«Итак, это Ларри».
У меня выработалась привычка внимательно разглядывать людей, занимающихся коммерческой деятельностью, либо каким-то образом выгодных мне представителей бизнеса. По моим предположениям, Ларри перевалило за шестьдесят, у него были темные с проседью волосы, коренастое телосложение и умные глаза, обрамленные очками в черной оправе. Он посмотрел на Пенна с величайшей нежностью и гордостью.
Пенн отступил от меня на шаг.
Незримые связывающие нас путы лопнули и, больно ударив, разлетелись в разные стороны.
Только что сделанное мною признание исчезло, как будто его и не было, и я так и не услышала ни разъяснений, ни опровержения.
Пенн откашлялся и вспомнил о светских условностях.
— Ларри, это Ноэль Чарльстон. Элль, это Ларри Барнс. Мой покровитель.
Сразу два ответа.
Я кивнула Ларри и протянула ему руку. Его рукопожатие было теплым от того, что он держал самолет, а пальцы — грубыми, но добрыми.
— Очень приятно. Много о Вас слышал.
А распахнула глаза и бросила быстрый взгляд на Пенна. Когда, как и почему Пенн обсуждал это жалкое подобие отношений? Почему он разговаривает с другими, но никогда не разговаривает со мной?
«Потому что ты просто девочка для траха. А этот человек – часть его жизни, и с ним он делится своими секретами».
Я никогда не была ревнивой, но внезапно на себе почувствовала силу этого «монстра с зелеными глазами», понимая, что Пенн никогда не откроется мне так, как Ларри. Что я зря потратила время, пообещав себе, что мое сердце будет беспристрастно ко всем чарам Пенна. (Монстр с зелеными глазами — так Уильям Шекспир назвал ревность в своей драме «Отелло» — Прим. пер)
Я включилась в беседу быстрее Пенна и сказала:
|
|
— Я тоже рада с Вами познакомиться. Пенн как-то о Вас упоминал, — где-то в глубине души мне хотелось причинить Пенну боль, опровергнуть все небылицы, рассказанные обо мне этому человеку. — Я должна сразу прояснить несколько вещей. Я не помолвлена с Пенном и не собираюсь этого делать.
Ларри усмехнулся.
— О, я знаю, что Вы с ним не помолвлены.
Я сделала шаг назад.
— А, ну что ж, я рада. Я не знала, что наврал Вам Пенн.
У Пенна хватило такта поморщиться.
— Возможно, мои этические нормы отличаются от твоих, но Ларри я не лгу. Никогда.
Они обменялись взглядом, умещающим в себе множество лет, испытаний и доверия.
От такой интимности я почувствовала себя неловко. Не потому, что они были любовниками, как я считала раньше, а потому, что они оказались в буквальном смысле отцом и сыном. Не имело значения, что у них разные фамилии, скорее всего, их семья не имела ничего общего с кровными узами.
Мой взгляд упал на мальчика, по-прежнему ждущего свой самолет с дистанционным управлением. Его волосы развевались на ветру, а глаза светились от счастья.
Стьюи был частью этой семьи. Если слова Пенна об усыновлении правда, то совсем скоро он станет ее полноправным членом. Однако, это не помогало мне разобраться с другими вопросами. Если Пенн усыновлял Стьюи, означало ли это, что он знал мать Стьюи и делал это из чувства долга? А может, ребенка усыновлял Ларри, а не Пенн? Тогда Стьюи станет его братом?
Кто кем приходится друг другу в этой странной семье? От попытки это понять у меня разболелась голова.
Стьюи сунул под мышку пульт управления и потянулся к Ларри за самолетом.
|
|
— Если вы собираетесь стоять и разговаривать, я пойду запущу «Шмеля», — в типичной мальчишеской манере он не признал меня и не заметил напряжения между взрослыми.
Я глубоко вздохнула и повернулась к мальчику.
— Твой самолет называется «Шмель»?
