Я хлопнула себя по лбу, унеслась в спальню и вернулась с подарочной бутылкой двадцатилетнего французского коньяка наперевес. Торжественно вручила ее Энжу, и тот без лишних церемоний тут же свернул бутылке голову. Долбанув по пятьдесят, мы с Энжем распрощались, и он полетел на своей Селике на очередное свидание. А я набрала номер Эппл, выслушала целую приветственную тираду и в ответ предложила отправиться сегодня в один из баров «Четыре икса» и там нагрузиться за встречу по самое не балуйся.
Идея моя была принята на ура и воплощена – не хуже. Итого – после звонких поцелуев с Эппл у стойки и трех шотов подряд в качестве обязательной программы приветствия двух воссоединившихся оторв я мало что помню. Оно и к лучшему. Кажется, в середине ночи, продолжая налегать на текилу, я пожелала делиться с подругой истинной историей своего двадцатого полета, без купюр, со всеми сценами для взрослых и с активным участием в них Мака. Но, повернув голову, обнаружила, что Эппл вовсю отплясывает с каким-то типом в бежевом кожаном пиджаке, а рядом со мной присел на табурет симпатичный брюнет, чем-то напоминающий солиста группы «МакЛауд». Я сказала ему об этом, и он засмеялся, и сказал, что ему не раз уже это говорили, и предложил угостить меня чем-нибудь. И я согласилась, и согласилась еще и еще, и выпорхнула с ним из бара, и легла с ним в постель, и, уходя под интро занимающегося рассвета, тихо-тихо, чтобы не разбудить этого незнакомца, все думала и думала о том, что честно было бы все-таки рассказать ему правду – на лидера группы «МакЛауд» он ни капельки не похож.
II В игре
– Только не смотри на себя в зеркало – все равно ты там не отразишься, – заливалась смехом Эппл, сидя в кресле за моим столом и водрузив ноги в белых мокасинах прямо на столешницу.
Было три пополудни. Я, немного не в форме со вчерашнего перегула, только что ввалилась в наше с Энжем офисное логово – и обнаружила там это сияющее исчадье ада, которое слова «похмелье», кажется, не знало в принципе.
– Донован, ты совсем обнаглела, – процедила я, забралась на подиум, занимавший примерно треть нашего кабинета, и рухнула на диван, буквально утонув в нем. – У меня – акклиматизация, ясно тебе? А теперь – метнись-ка мне за водичкой, родная…
Надо сказать, что дизайнеры в нашем кабинете оторвались по полной. Даже с похмелья мир здесь казался не таким уж плохим местом. Стены цвета латте, жалюзи под темное дерево, темно-бордовые многослойные шторы, похожие на шелковые перекрашенные розы королевы червей, и мягкий ковер цвета горького шоколада. Вечерами обычно все это заливал легкий согревающий свет от мозаичных красно-оранжевых светильников, похожих на шутовские колпаки. Сейчас же легкое жемчужное сияние почти прозрачного неба, выплакавшего, кажется, всю краску, струилось через высокие окна, выходившие в сторону Фонтанки. Но самым глобальным дизайнерским глюком был, конечно же, наш подиум – поднятый на полметра пол, на котором уютно расположились два дивана, низкий столик, крошечный бар с одним табуретом и высокий красно-рыжий кальян. Вот туда-то, в царство покоя, я и отправилась умирать.
– Ты вчера куда-то исчезла, – пропела Эппл, вылезая из-за стола и взяв курс на подиум и бар, – и это «куда-то» было очень даже симпатичным… Хорошо провела время?
Я поморщилась:
– Время, может быть, и неплохо провела, но имени запоминать не стала…
Эппл подошла к моему дивану и покачала головой, оценивая плачевность моего состояния:
– Аморальная девка, – констатировала она, протягивая мне стакан минералки, и, погладив меня по голове, участливо спросила: – Ну, моя бедная крошка, как ты себя чувствуешь?
