– Нет, не очень. Я, пожалуй, подожду, пока погода улучшится. А ты?
Ей тут же пришла в голову новая мысль.
– И так как я, само собой, не могу тренироваться, пока идет спектакль, почему бы нам с тобой не пойти и не осмотреть Лондон? Дядя Бен ведет себя прямо как надсмотрщик на плантации, с тех пор как мы поселились в Эрлс‑Корте. Неужели мы не заслуживаем отдыха хоть на один вечер?
Вивиан просияла.
– А куда мы пойдем?
– Сказать по правде, мне до смерти хотелось бы сходить в Британский музей, но, наверное, в Мейфере [9]а нам будет веселее. Я немного знаю город еще с того раза, когда мы ездили сюда с колледжем, так что могу отвести тебя в кондитерскую Фортнема и Мейсона, и мы купим там крекеры, варенье и чай для нашего скромного жилища, а потом зайдем в книжный магазин Хатчарда – он рядом. А после… мы, может быть, пойдем в Харродс. Это шикарный магазин, и при нем есть ресторан «Флораль‑Холл», так что мы сможем там чудесно подкрепиться. – Шелби, говоря это, улыбалась все шире. – Ну, что ты на это скажешь, Вив? Давай‑ка поскорее выберемся из этого ужасного местечка, пока поток грязи не затек внутрь и не унес нас с собой!
Эрлс‑Корт находился на пересечении крупных железнодорожных путей в Вест‑Энде. Он охватывал двадцать три акра садов, кортов и выставочных залов. Шоу «Дикий Запад» выступало здесь в течение пятнадцати лет, так что для постоянных артистов труппы это место было уже как дом родной. У них были тут конюшни, кораль и трибуны, на которых могло поместиться двадцать тысяч зрителей. Их лагерь, в котором жили теперь Шелби, и Вивиан, и Бен, располагался в небольшой рощице, и жизнь в нем так и кипела.
Вивиан никак не могла привыкнуть к индейцам, которые шествовали мимо нее в полном снаряжении, вплоть до перьев, украшавших их длинные черные волосы, а иногда и с боевой раскраской на лицах. Тут было и бесчисленное множество других, столь же экзотических исполнителей со всех уголков света. Шелби постоянно напоминала подруге, чтобы она не боялась иностранцев только потому, что кожа у них не белая.
Сегодня, несмотря на моросящий дождь, настроение в лагере было праздничное. Когда девушки направлялись к Вест‑Кромвельроуд, все, кто попадался им навстречу, были уже одеты для спектакля, с волнением предвкушая новое выступление труппы на английской земле.
– Желаю удачи! – повторяла Шелби снова и снова, и Вивиан тоже старалась приветливо улыбаться, хотя и собиралась предостеречь Шелби, чтобы та не любезничала так, особенно с одним устрашающего вида темнокожим индейцем Сиу.
Однако стоило им сесть в кеб, как Вивиан начисто забыла обо всем. Напротив, когда они катили по запруженным народом туманным улицам, она беспрестанно указывала на все здания и парки, мимо которых они проезжали.
– Что это? – стало ее припевом, и их возница, Найджел, рад был послужить им экскурсоводом.
Они проехали мимо Кенсингтонского дворца и мимо дворцового сада, примыкающего к знаменитому Гайд‑Парку. Тут вдруг Найджел воскликнул:
– Смотрите, это вход в Роттен Роу, – указывая на арку слева от них. – Это место, куда ежедневно, и утром, и вечером, все франты выезжают прокатиться верхом на своих великолепных скакунах! Большинству их них, не помешало бы малость потрудиться, вот что я скажу!
Шелби оглянулась и увидела, что Вивиан, широко раскрыв глаза, уставилась куда‑то; она тотчас же прочитала ее мысли, словно та высказала их вслух: «Сюда выезжает кататься Джеф! Если бы было солнечно, мы, возможно, увидели бы его прямо сейчас!» Шелби сама очень волновалась, что Джеф может быть сейчас в Лондоне, и ей не хотелось делиться этим ни с кем. Она жалела теперь о том, что вообще рассказала о своих чувствах Вивиан. Теперь, когда она была так близко от него, Шелби хотелось, чтобы ее несчастная любовь оставалась тайной.
