– …Чем же вы в таком случае можете объяснить вашу заботу о них? Если только, конечно, вы не забирали часть этой зарплаты себе? Вы можете это объяснить?
Но Хоффа уже не помнил себя от ярости. Он не мог или не хотел ничего объяснять. Он покачал головой.
– Я уже все сказал, – хрипло пробормотал он, сжимая кулаки.
Бобби собрался было задать следующий вопрос, но сенатор Макклеллан – я заметил, что Джек подал ему знак, – стукнув молоточком, объявил перерыв на обед.
Я направился к Бобби, который все еще сидел за столом. Хоффа, вырвавшись от своих адвокатов, тоже ринулся к нему – плечи ссутулились, глаза горят. Бобби даже бровью не повел.
Я уже находился достаточно близко от них и поэтому ясно расслышал, когда Хоффа, приблизив свое лицо к Бобби, скрипучим голосом произнес:
– Ты заложил меня, сосунок! Тебе не удастся сделать своего брата президентом, убрав Хоффу! – Затем быстро, прежде чем адвокаты и охранники успели оттащить его, добавил: – Если ты не прекратишь это, Бобби, можешь считать себя трупом. – Он понизил голос до яростного шипения и просвистел, как струя пара, вырывающаяся из‑под крана: – Это относится и к твоему проклятому братцу.
Бобби сидел с ледяным выражением лица, плотно сжав губы. Он ответил спокойным, бесстрастным тоном, словно вел с Хоффой обычную беседу:
– Господин Хоффа, я добьюсь, чтобы вас посадили в тюрьму, даже если это станет последним фактом моей биографии. И, пожалуйста, перестаньте называть меня Бобби.
Хоффа оттолкнул охранников и адвокатов и, улыбаясь, закончил:
– Эй, Бобби, – насмешливо обратился он. – Вот это я могу тебе обещать. Это точно будет последним фактом твоей биографии. Слово Хоффы.
В тот же вечер я встретился за ужином с Айком Люблином. Настроение у нас было подавленное. Я знал Айка с тех самых пор, когда он переехал из Кливленда в Лос‑Анджелес, потому что у его клиентов‑мафиози появились интересы в западной части страны. В числе его клиентов были также и многие знаменитые звезды шоу– и кинобизнеса. Он пользовался репутацией квалифицированного адвоката по бракоразводным вопросам, славился умением улаживать споры, не доводя дело до суда. Но, главное, он был именно тем человеком, который мог помочь в случае серьезных неприятностей. Характер у Айка был агрессивный, и многие побаивались его, но я‑то его не боялся. Я знал, что он преданно любит свою жену, которая совсем спилась после того, как их единственный ребенок умер от полиомиелита. В характере Айка были и мягкие черты, но он предпочитал скрывать их.
– Бобби заложил Джимми, – сказал он, с жадностью набрасываясь на салат из креветок. – Сделка отменяется.
– Не говори ерунды! Хоффа сам не выполнил своих обещаний, Айк. И ты это знаешь.
– Он же сдал этого придурка Бека.
– Был уговор, что он немного поиграет в пай‑мальчика перед подкомиссией. Вместо этого он вел себя как упрямая дубина. – Я решил, что с Айком надежнее беседовать на его языке.
Айк пожал плечами.
– Почему, интересно, дары моря лучше готовят на востоке? – спросил он. Он заказал себе на ужин пирожки с крабами.
– Может, потому, что на востоке еще помнят, как их нужно готовить. Что теперь будет?
– Откуда я знаю? Спроси у Реда. Хочешь знать мое мнение? Джимми будет мстить. Жестоко, используя любые грязные средства. Кое‑кто пострадает.
– Это нужно предотвратить.
Официант принес Айку пирожки, и некоторое время он молча ел. Затем со вздохом отложил вилку.
– У тебя вкусный лосось?
Я кивнул.
– Это невозможно предотвратить, если только Бобби не отступит. Он согласится сделать это?
