Как раз в эту минуту объявили, что кушать подано, и все четверо прошли в большую обеденную залу. Шелби заглядывалась на все в доме Джефа, завороженная сознанием, что скоро они будут жить здесь вместе как муж и жена.
– Тебе она нравится? – спросил Джеф. Он заново отделал эту комнату, а также и некоторые другие по совету одного знатока лет шесть назад. Стены были обтянуты бледно‑желтым шелком, на окнах – прекрасные желтые в темно‑синюю полосу шторы, а мебель – старинная, восемнадцатого века, в стиле шератон.
– Она чудесная, – искренне ответила Шелби. Ей казалось, будто призрачная рука его прошлого касается ее, но все это было не важно. Как бы там ни было, а это на ней, на Шелби, он собирается жениться, несмотря на все трудности и преграды.
– Но, Джеф, тут же только четыре места. А где будет сидеть Мэнипенни?
– Мисс Мэттьюз, – сказал Чарльз с неуверенным смешком, – вы что, хотите разыграть нас?
Джеф наклонился к Шелби и мягко заметил:
– Дорогая, мы здесь не в Вайоминге. У слуг есть собственные помещения, под нами, и своя собственная кухня. Мэнипенни пришел бы в ужас от одной мысли присоединиться к нам.
– Но ты же обещал, что я увижусь с ним сегодня вечером! Я уже мечтала, как буду сидеть рядом с ним и болтать обо всем, что произошло с нами обоими с тех пор, как мы в последний раз разговаривали в августе! – Она упрямо вздернула подбородок. – Перси мой друг.
– Мне тоже хотелось бы, чтобы Мэнипенни был здесь, – отважно поддержала ее Вивиан.
– Ну ладно. В таком случае, я пойду приглашу его. Когда Джеф вышел из комнаты, Шелби повернулась к Чарльзу с улыбкой, желая улестить и успокоить его.
– Джеф так много говорил мне о вас и о всех ваших приключениях за эти годы. Надеюсь, мы с вами станем друзьями, Чарльз… и вы будете называть меня Шелби.
Глаза его широко раскрылись.
– По‑моему, вы, американцы, довольно‑таки откровенны, а? Ну что ж, давайте будем друзьями. Джеф бродил тут совершенно потерянный, с тех пор как расстался с вами, так что, надо думать, тут что‑то есть. – Чарльз протянул ей руку: – Добро пожаловать, Шелби.
Она потрясла его еще больше, когда подбежала к нему на цыпочках и поцеловала в щеку.
– Спасибо, Чарльз. Вы, наверное, чудесный друг, раз Джеф даже назвал своего коня вашим именем!
– Неужели? Да ладно, я не против. – Липтон‑Лайенз покраснел. – Ну, если уж на то пошло, это моя заслуга, что вы оба встретились. Это ведь я уговорил старину Джефа поехать в Вайоминг!
Прежде чем Шелби успела ответить, Джеф вновь появился в дверях.
– Смотрите‑ка, кто пришел отобедать с нами.
Он отступил в сторону, открывая могучую фигуру Мэнипенни; тот неуверенно переступил через порог.
– Перси! Как, я скучала по вам!
Шелби бросилась к старому джентльмену и обняла его. Крупная слезинка скатилась по ее щеке.
– Ну вот, видите, я снова веду себя не так, как следует. Это плохо?
Он на минуту растерялся, потом его длинное лицо расплылось в широкой улыбке, и он потрепал ее по спине.
– Ну что вы! Это замечательно, что вы снова с нами, мисс Мэттьюз. Мне просто не хватает слов.
– Так вы будете обедать с нами?
– Только на этот раз, и только потому, что это такой исключительный случай.
– Его светлость, был прав однако, напомнив вам, что в Англии порядки совсем иные, чем в Америке. Жизнь становится намного проще, если все мы не выходим за рамки отведенной нам роли.
– Все это нелепые предрассудки, если вы спросите мое мнение, но его, разумеется, никто не собирается спрашивать, а потому я постараюсь придерживаться ваших правил.