– Шелби! – шепнула Вивиан. – Ты не думаешь…
– Нет. Ему нечего делать в Лондоне зимой. Сезон начинается только весной. – Она отвела глаза в сторону, как бы отгораживаясь от подруги. – Пожалуйста, даже и не думай о том, чтобы разыскивать его.
– О! – Вивиан закусила губу. – Ладно.
Она на некоторое время умолкла, слегка надувшись, пока Найджел не сделал небольшой крюк, чтобы показать им Букингемский дворец.
– А тут вот живут король Эдуард и королева Александра. Неплохо, а? Конечно, всем нам жаль нашу бедную королеву Викторию, благослови ее Господь, но моя жена говорит, что для Англии очень даже полезно иметь приток свежих, молодых сил.
Он взялся объяснять, что королева Виктория даже не жила в Лондоне, предпочитая спокойную загородную атмосферу Виндзорского замка.
Вивиан забыла о том, что решила обидеться на Шелби.
– О Господи, ты только посмотри! Как ты думаешь, может быть, король как раз сейчас выглядывает из окна и смотрит на нас? Честное слово, мне никогда даже и не снилось, что я увижу такой дворец, – и все это благодаря тебе, Шелби!
Они проехали мимо лондонских фешенебельных особняков, у Грин‑Парка, затем кеб повернул на Пикадилли. Налево от них была Королевская академия, направо – церковь Сент‑Джеймса, а мимо катили такие великолепные экипажи и шли так роскошно одетые люди, каких Вивиан Кролл никогда еще не видела в своей жизни. Она уже просто потеряла дар речи, к тому времени как их кеб остановился перед кондитерской Фортнема и Мейсона.
– Желаю вам хорошо провести время, леди! – крикнул Найджел, сияя при виде чаевых, которые дала ему Шелби. – Я подъеду за вами попозже, договорились?
Они направились к кондитерской Фортнема и Мейсона, и Шелби держала зонтик, высоко подняв его в одной руке, другой придерживая под локоть свою подругу. Вивиан никогда нигде не была, кроме Сент‑Луиса и Вайоминга, поэтому Шелби могла простить ей, что она так открыто и с удивлением разглядывает все вокруг.
– О Боже… Шелби! – внезапно выдохнула та, указывая в сторону книжного магазина Хатчарда, находившегося по соседству.
– Смотри, смотри!
Видя, что Шелби и не собирается смотреть, Вивиан сообразила и крикнула:
– Господи Боже, да это же Джеф! Скорее, пока он не ушел!
Почти теряя сознание, Шелби привстала на цыпочки и попыталась отыскать его взглядом. Вокруг, казалось, было, море черных зонтов и множество мужчин в темных костюмах и котелках. И вот, наконец… да, это был он… мятежный аристократ. Без шляпы, Джеф выделялся в толпе благодаря своим золотистым волосам и темной, загорелой коже. Даже в декабре на нем оставались еще отблески солнца Вайоминга, и его элегантность еще больше подчеркивало прекрасное пальто из верблюжьей шерсти и темно‑синий шерстяной шарф. Под мышкой он держал нераскрытый зонт. При одном взгляде на него у Шелби закружилась голова.
Она видела его точно изваянный профиль; он разговаривал с водителем закрытого «мерседеса», дожидавшегося его у поребрика. Тот высунулся из машины и что‑то ответил, улыбаясь ему по‑свойски, как близкому другу. Джеф отвернулся, снова взглянув на магазин Хатчарда, и на мгновение Шелби испугалась, что он может увидеть ее. В эту минуту высокая женщина быстрой походкой вышла из книжного магазина, чуть не уронив свои свертки.
– Бога ради, Клемми, иди же скорей, пока мы тут совсем не заржавели! – мягко пожурил ее Джеф.