– Я поговорю с Джеком, но не уверен. Вряд ли он отступится. Он даст отбой только в том случае, если Хоффа будет вести себя уважительно по отношению к подкомиссии. И к Бобби.
– Значит, ничего не получится. Джимми просто ненавидит его. – Некоторое время он молча ел, раздумывая над тем, что сказал. – Дело не в том, что Бобби ему несимпатичен, понимаешь меня, Дэйвид? Джимми Хоффу нельзя назвать рассудительным человеком, какими являемся мы с тобой. Вслушайся в эти слова: он ненавидит Бобби!
– Я понимаю.
– Ничего ты не понимаешь. Нужно предупредить Бобби, что Джимми опасный человек. Кто‑то должен внушить ему, что есть такие сферы, куда ему лучше не соваться, иначе будут крупные неприятности.
– Что это за сферы?
Айк доел пирожки с крабами и вытер рот. Он близко наклонился ко мне, настолько близко, что в нос мне ударил запах его лосьона.
– Все, что касается Моу и Реда и парней из Чикаго. Все, что касается казино и Пенсионного фонда профсоюза водителей Центральных штатов. Эти вещи – дело очень тонкое, Дэйвид, очень серьезное. Многие могут пострадать. Какой в этом смысл?
– Я понимаю, Айк. – Я действительно понимал, что все это значит. Я был согласен с ним.
– А также то, что касается личной жизни. Слушай, Дэйвид, я знаю Джимми. Деньги его не интересуют. Да какие, к черту, деньги, посмотри, как он одевается! Но это не значит, что он святой. Джимми любит изображать из себя порядочного семьянина, но у него есть любовница. Тебе это известно? Какая‑то шлюха, муж которой держит прачечную. Это она познакомила Джимми с Моу. У них есть ребенок, у Джимми и этой шлюхи. Джимми очень любит этого ребенка… Я хочу, чтобы ты понял: если Бобби затронет эту сторону жизни Хоффы, все потеряно.
– Зачем ты мне это говоришь?
Он пожал плечами и затем вытащил из кармана портсигар. Мы закурили сигары “Апмэн инглиш маркет” и стали пить кофе с бренди. Айк подписывал чек. Он оплатит наш ужин за счет кого‑нибудь из своих клиентов; тем не менее с его стороны это было очень любезно.
– Я не люблю неприятности, – сказал он. – Разумеется, я извлекаю из них выгоду для себя, но все же моя работа состоит в том, чтобы их предотвращать. Лучшая услуга, которую я могу оказать своим клиентам, Дэйвид, – это профилактика неприятностей. Возьмем, к примеру, Хоффу. Мне плевать, что с ним будет. Если Бобби Кеннеди пошлет его в Атланту, где в душевых какие‑нибудь негры будут с наслаждением высверливать ему задницу, я лично не буду страдать бессонницей. Но если за Джимми серьезно возьмется ФБР, у моих клиентов – у Реда или Моу, или, не дай Боже, у Момо – могут возникнуть серьезные проблемы. Начнутся убийства и прочее, пострадает бизнес… Кому это нужно, Дэйвид, вот все, что я хочу сказать.
– Я согласен с тобой.
– Конечно, согласен. Ты же разумный человек. Все это знают. Я сам говорил об этом Реду и Моу. Я им так и сказал: “Дэйвид тут не виноват. Его вины в этом нет”.
– Я благодарен тебе, Айк.
Он кивнул.
– Тебе есть за что меня благодарить, – сказал он серьезно. – Откровенно говоря, я ведь снял тебя с крючка. Если тебе не удастся уговорить Бобби не давить слишком на Джимми, постарайся сделать так, чтобы он не трогал Моу и Реда, хорошо? Этим ты окажешь мне услугу. – Он широко улыбнулся. – Да что там говорить, ты сам себе окажешь услугу.
Это уже было предостережение. Я пристально посмотрел на Айка Люблина сквозь клубы сигарного дыма, понимая, что он не шутит.
