– Нет, я как не-леди поеду за рулем, – улыбнулась я, – слава богу, тут за сто грамм самбуки со мной не сделают ничего противоестественного.
– Жаль, – глубокомысленно изрек Андрей, после чего мы с ним расхохотались в голос.
Попрощались мы очень тепло, и Андрей еще раз напомнил мне о нашем уговоре встретиться завтра и взял с меня клятвенное обещание прийти. Садясь в Микру, я видела краем глаза, как он стоит в холле отеля и провожает меня взглядом.
Я захлопнула дверцу, пристегнулась и уже было собралась заводить мотор, как из недр сумки телефон запиликал свой любимый хит по имени Энж.
– Привет! Ну что, какие новости?
– Я все сделал, – голос Энжа был бодр, хотя у них там было уже за полночь.
– И как?
– Клюнули.
– Откуда знаешь?
– Да наш умник мне сказал. Ну, этот, Йети! Вечно забываю как его...
– Йетсуру?
– Вот у тебя память! Как у слона просто. Да, Йетсуру, он и сказал. Он сам все это сделал, все провернул и вот доложился буквально минут двадцать назад.
Я удовлетворенно улыбнулась. Йетсуру был одним из лучших в команде хакеров, работающих на А13. Молодой японец, всегда элегантный, вежливый и спокойный, он был очень похож на ученика самурая. Он работал с методичностью ученого, дерзостью сорвиголовы, хитростью вора и хладнокровием профессионального киллера.
– И что он тебе сказал? – спросила я Энжа, заводя мотор и перекидывая звонок на хэндс-фри.
– Это что за звуки? Куда это ты собралась на ночь глядя? – бесцеремонно отозвалась моя поддержка с земли.
– Еду в отель, папочка, – откликнулась я, – только что выдержала интервью с Андреем.
– Ооо, – протянул Энж, – ну и как?
– Завтра встречаемся с ним, пригласил меня выпить…
– Вот лиса!
|
|
– Энж, хватит. Что тебе сказал Йетсуру?
– Ах да, Йети! Он сказал, что так, как гонялись в этот раз, за ним редко когда вообще гоняются. Сказал, что еле ушел от их слежки и погони, или как там это называется… Короче, приедешь – и сама спросишь о деталях. Я не силен в его японском английском. Но суть в том, что послание они получили, изучили и ооочень заинтересовались его содержанием…
– А это вы с чего взяли?
Энж хмыкнул:
– Йети, подлец, запустил им с посланием вирус-счетчик, сканирующий и перебрасывающий ему информацию о количестве открывания звукового и текстового файлов из письма… То есть твоего интервью и объяснительной записки.
– И что?
– Не поверишь! Десять раз за час – аудио, а записку – вообще не закрывали. Выложи ты это в Инет, популярней было бы только видео для взрослых с японскими школьницами и Камеди-клаб избранное.
– Вас не засекли?
– Йети говорит, что никак нет. Он сработал чисто – как истинный мастер, чей разящий меч вырубит с мясом ветку цветущей сакуры, не уронив с нее и лепестка…
– Энж, прекрати паясничать! – рассмеялась я.
– Ладно, ладно, – тот тоже улыбался, – наша светлая голова сказала мне напоследок: «Я выпольниль садание, Энжейсан, и выпольниль халясё!». Так что беспокоиться не о чем. Возможно, уже завтра голова твоего Сергея Вениаминовича полетит с плеч долой. Ну что, оформлять перевод?
– Да, – я улыбнулась, выруливая по догорающим углям заката на шоссе, ведущее к Барселоне, – оформляйте перевод. Завтра в девять по Европе деньги должны быть на счету Анхелик Лтд.
– Все сделаем. Пусть он запустит лапу в карман по самый локоть. Уже не отмоется.
|
|
– Спасибо, Энж! И – можно уже отдыхать…
– И это тоже будет сделано. Бодрой ночи!
Я отключилась. Угли заката тлели над Средиземным морем. И там, под этим догорающим небом, меня ждало мое продолжение.