Стьюи кивнул.
— Ага, — он указал на хвост, где светилась нарисованная от руки пчела во всей своей черно-желтой красе.
— Ух ты, очень крутой. Уверена, он красиво парит.
— Нет, он взмывает ввысь, — ухмыльнулся Стьюи.
Сегодня он не был в костюме, который приказал перешить для него Пенн. Вместо этого на нем красовались джинсы и зеленая футболка с надписью: «Я не мыслю вне рамок. Никогда за них не выходил».
Его непосредственность задела во мне какие-то невидимые струны. Я немного ему завидовала. Завидовала тому, что он был частью жизни Пенна — знал его так, как я, скорее всего, никогда не узнаю. Даже если бы мы дали шанс нашим отношениям, откуда мне знать, когда он говорит правду, а когда лжет?
Ларри спросил:
— Как прошел ваш совместный обед?
Я приподняла бровь и выжидающе уставилась на Пенна, который пробормотал:
— Он закончился раньше, чем ожидалось.
Я кивнула.
— Да, именно так. Но по веским причинам.
Ларри потер подбородок, скользнув пальцами по седой однодневной щетине.
— А, понятно, — улыбнулся он. — Ну, не сомневаюсь, что Пенн загладит свою вину, Элль. Вы ведь не возражаете, если я буду называть Вас Элль?
Я покачала головой.
— Нет, буду рада.
— Ну пойдем...Можно мне уже запустить? — заерзал Стьюи, поглядывая на зеленую лужайку чуть дальше по тропинке.
Ларри усмехнулся.
|
|
— Да, да, нетерпеливый. Пошли.
Стьюи издал победный возглас и рванул с места, крепко обхватив руками самолет, как будто он был огромным щенком.
— Можете присоединиться к нам и посмотреть, — жестом пригласил меня Ларри.
Первой мыслью было замотать головой и отказаться.
— О, нет, мне пора.
Но Пенн шагнул ко мне, на солнце его глаза казались завораживающими.
— Пойдем.
Он меня ослепил. Ошеломил. Неужели он всегда был таким великолепным, таким убедительным? Или это все тепло солнечных лучей и тот факт, что мое тело плавилось от теперь уже знакомой мне потребности? Вместо кожи у меня появилась карта желания, к которой нужно было прикоснуться.
— Я не знаю...
— Ты хочешь ответов, но слишком боишься их искать, — Пенн отступил назад, ослабляя своё всепоглощающее давление. — Мне казалось, ты так легко не сдаешься.
На слове «сдаешься» он понизил голос.
Я насторожилась.
Пенн в чем-то признался?
Или это я снова что-то себе напридумывала?
— Ну же, Элль. Десять минут. Что в этом страшного? — ухмыльнулся Ларри. — Я был бы счастлив еще немного насладиться Вашей компанией.
Силы меня покинули.
Я поймала себя на том, что киваю.
— Хорошо.
Глава двадцать девятая
Стьюи был прав.
«Шмель» действительно взмыл ввысь, поднявшись над деревьями к лазурно-голубому горизонту.
— Он сделал так уже несколько раз, — я прищурилась, прикрыв глаза рукой от яркого света.
— Да. Несколько месяцев назад мы подарили его Стьюи на День рожденья. При каждом удобном случае он тренируется.
Стьюи выполнил идеальное пикирование и горку, и Ларри захлопал в ладоши.
— Он одержим своими целями. Не успокоится, пока не доведет начатое до совершенства.
Пенн стоял по другую сторону от Ларри, отгородившись им, как стеной, и пользуясь воздушной акробатикой «Шмеля» как предлогом, чтобы на меня не смотреть.
Самолет подхватил порыв ветра и прервал его полет. Увидев это, Стьюи побежал его ловить, но не посмотрел под ноги и споткнулся о лежащую посреди поляны ветку.
— О, нет! — выпалила я и прижала ко рту ладонь, увидев, как Стьюи падает на траву.