На следующий день я завтракал с Джеком у него дома в Джорджтауне. На столе лежали раскрытые газеты. Он пожирал глазами статьи, описывающие слушание в подкомиссии, и был настолько доволен собой, что я некоторое время просто не решался сказать ему, что он и Бобби нажили себе врага в лице Хоффы.
Когда я все же поведал ему об этом, он был очень удивлен.
– Хоффа хотел выставить Бобби на посмешище. Такого уговора не было. Он сам нарушил условия сделки.
– Все это так, да, но Хоффа видит это иначе, Джек. Бобби завел разговор про минифоны – этого не было в сценарии.
– Интересно, на чьей ты стороне?
– На вашей. Но ты не должен был допускать, чтобы дело вышло из‑под контроля. И ты должен предотвратить дальнейшие осложнения.
Джек, не торопясь, аккуратно ел яичницу. Он разломил хлеб на маленькие кусочки, затем старательно уложил на вилку один ломтик хлеба и по кусочку яичницы и ветчины.
– Дэйвид, отзывы в прессе просто замечательные. Даже лучше, чем мы ожидали.
Он не ошибался. Все крупные газеты и политические обозреватели страны, правые и левые, сторонники республиканцев и демократов, даже те, кто всегда выступал против семьи Кеннеди, – все наперебой расхваливали мужественное поведение Бобби, бросившего вызов Хоффе, а Джека называли истинным государственным деятелем. Хоффу же во всех статьях и карикатурах изображали не иначе как опасным головорезом. Получалось, что Бобби – это святой Георгий, убивающий дракона.
– Если вдуматься, – продолжал Джек, – нам просто повезло, что Бобби и Хоффа невзлюбили друг друга с первого взгляда.
– И да, и нет.
Джек удивленно вскинул брови. С его точки зрения, непокорный Хоффа – гораздо более интересная фигура, чем Хоффа кающийся. Рядовой избиратель – если только он не член профсоюза водителей – поймет из газетных репортажей, что братья Кеннеди бросили вызов силам тьмы. Джеку нравилось, чтобы именно так о нем и думали, и я не мог винить его за это. Но он глубоко заблуждался.
– Ты не учитываешь, насколько все это опасно, Джек, – сказал я. – Вчера я ужинал с Айком Люблином. Он говорит, что многие гангстеры, которые имеют деловые связи с Хоффой, думали, что вы с ним обо всем договорились заранее. А теперь они обеспокоены. И если быть откровенным, со слов Айка я понял, что эти люди собираются наказать меня.
Джек рассмеялся.
– Я бы не стал относиться к этому так серьезно, Дэйвид.
Но мне было не до смеха. Джек относился к опасностям совсем не так, как я.
– А я думаю, что это серьезно, – возразил я. – И если верить Люблину, беспокоиться следует не только мне одному.
– Он наверняка преувеличивает.
– Как знать.
– Чему быть, того не миновать, Дэйвид, меня это никогда не волновало. И, если уж суждено умереть, пуля – самый лучший вариант. Все происходит настолько быстро, что ты даже не успеваешь понять, что умираешь…
– Я надеюсь дожить до старости, – сказал я.
Джек не улыбнулся.
– Даже не могу представить, что это такое – умирать от старости, – четко проговорил он.
Я не стал развивать эту тему.
– Так или иначе, Джек, Бобби утратил контроль над ситуацией. У вас с Хоффой был уговор…
Джек поднял руку.
– Уговор? Хоффа согласился помочь расследованию, насколько я понимаю. Я не знаю всех подробностей, но, судя по его поведению во время заседания, я бы не сказал, что он пытается помочь подкомиссии.
