– Ну что, тебе пора, да? – спросил он, и прибавил совершенно будничным тоном: – А может – по кофе?
Черт! Вот ведь черт!
– Не могу. Правда, – я покачала головой с более чем искренним сожалением, – мне работать еще. Я же тут по работе.
– Интересная у тебя работа – ломать тачки и курить на обочине богом забытой дороги, – усмехнулся он.
– Помимо этого есть еще и рутина, – я картинно вздохнула, – приходится изучать места. Чтобы потом организовывать в них всякие штуки для клиентов. Индустрия развлечений не отдыхает. Сейчас вот в Испанию придется тащиться. Ничего интересного…
Сказала и – опять улыбка. Джун, да прекратишь ты сегодня или нет, в конце концов?
– А, работа, ясно, – проговорил он. – Ну что ж… Тогда может как-нибудь в другой раз. Правда?
– Правда, – кивнула я.
Странный он. Какой другой раз?
Дура ты! Хотя бы себе признайся, что дура! За каким хреном ты запомнила четыре цифры и две буквы? Как там – 6614 АН, да? Те самые, что на хвосте его Хонды написаны, черным по белому, вместе с семьдесят восьмым регионом. Ну и кто после этого странный?
– Как город называется?
Он смотрел мне в глаза спокойно, уверенно, чуть иронично.
– Солер де Мар, кажется, – небрежно отмахнулась я, – что-то в этом духе…
– А там? – он махнул рукой куда-то на горы, на потерявшееся за ними море.
– Москва, – зачем-то сказала я.
– Москва большая, – проговорил он и с усмешкой прибавил: – Ну, может, Солер де Мар окажется поменьше. Кто знает…
– Мне пора, – улыбнулась я, – спасибо! Удачной дороги!
– И тебе… Джун.
Эхо моего собственного имени, произнесенного этим обветренным голосом, преследовало меня даже тогда, когда, благополучно вырулив на трассу на территории Испании, я на полную громкость врубила Блэкморов балаган и смачно выругалась.
IV Нулевой меридиан
Солер де Мар – город длинных каменных улочек и больших золотых пляжей. Бывшая рыбацкая деревушка, хранившая верность морю даже на берегу, стала теперь крупным морским курортом. Маневрируя по узким улочкам в поисках своего отеля и наблюдая, как чинные европейские семьи и пестрые тинейджерские стайки движутся после сиесты на пляж, я искренне удивлялась – что мог забыть в таком месте мой разведенный, шикарно обеспеченный объект, которому только-только перевалило за тридцать? Он же в поисках вдохновения двинул во Францию… И тут – на тебе. Внезапно сорваться – и куда? На приморский курорт! Я решительно не понимала логики его действий. Если она вообще была, эта логика…
Мой отель Солер Апартмент оказался довольно приятным местом. Он стоял выше по улице, начинавшейся прямо за проходящим посередине городка главным шоссе побережья. Мой номер – небольшая студия с двумя кроватями, которые я тут же сдвинула в одну, и крохотной кухней-баром – нашелся на самом последнем, восьмом этаже. Учитывая, что город от моря поднимался в горку, для Солер де Мара это было чертовски высоко.
Балкон выходил на запад. С него открывался широкий вид на крыши окрестных домов, на холмы за ними, поросшие невысокими соснами, и далекую скалу, увенчанную белым столбом солер-де-марского маяка. А еще – на море. Вопреки опасениям Энжа, море все-таки было видно. Я стояла, облокотившись о перила, и смотрела на него – огромное, дымчато-томное, согретое лучами повернувшего к западу солнца. Море – тоже мой бог. Один из многих.
От медитации на балконе меня отвлек звонок мобильного. Звонил Энж. И, судя по голосу, был очень доволен собой.
– Привет, хозяйка! – радостно поздоровался он.
– А, раб-энтузиаст, – я улыбнулась. – Как дела?
– Дела – идут! Я потратил весь выходной на раскопки инфы, и раскопал кое-что на нашего друга Андре.
– Это насчет его срыва с места?
– Так точно.