Когда все собрались вокруг стола – Джеф на одном его конце, а Чарльз на другом, – Мэнипенни, воспользовавшись случаем, наклонился к Шелби:
– Я должен поздравить вас и его светлость с помолвкой. Я не был бы счастлив больше, даже если бы сам все устроил.
Вивиан посмотрела на них через стол и улыбнулась пожилому джентльмену. Когда все расселись, она вдруг заговорила:
– Могу я сказать кое‑что? Теперь, когда все у наших друзей устроилось – у Шелби и… хм, его свет…
– Ради всего святого, зовите меня Джеф, – воскликнул он.
– Благодарю вас, Джеф. Я хотела сказать, что многие из нас были уже знакомы до сегодняшнего вечера, и не только в Вайоминге. Я приходила к мистеру Мэнипенни несколько дней назад и сообщила ему, что мы с Шелби в Лондоне. Мне нужно было заручиться его поддержкой, чтобы снова свести вас друг с другом. Как раз в тот самый день мы с Чарльзом познакомились у этого дома, но он поклялся не разглашать тайну, поскольку я не хотела, чтобы об этом узнали вы, Джеф. Так что, как видите… мы с Чарльзом уже… подружились до сегодняшнего вечера.
Шелби и Джеф издали радостные, удивленные восклицания, услышав такие новости, а бледное лицо Липтон‑Лайенза снова вспыхнуло.
– Вивиан покорила меня с первой минуты, как я увидел ее. Она скромная, прекрасно воспитанная, и в то же время такая искренняя, чистая, и в ней есть внутренняя сила, столь редкая в женщинах.
– Ну, уж, простите, – возразила Шелби. – Внутренняя сила – не такая уж редкость…
– Дорогая, успокойся, – перебил ее Джеф, накрывая ее руку своей. – Совсем необязательно поднимать спор из‑за каждого слова, с которым ты не согласна… в особенности, когда ты станешь герцогиней. Пожалуй, неплохо бы уже сейчас начать тренироваться – просто улыбаться и напоминать себе, что большинству людей вовсе не нравится, когда их выставляют идиотами. Боюсь, что мы, британцы, особенно чувствительны к подобным бестактностям.
– Мне кажется, я не слишком подхожу для всех этих аристократических тонкостей, – ответила она, нахмурившись.
Подали первое блюдо – суп‑жульен и кефаль, запеченную в фольге. Все принялись за еду, а Шелби с сомнением разглядывала то, что лежало у нее на тарелке; Джеф наклонился и шепнул ей:
– Я случайно не забыл предупредить тебя, что положение герцогини Эйлсбери – совсем не то, к которому человек в здравом уме может стремиться?
– Нет. Но я люблю тебя, Джеф.
– Я рад это слышать. С остальным, мы разберемся позднее.
Все так же шепотом она спросила:
– Что это за ужасная, дурно пахнущая гадость в фольге?
– Кефаль. – Его душил смех. – Это рыба.
Она, наморщила было нос, потом лицо ее стало строгим, серьезным.
– Вот так. Теперь я похожа на герцогиню?
– Это только начало.
Волны нежности и желания захлестывали его, и он отдал бы весь этот обед, лишь бы остаться с Шелби вдвоем.
За обедом – куриными котлетами, отваренной свиной ногой с гороховым пудингом и жареной дичью с гарниром из водяного кресса – Шелби взволнованно рассказывала Мэнипенни о торжественном открытии отеля «Ирма» и как получилось, что она попала в труппу «Дикий Запад». Джеф слышал только обрывки этой истории, так что ему тоже было интересно послушать.
– Признаюсь, я в восторге от представления, – сказал Чарльз, – и я был потрясен вашим талантом, когда не так давно увидел ваше выступление. Вам, наверное, тяжело будет бросить все это?
–Я что‑то не понимаю, – вежливо улыбнулась Шелби.
– Я имею в виду, что ваше обручение с герцогом Эйлсбери требует, чтобы вы ушли из шоу «Дикий Запад». И я подумал, что вам, наверное, будет немного грустно покинуть его так быстро после вашего дебюта.
