– Кто их поймет, этих мужчин? Я, правда, и сам принадлежу к ним, но даже и я в недоумении. Мы ведь все знаем, как Джеф относился к тебе, Шел, но здесь, наверное, долг важнее всего на свете. Как будто уже и не в счет, что он был счастлив на ранчо «Саншайн» с тобой, и с Чарли, и со всеми нами.
– Я, хочу есть, – резко оборвала его Шелби. – Увидимся после завтрака.
Она собрала, свои дробовик, и револьвер, и винтовку, с которыми упражнялась, и устало побрела обратно в деревню.
Вивиан как раз выходила из палатки, когда подошла Шелби. Она нарядилась во все лучшее: сизовато‑серую юбку с белой, отделанной кружевами блузкой, которую Шелби купила ей в подарок в Нью‑Йорке. Защищаясь от холода и сырости, она накинула сверху длинное, доходящее ей до лодыжек синее шерстяное пальто Маделейн Мэттьюз, и на голове у нее была такого же цвета шляпка, украшенная перьями, и вся она даже как будто распрямилась.
– Ой, Шелби, я не ожидала увидеть тебя!
– Ну и ну, Вив, у тебя такой вид, будто ты собираешься на свидание!
– Нет, что ты! Я… просто решила немного прогуляться. Мне так надоело видеть все время одно и то же вокруг себя.
– Счастливая! Хотелось бы и мне пойти прогуляться. Шелби заметила вспышку паники, мелькнувшую на мгновение в глазах подруги, но была слишком занята другими мыслями, чтобы задуматься о том, что бы это могло означать.
– Я зашла только перекусить немного, а потом снова пойду тренироваться. Да, кстати, дядя Бен сказал, что он дал тебе лондонскую «Тайме» сегодня утром. Она здесь?
Щеки ее еще больше порозовели.
– Подожди, я посмотрю.
Вивиан бросилась обратно в палатку и, порывшись в мусорной корзинке, вытащила оттуда газету как раз в ту минуту, когда вошла Шелби.
– Там, по правде говоря, и читать‑то особенно нечего…
– Я уже слышала о Джефе, если ты именно это собираешься от меня скрыть.
– Ты, наверное, хотела бы остаться одна.
Она протянула Шелби «Тайме» и внимательно посмотрела на подругу.
– До встречи.
Оставшись одна в палатке, которая приобрела теперь вполне уютный вид – с персидским ковром на полу, книгами, фарфоровой посудой, мебелью и с печкой, не дававшей девушкам замерзнуть, – Шелби взяла газету и присела на край кровати. С сухими глазами она прочитала заметку о Джеффри Уэстоне, герцоге Эйлсбери, который был такой огромной поддержкой для своей матери, вдовствующей герцогини, после внезапной кончины старого герцога.
«Друзья семьи отмечают безупречную выдержку, проявленную не только молодым герцогом, но также и его нареченной, леди Клементиной Бич. Она в эти дни была опорой и поддержкой для всех». Автор, которого ни в коем случае нельзя было обвинить в необъективности, утверждал далее, что «назначенное на 4 апреля бракосочетание герцога Эйлсбери и леди Клементины Бич станет главным событием весеннего сезона 1903 года. Эти молодые люди из аристократических семей являются блестящими представителями эпохи короля Эдуарда, уже отмеченной давно ожидаемым возвращением королевской семьи в Лондон».
Шелби было невыносимо больно. Зачем она вообще приехала в Лондон? Оглядываясь назад, она понимала, как глупо было даже на миг вообразить себе, будто Джеф может передумать и выбрать ее вместо той жизни, для которой он был рожден. Он ведь ни секунды не колебался, когда ему нужно было уезжать с ранчо «Саншайн». Шелби всю ее жизнь убеждали, что она должна научиться принимать поражения, и теперь впервые она готова была согласиться с этим. Ей хотелось сейчас, чтобы она была снова дома, в своей постели. Она бы зарылась в нее с головой, и мама сидела бы рядом, ласково отводя со лба ее волосы своими прохладными пальцами.