Смех леди Клементины Бич острой болью пронзил сердце Шелби, и все‑таки она не могла отвести глаз. Лицо ее соперницы, наполовину прикрытое широкими полями шляпы «гейнсборо», в лучшем случае можно было назвать бесцветным. Да, но у нее голубая кровь! – терзала себя Шелби. Джеф повернулся к Клементине, галантно неся ее пакеты и держа над ней зонтик, и Шелби, никем не замеченная, заплакала. Через несколько секунд дверца кремового «мерседеса» захлопнулась за ними, и машина осторожно выехала на Пикадилли, стараясь не испугать лошадей.
– С тобой все в порядке? – прошептала Вивиан.
Шелби не могла удержаться, чтобы еще раз не бросить взгляд на его светлые волосы, мелькнувшие в «мерседесе», но тут машина завернула за угол и пропала. Ощущение непоправимой безнадежности захлестнуло ее. Она стояла у кондитерской Фортнема и Мейсона, прижимаясь своей мокрой горячей щекой к прохладному серому камню, а Вивиан встревоженно смотрела на нее, и пешеходы шли мимо, не замечая ее горя.
– Слишком поздно, – удалось, наконец выговорить Шелби. – Все кончено.
– Как ты можешь так говорить? Откуда ты знаешь? Она вытащила обшитый кружевами платочек и вытерла глаза.
– Он изменился, Вив. И он был с ней. Слишком поздно.
– Что ты собираешься делать?
– Что? То, для чего я, собственно, и приехала в Англию. Я выполню свое обещание полковнику Коди, и мы с тобой устроим себе маленький праздник.
В голосе ее была странная пустота, хоть она и старалась распрямить плечи и улыбнуться.
– Это не конец света! Пойдем, выпьем по чашечке чая и купим себе какие‑нибудь подарки. По‑моему, я заслуживаю кучу подарков, как ты думаешь?
Когда они переступили порог одного из старейших магазинов в Англии, Вивиан заметила:
– Как говорила моя мама: «В море еще полным‑полно всякой рыбы, даже если из него и выловили одну!»
Шелби продолжала улыбаться, но сердце ее кричало: «Есть только Джеф, только он один…»
В самой глубине Глостершира, среди пологих холмов, приютилась маленькая живописная деревушка Сандхэрст. Дома здесь были построены из золотистого известняка, луга были белыми от пасшихся на них овец, и родовое имение Джеффри находилось всего лишь в нескольких милях к югу.
– Похоже, будто время остановилось здесь, тебе не кажется? – заметил Чарльз, ведя забрызганный грязью «мерседес» вверх по склону последнего перед имением Сандхэрст холма.
– Ты всегда это говоришь, – пробормотал Джеф, вытягиваясь на заднем сиденье и почти засыпая. Еще когда они останавливались, чтобы заправиться, леди Клементина перебралась на переднее сиденье к Чарльзу, чтобы лучше видеть окрестности, не говоря уж о более приятном соседстве.
– А я вот могу сказать вам, мама в ужасе оттого, что вы заманили меня в такую глушь, без компаньонок или хотя бы одной‑единственной горничной!
Клементина, притворяясь, что она и сама шокирована, погрозила пальчиком Джефу, хотя и не была уверена, видел ли он ее сквозь полуприкрытые веки.
– Может, у вас что‑нибудь дурное на уме, Джеффри? Помолчав, он саркастически усмехнулся:
– Да нет пока. Думаю, я приберегу все самое дурное для нашей брачной ночи.
Чарльз нашел это невероятно забавным и расхохотался так громко, что Клементина, холодно взглянув на него, бросила:
– Ну как, вы закончили?
Но ссора не вспыхнула, так как они как раз въехали на гребень холма, и имение Сандхэрст открылось их взору – причудливое, из темно‑красного кирпича, нагромождение башенок, остроконечных крыш и разных по высоте труб. Дом был построен во времена, уходящие в глубину пятнадцатого столетия. Он точно вырос из глубины лощины, окруженный просторными конюшнями, древними буковыми рощами и пышными садами.
