– Будем играть в бридж, – заявила вдовствующая герцогиня Эйлсбери тоном, не терпящим возражений, когда с обедом было покончено. От каждого блюда, которое ей подносили, она отщипывала один, самое большее два кусочка, затем ожидала, пока ей подадут следующее. Теперь она отщипнула ягодку со своего пирожного и положила вилку на стол, показывая, что обед закончен.
– Я не умею играть в бридж, – солгала Шелби, с радостью предвкушая, что наконец‑то они с Джефом смогут выйти из‑за стола.
– Ах, ну разумеется! Как нелепо было с моей стороны надеяться, что вы умеете играть! И ваша маленькая горничная тоже, естественно, не играет. Необходимо обладать необыкновенно острым умом, чтобы научиться играть в бридж, знаете ли. Я лично думаю, что это скорее искусство, чем игра. – Эдит сквозь очки посмотрела на своего сына. – А где Чарльз? Если бы нам удалось его разыскать, оставалось бы только найти четвертого. Как ты думаешь, Парментер играет в бридж?
Джеф еле удержался, чтобы не глянуть на нее яростно, исподлобья, но только ответил:
– Мама, сегодня канун нашей свадьбы, вряд ли это самое подходящее время для бриджа. По правде говоря, мне хотелось бы показать Шелби дом. Не желаешь ли и ты пойти с нами?
– Ни в коей мере. – Она поднялась из‑за стола, уголки ее рта недовольно опустились. – Я пойду в свою комнату, почитаю что‑нибудь из поэзии. Попроси этого приятного рыжеволосого лакея, чтобы принес мне хересу в спальню.
– Спокойной ночи, ваша светлость, – сказала Шелби. – Приятных вам снов.
Джеф смотрел, как она, вся в черном, шурша юбками, идет к дверям, выходящим в холл, и не мог удержаться, чтобы не окликнуть ее:
– Мама, мне кажется, завтра ты могла бы надеть что‑нибудь другое, не обязательно черное…
Она резко взглянула на него через плечо:
– Как это эгоистично с твоей стороны, Джеффри! Я ведь в трауре.
Удостоверившись, что вдовствующая герцогиня отошла достаточно далеко и уже не может услышать, Шелби прошептала Джефу на ухо:
– Ах, так вот оно что, оказывается!
И оба они повалились в кресла, задыхаясь от смеха.
Шелби непременно хотелось, чтобы Джеф рассказал ей как можно подробнее об имении Сандхэрст. Он уже подзабыл кое‑что, так что они взяли с собой Парментера на экскурсию по замку. Старый дворецкий семенил по проходам и коридорам впереди них, указывая на гобелены пятнадцатого века, висевшие в галерее, на спальню, где королева Виктория почивала в 1864 году, на биллиардную и курительную, которые некогда входили в крыло, отведенное для детей, где были также детская, классная и игровая комнаты.
– Прошло уже столько лет с тех пор, как в доме были детишки, – осмелился заметить дворецкий. – Мэг тут как‑то говорила, что такому громадному дому необходимы дети, чтобы в нем стало светлее.
– Чудесно сказано, – горячо откликнулась Шелби.
Джеф кашлянул:
– Я понял намек.
Они вошли в просторный, громадный холл. В последние годы его обстановка в стиле Тюдоров слегка пострадала от появившегося тут рояля, декоративных пальм в кадках и бюста герцога Веллингтона.
– Мне нравится воображать, каким был этот дом во времена Тюдоров, – заметил Парментер. – Вы видели когда‑нибудь гравюры, выполненные третьим графом Сандхэрстским, ваша светлость?
– Нет. Подожди‑ка – может быть, однажды, когда я был еще мальчиком. Еще до того, как меня отослали в школу.
– Полы здесь тогда были покрыты цветами. Гиацинтами, и розами, и клевером, и другими. И Эндрю, третий граф Сандхэрстский, любил рисовать здесь, потому что тут такие большие окна. – Парментер посмотрел в лицо Джефу: – Его светлость был художником.
– Я понимаю, куда ты клонишь, Парментер. Джеф повернулся к Шелби:
– Все говорят, что я очень похож на этого своего предка, который жил в шестнадцатом столетии.
– Мы все заметили, что мисс Мэттьюз удивительно похожа на французскую графиню, супругу его светлости, Мишелин. Хотите взглянуть на портреты, мисс?
– С удовольствием! – воскликнула она. – Я хочу знать все о каждом из твоих предков, Джеф. Мы должны проследить, чтобы все воспоминания, были записаны и ничего не забылось.
Когда Парментер провел их по лестнице на галерею восемнадцатого века, огибавшую поверху весь холл, Шелби взяла Джефа под руку:
– Пора уже кому‑нибудь заняться твоим наследием.
– Быть может, люди ждут от вас, что теперь, когда вы стали герцогом, вы будете жить в замке Эйлсбери, ваша светлость, – задумчиво предположил Парментер.
– Мой дом здесь.