– Выкладывай.
– Похоже, у Андре некоторые семейные неурядицы…
– Он же разведен…
– Вот именно, – было слышно, как Энж зашелестел бумажками. – Если быть совсем точным – Андрей Александрович Толстых, 31 год, в разводе около года. После первого брака с Ириной Рудской есть сын, Антон, 4 года. Ребенок живет с матерью.
– Досье просто класс, – откликнулась я, – а суть?
– Суть в том, что у него проблемы с бывшей женой. Я тут поразведал. Выяснилось вот что – Ирина Андрею угрожает. Ребенок достался ей по закону, и она грозится чуть ли не прекратить общение отца с сыном.
– Вот как? Интересно… Откуда инфа?
– Знакомая сестры близкой подруги и так далее. Немного порылись в их окружении, а там – как и везде – всегда найдутся любители поболтать. Так и узнал. Поговаривают, что Андрей – удивлен, разозлен и напуган. Жена никогда раньше не пыталась запретить ему видеться с ребенком. Но вот несколько месяцев назад что-то случилось. Говорят, это «что-то» ездит на Ягуаре и метит на вакантное место Ирининого муженька...
– Ого! Это уже кое-что… Ну, а официальная причина имеется? Для такой резкости.
– А то как же! Адюльтер. И не один…
– Измены? Они же в разводе…
– Адюльтер – причина развода. Доказанный. Неоднократный. Ирина забрала ребенка и настригла с мужика вагон капусты…
– Энж, твой сленг – это что-то с чем-то! Ладно, предположим – измена стала причиной развода, предположим – Ирина получила Антона. Но – у отца по закону остается право видеться с ребенком, сколько б он на сторону не ходил. Разве нет?
– В том то и дело, что право это – сегодня есть, пока удобно. А вот завтра может стать и не удобно… – Энж снова зашелестел листами. – Кроме Ягуара и желания занять вакансию второго мужа, у Ирининого «что-то» есть еще одно преимущество. Он слегка при власти. То есть, как говорится – были бы цели, а средства найдутся. Видимо, Ирина настроена серьезно. Вот Андрей и сорвался в Барселону выяснять отношения.
– Стоп, подожди! Ты хочешь сказать, эта его бывшая, Ирина, тоже здесь?
– Да. Она – в Барселоне.
– С ребенком?
– Нет. Одна. Ну, вернее, как одна… Теперь вот с Андреем, я так понимаю.
– Хм… А знаешь, похоже, ты прав. Все сходится.
– Что делать будем?
– Не знаю, Энж. Мне надо подумать. Но это определенно та дорога, по которой надо двигать.
– Ну у тебя и сленг, – раздалось в трубке, и я ясно представила себе Энжеву ухмылку, – мне скоро может быть нужной русский переводчица!
– Избавь меня от своих постельных планов, – откликнулась я.
Энж захихикал. Я тоже улыбнулась.
– Ну что, ты молодчина! Уроки сделал – можешь идти гулять…
– Я уже, – в голосе Энжа появилась нотка триумфа, – я есть звонить не из дома… Не из своего дома, точнее.
– Избавь меня от легенд о своих постельных подвигах так же, как избавил от планов на эти подвиги!
– Ладно, ладно. Понял – заткнулся. Ну что, тогда на связи! Все досье – у тебя на ящике. Как что придумаешь – дай мне знать…
– Стой, подожди! Прикрытие уже есть?
– Да, совсем забыл! – в трубке раздался легкий шлепок, предположительно ладонью по Энжеву лбу. – Тебе дали «Ad Astra».
«Ad Astra». Одна из жемчужин нашей империи. Международное издание, журнал о мире всего прекрасного и обо всем прекрасном в мире. Информационный флагман мира искусства, с потрохами принадлежащий А13. Оружие из нашего огромного арсенала – одно из многих. «Ad Astra» придумала и учредила Мартиша – легенда А13, не уступающая по масштабу самому Яну. Впрочем, если бы за шефа осталась она, я бы в штаб с докладом тоже постаралась не звонить…
– Астру ада? Это хорошо. Люблю с ней работать. Ты уже удочку закинул?