– Ну, разве не удивительно, что я никогда не была здесь раньше? – заметила Клементина.
– Вы думаете? По‑моему, нет, – скучающим голосом протянул Джеф. – Вы провели Бог знает, сколько времени в поместьях моих родителей. Это же – мое собственное. И до сих пор не было никаких оснований показывать его вам.
– Хм‑м‑м.
Ее это, казалось, не убедило.
– Лично я предпочел бы, чтобы оно называлось как‑нибудь по‑другому, – весело болтал Чарльз, переваливая через гребень и спускаясь с холма. – Вы слышали, Клемми? Его называют «Сандхэрст‑ущелье».
– У него довольно нелепый вид.
Она, прищурившись, разглядывала растянутые, беспорядочные строения.
– Может быть, пора уже снести его и построить здесь что‑нибудь, более современное?
Это взорвало Джефа. Выпрямившись на сиденье, он прогремел:
– Ни в коем случае! Ни один кирпич из имения Сандхэрст не покинет своего места, если только я не распоряжусь об этом, ясно?
Пожав плечами, она отвела глаза.
– И вовсе не из‑за чего так нервничать, дорогой. Я просто не буду выходить из конюшен, пока мы здесь. Надеюсь, вы не против?
Слуги выстроились в ожидании, точно для встречи многочисленных гостей, а не этого немного странного трио. У Джефа всегда вызывали некоторую неловкость подобные традиции, но он чувствовал себя бессильным, что‑либо изменить. Если бы он только заикнулся Парментеру, дворецкому, и Мэг, экономке, что не хочет, чтобы они и их подчиненные так суетились из‑за него, они были бы смертельно обижены. А потому он поздоровался с ними приветливо, но несколько свысока, именно так, как они ожидали, и представил своих друзей.
– Милорд, ведь это правда, что леди Клементина также и ваша нареченная? – отважилась уточнить Мэг. Настолько же высокая и сухопарая, насколько тучным был Пар‑ментер, Мэг Флосс была не намного старше графа Сандхэрстского и унаследовала свое высокое положение год назад, когда ее мать умерла от инфлюэнцы,
– Да, вы совершенно правы, – ответил Джеф. – Она, хм, да.
Непонятно, отчего эти слова неизменно застревали у него в горле? Он просто не мог представлять Клементину как свою будущую жену, хотя ничего и не имел против нее. Как друзья, они совсем неплохо ладили друг с другом.
– Я бы хотел принять ванну, Мэг, и я оставил Мэнипенни в Лондоне. Не могли бы вы проводить моих гостей в их комнаты, а потом попросить кого‑нибудь, чтобы мне приготовили ванну?
– Это и весь ваш багаж? – В голосе экономки вдруг зазвучала надежда. – Может быть, остальное, прибудет позже, вместе с другими?
Он понял, что она имеет в виду других гостей и слуг, которые обычно приезжали на большие торжества.
– Других не будет, и другого багажа не будет тоже. Мы заглянули только на пару дней, Мэг. Простите.
Джеф уже собирался уходить, когда Парментер окликнул его:
– Прошу прощения, милорд, но мне хотелось бы узнать о здоровье его светлости. Мы почти ничего не слышали о нем с лета, когда с ним случился этот приступ…
Сообразив, как мало он, в сущности, думал об отце, Джеф снова почувствовал угрызения совести.
– Ему намного лучше, спасибо. Сердце его вроде бы стало покрепче, и он уже выходит на прогулку. Я проводил с ним много времени в Рождество, и меня порадовало, что здоровье его, по‑видимому, улучшилось.
– У него такой здоровый цвет лица, – вмешалась леди Клементина, – но он отказывается бросить свою трубку.
– А, ну это ничего, – согласился Парментер. – Должен же мужчина отстаивать свои интересы, в конце концов, хм‑м‑м?
– Вот‑вот, – поддакнул Чарльз.