Он посмотрел на холсты, освещенные газовыми лампами, укрепленными на стенах галереи.
– Дальше я уже сам все помню, Парментер. Ты можешь идти.
У Шелби и у Джефа все замирало внутри, когда они стояли вот так, оглядывая сводчатый холл с его бесценными деревянными панелями и сознавая, что назавтра их жизни и их семьи соединятся. Они вместе рассматривали картины, написанные чуть ли не пять столетий назад, третьим графом Сандхэрстским.
– Это Эндрю Уэстон. – Он указал на мужчину, которого можно было бы принять за самого Джефа, если бы не его драгоценный камзол с прорезанными, пышными рукавами. – А это Мишелин, его жена.
Странный холодок пробежал по спине у Шелби. И правда, эта дама была невероятно похожа на нее, хотя волосы ее были, пожалуй, чуть‑чуть посветлее, такого оттенка, как у Мэдди. Но взгляд их был одним и тем же – полным жизни, решительным.
Здесь были и дети. Двое, затем четверо. Портреты Мишелин вместе с детьми. Причудливое изображение пятнистого спаниеля. Лошади.
– Они выращивали племенных лошадей, – задумчиво сказал Джеф.
– А почему у тебя нет собак?
– Есть. Они в своих будках, рядом с конюшнями.
– Джеф, пора уже снова сделать этот дом жилым! – Шелби, волнуясь, заговорила громче. – Сад нужно привести в порядок, подстричь, придать ему надлежащий вид. Комнаты нужно обставить в соответствующем эпохам стиле, без всяких новомодных новинок вроде этих пальм в кадках! И собаки должны быть в доме, где мы сможем порадоваться им!
– Я хочу снова наполнить конюшни, – сказал он, заражаясь ее воодушевлением. – Имение Сандхэрст может стать племенной фермой. В Англии сейчас все просто без ума от скачек, это могло бы стать основой нашего благосостояния.
Дрожа от волнения, Шелби обняла Джефа, и они крепко прижались друг к другу.
– Я никогда не думал, что у меня появятся такие чувства по отношению к наследию моих предков, – проговорил он с легким удивлением. – Благодаря тебе во мне пробуждается нечто такое, о чем я даже и не подозревал раньше.
– Я рада это слышать.
Она подняла к нему лицо, и Джеф поцеловал ее, когда высокие стенные часы в холле пробили полночь.
– О Боже! Мне лучше, пожалуй, немедленно лечь в постель, если я завтра хочу выглядеть прилично, как полагается невесте.
– Может, тебе бы лучше спалось в моей постели…
– С чего это тебе пришло такое в голову?
– Это, наверное, нетерпение говорит во мне. – Джеф с сожалением усмехнулся: – Думаю, я как‑нибудь переживу еще одну ночь.
– Чем упорнее терпение – тем полнее наслаждение, ваша светлость!
В то время как Шелби и Джеф целовались на пороге ее комнаты, желая друг другу спокойной ночи, Чарльз, за соседней дверью, сидел на краешке постели Вивиан, ласково обнимая ее за плечи.
– Ш‑ш‑ш! Они могут нас услышать! – предупредила Вивиан.
– Дорогая, нам совершенно незачем волноваться. Я просто уверен, что наши друзья были бы рады узнать, что у нас все идет хорошо.
– Но ведь прошло всего несколько месяцев! – Личико ее было бледное, встревоженное. – То есть, конечно, я очень привязана к тебе, но это не значит, что я могу позволить тебе всякие вольности…
– Но почему же? Я люблю тебя, Вивиан. Я знаю, как плохо тебе было с тем человеком, за которого тебе пришлось выйти замуж. Ты кажешься мне птичкой со сломанным крылышком, и я надеюсь, что своей нежностью и заботой я помогу тебе снова научиться летать. Я боготворю тебя, и я никогда не сделаю ничего, что могло бы причинить тебе боль!
Они почти весь вечер провели вдвоем, и Чарльз так надеялся, что его возлюбленная позволит ему нечто большее, чем невинный, целомудренный поцелуй. Он всем своим существом жаждал излить на нее потоки своей нежности и ласки, укрыть ее в своих объятиях, достичь желанной близости, венчающей те чувства, которые, как он знал, они разделяют. Быть отвергнутым, опять и опять, было унизительно для его мужской гордости.
– Вивиан… Я не прошу твоих… ласк. Мне только хотелось бы получить хоть какой‑нибудь знак, что ты не безразлична ко мне…
– Ох, ну конечно!
Слезы брызнули у нее из глаз, и руки ее неожиданно протянулись к нему, она схватила его за рукав:
– Я люблю тебя, Чарльз! – Затем, испуганная свой собственной смелостью, она отшатнулась. – Я просто еще не готова.
– Вивиан, родная, я ведь тоже люблю тебя! – Страсть, сдерживаемая так долго, вскипела, захлестнув его. – Прошу тебя… Прошу…
Его темные глаза лихорадочно блестели от желания, и она подумала: «Только один поцелуй… Я ведь уже позволяла ему это…» Крепко зажмурившись, она подставила ему губы, и он с нежностью, бережно коснулся их.