Бар Калавера обнаружился на одной из улиц, ведущих от шумной Ла Рамбла к порту. Он, как сундук награбленного добра, был спрятан в просторном подвальном этаже трехэтажного дома, окна которого не подавали никаких признаков жизни. Единственным ярким пятном был здесь сам бар. Ступени, подсвеченные гранатово-красным огнем вмонтированных в них лампочек, вели вниз, к двустворчатым дверям, выкрашенным черной краской. Над дверями красовалась вывеска La Calavera – набитая на жестяной палетке вроде как от автомобильного номера, только в несколько раз больше. Она была облита холодным синеватым неоном.
Внутри Калавера тоже напоминал доверху набитый награбленным добром сундук. Несколько залов – кажется, семь, – и каждый из них – отражение какого-нибудь способа подкинуть в кровь дозу адреналина. Мотоциклы, катера, стрит-рэйсинг, скалолазание, парашюты и спортивные самолеты, горные безумства вроде сноуборда, и самое забавное, на мой взгляд – рок-музыка, – все это заняло свое почетное место в «Прожигателе жизни». Живописно развешанное по стенам барахло, сопутствующее тому или иному способу пройтись по краю. Блеск бутылок и обрывки разговоров среди пульса музыки. Полно народу, совершенно разномастного, в котором при всех различиях прикида сквозит совершенно отчетливое сходство. Видимо, оттого что уровень адреналина, необходимый для жизни, у них – куда выше, чем у простых, спокойненько топчущих эту землю людей.
|
|
Спустившись по лестнице, лавируя между пестрым народом по широкому коридору, я направилась к одному из арочных входов, над которым выразительно красовалось мотоциклетное колесо. В фотозале царили полумрак и сигаретный дым, на двух тумбах с хромированными шестами, как змеи, послушные гитаре, очень похожей на Блэкморовскую, извивались трое красавиц – точеные фигуры, умопомрачительные сиськи и высокие сапожки как самая значительная деталь одежды. Два бармена за стойкой разливали и смешивали, не переставая болтать с посетителями. Народу здесь собралось прилично, но, пробежав взглядом по россыпи столов, я сразу выхватила одну компанию – ту самую, Макову.
Их было человек около пятнадцати. Мака среди них не было, но это без сомнений была его компания. Самому старшему, наверное, под сорок, самому младшему – около двадцати пяти. Довольные лица все обращены к высокому светловолосому мужику лет около тридцати пяти, с коротким хвостиком и довольной ухмылкой на лице. Он толкал тост, и над сдвинутыми в кучу деревянными столами в их углу громогласно разносился великий и могучий, приправляемый матом и дружным смехом, среди которого звенел и женский. Женщин в компании было трое, но смеялась с мужиками только одна – видная брюнетка с копной жгуче-черных волос и обворожительными ямочками на щеках. Рядом с ней, улыбаясь, сидела девушка лет двадцати пяти с короткими рыжими волосами – сразу было видно, что она не понимает ни слова из звучащего сейчас за столом. Наверное, это одна из прибившихся к ним француженок, решила я. И перевела взгляд на третью девушку. Она как раз повернулась к рыженькой, что-то говоря ей. Пухлые губки, шепчущие тихие слова, блестящие каштановые волосы, рассыпанные по обнаженной спине, горделивый, точеный профиль. Ничто здесь не могло бы вызвать страха, правда? Кроме разве что всего этого вместе взятого, названного красивым французским именем – Жюльет.
Я застыла на месте, как будто меня окатили жидким азотом. Наверное, можно сказать, что она заметила меня первой – мой взгляд потерянно блуждал по отдельным точкам ее лица, не желая признавать их единой картиной. Мы встретились с ней глазами, когда она отворачивалась от своей подружки. Она приоткрыла рот от удивления, а в следующую секунду взгляд ее стал острым как бритва. Я на автопилоте отвернулась и, еще не совсем соображая, что делаю, начала пробираться к выходу из зала.
