Часть II. 21.
I Новый расклад
– Джун! Что с тобой? Выглядишь так, будто не спала неделю! – Энж, с тревогой заглядывая мне в лицо, взял меня за руку, как ребенка, и легонько встряхнул. – Ты как вообще?
Вокруг гудело Пулково. Зал прилета был переполнен народом. Толчея, гул, броуновское движение тел, облаченных в шорты, и чемоданов, замотанных в полиэтилен.
– Давай уйдем отсюда, – попросила я. Вышло как-то совсем жалобно, и я поспешно прибавила: – Я в порядке. Просто фигово долетели, трясло всю дорогу. И слишком много тут народу. Давай к машине пойдем.
– Хорошо, – Энж кивнул и, не выпуская моей руки из своей, забрал у меня рюкзак и сумку, – идем. Я тут рядом совсем запарковался…
Мне показалось странным, что он не задает больше вопросов. Но потом я случайно увидела свое отражение в зеркальной витрине и сразу поняла почему. Вид у меня был такой, как будто в меня недавно стреляли. И – попали.
Когда мы с Энжем очутились за тонированным стеклом его пижонистой Селики, жить стало на порядок проще. Энж хорошо меня выучил. Никаких вопросов не было до самого выезда с парковки. Он дал мне отдышаться, позволив спрятаться за темными стеклами своей машины. И только вырулив к выезду с паркинга, где мы встряли в очередь, он воспользовался моментом и повернулся ко мне. Взгляд его был тяжелым.
– Ну? – просто спросил он.
«А что, собственно, такого произошло?» – подумала я.
А вслух сказала:
– Нас, кажется, пасли, Энжик.
Он с изумлением уставился на меня своими голубыми глазами, и мне тут же захотелось взять свои слова обратно. Ну какие глупости, в самом деле! Может, и не нас пасли вовсе. Может, этот гребаный маячок попал ко мне по ошибке, нелепой случайности. Меня с кем-то спутали – только и всего. То, что Энжу мои слова показались бредом, тут же заставило меня отчаянно желать, чтобы это все бредом и было. И я – с иронией и скепсисом в каждом слове, в стиле «Ты только послушай, какой бред!» – выложила ему историю про таможню и маячок, найденный в расческе. А потом, усмехаясь и рассеянно глядя на то, как ускоряется пейзаж за окном, поделилась с ним своими соображениями о подозреваемых в этом деле.
– В общем, полная психоделика. Выходит, меня вроде как пасли, Энж, и пасли весь наш полет, – говорила я, усмехаясь куда-то в тонированную темноту. – Но дальше – больше. Пас меня – кто-то из наших. Из А13.
Энж молча жал на газ, я продолжала шоу:
– Ведь этот кто-то знал, что я лечу в Перпиньян – и ждал меня там. Ну, исходя из этого, можно обзначить круг подозреваемых. Видишь, я прямо-таки детектив – по сравнению со мной мисс Марпл нервно курит в стороне! Вот только послушай. Целых три кандидата. Этот «следящий» – либо ты, либо шеф, либо и.о. шефа – Ян. Но этот список Шиндлера просуществовал недолго – если честно, как только включился мой мозг, от круга на раз осталась только точка. Вот что я надумала. Это уж точно не ты, это уж точно не шеф. Подозреваемый в деле всего один, Ватсон. Маяк в расческе – креатив Яна. Если меня кто и пас, то только он. Больше некому. Уже потому, что у него одного из всего А13 был новоиспеченный доступ к моему полету. Он ведь оставался здесь вместо Марка Аполлоновича. Был же у Яна, как у и.о. шефа, доступ к текущим полетам?
Я замолчала и выжидающе взглянула на Энжа. Энж сжал руки на руле и кивнул, не глядя на меня.
– Скорее всего, да, – процедил он.
– Ну вот, говорю же! – обрадовалась я, как ребенок, нашедший кого-то в игре в прятки. – Он, больше некому! Только не спрашивай, зачем ему, дальше я уже не в теме. Я вообще, если честно, не в теме. Это все так, догадки, больше похожие на любительское фэнтези, моя версия происходящего. А из реальных фактов у нас – только гребаный маяк в расческе. Ну, как тебе такая история? Веселье, скажи?