Почувствовав, что она не противится, Чарльз привлек ее в свои объятия. Ему приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы сдерживаться, все время помнить, что Вивиан, не такая, как те женщины, которых он любил раньше. Он не должен позволить своему телу возобладать над разумом. Но что это – она подалась к нему? Еще один поцелуй, и с Вивиан, казалось, начало спадать напряжение. Рука ее коснулась его спины.
– Любимая, – шепнул Чарльз, – я никогда еще не чувствовал ни к кому такой нежности. Я мучаюсь дни и ночи, мечтая доказать тебе мою любовь.
Забудь о Барте! Это совсем другое! И на мгновение Вивиан поверила этому, она даже чувствовала это. Чарльз был нежный и ласковый. Она осторожно, несмело обняла его, и руки его напряглись, сжали ее крепче, его губы раздвинулись, дыхание стало хриплым, неровным, и беззвучный, отчаянный крик поднялся из глубин ее души.
Хотя Вивиан не издала ни звука, ее страдание каким‑то образом передалось Чарльзу, прорвавшись сквозь туман его желания. Взглянув на нее, он увидел такой неприкрытый ужас в ее голубых глазах, что понял вдруг, насколько глубока ее рана и как нелегко, наверное, будет изгладить прошлое из ее памяти.
– Пожалуйста, не делай со мной… – задыхаясь, проговорила Вивиан, когда к ней вернулся голос.
– Конечно, нет! – ответил он, ужаснувшись. – Никогда! Я люблю тебя, и буду ждать, пока ты не доверишься мне.
И все‑таки печаль разливалась в его душе, когда он думал, наступит ли когда‑нибудь такой день.
– Вивиан, родная, мне, пожалуй, лучше перебраться в гостиницу к остальным. Ты согласна?
Она вздохнула с нескрываемым облегчением:
– Да. – Она тяжело дышала, приходя в себя после пережитого ужаса. – Завтра я буду вести себя лучше, Чарльз.
– Я знаю, любимая.
Она лежала на кровати и плакала, когда услышала фырканье автомобиля перед домом. Это была маленькая, смешная машина, тарахтевшая очень громко, и Чарльз далеко уже отъехал по дороге, прежде чем звук окончательно замер вдали.
Измученная, Вивиан поднялась с великолепной, под балдахином, кровати и прошла в ванную, чтобы умыться. Закрыв за собой дверь, она увидела Барта Кролла, сидевшего на краю ванны.
Это опять видение – как и столько раз прежде…
Ну, конечно же, это снова только плод ее воображения; она подавила крик, так как не хотела поднимать весь дом на ноги. К тому времени как до нее дошло, что он реален, Барт уже схватил ее, с силой сжал и затолкал ей в рот кляп.
– Лучше тебе было убраться с этим красавчиком‑англичанином, сука.
Он взял еще один шелковый галстук, украденный им из шкафа у Джефа, и связал ей руки. Потом нагнулся к самому ее лицу, вглядываясь в нее своими черными, горящими глазами, и усмехнулся:
– Так ты не поверила мне, когда я сказал, что тебе никогда не удастся сбежать от меня? Неужто, ты решила, что могла убить меня, а? Теперь ты мне заплатишь за это.
Вивиан хотелось бы умереть сразу, на месте. Он, выволок ее обратно в спальню, и вид кровати наполнил ее ужасом. Но у Барта другое было на уме, и Вивиан сначала даже обрадовалась отсрочке.
– У меня железное брюхо, – сказал он, указывая на рукоятку пистолета, торчавшую у него из‑за пояса, и сам расхохотался своему каламбуру. – Я пару дней провалялся, но потом все прошло, и единственное, чего мне хотелось, – это заставить тебя мучиться так же, как мучился я.
«Неужели ты не понимаешь, что и так уже это сделал?» – подумала она, но ничего не могла сказать, а ее жалобный взгляд был ему уже хорошо знаком.
– Так, посмотрим. – Он сделал вид, что задумался, почесывая свою заросшую щетиной щеку. – Чем бы таким, напугать тебя пострашнее?
Взгляд его жег ее насквозь.
– Как насчет того, чтобы пустить огонька? У тебя ведь, небось, сохранились еще кошмарные воспоминания о том пожаре, который унес твоих родственников?
Она стояла, вся дрожа, а Барт тем временем свернул цигарку, прикурив ее от изящной масляной лампы, которую Чарльз поставил на столике у кровати для аромата.
– Штука в том, – проворчал он, выпуская густой клуб дыма, – что я хочу не только расквитаться с тобой, но и насолить этим чистоплюям – твоим приятелям! С той минуты, как они поселились по соседству с моим ранчо, все у меня пошло наперекосяк. Думаешь, я не знаю, что это они подговорили тебя убить меня?
Он уже почти рычал, злобно затягиваясь.