Она нагнала меня на выходе-арке, под колесом. Тронула за локоть, и холодно, чуть опасливо улыбнулась, когда я повернулась к ней:
– Это и правда ты? Я не хотела верить своим глазам, – проговорила она по-французски.
– Я тоже. Для меня ты здесь – полный сюрприз.
– Отойдем? – спросила она, красиво изогнув брови и указав глазами в сторону черных дверей туалета.
– Конечно, – кивнула я.
Эти двери закрылись за нами, и мы очутились в почти пустом пространстве с бьющим по глазам блеском светильников и отражающими его зеркалами, серыми и серебристыми квадратами глянцевой плитки пола и стен, белыми раковинами и водой, льющейся из крана на руки какой-то женщины в синем. Мне вдруг подумалось, что так вот и должен выглядеть мир сквозь жидкий азот.
Мы остановились среди зеркал и влажного блеска, и Жюльет, сверкнув на меня зелеными глазами, наконец задала свой такой предсказуемый вопрос:
– Что ты здесь делаешь?
Я пожала плечами. Наверно, она имела полное право знать, каким образом я оказалась у нее на пути, на ее траектории полета. В том, что именно я пересекла ее траекторию, у меня не было ни малейших сомнений. Я пришла сюда не за своим объектом и не по своему маршруту. Меня принесло сюда порывом, похожим на сводящий с ума ветер сирокко. Я как за белым кроликом, пришла сюда за случайным знакомым, собутыльником и любовником Маком. И так случайно встретила здесь ее. Если вы меня спросите, скажу, что достаточно хреновое это совпадение – наткнуться на еще одну музу в тусовке твоего случайного знакомого, собутыльника и любовника.
Наверно, мне следовало сказать ей об этом. Но я просто пожала плечами. Что и стало одним из первых камней той лавины, которая впоследствии, с грохотом катясь вниз, перевернула и перетряхнула кучу жизней. В том числе – и мою.
– Только не говори, что просто зашла сюда пропустить стаканчик, – хмыкнула Жюльет и принялась накручивать каштановый локон на тонкий пальчик. – Так не бывает.
– Именно так и бывает, Жу, – пожала плечами я, – я зашла пропустить стаканчик. И когда заметила тебя, как раз выбирала между мото и рейсинговым залами, а также – между текилой и самбукой…
– Не обманывай меня, – Жюльет опасно сверкнула глазами, – ты – в полете. Я точно знаю.
– Я и не говорила, что не в полете, – отрезала я, – но здесь – не по делу. Просто слонялась по городу и набрела на это заведение, – тут я помолчала и вдруг зачем-то соврала, – случайно вспомнилось название – мне его посоветовал мой объект…
– Кто он, твой объект? – тут же бросила Жюльет.
– Тише, тише, – я подняла руки, как бы сдаваясь, и кивнула на даму в синем, бросавшую удивленные взгляды в нашу сторону, – нас могут неправильно понять. Что же касается объекта, то я скажу тебе – хоть и не обязана. Архитектор, русский. Сейчас в пригороде Барселоны, послезавтра улетаем – и он, и я. Довольна?
Жюльет пристально поглядела на меня, оценивая мои слова, а затем кивнула, заметно успокоившись:
– Он сейчас не здесь?
– Нет, конечно! – хмыкнула я. – Иначе стала бы я тут с тобой разговаривать! Ну а ты, какими судьбами? Твой объект – здесь?
Жюльет покачала головой:
– Нет, его нет. Но – пока нет. Должен появиться с минуты на минуту. Поэтому я и набросилась на тебя. Ты же знаешь… Два самолета пересекаются курсами, бум! – она всплеснула руками и чуть улыбнулась. – Катастрофа…
Вид у Жюльет был ни разу не сконфуженный – разве что совсем чуть-чуть виноватый взгляд говорил о том, что вышло недоразумение. Но и тот был слишком похож на слегка виноватый взгляд питбуль-терьера. Я улыбнулась:
– Понимаю. Ну, теперь-то все хорошо? Твой объект – не мой архитектор?
