Он шутливо ткнул ее в бок, но Шелби залилась краской.
– Этот модный журнал прислала мне мама. Как же я могла не просмотреть его?
– Да Бог с тобой, я же просто пошутил! С каких это пор ты стала такой чувствительной? Не беспокойся, Шел, я вовсе не думаю, что ты вдруг ни с того ни с сего превратишься в кисейную барышню из того несносного чертенка, каким ты была с самого рождения. Помнишь, как говорила о тебе всегда бабушка Энни? Горбатого могила исправит.
Он сделал шаг назад и расхохотался, но Шелби, казалось, вся кипела от возмущения под необъятными полями своей ковбойской шляпы.
– Я тебе необыкновенно благодарна за столь лестные отзывы обо мне, дядя Бен!
Джеф наблюдал за ними, слегка наморщив лоб, ожидая возможности вставить слово.
– Если я вас оставлю вдвоем, можете ли вы мне пообещать, что помиритесь, и не будете бросаться друг на друга? Ладно, в общем так. Я сейчас до вечера уезжаю в Коди.
– Ты хочешь взять там эту круглую борону со склада у Джеки? – спросил Бен. – Пожалуй, для нее теперь найдется место в новом амбаре. У нее ведь есть приставка для сеяния, так что, думаю, она нам пригодится.
– Да, я, пожалуй, захвачу ее. И Рогалик дал мне целый список продуктов, которые я должен купить.
Он помолчал минутку, прежде чем закончить:
– Так как последний из новорожденных телят получил свое клеймо сегодня утром, Рогалик интересуется, сколько еще времени мы будем нуждаться в услугах его самого и других работников. Я сказал ему, что мы, наверное, отпустим других парней на этой неделе, когда амбар будет закончен, но я не знал, захочет ли Шелби опять вернуться на кухню или нет…
Когда Бен, открыл было рот, чтобы ответить за нее, Шелби предостерегающе взглянула на него.
– Мне бы хотелось подумать. Признаюсь, я действительно люблю быть свободной, ничем не связанной с утра до вечера. Если я опять буду торчать на кухне, дядя Бен, у меня уже не будет столько времени, чтобы тренироваться в стрельбе.
– М‑да, тут ты, пожалуй, права. Но можем ли мы позволить себе держать повара?
Джеф на мгновение заглянул в глаза Шелби, потом ласково улыбнулся ей.
– Мы можем позволить себе все, что доставит радость вашей племяннице.
Он надел перчатки и пошел запрягать лошадей. Вид у Бена Эйвери был смущенный.
– О чем это он говорил, Шел? У меня такое чувство, будто что‑то тут есть, чего я не знаю. Вы что, милуетесь друг с дружкой? Тайтес мне что‑то такое говорил, но я ему сказал, что он спятил, – ты ведь сама хотела выгнать Джефа отсюда!
Ей было так больно, что она не могла ответить. Она лишь покачала головой и принялась перезаряжать винтовку, стараясь не встречаться глазами с дядей.
* * *
Маленький новый городок Коди прямо‑таки расцвел к лету. Поезда ходили почти по расписанию, телефонная связь работала, новая методистская церковь была закончена, а гостиницу «Ирма» намечено было открыть осенью.
Трио прелестных, недавно приехавших дочерей доктора Луиса Хоу было самым популярным предметом для обсуждений в салуне Парселла. Женатые мужчины, однако, больше интересовались тем, откроется ли дорога в Йеллоустонский национальный парк в июле, как это было запланировано. Джеф внимательно ко всему прислушивался, потихоньку попивая пиво в салуне, и услышал, что разговоры то и дело возвращаются к краже скота. Коровы были украдены с ранчо «Аллисон», но вора так и не поймали. Тем временем Джеймс Дойл, тоже подозревавшийся в кражах скота, был задержан и, уплатив штраф, быстренько убрался из здешних мест.