– Ясно. – Мне действительно все было ясно. План А, согласно которому Джек и Хоффа должны были помочь друг другу за счет Дэйва Бека, провалился по причине, которую специалисты по бракоразводным делам называют “не сошлись характерами”. Теперь вступил в действие план Б, согласно которому Джек пытался стать национальным героем за счет Хоффы. При этом он держался так, словно не имеет к делу Хоффы никакого отношения. Недаром он был сыном Джо Кеннеди, отметил я про себя. Затем я вспомнил Реда Дорфмана и то, что он расправляется с неугодными ему людьми, подвешивая их на крюк для мясных туш, и тут вдруг осознал, что Джек играет не только своей жизнью, но в моей. – Черт побери, Джек, – я повысил голос, – ты добьешься того, что нас убьют!
Он с изумлением посмотрел на меня.
– Не суетись, – сказал он.
– Не суетись? Неужели ты не видишь, с кем имеешь дело? Я предупреждал тебя с самого начала, что эти люди опасны. Это тебе не политики! Они привыкли, чтобы обещания выполнялись.
Глаза Джека засветились холодным гневом.
– Я не давал твоим друзьям никаких обещаний, – возразил он.
Это была последняя капля! Я никогда не теряю самообладания, но безжалостная жестокость Джека привела меня в ярость.
– Мои друзья? – вскричал я. – С каких это пор они стали моими друзьями, Джек? Ты попросил меня связаться с ними от твоего имени. Они теперь твои друзья, Джек, нравится тебе это или нет. Я заключил с ними сделку от твоего имени, не забывай об этом! Я не хочу, чтобы меня взорвали в собственной машине или утопили в собственном бассейне только потому, что Бобби тебя не слушается!
Джек смотрел на меня, на лице не осталось и следа гнева, хотя я накричал на него.
– Дэйвид, – ровным голосом произнес он. – Успокойся.
– Успокойся? Когда ты ведешь себя так, будто не имеешь к этому никакого отношения? Не надо говорить мне, что ты не знаешь подробностей, Джек. Это ты будешь рассказывать на пресс‑конференциях, когда станешь президентом. Если доживешь до этого времени.
Он поднял руки, как бы показывая, что сдается.
– Ну, хорошо, – сказал он, удрученно улыбаясь, – хорошо. Может, ты в чем‑то и прав.
– Ты ведь не хочешь, чтобы эти парни посадили снайпера на крышу противоположного дома, не так ли? Поверь мне, Джек, они вполне на это способны.
– Этого я не боюсь, – ответил он, и я знал, что он говорит правду. Никто никогда не сомневался в храбрости Джека, даже его враги. – С другой стороны, – продолжал он, – я не вижу смысла в том, чтобы нервировать их больше, чем это необходимо.
У меня отлегло от сердца. То, что он перестал называть мафиози моими друзьями, меня обрадовало почти так же, как и то, что он наконец‑то прислушался к голосу разума.
– Не знаю, смогу ли я помочь Хоффе, – сказал он. – Он сам подвел себя под виселицу, прямо перед телевизионными камерами, на виду у всей страны. К тому же он высказал угрозы в адрес Бобби лично. Это грубая ошибка.
– Я не спорю.
– Я не могу убедить Бобби оставить Хоффу в покое. Это невозможно после того, что Хоффа наговорил ему.
– Хорошо, пусть Бобби продолжает расследование, но ведь не обязательно прижимать Хоффу к стенке, не так ли? – предложил я.
Джек нахмурился, обдумывая мои слова. Он быстро схватывал смысл сказанного, без долгих разъяснений. Его уму позавидовал бы и сам Макиавелли. Он хмыкнул.
– Мне бы не хотелось видеть Бобби в роли собаки, которая гоняется за кроликом, но никак не может его поймать.
– Да, я понимаю, Джек, но это все же лучше, чем быть убитым. А разве обязательно объяснять все Бобби?
– Нет. Пока нет. Когда меня изберут, тогда другое дело. – Он не сказал “если меня изберут”, отметил я. Джек налил нам по чашке кофе из серебряного термоса. Он все еще был без пиджака. От него исходил свежий запах душистого мыла и лосьона. – Конечно, если Хоффа опять совершит какую‑нибудь глупость, как, например, эта история со взяткой…
– Он говорит, это было подстроено.