Слезы ее падали на газету. Шелби вытерла глаза тыльной стороной руки, потом пошарила в изголовье кровати и вытащила лиловую шляпную картонку. Внутри были маленькие реликвии, напоминавшие ей о Джефе: усы из конского волоса, которые она приклеивала, наряжаясь Койотом Мэтом, коробочка из‑под «Мексиканского средства от головной боли», над которой он так весело смеялся, тоненький томик Теннисона, который он оставил у них, синяя косынка, которую она взяла у него поносить, пластинка с песенкой «Тем прекрасным давним летом», маечка в тонкий рубчик, которая была на ней в ту ночь, его прощальное письмо и наволочка с его подушки.
Множество других вещей, таких, как велосипед, и граммофон, и улыбка Джефа, и его прикосновение, и звук его голоса, не могли поместиться в коробку, но ее утешало, что хоть что‑то осталось у нее на память от этого самого счастливого времени в ее жизни.
Все, что случится с ней с этой минуты, будет измеряться по тем нескольким горьким, счастливым месяцам.
Слезы катились по ее щекам, когда Шелби открыла томик Теннисона и нашла стихотворение, которое Джеф прочитал ей вслух в тот вечер их первого поцелуя.
Любая остановка иль конец – скучны,
Ржаветь – а не сиять на пользу, –
как это грустно…
…Еще не слишком поздно
За новым устремляться
Искать, прикладывать все силы, находить
И не сдаваться…
В глубине души Шелби ощутила легкий трепет надежды. Все, может быть, еще будет, стоит только захотеть.
* * *
В последний раз, когда Вивиан выходила одна на прогулку, она прибежала обратно в Эрлс‑Корт через несколько минут, так как заметила человека, смотревшего на нее из окна закрытой кареты, – мужчину с горящими, как угли, глазами, как две капли воды похожего на Барта Кролла. Вивиан убеждала себя, что это невозможно: никто не смог бы выжить после такого количества крысиного яда, которое она подсыпала ему в картофель. Он так корчился, что она не могла на это смотреть, не могла выдержать проклятий и обвинений, прерывавших его предсмертные судороги, а потому сказала, что сбегает за доктором, и больше не вернулась.
Все подтвердили бы, что он был ужасным человеком и заслуживал смерти, но ведь это грех? Даже Шелби была потрясена, что она, своими руками, убила человека, – неважно, что он делал с ней раньше. Неужели дух Барта преследует ее, чтобы заставить ее признаться в своем ужасном преступлении полиции и принять наказание?
Сегодня, хотя Вивиан так и подмывало обернуться, чтобы проверить, не наблюдает ли за ней Барт, она удержалась и постаралась сосредоточиться на важности своей миссии. Был уже почти полдень, когда она подъехала к Стрэнду, выскочила из кеба и быстро пошла по мощенной булыжником дорожке, ведущей к громадному особняку, выстроенному из белого камня. Одна его сторона выходила на Темзу, предоставляя его обитателям любоваться величественным видом разнообразной деятельности, кипевшей на берегах реки.
Что такое, послышалось ей или за ней действительно кто‑то шел? Вивиан обогнула черную металлическую решетку и только после этого позволила себе оглянуться украдкой, тотчас же столкнувшись с каким‑то незнакомым мужчиной. Нервы ее не выдержали, и она тихо вскрикнула, отшатнулась и упала на мостовую.
– О Боже! Ради Бога, простите меня, мисс! Мужчина, испугавший ее, проявил теперь необычайную обходительность, помогая ей подняться, улыбаясь ей такими добрыми глазами, каких она еще никогда не видела в своей жизни.
– Благодарю вас, сэр. – Она улыбнулась ему в ответ. – Это я виновата. Я сама не смотрела, куда иду.