– Люди больше не желают мириться с этим, – пробормотал один из фермеров. – Я вот подумываю, поместить объявление в «Энтерпрайз» с обещанием укокошить любого, кого поймаю на своих землях. Может быть, если мы нажмем на шерифа Бернса и он будет задерживать преступников, все это безобразие, наконец прекратится.
– А что там произошло с помощником Тедом? – небрежно, как бы вскользь поинтересовался Джеф.
Мужчина фыркнул и оторвался от самокрутки, которую он сворачивал.
– Люди начали всякое говорить о нем, ну он и уехал из города. Я слышал, он перебрался в Шеридан. Скатертью дорожка – вот что я на это скажу. Теперь если бы еще и его сварливый братец убрался отсюда, нам всем стало бы легче дышать.
Точно в насмешку, Джеф, выйдя из салуна, увидел Барта Кролла. Они с Вивиан укладывали коробки в свою шаткую, обшарпанную колымагу, и Барт вдруг что‑то крикнул жене, да так громко, что крик донесся до Джефа, стоявшего, на другом конце улицы. Он все равно собирался зайти в «Коди трейдинг компани», а потому прибавил шагу и подоспел как раз в ту минуту, когда Кролл схватил Вивиан за руку и развернул ее лицом к себе.
– Ты, безмозглая идиотка! Ты о чем думала, когда придавила мне палец коробкой? Думаешь, тебе удастся отвертеться, только потому, что мы на людях?
Глаза его сверкали, точно раскаленные угли.
– Кролл, отпусти даму. – Джеф неслышно подошел сзади; он говорил холодно, бесстрастно, но в голосе его звучала угроза. – Ты делаешь ей больно и пугаешь ее, и я не намерен этого терпеть.
– Ах, вот как, не намерен? Да неужели?
Источая сарказм, старик отпустил руку Вивиан, но только потому, что все внимание его было теперь устремлено на Джефа.
– С чего это ты вдруг взялся заступаться за мою жену англичанин?
– Я заступаюсь за каждого, кого обижают.
Он заметил, что серый щенок, которого Вивиан взяла к себе, сидит в тележке, обеспокоенно глядя на Барта. Джеф погладил его, продолжив:
– Ваша жена – леди, и я, не стану сложа руки смотреть, как вы издеваетесь над ней.
– Леди? Господи помилуй, что это вам взбрело в голову? – Старик ухмыльнулся. – Как бы там ни было, а вы в наши дела не суйтесь. Она моя жена.
Вивиан, воспользовавшись случаем, села в тележку а взяла на колени Вилли; руки ее дрожали.
– Человек не может быть чьей‑то собственностью, – сдержанно возразил Джеф. – К тому же у меня такое впечатление, что теперь, когда ваш кузен больше не служит у шерифа, я могу многое предпринять против вас. Если вы хорошенько поразмыслите, то не станете вынуждать меня это делать.
С такой прощальной угрозой Джеф, поймав благодарный взгляд Вивиан, повернулся и вошел в магазин «Коди трэйдинг компани». Уже внутри, зайдя за какую‑то витрину, Джеф осторожно оглянулся. Губы его чуть дрогнули в усмешке, когда он увидел, как Барт Кролл усаживается рядом с женой. Он что‑то сказал ей, и бедная, забитая женщина робко улыбнулась в ответ.
– Кто‑нибудь должен был, как следует проучить этого мерзавца, – раздался голос за спиной у Джефа.
Он оглянулся и увидел, что Джеки Швуб тоже наблюдает за парой в тележке, покачивая головой.
– Если бы дело было только в Кролле, я бы, может, как‑нибудь и стерпел, но мне невыносимо жаль его жену, – ответил Джеф. – Она такая милая.
– Да, правда. – Джеки тяжело вздохнул, оборачиваясь к другому покупателю. – Все это довольно грустно. Да, кстати, у меня для вас кое‑что есть.
Джеф отобрал продукты по списку Рогалика, попросил все упаковать и положить в тележку рядом с круглой бороной, потом разыскал Швуба.
– Ну вот, вы разожгли мое любопытство. Так что за сюрприз?