– Да, закинул. Позвонил пиарщикам-рекламщикам и прочим дармоедам твоего Андрея, сообщил, что мы хотим на свои страницы интервью с победителем…
– А где они победили?
– В тендере на строительство развлекательного комплекса-замка… Точнее, от фактической победы их отделяет только оглашение результатов. Я напел, что мы послали на икс-игрик-йоу их конкурента. И что хотим их шефа в качестве нашего главного героя, и – срочно!
– Проглотили?
– А то как же! И теперь ты – адастровский спецкор, посланный в эту дыру за интервью с главным героем – Андреем.
– Уж послали так послали!
– Именно! Ну что – еще вопросы?
– Нет, Энж, все отлично. Давай! Хорошего вечера!
– Ночи!
– И этого тоже.
– Слушаюсь!
В трубке раздались гудки отбоя.
Интересно, интересно. Адюльтеры, говорите… Значит, наш Андрей – не особо благополучный мальчик. Это даже лучше, чем можно было бы желать. Нет ничего проще, чем устроить неприятности тому, кто сам этих неприятностей ищет. Я уселась на кровать и достала из рюкзака ноут. За что люблю Европу, так это за Wi-Fi даже в придорожных сортирах, не говоря уже об апартаментах три звезды...
На ящике действительно оказалось письмо от Энжа. В нем было то коротенькое досье на семейную жизнь Андрея Толстых, которое я уже слышала по телефону, а также их семейное фото – он с женой Ириной и сыном Антоном. Антон – маленький, худенький, очень трогательный мальчишка лет трех – сидел у Андрея на руках. Ирина – красавица-брюнетка, пышные формы, уверенная улыбка – стояла рядом. Мальчишка гораздо больше походил на отца, чем на нее. Андрей прижимал Антона к себе и улыбался. Я залюбовалась этой улыбкой. Здесь он был настоящим – не то что на снимке из желтой папки. Я задумчиво смотрела на снимок, а в моей голове потихоньку рождался план дальнейших действий. Но перво-наперво надо было локализовать мой объект – то есть найти Андрея. Я залезла в Google и быстро разыскала телефон отеля Астра Мара.
– А почему вы решили написать именно обо мне?
Андрей сидел напротив меня за столиком отельного бара Астра Мара. Здесь, на открытой веранде, он смотрелся особенно странно – собранный, в деловом летнем костюме, сидящий спиной к огням и пальмам, к пустынному пляжу, к темнеющему морю. Он задумчиво крутил соломинку от коктейля и почти не смотрел мне в глаза, когда говорил. Хотя говорил твердо, как будто чеканил фразы.
– Я по заданию редакции, – откликнулась я самым дружелюбным тоном завзятой акулы пера и, запив улыбку глотком клубничной Маргариты, продолжила. – Судя по спешке, интервью с вами хотят дать в сентябрьском номере. А значит, я хочу его получить до того, как журнал отдадут в верстку, а меня – в рабство…
– А кто его заказал, это интервью? – Андрей бросил на меня быстрый взгляд поверх тонкой оправы очков и тут же вернулся к изучению соломинки.
Я рассмеялась:
– Здравствуйте, приехали! Вы своего директора по рекламе спрашивать не пробовали?
– Виталия? – Андрей вскинул брови и недоверчиво уставился на меня. – Но он ничего не говорил…
– Не успел, – вздохнула я, – предложение было быстрым. Мы отказались от интервью с «Альятти», хотя они за нами бегали почти два месяца. Кажется, они ваши конкуренты, я права?
– Правы, – Андрей начал было разглядывать средиземноморские сумерки у меня за плечом, но при названии «Альятти» я снова ненадолго завладела его взглядом. – А почему отказались?
Я глотнула клубнично-ледяной мешанины и улыбнулась:
– Решили переиграть. У нашего главного редактора есть все основания полагать, что тендер на проект этого замка выиграете вы. А исходя из прочих равных – нам приятней писать о тех, кто в конце концов будет в дамках.