– Нет, – покачала головой Жюльет и заговорщически улыбнулась, – у меня все очень-очень романтично. Только представь себе, он – как и твой – тоже русский. Он – русский рок-стар.
Она прямо так и сказала это – “rock-star”. По-английски резанув свой щебечущий французский. И с разлету залепив этой английской пулей прямо мне в лоб.
– Ух ты, – мой автопилот заработал резко, так что она вряд ли заметила что-либо, – как зовут? Я могла слышать его песни…
– Имя назвать я не могу, сама понимаешь, – кокетливо улыбнулась Жюльет и прибавила, приложив изящный пальчик к нижней губе, – но группу-то – можно. Ты точно о них слышала. Они из этого вашего Питера. Называются – «МакЛауд». А он там поет.
VIII Мертвая петля
Я плохо запомнила ту ночь – урывками, какими-то пощечинами реальности.
– Он скоро появится, – сказала мне Жюльет, – вроде к полуночи обещал. Я могу даже показать его тебе. Хоть это и против моих правил…
Говоря это, она улыбалась мне, как сообщнице, и думала, что заглаживает острые углы нашей встречи. Я отказалась – кажется, умным доводом об опасном пересечении курсов и пустой, насквозь фальшивой улыбкой. Не помню. Помню только, что после этого, запечатлев на ее щеках по поцелую, на автопилоте выбралась в коридор и побрела среди, а точнее – сквозь людей. Тихий потерянный призрак, одним ударом выбитый из трека реальности.
А когда до выхода мне оставалось всего десяток шагов, дверь бара открылась, и на пороге нарисовалась до боли знакомая фигура – плечи в броне байкерской куртки, взъерошенные волосы, ладонь на черном дереве двери.
Время потекло слишком медленно. Я замерла – знакомое ощущение залпа жидкого азота, парализовавшего тело, сделало меня хрупкой и ломкой, прозрачно-стеклянной игрушкой. В эту самую одну-единственную секунду меня пробило электрошоковым разрядом из прошлой ночи. Его загорелое спокойное лицо, закрытые глаза и ровное дыхание, его голова на подушке; мое острое желание погладить его по волосам, заставив проснуться и не дать мне уйти; и отдернутая рука, и беззвучно закрывшаяся за мной дверь.
А уже в следующую секунду какая-то сила – наверное, годами выработанная привычка уклоняться от удара – выбила меня обратно в реальность. Или это мой до смерти уставший ангел-хранитель с матом отдернул меня от его взгляда и толкнул в боковую арку-вход.
Мак не заметил меня. Прошел мимо – дальше, к мото-бару. А я осталась в этом зальчике, где по стенам расползлись веревочные узлы, старые выцветшие морские карты, железные фляги и спасательные круги. Помню, я еще успела сделать необходимое количество шагов до барной стойки, чужим, глухим голосом заказать дос текилос и выпить эти полстакана единым духом. У моих стоечных соседей этот факт вызвал, кажется, живейший интерес и немерено одобрения. В качестве респекта сразу двое наперебой заказали мне еще по полстакана. Под уважительным взглядом бармена и слегка ошарашенным – моих соседей, я слила всю текилу в один толстостенный стакан. После того как содержимое этого стакана было заправлено в меня, угасающая уже память выхватила из одобрительного гула пару-тройку имен моих собутыльников на эту ночь. Двое были, кажется, родом из Словакии, а один – чех с красивым именем Мартин. Увлекались все трое катерами, на них же и гонялись здесь на побережье. Все это они успели выложить мне за третьей порцией текилы. А после предложили продолжить возлияния в соседнем баре и закрепить результат еще в одном, немного выше по улице. Я быстро утерла выступившие было на глаза слезы, списанные мной на забористость местной текилы, и решительно кивнула. Троица загалдела, выражая бурный восторг. Вместе с ними я и покинула бар Calavera, под нечеткий ритм собственных шагов, грохот крови, бьющейся в тесных висках, и одинокий рефрен в голове: «Больше никогда-никогда…». О чем бы ни была эта песня, она пришлась сейчас чудовищно в тему.