– Я их терпеть не могу! По счастью, я все тут разнюхал, в этом доме, и знаю теперь, как лучше расквитаться со всеми. То‑то мы поджарим им пятки, Вив, только ты да я! То‑то позабавимся! Мы ведь с тобой любили повеселиться!
Он поперхнулся, закашлялся, ткнул цигарку в тумбочку красного дерева, потом взял с нее масляную лампу. Схватив Вивиан за тонкую талию, он потащил ее за собой.
– Пошли, сука!
Вивиан оцепенела, точно она опять была в их крытой дерном землянке в Вайоминге. Она послушно последовала за ним по нескончаемым коридорам, глядя перед собой невидящими глазами. «Это всего лишь смерть, – думала она. – Все это скоро кончится. Может быть, другим удастся спастись. Как хорошо, что комнаты Джефа находятся в нижнем этаже, а все остальные переехали в гостиницу. Слуги далеко, в своем флигеле. Джеф спасет Шелби…»
Рывком, распахнув дверь, Барт вытолкнул Вивиан на лестничную площадку. Внизу, под ними, был великолепный громадный холл; над головой у них тянулась огражденная перилами галерея, надвое делившая стены. Масляная лампа в руках у Барта бросала неровные оранжевые тени на деревянные резные панели и на фамильные портреты графов Сандхэрстских. – Похоже, тут все заполыхает, как пересохшая полынь в августе. – Ухмыляясь при свете масляной лампы, Барт сдернул с нее стекло. – Просто со смеху можно сдохнуть, верно, Вив?
После того как Джеф оставил Шелби у ее двери, она не сразу легла, решив сначала проверить, всели готово на завтра. Платье ее было восхитительно, сшитое из четырех разных видов нежнейших кружев. Фату ее будет придерживать небольшая изящная диадема, принадлежавшая седьмой графине Сандхэрстской. И наконец, Консуэло подарила ей чудесное парижское белье, чтобы Шелби надела его под свое свадебное платье. Осматривая свадебный наряд, она вдруг услышала звук отъезжающего автомобиля. «Кто бы это мог быть?» – подумала она. Подбежав к окну, Шелби отдернула занавески и смутно различила силуэт мужчины, по всей видимости, Чарльза Липтон‑Лайенза, выезжавшего на тарахтящей машине на длинную, залитую лунным светом подъездную аллею.
Она тотчас же встревожилась, из‑за Вив. Может быть, у них что‑то случилось? Может, ей нужно пойти пожелать ей спокойной ночи? Они могли бы в последний раз поболтать перед сном в постели, как они делали это каждую ночь, когда вместе жили в палатке.
Шелби, уже открыла было дверь, как вдруг призадумалась. Может быть, Вивиан уже спит. Ведь уже почти час ночи, и все они устали. Или же они с Чарльзом наслаждались друг с другом, и теперь она с упоением вспоминает об этих чудесных минутах.
«Не будь такой настырной!» – укорила себя Шелби. Но что это за запах? Без всякого сомнения, пахло дешевым, крепким табаком, и ее носик сморщился. В следующую секунду она уже поняла, что это Барт Кролл. Это казалось бессмысленным, но Шелби знала. Она выключила у себя свет и ждала, прислушиваясь. До нее долетели голоса. Дверь Вивиан распахнулась, и Шелби уловила слабый, кисловатый несвежий дух, явно исходивший от Барта.
О Господи, Вив, бедняжка! Слезы сострадания обожгли ей глаза, но плакать сейчас было некогда. Она застыла, глядя в приоткрытую дверь, как Кролл появился в коридоре с масляной лампой в одной руке, другой, волоча за собой Вивиан.
Шелби подождала, пока они не завернули за угол в конце коридора, потом наклонилась, шаря в темноте под кроватью. Под ней она хранила свое оружие из шоу «Дикий Запад». Это по большей части были ружья или короткие, с обрезанным стволом, винтовки; полковник Коди считал, что стрельба на дальние расстояния слишком опасна при таком скоплении народа. Однако у нее по‑прежнему был ее винчестер, с которым она тренировалась на ранчо. Сжав губы, она решительно зарядила винтовку и, сунув, запасные патроны в карман, выскользнула за дверь.
Имение Сандхэрст было настоящим лабиринтом из коридоров и переходов, но, к счастью, за Бартом Кроллом тянулся зловонный след, не дававший ей сбиться с пути. Она шла уже через последние комнаты для гостей, когда одна из дверей неожиданно распахнулась, и это так напугало Шелби, что она подумала – у нее разорвется сердце.
– Что, ради всего святого, вы здесь делаете? Что происходит?
Это была Эдит в своем роскошном, украшенном лентами и кружевом пеньюаре. Ее длинные, белые волосы, заплетенные в косы, спускались ей на грудь.
– Что‑то случилось, не так ли? Почему у вас в руках это ужасное ружье?
Шелби тотчас же толкнула ее обратно в комнату и закрыла дверь.