Швуб оставил покупателя рыться в коробочках с пуговицами и вместе с Джефом прошел в заднее помещение магазина.
– Во‑первых, у меня есть для вас новая пластинка. Я слышал, на Востоке все без ума от нее – песенка называется «Тем прекрасным давним летом». Шелби будет просто в восторге!
Улыбаясь, несмотря на пронзившую его боль, охваченный воспоминаниями, Джеф взял пластинку, потом чуть склонил голову:
– А во‑вторых?
Джеки настежь распахнул двери склада, открывая взору, пять новеньких велосипедов, выстроенных в ряд вдоль стены. Он указал на них широким жестом:
– Ну, как, хороши? На сегодняшний день это лучшие модели – «Наполеон» и «Жозефина»!
Он весь расплылся в широкой улыбке.
Джеф слушал, как он расхваливает чудесное никелированное покрытие, двойные пневматические шины «Моргана и Райта», удивительно мягкий ход, новейшую, самую совершенную конструкцию 1902 года, необыкновенно удобное устройство руля. Мужской велосипед «Наполеон» был выкрашен в черный цвет, а женский – «Жозефина» – покрыт темно‑бордовым лаком. В конце концов, не в силах больше вынести ни одного слова, Джеф перебил его:
– Не тратьте силы, Джеки. Я возьму оба.
– Правда? Шелби будет так рада! Всего лишь по шестнадцать долларов за штуку – просто даром, учитывая высочайшее качество…
– Все ясно!
Они вернулись в зал, и Джеф принялся перечислять Швубу все, что он хотел бы заказать для их ранчо. Рогалик спал и видел новую маслобойку; кроме того, Джеф решил купить сеноворошилку, ветряную мельницу, конную молотилку… и рояль.
– Я заметил, как Шелби заглядывается на рояли в «Каталоге Сейерса», – объяснил он, – и выписал оттуда один, на свой вкус.
– Кажется, вы увлеклись ею не на шутку. Умному человеку, стоит только заглянуть поглубже, чтобы за ее шалостями разглядеть настоящую леди.
– Вы думаете? Мне она сразу понравилась, и именно потому, что она совершенно не похожа на других леди.
Стоя у прилавка и подсчитывая стоимость покупок Джефа, Швуб поднял на него глаза:
– Вот как? А ваши родственники в Англии согласятся с вами?
– Этого мы никогда не узнаем, мой друг. Шелби дорожит своей свободой, она ни за что не уедет с ранчо «Саншайн». Тогда как моя жизнь, напротив, должна быть втиснута в более жесткие рамки. За исключением этого короткого бегства в Вайоминг, я не имею права сам, как Шелби, распоряжаться своей судьбой. – Он улыбнулся: – Жизнь ведь не всегда только радости, а?
Этого Джеки Швуб не мог понять, а потому промолчал, подсчитывая стоимость покупок и выписывая заказ на небольшой кабинетный рояль. Тем временем хорошенькая молодая покупательница подплыла к Джефу и одарила его улыбкой, которую нельзя было назвать иначе, как вызывающей.
– Добрый день, сэр, – пробормотала она, грудью легонько касаясь его руки. – Не сочтите меня бесцеремонной, но, признаюсь, я подслушала кое‑что из того, что вы говорили о вашей несчастной любви,
Джеф усмехнулся и спросил:
– Мы знакомы, мисс?
– Меня зовут Этта Фили.
Она еще шире расплылась в заговорщической улыбке и чуть ли не подмигнула ему, оглядывая его с явным восхищением.
– Я и мои подруги давно уже умираем от желания пригласить вас к себе, ваша светлость.
– Меня зовут Джеффри Уэстон, – поправил он ее, лишь на мгновение, задержав ее протянутую благоухающую ручку. – Я должен со всей откровенностью сказать вам, что не могу принять ваше приглашение, но я от всего сердца благодарен за него вам и вашим подругам.
Джеки Швуб бросил на приятеля отчаянный взгляд, призывая его вспомнить, что Этта Фили – хозяйка самого большого в городе публичного дома.