Меня разбудил Мартин. Остаток ночи после нашей пьянки я проспала на диване в его номере. На все мои «спасибо» он только улыбался и махал руками – мол, брось, прекрати. Приятно встретить землячку, подмигнул он мне. Оказывается, после Калаверы я, помимо английского, частично перешла на чешский. И с текилы – на темное пиво.
Голова трещала страшно, и успокоилась только после пары таблеток аспирина, запитых апельсиновым соком. Сюрреализм утра – завтрак в столовой какого-то неизвестного отеля с Мартином и его рассказ о том, как я налакалась до потери сознания, как он, тоже пребывая уже изрядно подшофе, буквально приволок меня к себе в номер.
– Все было очень весело, – Мартин с аппетитом откусил половину булочки и запил кофе, – ты шутила и ты пила просто как богиня! Мы с друзьями очень рады, что встретили тебя. Надеюсь, когда ты будешь в Чехии – повторим.
– Обещаю, что в следующий раз донесу тебя на руках до любого дивана в Праге, какого пожелаешь, – улыбнулась я.
– Договорились!
Я посмотрела на Мартина – веселый, свободный от проблем парень, экстремал по натуре, привыкший жить с адреналином в крови и ветром в голове. Дружелюбные светлые глаза напомнили мне Энжа. Мысль об Энже напомнила о моем полете. А мысль о моем полете резанула по нервам. Ведь был и другой полет. Полет Жюльет. И – ее объект. Сил назвать его по имени у меня просто не было.
Мартин нахмурился, глядя на меня:
– Тебе плохо? – спросил он.
– Голова болит, – слабо улыбнулась я, – не обращай внимания.
Мы прикончили завтрак, обменялись с Мартином номерами телефонов в Праге и мейлами, пожелали друг другу драйва и достойного завершения испанских каникул, и я, чмокнув его на прощание в колючую щеку, вышла из отеля. Не имея ни малейшего представления, где нахожусь, я поймала такси и попросила отвезти меня к бару Калавера.
Верная Микра ждала меня на углу здания, в котором находился Калавера-бар. Сейчас «Прожигатель жизни» потух и померк, погасив свои огни до следующей ночи. Я села в машину, завела ее и, надвинув на глаза солнечные очки, под мягкий голос GPS-навигатора покатила по утренним улицам Барселоны.
Одна из этих улиц привела меня к выезду на набережную возле порта. Я, не успев проскочить на желтый, остановилась на светофоре, в первом ряду. На дорогу высыпали пешеходы, спешащие на Ла Рамбла. Я без особого интереса глядела на эту пеструю толпу и тут заметила, как к другой стороне перекрестка подъехала целая процессия мотоциклистов. Они остановились у светофора на набережной, готовые ехать дальше, прямо на запад.
Его я узнала сразу. Он стоял в крайней левой полосе, под самым светофором. Его Хонда блестела на солнце хромом труб, а ее матовые, угольно-черные бока лоснились и, казалось, вздымались, как от нетерпеливого, прерывистого дыхания. Я перестала дышать. Оттуда, из-за тонированного пластика шлема, смотрят на эту же дорогу его глаза. Заметит ли он меня? Вряд ли. Он уже видит только дорогу вперед.
Беспомощно сжимая руками руль, я чувствовала, как каждая секунда, обрушиваясь вниз, все глубже вгоняет ржавый гвоздь в самую мякоть где-то внутри меня. И хотелось кричать.
Я пришла, просто ты не знаешь об этом.
Я исчезла – потому что просто нельзя было иначе.
Вдохновение подарит тебе другая.
А мне – нельзя.
Я – не смогу…
Просто не смогу сделать тебе больно.
Только не я.