Я благодарно улыбнулась ей, отпила пару глотков и отозвалась:
– Как будто птица-перепил сидит у меня на плече, косит глазом и время от времени стучит клювом по моему несчастному кумполу… А где Энж, не знаешь? А то у нас встреча с шефом в четыре…
– Энж в казначействе, воюет со счетами, – улыбнулась Эппл, плюхнувшись на диван напротив. – И кстати, он просил передать тебе, что мобильник неплохо было бы иногда брать…
Я аж подпрыгнула:
– Ой… Я же звук отключила! А он, наверное, звонил… Черт, а вдруг встреча перенеслась!..
– Она и перенеслась, – кивнула Эппл и, увидев мое вытянувшееся лицо, поспешно добавила: – Только не полошись так! Ты ничего не пропустила. Встреча ваша – совсем-совсем перенеслась. Шефа сегодня нет и не будет, кажется, еще неделю. Может, чуть больше. Вопросов, говорят, накопилось – вот Марк и разруливает. Энжу сказали утром, и он хотел предупредить тебя…
– Нда, – протянула я, откинувшись обратно на диванную спинку, – это значит, за шефа еще на неделю остается Ян? Неутешительные какие-то новости…
Эппл кивнула, состроив рожицу:
– Да уж, хорошего мало… Но все-таки хорошее есть. Закрывает полеты только сам шеф. Так что у тебя – неделя вольной жизни. А в офисе можно и не появляться… Скажи, что заболела. А что? – спросила она, глядя, как я расплываюсь в ленивой похмельной улыбке. – Лично я возьму себе на эту недельку… как это ты там говоришь… «освобождение от физкультуры»!
Я хихикнула, поморщилась от поднявшегося в голове гула и, отпив еще глоток живительной минералки, спросила:
– Как тут в офисе дела, кстати?
Эппл пожала плечами:
– Да как сказать… Тихо. Никого не видно. Сама ж знаешь – наша дурацкая система… Никогда не знаешь, кто где – кто в полете, кто в загуле… Я, кстати, тебе не очень подпортила дело своими звонками?
Я помотала головой:
– Нет, все нормально, мелочи.
– И еще кстати, – Эппл поглядела на меня своим особым – очень внимательным – взглядом. – Ты вчера, кажется, хотела мне рассказать историю об этом своем полете…
– Ох, Эп, это не история, а целая эпопея, – отозвалась я, прикладываясь к стакану. – Я тебе расскажу, обязательно... Но только не сейчас, ладно? Сначала полет официально закрою. Там просто понамешано…
Эппл посмотрела на меня еще внимательней, уже без своей фирменной улыбки, и серьезно спросила:
– Что случилось, Джун?
– Ничего страшного, док, никто не пострадал, – заулыбалась я. – Серьезно, все хорошо. Просто пока я не хочу тебя этим грузить.
– Ох, детка, вечно ты сама по себе, – покачала головой Эп. – Ты только не увлекайся этой своей игрой в супер-героя. Иногда чтобы не сломаться, надо поделиться грузом…
– Кончай эту свою психопроповедь, – улыбнулась я, – через неделю этот груз будет на твоих плечах, обещаю. А пока – наслаждайся легкостью бытия.
– Неблагодарная девчонка, – хмыкнула Эппл и, забрав у меня стакан, отправилась к бару – еще раз его наполнить.
Мне вдруг захотелось обнять ее. Моя Эппл – такая спокойная, невозмутимая и теплая. Солнце над моим шатающимся миром.
– Позвони Энжу, – раздалось от бара под плеск наливаемой в стакан воды, – он ждет твоего звонка, мигом примчится…
Он и примчался – спустя пять минут после моего звонка влетел в кабинет.
– А, Эп, и ты здесь! – бросил он с порога, и повернулся ко мне. – Джун, можно тебя на минутку?
Эппл поднялась с дивана, и с улыбкой поманила Энжа:
– Брось, ты что, издеваешься? Говорите здесь, она же просто не способна встать с дивана, – и, повернувшись ко мне, прибавила: – Я пойду, Джун, дорогая. Но ты же мне пообещаешь, что как только полет завершится, ты все мне расскажешь?