– Но я вовсе не собираюсь уходить. Полковник Коди был настолько предупредителен, что заключил со мною устное соглашение, вместо того чтобы подписать контракт. – Она сделала большой глоток вина и добавила: – Он, кажется, считает, что люди приходят посмотреть на меня, хотя мне это и не совсем понятно, так что я буду продолжать выступать всю весну, пока труппа не уедет из Лондона.
– Шелби привыкла принимать все решения сама, не советуясь со своим спутником, – перебил ее Джеф, говоря очень сдержанно, терпеливо. – Нам еще нужно обсудить это вместе.
Затем, пытаясь перевести разговор на другую тему, прежде чем они снова начнут спорить при посторонних, он повернулся к Вивиан:
– Мне бы не хотелось показаться назойливым, но я давно собирался спросить вас… как вам удалось убедить моего старого врага Барта Кролла отпустить вас сюда?
Вив, стала белее белой скатерти на столе, глядя на Шелби отчаянными голубыми глазами. Невинный вопрос Джефа вернул ее внезапно в ту ужасную, омерзительную жизнь в грязной, удушливой земляной тюрьме, которую она делила с Кроллом.
Шелби бросилась ей на помощь:
– Джеф, ты что, решил состязаться со мной в бестактности?
Все замолчали, лакей как раз подавал пирожные с крыжовником, бисквиты и сбитые сливки. Шелби воспользовалась этим, чтобы подумать и дождаться, пока они останутся одни, прежде чем продолжить:
– Быть может, лучше сразу прояснить эту неприятную тему, да и покончить с ней навсегда. Так как все мы тут друзья, мы можем быть искренними друг с другом, но я знаю, что наша милая Вивиан не захочет больше говорить об этом после сегодняшнего вечера.
– Искренними? – ахнула Вивиан.
– Да. В конце концов, в этом нет ничего постыдного! Дело в том, что Вивиан сумела найти в себе мужество вырваться от этого страшного человека, разорвать цепи этого брака и приехать вместе с Беном и со мной в Лондон…
– Вот, так так! – воскликнул Мэнипенни. – Молодец!
– Конечно, – согласилась Шелби. – Он был хуже зверя, и ей бы вообще не следовало выходить за него, хоть она и считала, что он спас ей жизнь. – Она взглянула на Чарльза: – Я уверена, что Вив, расскажет вам о том злосчастном пожаре, унесшем всех ее близких, если уже не рассказала. Барт дал ей кров в самую тяжелую минуту ее жизни, но потом он стал мучить ее – гораздо хуже, чем кто‑либо из нас может себе вообразить, правда, Вив?
Девушка лишь наклонила голову, не в силах вымолвить ни слова:
– Ну и вот, она убежала от него, а потом мы услышали, что он умер – какой‑то несчастный случай. Так что все это в прошлом, и пусть оно там и останется.
– Умер? – с сомнением повторил Джеф. – Ну что ж, тем лучше.
Чарльз дотронулся до руки Вивиан, и она подняла глаза, с облегчением услышав, как закончила свой рассказ ее подруга.
– Да. Это все позади. Барт больше не сможет причинить мне вреда.
Высокий лоб Мэнипенни разгладился.
– Господи, до чего же я рад услышать, что этот омерзительный Кролл умер! Поскольку, знаете ли, у меня тут на днях случилось ужасное происшествие, и с тех пор, мне как‑то не по себе. Я, был на Клиффорд‑стрит, у портного его светлости, когда увидел человека в проезжающем экипаже, который выглядел в точности как этот отвратительный Кролл! У меня прямо мурашки пробежали по коже, но теперь‑то я знаю, что это было совершенно невероятно…
Старый слуга вдруг оборвал себя на полуслове, увидев, как Вивиан соскользнула со своего кресла и упала на пушистый ковер в глубоком обмороке.
