Девочки в школе дружили со мной только ради скидок на платья и обувь. Вообще-то, за неделю до выпускного бала я внезапно стала самой популярной девочкой в школе, а потом услышала, как они шепчутся в примерочных «Бэлль Элль» о том, сколько сэкономили и какие скидки получили благодаря тому, что лгали мне в лицо, притворяясь моими подругами.
Мальчики меня побаивались, потому что я рассуждала как взрослая и сводила в уме аналитические таблицы, а не решала у доски школьные уравнения по алгебре.
Я никогда не оставалась одна, но всегда была одинока.
Если бы не Сейдж, я бы, наверное, уже сбежала. Но я не могла оставить ее и уж точно не могла оставить отца.
Я была им нужна.
Я была нужна всем.
Не успела я подумать об этом пушистом комочке, как она тут же появилась. Изящная, красивая кошка запрыгнула на мой стол, намеренно опрокинув полную скрепок коробочку из-под драже «Тик-Так». Затем для верности еще раз ударила ее лапой.
Всё напряжение дня и боль в спине от долгого сидения за столом мгновенно как рукой сняло.
— И тебе привет.
Сейдж мяукнула, недовольно прищурившись, словно не одобряла, что я снова засиделась на работе до темна.
С тех пор как папа мне ее подарил, она не отходила от меня ни на шаг. За исключением тех моментов, когда я отлучалась на занятия в школу, но, учитывая, что это время давно прошло, теперь эта кошка стала моей молчаливой серебристой тенью. Она сворачивалась у мня на шее живым шарфом и семенила за мной, когда я проводила совещания с мужчинами в трое старше меня. С мужчинами, которые в самом начале пытались сбить меня с толку и унизить, но вскоре поняли, что, несмотря на свой юный возраст, я знаю эту компанию лучше любого из них.
|
|
«Бэлль Элль» была моей матерью, лучшей подругой и бойфрендом.
Она была всем моим миром.
Сняв очки для чтения, которые стала носить после того, как часами пялилась в ноутбук, я схватила Сейдж и притянула ее к себе на колени.
Она потёрлась мордочкой о мою грудь и громко замурлыкала. Я поцеловала Сейдж в голову, уткнувшись носом в ее шерстку. Ее мех был нежным, как лунный свет; а мурлыканье — единственное, что помогало мне избавиться от постоянного чувства тоски и тревоги.
— Ты ведь знаешь, что я чувствую?
Сейдж замурлыкала еще громче.
— Я ужасный человек, если кажусь себе загнанной в угол?
Кошка фыркнула.
— Я делаю все, о чем меня просят. Безропотно беру на себя все больше и больше обязательств. Я люблю отца каждой частичкой своего существа. Я всю жизнь положила на то, чтобы он мной гордился. Я богата, знаю себе цену и то, что мне никогда не придется ни о чем просить, — я еще сильнее зарылась в кошачью шерстку, изо всех сил сдерживая непрошенный поток жалости к себе. — Так почему же я чувствую себя такой потерянной, Сейдж? Почему я не могу избавиться от мысли, что мир не ограничивается одной работой?
Кошка мяукнула, спрыгнула с моих рук на стол и прошлась по клавиатуре, заполнив буквами мои таблицы с цифрами. Я попыталась разозлиться, прикрикнуть на Сейдж, потому что из-за нее мне теперь придется минут десять удалять ее писанину и перепроверять правильность введенных мною цифр.
Но не смогла.
Потому что работа стала моей жизнью, а жизнь — работой. Мне некуда было идти, не с кем встречаться — ничто не требовало моего внимания, кроме «Бэлль Элль».
|
|
— Может, в этом моя проблема?
Сейдж взмахнула хвостом.
— Может, мне нужно для разнообразия забыть о работе и заняться чем-то совершенно другим.
Встав, я подошла к большим панорамным окнам и посмотрела на раскинувшийся за ними Нью-Йорк. Под уличными фонарями, словно причудливые насекомые, появлялись и исчезали мерцающие огни, машины и пешеходы. Какие-то из них были большими, какие-то маленькими — но все они куда-то двигались, к чему-то стремились.
Каково это — жить такой жизнью, как они? Носить джинсы (боже) и есть купленную у уличного торговца еду (о, нет)? Быть самой по себе, а не под присмотром водителя и телохранителя.
«Разве я не заслуживаю узнать другие стороны жизни, прежде чем от всего отказаться?»
Сегодня мне исполнилось девятнадцать.
Я была достаточно взрослой, чтобы заниматься сексом, но не настолько, чтобы пить. Достаточно взрослой, чтобы управлять миллиардной компанией, но не настолько, чтобы в одиночку бродить по городу, сулящему приключения.
Я коснулась пальцами шеи, сжав прекрасное ожерелье с сапфировой звездой, которое сегодня утром подарил мне отец. У нас обоих было мало времени, но он все же отослал повара, и мы вместе приготовили тесто и сделали нечто похожее на черничные оладьи, а затем он подарил мне этот подарок.
Это было чудесное утро, и я от души наслаждалась его обществом, блинчиками и ожерельем, но не могла избавиться от чувства, что чего-то не хватает.
Конечно, мне не хватало мамы.
Но и чего-то еще.
Кого-то еще... друга, но на двух ногах, а не на четырех.
Через час мы с папой отправились на работу и затерялись в шестеренках своей требовательной владычицы.
|
|
Я понятия не имела, работает ли он еще в своем кабинете, и узнает ли, если его дочь вдруг улизнет и на один вечер притворится девушкой из другой жизни.
«Подождите...что?»
Эта мысль возникла словно из ниоткуда. Идея предать отца и сбежать без его ведома казалась мне ужасной, отвратительной. Но...так соблазнительно волнующей.
«Ты можешь это сделать...всего на один вечер».
«Сделать что?»
Я снова взглянула на запруженную людьми улицу, и мне в пальцы впились пять концов сапфировой звезды.
Стать одной из них.
Пожить их жизнью.
Сходить туда, куда ходят они.
Обрести свободу.
По мере того, как у меня в мыслях формировалась эта идея, сердце так и норовило выскочить из груди.
Завтра я снова посвящу весь день «Бэлль Элль». Но сегодня? Сегодня мой девятнадцатый День рождения, а я так и не сделала себе подарок.
Может, пришло время?
Наберусь ли я храбрости покинуть знакомый мне мир, чтобы попробовать то, чего у меня никогда не будет?
Смогу ли отыскать то, что не знаю, как найти?
Сейдж потерлась о мою лодыжку, одобрительно боднув меня головой. Ну или, по крайней мере, я восприняла это как одобрение, потому что внезапно уже не могла представить иного завершения этого дня.
Тюремные ворота, за которыми я прожила всю жизнь, с мерзким скрипом и неодобрительным стоном, распахивались все шире. У меня оставалось всего несколько часов до того, как часы пробьют двенадцать, и магия моего Дня рождения рассеется.
«Сейчас или никогда».
Сегодня вечером я отдамся своим желаниям и впервые познаю вкус свободы.
А завтра оставлю детские сожаления и снова надену корону императрицы «Бэль Элль».
Глава третья
Моей первой остановкой был торговый центр «Бэлль Элль».
Будучи крупнейшим магазином нашей сети, торговый центр занимал несколько этажей небоскреба. Мы продавали все, от самой современной техники до детских игрушек и еще много чего, а я знала здесь каждый закуток. Почти всю свою жизнь, я помогала с дизайном витрин и решала проблемы с ассортиментом.
Но не сегодня.
Сегодня вечером я пришла сюда по другому поводу.
Спустившись на лифте, я достала ключ-карту и ввела свой пароль, чтобы отключить сигнализацию. Для посетителей магазин закрылся час назад, поэтому меня встретил притихший мир хлопка и шелка.
В своих красных туфлях на высоких шпильках я промчалась мимо брючных костюмов и нарядов высокой моды прямо в отдел для подростков. Подписав пересмотренное завещание отца, — и даже до этого — я одевалась как женщина. Я никогда не носила футболок с модным принтом или ненормативной лексикой, как дети в моей школе. Я никогда не носила ничего, что стоило бы меньше четырехсот долларов.
Нужно это изменить.
Просматривая полки с расшитыми стразами джинсами и декольтированными топами, я поймала себя на том, что не выбираю себе наряд, а критически оцениваю витрину и расположение манекенов.
Прекрати.
Сейчас ты клиент, а не босс.
С усилием выдохнув и расслабив плечи, я остановилась возле стеллажа с уцененными джинсами. Я схватила лежащие сверху брюки и встряхнула. Это были узкие потертые светло-голубые джинсы с серебряной вышивкой на карманах.
Я изо всех сил старалась не вспоминать стоимость их оптовой закупки из Тайваня. Не думать о том, как в начале прошлого года делала заказ на этот сезон. О том, что даже на распродажах мы все равно получаем прибыль, потому что именно так и работает бизнес. Сначала цена высокая, затем медленно снижается, пока товар совсем не исчезнет со склада, коэффициент доходности уменьшается, но мы все равно в плюсе.
Фу, прекрати.
Сегодня ты не богатая наследница. Ты просто Элль. Девятнадцатилетняя девчонка, готовая нарушить все правила и сбежать.
Что скажет мой водитель Дэвид, когда я не позвоню ему через несколько часов и не попрошу отвезти меня домой? Что скажет папа, если я сегодня так повеселюсь, что не вернусь домой до рассвета?
Не все ли равно?
Тебе необходимо сделать это для себя.
Ты уже взрослая.
Цепляясь за эти мысли, я взяла джинсы, стащила со стоящей рядом вешалки кремово-черный топ с открытыми плечами, прихватила со стеллажа с новым поступлением черный кружевной шарф и перешла в отдел обуви.
Если уж я собралась до полуночи гулять по Нью-Йорку, мне нужна удобная обувь.
Мои туфли с ярко-красными подошвами точно не подойдут.
Окинув взглядом стойку с недавно заказанными кроссовками, я остановила свой выбор на белых с золотисто-розовой отделкой — такое недопустимо носить номинальному руководителю миллиардной компании.
Сколько себя помню, я всегда носила обувь на каблуках. Единственная разница заключалась в их высоте: в детстве они были пониже, а сейчас превратились в высокие острые шпильки.
Притащив свой новый гардероб в одну из раздевалок, я снова поймала себя на том, что критически оцениваю замки на дверцах и искажение в зеркалах из второсортного стекла. Ни в одном аспекте нашей работы не должно быть изъянов.
Я взяла себе на заметку, чтобы при следующем ремонте в этом отделе заменили все зеркала.
Сняв с себя юбку-карандаш и черную блузку, я стянула чулки и, взглянув на свое нижнее белье, нахмурилась. Мою грудь второго размера облегал черный бюстгальтер, но это не слишком, если лямки будут выглядывать из-под топа с открытыми плечами?
Я никогда не одевалась подобным образом, хотя и ходила на бесчисленные модные показы и собственноручно отбирала то, что будет «последним писком» в следующем сезоне.
«Забей на это и не тяни время».
Надев узкие джинсы, я натянула через голову топ и намотала вокруг шеи кружевной шарф. Я постаралась, чтобы он свободно свисал, прикрывая сверкающее на моей коже ожерелье с сапфировой звездой.
«Уфф, нет».
Я сдернула шарф и снова повесила его на дверь.
В этом не было необходимости.
Я коснулась сапфировой звезды. Если бы отец узнал, как я несчастна после всего, что он мне дал, это бы его убило. При всем моем внешнем благополучии, я никак не могла объяснить внутреннюю пустоту. И я никогда бы не призналась, что слышала, как на днях он обсуждал со Стивом мою личную жизнь. Не пора ли представить меня самым завидным холостякам Нью-Йорка, чтобы найти незаменимого партнера в управлении «Бэлль Элль»?
Я поежилась, переобуваясь в белые кроссовки. Одно дело посвятить свою жизнь компании, которой я и так всегда владела. Но вступить в брак с человеком, который никогда меня не поймет, это совершенно другое.
Рядом послышалось мяуканье, и под дверью раздевалки мелькнула полоска серого меха — ко мне пробралась Сейдж.
Я нахмурилась.
— Что ты здесь делаешь?
Я уже пожалела, что научила ее прыгать и нажимать кнопки лифта. Она была похожа на Гудини с ее способностью выслеживать меня повсюду, не важно, на встрече я или у себя в кабинете.
— Ты ведь знаешь, что тебе нельзя заходить в магазин.
Сейдж взмахнула хвостом и запрыгнула на табурет, где я оставила юбку. Затем снова мяукнула и лизнула лапу.
— И еще ты знаешь, что сегодня не сможешь со мной пойти, верно?
Кошка вскинула голову так, словно я произнесла какое-то ужасное проклятие. Она растопырила лапу и лизнула между коготками, словно бросая мне вызов, рискну ли я снова произнести такое богохульство.
Я проигнорировала это проявление кошачьего раздражения, столкнув ее с моей юбки.
— Сейдж, ты меня слышала. Не прикидывайся, будто это не так.
Собрав одежду, я в последний раз посмотрела в зеркало и решила, что выгляжу вполне по молодежному и уж точно не похожа на важную шишку «Бэлль Элль».
— Хорошо, — кивнула я, взбивая свои светлые волосы, ниспадающие по спине до самой талии.
Папа постоянно ныл, чтобы я их подстригла, но это было моим единственным капризом. Длина была очень непрактичной, в большинстве случаев я их не укладывала, и они высыхали естественными волнами. Единственная неидеальная черта в совершенном облике генерального директора.
Вернувшись в магазин, я схватила из-под одной из многочисленных касс хозяйственную сумку и засунула туда свою дорогую одежду. Аккуратно сложив сумку, я спрятала ее в шкафчик под кассой, где лежали папки со списками задач и контрольными таблицами.
Еще немного и можно будет идти.
«Мне нужна куртка, если вдруг замерзну, и немного наличных».
Свою сумочку я оставила в кабинете. Хотя, по сути, это ничего не меняло.
У меня все равно не было наличных. Если я чего-то хотела, мне это покупали. У меня была только кредитная карта для непредвиденных случаев (правда, я никогда ею не пользовалась), и мой идентификационный бейдж для доступа в закрытые части здания.
Сейдж вышла со мной из раздевалки. Глядя, как она идет по проходу, я обратила внимание на небольшой столик, на котором были выставлены обалденные кошельки. Учитывая, что я уже украла джинсы, топ и туфли, мне показалось, что пропажа кошелька погоды не сделает.
И, черт возьми, здесь я могла взять немного налички, поскольку сегодня вечером никто мне ничего покупать не будет.
С помощью прикрепленного к моему бейджу универсального ключа, я открыла кассовый аппарат и заглянула внутрь. Крупных купюр не было, одна мелочь для размена на следующий рабочий день. Остальная часть дневной выручки уже была подсчитана и сложена в плотные пачки у нас в сейфе для отправки в банк.
«Неважно».
Триста долларов двадцатками — это как раз то, что надо.
Взяв пачку, я быстро написала на почтовом конверте: «Ноэль Чарлстон позаимствовала 300 долларов мелкой наличностью. Чтобы возместить расходы на дневные операции, пожалуйста, свяжитесь с ее помощницей Флёр Хеммингс по добавочному номеру 4456».
Я положила конверт туда, где лежали купюры (чтобы из-за пропажи денег никто не попал в неприятности), закрыла кассу и направилась к витрине с кошельками. Выбрав черный кошелек с нарисованным на нем черепом, я засунула в него деньги. Гнетущее меня одиночество и странная потерянность медленно уходили, уступая место страху и возбуждению.
Я показала Сейдж кошелек с черепом.
— Видишь, при желании я тоже могу быть бунтаркой.
Кошка облизалась, пошевелив усами.
Обойдя ее, я остановилась на последнем пункте своего списка.
Я никогда не носила ничего дешевле тысячедолларовых кашемировых пальто. Однако сегодня вечером я надену...
Я постучала пальцами, обдумывая свой выбор.
«Сегодня я надену черную кожаную куртку за 19,99 долларов».
Сняв её с вешалки, я провела рукой по дешевому материалу. Мне всегда хотелось примерить что-нибудь подобное. Когда я надела эту куртку, меня охватили два чувства: ужас и внезапное желание вернуть всю одежду на место, и нетерпение от готовности поскорее начать свое путешествие по Большому Яблоку.
Меня охватил страх.
И дикое волнение.
Я так устала вечно прятаться от внешнего мира и быть хорошей только в одном.
«Пришло время это изменить».
— С Днем рожденья меня, — я сунула кошелек в карман куртки, подняла с пола Сейдж и легонько потерлась носом о ее носик. — Я тебя люблю, но со мной ты не пойдешь.
Она насупилась.
— Не смотри на меня так. Я скоро вернусь.
Кошка печально мяукнула.
У меня сжалось сердце, но я сделала над собой усилие и направилась к лифтам. Ходить в кроссовках оказалось гораздо легче и удобнее, чем в туфлях на высоких каблуках.
«Неудивительно, что люди предпочитают их, а не модные шпильки».
— Прости, Сейдж, это всего на одну ночь, — крепко держа ее одной рукой, я вызвала два лифта.
Один вверх, другой вниз.
В первый я посадила Сейдж. Одарив ее улыбкой, я нажала на кнопку верхнего этажа, на котором располагался мой кабинет.
— Поезжай обратно. Свернись клубочком в своей лежанке. Ты даже не заметишь моего отсутствия.
Кошка снова мяукнула, и двери медленно закрылись.
— Не смотри на меня так, — прошептала я. — Это слишком больно.
Когда лифт уехал, я обхватила себя руками и меня захлестнуло чувство страха и полного одиночества.
«Зачем я это делаю?»
Мне следует выбросить это из головы и поехать домой.
Но тут рядом со звоном открылись двери другого лифта и застыли в ожидании, когда же я наберусь храбрости и решусь сбежать на ночь от «Бэлль Элль».
Со страхом и нерешительностью я шагнула в лифт, готовая вот-вот стать кем-то другим.
Кем-то свободным.
Глава четвертая
Все казалось другим.
Все и было другим.
Воздух стал насыщеннее. Шум уличного движения — громче. Ветер — прохладнее. Даже ощущение от надетой куртки и удобных кроссовок словно усилилось.
Я впервые за девятнадцать лет предстала перед миром без дорогого наряда и ограничивающих меня правил.
Я глубоко вдохнула и тут же закашлялась, когда проехавшее мимо такси обдало меня парами выхлопных газов. После отфильтрованного воздуха здания «Бэлль Элль» это першение в горле было настолько непривычным, что я скорее усмехнулась, чем поморщилась.
Деньги в кошельке так и просили, чтобы их потратили, а лежащий у меня в кармане пропуск напоминая мне, кто я на самом деле и, как безответственно себя веду.
У меня не было телефона, чтобы папа мог мне позвонить. Никакого средства связи или возможности позвать на помощь, если я вдруг заблужусь или попаду в беду.
Я была готова подвергнуться риску, лишь бы хоть немного пожить, почувствовать вкус иной жизни.
Я бы солгала, сказав, что от этого не захватывало дух, но и страх тоже накатывал.
Первые несколько шагов от «Бэлль Элль» причиняли физическую боль. От мысли, как разочаруется во мне отец, у меня так мучительно сжималось сердце, что не спасало даже волнение перед чем-то новым и неизведанным.
Несколько раз я меняла свое решение и чуть не вернулась назад. Я остановилась и оглянулась на огромное, массивное здание, в котором находился торговый центр.
Но потом я напомнила себе, что если не сделаю этого сейчас, то уже никогда не узнаю, каково это — быть обычным человеком. Поэтому я смирилась, развернулась и медленно, шаг за шагом направилась в империю центральной части Нью-Йорка.
На меня натыкались незнакомые люди, туристы просили их сфотографировать, а уличные торговцы громко расхваливали свои товары.
Сенсорная перегрузка постепенно размывала мое чувство вины за то, что я сбежала, и приковывала внимание к каждой мелочи.
Я несколько часов шла пешком.
Смотрела.
Дышала.
В кои-то веки я не управляла своей жизнью и полностью положилась на судьбу. Я понятия не имела, куда иду и как буду возвращаться, но шагала куда глаза глядят, потому что у меня были деньги на такси, которое, в случае чего, отвезет меня домой. Адрес свой я знала — меня не настолько изолировали от внешнего мира. Я вполне могла идти куда захочу, а в конце своего путешествия запрыгнуть в такси и вернуться к своему прежнему существованию. И тайне, которую буду хранить вечно.
В какой-то момент я, видимо, пропустила поворот и вернулась обратно, поэтому, попав на Таймс-сквер, вместо того, чтобы повернуть налево, я свернула направо и продолжила свою экскурсию по городу.
Мигающие рекламные щиты пытались убедить меня в том, что мне необходимы новейшие модели Джипа и Хаммера. Голливудские звезды и старлетки светились на светодиодных дисплеях в трейлерах предстоящих фильмов.
Мадам Тюссо манила навечно застывшим в воске волшебством, а музей Рипли «Хотите верьте, хотите нет!» обещал показать мне такое, чего не увидишь в обычной жизни. (Музей “Ripley’s Believe It or Not!”, или “Хотите верьте, хотите нет!” в Нью-Йорке — один из музеев принадлежащих империи развлечений Ripley Entertainment, включающей более 30 музеев по всему миру — Прим. пер.)
Проходя мимо сувенирной лавки, я увидела множество декоративных часов в форме статуи Свободы.
Десять вечера.
В обычный день к этому времени я была бы уже дома, как раз после беговой дорожки и душа. Ответив на несколько последних электронных писем, я забралась бы в постель и читала какой-нибудь новый роман, пока у меня не слиплись бы глаза и не выпала из рук читалка.
Но только не сегодня.
Сегодня вечером прохожие либо улыбались мне, либо кричали — это зависело от того, просили они меня о чем-то или просто хотели, чтобы я убралась с дороги. Я шла либо слишком быстро, либо слишком медленно, не в состоянии попасть в ритм разношерстной толпы, в которую пыталась влиться. В куртке мне стало жарко, а от переполненных потными людьми улиц у меня началась клаустрофобия. Ноги ныли от ходьбы, а в животе урчало от голода.
Но ничто не могло умалить того, каким освобождающим и внушающим благоговейный трепет казалось мне всё вокруг.
Завернув за угол, я заметила передвижную закусочную, предлагающую лучшую мексиканскую кухню по эту сторону границы. Разве одним из пунктов моего списка не была уличная еда?
«Это может закончится отравлением».
Да, возможно. Но пищевое отравление станет еще одним приключением, которого меня всегда лишали. Вытащив из кармана кошелек, я встала в очередь и стала ждать. Добравшись до окошка, я вытянула шею и увидела парня в засаленном фартуке.
— Чего желаете? — он жевал жвачку, нетерпеливо вертя в пальцах карандаш.
Я прищурилась, глядя на висящее у него за спиной меню.
— Хм, а что Вы посоветуете?
Парень усмехнулся.
— Посоветую? Леди, по-вашему у меня есть время с Вами трепаться? — сказал он и указал карандашом на толпившихся позади меня людей. — Поторопитесь. Люди платят мне за то, что я их кормлю.
Я открыла кошелек и вытащила двадцатку.
— Мне что-нибудь куриное, — я протянула ему деньги. — О, и не острое. Не люблю специи.
— Ясно, — фыркнул он. — Пресная курица. Скучный заказ для скучной девчонки.
Я напряглась.
— Простите, что?
Парень оглядел меня с ног до головы.
— Уматывай, принцесса. Твой заказ будет готов через пять минут. Возьмешь из окна с той стороны грузовика, — он бросил мне грязную десятидолларовую банкноту. — Вот твоя сдача.
Я сжала в пальцах деньги, чувствуя, как удушающей волной меня захлестывает обида и раздражение. Со мной никогда так не разговаривали. Не смели.
Еще больше разозлил меня тот факт, что он назвал меня скучной, и я с этим согласилась. Я скомкала деньги и швырнула ему.
— Знаете, что? Добавьте к этому заказу еще и говядину. И поострее.
Затем отошла к окошку выдачи, прежде чем он успеет снова чем-нибудь меня оскорбить.
Глава пятая
С говядиной я явно погорячилась.
Взяв свой заказ, я направилась к Таймс-сквер, где для гуляющих прохожих было расставлено несколько столов и стульев. Стол был грязным, стул шатался, но я никогда еще не ела с таким азартом и увлечением.
Я открыла завернутый в фольгу буррито и вдохнула его аромат. Решив доказать, что парень в засаленном фартуке ошибался, я откусила кусок говядины, прожевала его и ухмыльнулась.
«Не так уж и ужасно».
Потом начало жечь.
У меня дико защипал язык.
Мексиканская еда обжигала мне внутренности. Все быстрее и горячее, пока полностью не согнала с моего лица ухмылку, и я не принялась судорожно хрипеть и задыхаться.
Воды!
О, Боже, срочно воды.
У меня из глаз хлынули слезы, я схватила оба буррито и, покинув свой экспроприированный столик, побежала к магазину, мигающему рекламными щитами с изображениями ледяной воды и бутылок колы.
Ворвавшись внутрь, я рывком открыла холодильник и, вытащив бутылку воды, сорвала с нее крышку. Затем тут же ее осушила. И все равно язык и губы жгло огнем.
Задыхаясь, я схватила шоколадное молоко.
Немного помучившись с крышкой, я, наконец, его открыла и сделала несколько жадных глотков. Жирное молоко немного уменьшило жжение. Я вздохнула с облегчением.
— Надеюсь, ты за это заплатишь, — приподняла бровь продавщица с розовыми волосами.
Вытерев губы тыльной стороной ладони (чего в своей обычной жизни никогда бы не сделала), я кивнула и, удерживая свои почти нетронутые буррито, взяла еще одну бутылку воды.
— Да, извините. Я не ожидала, что еда такая острая.
Девушка усмехнулась.
— О, черт, ты разозлила Пита?
— Пита?
Я поставила две бутылки с водой (одну полную, другую пустую) и недопитое шоколадное молоко на транспортерную ленту.
Продавщица провела их через сканер, пробив покупку.
— Да, парень, который владеет передвижной мексиканской закусочной, — хихикнула девушка. — Он делает офигенное тако, но с острым соусом явно перебарщивает.
Я провела языком по все еще саднящим губам.
— Я вроде как сама напросилась, — пожав плечами, улыбнулась я. — Я редко выхожу в город. Меня не предупредили, что не стоит злить работников общепита.
Продавщица упаковала мои покупки.
— Да, это всем известно. В особенности уличных королей.
Я порылась в кошельке и вытащила двадцатку. Девушка открыла кассу и протянула мне сдачу. От того, что она говорила со мной без напряжения или беспокойства, я немного расслабилась.
Я привыкла разговаривать с женщинами исключительно как начальник с подчиненными. Все боялись, что я их уволю, а потому в моем присутствии никто не шутил и не решался ничего мне советовать. А те, что пытались со мной подружиться, делали это только ради поощрения или продвижения по службе.
Я чувствовала фальшь, как гнилое яблоко.
Мы снова улыбнулись друг другу и между нами повисла неловкая пауза. Я не знала, как закончить дружескую беседу или хотя бы уйти после покупки.
К счастью, продавщица спасла меня от позора.
— Что ж, хорошего вечера. И больше никого не зли, ясно?
Я кивнула.
— Ясно. Спасибо за помощь.
— Нет проблем, — она помахала мне рукой, а затем вышла из-за кассы и продолжила заполнять полку чипсами.
Проверив, со мной ли мои буррито и бесценные жидкости, без которых мне не одолеть огнедышащего дракона мести Пита, я вышла из магазина и снова устремилась в сумасшедший мир покупателей и туристов.
Я пробралась сквозь толпу, намереваясь сесть обратно и попробовать нежное куриное буррито, но обнаружила, что мой стол уже занят семьей с тремя маленькими детьми, которые моргали остекленевшими от усталости глазами в свете ярких неоновых ламп.
Все остальные столики были заняты.
Ну, ладно.
Мне все равно. Я могу есть и на ходу.
Внезапно до меня донесся чей-то смех. Я оглянулась — через пару столиков от меня сидели четыре девочки-подростка. Я уже хотела было посмеяться вместе с ними, но тут увидела причину их веселья и пришла в ужас.
Они насмехались и хихикали над бездомным стариком, собирающим в мусорный мешок алюминиевые банки.
Мне стало больно за него и за его бедственное положение. Он в полной мере осознавал летящие в его сторону шуточки и шепотки, поэтому, догоняя унесенную порывом ветра банку, изо всех сил старался не обращать внимания на девушек.
Всю свою жизнь мне было чуждо понятие бездомности. Я родилась в роли, гарантирующей мне безбедное существование в тепле и сытости. Мне было так много дано, и что я сделала? Сбежала на всю ночь, как неблагодарный подросток.
«О чем я только думала?»
Мной овладел стыд. Я не могла смотреть на взятую из «Бэлль Элль» одежду и на еду, купленную на украденные из кассы деньги. Я имела полное право воспользоваться этими вещами, но почему-то казалась себе воровкой, нарушившей доверие отца.
Из дырявого мешка бродяги выкатилась банка, и девчонки засмеялись пуще прежнего.
Из-за такой тупости и отсутствия элементарного сострадания у меня возникло желание их треснуть. Мне стало стыдно за то, что когда-то я хотела стать обычной девчонкой, а не тем, кем являюсь на самом деле: умной молодой женщиной, которая никогда не будет стоять и молча смотреть, как над кем-то насмехаются.