Пенн бросился к нему.
С нечеловеческой скоростью он подхватил Стьюи в середине падения и, закружив его, поставил на ноги.
Стьюи рассмеялся, дал ему пять и снова, как ни в чем не бывало, начал запускать самолет.
И все же кое-что произошло.
Во всяком случае, для меня.
В ту микросекунду, когда Пенн поймал Стьюи, вся его броня рухнула. Он стал моложе, старше, добрее, жестче, невиннее и виновнее одновременно. Я увидела намек на то, во что не смела поверить. Мое сердце дрогнуло и забилось с надеждой.
Каждый удар был вопросом.
Что, если?
Что, если?
Что, если?
Что, если Пенн и есть тот самый незнакомец?
Что, если Ларри каким-то образом его нашел, спас из тюрьмы и сделал то, что не смогла сделать я?
Что, если он вернулся за мной?
Но если это правда, то почему он был таким злым? Таким закрытым и неприступным? Той ночью мы что-то почувствовали. Что-то реальное, хотя и мимолетное. Зачем меня наказывать?
Ты сама себя слышишь?
Ты выдумываешь такое, что никак не может быть правдой.
Ты хуже Диснея со своими идеалами бессмертной любви.
Элль, проснись, это реальность!
Ларри прервал мое внутреннее самобичевание.
— Пенн сказал, что у Вас есть вопросы, на которые он еще не ответил.
Я вздрогнула.
— Он в этом признался?
— Конечно. Мы с ним практически обо всем говорим открыто.
— Это очень благородно, — я сцепила пальцы. — Пенн сказал мне, что Вы приехали в Нью-Йорк на лечение. Судя по Вашему цветущему виду, кажется, оно Вам помогло.
Ларри провел рукой по заросшей щетиной челюсти.
— Мне ненавистно то, что я взвалил на него столь непосильный груз.
Он горько улыбнулся.
— Нет ничего тяжелее, чем видеть, как болеет или страдает дорогой тебе человек, — Ларри отмахнулся от внезапно нахлынувшей грусти. — Но Вы правы. Лечение помогло. Слава богу. Я еще не готов уйти. У меня слишком много неоконченных дел.
— Дел?
— Ну да, дел, людей, — он загадочно улыбнулся. — Моей работе, а теперь и работе Пенна, нет конца.
Мой мозг выдохся. У меня не было ответа. Я не знала, что он имеет в виду и как попросить объяснений.
— Пенн упоминал, что возил Вас в недавно купленный дом. Ну и что Вы думаете? — Ларри перешел на новую, но столь же неудобную для меня тему.
— Что я думаю?
— Об этом огромном здании. Очень впечатляюще, да?
— Для чего оно?
Ларри подмигнул.
— Он Вам скажет. Я не могу выдать чужую тайну, — мужчина многозначительно посмотрел на меня. — Я вижу, как Вы упорствуете. Если мой совет что-то значит — хотя я понимаю, что прошу слишком многого, учитывая, что мы с Вами едва знакомы, — но, если он Вам не безразличен, дайте ему шанс. Всё не так как Вы думаете. И чтобы это принять, Вам придется подходить ко всему непредвзято. Мы все немного морально запятнаны, делаем все возможное, чтобы вписаться в этот несовершенный мир, который, однако требует от нас совершенства.
— Что... что Вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, что воры могут стать святыми. Святые могут стать ворами. Большинство из нас заслуживают второго шанса.
В этот момент Пенн поднял голову, и взгляд его темных глаз устремился на меня. Пенн опустил руки и слегка улыбнулся, его фигура была прямой, но не такой напряженной, как раньше. Не раздумывая, он положил ладонь на плечо Стьюи, когда тот врезался в него, не глядя мчась за «Шмелем».
Этой простой ласки — такой ожидаемой и желанной — оказалось достаточно, чтобы пробить мою и без того уже надтреснутую броню.