– «Ad Astra», говорите? Я о вас много слышал, – Андрей опустил трубочку в бокал, но пить не стал. – А можно вопрос? Кто вами все-таки владеет?
– Лично мной – никто, – рассмеялась я и прибавила, слегка подавшись вперед. – Послушайте, Андрей. Если вы – не против, то ваше интервью у нас – дело решенное. Ваши рекламщики двумя руками ухватились за наше предложение, и были правы. Кроме того, анонс мы даем уже в августовском номере, а он отправится в верстку в этот понедельник. Фактически, мы все успеваем в последний момент, к обоюдной нашей радости. Ваш Виталий дал мне только ваш французский адрес в Каркассоне, и я изрядно за вами погонялась. Но, так или иначе, я – здесь, и вы – здесь. Одно ваше слово. Вернее – два: время и место интервью. Я быстро сделаю свое дело, и оставлю вас наедине с отдыхом, идет?
Он поднял на меня глаза. Я улыбалась, вертя ножку бокала. Дружелюбно и чуточку наивно. Мое дело – сторона, говорил мой взгляд. А его взгляд говорил, вернее даже кричал о том, что он здесь – не на отдыхе. Что он здесь на нервах, что скоро будет на пределе. Что он – измотан, что ему ничего не нужно. Тогда я чуть наклонилась к нему, и мой взгляд, медленно теплея, стал успокаивающим, сочувствующим. Бессознательно. Как бы.
– Я вас очень хорошо понимаю, Андрей, – проговорила я мягко, – суббота вечер, бар на берегу моря… И тут я, со своей дурацкой работой, с интервью, с вопросами-ответами… Если захотите, сможете потом высказать мне свое полное фи. Я пойму вас. Но пока дело обстоит так: ваши рекламщики считают, что ваше интервью у нас – это та последняя капля, которая нужна для победы в тендере. Мой редактор в этом уверен. Кроме того, у него козырный интерес – получить к себе на полосу победителя до финиша, прослыть пророком, гуру по части открытия звезд. Давайте поможем друг другу и как можно быстрее покончим с этим? Я буду задавать только те вопросы, которые вы сами для себя выберите.
Он настороженно посмотрел мне в глаза. Что-то увидел в них. И – купился.
– Где и когда вы предлагаете встретиться, Юнна?
Я улыбнулась:
– Другое дело! Предлагаю завтра, здесь же…
Андрей замялся, его взгляд стал напряженным, как будто кто-то сжал внутри него невидимую пружину:
– Я не могу завтра. Встреча, – коротко бросил он.
– Без проблем. Понедельник? Скажем, около девяти вечера?
– Да, это было бы отлично…
Стальное, машинальное «отлично» без эмоций. Но это – уже начало.
– Значит, и будет – отлично! – я подняла свой бокал и легонько коснулась краем его бокала, – договорились на понедельник, в двадцать один ноль-ноль, здесь же. Вот моя визитка – там номер телефона, по которому вы можете меня найти. Звоните в любое время, мы все решим.
– Хорошо, – Андрей кивнул, спрятал протянутый ему квадратик картона в карман и, поднявшись, протянул мне руку, – а теперь – пора… Вы уж простите.
– О чем речь? – я сердечно пожала протянутую узкую ладонь. Она была холодной как лед. – Значит – до понедельника.
Он ушел, а я задержалась ненадолго – отдышаться, допить коктейль. Андрей к своему стакану так и не притронулся. Он был на взводе, это было понятно и без моего досье. Допивая растаявшую «Маргариту», я почти молилась про себя. Только бы сработало! Синдром случайного попутчика – это мой шанс. Если мы окажемся с Андреем в одной лодке, я виртуозно пущу эту лодку ко дну.