Вот тут-то, в финале своего старательно легкомысленного монолога, я, улыбаясь, достала сигарету и на скорости сто сорок чуть опустила стекло. Это, собственно, и было моей ошибкой. Если бы не горький привкус табачного дыма во рту, я бы сама себе поверила. Поверила бы в то, что история с маяком – полная фигня, поверила бы – и смогла бы убедить в этом кого угодно. Я же говорила: если верю сама – значит, поверишь и ты…
Но эта табачная горечь на кончике языка и этот зло насвистывающий нетеплый ветер в приоткрытой темноте за окном слишком красноречиво напоминали о том, что фигней эту историю я не считаю. И поймав на себе украдкой брошенный, далеко не веселый взгляд Энжа, я как-то вдруг осознала: попала. В самую точку попала. И поверить в то, что все это – фигня, уже не удастся. Ни Энжу, ни мне.
– У тебя осталась эта штука? Ну, маяк? – резко спросил Энж, глядя на дорогу так, как будто она ему что-то сделала.
– Не-а, – я помотала головой, все еще хватаясь за легкомыслие, как за последнюю соломинку, – я ж говорю – с ним нельзя в самолет.
– Жаль, – Энж резко подрезал какой-то джип, с силой ударил по гудку, – выяснили бы, откуда у тебя взялась эта хрень…
– Если бы с ним в самолет пускали, мы бы вообще о нем не узнали, – резонно возразила я, и через затяжку прибавила – больше для себя, чем для него: – Энж, мне все-таки кажется, что меня перепутали с кем-то… А тебе – нет?
– А мне – нет, – отрезала моя поддержка с земли.
– Но зачем это хоть Яну, хоть кому?
– Надо выяснить, – коротко бросил Энж, снова кому-то погудел и вдруг спросил. – А мне ты веришь? Ну, что я – ни при чем?
Я чуть не подавилась затяжкой.
– Не сходи с ума! Я же сказала. Если кто и мог это провернуть, то только Ян. Тебе я верю как родному. На кой тебе, ну сам подумай! Один звонок – и ты бы узнал не только где я, но и с кем, и во что одета, и одета ли вообще!
Эта моя шуточка разрядила обстановку. Энж тепло посмотрел на меня и даже на какое-то время перестал подрезать окрестные тачки.
– Мы с этим разберемся, Джун, – мягко сказал он чуть погодя. – Может, Ян просто тронулся чердаком, и слишком усердно принялся за обязанности наместника шефа на земле… Ну, ударила власть в голову. Всякое ж бывает… Короче, не думай пока об этом. Потом. Ты пока отдохни. Все равно мы в дамках. Ты провернула шикарный полет, и ничего плохого не случилось…
Я благодарно улыбнулась Энжу, кивнула, прикрыла глаза и медленно затянулась. «Ничего плохого не случилось», – эхом повторила про себя слова Энжа. И тут вспомнила о тормозах моей машины, отказавших на скорости под сотню посреди французского прибрежного шоссе.
– Энж, а ведь было кое-что…
Он мельком взглянул на меня, и я, притушив в пепельнице бычок первой сигареты и тут же прикурив вторую, безжалостно расстреляла в него всю короткую обойму – рассказ о том, как я чудом остановила взбесившуюся на ста километрах в час тачку.
Энж выслушал молча. Когда я закончила, он небрежно бросил что-то полушутливое, полууспокаивающее. Типа «эх, старушка, ну ты тот еще Шумахер! И, кажется, эта священная война совсем расшатала тебе нервы». Как будто даже и не впечатлился моим рассказом. Но мне было отлично видно, что как приклеенная держится его улыбка и что как-то сразу напряглись его руки на руле. Он с преувеличенным вниманием следил за дорогой, и не прошло и пяти секунд, как посигналил кому-то, закладывая крутой вираж через полосу.