Джеф схватил его за рукав и потащил за собой, добродушно бормоча:
– Ну, ты, осел несчастный! Терпеть не могу, когда ты пускаешься в философские рассуждения. Приходи потом, выпьем у меня по стаканчику, договорились?
– А как же леди Клементина?
– Она прекрасно может выпить и у себя.
Боковые крылья поместья Сандхэрст с обеих сторон охватывали квадратный внутренний двор с архитектурным садом, шпалерами и каменными скамьями. Внутри дом представлял собой лабиринт комнат, среди которых было двадцать опочивален, громадный двухэтажный холл со сводчатым потолком, длинная галерея, с одной стеной, завешанной фламандскими гобеленами, и с окнами в другой, выходившими во двор, и великолепная библиотека. Одним из главных украшений поместья была необыкновенно искусная резная деревянная отделка, восходившая к шестнадцатому веку.
Утомленный великолепием верхних покоев, Джеф год назад решил перебраться в нижний этаж. Ему нравилось находиться подальше от других гостей, когда они бывали в доме, и он любил высокие французские двери, выходившие на каменную террасу. У него была также кладовая шестнадцатого века, которую он превратил в ванную в мавританском стиле, где отделанная изразцами ванна‑бассейн была вделана прямо в пол. Синие и охристые керамические плитки покрывали стены причудливым разноцветным узором, а сквозь цветные витражи окон струились радужные солнечные лучи.
Одним из самых больших наслаждений для Джефа было подолгу нежиться в своей ванне, хотя он успел побывать здесь всего несколько раз, прежде чем уехать в Америку. Теперь он вышел из наполненной паром ванны, завернувшись в махровый халат; его золотисто‑кашатановые волосы были влажные и слегка вились.
Чарльз Липтон‑Лайенз стоял у камина, где уже бушевало веселое пламя.
– Я принес бренди, – сказал он, чуть приподнимая свой бокал.
Присоединяясь к нему, Джеф примостился на краешке гигантской кровати под балдахином, отпив немного из своей рюмки.
– Теперь, когда мы приехали, чем ты предлагаешь заняться?
Чарльз засмеялся:
– А я думал – ты здесь хозяин! Погода, по‑моему, явно неподходящая для крокета, а для игры в бридж нужны четверо. – Он помолчал, потом добавил: – Мне показалось, ты выдумал эту поездку внезапно, в последнюю минуту… будто тебе не терпелось уехать из Лондона. Это ведь не связано с гастролями шоу «Дикий Запад», а?
– Ты разговаривал с Мэнипенни?
– Нет, но у меня достаточно ума, чтобы предположить – приезд Коди в Лондон может напомнить тебе о Вайоминге… и об этой, хм… девушке с ранчо. Как там ее зовут?
– Шелби, – произнес он, и в горле у него стало сухо. – И перестань называть ее «девушкой с ранчо».
– Прости, старина. Я не хотел обижать тебя, но тебе и в самом деле пора с этим покончить, разве я не прав? Это нечестно по отношению к Клемми. Ты только и делаешь, что мечтаешь об этой девушке, когда тебе следовало бы подумать о свадьбе.
Чарльзу нелегко было заставить себя говорить все это, так как совершенно очевидно было, что леди Клементина не более влюблена в Джефа, чем он в нее. Чего Чарльз действительно хотел – так это найти способ расшевелить своего старого друга.
– Послушай, мы думали, ты вернешься из Америки обновленным, ожившим, но тебе, кажется, наоборот, еще больше…
– Наскучило все.
– Да, еще больше наскучило, чем раньше!
– Может быть, это оттого, что я знаю теперь, по чему я тоскую. – Он допил рюмку и посмотрел на Чарльза своими выразительными карими глазами. – Я тоскую по Шелби.