– Конечно, – кивнула я.
Эппл улыбнулась и, уступив диван Энжу, направилась к двери. Приоткрыв ее, она замешкалась и без тени улыбки, тихо и серьезно спросила:
– Джун, ты же знаешь, что можешь рассчитывать на меня? Независимо от того, в курсе я истории или нет. Если нужна будет помощь – просто скажи. А объяснения – они подождут. Хорошо?
Мне захотелось обнять ее во второй раз за наш разговор, но это уже начинало подозрительно напоминать мелодраму, и я поспешно отозвалась:
– Спасибо, Эп. Я обещаю!
– Вот и умница, – ее улыбка снова заиграла на лице, – всегда была умницей!
Легкий взмах рукой, и дверь бесшумно закрылась следом за ней. Вот в этом вся Эппл – она не искала в моих поступках недоверия ей, не судила моего молчания. Она, впрочем, никогда не судила факты. Просто принимала их как данность, тут же вживалась в эти новые декорации и начинала действовать в изменившейся реальности, как серфер, ловящий никак не зависящую от него волну. В этой гибкости была главная ее сила.
– Ты не сказала ей? – голос Энжа звучал осторожно.
– Нет, – я покачала головой и прямо поглядела на Энжа, – не хочу Эп в это вмешивать. Я расскажу ей. Но только тогда когда все это закончится. Сейчас это может быть опасно.
Я ждала, что Энж будет спорить со мной. Но он не стал.
– Да, пожалуй, ты права. Ситуация – мутная. Потому как уже одна только слежка за музой опасна и для самой музы, и для ее объекта, и для всего полета вообще.
– Опасна? – переспросила я.
Тот кивнул:
– Не мне тебе объяснять ситуацию и всю эту кухню, Джун... Но я просто подумал, что если кто-то знает точные координаты полета, то при желании может появиться там, на маршруте, и вмешаться… А вот это – уже опасно.
Я посмотрела на Энжа, и когда до меня начал доходить смысл его слов, голова предательски закружилась.
– Стоп, стоп! – я даже головой тряхнула, чтобы остановить этот эффект полета в кроличью нору. – Давай начнем с первой цифры. У меня голова уже идет кругом, если честно. Давай пока разберемся с фактами. А все гипотезы – это я про чью-то возможность и желание вмешиваться в мой полет – оставим на потом. От частного к общему, как завещал великий Шерлок, окей?
Энж согласно кивнул и заговорил:
– Вот я как раз с этим, с частным к тебе и шел. Я был в инфоподдержке.
– Ну? – я подалась вперед и поморщилась от очередной волны протеста в мерно гудящей голове, – раскопал что-то?
– Да, – кивнул Энж, – немножечко, конечно, но – раскопал.
– Выкладывай.
– Значит, так. Во время недельного царствия Яна в полетах были только трое. Три музы. Это – ты, Виспер и – та-дам! – Жюльет.
– Но Жюльет не было в списке доступа Яна к полетам…
– Совершенно верно, – кивнул Энж, – и вот какая картина: Ян в кресле шефа, всего три музы – на крыле. Но к полету одной из них доступа у Яна нет. Досье объекта Жюльет он в глаза не видел.
– Ты знаешь, почему?
– Ну… Нет, честно говоря, так чтоб наверняка – не знаю. Но у меня есть версия.
– Давай.
– Потому что у Жюльет была единичка.
– Да ладно? – воскликнула я и тут же поморщилась от громкости собственного голоса. – Единичка?!
– Ага, – отозвался довольный моей реакцией Энж, – инфоподдержка слила – полет Жюльет был предварительно оценен как первый уровень.
Первый уровень. Первая степень сложности полета. Этого еще не хватало!