Не надо быть Эппл Донован с прибитым к стенке дипломом психолога, чтобы увидеть сейчас в Энже мужчину, вдруг почувствовавшего себя беспомощным. Всего на одно мгновение. На то самое мгновение, когда он увидел всю картину целиком – мой полет пасли и у меня в этом полете были крупные неприятности. Смущение, растерянность, злость и по следам – беспомощность. Больно смотреть.
Впрочем, не прошло и минуты, как Энж взял себя в руки, и уже снова успокаивал меня шутками, и крутил баранку с небрежностью пилота Формулы-1, прогуливающегося на ста сорока, и никого не распугивал гудками с трассы. И все же я решила, что пока ни слова не скажу ему о том, что вспомнила следом. О тачке, летящей через темное поле с выключенными фарами – прямехонько наперерез мотоциклу.
Хотя что, собственно, рассказывать-то? Это тут совершенно ни при чем. Может, как и та, другая тачка, с отказавшими тормозами... Может, это все – тупо случайности, не день Бекхэма? Может, я становлюсь параноиком? Скорее всего, так и есть. Этого еще не хватало. Да шло бы оно все!
– Ладно, черт с ним со всем, – подводя черту, я выбросила окурок в свистящую мимо окон темноту, с подпалинами фонарей и светящимися призраками супермаркетов. – Давай сначала закончим полет, а потом будем разбираться со всем этим шпионским балаганом.
Энж кивнул, протянул руку и не глядя потрепал меня по плечу. Остаток пути мы провели молча. Я откинулась на спинку сидения и притворилась спящей. Вскоре по лицу замелькали световые блики – не открывая глаз, я поняла, что мы въехали в Питер. Минут через двадцать машина остановилась, и Энж тихонько тронул меня за плечо.
– Просыпайся, приехали, – улыбнулся он.
Я вышла из машины перед аркой квадратного восьмиэтажного дома, стены которого последнюю сотню лет были выкрашены в бледно-голубой. Внутренний двор, видневшийся в арке, был отгорожен от улицы черными узорчатыми воротами с крошечной боковой калиткой. Небо уже изрядно посветлело, и над моей улицей и моим домом висели, как застоявшийся сигаретный дым, хмурые предрассветные сумерки. Было не холодно – но как-то промозгло. Вдобавок начало накрапывать. Я поежилась и наклонилась к открытому окну водителя.
– Поднимешься?
– Заманчиво, но давай весь интим отложим до вечера, – улыбнулся мне Энж. – Тебе надо выспаться.
К нему снова вернулось хорошее настроение, и ему легко удавалось делать вид, что весь этот предрассветный разговор был просто дурным сном. Я последовала его примеру. Помахала ему, устало улыбаясь, подхватила на плечо рюкзак и скрылась за крохотной калиткой, осторожно прикрыв ее изнутри.
Второй раз в этот четверг я проснулась поздно, часа в три дня. За окном висела все та же хмарь, только светлее и как-то прозрачней, и иногда сквозь нее пробивалось остывающее солнце цвета шампанского. Старый градусник, приделанный к карнизу еще прошлым хозяином квартиры, показывал около двадцати. Нда, вот такое у нас хреновое лето.
Я приняла душ, выбрала платье – темно-синее льняное мини, – сверху напялила белый вязаный свитер на огромных кукольных пуговицах, подхватила сумку с ноутом и отправилась «завтракать».
Мой Мини ждал меня во дворе под одиноким корявым тополем. Пыль вперемешку с дождевыми подтеками на красно-белом кузове придавала ему жалобный, брошенный вид. Надо бы помыть малявку... Сев в машину, я положила руки на такую привычную, такую родную кожу руля и вдохнула аромат салона – едва уловимый запах сигарет и легкое дыхание Шанель Шанс. Давным-давно, с первой машиной, у меня появилась эта дурацкая привычка – брызгать духами в воздуховоды. Сэт, как-то с ветерком прокатившись на моей тачке до очередной нашей гостиницы Великого Новгорода, назвал эту привычку одной из моих «дьявольских уловок» – запах духов не только кружил голову, но и мягко впитывался в одежду моих пассажиров, обеспечивая палево тем, кому было от кого меня прятать – в том числе и Сэту, как позже выяснилось. Впрочем, воспоминание это не вызвало у меня ничего, кроме циничной улыбки, отраженной панорамным зеркалом. Я ткнула кнопку включения магнитолы, вырулила из двора и покатила на завтрак по послеобеденному Питеру.