– По‑моему, ты говорил мне, когда только вернулся в Лондон, что из этого все равно ничего бы не вышло. Ты помнишь тот вечер? Ты, может быть, выпил тогда чуть больше виски, чем следовало, но говорил ты, тем не менее, очень пылко. Ты убеждал меня, что это было просто короткое увлечение, которое должно остаться в прошлом. Ты сказал: она никогда не смогла бы жить в твоем мире, а ты не мог оставаться в ее, так что лучше посмотреть в лицо действительности и…
– Я, наверное, пытался убедить самого себя, – пробормотал Джеф. – И я пробовал. Иначе для чего же я прошел через все эти муки рождественских праздников?
– Мы не можем вечно бежать от своих обязательств, – заметил Чарльз, пригубляя вторую рюмку. – Они могут не доставлять удовольствия, но мы обязаны жениться, служить, иметь наследников и…
– Черт побери! Послушать тебя, так можно подумать, что мы уже дряхлые старцы! Способные лишь, на то, чтобы каждый вечер обедать в клубе за давно отведенным столиком, а после выкурить свою трубочку и подремать!
Джеф вскочил и стал мерить шагами комнату, потом принялся одеваться.
– Я был бы тебе премного благодарен, если бы ты оставил меня в покое и не тыкал мне в нос моими недостатками, по крайней мере, в оставшееся от выходных время. Мне и так уже достаточно тяжело, что я не жажду больше угодить своему отцу и принести себя в жертву на алтарь нашего титула. К тому же я не в таком восторге от моей невесты, чтобы…
– Вы меня звали?
Клементина просунула голову в комнату, мельком заметила голую ногу Джефа и тут же метнулась обратно. Мужчины обеспокоенно переглянулись.
– Вы ведь не подслушивали нас, не правда ли, леди Клементина? – небрежно осведомился Чарльз.
– Я только слышала, как Джеф обронил слово «невеста». Похоже, он думает обо мне больше, чем я могла предполагать!
– Заходите, выпьем по рюмочке, – предложил Чарльз. Он втащил ее в комнату.
– Не слишком‑то много развлечений в этом несуразном старом замке, – заметила она. С привычной легкостью Клементина плеснула себе на три пальца бренди в бокал и быстро выпила. Краешком глаза она наблюдала, как жених ее застегивает, свежую рубашку в полоску. Взглянув на его загорелую грудь, она чуть склонила голову набок и улыбнулась.
– Пойду‑ка я, пожалуй, позвоню моим родителям, – воскликнул Чарльз и тотчас же вышел.
Джефу хотелось тоже уйти из комнаты, но что бы от этого изменилось? А потому он улыбнулся девушке, которая должна была стать его женой.
– Ну, как, веселые были праздники? Надеюсь, мои родственники не слишком вам докучали?
– Что вы, совсем нет. Я очень мило провела время в обществе ее светлости: она такая решительная, благоразумная женщина. Надеюсь, я буду такой же в ее возрасте. – Леди Клементина улыбнулась, показывая все свои зубы. – Что касается его светлости… с тех пор, как я позволила ему обыграть меня в шахматы, отношения между нами наладились. А как у вас? Весело прошло Рождество?
Он отвернулся.
– У меня? Что ж, вроде бы да, насколько это вообще возможно.
Застегнув еще одну пуговицу, Джеф посмотрел на Клементину – как это могло случиться, что он помолвлен с девушкой, которая не вызывает в нем ни малейшей искры желания. Конечно, в обществе других женщин он тоже не ощущал никакого душевного беспокойства, с тех пор как вернулся из Америки, но леди Клементина волновала его еще менее, чем кто‑либо. Лицо ее было чересчур угловатым,
подбородок слишком сильно выдавался вперед, а очертания фигуры казались ему чрезмерно сглаженными, прямолинейными. В Клементине совершенно не было мягкости, вызывающей желание прикоснуться к ней, ни малейшего благоухания не доносилось от нее, так чтобы ему захотелось прижаться лицом к ее шее сзади, вдыхая аромат ее волос. Глаза у нее были красивые, но слишком строгие. Джеф тосковал по теплому сиянию и шаловливым искоркам в глазах Шелби. Он тосковал также по чему то, еще более важному – по той духовной близости, которой наслаждались они с Шелби. С Клементиной его ожидала жизнь, заполненная болтовней о погоде, смертельно‑скучными сплетнями о титулованных друзьях, неурядицами со слугами, а может быть, в один прекрасный день и разговорами о политике.