Глава двадцать первая
– И все‑таки, ты чего‑то не досказала мне про Вивиан Кролл, – заметил Джеф Шелби, когда она оглядывала книжные полки при свете пламени, пылавшего в камине в его библиотеке. Мэнипенни, отведав ложечку сбитых сливок, удалился на покой в свою комнату внизу, а остальные задержались, пока Вивиан окончательно не оправилась от обморока. Чарльз заверил Шелби, что он, позаботится о ее подруге и останется с ней до тех пор, пока это понадобится.
– Я рада, что ты так хорошо изучил меня, Джеф, но я не могу говорить с тобой о Вивиан.
– Если Барт действительно умер и больше не может угрожать ей, почему же она хлопнулась в обморок, услышав этот коротенький рассказ Мэнипенни?
– Ну, – Шелби облизнула губы, рассматривая тисненный золотом переплет тома Диккенса, – мне кажется, она не перестает опасаться, что эти слухи о его смерти были просто ужасной ошибкой. Да, наверняка так оно и есть! В самом деле, ведь это было бы просто катастрофой! Если бы он вдруг объявился здесь!
– Но, Шелби, даже если все дело только в этом, у Вивиан нет совершенно никаких причин бояться Барта, и уж, во всяком случае, не настолько, чтобы падать в обморок при одной мысли о том, что он может быть в Лондоне! Он ведь сам отпустил ее!
Джеф подошел к ней и наклонился, внимательно вглядываясь в ее лицо.
– Правда?
– М‑м‑хм‑м.
Она умирала от желания рассказать ему леденящую кровь историю, которая так потрясла ее, о том, что Вивиан подсыпала крысиного яду в картофель Барта и оставила его, умирающего, корчиться на грязном полу. Однако тайна, доверенная Шелби, была слишком мрачной, чтобы открыть ее без разрешения. А потому она взяла в руки «Оливера Твиста», заметив:
– Чудесное издание! Я просто выразить не могу, как мне понравилась твоя библиотека!
– Хочешь, я покажу тебе и другие комнаты? – Джеф поставил книгу на место и привлек к себе Шелби. – Наверху, например?
– Не ранее чем в нашу первую брачную ночь, мой непослушный герцог. – Широкая, сияющая улыбка озаряла ее лицо.
– Ну, так давай скорей поженимся, хм‑м? Мне ужасно не хочется, чтобы мать думала, будто мы действуем по ее указке, но ее мысль насчет часовни в имении Сандхэрст не так уж плоха. Я очень привязан к нему, и устроить там свадьбу было бы намного проще.
Шелби не ответила, но улыбка ее не была уже такой сияющей, щедрой, и в глазах мелькнула какая‑то тень, которую Джеф силился разгадать. Он попытался зайти с другой стороны:
– Надеюсь, ты не думаешь, что я согласен с ней и считаю – мы должны венчаться за городом, в глуши, так как нам есть чего стыдиться или что ты мне не пара…
– Конечно, нет!
– Я только хочу сказать – вряд ли тебе необходима вся эта шумиха и блеск великолепной свадьбы здесь, в Лондоне, – тебе, наверное, по душе будет, что‑нибудь поскромнее, попроще.
– Похоже, ты очень хорошо меня знаешь, Джеф.
Она слегка отвернулась, и ему на мгновение показалось, что он заметил, как слезы блеснули в ее глазах. О, черт! Почему она так невозмутимо относится ко всему, кроме этого?
– Делай так, как считаешь нужным.
Шелби, поднялась на несколько ступенек библиотечной лесенки, и юбки ее скользнули у него по лицу.
– Я понимаю, у тебя и так Бог знает сколько трудностей из‑за этой свадьбы со мной, и пообещала самой себе давным‑давно, еще в Коди, что если мне вдруг повезет, и мои мечты исполнятся, то я пойду на любые уступки, которые будут необходимы.
Может быть, ей досадно, что другие решают все за нее? Но как же тогда с ее собственным упрямым нежеланием прекратить свои выступления в «Диком Западе»? Сердце его пронзила боль.
– Шелби, спускайся! Я хочу поговорить с тобой. Джеф протянул к ней руки, и она позволила ему обнять себя, позволила увидеть эту отчаянную незащищенность в своих глазах. Шпильки в ее волосах чуть ослабли, и несколько локонов спустилось на виски и на лоб.