Мое любимое кафе – обойдусь без имени, чтобы не сдать такое место туристам – находилось неподалеку от Гостиного двора, два поворота от Думской. Усевшись за столик перед огромным окном, глядящим на довольно оживленную улицу, я неприлично поздно позавтракала или просто поздно пообедала, а после – заказала чайничек ароматного чая, достала ноут и принялась клепать отчет о проделанной работе. Клепание заняло около часа, и на выходе получилось три страницы ровных строчек одиннадцатого шрифта – о том, что творилось и сотворилось с моим объектом за эту охренительно долгую неделю.
«Не-де-ля», – прошептала я, пробуя на вкус это слово. Как же чертовски прав был Эйнштейн со своей теорией относительности. Не уверена, что формулы именно такие, но в евангелие от меня это прозвучало бы так: если напихаешь в отрезок времени кучу событий – растянешь его в разы, как жевательную резинку.
В конце, после трех страниц о неделе моих почти что военных действий шел небольшой абзац – самое главное, «итого» двадцатого полета. Там мелькали слова «мультипликация», «инвестиции», «проект» и «объект». Слово «вдохновение» мы в отчетах не пишем. Это было бы то же самое, как писать имя виновника торжества в каждом предложении поздравительной открытки.
Вот вроде бы и все. Я перечитала три страницы и заключающий абзац и вдруг подумала о том, что если бы писала про эту неделю без купюр, как на исповеди, – мне и сотни страниц было бы мало. И там, как в открытке по умолчанию присутствует имя, в каждой строке присутствовал бы странный гонщик, любивший музыку. Или – музыкант, любивший кататься. Но на моих трех страницах ему места не нашлось. Может, и к лучшему.
Я подняла взгляд от мерцающего экрана и уставилась в молочную пенку дня за окном. Мимо моего окна проходили по тротуару люди, а за ними по узкой улице в два ряда тянулись в пробке машины. Между рядами – резво на зависть торчащим на месте тачкам – пробирался мотоцикл. «Ямаха», – прочла я, когда ездок поравнялся со мной. И подумала вдруг: «А ведь пока что весь этот город принадлежит мне одной. Но пройдет неделя, либо две, либо месяц… Рано или поздно – но он вернется сюда… А что, если мы еще встретимся с ним?..»
Стоп. Отставить! Отставить… Все ясно? Так точно, сэр.
Хлопнула входная дверь. Я повернулась и увидела Энжа, озирающего окрестности в поисках меня. Я помахала, впрочем, напрасно: он уже сам заметил меня в почти пустом зале и направился к моему столику. За его спиной, у барной стойки, восхищенно зашушукались две официантки. Я подавила смешок. Энж просто неисправим – купидон с проблесковыми маяками наивных синих глаз, виден за версту.
Он подошел, коротко чмокнул меня в щеку, обдав горьковато-свежим запахом туалетной воды и, усевшись напротив, по-хозяйски налил себе чаю в мою чашку из моего же чайника.
– Принесите мне сахар, а ей – еще чайник того же самого. И чашку, пожалуйста, – улыбнулся он подошедшей девушке. Та смерила меня ревнивым взглядом, а ему подарила такую улыбку, что я еле удержалась от фразы «Спасибо, сахара больше не надо!».
– Ну что, я только что из офиса, – сообщил мой камрад, и я моментально забыла и о девушке, и о взглядах. – Две новости – хорошая и плохая. Плохая – сегодня там все еще царит Ян. Хорошая – царит он там последний день. Шеф завтра возвращается. Зося сообщила, что сейчас с ним не связаться – все завтра. Так что если ты собиралась ему звонить – не нужно, завтра все сообщишь лично. Он все равно недоступен. Короче, я забил у Зоси стрелку для нас. Радуйся и благодари – стрелка после обеда. Выспимся. Ну что скажешь? Ты готова?