Или о детях. Какие дети могли у них родиться?
Разумеется, английские аристократы, как правило, заключали свои браки по расчету, а после каждый жил своей жизнью. Если повезет, ему придется проводить в ее обществе не более нескольких дней в году.
Джеф подошел к каминной полке и налил себе еще бренди в рюмку, чувствуя, что Клементина наблюдает за ним.
– Знаешь, я думаю, мы как‑нибудь поладим, – произнесла она.
– Надеюсь.
Он слегка прикусил губу, что делало его – хоть он и не подозревал об этом – еще более привлекательным; потом чуть‑чуть улыбнулся ей.
Осмелев от выпитого коньяка, она взяла с комода серебряную расческу и подошла к Джефу. Призвав на помощь все свое женское искусство, Клементина слегка прижалась к нему, протягивая руку, чтобы расчесать его влажные волосы.
– Мне нравились твои волосы еще с тех пор, как мы были детьми. Они – как солнце.
«Ну что ж, почему бы и не попробовать?» – подумал Джеф и обнял ее за талию. Когда он привлек ее в свои объятия, тоска по Шелби захлестнула его с новой силой, еще более острая, оттого что Клементина ни капли не была похожа на Шелби и от нее не исходило такого аромата, как от Шелби, а когда он поцеловал ее, вкус ее губ нисколько не напоминал вкус губ Шелби. Руки ее оказались на его плечах. Дыхание ее изменилось; она ответила на его поцелуй, приоткрывая губы, но для Джефа эта минута была полностью лишена очарования. В душе он чувствовал отвращение – и более всего к самому себе.
Рука Клементины скользнула к нему под рубашку, с жадностью лаская его крепкую грудь. Она поцеловала и легкие золотистые завитки волос над ключицей, и это, несомненно, был призыв.
Спасение пришло в виде стука в дверь. Сердце его вздрогнуло от облегчения, когда он пошел открывать. Там стоял Чарльз, и вид у него был такой, будто он встретил привидение.
– Выйди, пожалуйста, в коридор на минутку.
– Что случилось?
Ощущение полнейшей нереальности происходящего охватило его.
– Мне очень жаль сообщать тебе это, старина. – Чарльз положил ему руку на плечо, за которое только что с такой необычайной горячностью цеплялась Клементина.
– Я разговаривал с моей матерью…
– Да? – нетерпеливо подтолкнул его Джеф.
– Твой отец – его светлость почил в мире сегодня после полудня.
Голос Чарльза, казалось, доносился откуда‑то издалека.
– Твоя мать сначала не знала, где искать тебя. Думаю, они послали кого‑нибудь из Лондона, чтобы сообщить тебе. Мой дорогой старый друг, ты теперь герцог Эйлсбери…
Глава шестнадцатая
– Раньше достаточно было уметь одним выстрелом выбить пробку из бутылки, особенно если ты женщина, – заметил Баффэло Билл, обращаясь к своей новой протеже. Они стояли посреди площадки целыми часами. – Но теперь развелось столько отличных стрелков, что публике подавай движущуюся цель. Мисси приходилось превосходить самое себя каждый год…
Шелби знала, что Мисси было прозвищем Анни Оукли, которая, казалось, незримо витала у нее за плечом, во всяком случае, духовно. По мере того как зима подходила к концу и ее собственный мартовский дебют в шоу «Дикий Запад» приближался, трудно было не сравнивать свое умение с искусством своей предшественницы, международной звезды.
– Анни Оукли прислала мне немного своего любимого черного пороха Шульца, – сказала Шелби полковнику Коди, останавливаясь, чтобы перезарядить винтовку. – И она написала мне очень милое письмо с пожеланием удачи. Мне так жаль, что она больна.