– Ради Бога, тише! Ваше вмешательство неуместно сейчас, ваша светлость! Здесь в замке находится человек, который всем нам желает зла. Вам нужно оставаться здесь и сидеть очень тихо, пока я… не избавлюсь от него.
– Но… это немыслимо! Вы не можете этого сделать! Нужно позвать Джеффри…
– Комнаты Джефа внизу. Этот мерзавец, пробрался в спальню Вивиан, которая рядом с моей, и держит ее заложницей. Джеф не может ни услышать нас, ни помочь, вам придется довериться мне.
Шелби снова приотворила дверь, потом обернулась к своей оторопевшей будущей свекрови:
– Вам придется признать: может быть, это не так уж и плохо, что я умею метко стрелять. Я сейчас лучше всех подхожу для этого, – пожалуй, даже лучше, чем Джеф.
Она не могла больше терять времени на пререкания с Эдит, а потому просто вышла и закрыла за собой дверь, жалея, что не может запереть вдовствующую герцогиню в ее комнате. Решимость и гнев все сильнее овладевали Шелби; она шла по запаху зловонной цигарки Кролла к небольшой дверце – она узнала в ней ту, через которую они с Джефом выходили с галереи над большим холлом.
Сердце ее сильно забилось. Сквозь тяжелую дверь до нее доносился надтреснутый голос Барта, без сомнения унижавшего и оскорблявшего ее милую, прекрасную Вивиан. Повернувшись, Шелби отыскала ближайшую лестницу и спустилась на первый этаж. Массивные двери в громадный холл были открыты; за ними она увидела отблески пламени от лампы, игравшего на деревянных, обшитых панелями стенах.
– Ну что, с чего начнем, а, Вив? – хрипло пробормотал Барт. – Может, прямо отсюда, с галереи?
Он дернул за галстук, стягивавший ее запястья, таща ее за собой вверх по ступеням. Глаза Вивиан были закрыты, а кляп заглушал ее плач.
На верхней ступеньке, к неописуемому ужасу Шелби, он поднес пламя лампы к перилам, огораживающим галерею. Огонь медленно занялся и начал распространяться, озаряя портреты Эндрю и Мишелин и их семьи.
– Ну как, нравится тебе огонек? – спросил, он Вив. – Помнишь ту ночь, когда погибли все твои близкие – как они кричали…
– Ну, все, мерзавец… – шепнула про себя Шелби. Прислонившись к косяку, она вскинула винтовку и прижала приклад к плечу. Однако в тот миг, когда она взвела курок, голова Барта дернулась. Он потянулся за своим пистолетом, озираясь в полумраке и всполохах пламени в поисках своего врага.
Сердце Шелби бешено колотилось. «Почему он ни секунды не стоит спокойно?» – в отчаянии подумала она. И тут он выстрелил, пуля чуть не задела ее.
Барт схватил Вивиан и приставил ей к голове пистолет.
– Бросай свою пушку и выходи, или я пристрелю ее! – прорычал он.
При виде своей плачущей подруги, с заткнутым ртом, связанной, дрожащей от ужаса, Шелби сразу позабыла о своем собственном страхе. Кролл не оставил ей выбора! Используя быстроту и сноровку, которую она с таким усердием вырабатывала и совершенствовала в Эрлс‑Корте, Шелби при свете пламени прицелилась ему в сердце, приготовившись выстрелить, несмотря на то что малейший промах мог ранить, а может быть, даже и убить ее лучшую подругу. Щелк! Ее пуля нашла свою цель, и он откачнулся назад, увлекая Вивиан за собою в огонь, лизавший пол галереи. – Горите вы, суки! – заорал Кролл. – Я не умру! Вивиан собралась с силами и вырвалась из его мертвой хватки. Она метнулась, вытянула свои связанные руки и с силой толкнула Кролла, так что он, проломив горящую балюстраду, полетел вниз.
– Скорее, Вив! Спускайся! – крикнула Шелби. К ее облегчению, подруга послушалась, и мгновение спустя они уже были вместе. Слезы их смешивались с сажей, когда Шелби развязала Вивиан и прижала ее к себе.
– Он больше не вернется. Он умер! Мы с тобой сделали это вместе, и он никогда больше никому не причинит зла.
Эхо от прогремевших выстрелов подняло на ноги весь дом, и в коридорах уже раздавались шаги. Еще минута – и все они будут здесь, помогая тушить огонь, пока он не распространился дальше. Но кто‑то уже стоял тут, молча, Эдит! – и все это разворачивалось у нее на глазах.
– Вот это да! – воскликнула вдовствующая герцогиня Эйлсбери. Она все еще прижимала ладони к ушам после оглушительного винтовочного выстрела. – Отличный номер!
Свадьбу отложили на пару дней, чтобы известить власти, убрать тело Барта Кролла, отчистить все после пожара и проветрить часовню шестнадцатого века, прилегавшую к большому холлу. Большинство гостей предупредили об отсрочке по телефону, а другие просто приехали заранее и терпеливо ждали.