Волосы Пенна больше не блестели на солнце, а были прикрыты черной бейсболкой. Либо ее дал ему Стьюи, либо она была спрятана у него в кармане. В любом случае, козырек заслонил его глаза, и я увидела другой, менее приятный вариант развития событий.
Пенн легко мог оказаться никем. Или кем-то. Он мог быть болью, или счастьем, или разбитым сердцем.
В этом-то и заключалась проблема.
Как я могла полюбить лжеца?
Слепо?
Доверчиво?
Вообще никак?
Мне нужно было время.
Нужно было побыть одной.
Подумать.
— Было приятно с Вами познакомиться, Ларри, — я оторвала взгляд от Пенна и улыбнулась пожилому джентльмену. — Мне пора.
Я поспешно ушла, чтобы Пенн снова не заставил меня передумать.
Глава тридцатая
Сейдж свернулась у меня на коленях, а я потягивала газированный яблочный сок, уже два часа бездумно глядя какую-то телепрограмму.
Покинув Центральный парк, я была словно в тумане, от которого никак не могла избавиться.
Я вернулась на работу, но оказалась абсолютно бесполезной. Когда я шла к себе в кабинет, меня заметил Стив и спросил, как там у нас с Грегом. Он вел себя так, будто не знал, что его сын мне угрожал, и я предусмотрительно не стала сообщать ему об этом в коридоре «Бэлль Элль». Я назначила ему встречу в ближайшее удобное для него время, чтобы обсудить, как обуздать его сорвавшегося с цепи сына.
Папа после ресторана в офис не вернулся, Флёр от моего имени ответила на срочные электронные письма, и впервые с тех пор, как два с половиной года назад мне удалили аппендикс, я заявила, что плохо себя чувствую, и отправилась домой, чтобы постараться прийти в себя.
Грег меня беспокоил.
Папа тревожил.
Стив раздражал.
А Пенн... дома Пенн завладел моими мыслями не меньше, чем в парке и у меня в кабинете.
Моя голова напоминала коробку с тремя разными головоломками. Их кусочки были перепутаны, края складывались вместе, образуя уродливого Франкенштейна из трех картин, но пока все три головоломки не разобрать, никакого толка не будет.
Головоломка первая: Пенн — никто иной, как успешный бизнесмен, томящийся от скуки и обожающий лгать.
Головоломка вторая: Пенн — мой незнакомец, который относится ко мне с презрением, потому что...?
Головоломка третья: Я понятия не имею, что из себя представляет третья головоломка.
— Сейдж, что я делаю? — я крепко прижала к себе свою кошку, ища утешение в ее тепле и ласке. — Я один единственный раз переспала с этим парнем и теперь все время о нем думаю! Разве это нормально? Неудивительно, что к любови относятся с подозрением. Она настоящий кошмар для трудоголика.
Сейдж замурлыкала, даже не потрудившись открыть глаза.
По моей квартире разнесся стук. На секунду я подумала, что это телевизор, но потом он снова раздался у меня за спиной.
Дверь.
«Кто-то стоит у моей входной двери».
Единственным человеком, когда-либо заходившим сюда, был папа.
Больше никто.
«Только бы не он. Пожалуйста».
Стук раздался снова.
И через несколько секунд повторился опять.
— Это несправедливо, — выдохнула я в шерстку Сейдж и, подхватив ее на руки, слезла с дивана.
С каждым шагом приближаясь к входной двери я словно выпивала по бутылке вина, поэтому, стоя у порога, уже пошатывалась, словно пьяная.
Посмотрев в глазок, я увидела там Пенна, но уже переодетого в другую одежду. Сейчас на нем были светлые джинсы и белая рубашка с длинным рукавом, от которой у меня разыгралось либидо.
— Мне нечего тебе сказать, — я надеялась, что он услышит меня через дверь. — Пожалуйста, уходи.