– Мисс Фили, я не могу позволить вам делать подобные приглашения в моем универмаге. Когда вы здесь, вам следует вести себя… прилично.
Сконфуженная Этта, покраснев, возразила:
– А что, разве я вела себя неприлично?
Джеф, не удержавшись, рассмеялся, а за ним и Джеки. Этта Фили, добродушная, по натуре, ничуть не обиделась.
* * *
В половине седьмого солнце стояло еще высоко над головой, и парни после ужина решили выйти поработать. Теперь, когда загон закончился, все их усилия были сосредоточены на новом амбаре и на их первых всходах.
Шелби пошла к себе в комнату, принять ванну, радуясь, что Рогалик хозяйничает на кухне, и она больше не прикована к дому. Даже Мэнипенни, казалось, наслаждался своей новой жизнью на ранчо, после того как он окончательно оправился от болезни. Он не пытался, однако, снова взяться за свои служебные обязанности, и Джеф на это не жаловался. Мэнипенни проводил теперь большую часть дня на веранде в кресле‑качалке, читая, подремывая и наслаждаясь удивительной красотой пейзажа.
Шелби набрала воды для ванны из крана на кухне и несла к себе последнее полное ведро, когда встретилась в коридоре с Мэнипенни. Он выходил из своей спальни с книгой в руках, без галстука, чувствуя себя, по‑видимому, весьма свободно.
– Чудесный сегодня вечер, не правда ли? – пробормотала она с улыбкой.
– Да, правда. Никогда не думал, что так полюблю Вайоминг… или это ранчо, – признался он.
В своей просторной спальне Шелби поставила новую, удобную складную ванну. В нее был встроен нагреватель для воды, и она провела восхитительный час, смывая с себя пыль и усталость этого дня.
Часы в другой половине дома пробили семь, пробуждая Шелби от дремоты, и она вылезла из ванны, завернувшись в широкий халат и замотав мокрые волосы полотенцем. Она успела только чуть‑чуть припудриться и надеть свежую, чистую блузку, когда услышала стук в окно. Сначала Шелби подумала, что ей послышалось или, быть может, это сойка стучит клювом, склевывая зернышко. Но когда звук повторился, она быстро натянула на себя брюки и отдернула занавеску.
Это был Джеф; удерживая равновесие на новеньком блестящем велосипеде, он помахал ей.
– Выходите прокатиться, – позвал он.
Он показался ей неотразимым – его глаза сверкали, рукава светлой, в тонкую полоску, рубашки были закатаны до локтей, соломенная шляпа, заменившая ковбойскую войлочную, лихо сдвинута набок. И Шелби не могла устоять. Ни минуты не раздумывая, она закончила одеваться и, наскоро подобрав свои влажные волосы, заколола их, прежде чем броситься ему навстречу. Мэнипенни наблюдал за ней с загадочной улыбкой, когда Шелби выскочила на веранду и увидела граммофон, поставленный на верхней ступеньке. На нем крутилась новая пластинка, и тенор пел: «Тем прекрасным давним летом, тем прекрасным давним летом по тропинкам вы гуляли с вашей милой где‑то…»
Это было как сон. Джеф опирался одной ногой о землю, придерживая велосипед и протягивая к ней руки. Шелби без колебаний уселась на раму боком, оказавшись в опасной близости от Джефа, и, если бы Мэнипенни не смотрел на них с веранды, она бы не удержалась и поцеловала его.
Когда они тронулись, велосипед опасно закачался, и испуганный, возбужденный смех Шелби музыкой отдавался в ушах Джефа. Постепенно, когда велосипед набрал скорость, и им уже не грозила опасность в любую минуту перевернуться, Джеф, придерживая руль одной рукой, другой обнял Шелби за тоненькую талию.
Он вдруг подумал, как много их связывает. Шелби замечательный друг, с ней всегда весело, с ней можно так чудесно беседовать, и он скучал по ней. Одно лишь прикосновение к ней, как в ночь, когда они угоняли коров и мчались домой верхом на его жеребце, доставляло ему величайшее наслаждение. Ее невысохшие волосы еще хранили аромат ванны, а ухо и шея сзади были восхитительно влажными.