– А что он еще скажет?.. Слушай, с этого момента Хоффе следует сидеть смирно. Я не собираюсь спасать его задницу, если он будет продолжать свою преступную деятельность на виду у всего честного народа.
– Возможно, его компаньоны согласятся с этим, если им правильно все растолковать.
– Ты можешь сделать это для меня?
Я ответил не сразу.
– Вообще‑то мне не хочется продолжать это дело, Джек. Оно становится опасным.
– Я знаю, тебе не нравится заниматься подобными вещами, Дэйвид, но ведь я тебе доверяю. К тому же ты пользуешься определенным… э… доверием у этих ребят. – То же самое сказал мне и Дорфман, только он высказался более красноречиво. Джек посмотрел мне в глаза. – Мне бы не хотелось умолять тебя о помощи, Дэйвид, но если надо, я готов и на это.
Я глубоко вздохнул и, как всегда, согласился. Джек обладал способностью убеждать людей делать то, что они не хотят или, по их мнению, не могут выполнить, – возможно, это и есть наиболее важное качество для президента. Кроме того, я подумал, что смогу урегулировать эту проблему лучше, чем кто‑либо другой, – в этом я тоже заблуждался.
– Я сделаю это, – ответил я. – Но в последний раз.
– Хорошо. Что для этого нужно?
– Так. Хоффа замешан в одном деле в Теннесси. Подробности мне неизвестны, но речь идет о какой‑то компании по перевозке грузов, которую он, кажется, приобрел на имя своей жены. Айк считает, что подкомиссии лучше не заниматься расследованием этого дела, пусть разбирается суд.
Джек кивнул.
– И он, конечно, хочет, чтобы суд состоялся не очень скоро и без особой огласки. В этом случае у него будет достаточно времени, чтобы договориться с присяжными или с судьей?
– Что‑то в этом роде.
– Попробую сделать что‑нибудь, – сказал Джек без особого энтузиазма.
– И еще. У Хоффы есть любовница и незаконнорожденный ребенок…
– Вот это да! – воскликнул Джек. Он всегда проявлял интерес к сплетням о сексуальных связях. – А мы‑то считали его просто ангелочком в этом смысле!
– Видимо, это не так. Айк советует не лезть в эти дела. Для Хоффы это особенно чувствительное место, и, если его затронуть, он может натворить Бог весть чего.
– Черт возьми, его личная жизнь – это его личное дело, так же как и у всех прочих. Зачем Бобби лезть в нее?
– Но его коллеги по расследованию наверняка знают об этом. От сплетен никуда не денешься. Айк не дурак, и поэтому предупреждает: “На эту кнопку нажимать нельзя!”
– Я поговорю с Бобби. – Он чуть подался вперед и заговорщицки понизил голос. – А она симпатичная?
– Айк мне не сообщил. Но одно время она была любовницей Моу Далица, а у Моу хороший вкус.
– Что, эти ребята обмениваются любовницами?
– Видишь ли, мир тесен. А эти люди должны быть уверены, что их девочки не станут болтать о том, что им приходится слышать.
– Логично. – Джека всегда интересовало, каким образом другие более или менее известные личности устраивают интимную сторону своей жизни. Сам он пока не испытывал больших трудностей. Никто особо не интересовался личной жизнью сенаторов. Вот если он станет президентом, тогда ему будет гораздо сложнее. Служба безопасности и пресс‑служба Белого дома ни на минуту не упускают президента из виду. Президент Хардинг, например, был вынужден вкушать удовольствия со своей любовницей в шкафу для верхней одежды в окружении галош и зонтиков. Я не сомневался, что Джек придумает что‑нибудь получше.
– Хоффа! – произнес он со смехом. – Я знал, что от него нам будет польза, но, если он по‑прежнему будет бодаться с Бобби, он приведет нас прямо в Белый дом!