— Я не уйду. Открой, — он поднял коричневый бумажный пакет с золотым рельефным логотипом. — Я принес десерт.
«Десерт?»
Было десять вечера, завтра на работу. Большинство нормальных людей к этому времени уже закончили есть и укладывались спать.
Переложив Сейдж на одну руку, я неохотно открыла дверь.
— Тебе не удастся задобрить меня сладостями.
— Ты в этом уверена? — ухмыльнулся Пенн. — Дверь-то ты открыла?
Он без приглашения переступил порог, и я нахмурилась.
— Только для того, чтобы сказать тебе это в лицо.
— Скажешь мне это после того, как мы немного перекусим.
Я проворчала что-то себе под нос и закрыла дверь. Проследовав за Пенном на кухню, я на этот раз над ним сжалилась и одним простым нажатием на стену открыла шкаф со столовыми приборами.
Отыскав посуду, Пенн схватил две ложки, а затем обошел меня и направился к дивану. Он уселся на удобный кожаный диван, поставил на стеклянный кофейный столик коричневый пакет и вытащил из него две упаковки шоколадного мусса.
На них стояла эмблема пекарни «Позолоченный какао». Дорогущий магазин деликатесов, в котором продавались самые лучшие в Нью-Йорке десерты и кондитерские изделия.
Ладно, признаю. У него хороший вкус.
Сейдж решила, что ей на сегодня хватит внимания, и спрыгнула с моих рук. Изящно приземлившись на четыре лапы, она направилась в спальню, где, вне всякого сомнения, улеглась на мою подушку. Она всегда так делала, недвусмысленно намекая, что моя кровать на самом деле принадлежит ей.
— Ты съешь один, или хочешь сделать меня диабетиком? — оглянулся на меня Пенн, уставившись на мое длинное черное платье.
Я совершила большую ошибку: вернувшись домой, приняла душ, в надежде, что он поможет мне расслабиться, а затем переоделась в свою самую удобную одежду.
Без нижнего белья.
Я не хотела есть с Пенном мусс у себя в квартире без нижнего белья.
— Сядь, Элль. Черт тебя дери.
— Не выражайся, — я обошла диван и присела рядом с ним.
— Не указывай мне, что делать.
— Не заявляйся ко мне домой без приглашения.
— Не задавай, бл*дь, вопросов, на которые не готова услышать ответы.
Мы оба тяжело дышали, крепко сжав кулаки, в венах пылал огонь.
Потянувшись за шоколадом, Пенн сунул мне в одну руку стеклянную креманку, а в другую — ложку.
— Ешь. А потом, если тебе так отвратительно мое общество, я уйду.
— Мне даже не хочется десерта.
— Господи, ты испытываешь моё терпение, — придвинувшись ближе, он забрал у меня ложку, зачерпнул ею неприлично много шоколадного мусса и прижал все это к моим губам.
— Ешь.
Я сжала губы. От чарующего аромата какао и сливок у меня потекли слюнки, но я отвергала не десерт, а Пенна по причинам, которые уже не могла вспомнить.
Он размазал шоколад по моим губам, накрасив их съедобной помадой.
— Элль, открой рот, — Пенн не мог оторвать от них глаз. Чем больше он дразнил меня десертом, тем ритмичнее вздымалась и опускалась его грудь. — Открой, всего один раз.
Его голос дрогнул от внезапной потребности.
Я отреагировала на его похоть, сделав прерывистый вдох, при этом мои губы приоткрылись, и Пенн просунул ложку мне в рот. Как только моего языка коснулся прохладный металл, и насыщенный вкус шоколадного мусса разлился по рецепторам, у меня из груди вырвался легкий стон.
Пенн стиснул челюсти и убедившись, что у меня во рту осталась приличная порция мусса, убрал ложку. Я не жевала. Я позволила ему раствориться и проникнуть в кровь приливом пьянящей сладости.