Похоже было, однако, что настроение в имении Сандхэрст, скорее праздничное, чем трагическое. Барт Кролл, покушавшийся на их жизнь, был мертв, и Вивиан не придется больше нести в своей душе тяжкую ношу сознания, что она – убийца.
Словно облако открыло солнце. К тому же Шелби была теперь не только невестой, но и настоящей героиней. К своему собственному удивлению, Эдит не переставала рассказывать всем и каждому, кто только слушал ее, что Шелби спасла их жизнь, а также фамильное поместье их предков со всем его бесценным историческим наследием.
Утром в день свадьбы Мэнипенни помогал одеваться Джефу.
– Я уже говорил вам, ваша светлость, как я рад за вас обоих – за вас и за вашу невесту?
– А как же, говорил. – Джеф указал на пылинку на плече своей визитки.
– Теперь, когда у вас все в порядке и мне больше не нужно направлять вас на путь истинный, я подумываю об отдыхе.
Джеф, глядя на себя в зеркало, прикалывал белую розу на лацкан, но, услыхав это неожиданное заявление Мэнипенни, он так и застыл с ней в руках.
– Но что ты будешь делать?
– Могуя напомнить вам, что мне уже восемьдесят два года? Разве я не заслуживаю нескольких лет – или месяцев – покоя?
– Да, но я просто не могу себе представить тебя, Мэнипенни, сидящим в помещении для слуг, с закинутыми повыше ногами!
– По правде говоря… Я собираюсь вернуться в Коди, ваша светлость. Мне бы хотелось закончить мои дни, сидя на террасе ранчо «Саншайн».
Тревога и возмущение на лице Джефа смешались с завистью.
– Неужели, ты и правда собираешься так вот просто уехать и жить вдали от меня?
– Никто вам не мешает присоединиться ко мне, ваша светлость. И, должен вас заверить, я получил разрешение от будущей герцогини. Мы с нею долго обсуждали этот вопрос, и она полностью одобрила мое решение.
– Хм‑м‑м. – Джеф нахмурился. – Ну что ж, в таком случае счастливого пути!
Слуга отвернулся, тихонько улыбаясь про себя.
– Я благодарен вам за ваше искреннее, От всего сердца пожелание, ваша светлость. Я знаю, что нас обоих ждет большое счастье в будущем.
Джефа просто убивала мысль о том, как Бен, Тайтес, Мэнипенни и парни – все будут наслаждаться радостями на ранчо «Саншайн», тогда как он будет томиться на скачках в Аскоте.
– Знаешь что, старина, я вот думаю, не пересмотреть ли нам свои планы на медовый месяц во Франции.
– Полагаю, это вполне разумно, ваша светлость. Насколько я помню, Вайоминг просто великолепен в конце мая.
Герцог чуть‑чуть улыбнулся ему:
– Именно так, хитрец, ты этакий!
Комнаты Шелби наверху были полны женщин. Мэдди, Консуэло, Вивиан и даже Эдит – все оживленно переговаривались, пока Мэг Флосс помогала Шелби одеться. Весенний день был чудесный, и воздух напоен был любовью, и радостью, и ароматами сада, доносившимися сквозь отворенные окна.
Когда невеста была готова, Вивиан вложила ей в руки букет из белых роз, полевых лилий и сирени, а остальные женщины стояли вокруг, восхищаясь ее красотой.
– Как вы, наверно, волнуетесь – ведь вы вот‑вот станете герцогиней Эйлсбери! – вне себя от волнения воскликнула Мэг.
Улыбка Шелби казалась еще более сияющей, чем обычно, а ее серо‑голубые глаза искрились от радости.
– По правде говоря, моя единственная мечта – стать женою Джефа. И титул герцогини – это…
Эдит вся обратилась в слух, и Шелби поправилась на ходу:
– …просто чудесная дополнительная награда! Повернувшись к Консуэло, герцогине Мальборо, она протянула руку:
– Я непременно должна поблагодарить ее светлость за искреннюю и щедрую помощь… и дружбу, предложенную так великодушно. Для меня большая честь, что вы согласились сопровождать меня в церковь в этот день.
Темные глаза Консуэло потеплели.
– Это для меня большая честь участвовать в этом торжестве. Мэдди подошла, чтобы в последний раз ласково обнять дочь.
– Ты так хороша, что мне хочется плакать, – шепнула она. – Ну а теперь мы все пойдем в церковь. Пора.
Консуэло прошла вперед посмотреть, не приехал ли ее муж, но Вивиан задержалась, оставшись вместе с Шелби, радуясь, что еще несколько последних мгновений может побыть наедине со своей подругой.
– Ты выглядишь чудесно, – сказала ей Шелби, потом подкрутила один из локонов Вив, который слегка распустился. – Как ты себя чувствуешь? Лучше?
– Я все время помню о твоем совете – напоминать себе опять и опять, что Барт был плохой человек, и я нисколько не виновата в том, что произошло…
– И что Чарльз – это не Барт. Ты только оставайся с ним подольше, и – я уверена – ты начнешь распускаться, как одна из этих роз.