– Да, – я кивнула на свой ноут. – Три страницы. Только что дописала.
– Три страницы? Это хорошо, – улыбнулся Энж, и тут же продублировал улыбку официантке, явившейся с сахаром для него и чашкой-чаем для меня. – Спасибо, девушка, очень кстати!
Он налил чая в чашку, осторожно подтолкнул ее ко мне и проговорил:
– Ну а теперь – о насущном. О маяках, запеленгованных полетах и Яновом съехавшем чердаке. Я немного покрутился в офисе – и уже кое-что раскопал.
– Выкладывай!
– Обнаружилась интересная вещь, – проговорил Энж, терзая пакетик с сахаром, – вернее – две. Первая: у Яна действительно есть доступ к твоему полету.
Я только кивнула. Я этого ждала. Это, считай, не новость.
– Давай вторую…
– Хорошо, – Энж подмигнул мне. – Второе: ты не одна на крыле была в это время. У Яна, кроме твоего полета, в зоне доступа – еще один…
– Так-так. И кто – ты знаешь?
– А то! – Энж улыбнулся мне бондовской улыбкой. – Второй – это Виспер.
А вот это уже интереснее. Второй полет, а значит – возможно – вторая жертва слежки. Да и кандидат просто роскошен! Виспер по прозвищу «Летучий голландец» был фигурой яркой даже по нескромным меркам А13. Прозвище свое получил просто потому, что голландцем и был. Возраст – черт его знает, на вид около тридцатки. Торчащий ежик темных, вечно нагеленных волос на голове, а внутри – любовь к крезанутым английским дизайнерам, европейский хаус, хохмочки, дым и рецепты лучших в А13 самокруток. Не красавец, но судя по количеству поклонниц – весьма знатный мужчина. Умеет брать в оборот так, что только щепки летят. Конек – арт-хаус и дизайн. Говорят, бисексуал.
– Так что Ян официально имеет доступ к вашим двум полетам – твоему и Висперову, – продолжал Энж. – Пользовался ли он этим доступом и как – пока не знаю… Но что-нибудь придумаю, чтобы узнать.
– А это все откуда выкопал?
Энж усмехнулся:
– Старые связи в инфоподдержке – они мне слили чуть выше рамок дозволенного. Им там было сказано открыть Яну ваши с Виспером полеты. Но больше, чем имена муз и степень сложности, они побоялись сливать.
– Порасспросить бы Виспера, – мечтательно вздохнула я, – или хотя бы предупредить…
– Он все еще на крыле. Полезем к нему – устроим пересечение полетов, – покачал головой Энж. – Сама знаешь, чем чревато…
«Устроим пересечение полетов»... Ну конечно! Я чуть не хлопнула себя по лбу. Жюльет! Ведь она – тоже на крыле! Уж что-что, а это я знаю совершенно точно. Но почему тогда ее полета нет в списке доступа Яна?
– Слушай, а в этом списке доступных Яну полетов разве не было Жюльет? – я взглянула на Энжа и негромко проговорила: – Потому что уж кто-кто, а она сейчас – точно в полете…
– Жюльет? – Энж недоуменно пожал плечами. – Нет, про ее полет не было ничего. Ну, может, есть и еще полеты, а шеф открыл доступ только к нескольким. К самым сложным, например. У вас – сложные у обоих: у тебя – тройка под вопросом, а у Виспера – твердая двушка. Ну вот, шеф, может, и распорядился. Мало ли он задержится или еще там что – чтобы у вас с Виспером никаких проблем не возникало. Вроде как – полный он-лайн…
Он замолчал, отпил из чашки, задумчиво посмотрел куда-то за окно. Я молчала. Сидела и просто считала про себя секунды. Я уже была уверена, что он спросит. Я хотела, чтобы он спросил. Одна, вторая, третья, четвертая…
– Слушай… – Энж откашлялся и перевел взгляд на меня. – А почему ты так уверена, что Жюльет сейчас на крыле?