— Еще, — голос Пенна больше не напоминал человеческий, а походил на рычание жаждущего секса зверя.
Мои соски затвердели под платьем, и на этот раз я повиновалась без вопросов. Температура в гостиной повысилась на тысячу градусов. Пенн обжигал меня каждым движением, взглядом и приказом.
Похоть была не просто словом; она была топором, разрубавшим все оковы приличия. Смертельной пулей, парализующей рассудок. Похоть была сразу и похитителем, и убийцей.
Зачерпнув еще шоколада, Пенн тщательно облизал ложку, еще раз пройдясь по ней языком, чтобы захватить все до последней капли. Тот факт, что он ел моей ложкой, облизывал ее, окончательно свел меня с ума.
Еще одна ложка шоколада.
На этот раз Пенн придвинулся ближе, поставил креманку на кофейный столик и обхватил свободной рукой мой затылок. Лишив меня возможности отвернуться, он, тяжело дыша, прижал к моему рту ложку с муссом.
Я его открыла.
Пенн положил десерт мне в рот.
Я облизала нежную сладость.
Он вынул ложку.
Но не дал мне возможности проглотить.
Пенн резко схватил меня за шею и рванул к себе. Я упала на него, открыв от удивления рот, его губы с силой впились в мои.
Я почувствовала во рту язык Пенна, а с ним и сладкий, приторный вкус шоколада, наполненный воспоминаниями о другом поцелуе.
Незнакомец.
Я так долго боролась. Слишком долго. Терзалась слишком тягостным чувством вины. Превозмогала слишком мучительный стыд. Поцелуи с Пенном, в то время как мое сердце пребывало в прошлом, с другим человеком, меня буквально добили.
Тяжелый день.
Страх, беспокойство, неизвестность.
Я не выдержала.
Рванувшись к нему, я стала целовать его сильнее, пока мы не стукнулись зубами, и неистовство не стало целью, а не желанием.
Сделав над собой усилие, Пенн отстранился.
Его ладони скользнули к моему платью, нащупали бретельки и спустили их с плеч, сковав мне руки и одновременно обнажив грудь.
Толкнув меня на диван, Пенн мгновенно навис надо мной.
— Ты этого хочешь? Ты, бл*дь, хочешь это сделать?
Я кивнула, совершенно слетев с катушек.
— Да, трахни меня. Не сдерживайся.
— Господи, да я и не могу. Не могу больше сдерживаться.
Это было беспорядочно, насквозь пропитано вкусом шоколада, и нам много чего нужно было друг другу сказать, но у нас не осталось ни времени, ни здравого смысла, чтобы поговорить.
Задрав мне платье, Пенн обнаружил, что на мне нет нижнего белья.
И потерял последние остатки приличия.
— Твою мать, Элль. Просто…чёрт, — он обрушился на меня, как тайфун, впился губами мне в губы, его вкус стал вкусом шоколада и греха. Пальцы Пенна скользнули мне между ног. Он прижался своей эрекцией к моему бедру и содрогнулся.
Я не стала дожидаться инструкций.
Схватив его за пояс, я расстегнула пуговицу, потом ширинку и, запустив руку в его обтягивающие боксеры, обхватила ладонью член.
От моего прикосновения Пенн напрягся.
В меня тут же уверенно проникли два его пальца.
Я вскрикнула.
Еще одним яростным поцелуем он заставил меня замолчать.
Большим пальцем Пенн стал потирать кругами мой клитор, в то время как два других его пальца массировали точку G.
Всё во мне напряглось. Настойчивая потребность всё нарастала и нарастала. Я заерзала под ним от желания сомкнуть ноги.
— Презерватив. В заднем кармане, — прорычал он, не отрывая от меня пальцев.
Каким-то образом мне удалось просунуть руку в его джинсы и найти презерватив. Я разрывалась между назревающим оргазмом и остатками рассудка, необходимыми мне для того, чтобы надеть на него защиту и, наконец, почувствовать его в себе.