Только не тебе…
Светофор над его головой вспыхнул зеленым. Хонда рванула с места, колонна тронулась следом. Они летели стремительно, как летят по земле тени облаков на сумасшедшем западном ветру. А я стояла на месте, в кровавых отблесках света – это мой светофор все еще горел красным. Таковы правила. И совершенно по правилам – стоп-кадр опустевшего перекрестка, медленно расплывающегося и тонувшего в странной соленой воде.
Я украдкой провела по глазам тыльной стороной ладони, и тут в сумке зазвонил сотовый. Не мой. Марии Свешниковой. Крохотная трубка, больше похожая на брелок для ключей. А в ней – симка с прямым федеральным номером, привезенная еще из Питера. Именно этот номер был напечатан на визитке, которую я вручила Сергею Вениаминовичу, и именно по нему он позвонил прямо за столиком в «Башне», проверяя связь. Кроме него, этот номер не знал никто.
Я глубоко вдохнула, быстро вытащила трубку и перекинула звонок на хэндс-фри.
– Алло, слушаю вас.
Это стоило мне почти всех имеющихся сил, но все-таки получилось – мой голос звучал лишь чуть-чуть устало.
– Мария? Доброе утро!
– Здравствуйте, Сергей Вениаминович. Рада вас слышать. Какие новости?
Было слышно, как он усмехнулся:
– Хорошие. Сегодня утром у меня появилась первая причина верить вам.
Часы на приборной показывали без пятнадцати десять. Значит, звонил в свой банк к самому открытию. А то уже и в местный сбегал.
Загорелся зеленый.
– Отлично, – я кивнула, выруливая на набережную и стараясь держаться правее, чтобы не пропустить свой поворот, – оставшиеся две причины вы тоже, несомненно, увидите. Как только выполните свои обязательства.
– Хорошо. Как только вернусь в Москву…
– Кое-что, Сергей Вениаминович, вы можете сделать уже сейчас. Звонок. Другой стороне.
– Ах да… – в голосе Сергея Вениаминовича появилась напряженная нотка. – Конечно. Я сообщу им, сегодня же.
– А я сообщу моим нанимателям, – отозвалась я. – Не сомневаюсь, они будут очень довольны. Держите меня в курсе событий.
– Конечно.
– С вами приятно иметь дело, Сергей Вениаминович. Всего хорошего!
Я нажала отбой, глубоко вздохнула, крепче сжала руль. Едва не прокололась, голос чуть не подвел. Если я еще раз позволю себе нечто подобное – случится катастрофа, как выразилась Жюльет. Сейчас нельзя даже думать обо всем этом. Надо забыть. Надо забыть. Надо забыть…
Спустя час, въезжая в Солер де Мар с потерями где-то в области сердца, я возвращалась на курс.
К полудню никаких новостей от Энжа не было. Я позвонила ему сразу же, еще с дороги, как только узнала, что деньги Сергей Вениаминович получил. Энж сказал тогда, что они с Йети получили справку из кипрского Карго-банка о переводе денег еще в девять утра по Питеру. Они перекинули справку «Алиш-траст», те вникают в нее – видно, что файл постоянно открыт и просматривается. Но никаких действий в «Алиш траст» пока не предпринимали. Поэтому Энж обещал позвонить, как только появится что-то новое. Но к двенадцати новостей от него по-прежнему не было.
Я отправилась на море и около часа проплавала в спокойной, как зеркало, воде. Физическое напряжение стало чем-то вроде транквилизаторов, которые впрыснули мне в кровь. Все эмоции как будто разом погасли, оставив в моем теле, пытавшемся отдышаться на раскаленном песке, один лишь голый рационализм, инсталлированную программу действий. Все остальное пока не должно существовать. Просто не должно.
Вернувшись с пляжа, я поела в ресторане отеля. Потом поднялась к себе и сделала двойной крепкий кофе. Со второй ложечкой сахара, упавшей в чашку, телефон заиграл свой любимый хит под названием Энж.