Последние отзвуки песни долетели до них с веранды: «Ее ладошка в твоей руке – и, наверное, сбудется это… Она станет твоею, милашкой, твоей тем дивным, прекрасным летом!»
Они по тропинке выехали на дорогу, идущую вдоль реки, проехали под простой деревянной аркой с высеченной на ней эмблемой ранчо «Саншайн» и повернули на юг, следуя вдоль ряда осин.
– По‑видимому, «милашка» – это ласковое слово у американцев, – заметил Джеф после долгого молчания.
– Да, по‑моему, оно пришло из Нью‑Йорка, – подтвердила она бесстрастно. Затем, не в силах удержаться, Шелби добавила: – Этот велосипед – просто чудо! Как это вам пришло такое в голову?
Все то невысказанное, что стояло между ними в последние недели, унес теплый вечерний ветер.
– Джеки Швуб предложил… Щека его касалась ее волос.
– Вы очень рассердитесь, если я скажу, что купил для вас дамский велосипед… но как‑то вдруг подарил его?
– Вивиан Кролл?
– Мы с вами думаем одинаково.
Джеф крутанул руль, объезжая камень, потом рассказал ей о своем столкновении с Бартом Кроллом.
– Наверное, на обратном пути со мной случилось что‑то вроде солнечного удара, так как мне взбрело в голову отдать велосипед Вивиан: я подумал, что, может быть, это хоть не много порадует ее. Мысль о том, чтобы как‑нибудь скрасить ей жизнь, не выходит у меня из головы.
– Конечно, я с удовольствием буду ездить на мужском велосипеде, и надеюсь, вы правы насчет Вивиан. Я, пожалуй, пошлю ей записку – спрошу, не хочет ли она учиться ездить вместе со мной.
Она ненадолго умолкла, оба они наслаждались их близостью, каждый по‑своему. Было что‑то неясно волнующее в том, как он покачивал ее на раме велосипеда, а его длинные, мускулистые ноги наездника плавно крутили педали, и она больше не боялась, что они перевернутся.
– Знаете, я ведь никогда раньше не каталась на велосипеде! Я всегда хотела научиться, но Дэдвуд стоит на склонах каньона, и наш дом находится на улице, почти отвесно уходящей и вверх и вниз.
– В таком случае я рад, что нам подвернулся этот велосипед. Нам обоим нужно было немножко развеяться. И нам необходимо было посмеяться… вместе.
Когда они отъехали на милю или даже больше по дороге, так что ни с ранчо, ни из кораля их уже невозможно было увидеть, Джеф перестал крутить педали, постепенно спуская ноги, чтобы не потерять равновесия.
Они остановились, и Шелби откинулась, прислонившись к знакомой груди, и закрыла глаза от горького, ослепительного счастья. Он обнял ее. Чудесно было чувствовать тонкую ткань ее блузки, ее теплые, крепкие руки у самых плеч.
– Я скучал по тебе, шалунишка.
Голос его прозвучал так нежно, что глаза ей обожгли слезы. Повернувшись, Шелби грудью прижалась к Джефу, обвивая его шею руками, утыкаясь лицом в его крепкое, сильное плечо, вдыхая ароматы душистого мыла и Вайоминга. Говорить она не могла.
Руки Джефа гладили ее по плечам, по спине, точно желая пробудить в ней воспоминания. Сквозь ткань ее блузки он ощущал такую же тоненькую, в рубчик, маечку, как та, которая была на ней в ту ночь. Ему хотелось взять в ладони ее груди, как прежде, целовать их, чувствовать, как соски ее набухают и твердеют под его языком. Но он только приподнял ее лицо, стараясь заглянуть ей в глаза.
Шелби, коснулась его волос, золотистых в сгущающихся сумерках, провела пальцами по его щеке.
– Я тоже скучала по тебе.