– Позвольте мне представиться. Я – Чарльз Липтон‑Лайенз, друг детства молодого герцога Эйлсбери. Вы знакомы с его светлостью?
Заинтригованный ее американским акцентом, Чарльз помог ей подняться на ноги и обнаружил, что она гораздо ниже его ростом. Было что‑то хрупкое и беззащитное в этой таинственной молодой женщине.
– По правде говоря, да, сэр, но, прошу вас, не говорите ему, что встретили меня!
Глаза ее расширились, и она приложила пальчик к губам:
– Это тайна! Я пришла повидаться с мистером Мэнипенни, а не с мистером Уэстоном.
– Тогда позвольте, я провожу вас к Мэнипенни. Джеф сейчас в маленькой столовой в передней половине дома, занят со своей матерью, так что я тихонько проведу вас в задние комнаты, хорошо?
Он взял ее крохотную ручку и заметил, как румянец медленно залил ее бледные щеки.
– А вы не хотите мне сказать, как вас зовут?
– Вы обещаете никому не говорить?
– Если вы будете называть меня Чарльз.
– Хорошо, Чарльз.
Она чуть наклонилась вперед, впервые в жизни почувствовав, что ей хочется пококетничать.
– Меня зовут Вивиан.
У Чарльза прямо гора с плеч упала, что это не девушка с ранчо, не Шелби, и он широко улыбнулся ей.
– Прекрасно. Вы можете сказать мне оставшуюся часть вашего имени в следующий раз, когда мы встретимся.
Они направились к служебному входу в особняк Сандхэрст.
– Вы надолго в Лондоне? Я бы с удовольствием поводил вас по городу.
– Это было бы чудесно.
Они на минутку задержались у двери, дрожа на зимнем ветру, задувавшем с Темзы.
– Но, Чарльз, мне придется прислать вам записку… и сначала вы должны еще раз пообещать, что ни словечком не обмолвитесь вашему другу обо мне.
– Я обещаю, сколько же раз я могу это повторять! В любом случае Джеф, так занят сейчас, что вряд ли обратит внимание…
На этот раз Вивиан приложила пальчик к губам Чарльза и тут же отдернула, сообразив, как дерзко она ведет себя. Со своими гладко зачесанными темными волосами, усами и румяным лицом он казался таким добродушным, мягким и искренным, и, что лучше всего, с ним она чувствовала себя уверенно.
– И все‑таки пообещайте.
– Клянусь.
Сердце его глухо стучало от волнения, когда он сунул руку в нагрудный карман и достал визитную карточку из серебряного футляра.
– Вы можете застать меня в любое время. Может быть, мы пообедаем вместе, а потом я мог бы отвезти вас на ипподром?
– Мне нужно идти. Мистер Мэнипенни ждет меня.
И Вивиан исчезла за дверью, оставив Чарльза Липтон‑Лайенза гадать, не говорил ли он только что с феей. Вивиан была самой эфемерной из женщин, которых он встречал в своей жизни.
– Если бы не твоя близкая свадьба, мой дорогой Джеффри, я вернулась бы, в Йоркшир через неделю после кончины твоего отца.
Эдит Уэстон, вдовствующая герцогиня Эйлсбери, сидела, выпрямившись, в позолоченном кресле в маленькой столовой. Все еще красивая в свои шестьдесят, она носила вдовий траур с необыкновенным изяществом и элегантностью; он удивительно красиво оттенял ее уложенные в высокую прическу снежно‑белые волосы.
– Я предпочла бы провести зиму в замке Эйлсбери, где могла бы предаваться печали в одиночестве. Теперь я понимаю, почему королева Виктория оставалась в Виндзорском замке, удалившись из Лондона, после того как она потеряла принца Альберта.
Джеф выжал лимон в чай.
– Бога ради, мама, надеюсь, ты не станешь вдовствовать по образу и подобию королевы. Она оставалась в трауре в течение сорока лет!
– Я не позволю тебе отпускать шутки по этому поводу.
Он глубоко вздохнул, прежде чем ответить.