На улицы города выползла ночь. Я не стала возвращаться в отель, а поужинала в маленьком ресторанчике на людной центральной улочке Солер-де-Мара. Коктейль во время встречи с Андреем и розовое вино за ужином сделали все мысли стремительно-яркими, а все ходы – легкими. Идя по узенькому тротуару мимо пыльных платанов и припаркованных впритирку друг к дружке машин, я вовсю любовалась жизнью в винно-розовом свете. Шумная компания ждет проходок в ночной клуб – сегодня суббота и играет голландский гастролирующий ди-джей, – ленивый туристический автобус везет по отелям клюющих носом пассажиров, холеные немцы горланят под пиво к гриль-баре, парочка со вкусом ссорится под фонарем – все это были движения и вдохи жизни. Я смотрела на них, и ловила себя на странном желании – передать кому-нибудь этот взгляд. Взгляд моими глазами…
Конечно же, это желание – просто алкоголь в кровь, смена градуса угла зрения. Это – не мое. Для таких желаний я – не на той стороне баррикады. Да и не желание это, по большому счету. Это – всего лишь предчувствие азарта и восхищения. Азарта – в игре, которую придумала не я, и восхищения – кем-то другим.
Вот под такой саундтрек я все шла и шла, и сама не заметила, как оказалась достаточно далеко от туристических маршрутов, в пляжном баре за пластиковым красным столиком, врытым ножками в холодный белый песок ночного пляжа. Он стоял среди десятка ему подобных, спрятавшихся от прицельного лунного огня под зонтами из сухих пальмовых листьев. Барная стойка-полумесяц нацелилась кормой в море цвета нефти, за нею колдовали два загорелых официанта. Из колонок, пристроенных прямо на песке, неслось что-то вроде азартного совокупления стилей – фламенко и лаунджа. За соседним столиком смачно целовалась загорелая парочка, через столик – красавица в кудряшках легкими движениями изящных, наманикюренных пальчиков вела по зеркальцу трек белоснежного порошка. Официант принес мне текилу с апельсиновым соком, и на обратном пути поднес девушке с уже опустевшим зеркальцем тоненький, аккуратный косячок. Немного поразмыслив, я подозвала этого шустрого парнишку и за десятку получила такой же.
Все ближе оно – мое начало. Осталось совсем недолго ждать. Обожаю это ощущение – ощущение пилота гоночного болида перед стартом. И…
– Привет.
Я так и застыла: взгляд – где-то на белой дорожке света по черному зеркалу воды, в одной руке – стакан, в другой – нераскуренный косяк. Может, просто не оборачиваться? Может, мне – показалось? Может, это – вообще не мне, может, это – вообще не он…
– Эй, я что – обознался?
Я набрала воздуха в легкие – как перед прыжком в ледяную воду. И тут мне прямо в глаза, без предупреждения, ударил этот взгляд. Тот самый, о котором надо предупреждать сиреной, как об атаке с воздуха.
– Джун, ведь это – ты?
Он уселся на стул напротив меня – загорелый, в джинсах и серой майке, взъерошенные волосы, бандитски обаятельная ухмылка…
– Привет, Мак, – беспомощно улыбнулась я.
– Ага, вспомнила! – он улыбнулся тоже, – а чего не отзываешься?
– Ээээ… Ушам не поверила. Думала – мне показалось. Ты какими судьбами здесь?
– Да вот, заехал ненадолго в этот город, название, видимо, запомнилось, – пожал он плечами и опять ухмыльнулся. – Спросил, где тут самый отвязный местный бар. Ну, ты, как я вижу, уже в курсе, где. Быстро ориентируешься, молодец.
Я улыбнулась, прищурив глаза:
– Да, у меня чутье на злачные места. Ну, а сам-то где живешь? Изучил местность?
Мак прилежно кивнул:
– Давно уж изучил, я не первый раз уже по этой дороге еду. Тут восточней по трассе хауз-клаб дружественной байкерской банды – бар и мотель. Мы там – на ночь. Потом ребята хотят посмотреть Барселону, раз уж мы мимо. Отсюда до нее – рукой подать. А что ты пьешь?
– Текила и апельсиновый сок…
– Сеньор, дос текилос, пор фавор!
Официант у стойки заулыбался, кивнул и принялся колдовать над бутылкой. Мак чуть наклонился ко мне и тоном заговорщика спросил:
– А что ты куришь?