Больше всего на свете ему хотелось положить велосипед на землю и увести ее в рощицу под деревья. Страсть, или нечто большее, охватила его с такой силой, что он мог, казалось, почувствовать ее на вкус. Но, что бы это ни было, он должен был держать себя в руках, иначе Шелби перестанет доверять ему и никогда больше не останется с ним наедине. Он ласкал ее, обнимая бережно, словно баюкая, сдержанно, осторожно целуя.
Но Шелби, сдавленно застонав, приоткрыла губы. Груди ее напряглись, затрепетали; огонь медленно, постепенно разливался по всему ее телу. Однако она не настолько потеряла голову, чтобы не почувствовать, что Джеф сдерживает себя. Ее женское чутье пробудило в ней инстинкт самосохранения.
Когда губы их оторвались друг от друга, Шелби заставила себя взглянуть в затуманенные глаза Джефа. Она увидела в них желание и душевную борьбу и поняла, что они должны вместе посмотреть в лицо действительности.
– Ох, Джеф… есть кто‑то, кто ждет тебя в Англии, ведь правда?
Он чуть заметно откачнулся назад.
Письмо – так вот почему оно наполовину высовывалось из ящичка гардероба! Шелби знает. Он не винил ее. Она сделала это только для того, чтобы защитить себя.
Он вздохнул, и вздох обжег ему горло.
– Боюсь, это правда.
Пальцы его перебирали ее волосы.
– Я был с рождения связан обязательствами. Но это не означает, что я хочу этого… или что я без колебаний принимаю будущее, которое другие уготовили для меня.
Глава двенадцатая
В июле дорога из Коди в Йеллоустон была закончена, и Джеф решил провести несколько недель среди чудесной, первозданной природы. Один из знакомых его семьи побывал там четверть века назад, и Джефу никогда не забыть рассказов, которые он еще ребенком слышал на лондонских обедах. Лишь потому, что знакомый рассказывал эти занимательные истории, а маленькому мальчику невероятно хотелось послушать их, ему разрешили сидеть за столом вместе со взрослыми.
И он решил, что, может быть, совсем неплохо немного отдалиться от Шелби. С того вечера, когда он взял ее на велосипедную прогулку, их отношения стали для него особенно мучительными. Если они еще больше сблизятся, не будет ли им еще больнее, когда они расстанутся?
Однако, возвращаясь, домой жарким, ветреным вечером в конце июля, после дней, проведенных среди дикой природы, Джеф начал задумываться, нельзя ли найти другой выход. За время, проведенное им в одиночестве в Йеллоустоне, он истосковался по Шелби. Он может не возвращаться в Англию, по крайней мере, до следующей весны… и теперь он раздумывал, что, может быть, Шелби любит его достаточно сильно для того, чтобы уехать вместе с ним. «Возможно, я витаю в облаках, – подумал Джеф, – вместо того чтобы взглянуть в лицо действительности, ведь надо же еще придумать, как быть с леди Клементиной и с родителями». Он обещал, что через год вернется и исполнит свои обязательства, не жалуясь и не ропща.
Он только не подумал о Шелби – о чувствах, в существование которых он не верил. Проезжая мимо дороги, ведущей на ранчо «Уилльям Ф. Коди ТЕ», он выпрямился в седле, понукая Чарли. Ранчо «Саншайн» теперь уже было недалеко.
Он чувствовал себя так, будто возвращается домой.
* * *
Прислонившись к камину, Шелби украдкой разглядывала рекламное объявление в журнале мод – «Чудодейственное снадобье сделает ваш бюст совершенным, как у принцессы!» Рядом, на той же странице, была нарисована громадная банка, на этикетке которой было выведено огромными буквами: «ПИТАТЕЛЬНЫЙ КРЕМ ДЛЯ БЮСТА – незаменимое средство для увеличения вашей груди». «Интересно, какая грудь у леди Клементины Бич?» – подумала она.
– Что это ты там разглядываешь?
Бен Эйвери перегнулся, заглядывая ей через плечо, прежде чем она успела захлопнуть «Харперс Базар». – О Господи, Шел, что бы сказала Мэдди, если бы увидела тебя за чтением подобной чепухи?