– Ты могла бы уберечь себя от раздражения, если бы согласилась с тем, что не можешь контролировать каждое мое слово.
– Если бы только судьба не распорядилась так, что ты стал нашим единственным ребенком, я могла бы и не придавать такого значения твоему поведению. Однако, поскольку это так, внимание всего общества приковано к тебе, Джеффри. Все наблюдают за тобой и ждут, окажется ли новый герцог Эйлсбери хотя бы наполовину таким, как его отец. – Она помолчала, слегка поджав губы, затем добавила:
– Не проглатывай залпом свой чай, мой милый. Нужно пить потихоньку, глоточками.
Поднявшись из‑за стола, Джеф подошел к окну, выходившему на Стрэнд, и подавил в себе желание побарабанить пальцами по стеклу. Как это может быть? Как она может говорить такую чушь? Как меня угораздило родиться в этом мире?
– Мама, я понимаю, что у тебя сейчас трудное время, и я сочувствую тебе. В конце концов, я ведь потерял отца, так что скорблю не меньше.
– Разве? – с горечью откликнулась Эдит. Она знала, как задеть его совесть. Она, быть может, и не много времени проводила с Джефом, но все‑таки была его матерью и чутьем понимала его… когда хотела.
– Я не собираюсь оправдываться перед тобой в том, что не растекаюсь точно комок жидкой глины, – холодно сказал Джеф. – Не стану притворяться, будто мне доставляет удовольствие эта жизнь, но я пытаюсь следовать тому чувству ответственности и долга, которое отец считал основой достойного существования. Я понимаю, что на мне лежат определенные обязательства, просто потому что я являюсь единственным наследником.
– Эта жизнь в высшем свете – благословение, а не проклятие, мой дорогой мальчик.
Он отошел от окна и остановился перед ней, одетый в безукоризненный костюм для верховой езды, неотъемлемой частью которого были белый, завязанный свободным узлом галстук и блестящие черные сапоги.
– Хотел бы я в это верить; это сделало бы все намного проще.
– Что же, по крайней мере, ты выглядишь как герцог! Я не могла бы и мечтать, о более красивом сыне. И мы нашли тебе невесту, которая прекрасно разбирается в правилах хорошего тона, так что можно надеяться, все в конце концов образуется, хм‑м‑м.
– Мне бы хотелось остаться и продолжить эту содержательную беседу, но мне пора выезжать Тора. Могу я проводить тебя, мама?
Вдовствующая герцогиня улыбнулась ему скучающей улыбкой, до странности похожей на его собственную:
– Я еще не ухожу. Наша милая Клементина должна прийти с минуты на минуту, и мы с нею пересмотрим весь твой фарфор, хрусталь и постельное белье, чтобы разобраться, что подойдет вам обоим, а что нет. Твои холостяцкие вещи совсем не то, что нужно для семейной жизни, Джеффри.
Джефу казалось, будто невидимые тиски сдавливают его грудь. Уже в дверях он повернулся, исподволь переходя в наступление.
– Да, кстати, я не говорил тебе, что рассчитал управляющего в имении Сандхэрст?
Герцогиня ахнула:
– Ты шутишь?
– Отнюдь нет. Я собираюсь заниматься делами имения сам, не только потому, что работа мне совсем не повредит, но также и в целях некоторой экономии. Ты представляешь, какой громадный налог на наследство нам придется выплачивать? – Брови его чуть‑чуть приподнялись. – Времена меняются, мама, и я предпочитаю смотреть на вещи реально.
– Но… это же немыслимо, Джеффри! – Она откинулась в кресле, прижав руки к груди. – Управлять собственным имением – это так… неблагородно!
– И все‑таки я сделаю это. До свидания, мама. Широкими шагами он вышел из столовой и, покидая дом, кивнул на прощание слугам.