Да, в определенном смысле Джек был прав. В этом сюжете, частично разработанном мною, Хоффе отводилась роль злодея, и на его фоне Джек и Бобби должны были стать героями в глазах общественности. Но получалось так, что Хоффу предали и растоптали, и недооценивать его ярость и мстительность было роковой ошибкой.
Я должен был это предвидеть, должен был заставить Джека прислушаться к моему мнению, но меня, как и многих других, ввела в заблуждение самоуверенность Джека, а также то, что мы удобно расположились у вершины власти, окруженные мощной защитой в лице сената, ФБР, министерства юстиции, службы безопасности. Казалось, мы находимся внутри твердыни, где не страшны угрозы какого‑то нечистого на руку профсоюзного горлопана и его дружков‑головорезов.
– Хоффа, кажется, католик? – спросил Джек.
– Понятия не имею, а что?
– Бобби неодобрительно относится к католикам, которые имеют внебрачные связи. – Он широко улыбнулся. – Правда, для некоторых он делает исключения.
– Надо обеспечить, чтобы и на этот раз он сделал исключение, Джек. Ради тебя. И ради меня.
– Постараюсь. Черт, я вообще считаю, что сведения об интимной жизни людей нельзя использовать в политической борьбе… Что еще?
– Не позволяй Бобби задевать таких людей, как Ред Дорфман, Моу Далиц и Сэм Джанкана. Они и так не в ладах с законом. Тебе абсолютно не нужно, чтобы твое имя связывали с кампанией, развернутой против них. Помни, они ведь считают, что оказали тебе услугу.
Он никак не отреагировал на мои слова, поэтому я продолжал:
– Тебе выдали Бека. Подкомиссия занимается Хоффой. Это хороший результат: газеты поют тебе дифирамбы, у тебя есть возможность разработать какой‑нибудь важный закон. Тебе незачем трогать этих людей.
– Кое‑кому из них все же придется дать показания в подкомиссии, – осторожно сказал он. – Я уже не могу это предотвратить. Слишком поздно.
– Ну хорошо, это понятно. Только не надо доводить до крайностей, Джек, – это все, что я хочу сказать. Никаких оскорбительных высказываний, никто из них не должен сесть в тюрьму, ясно?
– Они на это согласятся?
– Возможно. Во всяком случае, я надеюсь на это.
– Сделаю все, что смогу, – ответил он, и я понял, что большего мне не добиться.
Джек потянулся, морщась от боли. Дома он всегда сидел за столом не на обычном стуле, а в деревянном кресле‑качалке, но все равно от долгого сидения у него болела спина.
– Ты знаешь врача по имени Бертон Вассерман? Он живет в Нью‑Йорке, – спросил он.
– Я слышал о нем. Мэрилин как‑то упоминала его имя…
– Правда? Я встречался с ним, когда был там недавно. Мне его порекомендовали. Если тебя будут мучить боли, обращайся к Вассерману. Он сделал мне укол – витамин В и что‑то там еще. Это просто чудо! Целые сутки у меня вообще ничего не болело. Так хорошо я не чувствовал себя лет сто!
– Вассерман – знаменитый врач. Я знаком со многими его пациентами. Они все утверждают, что он просто волшебник. Уколы помогают, это бесспорно, но в результате пациенты вынуждены ходить к нему на прием все чаще и чаще. Билл Пейли обратился к Вассерману, когда получил травму, катаясь на лыжах, и вскоре ему пришлось ходить к нему чуть ли не ежедневно.
– Что ж, я готов бывать у него раз или два в неделю, если это избавит меня от боли. – Он ухмыльнулся. – Да и вообще у меня полно дел в Нью‑Йорке.
Он поднялся – я заметил, он двигался с большей легкостью, – и мы пожали друг другу руки.
Я не сомневался, что в скором времени Мэрилин станет чаще бывать в Нью‑Йорке, а Артур Миллер, их семейная жизнь и домашнее хозяйство в Коннектикуте отойдут на второй план.