После оглашения этой новости мы с Энжем некоторое время сидели молча. Энж, видимо, из солидарности, а я – просто не знала, что сказать. Потому что, если честно, голова уже просто шла кругом. У Жюльет – полет первой степени сложности… Ее объект – мой «случайный любовник» Мак. Позвольте, как говорится, представить. Самый значимый объект, человек, который перекроит настоящее других, ценное вложение для А13. Мак. Мое наваждение, сумасшедший ангел, совершенно случайно нашедший мое сердце – и снова Мак. Какое, черт побери, совпадение! И за что мне все это? Может, я кого убила в прошлой жизни?
Видимо, Энж размышлял примерно в том же ключе:
– И это же надо, – задумчиво проговорил он, глядя куда-то в глубь моего недопитого стакана с водой, – и надо было тебе встретиться именно с этим… Именно с ее объектом…
Я промолчала. Мне решительно нечего было на это ответить – ни ему, ни себе самой.
Вот так наше расследование сузило свой круг потенциальных жертв слежки до трех муз – меня, Виспера и Жюльет с ее первым уровнем и Маком. Теперь, когда я знала про первый уровень Жу, мне, естественно, просто не терпелось продолжить расследование именно в этом направлении. Сказать по правде, я просто умирала от желания узнать, как там все прошло у Жюльет. У Жюльет… и Мака, – добавлял внутренний голос в приступе особо изощренного мазохизма.
Но даже так, добавляя его имя и вздрагивая каждый раз, как от слабого разряда тока, я не могла свыкнуться с этой мыслью. Мозг отказывался признавать реальность факта – того, что Жюльет сейчас с ним, колдует над ним, может легко разворотить ему сердце и по капле выжать из него нужную ей дозу вдохновения. Мой мозг отказывался принимать это. Может, и к лучшему. Кто знает, как именно люди сходят с ума…
Но, как бы мне ни хотелось разузнать подробности полета Жюльет, а с этим пока выходил тотальный облом. Сама Жу в офисе не объявлялась, слухов и перешептываний о ее скором возвращении тоже не было. А значит, скорее всего, она все еще была на крыле.
Собственно, поэтому я и не обращалась пока к альтернативному каналу информации о ней – к Сэту. Сам этот «альтернативный канал» был в загуле и отвисал где-то в районе Ибицы. Об этом я узнала от его поддержки с земли, рыженькой малышки Айрис, с которой он в свое время поддерживал явно куда более интересные отношения, чем стандартные офисные. Малышка Айрис меня не любила, плохо это скрывала, переживала, как и положено отпетой карьеристочке, сахарно заглаживала свои ляпы, но все же продолжала периодически срываться и шипеть на меня, как маленькая разозленная кошка. Впрочем, про Ибицу она слила мне с искренней и самодовольной улыбкой. Еще бы! Хорошие новости – наш Сэт в загуле, до сих пор не проявился на моем горизонте и вообще находится вне зоны моего доступа. Ура-ура.
Я пропустила все ее улыбки мимо, как чужие автобусы, и покинула поле боя очень довольная результатом. Я давно уже слишком хорошо поняла, что такое Сэт. Поэтому совершенно не удивилась, когда в одну из следующих ночей этот негодяй прислал смс. «Очень скоро я соскучусь по тебе настолько, что пересекусь с тобой даже в полете», – было в ней. Совершенно точно – поддержка с земли донесла ему, что я уже несколько дней кряду мелькаю в офисе А13. На что я и рассчитывала.
Но нарушить правила и пересечься со мной в моем полете, несмотря на все его красочные бла-бла-бла, Сэт ни за что бы не решился. Как не решился бы пересечься и с Жюльет, поэтому в плане новостей о ней ловить здесь было пока нечего. В общем, на этот его скользящий смс-шафл я честно ответила, что сейчас свободна от дел и что если это его «скоро» совпадет с этим моим «сейчас свободна», то буду рада пересечься. Но было очевидно – пока Жу не вернется из полета и не объявится в Питере, от Сэта мне узнавать нечего. Этот путь пока был закрыт.