Единственное, что относительно отрезвило меня настолько, что я смогла разорвать упаковку и раскатать презерватив по его члену, это мысль о том, что сейчас он заменит им свои пальцы, и какое это будет наслаждение.
Пенн укусил меня за шею, окинул мою руку и втиснулся между моих ног.
— Тебе от этого не сбежать. Теперь уже нет, — произнес он и резко толкнулся.
Пенн под меня не подстраивался и не был со мной нежен.
Всего секунду назад мы были двумя людьми.
И вот уже стали одним целым.
Он разорвал меня на части, и мое тело превратилось в крик.
Затем в плач, когда вызванный им оргазм превратился во что-то с зазубренными лезвиями вместо зубов и острым, как сталь, блаженством.
— Посмотри на меня, — прорычал он и снова в меня вошел. — Посмотри на меня, если хочешь кончить.
Внутри меня завибрировало возбуждение. Его бедра плотно прижимались к моим, мы позабыли об одежде в нашем стремлении совокупиться.
Я заглянула в его глаза, навечно плененные яростным триумфом, огромным чувством вины и сотканной им искусной ложью.
Я больше не была застенчивой девственницей. Кроткой женщиной. Выкинув из головы весь стыд, я отпустила себя и в этот момент жила на всю катушку.
— Трахни меня. Пожалуйста.
— Кончи. Потом я.
Когда он полностью мной овладел? Как получилось, что он подчинил меня так, что я делала все, что он скажет, была всем, чем он захочет?
Удовольствие превращалось в сверхновую звезду, ревущую, пульсирующую, готовую разлететься космической пылью.
Пенн толкнулся еще раз, на его лице проступил гнев.
— Сдайся, Элль. Ты моя, — он продолжал в меня вколачиваться, добавляя резкости своему эротизму. — Ты это знаешь. Я, бл*дь, это знаю. Так позволь мне, черт возьми, сделать тебя моей.
Я закрыла глаза. Не могла на него смотреть. Не хотела, чтобы он увидел мое желание его впустить. Чтобы он увидел, что вся моя жизнь, посвященная бизнесу и сделкам, — ничто по сравнению с этим чувством. Но я ему не доверяла. А доверие было слишком большой проблемой, чтобы её игнорировать.
Я никогда не умела безропотно слушать и не задавать вопросов. Я никогда не смогу отпустить ситуацию, открыться и перестать выведывать его секреты.
Но этим выводом можно будет поделиться после.
Сейчас я подчинюсь, поскольку это значит, что мы оба обретем взаимное счастье, хотя бы на несколько секунд оргазма.
А потом... я укажу ему дверь.
Навсегда.
Пенн снова сделал резкое движение бедрами.
— Перестань думать. Впусти меня в себя.
Я восприняла это буквально, раздвинув ноги пошире.
Я всецело отдалась ему, и его первобытное рычание эхом отозвалось у меня в груди. Полностью подчинившись, я стала податливой. Пенн поднялся, каким-то образом выпрямился и, по-прежнему находясь глубоко во мне, притянул меня к себе.
Я сидела у него на коленях, раздвинув ноги, а он сжимал меня в своих объятиях. Обхватив пальцами мои бедра, он удерживал меня так, чтобы проникнуть как можно глубже. От напряжения у него побелели костяшки, а на лбу выступил пот.
Пенн наклонил голову и посмотрел туда, где соединялись наши тела. Его пульсирующий член замедлился у меня внутри, растягивая удовольствие до мучительного наслаждения.
— О, Боже, да... вот так, — мое тело обмякло, и я полностью сосредоточилась на себе.
Поддерживая меня, он делал это снова и снова, медленно изучая меня так же, как и я его, обмениваясь незримыми словами, нашими тезаурусами, осмысливая этот новый разработанный нами язык.
— Пожалуйста, Пенн, — застонала я, когда нарастающий оргазм стал физическим существом.