На улице Джеф заметил высокого лысого человека, по виду напоминавшего Мэнипенни. Тот стоял по другую сторону ограды, подсаживая худенькую молодую женщину – со светлыми волосами, в голубой шляпке – в наемный кеб. Джеф едва обратил внимание на эту пару, и повернулся уже было к конюшням, когда кеб резко рванул с места и лысый мужчина направился к особняку Сандхэрст.
– Бог мой! Так это ты! – Джеф, не удержавшись, рассмеялся, идя навстречу Мэнипенни. – А я‑то думал, что глаза обманывают меня.
Старому джентльмену было определенно не по себе.
– Нет, ваша светлость, они вас… не обманывают.
– Сколько раз я просил тебя не называть меня так?
– Несчетное количество… сэр.
– В таком случае, если только разум еще не подводит тебя, не вижу причин настаивать на этой нелепой, высокопарной форме обращения! – нахмурился Джеф. Затем глаза его блеснули, когда он вспомнил, как его слуга тайком увивался вокруг светловолосой девушки, достаточно молодой, чтобы быть его внучкой.
– Так, а теперь скажи‑ка мне, что у тебя за дела с этой хорошенькой молодой дамой, которую я заметил. Может, у тебя какая‑нибудь тайная любовная интрижка?..
– Разумеется нет, сэр! – возмутился Мэнипенни. Но тут новая мысль вернула ему самообладание. – Разве я не имею права на свою личную жизнь? Имею? Вот и я так думаю. Простите, сэр, но я должен вернуться к моим обязанностям.
И он ушел, оставив Джефа в оцепенении смотреть ему вслед. Возвращаясь в дом, Мэнипенни наклонил голову не только из‑за ветра, но и для того чтобы скрыть улыбку, которую он не мог больше сдерживать. Как чудесно было встретиться с Вивиан Кролл и узнать, что Шелби, и Бенджамин, и даже лошади, Бродяжка и Чарли, – все они здесь, в Лондоне! Трудно будет удержаться, чтобы тотчас же не увидеться с Шелби, – ведь Мэнипенни действительно очень любил ее, но миссис Кролл убедила его, что они должны действовать сообща, чтобы их великолепный план удался. Поскольку ни его светлость, ни Шелби не знают, кажется, что они должны делать, другим необходимо вмешаться…
* * *
Шелби выполняла специальные упражнения, чтобы расслабиться, в течение двух недель, остававшихся до ее дебюта в шоу «Дикий Запад», и сегодня, 14 марта 1903 года, она лежала с закрытыми глазами на своей кровати целый час перед началом спектакля.
– Просто не верится, что ты можешь быть такой сосредоточенной, – воскликнула Вивиан, врываясь в палатку. – Бен и то дрожит, а ведь он вообще на третьих ролях!
– Ну, ты же знаешь меня.
Шелби медленно села и улыбнулась своей подруге:
– Если бы мне позволили распуститься, я была бы уже сплошным комком нервов к сегодняшнему дню и, наверное, прострелила бы кому‑нибудь голову! Вождь Железный Коготь объяснил, что я могу тренироваться, чтобы сохранять спокойствие. Он замечательный, очень мудрый человек.
– По‑моему, тебе пора одеваться!
Вивиан открыла роскошный сундук, который Баффэло Билл подарил Шелби, когда она поступила в шоу «Дикий Запад». Почти такой же, с каким путешествовала Анни Оукли, внутри он был поделен на ящики, где хранились ее костюмы, а крышка заменяла туалетный столик, в который было вделано зеркало.
– Я никогда не видела тебя такой взволнованной, Вив! Рассмеявшись, Шелби, в порыве нежности обняла подругу за талию.
– Говорила же я, что не смогу обойтись без тебя! Даже полковник Коди благодарен тебе, особенно после того, как ты убедила его пригласить короля Эдуарда и королеву Александру на сегодняшнее представление. Он сомневался, думая, что прошло слишком мало времени после их августовской коронации, и они сочтут это слишком легкомысленным, но теперь, когда они согласились, он уверен, это событие перевернет все и принесет нам настоящий успех.