Было и еще одно направление, на котором нас постиг облом – направление под названием «копать под Яна». Во-первых, Энж готовил к закрытию наш полет, и времени на копание в офисных сплетнях и на сбивание девочек из инфоподдержки с пути истинного у него катастрофически не хватало. А между тем расспрашивать людей – это все, что нам оставалось. Потому что другой путь – дорваться до отчетов о Яновых полетах – для нас был закрыт. Если с доступом к отчетам о полетах Жюльет было нереально сложно, то с Яном – попросту невозможно. Чтобы получить допуск к полетам этого истребителя, мне надо было угодить в такой переплет, чтобы Шеф и Ко сочли нужным поделиться со мной большим куском опыта А13. А с опытом – то есть информацией о проведенных полетах – в А13 всегда было очень строго. Короче говоря, здесь и сейчас прорваться было без шансов.
Единственное, где нам свезло, так это на линии «номер раз» кухонно-Энжевого плана действий. Мы знали, что за время правления Яна в А13 у него был доступ к двум полетам: моему и – Виспера. Так вот, с Виспером-то нам и удалось поговорить.
Кто-кто, а Виспер всегда мне нравился – своим обаянием, оторванностью и не вполне адекватностью. Я искренне полагала, что музы «на художников» должны выглядеть, говорить и дышать именно так. Виспер в свою очередь тоже симпатизировал мне. Мы пару раз напивались с ним и его земной поддержкой, обмывая единовременно законченные полеты, и расходились неизменно довольные друг другом, поэтому устроить нашу очередную дружескую встречу было проще простого.
И вот одним теплым летним вечером на этой бесконечной неделе мы вчетвером – Энж, я, Виспер и его длинноногая платиновая поддержка с земли Вера – собрались в темном барчике на задворках Невского. В меню были пятьдесят видов коктейлей на основе джина и мужской стриптиз. Бедный Энжик, как он ерзал под заинтересованным взглядом Виспера – надо было видеть! Но испытание было выдержано с честью – мы покутили на славу, трепались весь вечер, и под конец было уже совершенно ясно – с Виспером в этот его полет не происходило ничего противоестественного. С предварительной тройки его смыло аж на пятый уровень сложности, и поэтому эти четыре недели в воздухе ему было смертельно скучно. В самолет «обратно» он погрузился обкуренным и счастливым – и, естественно, никаких маяков ни в каких личных вещах никто у него не находил. Слежки за Виспером не было точно – ни в этом, ни в каком другом из его полетов.
Расстались мы веселые и пьяные, безумно довольные собой и друг другом. Я почти забыла, зачем мы собирались. Но на обратном пути, уже в такси, Энж мельком сжал мою руку и шепнул:
– Похоже, минус один, детка. Остается еще Жюльет...
– А если – не остается? – отозвалась я, глядя, как летят мимо рыжие огни, висящие над переулками.
– Тогда – только ты и он.
Я не показала виду, но Энж, наверное, и сам догадался по мурашкам на моей коже, что эффект от его слов был как от ушата ледяной воды. Мы сделали еще шаг вперед. И не было никаких гарантий того, что там, впереди, в итоге нас не ждет пропасть.
И вот наконец финишная прямая моего двадцатого полета – хмурое августовское утро, одиннадцать часов или около того. Темные двери, беззвучно подающиеся вперед и мягко закрывающиеся за спиной вошедшего. Шаги здесь тоже не слышны – их губкой впитывает в себя толстый ковер цвета горького шоколада. Единственный звук – мерный гул кондеров, работающих на согрев: погода резко испортилась, похолодало до несвойственных Питеру в начале августа плюс 13. Шутка, что такая температура – в нашу честь, уже набила оскомину. А день еще только начался.
Прошли, а точнее – пролетели те десять дней, которые отделяли меня от закрытия моего двадцатого полета. Сказать, что было весело – ничего не сказать. И вот как обстояли дела этим сонно-холодным утром – трейлер, как к средней руки блокбастеру: три музы, три полета, наместник шефа на земле, у которого доступ только к двум из трех полетов. За одним из доступных ему полетов слежки точно не было, за другим доступным – точно была. Что с третьим, недоступным полетом – неизвестно. «Смотрите в августе во всех кинотеатрах!»