– Я уже начинаю. С меня как будто… тяжесть свалилась. Мысль о том, что я отравила и убила его, ужасным грузом лежала на моей совести, и потом – эти сны и те минуты, когда я видела его в Лондоне… – Она содрогнулась от воспоминаний. – Я и правда думала, что схожу с ума!
– Но этого не случилось. И все это в прошлом. Смотри, как все замечательно обернулось, Вив! Даже мать Джефа и та теперь запела по‑другому!
– Мы очень счастливы, правда?
– Без всякого сомнения.
– Чарльз был такой милый со мной в эти два дня. Он ужасно расстроился, что его не было здесь, и он не мог сам спасти меня. Он начинает понимать, что теперь для нас все переменилось к лучшему. Мои страхи исчезли. – Вивиан даже улыбнулась мечтательно, и в глазах ее засияла надежда. – Думаю, все теперь будет хорошо.
– Родная моя, я так счастлива!
Смеясь, они вытерли глаза одним носовым платочком, потом еще раз оглядели фату Шелби, и кремовое с бледно‑розовым платье Вивиан, и букет, и вышли наконец в коридор, где их поджидал Фокс.
– Вы только гляньте на мою озорницу! – Он с удивлением покачал головой: – Вот уж никогда бы не поверил, что из дьяволенка‑ковбоя в мохнатых меховых штанах ты можешь превратиться в герцогиню в бельгийских кружевах.
Шелби, сияя улыбкой, взяла его под руку:
– Секрет в том, что я всегда верила – я могу стать чем‑то, и ничто не казалось мне невозможным или недостижимым. Почему бы не попробовать достать все звезды сразу?
– И, правда, почему бы и нет? – Фокс поцеловал ее в щеку. – Ты готова идти к новобрачному?
– Ох, папочка, я бы бегом побежала в часовню, если бы было можно!
Снизу до Шелби донеслись звуки органной музыки Баха. Крепко держа отца под руку, она подождала, пока Вивиан поднимет ее шлейф, и с радостной надеждой шагнула вперед, к новой жизни.
ЭПИЛОГ
Выходим в открытое море!
Мы в райские кущи плывем!
Но я этой ночью вереск –
Лишь вереск в сердце твоем! Но я этой ночью вереск –
Лишь вереск в сердце твоем!
Эмили Дикинсон.
– Я Шелби, беру тебя, Джеффри…
Голос ее дрожал от волнения. Каждое слово свадебного обета было полно для Шелби особого значения, как будто эта освященная веками клятва создана была только для них двоих.
Часовня была залита золотистым светом, в котором таяли, растворялись и лица гостей, и голос священника, пока не остались только Шелби и Джеф и их великая, бесконечная любовь.
– Я надеваю тебе это кольцо и беру тебя в жены, – произнес Джеф, глядя ей прямо в глаза, так что по телу у нее пробежала дрожь. – Этим златом и серебром я одаряю тебя. Телом своим я боготворю тебя…
Часовня была наполнена цветами, казалось более чудесными, чем все сокровища Вестминстерского аббатства. Здесь были, едва тронутые розовым голубые дельфиниумы, и сказочные, вьющиеся побеги водосбора, и коралловые колокольчики, а пышные, волнистые лепестки тюльпанов перемешивались с напоенными солнцем желтыми нарциссами. Алтарь с великолепной небрежностью был весь усыпан цветами: сиренью, распустившимися розами, душистым горошком, маргаритками, васильками, наперстянкой, стефанотисами и королевскими лилиями. Длинная кремовая муаровая лента обвивала каждую скамью, а банты венчали сверкавшие, как драгоценные камни, лимонные цветы первоцвета. Все это создавало впечатление роскоши и простоты одновременно.
Шелби не могла наглядеться на Джефа – так красив он был в своей элегантной визитке и свободно повязанном, в серую полоску, галстуке, а он думал, что она просто восхитительна – сияющая и женственная. Все его предки, казалось, ласково улыбались, глядя на Шелби, в ее маленькой, изящной диадеме и нежных, почти прозрачных кружевах. Даже самые именитые гости выглядели довольными теперь, когда они своими глазами увидели американскую невесту Джефа.
– Отныне я объвляю вас мужем и женой, – звучно произнес викарий, и Шелби оказалась в крепких объятиях Джефа, почти теряя сознание от счастья.
– Мы можем теперь уйти? – прошептал он. – Вдвоем? Сердце ее отчаянно забилось.
– Мэг обещала украсить наш свадебный торт фиалками из цукатов. Я должна их увидеть, прежде чем ты…
– Лучше не говори этого в церкви.
Оба они широко улыбались, повернувшись к ожидавшим гостям. Звуки «Свадебной кантаты» Баха заполнили своды часовни, а солнечные лучи и бельгийские кружева шлейфом тянулись за Шелби.