Шелби, с горящими щеками, попыталась сохранить видимость самообладания.
– Мама понимает, что это значит – быть женщиной. Она бы, наверное, обрадовалась, если бы узнала, что я думаю не об одних только винтовках и лошадях.
Он оглядел ее:
– Это уж точно. Я просто никак не могу уразуметь, что за бес в тебя вселился. Сегодня ты загоняешь телят и разгуливаешь в штанах, а завтра вдруг, напяливаешь платье и накупаешь целую уйму кружевных салфеточек, раскладывая их по всему дому!
– Я девушка, только и всего. Вся эта одежда прохладнее, чем тяжелые рабочие брюки.
Все еще отчаянно краснея, Шелби разгладила кремовые муслиновые воланы на юбке и взглянула на себя в стоявшее рядом зеркало. Вид у нее был не хуже, чем у манекенщиц в «Харперс Базар». Ее пышные темно‑рыжие кудри были прямо‑таки созданы для прически в стиле девушек Гибсона, в отличие от волос несчастной Вивиан Кролл, слишком тонких для того, чтобы их можно было хорошо уложить. Помощь Вивиан была удобным прикрытием для собственных экспериментов Шелби со своей внешностью, и Бен до сих пор ни о чем не догадывался.
– Никогда не мог понять женщин, – пробормотал он. Она широко улыбнулась ему. Странно, как остро она ощущала отсутствие Джефа, – в прошлом она никогда не была особенно сентиментальной. Шелби пыталась занять себя, навещая Вивиан, и, глядя, как та шьет и готовит, чувствовала, как в ней самой пробуждается интерес ко всему женскому – тому, что позволяет выглядеть более привлекательной и превращает дом в уютное гнездышко.
Шелби тотчас же начала воображать себе, как Джеф вернется домой. Она представляла, как он войдет, посмотрит на нее, завороженный ее красотой, а потом оглянется по сторонам, замечая, каким милым и уютным сделался дом. На всех столиках были расставлены чудесные букеты цветов, повсюду были кружевные салфеточки и скатерти, новые занавески и подушки с кружевными оборочками. Его можно было принять за любовное гнездышко… если бы не все эти мужчины вокруг и если бы Джеффри Уэстон не был обручен с другой женщиной.
Но это последнее обстоятельство в фантазиях Шелби отбрасывалось прочь, побежденное силой настоящей любви. Все, жаркие июльские ночи, лежа в постели, прикрытая одной простыней, она мечтала. Мечты ее всякий раз строились на одном и том же: он отказывается от всех прав, данных ему рождением, от своего титула, помолвки, страны, от своих обязательств – и остается с Шелби на их ранчо, где он счастлив. Это был единственный разумный выход.
После этих недель, наполненных фантазиями, действительность казалась туманной и неопределенной.
– Должен сказать тебе, Шел, ты выглядишь просто потрясающе.
Бен дотронулся до кружевной, с фестончиками, кокетки на ее платье и до его высокого ворота и улыбнулся.
– Ты в каком‑то смысле даже лучше, чем была Мэдди в твоем возрасте, потому что в тебе… больше жизни. В тебе есть то, чего в ней не было, пока она не стала старше. Мне кажется, это дал ей Фокс.
– Папочка так и остался единственным человеком, который понимает, на что способна мама, – согласилась она. – Я бы хотела, чтобы мы жили поближе друг к другу. Мне хотелось бы навестить их прямо сейчас.
– Ага. У тебя ведь сейчас, как раз такой период, а? – Его грубоватое, обветренное лицо было по‑детски встревоженным. – Тайтес говорит, ты просто хочешь удостовериться, что знаешь, как это – быть девушкой, и это прекрасно, если ты, конечно, не собираешься забросить стрельбу и…
– Не беспокойся, дядя Бен, я не заброшу мою винтовку…
Она вдруг умолкла, услышав цокот копыт приближающейся лошади. Сердце ее дрогнуло. Сумасшедшая она или действительно узнала цоканье копыт Чарли?