– Я боялась, ты рассердишься, когда узнаешь, что я предложила, чтобы они сидели в королевской ложе в тот самый день, когда состоится твой дебют, – встревоженно сказала Вивиан.
– Ну что ты, по‑моему, ничего страшного в этом нет. Признаюсь только тебе, Вив, я думаю о Джефе. По крайней мере, до сих пор никто не знал, что я здесь, – моего имени не было на афишах. Если король и королева придут на представление еще раз, и Джеф будет сопровождать их, я не вынесу этого.
– А ты не думаешь, что он может быть здесь сегодня? Шелби отрицательно покачала головой:
– Нет! Его свадьба слишком скоро, и если бы он тосковал по Вайомингу, то уже пришел бы раньше. Мне кажется, он точно так же избегает воспоминаний обо мне, как я о нем.
Глаза ее заблестели, когда она добавила:
– Да так оно и лучше, Вив. Мое сердце разбилось бы, если бы я увидела его опять, а я и так уже достаточно страдала. Я хочу только, чтобы эти гастроли закончились, и мы вернулись домой.
Вивиан совсем не была уверена, что она хочет вернуться домой, если учесть ее поспешный отъезд как раз перед тем, как должны были обнаружить труп Барта. Она не была также уверена, что хочет уехать из Лондона. Чарльз Липтон‑Лайенз дважды вывозил ее поужинать, в театр и в оперу; она провела с ним эти долгие, восхитительные, невинные вечера и с трудом удерживалась, чтобы не рассказать о нем Шелби. Та думала, что Вив, посещает какую‑то престарелую тетушку, которая живет в Бэйсуотере.
– Этот костюм комичен, – воскликнула Шелби, поворачиваясь, чтобы Вивиан помогла ей застегнуть его сзади. – Может, Анни Оукли и могла в нем выступать, но…
– Ты выглядишь чудесно!
Вивиан протянула ей широкополую соломенную шляпу. Издалека до них донеслись первые такты «Звездного знамени», долетевшие до их палаточной деревушки.
– Нам лучше поспешить! Твой выход третий в программе!
Несколько раз, глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Шелби огляделась, желая удостовериться, что Бен уже отнес на арену ее оружие и снаряжение. Она в последний раз глянула в зеркало, рассмеялась своему отражению и позволила Вивиан вытащить себя из палатки.
* * *
– Это очень мило с вашей стороны, что вы согласились сопровождать нас сегодня, Джеф, – заметил король Эдуард VII, когда все они рассаживались в королевской ложе. – Поскольку вы недавно вернулись с американского Запада, из окрестностей собственного городка Баффэло Билла, вы придадите всему этому празднеству оттенок подлинности.
– Это так необыкновенно, – откликнулась королева Александра. – В прошлый раз, когда мы были здесь, представление было удивительно красочным! А вы когда‑нибудь уже видели их спектакли, леди Клементина?
– Нет еще.
Королева на минутку отвлеклась посмотреть, уселись ли ее внуки – принц Эдуард и принц Альберт, – оставив невесту Джефа наедине со своим раздражением.
Меньше всего Клементине хотелось, чтобы Джеф вспоминал о месяцах, проведенных им в Вайоминге. Для нее было совершенно очевидным, что это изменило его. Конечно, он и до своего отъезда не был счастлив, но по крайней мере, был остроумен и дерзок и любил, как она слышала, заниматься любовью. Со времени своего возвращения в Англию и особенно с тех пор, как он стал герцогом Эйлсбери, обычный для Джефа скучающий вид стал, казалось, еще резче, острее. Это не предвещало им счастливой семейной жизни… но когда леди Клементина поговорила об этом с Чарльзом Липтон‑Лайензом, тот заверил ее, что Джеф со временем забудет о Вайоминге.