– Сколько девушек ты соблазнил, заманивая в этот бассейн? – поддразнила Шелби Джефа, который раздевался в соседней комнате. Она полулежала в украшенной изразцовыми плитками мавританской ванне, вделанной в пол его немыслимо роскошной ванной комнаты. Джеф зажег бесчисленные свечи в медных подсвечниках, и они бросали на изразцы причудливые отсветы.
Он остановился в дверях; глаза его потемнели при виде ее чудесного тела, едва различимого под водой. Каштановые локоны Шелби, так тщательно уложенные для свадьбы, были теперь свободно заколоты кверху. Душистая вода доходила ей чуть выше сосков.
– Ты клевещешь на меня, – возразил Джеф. – Я наслаждался здесь не иначе, как в одиночестве, вплоть до сегодняшнего вечера… хотя в снах, или в мечтах я, может быть, и видел тебя здесь, рядом со мной.
– Я целый день думала, не снится ли нам все это… Может ли реальная жизнь быть такой… такой…
– Неважно. Для этого нет слов. Я понимаю, так как и сам уже ломал голову над этим, но безуспешно.
Джеф снял уже с себя все, кроме белой рубашки. Ему нравилось видеть, с каким восхищением смотрит Шелби на его стройные ноги, нравилось под ее взглядом отстегивать жесткий воротничок и манжеты, расстегивать пуговицы, медленно, одну за другой.
– Я думаю, не очень‑то прилично герцогине смотреть на обнаженных мужчин, – заметила она с притворной серьезностью.
Джеф подавил улыбку:
– Если ни одна из герцогинь, дававших тебе наставления, не упомянула об этом особо, тогда, по‑моему, здесь нет ничего страшного.
– Так, значит, можно?
– Да, но только при условии, что обнаженный мужчина – герцог, – добавил он. – Твой собственный герцог. А не Девонширский, или Мальборо, или Кумберлендский, понимаешь?
– Чудесно!
Лицо Шелби озарилось очаровательной улыбкой. Часы на камине в спальне пробили полночь, но она нисколько не устала. Казалось, волнение этого свадебного дня способно питать ее бесконечно, не давая ей сутками сомкнуть глаз.
– Мне кажется, все это – лишь моя фантазия.
– Не думай так.
В расстегнутой белой рубашке, так что ей видна была его мощная, мускулистая грудь, Джеф принес из спальни замороженную бутылку шампанского. Он откупорил ее, направив так, чтобы пробка полетела в бассейн. Шелби, рассмеявшись, плеснула по воде, пытаясь укрыться.
– Посмотрим, хватит ли здесь места для меня?
Ее румянец был виден даже в розоватом сиянии десятков свечей.
– Во мне все смешалось, – призналась она, принимая бокал шампанского от Джефа. – Я чувствую себя очень… взволнованной и смущаюсь так, будто мы никогда еще… не были вместе, вдвоем.
– Ну, это уже было давно. Кажется, целую вечность назад! С этими словами он скинул рубашку и встретил ее робкий, неуверенный взгляд.
– Ну что, я иду? Ты, не против?
Мгновение Шелби не могла произнести ни слова. Джеф был великолепен – все тот же гибкий, могучий золотой лев, каким он представлялся ей в ту далекую ночь на ранчо «Саншайн», когда – после их приключения с выкрадыванием скота – он поднял ее на руки в кухне и унес, чтобы научить всем таинствам настоящей любви…
Увидев выражение на ее лице, он больше не мог шутить. Джеф вошел к своей молодой жене в ванну, и его крепкие мускулы чуть расслабились, когда он погрузился в теплую воду.
– По‑моему, глоток шампанского тебе просто необходим, чтобы ты не волновалась так, перед своей первой брачной ночью, шалунишка!
Когда оба они уже держали высокие хрустальные фужеры с мерцающим золотистым напитком, Джеф тихо сказал:
– За лучший день в моей жизни и за будущее, которое обещает быть таким прекрасным! Я люблю тебя, Шелби, и сделаю все, чтобы ты была счастлива!
Скрытое значение его слов дошло до нее. Они чокнулись и выпили, и тотчас же маленькие шипучие пузырьки словно вскипели у нее в крови.
– Уф! Это, наверное, какое‑то особенное шампанское! Оно действует мгновенно!
– Тогда, может, лучше мне не наливать тебе больше. Я вовсе не хочу, чтобы ты напилась до бесчувствия.
Она крепче сжала ножку бокала и сделала еще глоток.
– Я тоже хочу сказать тост. За лучший день в моей жизни, который превратит ее в нашу жизнь! Я собираюсь стать очень хорошей герцогиней, чтобы тебе не пришлось больше ничем жертвовать ради моего счастья.
Они, молча, задумчиво, отпили из своих бокалов, и пальцы Джефа легонько коснулись ее груди под водой. Тело его тотчас же откликнулось на это прикосновение.
– Прежде чем мы устремимся вперед, к нашему… хм, великолепному финалу, я должен сказать тебе, что я решил – оба мы заслу<