Ну вот. Ты хотела? Получай. Отвечай… Ну же! Одна, вторая, третья, четвертая – а я все молчала, и секунды все шли и шли мимо.
– Ты чего молчишь? Что-то не так? – Энж заглянул мне в глаза, во взгляде – заинтригованность пополам с легким замешательством.
Я кивнула и негромко отозвалась:
– Да, Энжик. Что-то не так. Вернее, это я – «не так». Веду себя, как последняя сволочь. Втягиваю тебя во все это, а половину карт до сих пор держу в рукаве. Так просто нельзя. Мне надо тебе рассказать все. Как было на самом деле.
Я пристально взглянула на напарника. А Энж, кажется, даже не удивился.
– То-то я смотрю, детка, ты какая-то загадочная. И паззл не клеится, – криво улыбнулся он. – Давай уж, выкладывай. Здесь?
– Нет, ко мне поедем, – покачала я головой. – А то мне теперь кажется, что повсюду уши…
– Эппл сказала бы, что у тебя мания преследования, – улыбнулся Энж.
Улыбка его была теплой. На меня накатила очередная волна благодарности. Энж – чертовски проницательный. Видит, что и без его обиды на мою скрытность мне сейчас как-то совсем не сладко. Решив не подливать масла в огонь, он воспринял как должное то, что только сейчас увидит полет таким, каким он был на самом деле, каким он был для меня. Как говорится, с высоты самого полета.
Я улыбнулась ему и попросила у проходившей мимо официантки счет.
Мы быстро домчали до меня. Селика летела за моим Купером, точно копируя каждый маневр, разве что держась чуть-чуть правее. Я улыбнулась в панорамное зеркало – именно так обычно ездят телохранители.
Влетев во двор и кинув тачки, мы поднялись ко мне – третий этаж, девяносто ступенек по серой мраморной лестнице, где в первом пролете с незапамятных времен зиял голодной пастью пустой, холодный камин. Ввалились в квартиру, устроились на кухне. Я на скорую руку заварила чай, разлила его по кружкам. А после мы уселись за стол из почти черного дерева, и я потихоньку выложила Энжу всю изнанку этой истории. Про то, как из-за отказавших тормозов и собственной дурости оказалась возле шато Дю Флер, как познакомилась с Маком, как потеряла голову и как это привело меня на пересечение наших с Жюльет полетов в баре Калавера, в Барсе.
Энж слушал мою исповедь молча. Не перебивая, не задавая вопросов, даже, кажется, не моргая. Нетронутая кружка чая стояла перед ним, остывая и покрываясь сверху едва заметной белесой пленкой. Энж лишь раз пошевелился за время моего рассказа – снял с себя темно-синий льняной пиджак, оставшись в белой футболке. Он порядком загорел. Ему безумно шел и синий, и белый. А еще у него сильнее обычного вились волосы – это от влажности на улице. Когда он поднимал на меня глаза – а это случилось всего раза три или четыре за весь мой рассказ, – одна кудряшка цвета мокрого песка непременно выбивалась и падала ему на лоб. Он нетерпеливо отводил ее рукой, и следом тут же отводил взгляд.
Странно, как все это отпечатывалось в моем мозгу – четко, до мелочей. Почему так происходит, я поняла только к самому концу своей исповеди, когда пришло время рассказать еще раз об эпизоде нашего с Андреем кораблекрушения и об истории с декором, явившемся в больницу. Начав говорить об этом временном отрезке, я не раздумывая полезла в воспоминания, выуживая все, до мельчайших подробностей. И как-то сразу стало ясно, что в них-то, в подробностях и было все дело. Я тут же забыла и о цвете Энжевой футболки, и об остывающем перед ним чае – едва сошла с дистанции под названием «Я и Мак равно помутнение сознания». А до этого, рассказывая о нас с ним, – замечала все вокруг себя, лишь бы тупо сыпать сухими фактами и не переживать заново каждую мелочь нашей коротенькой истории, оставленной догорать в прошлом.