Американский посол и миссис Чоут сидели рядом с женихом и невестой и теперь наклонились к ним, чтобы побеседовать с Клементиной о свадьбе. Джеф был рад этому, так как он просто не мог вести себя, как подобает внимательному жениху. Слушая, как ковбойский оркестр заиграл нечто вроде увертюры, он ощущал мучительную тоску по всему, что он любил в Вайоминге. Ему больно было вспоминать о городке Коди, о перекати‑поле, и Джеки Швубе, и о салуне Парселла, и о чудесных пейзажах по сторонам Саут‑Форкроуд… и он по‑прежнему старался не думать о Шелби. Когда она все‑таки явилась в его памяти, незваная и обжигающе реальная, Джеф почувствовал злость – на судьбу, как он думал.
«Не надо мне было приходить. Не нужно было поддаваться на уговоры Мэнипенни, что так будет лучше для меня».
Когда оркестр играл «Звездное знамя», Джеф сжал кулаки, затем прижал их к своему напряженному телу. Он оделся этим утром с особой тщательностью – в костюм из мягкой серой шерсти, белоснежную рубашку и серовато‑голубой жилет из рубчатого шелка. В воздухе чувствовалось приближение весны, особенно когда светило солнце, и Джеф не стал надевать пальто.
Оркестр продолжал играть, и Баффэло Билл внезапно вылетел на арену верхом на вороном жеребце. Публика взревела от восторга, а молодые принцы вскочили на ноги. Коди подъехал к королевской ложе и объявил своим громким и звучным голосом:
– Ваши величества, леди и джентльмены! Позвольте мне представить вам известнейшую в мире труппу «Лихие наездники»!
Король приподнял шляпу, приветствуя старого директора шоу, а американский посол объяснил:
– Быть может, вашим величествам не известно, что полковник Коди придумал термин «лихие наездники» за пять лет до того, как наш великий президент Рузвельт употребил его во времена кубинской войны, говоря о своей кавалерии.
Джеф наклонился вперед, сосредоточившись на зрелище, разворачивавшемся перед ним. Представление открылось великолепным парадом облаченных в цветастые одежды индейцев, ковбоев, гаучо, казаков, мексиканцев, арабов, а также солдат из армий всех стран мира верхом на лошадях. Они торжественно сделали круг вокруг арены, а оркестр играл, и принцы едва сдерживали свое возбуждение.
При виде ковбоев, в их стетсоновских шляпах и штанах из овечьей шерсти, с яркими платками, повязанными вокруг шеи, Джеф снова ощутил боль, тоскуя по той жизни, которую он оставил. Он чувствовал, как Клементина наблюдает за ним, и понимал, что должен взять ее за руку, чтобы успокоить, но не мог. Казалось, сердце его, открытое Шелби, замкнулось еще плотнее, когда он покинул ее. Он не мог даже притворяться.
– А теперь, многоуважаемая публика, я с удовольствием представляю вам новую участницу нашей труппы! – прокричал Коди, по‑прежнему сидя в седле. – Она такая же милая и обаятельная, как наша любимица Анни Оукли. Так поприветствуем же от всей души нашего маленького Меткого Стрелка, Шелби Мэттьюз!
Джеф открыл рот, но не издал ни единого звука, ни даже вздоха. Ничто не могло бы выразить его чувств в эту минуту. Этого не могло быть… однако он собственными глазами увидел, как Шелби вприпрыжку выбежала на арену, беспечно помахивая своим винчестером. Она улыбалась своей широкой, очаровательной улыбкой так, словно выступала уже многие годы.
Глава семнадцатая
Радостное одобрение публики было подобно волне прилива, подхватившей Шелби, и она тотчас же откликнулась на него. В своем темно‑синем с белой отделкой костюме, подчеркивавшем ее тонкую талию, перехваченную шелковым поясом, в синих обтягивающих рейтузах и таких же, им в тон, мягких туфельках, она была неотразима – очаровательное сочетание школьницы и юной, прекрасной женщины. Волосы Шелби волнами струились по плечам, переливаясь медью на солнце, а прелестное, живое личико под широкими полями шляпы никогда еще не было столь обворожительным.