– Все, босс, ранили и убили. Корабль Сергея Вениаминовича пошел ко дну, – вместо приветствия выдал Энж. – Позвонили из банка. Этот сукин сын залез в наши денежки по самый локоть! Он обналичил двадцать пять процентов перевода. Тут-то его и накрыли…
– Это точно?
– Как в аптеке, – Энж улыбнулся, – счет Анхелик Лтд заморожен сегодня в полдень по среднеевропейскому времени, в два – по Москве. Сведения из кипрского банка.
– Но он ведь мог и успеть…
– Подожди, ты не дослушала, самое интересное – впереди! Сергей снял деньги в девять утра по Европе. А в одиннадцать по Европе же вдруг взял да и вернул сумму на место. И при этом прислал своему банку письмо о том, что произошла какая-то ошибка. Типа, на его счет пришла – непонятно откуда и непонятно зачем – крупная сумма денег. Он просит их увести сумму на исходный счет и разобраться. А счет Анхелик Лтд пока заморозит на время…
– Черт, Энж, он же заметает следы! А вдруг ему это удастся?
– Джун, твой русский хуже моего. О Сергее Вениаминовиче теперь надо говорить только в прошедшем времени, – хмыкнула моя поддержка с земли. – Нет, ему не удалось. В девять часов среднеевропейского утра его, как оказалось, уже ждали, а он не почуял подвоха. Я же сказал, что наш кипрский банк представил справку о переводе денег на счет Сергея Вениаминовича сразу по запросу – то есть в семь утра по Европе. Эту справку мы с Йети тут же предоставили службе собственной безопасности «Алиш-траст». По своему проверенному уже каналу – пришли невидимками, ушли невидимками. Йети просто черт! Они все получили около восьми по вашему времени и опять вникали в эту справку, не закрывая ее, около часа. Ну а потом Сергей Вениаминович отправился в банк. И когда он звонил тебе, ни о чем не подозревая, он был, считай, уже приговорен. Они накрыли его, Джун.
– Они что-нибудь предприняли?
– «Алиш-траст»? О да, они оказались скорыми на расправу ребятами. Буквально полчаса назад я созвонился с их пресс-службой из-под крыши нашего журнальчика, Ад Астры. Хотел вроде как получить интервью кого-нибудь из их богов о предстоящем тендере. И знаешь, что мне сказала их пресс-служба? Тендер заморожен, участники подлежат снятию с конкурса. В связи с пересмотром стратегии «Алиш-траст», тендер будет проведен заново, с новым набором участников, в ближайший месяц. Это – цитата, Джун.
– То есть – все?
– Все. И для Андрея – тоже, совершенно точно – все.
– Спасибо, Энж. Дальше я сама.
– Удачного тебе полета, Джун!
– Спасибо…
Положив трубку, я поднялась, подошла к шкафу и вынула оттуда крохотную сумочку Марии Свешниковой. Оттуда же появился и ее крошка-телефон – ни одного звонка на него с момента последнего нашего разговора с Сергеем не поступало. Я быстро сняла заднюю панель, вынула симку из-под тонкой батареи, прихватила зажигалку, отельную пепельницу и вышла на балкон.
Пластик симки быстро оплавился над огнем зажигалки, испуская струйку едкого дыма. Когда держать огарок пальцами стало нестерпимо горячо, я положила его на самый край пепельницы и продолжала экзекуцию до тех пор, пока от него не остался только почерневший металлический скелетик. Отлично, теперь даже если кто-то и успел отследить по номеру, это будет последнее известное миру местонахождение Марии Свешниковой.
Я смахнула останки симки в пепельницу, прихватила сушившийся на пластиковом кресле купальник и вошла в номер. Там – быстро собрала свои вещи в рюкзак и сунула лэптоп в сумку. Все вещи красавицы Марии – туфли, платье, сумочку, парик и линзы – а также пепельницу с останками симки, – я сложила в большой пластиковый пакет для прачечной, позаимствованный в отельной ванной. После чего оглядела номер, натянула сандалии, подхватила свою поклажу и отправилась вниз, на ресепшн.