– Ты так невероятно красива!
Джеф целовал ее нежно, наслаждаясь каждым изгибом и уголком ее рта.
Шелби слегка вздохнула, смахивая слезы, и попыталась встать на ноги.
– Не знаю, что со мной. Наверное, тебе лучше отвезти меня домой.
– Домой. Как ты можешь считать какую‑то палатку домом?
– Если бы ты пришел туда ко мне и проявил должное уважение к моему миру, ты бы понял. Мы все там одна семья, вроде как в «Индейской деревне». Когда передний полог на палатке отдернут, это значит, там рады гостям, и это так весело – бродить по лагерю и заходить в гости и принимать у себя друзей, когда они навещают нас с Вив. Нам нравится угощать их чаем с печеньем. Это чудесно! У нас удобно и уютно, как дома… даже цветы растут у входа. Твои – весенние, нежные – цветут рядом с розовым кустом Бернарда Касла.
– Это тебе пришла в голову мысль о таком романтическом равенстве?
Прежде чем Шелби успела что‑либо ответить, Джеф вывел ее из библиотеки и прихватил масляную лампу со столика в холле.
– Я хочу показать тебе то, что я по‑новому устроил в доме. Пойдем.
По пути она заглядывала в темнеющие комнаты, потом тихонько ахнула, когда Джеф свернул в роскошную оранжерею, окнами выходящую на Темзу. При неверном свете масляной лампы и лунном сиянии, проникающем сквозь стеклянные стены, Шелби различила плетеную мебель с пышными подушками. Везде, куда бы она ни кинула взор, были самые разнообразные растения, одни – в фарфоровых горшках на полу, другие – вьющиеся из блюд, установленных на колоннах. Громадные пальмы, папоротники, миниатюрные лимонные и апельсиновые деревья и прочие цветущие растения делали оранжерею похожей на джунгли, и воздух был напоен экзотическими влажными ароматами.
– Какое великолепие! – прошептала Шелби, чувствуя, что он смотрит на нее. Она глубоко вдохнула в себя густой, благоуханный воздух, потом подошла к окну и выглянула на расцвеченную блестками воду Темзы.
– Это тот же вид, что был из окна «Савоя»? – Да.
Он подошел к ней сзади и обнял ее за талию. Ощущение их слегка соприкоснувшихся тел было невероятно острым, волнующим.
– Шелби… Боюсь, я испортил сегодняшний день. Я хотел, чтобы он стал самым прекрасным для тебя: волшебные воспоминания, которые остались бы на всю жизнь. А вместо этого я так неловко сделал тебе предложение, да и обстановка была не очень‑то романтичной, а потом еще эта сцена с моей матерью… с той минуты, похоже, все у нас пошло наперекосяк.
– Но ты ведь не можешь изменить обстоятельства, не зависящие от тебя, не в силах повлиять на людей, находящихся во власти предрассудков, – таких, как твоя мать.
Тон ее был все еще напряженный, точно она несмело скользила по разговору, как по тонкому льду.
– Как же я могу винить тебя? И это был чудесный день. Я ужасно рада – у меня точно камень с души свалился, теперь, когда я знаю, что мы поженимся.
–Но?
Губы Джефа легонько касались детских завитков у нее на шее. Когда она не ответила, он продолжал:
– Может быть, ты чувствуешь себя отстраненной от решений, касающихся нашей свадьбы и всей твоей жизни?..
– Для меня ужасно трудно кому‑либо подчиниться, даже когда я знаю, что сама в этом ничего не смыслю.
Шелби слегка закинула голову, чтобы взглянуть на него; лицо ее оживилось.
– Мне хочется стать достойной прекрасного титула герцогини Эйлсбери, чтобы все, кто сомневался, поняли, как они были неправы, – но я хочу также быть самой собой! День нашей свадьбы должен быть только для нас, а не для твоей матери или…
– Меня нисколько не трогает вся эта чушь. Мы будем выше нее. Я хочу только, чтобы мечты твои стали действительностью в тот день, когда мы поженимся.