Дальше этого мы не продвинулись, но искренне надеялись пойти дальше, как только мой двадцатый полет будет официально закончен.
Ну так вот, собственно, сегодня, точнее даже сейчас, я и собиралась с этим моим двадцатым полетом разделаться окончательно. Сегодня ночью восточным ветром меня принесло из Москвы – там происходило, так сказать, «рабочее закрытие» моей двадцатки. И сейчас всего-то и осталось дел – попасть к шефу, чтобы поделиться с ним этим радостным известием. Сдать дела и, получив заслуженный отпуск, заняться на досуге с Энжем ролевыми играми в частных детективов.
Рабочее закрытие моего двадцатого полета состоялось вчера вечером – в плавучем ресторане в акватории Москва-реки, с видом на пучеглазого Петра, потерянно взирающего на огни большого города из мутной, темной воды. «Рабочее» – значит с участием объекта, «передаваемого с рук на руки» А13. Подписание контракта, если угодно. На этих ресторанных посиделках нас было трое – я, мой объект Андрей Толстых и Мартиша, звезда А13, королева мрачной гордой красоты и вот теперь еще и перевода вдохновения в деньги по лучшему из всех возможных курсов.
Это был сюрприз, ожидавший меня по возвращении в офис. Оказывается, шеф передал Мартише все операции, касающиеся перевода объектов наших полетов – удачных, разумеется! – под крыло А13. Для меня это реально было очень большим сюрпризом.
Чтобы объяснить, почему – сюрпризом, не обойтись без пары слов о королеве, храни ее тот-кому-положено. Мартиша – моя «землячка». Она – урожденная чешка и все еще чешка в душе, несмотря на полжизни, проведенные в Нидерландах. Ко мне и к Энжу у нее в связи с этим некоторая слабость – с нами можно поболтать на родном языке.
Не знаю, как там у Энжа, а вот у меня к Мартише всегда было двоякое чувство. Думаю, меня прекрасно поймут те люди, которые держали дома ядовитую змею, а остальные могут просто поверить на слово. Я восхищаюсь Мартишей. Восхищаюсь ее гибкостью, ее силой, ее уверенностью. И я боюсь Мартиши. Боюсь ее гибкости, ее силы, ее уверенности. Мартиша – из тех людей, кто может стать для тебя либо другом, либо убийцей. Этот опасный для жизни других коктейль ролей привел ее к полетам, ставшим классикой жанра. Вот почему новость о том, что шеф перевел ее с полетов на такую, казалось бы, ровную, хотя и безумно дорогую работу, стала для меня откровением.
Когда мы с Мартишей летели на московскую встречу с Андреем рейсом Пулково-Домодедово, я, честно пытаясь разобраться в ситуации, спросила у нее, внимательно вглядываясь в горделивый, неподвластный времени профиль:
– А как же полеты? Finita?
И она, улыбнувшись так, как вам, слегка перебравшему, может улыбнуться чеканный профиль на старинной монете, негромко отозвалась:
– Джун, только в России самолеты могут летать сверх положенного им количества часов.
– Не могу поверить, что для тебя в этом деле есть какие-то пределы. Ты же – мастер... Твой стиль и то, что ты всегда делала, это просто уникально. И твой опыт… Я правда не понимаю…
Мою недоуменную тираду прервал ее тихий смех:
– Я знаю цену себе, Джун. И своему бесценному опыту – тоже. Если в золоте, это – слишком тяжело, чтобы подняться в небо. Однажды ты поймешь. Сейчас – лучше не пытайся.
Она шутила со мной, и я решила поддержать тему.
– Не пытаться? А чем я рискую?
Смех стих. Мартиша, повернувшись, взглянула на меня и улыбнулась своей опасной улыбкой с сотней острых, как ножи, граней:
– Рискуешь своими фейерверками, – отозвалась она.