Меньше чем через час я сидела на обочине пустынной пыльной дороги, отделявшей широкое капустное поле от склона каменистого холма, поросшего чахлыми соснами. Передо мной стояла старая ржавая бочка, видимо, брошенная тут владельцем здешних угодий. В этой бочке, щедро политая бензином, полыхала яркая, но не совсем светлая личность госпожи Свешниковой. А я сидела, смотрела на пламя, пожирающее дорогую кофейную ткань платья и рыжую копну фальшивых волос, на едкий дым, извергаемый им в безоблачное небо над Каталонией, и думала – как же чертовски легко мне стали даваться разрушения. С безразличием и легкостью кукловода я дергаю за эти невидимые нитки, которые нахожу на ощупь, чую их, как собаки чуют липкий страх. Я играю в какого-то сумасшедшего бога, вхожу в чью-то жизнь без спроса, как нож – под ребро. И – ничегошеньки при этом не чувствую.
Я не Робин Гуд и не ангел мести. На моем пути оказываются богатые и бедные, счастливые и несчастные, ушлые и простодушные, простые и сложные люди. Меня не подстегивает зависть, но и жалости меня не остановить. Просто все вы – часть моего полета: мои ветра, облака, зоны турбулентности, радары и те, ради кого все это – те, за кем я иду по приборам сквозь молочно-белый туман, отделяющий нас от будущего. Все так просто. Я разрушаю, чтобы кто-то мог творить.
А как обстоит с этим дело у Жюльет? У той, чью дорогу я перешла. У той, кто сейчас с полным на то правом входит в жизнь человека, которого я едва не пустила в свою собственную. Если бы я верила в какого-нибудь бога, наверное, мне было бы легче. Я бы могла сказать, что на все – высшая воля. Хотя… Обрамленная в желтый картон папки, с присвоенным номером полета, это и есть – высшая воля. Я могу сказать так и сейчас. Да, именно: это – высшая воля. Но только от этого – не легче. Ни разу не легче.
Пламя изрыгнуло последний куцый клубок дыма и начало потихоньку затухать. Я поворошила палкой черное дно бачки – эту мою выгоревшую дотла легенду – и поднялась на ноги. Пора было возвращаться в Солер де Мар, к моему объекту. С полным правом на сокрушительное вторжение в его жизнь.
Ровно в девять вечера я вошла на террасу отеля Астра Мара, одетая, как нимфа, готовая к приключениям – топ и коротенькие льняные шорты поверх купальника. Андрея я увидела сразу. Прислонившись спиной к перилам, он сидел на ступеньках, спускающихся к пляжу, а стоявший неподалеку официант озабоченно косился на него. Светлые штаны – в песке, футболка – тоже, волосы взъерошены, взгляд потерян. Даже с расстояния в пятнадцать барных метров мне с первого взгляда стало ясно, что Андрей пьян в хламину.
Увидев меня, он нетвердо поднялся на ноги, опираясь о перила, и на лице его появилась улыбка. У меня сжалось сердце. Это была жуткая, безумная улыбка случайно выжившего капитана разбитого в щепки корабля. Я выдохнула, сосчитала до трех, улыбнулась в ответ, делая вид, будто только заметила его, и пошла ему навстречу под многочисленными любопытными взглядами посетителей бара.
– Прррривет, – Андрей с трудом оторвался от перил и протянул руку, причем за секунду сразу в три предполагаемых места ее пожатия. Я поймала и пожала его горячую влажную ладонь. Его улыбка стала шире. И – безумней.
– Кажется, я сделал тебя на пару кругов, – заявил он, нетвердо кивнув головой в сторону стойки бара. – Нехорошо это, да?
– Не беспокойся, я тебя как-нибудь догоню, – улыбнулась я ему, – надо только перебраться в тот бар, о котором я тебе говорила… А мы что-то конкретное празднуем или просто надираемся в хлам?
Андрей поморщился и отмахнулся:
– Просто так, – в голосе его звучал сарказм, – пируем во время чумы…