– А ты не будешь смеяться, если я скажу, что всегда мечтала о волшебной, сказочно‑прекрасной свадьбе? О грандиозном храме и роскошном платье?..
– Конечно, нет.
Джефа позабавила мысль о своей маленькой пастушке с ранчо, мечтающей разодеться в горы атласа и жемчугов, но он подавил неуместную улыбку.
– Я все устрою, как ты хочешь, и у тебя будет твоя сказочная свадьба в Вестминстерском аббатстве. А ты за это можешь хоть немножко облегчить мою жизнь?
– Ну конечно! Скажи только, что я должна сделать!
Шелби повернулась к нему лицом, закинула руки ему на шею и губами коснулась его губ.
– Ты уйдешь из шоу «Дикий Запад»? Всему этому не будет конца, пока моя невеста ежедневно выступает в Эрлс‑Корте.
Шелби растерянно моргнула. Ее точно ударили под сердце.
– Нет. Нет! Я не могу этого сделать! Джеф, ты ведь знаешь, как я отношусь к этому! Дело не только в моих собственных чувствах и репутации – я тревожусь за полковника Коди. У него очень плохо с деньгами! Я не могу нарушить своего обещания.
Она пыталась вывернуться из его рук, но Джеф держал ее крепко.
– Постой. Послушай, нам нужно научиться уступать друг другу, и ты должна понять, что означает мой титул герцога. Лондонская знать превратит свадьбу, о которой ты мечтаешь, в кошмар, если ты попытаешься и волков накормить, и овец сохранить, то есть будешь сбивать выстрелами стеклянные шарики и развлекать публику, надеясь в то же время, что светское общество примет тебя всерьез на следующий день после этого в Вестминстерском аббатстве, когда ты станешь герцогиней Эйлсбери. Это уж слишком, даже для тебя.
– Я сделаю все, что угодно, если только ты позволишь мне остаться в нашем лагере и выступать с труппой, пока мы не поженимся.
– В таком случае давай поженимся не в Лондоне, а в поместье Сандхэрст. Я и в самом деле думаю, что там будет лучше. Ты можешь получить все украшения, и цветы, и изысканные блюда, и гостей, каких ты только пожелаешь, но мы начнем нашу семейную жизнь среди любви и доверия. К тому же, это будет выглядеть приличнее, учитывая, что мой отец умер всего лишь несколько месяцев назад. Многие осудили бы нас, если бы мы закатили пышную, грандиозную свадьбу.
– Да! Я согласна! Теперь, когда ты все я тоже думаю, что это – самое лучшее решение. Губы его легонько касались ее горла.
– Уступки тоже могут приносить удовольствие. Он сел на плетеный диванчик, увлекая ее за собой. Шелби примостилась у него на коленях, проводя кончиками пальцев по его точеному лицу.
– Ох, Джеф, я так сильно скучала по тебе. Это счастье уже просто быть с тобой рядом, вот так, как сейчас, вдвоем, наедине. У нас будет замечательная жизнь, правда?!
– Ну, конечно же, шалунишка!
– Потому что…
Она потянулась к его крахмальному воротничку. – …мы научимся уступать друг другу!
– Но нужно практиковаться.
– Да.
Когда руки его обхватили ее груди, все чувства в Шелби пришли в смятение, вздымаясь и захлестывая ее, спина ее выгнулась.
– О… да! Практиковаться как можно больше!
Они, точно подростки, упали на диван, задыхаясь, и ивовые прутья возмущенно заскрипели. Шпильки выскользнули из волос Шелби, и Джеф погрузил свои пальцы в их длинные, шелковистые волны, целуя ее ушко, бьющуюся жилку на шее, ее полуоткрытые, жаждущие губы.
– Терпеть не могу, эти дурацкие женские финтифлюшки! – пробормотал он, посмеиваясь над самим собой. – Почему бы нам просто не пойти наверх?
– Потому что такое поведение не подобает будущей герцогине.