Этот ее ответ царапнул меня, оставляя маленький шрам на память. Я поняла, что разговор окончен и не стала лезть с расспросами дальше. Хотя вопросы еще были, и куча. Например, чья была идея – ее или шефа. Наверное, все-таки – его. Видимо, его цена в золоте в последнее время тоже шла вверх. Сила Марка Аполлоновича всегда была еще и в том, что он умел адекватно и верно делить задачи на возможности. И всегда оставаться в плюсе.
Как бы там ни было, а с августа этого года Мартиша вступила в свои новые права. Теперь именно она брала объект под патронаж А13. Другими словами – покупала его для нас. За тем и собрались мы позавчера вечером за столиком с видом на Пречистенскую набережную – я выставляла на торги лот номер двадцать, имя – Андрей Толстых, призвание – мультипликатор, в отличном состоянии. Андрею же предстояло назвать свою цену, которую Мартиша в ее всегдашней манере – величественно и почти равнодушно – заплатит ему за него самого.
В общем-то, все прошло гладко. Мы с Андреем в с третились в ресторане, Мартиша, как и всегда в подобных случаях, должна была присоединиться к нам позже. Пока ее не было, мы с моим объектом номер двадцать сидели, болтали, тихонько смеялись и вспоминали. А еще я украдкой разглядывала его. Этот Андрей – такой уверенный, спокойный, веселый – никак не желал вязаться в моей дурной голове с образом раненного солдата, выпавшего из шестидесятых на койку солер-де-марской больницы. Не знаю даже, какой из них двоих мне нравился больше. А может, больше всего мне нравилось то, что было в них общего. И у того, и у этого нового Андрея на самом дне взгляда, тщательно спрятанное от посторонних, загороженное ладонями от холодного ветра, горело вдохновение. Оно не могло укрыться от меня. Не укроется и от Мартиши. А значит, цена Андрея будет хорошей.
Я уже девятнадцать раз видела, как это делается. Как покупается человеческое вдохновение. Это очень интересно, это сродни подписанию контракта на бессмертную душу. Объект, правда, так не считает. Он или она думает, что подписывает контракт с меценатским фондом А13, продюсерским холдингом А13, издательской империей А13, и т.п. Они так считают – и не ошибаются. Так оно и есть, на самом деле. Объекты – не часть А13. Они видят лишь верхушку айсберга, и им этого вполне достаточно для хорошей жизни. Они так и не узнают правды. Правды о том, что это именно мы вторглись в их мир, заварили кашу, затеяли смуту и подняли волну. Они так и не узнают того, кто мы такие на самом деле. И это – определенно к лучшему.
Мой Андрей был просто великолепен. Наверное, я должна была гордиться собой, я всегда гордилась, все девятнадцать таких же раз. Но в этот вечер у меня на душе было как-то пусто. Казалось, что я отдаю что-то такое, чего не должна отдавать. То, что нужно оставить себе. В крайнем случае – выбросить в мутную воду Москва-реки. А я вместо этого собираюсь взять и отдать это Мартише. Отдать ей весь этот свой полет.
Странная была мысль. Я тут же отогнала ее, и, улыбаясь, продолжала рассказывать Андрею о предстоящей встрече все то, что должна была рассказать по плану несмотря на это ощущение неправильности происходящего. На самом деле, все очень просто. Я ревновала. Ревновала именно этот свой полет, и совсем не из-за Андрея – из-за самой себя. Из-за того, что со мной за эту неделю приключилось. Безумно, отчаянно хотелось оставить это себе. Вернуть. Удержать в руках. Но и время, и правила игры, и все на свете говорило – оставь. Оставь и иди дальше. Вернее – лети.
