. — Боюсь, что нет. — Она перестала улыбаться и нахмурилась. — Всё ли с вами хорошо, дорогая? Может, помощь нужна?
Пунцовея, Гермиона, перетащила книгу Снейпа на колени и сказала:
— Я в порядке.
Книга опять раскрылась, газета опять расправилась, и на том разговору ожидаемо пришёл конец.
Глава опубликована: 01.06.2016
О магии
Снейп замер на нижней ступеньке лестницы. Голые ноги под полами халата холодил промозглый воздух.
В гостиной кто-то шаркал и вздыхал, шелестели страницы.
Память подсказала: Гермиона.
Он взбежал обратно по лестнице, не ответив на оклик из гостиной, и вновь спустился через несколько минут, но уже в джемпере и брюках.
Гермиона была ещё в постели, устроенной на диване. Она сидела, завёрнутая в одеяла и, кажется, одетая в пижаму. На коленях у неё и рядом на диване лежали книги. Наверняка она взяла их в кабинете. Они настолько завладели её вниманием, что на Снейпа, вошедшего на нетвёрдых ногах — и мечтающего о бодрящей чашке чая, — она и не посмотрела, только сказала, не поднимая головы:
— Я тут подумала, нам следует составить несколько наиболее правдоподобных гипотез, потом выбрать метод их проверки… — Она осеклась, наконец взглянула на него и улыбнулась, не став прятать передние зубы. — Простите. Сначала чай.
— Сначала чай, — повторил Снейп и отправился ставить чайник.
В кухне заиндевело окно. Изнутри. Он поскрёб стекло ногтями и отметил, что нужно их подстричь.
— Можно ждать белого Рождества — здесь, на севере, — раздалось за спиной, и Снейп вздрогнул. Он не ожидал, что Гермиона пойдёт следом.
— Можно, — согласился он и достал из буфета две кружки.
Он старался помалкивать и хотел, чтобы она тоже молчала. Пусть бы не говорила ничего о встроенной кухонной мебели, которую давно пора заменить, потому как сделана она ещё в середине прошлого века и в любой момент готова развалиться, о столешнице из формайки, о фисташкового цвета холодильнике с морозилкой, с треском бы провалившем любое испытание на энергоэффективность. Когда вскипел чайник, холодильник как раз шумно включился и несомненно обратил на себя внимание гостьи. К тому же он стоял неровно, покосившись на одну сторону из-за сломанной лет сорок назад ножки. Снейп был уверен, что Гермиона, посмотрев на холодильник, скажет: «К вашему сведению, вы разрушаете озоновый слой» или «У вас, видимо, нет денег».