Шелби изо всех сил старалась не рассмеяться. Но ее тело наливалось лихорадочным жаром, который разгорался все сильнее в одной, самой сокровенной точке.
– Джеф, ты с ума сошел! Кто‑нибудь может войти – или увидеть нас с набережной!
– Ш‑ш‑ш!
Внезапно Шелби охватило радостное, беззаботное безумие. Все куда‑то отдалилось, растаяло, остался лишь Джеф, лишь их любовь и их общее, обжигающее желание.
Когда Шелби выскользнула из‑под него, Джеф испугался, что она готова охладить пылавшее в них пламя. Он чувствовал себя вновь так, будто ему шестнадцать, – полным огня, и крепким, и испытывающим такую страсть, как ни с кем и никогда в жизни. «Боже, что это будет за семейная жизнь!» – усмехаясь, подумал он.
– Любимая, – начал, было, он, но тут Шелби опустилась на него сверху, и ее пышные, шуршащие юбки волнами раскинулись вокруг них. Грудь ее, манящая, но скрытая под платьем, касалась его лица. Джеф улучил мгновение и обхватил ее округлую грудь одной рукой, в то время как другая проскользнула под пышные воланы нижних юбок ее шелкового, с кружевами, платья.
– Райские кущи!
– Не совсем, – весело поправила она его.
Он коснулся ее прекрасных, стройных ног, обтянутых гладкими шелковыми чулками с кружевными подвязками. Джефу казалось, что его собственные брюки стали слишком тесны ему. Когда рука его поднялась чуть выше, скользнув по ее бедру, он обнаружил, что под корсетом у нее нет трусиков.
– О Боже… что ты делаешь со мной? – простонал он, откидывая голову на подушку. – Это просто бесчеловечно.
– Давай пойдем на уступки.
Просунув руку, она расстегнула его брюки. На нем были подтяжки, так что ей не пришлось мучиться с ремнем.
– Бедненький мой!
– Да, – с усилием выговорил он, сходя с ума от прикосновений ее пальцев, ласкавших каждый дюйм его пульсирующего, напряженного тела. – Ты убиваешь меня.
– Так хорошо?
– Чудесно.
Пальцы его проникли в ложбинку между ее ногами, и она инстинктивно прижималась к его руке, еще и еще. Она была скользкая и такая горячая, что член его напряженно вздрогнул, откликаясь. Нагнувшись, Шелби раздвинула языком его губы, и они целовались – неистово, страстно. Длинный, искусный средний палец Джефа проник в нее, и плоть ее, охватывая, сжималась вокруг него, дразня, искушая.
– Кто‑нибудь может войти, – повторила она.
– Да. Нельзя терять ни минуты. Улыбка его сверкнула в лунном свете.
Шелби отчаянно закинула на него юбки. Оба они задыхались, почти теряя сознание от страсти, и жар их возбужденных тел смешивался с острыми, пьянящими ароматами, которыми был насыщен воздух. Зажав его возбужденный член в руке, Шелби чуть откинулась назад и присела, удерживаясь над ним, пока головка не оказалась у входа.
– Я нападаю, – воскликнула она.
– Я сдаюсь.
Дюйм за дюймом, с томительной медлительностью, она впустила его. Они затаили дыхание, не отрывая глаз, друг от друга; затем Джеф сжал ее обнаженные ягодицы обеими руками, а она ухватилась за его плечи. Когда он вошел в нее, заполнив до отказа, Шелби снова приподнялась на колени, потом ритм их движений усилился, бедра Джефа взлетали, подбрасывая ее вверх все быстрее.
– Я люблю тебя, – проговорили оба в один голос.
Ивовый плетеный диванчик потрескивал и скрипел, юбки Шелби шуршали, любовники, задыхаясь, вскрикивали и стонали, а слуги, столпившиеся внизу у камина, покачивали головами и бормотали что‑то насчет порочности и испорченности и простых американских девушек.