Мы брели по кромке воды. Брели медленно и долго, в такт шагам луны по горизонту, слизанному морем. Первый косяк уже превратился в пепел, и мы раскурили второй. Где-то в кармане моего короткого сарафана, или джинсов под сарафаном, или Маковых джинсов, в разводах высохшей морской соли, лежал еще и третий… Но стоило мне подумать про Маковы джинсы, и про косяк думать – уже не получалось. А потом думать и вовсе перестало получаться, о чем бы то ни было, да и незачем было вроде… Ну я и забила на все это и просто шла рядом с огромным морем. И с ним.
Мы, кажется, даже не говорили. Просто шли куда-то вперед, по холодному песку пляжа и теплой черной воде, вдоль и вдаль, передавая косяк из пальцев в пальцы, касаясь его поочередно губами, прижимая зубами, дотрагиваясь языком. Мне хотелось запеть, подобно русалке, заманивающей в сети простодушных, усталых моряков, или просто говорить, говорить о чем угодно, рвать и ломать эту тишину с обертонами волнового шепота и гробового молчания. Но слова не успевали за мыслями, и в тот момент, когда фраза, отточенная и законченная, была уже на кончике языка, готовая броситься в воздух в тройном сальто-мортале, она вдруг становилась уже ненужной мне, истертой до дыр и набившей оскомину, вчерашним днем и последним мусором. И я молчала. И послушно принимала косяк с его такой же молчаливой стороны, и мы шли и шли, и луна следом за нами сползала по скользкому шелку неба, цепляясь за него когтями из последних сил.
А потом мы добрели до больших камней, разбросанных на песчаном берегу, как огромные забытые детские игрушки, и я подняла голову вверх – вроде бы как к звездам, но никаких звезд там не оказалось, а вместо неба был сплошной черный камень прибрежной скалы. Там, на этой скале, на самом ее верху, своим острым лучом царапал небо солер-де-марский маяк. И я поняла, куда мы так долго шли, провожаемые последним светом обкусанной спелой луны, тонувшей в нефтяно-черном море.
Мак, ни слова не говоря, свернул к каменным уступам, и я повернула вслед за ним. Что-то во всем происходящем сейчас было для меня очень странно, очень необычно, очень не так. Поднимаясь по вырубленным в скале узким ступеням и разглядывая светлый узор на спине Маковой серой футболки, я поняла, что именно. Я шла за кем-то. Я повторяла чьи-то шаги по камню. Я не делала так уже слишком много лет. Я напрочь отвыкла, я разучилась делать это – следовать за. Я забыла как это – позволять кому-то вести.
Не устала? – спросил Мак, не оборачиваясь.
А-а, – отозвалась я, даже не взглянув вверх на него, следя только за его шагами по черным узким ступеням и повторяя их.
Осталось немного...
В кармане?
Мак остановился, я чуть не налетела на него. Подняла голову, увидела над собой его улыбающийся взгляд. Он царапал меня так же, как луч маяка царапал горизонт. Он вот-вот до меня достанет. Если уже не.
В кармане – тоже осталось.
Я посмотрела на него, и вдруг поняла, что мне все легко – говорить, успевая за мыслями, кричать и шептать, трепаться без умолку, да вообще – все! Даже петь, как сирена, наверное. И я сказала:
Доставай…
Мак порылся в кармане, повернулся и пошел вверх по ступенькам, а я – за ним. Спустя несколько секунд он, не оборачиваясь и не останавливаясь, передал мне свежераскуренный косяк. Я затянулась, задержала внутри горьковатый запретный дым, выдохнула его вверх, затуманив на секунду острый луч маяка, ходивший по небу. А потом лестница кончилась, Мак сделал еще несколько шагов, остановился, и оказалось, что мы – уже пришли.
А я тебя видел…
Мы сидели на камнях, у подножия маяка. Отсюда было видно море и изредка слышно трассу.
Да?
Да.
Где?
В каком-то баре. С кем-то. Это ведь была ты?
Наверное, я…
Точно ты. Я бы не спутал.
Значит, точно я.