А пусть хотя бы и так. Теперь-то – уже без разницы.
Энж не перебивая выслушал все до конца. Когда я смолкла, он осторожно пододвинул к себе кружку, поболтал в ней ложечкой, но пить не стал, а поднял на меня глаза.
– Ну что, теперь по сценарию – мои вопросы? – спросил он.
По его голосу и бесстрастному выражению лица невозможно было определить, злится он на меня или просто под впечатлением от моей исповеди, но не хочет показывать этого. Я не стала гадать и молча кивнула.
– Ты встречала его раньше?
Можно было не спрашивать, кого Энж имеет в виду.
– Нет, – покачала я головой. – В клипах видела, может быть, несколько раз. Но в жизни – ни разу. Я и так, и по работе почти не сталкивалась с музыкантами.
– А Жюльет? Как она отреагировала на твое появление у нее на дороге?
– Ну, она была в шоке, – я криво улыбнулась, вспоминая нашу сцену в туалете. – Но знаешь, она ведь так и не узнала правды. Что я в этом баре – не просто так, а за ее объектом. Что мы с ней… пересеклись.
– А почему ты ей не сказала? – спросил мой напарник, внимательно изучая столешницу.
– Не знаю, Энж… Просто не знаю. Испугалась, наверное. Что могу сделать все еще хуже, чем оно есть. По-твоему, сглупила?
Энж пожал плечами, поднял на меня взгляд, в котором я с облегчением прочитала волнение, заинтригованность, любопытство – все что угодно, кроме осуждения или обиды.
– Откуда мне знать, Джун, – отозвался он, – я ж не муза. Но, наверное, на твоем месте я бы сделал все то же самое. Ну, разве что не влюбился бы в этого хмыря…
Я поморщилась:
– Энж, пожалуйста, не надо о нем. Отвечу на любые вопросы, но вот решать, чем он был – пока не буду… Хорошо?
– Понял-заткнулся, – Энж улыбнулся мне мягкой, осторожной улыбкой, и я поняла, что разговора о Маке не будет, – вопросов больше не имею.
Мы как по команде отхлебнули остывшего чая, каждый из своей кружки. Я поморщилась, забрала пойло у Энжа и поднялась, чтобы налить горячий.
– Ну, если говорить «итого», то говорить вот о чем, – я разливала свежий чай по кружкам, аккуратно резала лимон и подводила черту под своей исповедью. – Мой полет пасли. В этом полете произошли две странные, не сказать – стремные вещи: отказали тормоза моей тачки, из-за чего я едва не убилась, и отказали мои тормоза, из-за чего мы пересеклись траекториями с Жюльет. Точнее сказать – я флиртовала, отрывалась и спала с ее объектом. Согласись, пересечение – очень даже жесткое. И пока непонятно, чем оно обернется… Вот такие дела, если вкратце.
Энж помешал полученный от меня новый чай ложечкой.
– Хочешь мое мнение? – я кивнула, и он, отложив ложечку и развернув перед моим носом ладонь, продолжил: – Чтобы поставить диагноз, нам надо сделать несколько аккуратных надрезов.
От его фразы «нам надо» стало на порядок легче на душе. Значит, в этом деле я – не одна. Я с нежностью посмотрела на Энжа, а тот уже энергично загибал пальцы:
– Во-первых, надо узнать, была ли за вторым полетом, за Виспером, такая же слежка, как за тобой. Во-вторых, надо копать под Яна – как у него в полетах обстоят дела со слежкой-пеленгом, часто ли пользуется и что обычно происходит после того, как пользуется. Инфа, конечно, почти недобываемая, все top secret. Но – надо что-то придумать, и мы – придумаем. Ну, и в-третьих, когда придет время, надо будет разузнать, как прошел и чем закончился полет Жюльет. Если ее полет без доступа Яна тоже пасли – значит, Ян невиновен, и надо менять подозреваемого. Ну как?