Бэн Эйвери, в полном ковбойском облачении, появился на арене вслед за своей племянницей, держась на некотором расстоянии. Он радовался, что видит ее такой оживленной: она впервые выглядела по‑настоящему счастливой, после того как Джеффри Уэстон уехал с ранчо «Саншайн» полгода тому назад. Стоя в ожидании у стола, накрытого лековым полотнищем, с разложенными на нем винтовками, ружьями и другим реквизитом, Бен посмотрел на королевскую ложу, украшенную американским и английским флагами. Было нетрудно узнать сидевшего в ней короля, с его бородкой клинышком… и, разумеется, там был Джеф – в точности, как и предсказывала Вивиан. Он напоминал Бену насторожившегося льва; хотя он был наполовину в тени, невозможно было ошибиться, видя этот разворот плеч и янтарный блеск волос.
Шелби чуть не рассмеялась, отбегал назад, к своему дяде.
– Все будет хорошо! – радостно шепнула она. – Я чувствую!
Они решили показать сегодня более легкие трюки, а потом уже продемонстрировать другие, более сложные, когда она почувствует уверенность в себе. Шелби начала с обычной стрельбы из винтовки, затем поразила публику, подбросив высоко в воздух стеклянный шарик, мгновенно прицелившись и сбив его метким выстрелом. Им устроили такую овацию, что Бен даже подумал, не остановиться ли им на этом.
Они выполнили множество разных трюков. Бен подбрасывал тарелочки, и Шелби сбивала их: сначала одну, потом две и наконец сразу три одновременно. Она стояла спиной, когда Бен их подбрасывал, затем поворачивалась и стреляла. Они перешли к более сложным трюкам, один из которых заключался в том, что Шелби ложилась спиной на стул и стреляла по шарику, который Бен раскачивал взад‑вперед на бечевке.
Под конец она попыталась исполнить один из знаменитых номеров Анни Оукли – с зеркалом. Для того чтобы внести в него что‑то новое, Шелби держала маленькое зеркальце в левой руке и, положив винтовку на плечо, целилась себе за спину, держа правую руку на спуске. Бен встал на табурет футах в пятидесяти от нее, подняв червонного туза высоко в воздух. Затем, используя только зеркальце, чтобы прицелиться, Шелби выстрелила назад – и ничего не случилось. Толпа застыла в молчании, точно они были не на арене, а в церкви.
Шелби набрала в грудь побольше воздуху, медленно выдохнула, прицелилась еще раз, плавно нажала на спуск – и карта вылетела из руки Бена.
Оркестр заиграл «Тем прекрасным давним летом», и Шелби положила свою дымящуюся винтовку на стол и послала воздушный поцелуй публике, которая уже вскочила на ноги. Затем, когда восторженные крики зрителей слились с быстрой мелодией песенки, она, придерживая одной рукой шляпу, побежала через площадку, остановилась, чтобы еще раз задорно подмигнуть публике и улыбнуться через плечо, прежде чем исчезнуть за белым холстом занавеса.
Сердце Шелби колотилось, как сумасшедшее. Джонни Бейкер, прославленный стрелок, проработавший в шоу в течение двадцати лет, бросился к ней и пожал руку.
– Все хорошо, Шелби! Они любят тебя!
Толпа была вынуждена прекратить овацию, так как начался следующий номер. Вереница крытых повозок – из тех, что увозили столь многих пионеров на Запад – выехала на арену. В программе сообщалось, что «на них будет совершено нападение кровожадных индейцев, которых в свою очередь разобьет наголову Баффэло Билл со своими парнями и ковбоями». Было так шумно, что Шелби приходилось кричать, чтобы ее услышали.
– Я знаю, что мои таланты ничто по сравнению с вашими. Джонни, и я еще не слишком уверена в себе. Поэтому‑то полковник Коди и посоветовал мне поиграть с публикой.