* * *
На смену марту пришел апрель, и страстная любовь Шелби и Джефа раскрылась в своем неукротимом цветении. Было объявлено о разорванной помолвке между герцогом Эйлсбери и леди Клементиной Бич. Леди Клементина сказала друзьям, что Джеффри переменился в Америке, поэтому нечестно было бы заставлять его придерживаться старых обязательств. К апрелю она уехала в Италию, объяснив, что жаждет новых впечатлений. Уже распространились слухи об инструкторе по верховой езде и леди Клем, так что известие о разорванном обручении не было ни для кого неожиданностью. И часто можно было услышать замечание:
– Все знали, Джеф никогда особенно не стремился жениться на Клемми, так разве можно обвинять их обоих в том, что у них хватило здравого смысла покончить с этим?
К тому же у лондонского общества были другие заботы. Аристократия с нетерпением ожидала весенне‑летнего сезона 1903 года. При дворе королевы Виктории, царили уныние и даже скука, в особенности в течение сорока лет ее вдовства. Когда королева умерла, ее подданным потребовалось время, чтобы примириться с утратой той, которая была им как мать, к тому же коронация короля Эдуарда была отложена до лета 1902 года из‑за его аппендицита. Только теперь, казалось, светское общество могло по‑настоящему насладиться сезоном, со всем его весельем и великолепием.
Новые монархи с самого начала задали тон. Королева Александра была неизменно прекрасна, изящна и добра. Когда она и король Эдуард решили сделать Букингемский дворец своей главной королевской резиденцией, король осмотрел его и провозгласил:
– Очистим этот склеп!
Это могло бы стать лозунгом для всех британцев. Люди чувствовали себя беззаботными, беспечными. Это был новый век, и даже темные тона старого викторианского стиля сменились свежими, веселыми красками.
Привыкая к своему новому окружению, Шелби узнала, что по воскресеньям Лондон отдыхает. Трубочисты не прочищают трубы, уличные торговцы исчезают со своих обычных углов, а от утреннего променада в Гайд‑Парке отказываются ради посещения церкви… или для того, чтобы поспать лишний часок после вчерашней ночной пирушки.
В первое воскресенье апреля Джеф, к удивлению Шелби, отвез ее в имение Сандхэрст на своем автомобиле. Они остановились в Оксфорде позавтракать, и она заметила поблекшие золотистые башни колледжа Магдалены, где он когда‑то учился.
– Мы как‑нибудь вернемся сюда, и я покажу тебе все, – пообещал он, выезжая на идиллические холмы Котсволда, поросшие лесом и оттого, еще более прекрасные.
Они ехали под солнцем в «мерседесе» с открытым верхом, и шарфик Шелби вился у нее за спиной на мягком, благоуханном ветерке. Повсюду виднелось множество нарциссов, и фиалок, и дикого тимьяна, расцветивших немыслимо зеленые луга. Холмы выгибались округло, а долины расшиты были искрящимися ручьями и плакучими ивами.
– Здесь почти так же красиво, как в долине Луары, – заметила Шелби, – или даже в Черных горах.
– Наверное, это высшая похвала, – отозвался он, озорно улыбаясь.
– Ты знаешь, что становишься красивее с каждым днем? Когда ты вот так улыбаешься, я прямо съела бы тебя!
– Хочешь попробовать кусочек сегодня вечером? Я не совсем уверен, чем это кончится, но звучит весьма многообещающе.
Острая, немыслимая радость захлестнула Шелби, и ей пришлось даже зажмуриться, чтобы сдержать ее.
– Ох, Джеф, я так счастлива!
– Так оно и должно быть, шалунишка.
Он посмотрел на нее пристально, так что внутри у нее все напряглось и затрепетало.
– Я только об этом и мечтаю. Когда ты счастлива, весь мир сияет.
День был чудесный – предзнаменование жизни, которая ждала ее, когда она станет не только женой Джефа, но и герцогиней Эйлсбери. Неважно, что почувствовала Шелби, когда впервые взглянула на темно‑красные кирпичные башни поместья Сандхэрст, вела она себя сдержанно, и с достоинством. Она попыталась увидеть его в первую очередь как дом, где она будет жить с Джефом.