Это был наполовину человек, наполовину ветер, наполовину океан. Ему нужно было куда-то идти, ради кого-то выплеснуться.
— Черт, мне нравится, когда ты умоляешь, — Пенн прильнул губами к моим губам.
Мы жадно поцеловались. Яростно поцеловались.
— Скажи это еще раз.
Я не раздумывала.
— Пожалуйста. Пожалуйста, дай мне кончить. Мне нужно кончить.
До боли впившись пальцами мне в бедра, он толкнулся в меня так, что подпрыгнули мои груди.
Все мысли рассеялись, нервные окончания завибрировали от напряжения.
— Я совсем близко. Боже, пожалуйста...
— Кончи, Элль. Кончи, мать твою.
У меня перехватило дыхание.
Мир стал сверкающе-серым.
Я больше не могла сдерживаться.
Мой мозг переключился со слов на звуки.
Тело превратилось из костей и плоти в жидкость.
Я кончила.
Я кончала и кончала, пока Пенн трахал меня так неумолимо и основательно, как самый что ни на есть пылкий любовник.
Когда я закончила, он посмотрел вниз, отодвинув в сторону скомканную ткань моего платья, загипнотизированный тем, как входит в меня его член.
— Черт возьми, да. Это... это реально происходит, Элль, прямо сейчас.
Его рука скользнула к моей груди, сжав разгоряченную плоть со страстью, граничащей с болью.
Схватив меня за волосы, он стал вколачиваться в меня все сильнее и сильнее. Его звериный рык только добавил масла в огонь, и я полетела под откос неумолимее и стремительнее, чем когда-либо прежде. Пенн яростно дернул меня за волосы, и я выгнула спину.
— Черт, прими это. Прими меня. Прими все, — его слова превратились в хрип, когда он несся за мной со скалы.
Его тело сотряс оргазм, в бурной разрядке Пенн уткнулся лбом мне в плечо.
Он долго не поднимал глаз. Его дыхание было частым и прерывистым.
Я погладила его по волосам, успокаивая, хотя мне самой не мешало успокоиться.
Время потеряло всякий смысл, мы медленно вернулись в реальность и снова стали двумя разными людьми.
Я не могла смотреть Пенну в глаза, когда он снял использованный презерватив и бросил его в коричневый бумажный пакет, в котором принес мусс.
Встав, он застегнул джинсы, привел себя в порядок, и пробежал рукой по волосам.
— Завтра вечером.
Я подняла глаза, расправляя платье и приходя в себя от сильного оргазма.
— Что?
— Если у тебя есть какие-то планы, отмени их, — Пенн обошел диван, остановившись посреди моей квартиры. — Ты поедешь со мной. Платье в серебряных тонах. Я заеду за тобой в «Бэлль Элль» в семь.
Он ушел, оставив меня наедине с шоколадным муссом и безумными умозаключениями.
Глава тридцать первая
Весь день я разрывалась между работой и воспоминаниями о сексе.
У меня снова всё болело, и при каждом движении мои мысли невольно возвращались к Пенну. Он поглотил меня и совершенно сбил с толку.
Почему шоколад?
Зачем целовать меня, поедая шоколад?
Я жутко злилась от того, что у меня теперь два воспоминания о шоколадных поцелуях. Эти два воспоминания изо всех сил старались перемешаться, убедить меня в том, что Пенн это незнакомец, а незнакомец это Пенн.
У меня не было фотографии Пенна, а Гугл ничего о нем не выдавал — ни профиля компании, ни аккаунта в Фейсбуке. Мне хотелось хорошенько вглядеться ему в лицо и попытаться вспомнить незнакомца. Представить его без густой щетины, спутанных лохм и посмотреть, есть ли какой-нибудь шанс (хотя бы мизерный), что выдающийся самоуверенный бизнесмен, который в настоящее время меня соблазняет, и есть тот оборванец из моего прошлого.