– Идет, – кивнула я.
А сама подумала, что уж третий пункт я точно беру на себя. Легко выясню это через чертова Сэта, которому Жюльет похвастается каждой мелочью своего полета сразу же, как только попадет в его широченную постель. Но на то ему и этот аэродром, чтобы там всем хватило места, в том числе и мне. Знаю Сэта: я запросто попаду туда в самое ближайшее время. И впервые в жизни предпочитаю сделать это только после Жюльет.
Можно было бы попытаться заполучить ее официальный отчет о полете. То есть – подать официальный запрос на допуск, указать вескую причину и ждать, и не факт что не отказа. Другими словами – ничего не добиться и зазря спалиться. Поэтому наличие у нас с Жу общего любовника впервые за всю нашу долгую трехмерную историю цинично показалось мне большим плюсом.
Да и потом… Был ведь еще и Мак. Чего уж там скрывать: мне до смерти хотелось узнать – что было с ним до его вторжения на мою территорию. И – что случилось потом, после того, как я ринулась прочь от него, выставив себе заградотряд по всей линии фронта. Это, кончено, ничего не меняло. История наша так и оставалась делом невозможным. Но… Знать как-то уж слишком хотелось.
– Знаешь, а еще я попробую выяснить, сколько всего было народу в полетах за эту неделю правления Яна, – задумчиво проговорил Энж, – чтобы картинка была полной…
– Ты прав, – я кивнула. – Думаю, в инфоподдержке тебе это раскопают и сольют без проблем.
– Сделаю, – улыбнулся Энж, – проще простого.
На том мы и порешили. Естественно, без озвучивания мною планов по реализации пункта о постели Сэта.
– А теперь, когда я знаю всю историю, дай мне почитать твой отчет, – улыбнулся Энж, протягивая руку. – Я поработаю твоим преданным редактором и не пущу в печать случайного палева. Идет?
– Идет, – кивнула я и пододвинула ему ноут.
Но волновался Энж зря. Все-таки за двадцать отчетов я научилась излагать в них только основную сюжетную линию и результат. Встреча с Жюльет была там упомянута лишь мельком, так сказать, для сведения, и обозначалась как совершенно случайная встреча в баре, «рекомендованном к посещению объектом полета». Объектом чьего именно полета, я упоминать не стала, старательно обойдя правду за сотню миль. Просто обозначила, что встреча произошла исключительно между нами-музами, и я тут же покинула бар, действуя согласно правилам полетов и необходимым мерам предосторожности. О том, что при этом я напилась как сапожник и пропустила через мясорубку здравого смысла свое задетое за живое сердце, я тактично умолчала.
В общем-то, дальше сюжетная линия возвращалась к моему архитектору, который оказался мультипликатором, и его бывшей жене, которая оказалась декором. В конце – абзац рекомендаций для инвестиционного вектора казначейств А13, мультипликация – наше все, и бла-бла-бла. Вот, собственно, и все. Стиль выдержан, поля соблюдены. Сочинение на пятерку и – точка.
Энж, дочитав до конца, одобрительно улыбнулся мне. Он не нашел в отчете ни слова о моем скоростнопостельном приключении, о злостном покушении на объект Жюльет и о не менее злостном пеленговании меня предположительно Яном посредством жучка в расческе. Единственное, чему нашлось место в отчете, так это отказавшим тормозам съемной тачки. Здесь же был запрос к нашей службе безопасности: раздобыть мне результат техосмотра и заключение о причинах поломки. Вот и все. Обычный отчет о законченном полете предварительно третьей степени сложности.
– Отличное сочинение, сдадим, – улыбнулся мне Энж и прибавил, подмигнув: – И завтра же начнем копать под Виспера и Яна. Готовы, Шерлок?
Я была бесконечно благодарна ему в этот момент – момент, когда он решил свести всю эту запутанную, странную ситуацию к обычной игре в детективов.
– А то, Ватсон! Готова – не то слово! А вам, может, еще чаю?
– А коньяк есть? – ответил Энж по-одесски.