Коктейль молчания. Три пятых тишины, одна пятая – голоса волн, и еще одна – шума далекого шоссе.
А ты петь умеешь? – вдруг ни с того ни с сего спросил он.
Сейчас – да, – отозвалась я, и он засмеялся, и не надо было ему этого делать, потому что я засмеялась тоже. И мы ржали как ненормальные, но, успокоившись через несколько минут, он так и не забыл ни своего вопроса, ни моего ответа. И, бросив на меня какой-то вроде бы оценивающий взгляд, потребовал:
Давай! Спой…
Чего? – поинтересовалась я так, как будто он был гость из далекого города-героя, держащий наготове слишком мелкую купюру, а я – прима шашлычной на набережной, держащая наготове немного барахлящий синтезатор.
На ваш вкус…
Естердей, может быть? Мурку? Или из Мадонны могу, ю фроузээээн…
Не. Что-нибудь свое…
С ума сошел? Свое! Ну ты нашел, кого попросить, честное слово! – я опять начала опасно хихикать, а, кроме того, меня, кажется, уже начинало нести без тормозов и покрышек. – Ты бы попросил о чем попроще! Например, сделать так, чтоб это ты спел что-нибудь свое, прямо вот здесь и теперь, прямо с ходу и не сходя с этого места. Пусть даже ты раньше никогда этого не делал. Попросил бы – хочу, типа, стать музыкантом… или поэтом… или кто там еще песни эти пишет! Вот это я быстро, вот это – с радостью… Одно ваше слово! Ну, так чего, музыкантом хочешь быть?
А я – уже, – посмотрев на меня, улыбнулся Мак.
Да ну? – вскинула я брови. – Когда успел?
Четыре альбома назад, – ответил он.
После чего мы сложились в дружном приступе бесконечного смеха. И под дымом казалось совсем не странным то, что я могу параллельно смеяться до слез в глазах и с азартом ругать себя за то, что, кажется, слишком много лишнего болтаю, но о чем таком я слишком много лишнего болтала, в тот момент вспомнить уже было совершенно нереально. Наконец мне удалось сконцентрироваться на какой-то новой, очень интересной мысли, и я спросила Мака:
Ты музыку играешь?
Уже да, – отозвался Мак.
О чем?
Валишь, профессор!
Но даже последовавший приступ смеха меня с моего конька уже не снял:
Нет, ну а ты все-таки скажи…
Что сказать?
Откуда я знаю, что сказать? Если бы знала – я бы сама сказала…
А ты – не знаешь?
Я – нет…
И я – нет…
Тогда просто – пой ее, – нашла я выход из сложившейся непростой ситуации.
Ты узнай – про что, а я – спою, – внес коррективы Мак.
Чтоб узнать, про что – надо услышать, про что… – резонно возразила я. Для весомости икнула и прибавила глубокомысленно, – или просто так знать. А я не знаю…
Значит, чтобы узнать – надо ее петь, – согласился со мной Мак.
Кажется, это – согласился, да…
Мы замолчали после этих дебатов, как парочка – после хорошего траха. Мне захотелось сигарету, и, кажется, я об этом успела только подумать. Он вынул пачку совсем обычных, без «начинки», сигарет, закурил. Я протянула руку, получила в ответ его сигарету на пару затяжек, вернула обратно. Теперь мне было хорошо. Мне было темно. Только луч маяка ходил по небу, и короткие вспышки сигнального огонька на конце сигареты украдкой освещали лицо Мака. И меня отпустило, отвязало и понесло вниз по течению. Может быть даже и неба, как пелось в одной старой-престарой, хорошей-прехорошей, давно позабытой песне.
А вообще знаешь что? Нет, – я говорила тихо-тихо, не уверенная что меня вообще слышно, но на это было как-то особенно все равно, – я знаю, о чем. Поэтому и не говорю. Просто говорить – не всегда можно. Не со всеми. Почти ни с кем. И никогда.
Наверное, Мак удивленно посмотрел на меня. А может – и не удивленно. Может – и совсем даже не удивленно. Может, он просто ждал. Сидел и ждал, а дождался этого вот потока слов от меня. Этого ли он ждал? От меня ли? Мне было, в общем-то, даже все равно. Я просто плыла.