Кажется, именно тогда, на какой-то совсем короткий миг я была до ужаса близка к тому, чтобы понять, о чем говорила Мартиша в самолете. Понять, рискуя своими фейерверками-полетами. Но тут принесли аперитив, и Андрей задал какой-то вопрос, и я отогнала от себя все это подальше, приказав себе не читать эту бегущую строку, не думать об этом. А потом к нашему столику подошла Мартиша, и все завертелось. И я в этот вечер даже по-настоящему, искренне радовалась – правда, только тому, что все уже позади.
Андрей держался просто молодцом. Он много шутил, был в прекрасном расположении духа, и совершенно очаровал Мартишу. По крайней мере, та демонстрировала именно это – совершенную очарованность. Где-то в середине ужина у меня, как и всегда в подобных случаях, зазвонил сотовый. Я ответила, коротко переговорила со звонившим, после чего, сославшись на срочный вызов на работу в Ад Астру и извинившись, покинула своих спутников.
Конечно, ни в какую Ад Астру меня не вызывали. Звонили из Питера, из офиса А13. Эндрю, веселый молодой англичанин, помощник Мартиши, поинтересовался у меня, как все идет и когда лучше перезвонить, чтобы вытащить меня со званого ужина и предоставить Мартише доводить ее дело до конца. На что я коротко ответила ему: «Сейчас буду».
Вот так все и закончилось. Вернее, закончилось для меня – для Андрея все только начиналось. Двадцатое по счету рожденное мной вдохновение. И именно об этом я и шла сейчас рассказывать шефу. О том, что мой полет номер двадцать – закрыт, а я собираюсь в долгий творческий отпуск…
Кресло Марка Аполлоновича пустовало. Сам же Марк Аполлонович сидел на моей стороне стола в посетительском кресле из кремовой кожи и прилаживал в папку моего полета № 20 последний листок. Этот листок – не что иное, как счет. Счет за вдохновение Андрея, пришедший от Мартиши. И шеф А13 только что его подписал.
Я наблюдала за ловкими движениями Марка Аполлоновича, и думала о том, сколько дней или месяцев может мне понадобиться для того, чтобы немножко отдохнуть и до многого докопаться. Вот ведь как выходит: закончен полет – а мое расследование истории со слежкой только начинается. Хорошенькое дело – предстоит тот еще отпуск. Что и говорить…
Шеф выдернул меня из задумчивого состояния, положив передо мной папку с отчетом и подтолкнув ко мне ручку.
– Готово, – улыбнулся он мягко, – теперь ты.
Я подумала, что мы похожи на двух брачующихся товарищей у загсовой столешницы. Не хватало рыдающих скрипок и похмельно-помятого синтезатора. Я улыбнулась Марку Аполлоновичу в ответ, взяла ручку и поставила автограф в правом верхнем углу первой страницы. Вот так. И – двадцатый гриф «Полет закрыт» в моем кармане!
Ну а теперь…
– Джун, у нас проблема, – спокойно произнес шеф, забирая у меня папку.
Я посмотрела на него недоуменно, как будто мы снимались в фильме и он откровенно лажал с диалогом.
– У нас проблема, – повторил Марк Аполлонович, внимательно, оценивающе посмотрел на меня, кивнул каким-то своим мыслям и уверенно прибавил: – И справиться с ней может только один из наших. Это ты.
Я выжидающе поглядела на него и ни слова не сказала. Шеф слегка улыбнулся.
– Не смотри на меня так. Я помню, что ты хочешь в отпуск…
– Так что, отпуска не будет? – я иронично изогнула бровь и прибавила: – Давайте тогда сразу о проблеме, Марк Аполлонович. А то все обо мне да обо мне…
Улыбка шефа стала теплее.
– Ты скомкала всю торжественную часть, – покачал он головой и прибавил уже серьезнее: – Ну, тогда к делу. Правда, и в деле тоже ясности пока немного. Я бы и рад разложить все по полкам, но, боюсь, мало что из этого получится. Проблема наша – с кучей неизвестных. Поэтому поделюсь тем, что у меня есть. А там посмотрим, хорошо?
Он поднялся, обошел стол, вынул откуда-то из его недр уже такую знакомую желтую папку и протянул мне: