«Это бесполезно».
Уровень молочной кислоты в мышцах стал зашкаливать, и я уже не бежала, а скорее хромала. У незнакомца не оставалось выбора, кроме как либо меня отпустить, либо притормозить. Мне не хотелось, чтобы он уходил, но также не хотелось впутывать его в неприятности.
— Давай, — задыхаясь, проговорила я. — Беги. Я догоню.
Моя ложь его не впечатлила, он нахмурился.
— Ты меня не догонишь. Тебя отведут в участок, — парень на ходу ударил кулаком по молодому деревцу. — Черт! Это просто пи*дец какой-то!
У него на лбу поблескивал пот, за спиной развевался черный капюшон. Стук раздающихся по асфальту шагов вторил нашему прерывистому дыханию.
Парень не боялся выволочки. Его бесило то, что его могут поймать. Я не сомневалась, что мы не первые, кто перелез через ограду и на какое-то время тут уединился. Он напрасно думал, что нас арестуют...верно?
Но для него это значило нечто большее. Какой бы образ жизни ни вел этот парень, он был опасным. Я не знала, что с ним произошло, и все же сейчас он тащил меня за собой, черпая силы из съеденной половинки шоколадного батончика.
Я не могла допустить, чтобы его поймали. Особенно теперь, когда только мешала, а он пытался совершить хороший поступок, защищая меня. Уже второй раз.
«Мы с ним толком даже не знакомы, но он чувствует за меня ответственность».
У меня встрепенулось сердце, изо всех сил пытаясь вытеснить из мышц молочную кислоту и дать живительную кровь моим онемевшим ногам. Но я выдохлась. Ничего не оставалось, как остановиться и принять наказание.
— Слушай! — я снова попыталась выдернуть из его пальцев свою ладонь и уперлась ногами в землю. — Ты иди. Я тебя торможу.
— Заткнись. Просто доверься мне, — незнакомец не оглянулся и не выпустил мою руку. — Беги!
Если дело дойдет до ареста, у меня имелись деньги на адвокатов. А у него, скорее всего, нет. Я никогда не прощу себе того, что из-за меня он лишился свободы.
— Нет! Просто отпусти меня!
Оглянувшись, незнакомец увидел догоняющих нас полицейских. В его взгляде мелькнула уверенность, и, резко сменив направление, он потащил меня с дорожки в кусты.
Мы влетели в заросли веток и листьев. Мир превратился в вечнозеленый лабиринт. Но потом парень прислонил меня спиной к дереву, прижался ко мне всем телом и поцеловал так чертовски сильно и иступляюще глубоко, что я задохнулась от бега и поцелуев, и от запретной страсти, проникающей прямо в душу.
Почувствовав, как язык незнакомца касается моего, сплетаясь и облизывая, ловя каждый мой вздох, я подняла руки и сжала его толстовку.
Отстранившись, он прислонился лбом к моему лбу, и суровое выражение его лица сменилось лукавой улыбкой.
— Я тебя не отпущу. Я только тебя нашел.
В его карих глазах светилась нежность, которую я не видела ни у кого, кроме своей семьи.
У меня задрожали колени.
— Ты меня даже не знаешь.
Он коснулся моих губ легким поцелуем.
— Мне и не нужно тебя знать. Я тебя чувствую.
Его рука медленно скользнула по моему телу, пользуясь правом, которым я наделила его в момент безумия, охватившего нас на бейсбольном поле.
Не отводя взгляда, он обхватил мою грудь, проводя большим пальцем по чувствительной плоти.
Я приоткрыла рот и застонала от усилившегося желания.
Незнакомец снова меня поцеловал, глотая мои крики, прижимаясь ко мне бедрами.
— Я чувствую тебя так, — он нежно сжал мою грудь. — И вот так.
Он толкнул меня бедрами.
— Но лучше всего я чувствую тебя вот этим, — его ладонь скользнула от моей груди к сердцу, надавив на быстро пульсирующую мышцу. — Меня не волнует, что я тебя не знаю. Я знаю достаточно.
Я не нашла, что ответить.
Этого просто не могло быть.
Как так вышло, что мой вечер начался с ограбления в переулке и кончился поцелуями в кустах? Как я из одинокого трудоголика превратилась в девушку, влюбившуюся в незнакомого человека? В человека, чья жизнь кардинально отличалась от моей, даже в мелочах. Богатство и бедность. Покой и опасность.
— Пойдем ко мне домой.
Если бы я была старше и имела собственную квартиру, то это приглашение попахивало бы сексом. Но мне было всего девятнадцать и жила я не одна. Моя потребность в том, чтобы увести его с собой, касалась не только меня, но и его. Мне хотелось его защитить, дать ему приют — шанс лучшей жизни, чем была у него до сих пор.
Незнакомец усмехнулся, коснувшись губами моих губ. Намеренно проигнорировав мое приглашение, он пробормотал:
— Ты недавно спрашивала разозлило бы меня, если бы это ожерелье подарил тебе твой парень.
Я напряглась, а затем растаяла, почувствовав, как он скользнул языком по моему языку.
— Ответ — «да». Меня бы это капец как разозлило.
У меня пылало лицо. Губы покалывало. Я не смогла сдержать глупой улыбки.
— Это подарок моего отца.
Вскинув руку, он привлек мое лицо к своему для еще одного грязного, наполовину жестокого, наполовину нежного поцелуя. Я порывисто втянула воздух, почувствовав то же самое опьяняющее возбуждение. Я прикусила его нижнюю губу. Парень застонал, куснув меня в ответ.
— Это безумие, — крепко его обняв, проговорила я.
— Все, за что стоит бороться, — безумие, — произнес он и поцеловал меня в лоб.
— Но я даже не знаю твоего имени…
И тут мы полетели.
Что-то тяжелое и жестокое отбросило нас в сторону, и, когда в наше убежище ворвался луч фонарика, я заметила силуэт повалившего нас на землю охранника.
В мою куртку вонзились ветки, руки запачкали камешки и грязь. Услышав стон незнакомца, я увидела, что на него навалился другой охранник.
Я неловко повернулась, и у меня заныло плечо. К этому добавился недавний удар в висок, и парк поплыл у меня перед глазами.
Незнакомец боролся, громко матерясь и размахивая конечностями.
— Отвалите от нас!
— Полегче, парень, — появился еще один охранник и схватил его за ногу. — Все кончено. Прекрати.
Навалившийся на меня мужчина медленно поднялся, встав надо мной с самодовольным выражением на пухлом лице.
— Не сбежишь, девочка. Вы окружены.
Сердито на него зыркнув, я рванулась к дерущемуся незнакомцу.
— Отпустите его! — я поднялась на колени и хлопнула по спине какого-то толстяка в светоотражающем жилете. — Слезьте с него!
Мне заломили руки за спину.
— Хватит уже, — кто-то рывком поднял меня на ноги. — Не нападайте на охранника, мэм, если не хотите добавить к своим сегодняшним правонарушениям еще и это.
Я попыталась повернуться. Но державший меня охранник, не дал мне такой возможности. Дернув меня назад, он сказал незнакомцу:
— Не геройствуй. Вы в меньшинстве. Не трать время попусту.
Я встретилась взглядом с парнем, которого только что целовала. Он перестал бороться и, безвольно сникнув уже не дрался с охранником. Пока мы, не отводя глаз, смотрели друг на друга, к незнакомцу шагнул полицейский и, наклонившись, схватил его за запястья.
Оскалившись, парень замахнулся раз, другой, потом сдался. Это было не попыткой к бегству, а скорее его последним "ура". Он гордо вскинул голову, когда ему, как и мне, заломили руки, и в ночи раздался резкий щелчок наручников.
Полицейский рывком поднял его на ноги, не заботясь о том, что из-за падения в кучу земли и сухих листьев, на нем осталась половина парка.
Поваливший его охранник тоже встал, слегка прихрамывая, но с победоносной улыбкой на лице.
Нас вывели из кустов на тропинку, по которой через несколько часов, когда взойдет солнце, будут сновать бегуны и гулять мамы с колясками. На данный момент она стала местом оформления незаконных обжиманий.
С бешено колотящимся сердцем, я ощутила на запястьях холодный, сковывающий меня металл. Оторвав взгляд от незнакомца, я посмотрела на полицейского, затаившегося рядом со своим пленником.
— Пожалуйста, вам не за что нас арестовывать.
Другой полицейский с седеющими волосами и тяжелым артиллерийским ремнем потер подбородок.
— Вот тут ты ошибаешься. Незаконное проникновение на территорию — серьезное преступление. Как и непристойное обнажение. За сегодняшнюю ночь было совершено достаточно правонарушений.
— Непристойное обнажение? — усмехнулась я. — Когда?
— Вы целовались в общественном месте.
— Это не противозаконно.
— Я видел, как он тебя лапал, — проворчал охранник с потным лицом. — Кто знает, как далеко бы вы зашли, если бы я не вмешался. Секс на бейсбольном поле? Это наказуемое преступление.
У меня вспыхнули щеки. Я не хотела обсуждать с этими идиотами секс.
— Это Ваше слово против нашего. Мы бы никогда не зашли так далеко. Мы не дикари.
— Говори за себя, — усмехнулся незнакомец. — Элль, ты можешь спорить до потери сознания, но тебе не победить.
Он с ненавистью прищурился на охранников.
— Я знаю закон, и закону плевать на правду.
— Следи за языком, сынок, — полицейский с тяжелым ремнем указал на незнакомца. — Ты уже в жопе, так что на твоем месте я бы не добавлял еще больше компромата к твоему делу.
«Постойте, на него что, заведено дело?»
Решив не обращать внимания на ненужные вопросы, я покачала головой и посмотрела на офицера, который, казалось, был у них главным.
— Послушайте, простите нас. Можно, мы просто заплатим штраф? — я смотрела на незнакомца, мучимая чувством вины за то, что он спас меня от изнасилования, подарил мне один из лучших вечеров в моей жизни, а теперь его посадят в тюрьму только потому, что я — хреновый бегун. — Отпустите нас. Я обещаю, что мы уйдем и никогда не вернемся.
— Не получится, юная леди, — сказал полицейский с тяжелым ремнем и что-то шепнул коллеге, кивнув на прикрепленную к лацкану рацию.
Он ухмыльнулся незнакомцу.
— По имеющимся у нас данным, сегодня вечером ты избил двух мужчин. Они сказали, что застукали тебя, когда ты собирался ограбить и изнасиловать молодую женщину, и попытались тебе помешать. За это одному из них ты чуть не проломил череп, а другому — пару ребер.
— Бред, — оскалился парень. — Это я пытался им помешать.
Он вздернул подбородок.
— Вот эта девушка, которую они хотели обидеть.
Офицеры и охранники вскинули брови.
— Это правда, мэм?
Я слегка поежилась, но кивнула.
— Да. Он меня спас.
— Спас Вас? — офицер кашлянул. — Спас Вас, а потом привел в закрытый парк, чтобы сделать что?
Я сглотнула.
— Я прекрасно понимаю, как это выглядит, но он не врет. Мы познакомились, когда он меня спас. Они... они собирались мне навредить.
— Не появись тут мы, он бы тоже Вам навредил.
— Нет, это неправда.
— Вы не знаете его так, как мы, мисс.
Полицейский подошел и, похлопав по моей одежде, обыскал меня, а его коллега — моего спасителя. Когда они нашли в кармане его толстовки восемьдесят долларов, у меня остановилось сердце.
— Не ограбил тебя, да?
— Это мое, долбо*б, — незнакомец дернулся в наручниках.
— Конечно же, твоё, — сказал старший офицер. — Сколько раз еще тебе повторять, что своим враньем ты делаешь только хуже?
Я застыла на месте.
«Сколько раз?»
Сколько раз он уже попадал в подобные ситуации?
Я попыталась поймать его взгляд. Чтобы извиниться. Но он не сводил глаз с офицера, который сунул себе в карман его восемьдесят долларов. Деньги, которые могли бы на одну ночь обеспечить ему хорошую еду и крышу над головой.
На место происшествия прибыл еще один человек, я узнала его тяжелые шаги еще до того, как он вышел на свет фонариков охранников. Мне следовало догадаться, что он появится. У него был полицейский сканер, и, скорее всего, он искал меня с тех пор, как я не позвонила и не попросила отвести меня домой. (Полицейский сканнер — УКВ-сканнер с настройкой на полицейские частоты — Прим.пер.)
Я опустила плечи, желая провалиться сквозь землю и исчезнуть.
Он сверкнул своей ксивой, которая, как я знала, свидетельствовала о том, что он бывший морской пехотинец и работает на меня и моего отца. Дэвид Сантос, мой водитель, телохранитель и иногда личный помощник.
«Вот дерьмо».
Он быстро посмотрел на меня, затем сосредоточил взгляд своих пронзительных черных глаз на главном офицере. Его широкая грудь, большие руки и черный костюм в тон черной коже впитывали в себя ночь.
— Я здесь из-за мисс Чарлстон. Она не сделала ничего плохого.
Стоявший рядом со мной полицейский стал возражать:
— Её поймали за незаконное проникновение…
— Подожди, — главный офицер шагнул к моему телохранителю и, осветив его удостоверение, направил луч фонарика мне в лицо. — Как, Вы сказали, ее зовут?
— Чарлстон. Ноэль Чарлстон, — Дэвид стиснул зубы. — Это имя ни о чем Вам не говорит?
Я была благодарна ему за то, что он сюда пришел, но мне совершенно не хотелось, чтобы он сражался в заведомо проигранных мною битвах.
— Дэвид, все в порядке…
— Помолчите, мисс Чарлстон. Дайте мне разобраться, — он выпрямился, сжав затянутые в перчатки руки. — О «Бэлль Элль», например?
Старший офицер напрягся.
— Подождите, дочь Джо?
— Она самая.
Полицейский помолчал.
Секунду спустя он приказал:
— Отпустите ее.
Наручники мгновенно разомкнулись, и меня подтолкнули вперед. Я бросилась к мужчине, который меня спас, целовал и подарил мне лучший День рождения, о каком я только могла мечтать.
— А что с ним?
Офицер рассмеялся.
— О, он поедет с нами.
— Но вы... вы не можете. Он меня спас. Он сделал доброе дело. Не наказывайте его за то, что он прыгнул через забор и прогулялся по парку.
Офицер ухмыльнулся.
— О, мы арестовываем его не за это.
Я не могла отвести взгляд от лица незнакомца. Мои губы жаждали снова его поцеловать. Его глаза блуждали по мне, полные все той же нежной симпатии и почти благоговейного влечения. Я не могу с ним расстаться, пока не пойму, что все это значит. Что между нами происходит.
«Они не могут его забрать».
— Тогда за что? — спросила я, витая в мечтах о том, чтобы отвезти его домой, дать ему комнату, где он мог бы вымыться и отдохнуть, а потом приготовить ему черничные блинчики и утром представить его папе. — Он ничего не сделал.
Офицер расхохотался, как будто услышал шутку.
— Он много чего сделал. У него несколько действующих ордеров на арест. Нам сегодня неслыханно повезло.
Дернув незнакомца в сторону, старший офицер добавил:
— Теперь он к нам надолго.
Парень опустил голову и с силой стиснул зубы.
— Вы не можете этого сделать.
Полицейский раздраженно поморщился.
— Думаю, Вы вскоре убедитесь, что можем, мисс Чарлстон. А теперь, если не хотите неприятностей, ступайте домой со своей охраной и забудьте об этом.
Он встряхнул незнакомца.
— Попрощайтесь, потому что теперь Вы вряд ли когда-нибудь с ним увидитесь.
Я шагнула к нему, не зная, что делать. Поцеловать его, убежать с ним — как-то все исправить, чтобы это так не кончилось.
Он грустно улыбнулся.
— Делай, что он говорит, Элль. Иди домой.
— Я не могу уйти. Только не без тебя.
— Теперь ты знаешь дорогу. Тебе не нужен провожатый.
Я помотала головой.
— Я не это имела в виду, и ты это знаешь.
Парень усмехнулся.
— Ты сама говорила. Все это слишком безумно, чтобы быть правдой.
Мне ужасно хотелось схватить его за руку, обнять, но, увидев вокруг столько осуждающих глаз, я оцепенела. Я никогда себе этого не прощу. Что не протянула руку, когда он больше всего во мне нуждался.
— Пожалуйста...скажи мне свое имя. Я найду адвоката. Мы снимем с тебя эти глупые обвинения.
— Ладно, время вышло, — офицер шагнул вперед, схватил незнакомца за локоть и потащил прочь.
На глаза навернулись слезы. При мысли о том, что я никогда больше его не увижу, мною овладели нерешительность и страх.
— Пожалуйста! Как тебя зовут?
Не сводя с меня глаз, незнакомец споткнулся от очередного толчка. Он казался опечаленным, разозленным, потерянным и смирившимся. Столько эмоций сразу.
— Было классно, пока все не кончилось.
— Скажи мне!
Но он лишь хмуро улыбнулся, пытаясь скрыть проступившую на лице скорбь.
— Мне очень понравилось целоваться с тобой, Элль.
А потом офицер развернул его и повел в темноту.
Глава десятая
Дорога домой стала одним из самых тяжелых переживаний в моей жизни.
Дэвид не произнес ни слова; он просто вел машину со стальной сосредоточенностью и дальновидным молчанием. Он не задавал вопросов. Не требовал отчета от полиции. Он просто проводил меня из парка так, будто я вышла из «Бэлль Элль» после работы.
Дэвид не стал комментировать тот факт, что меня застукали с мужчиной. Он вообще ничего не сказал, кроме просьбы быть осторожнее, когда я забиралась на заднее сиденье «Рендж Ровер - Спорт».
Подъехав к нашему особняку, Дэвид заглушил мотор и вышел из машины. Мгновение спустя, он распахнул передо мной дверь и кивнул в темноту.
— Спокойной ночи, мисс Чарлстон.
— Спасибо, Дэвид. Вам тоже.
Я не стала спрашивать, будет ли он распространяться на этот счет. Мой отец должен знать. Я не смогу держать в секрете свои ночные приключения. Но, по крайней мере, никто из них не узнает о переулке и о том, как я встретила незнакомца.
Дэвид снова кивнул и запрыгнул обратно в «Рейндж Ровер».
Я гордо вскинула подбородок, хотя сердце бешено колотилось при мысли о том, что теперь будет с незнакомцем. Неужели он сейчас в тюрьме? Пойдет ли он под суд? В чем его обвиняют?
Но эти вопросы пришлось отложить, потому что, как только я поднялась по ступенькам и вошла в дом, в котором выросла, передо мной возник отец и заключил меня в стальные объятия.
— О, черт возьми, Элль. Пуговка, где ты была?
Сегодня я даже не могла поддразнить его за это ужасное прозвище. Я обняла его в ответ, опустошенная и смущенная, потерянная и грустная.
— Папа, со мной все в порядке.
— Ты сбежала! — он отстранился, в его глазах вспыхнули боль и досада. — Зачем ты это сделала? Да еще в твой День рождения, не больше, не меньше.
Я высвободилась из его объятий.
— Я не сбегала.
Я скинула кроссовки и побрела в гостиную, которая все еще хранила воспоминания о моей матери. От нетронутых кремовых льняных кушеток до белой тюли, драпирующей оконный проем. В углу, рядом с украшенным резьбой камином, стоял небольшой рояль, а приставные и журнальные столики были с дизайнерским шиком заставлены безделушками, привезенными родителями из путешествий.
В памяти всплыли мои уроки игры на фортепиано, и пальцы проиграли воображаемый аккорд, перетягивая на себя внимание, хотя больше всего на свете мне хотелось разрыдаться.
Папа прошел за мной в комнату и уселся в свое мягкое кресло, которое давным-давно смялось и просело под его весом.
— Где ты была, Элль? Ты говоришь, что не сбегала, но тебя нашли в Центральном парке. В час ночи! Ты знаешь, как это опасно? — он окинул меня взглядом. — И что, черт возьми, на тебе надето?
«Черт, Дэвид уже ему рассказал».
Я посмотрела на черную куртку, которую не могла расстегнуть, иначе он увидел бы мой разорванный топ и синяки. Узкие джинсы были перепачканы грязью и шоколадом. Я была так не похожа на его прежнюю дочь. Дочь, которая не вылезала из каталогов модной одежды и больше всего на свете боялась, что у нее не хватит товара на рождественские распродажи. Я не должна мечтать о мужчине, который на вкус как шоколад и поцелуй под звездами на бейсбольном поле.
Неужели это действительно произошло?
Все это было на самом деле?
Я вздохнула, понимая, что прежде чем озадачить его дальнейшей судьбой незнакомца, мне придется поунижаться.
— Прости меня, папа. Мне... мне хотелось посмотреть, каков мир для обычных людей, а не для богатой наследницы.
Отец тяжело вздохнул.
— Зачем?
— За тем, что мне девятнадцать, а я ни разу не гуляла по городу одна. За тем, что я управляю миллиардной компанией и никогда не была на вечеринках, не сплетничала с девочками, не целовалась с мальчиками, — я подняла глаза, умоляя его понять. — Мне хотелось побыть нормальной...всего несколько часов.
Он снова вздохнул.
Затем тяжело откинулся на спинку кресла, и наступила тишина. Какой бы гнев ни испытывал мой отец, он уже утих.
Таков был мой папа.
Он редко злился, а если такое и случалось, то ненадолго. Чувство вины было намного хуже, потому что теперь гнев отца утих, и на меня обрушились его домыслы и разочарование.
Я медленно подошла к краю дивана, приблизившись к отцу.
— Я собиралась вернуться. Парень, которого потом арестовали, проводил бы меня домой в целости и сохранности.
— Арестовали? — резко вскинул голову папа.
— Да. Думаю, что он бездомный и, вероятно, ему пару раз приходилось воровать, чтобы раздобыть себе еду. Но сегодня он меня спас, — я не стала вдаваться в подробности —отцу не обязательно было знать, как меня поймали и чуть не ограбили. Он будет представлять себе эти мысленные образы и, что еще хуже, использовать их против меня, если я когда-нибудь снова попытаюсь выйти из дома без сопровождающего. Но мне нужно было бороться за человека, который боролся за меня. — Он был настоящим джентльменом, папа. Он был добрым и немного грубоватым, но в целом человеком, достойным того, чтобы ему дали шанс.
Я сцепила пальцы и крепко их сжала, чтобы побороть нервы и добиться желаемого. Я пользовалась этим трюком на совете директоров, когда увольняла какого-нибудь начальника отдела, пойманного на растрате или разгильдяйстве.
Мне никогда нельзя было проявлять слабость.
Вообще никогда.
Сегодня вечером я дала слабину, и из-за этого меня чуть не изнасиловали, а того мужчину посадили за решетку.
— Мы должны ему помочь.
Папа нахмурился.
— Помочь? Как?
— Нам нужно нанять адвоката — обеспечить ему хорошую защиту, чтобы он не сидел в тюрьме.
Отец сердито взглянул на меня.
— Если он совершил преступление, то будет справедливо, если он понесет наказание.
— Но разве он не заслуживает поддержки? Я не знаю его имени, но сомневаюсь, что у него кто-то есть. Он меня спас. Самое меньшее, чем я могу его отблагодарить, это попытаться сделать то же самое.
— Ты гуляла по городу с мужчиной и не знала его имени? — простонал отец, качая головой. — О чем ты только думала?
Он резко встал и потёр лицо, словно отрицая услышанное.
— Элль, у тебя выдалась тяжелая ночь. Я иду спать, и советую тебе сделать то же самое. Сейдж в твоей комнате. Я забрал ее из офиса, когда пошел проверить, как ты, и обнаружил, что тебя нет.
Его трюк «почувствуй себя виноватой» сработал. Я бросилась в его усталые объятия.
— Прости меня, прости. Я должна была тебя предупредить.
Отец обнял меня, хотя и неохотно.
— Но, если бы я это сделала, ты бы меня не отпустил.
Он заговорил мне в волосы, без сомнения, вдыхая запах острых говяжьих буррито и опасных переулков.
К счастью, мои длинные пряди прикрывали синяк на виске, а остальные оставленные этими головорезами отметины были спрятаны под одеждой.
— Знаю, это моя вина, что ты сидишь в четырех стенах и полностью погружена в работу, но Боже мой, Элль, я даже представить себе не мог, что ты бросишься за первым же парнем, проявившим к тебе интерес. За каким-то уголовником, Господи Боже.
Я стала пунцовой от стыда.
— Все совсем не так. Он не просто парень. Он…
Когда я запнулась, папа горько вздохнул.
— Ну, и кто же он? Друг? Родственная душа? Первая влюбленность? — он провел пальцами по носу. — Элль, я никогда не буду мешать тебе в поисках любви. Я хочу, чтобы ты нашла свою любовь. Не проходит и дня, чтобы я не пожалел о том, что с нами нет твоей матери, которая могла бы объяснить тебе, как ценна может быть любовь, но я не позволю тебе лишиться всего, что у тебя есть, из-за глупой влюбленности в преступника, который тебя не заслуживает.
— Папа...не надо…
Его взгляд упал на мою шею. У него на лице отразилась боль, а затем сменилась яростью.
— Где твое ожерелье?
Я вздрогнула.
— Скажи мне, Элль. Сапфировая звезда, которую я тебе купил. Та, которую я часами тебе выбирал. Которую я купил, потому что ее голубой цвет так подходит к твоим глазам, а звезда символизировала, как много ты для меня значишь? — у него задрожали кулаки. — Где она?
Я уставилась на бежевый ковер.
— Я ее потеряла.
Ложь размазалась у меня по языку, но это лучше, чем правда. Пусть лучше он винит во всем меня, чем думает, что его подарок теперь в руках бездушных воров, которые хотели мне навредить.
— Ради Бога, Ноэль, — он покачал головой, и в его глазах проступила усталость. — Ты проявила безответственность не только к себе, но и к своему подарку. Если сегодняшним вечером ты хотела продемонстрировать свою самостоятельность и способность существовать вне компании, считай это провалом, — голос отца стал более жестким. — Пока не докажешь, что ты по-прежнему заботливая дочь, которую я вырастил, тебе не позволено покидать этот дом без Дэвида, слышишь?
Мои слезы сменились гневом. Я вспыхнула от желания ему возразить. Сказать, как я задыхаюсь от одиночества, как потеряна. Но сегодня я уже причинила ему боль, а теперь он причинил боль мне.
Мы были квиты.
Я натянуто улыбнулась, скрывая свои чувства. Нам обоим было что сказать, но мы не могли выразить это словами. Я его разочаровала. Он сильно меня огорчил.
Лучше всего было лечь спать, прежде чем мы произнесем слова, которые уже не сможем взять назад.
— Спокойной ночи, папа. — я обошла его и направилась к двери. — Прости за ожерелье.
Когда я поднималась по широкой лестнице в свою комнату на третьем этаже, мои мысли вернулись к мужчине, у которого был вкус шоколада и руки, которые могли быть такими нежными, но в то же время творить страшное насилие.
Я никогда его не забуду.
А завтра я сделаю все возможное, чтобы ему помочь.
Потому что он помог мне и каким-то безумным образом завладел моим юным, наивным сердцем.
Я его освобожу.
Неважно, насколько невыполнимой окажется эта задача.
Глава одиннадцатая
ТРИ ГОДА СПУСТЯ
— Не забудьте, что сегодня вечером у Вас встреча в «Плакучей иве» с отцом, мистером Робсоном, и его сыном, — улыбнулась Флёр, вручая мне очередную охапку контрактов и папок с финансовыми отчетами.
Я сняла очки для чтения и взяла у нее бумаги. Сквозь меня рикошетом пронесся тяжелый звук, раздавшийся, когда я положила их на стол.
— Да, я помню.
«И не хочу иметь с этим ничего общего».
Весь последний год отец использовал каждую деловую встречу со своей правой рукой Стивом Робсоном, чтобы свести меня с его сыном. Он думал, что я не вижу его уловок, но то, как он постоянно находил причины, чтобы оставить нас наедине, было сложно не заметить.
— Что-нибудь еще, мисс Чарлстон?
— Нет, спасибо. Пожалуйста, ни с кем меня не соединяйте. У меня слишком много работы.
— Конечно.
Флёр, в своем красивом фиолетовом платье, повернулась и вышла из кабинета. Ее наряд был элегантным, но соблазнительным, напомнившем мне о том, что за толстыми стеклянными окнами существуют солнце, жара и лето.
Долгое время я не покидала оснащенного кондиционерами здания более чем на несколько минут. Если меня не возили из офиса в офис, значит, я находилась на складах, проверяла витрины наших магазинов или изо всех сил пыталась наверстать упущенное за последние три года.
С той единственной ночи свободы, я лишилась сна. Сновидения меня не посещали. Зато часто преследовали кошмары. Меня день за днем терзало проклятое чувство вины за то, что я не смогла ему помочь.
«Ты сказала, что больше не будешь о нем думать».
Я повторяла это каждое утро.
И уже к обеду терпела неудачу.
Самое большее, на что меня хватило, это осознать, какой же глупой идеалисткой я была. Отец, благослови его Господь, помог мне понять, что в ту ночь я влюбилась не в незнакомца, а в саму идею любви.
Никто бы не смог за несколько часов влюбиться в совершенно незнакомого человека. Особенно девушка, на которую напали, чуть не изнасиловали, а потом убедили нарушить закон и вломиться в Национальный парк. Мои возбужденные нервы и адреналин усилили бы любые чувства, сделав их намного ярче, чем на самом деле.
Я все себе выдумала. Увидела за поцелуями страсть, нарисовала идеальный роман, хотя на самом деле, не было ничего, кроме грязного парня и бейсбольного поля.
Вот и всё.
Я призналась себе, что была такой.
Юной, мечтательной, и папа был совершенно прав, утверждая, что работа важнее глупого увлеченья.
«Он для меня никто».
Просто мужчина из прошлого, с которым я впервые поцеловалась.
«Ясно тебе, глупое сердце?»
Я тяжело опустилась в кресло. Облокотилась на стол и положила голову на руки. Даже сейчас, со всеми этими ободряющими речами и умозаключениями, я все еще чувствовала вину за то, что никак ему не помогла.