А сейчас, может, тоже нельзя говорить. Но и молчать – тоже, нет-нет. Выбираешь-выбираешь из двух зол, а большее из них по-любому – ты сам. А иногда хочется, чтоб все с начала… Но – с другого начала. Хочется, хочется, так хочется... Без оглядки хочется. Переиграть, чтобы все-все – по-другому... А потом раз – и просто нет. Ну вот просто – Н Е Т. Ведь ты – сердце круговорота. Шаг в сторону – а он все еще с тобой. Как ты, в стороне на шаг. И никуда не делся. И исчезнет он только с тобой самим. Как уходят торнадо, видел? Растворится, исчезнет. Но – только вместе. Обязательно вместе с тобой. И вот ты – понимаешь все это. И снова – та-дам! – на круг. А так хочется быть легким... Легким летучим голландцем. Всю дурь, какая есть, по карманам – и вперед, и вверх… И я вот про себя – знаю. Там где-то есть – знаешь, такая штука – ме-ри-ди-ан… Нулевой. Еще один раз, и все – совсем по-другому… Хотя как по-другому для торнадо? Он сам не знает, где завтра будет. На кого обрушится. Нельзя ему по-другому. И знаешь что? Так ему и надо! Так мне и надо!..
Молчание. Тишина, темнота, огонек сигареты. Приблизился. Мак протягивает ее мне, молча предлагая затянуться. Я, так же молча, соглашаюсь и закрываю глаза. Поток кончился. Я лежу на мокром, теплом песке, а в исчезающих кляксах черной воды блестит отражение кончика горящей сигареты. А потом и он гаснет. И наступает настоящая тишина. И…
– Не спать!
– Я и не сплю…
– Уверена?
– Ну, я же с тобой говорю…
– Может, ты – во сне говоришь. Кто тебя знает.
– Я знаю.
– Ну, так расскажи…
– Про что?
– Про себя…
– А что?
– Да неважно… Что хочешь.
– Тебе хочется обо мне что-то знать?
– Да.
– Тогда задавай вопросы. Или отгадывай.
– Отгадывать?
– Ну да… Ты что – никогда ничего не отгадывал про людей?
– Не знаю. Не думал. Ты покажи – как…
Я не смотрела на него, я смотрела в темноту, за которой пряталось море, на далекие огни ночных кораблей, идущих мимо этих берегов к другим берегам. А он, сам того не зная, просил меня поработать над ним, как будто он – только что увиденный, полученный в желтой папке объект. Он просил угадать его. Что ж, его желание.
– Ты музыкант, – начала я, и он тут же перебил с улыбкой в голосе:
– Эй, я не настолько в хлам, я помню, как сам тебе это сказал!
– Считай, это был эпиграф, – усмехнулась я, – цитата чужого авторства. Все копирайты до этого момента – твои. А с этой цифры, пожалуйста, заткнись и не перебивай!
Краем глаза я уловила движение – он поклонился и отвел руку, как бы приглашая меня продолжить. Впрочем, меня уже не надо было никуда приглашать – меня уже было не остановить.
– Ты, знаешь, музыкант. Но это никогда не было твоей мечтой. Это была не мечта, а как бы единственный способ жить. Вроде воздуха. Ты вот как бы и не выбирал, чем дышать. А вдохнул, и – понеслась. Ты учился музыке на ощупь. Ты упал в музыку. Как в воду. Где либо – плыть и жить, либо – «пока»… И вот ты не научился музыке – ты получил ее как способ жить. И – дышать. Вот… Музыку свою ты играешь… ммм… скажем, на гитаре. Или поешь. Или и то и другое и еще что-нибудь. Но вот точно – сам песни пишешь. Вот на это я б даже поспорила. Знаешь почему? Ты ими говоришь. Ты так с ними, с нами, со всеми можешь говорить. Или все – могут тебя так слышать. Да это и не суть важно. Важно-то тебе как раз не это.