Дела у шоу «Дикий Запад» шли в этом лондонском сезоне не так хорошо, как раньше, и иногда при взгляде на Коди казалось, будто он тащит тяжелый груз на своих плечах.
– Похоже, неудачи преследуют нас с начала нового века, и крушение поезда Мисси было большим ударом. Я вот думаю – может быть, мне пора отдохнуть и сосредоточить все силы на моих планах в Вайоминге. Я слишком стар для этой беспокойной жизни, и мне не хотелось бы умереть директором шоу.
Бен похлопал его по плечу и улыбнулся:
– Вы сами почувствуете, когда, придет время уходить, полковник. Я все еще вижу эти искорки в ваших глазах, когда представление начинается, и вы верхом выезжаете на арену!
– Пожалуй, вы правы… хотя даже и это изменилось теперь, когда я потерял Олд Попа, моего верного коня. Этот новый – уже совсем не то.
Он вздохнул, сдернул с себя шляпу и провел рукой по своим длинным белоснежным кудрям:
– Знаете, я подумываю, не обрезать ли мне волосы, только боюсь, это может повредить делу. Как вы думаете, публика примет это?
Шелби почувствовала, что он хотел бы услышать.
– Мне кажется, сэр, люди привыкли к вашему образу, не меняющемуся с годами. Вы стали живой легендой. – Она посмотрела на дядю: – А ты как думаешь, Бен?
– Ага, по‑моему, тоже. Послушай, а не пора ли нам перекусить? Что ты скажешь, если мы на часик прервемся, а потом встретимся здесь же и попробуем этот трюк с зеркалом?
– Мисси давно уже стреляла, глядя в зеркало, – заметил Коди.
– Я надеюсь, что публика примет во внимание, что я новенькая и моложе ее, и не будет ожидать от меня слишком многого, – скромно сказала Шелби.
– Ты еще и красивее, малышка. И ты дерзкая и забавная. Мисси любила поиграть с публикой и заставить ее смеяться. Если тебе это удастся, то не страшно, что ты пару раз промахнешься или не выполнишь каких‑нибудь особенно трудных трюков.
Он тепло улыбнулся ей, так что она почти совсем ободрилась, потом прикоснулся к шляпе и отошел к группе закутанных в одеяла индейцев, дожидавшихся его на краю поля.
Погода была промозглая и сырая, и Шелби повыше подняла воротник пальто.
– Может, мне прокатиться на Бродяжке по арене, пока тут затишье? Мне так стыдно, что мы притащили сюда лошадей и у нас не хватает времени, чтобы выезжать их.
– Я по‑прежнему думаю, что Чарли нужно возвратить Джефу, – сказал Бен. – Хочешь, я это сделаю?
– Нет! – Ее щеки пылали. – Нет. Если бы он хотел получить Чарли, он сказал бы об этом, когда уезжал из Вайоминга.
– Ты видела газету, которую я положил к тебе в палатку сегодня утром? Вив сказала, что дала ее тебе.
– У меня не было времени прохлаждаться, почитывая «Таймс». Я была здесь раньше тебя! И, Бога ради, что общего может иметь газета с лошадью Джефа?
– Не с лошадью – а с Джефом.
Чувствуя, что об этом невозможно говорить так легко, он понизил голос.
– Ты видела сообщение о смерти его отца?
Шелби не ответила, настороженно ожидая, что он еще скажет, и Бен продолжил:
– Так вот, в сегодняшней заметке говорится, что он умер на другой день после Рождества. Джеф теперь герцог такой‑то и такой‑то, и он и некая леди, как бишь ее там зовут собираются обвенчаться через несколько недель. У них был небольшой прием вчера вечером, устроенный, чтобы объявить о дне свадьбы, и новые король с королевой пришли, чтобы поздравить их.
– О! – Шелби слышала, как прозвучал ее собственный голос; чувствовала, как понимающе кивнула головой. – Вот как!
Бену было ужасно жаль ее, но он чувствовал – она не хочет, чтобы ее жалели, да это и к лучшему, так как он был не мастер в таких делах.