Бен вышел на веранду, оставив решетчатую дверь открытой, и Шелби вдруг почувствовала, что не может двинуться с места. Через дверной проем, она увидела и лошадь и всадника, на удивление похожих, друг на друга. Золотисто‑гнедой жеребец выглядел немного усталым, а Джеф, казалось, стал еще более красивым, чем раньше: его прекрасные черты загрубели и сделались резче после этих недель, проведенных на ветру и под солнцем.
Он передал поводья жеребца Джимми, который вместе с другими подошел поздороваться с ним, потом снял шляпу и поднялся на веранду, чтобы пожать руку Бену Эйвери. В дверях Джеф заметил Шелби – она смотрела на него большими, широко раскрытыми глазами, и он улыбнулся ей.
– Что это приключилось с нашим метким стрелком и ковбоем Шелби? – спросил он у Бена. – Уж не мерещится ли мне, или она действительно надела платье?
Надежда всколыхнулась в ней. Она не слышала насмешливого ответа дяди – все ее чувства были полны Джефом. Поток солнечного света озарял его, сияя в его волосах, вьющихся от пота, заставляя еще ярче вспыхивать искорки в его глазах, делая еще ослепительнее его улыбку, еще острее контраст его загорелых рук и светлых волосков на них; подчеркивая, как легко и небрежно сидит на нем костюм, потрепанный в путешествии. В Джефе не осталось больше ничего от новичка: даже грубая, негнущаяся ткань его штанов обтрепалась и стала мягкой, льнула к телу, плавно облегая его твердые контуры.
Когда решетчатая дверь распахнулась, и он вошел в дом, Шелби знала – все, что она чувствует, отражается у нее в глазах.
– Здравствуйте, Джеф!
– Как вы узнали, что я приеду?
В его голосе прозвучало легкое удивление.
– Узнала?
– Я подумал, что вы принарядились так в честь моего приезда…
Бен, похоже, нашел это особенно забавным, так как закинул голову и прямо‑таки застонал от смеха, представив, что его племянница может вырядиться ради какого‑нибудь мужчины. Шелби сначала смутилась, но досада на Бена пересилила все остальные чувства, и она ткнула его локотком в бок:
– Ты невыносим!
– Я и забыл, каким забавным может быть Джеф, – выдохнул он, весь красный от смеха. – Должно быть, это и есть то самое английское чувство юмора.
Джеф смотрел на них обоих с легкой улыбкой, подняв брови.
– Тебе тут явно не хватало развлечений, старина! Я и не думал насмехаться над Шелби.
– Я налью лимонаду, – сказала она, направляясь в кухню. – Может, мы присядем на несколько минут, и вы нам расскажете о своем путешествии. Как я завидую вам, побывавшему в Йеллоустоне!
«Что бы, черт побери, все это значило», – размышлял Джеф, глядя, как она выходит. Шелби была обворожительна в своем простом, с кружевами, платье из кремового муслина, с ее темно‑рыжими, цвета корицы, волосами, закрученными пышными волнами. Она даже надела корсет, подчеркивавший ее грудь и тоненькую талию. Он огляделся по сторонам, подмечая кружевные салфеточки, подушки и цветы.
Возможно, этим Шелби хотела сказать, что любит его и готова расстаться, в конце концов, со своим свободным и привольным житьем на ранчо? Что она может притерпеться даже к роли графини Сандхэрстской, только бы они были вместе? Одна мысль об этом наполнила его душу ликованием. Конечно, нелегко будет избавиться от леди Клем, и родители наверняка будут против, но, может быть, он все‑таки обретет счастье, если Шелби действительно захочет пойти на те огромные жертвы, которые от нее потребуются. Понадобится время, чтобы окончательно убедить ее, но Джеф почувствовал, что в нем начала пробуждаться надежда.
Он не мог оторвать от нее глаз, когда они сидели вместе за стаканом лимонада, и она опускала глаза, как застенчивая, благовоспитанная юная леди.