В спальне было темно. Она придвинулась ближе к мужчине, лежавшему рядом с ней, и потерлась ногой о его ногу.
– Неужели ты готова продолжать? – произнес он. – Так скоро?
– Нет. Я вся выдохлась. Это называется “отдалась без остатка”. Я просто хочу, чтобы ты прижал меня к себе.
Он обнял ее и крепко прижал к себе. Она всей кожей ощутила восхитительное щекотание волос на его груди и животе, что неизменно приводило ее в восторг. Она нежно обхватила пальцами его член и сразу же почувствовала тепло его трепещущей плоти; каким бы усталым он ни был, ее прикосновение всегда возбуждало его. Тело ее болело, а сама она лежала мокрая, потная, все еще ощущая во рту соленый привкус его спермы, – насквозь пропитана сексом, радостно подумала она.
– Мне очень жаль, что тебе так не повезло с ребенком, – сказал он.
Они еще ни о чем не успели поговорить. Едва она переступила порог его номера, он заключил ее в свои объятия и стал жадно целовать. Она не противилась нетерпеливому желанию, охватившему его. Он потянул ее в спальню, а она, срывая на ходу одежду, смеясь и одновременно всхлипывая, наполовину раздетая, бросилась на кровать лицом вниз. Он, стоя у нее за спиной, яростными толчками глубоко вонзился в нее. За считанные минуты она кончила дважды. Потом они разделись. Она скользнула под прохладные простыни, и они опять занялись любовью, но теперь уже без суеты, добросовестно и умело.
– Твоя спина, наверное, уже не так болит, – сказала она. Ей не хотелось говорить о ребенке.
– Что, заметно?
– Еще бы! Раньше ты все время лежал на спине, а я сидела на тебе верхом.
– Так не нравилось?
– Нравилось, – ответила она. – Но сегодня мне понравилось больше.
– Мы постоянно работаем над собой, чтобы доставить удовольствие публике. Я лечусь у того врача, о котором все говорят. У Вассермана. Он мне сделал сегодня витаминную инъекцию. Эффект потрясающий. Спина не болит вообще. Да что говорить, мне кажется, я могу изобразить любую позу из “Кама Сутры”. – Он погладил ее по спине. Его рука задержалась у нее на ягодицах. Он стал нежно теребить пальцами волоски на лобке.
Она вздрогнула. Вот так бы лежать и лежать, отгородившись от опасностей жизни. Она, пожалуй, смогла бы даже уснуть в его объятиях.
– Что ж, – произнесла она. – Я рада, что доктор Вассерман сотворил с тобой такое чудо.
– Дэйвид говорил, ты тоже лечилась у него.
– Гм, – пробормотала она уклончиво.
– Что‑то я не слышу восторженных откликов.
– Ну… если честно, странный он какой‑то. Знаешь, как его называют? “Доктор Лишь‑бы‑не‑болело”. Я хочу сказать, что уколы, которые он делает… Мне кажется, это не только витамины, понимаешь, о чем я говорю?..
– Мне они помогают. А тебе разве не помогли?
– Как тебе сказать, и да, и нет. Некоторое время после них я чувствовала себя хорошо, а потом впадала в жутчайшие депрессии… Помимо всего прочего, я ненавижу уколы – я их боюсь. Думаю, больше всего мне не нравилось то, что доктор Вассерман не хотел давать мне рецепты. Каждый раз я должна была приходить к нему в кабинет. И он просил меня раздеваться – из‑за каждого укола. Поэтому я решила, что он просто бесстыдный, порочный старикашка.
Он засмеялся.
– Будь я врачом, я бы тоже так поступал.
– Ты такой же бесстыдный, порочный старикашка.
– Пока еще нет, но надеюсь когда‑нибудь стать им. Всегда мечтал об этом.
– Пожалуй, это хорошая мечта, – согласилась она, облизывая языком, словно кошка, его грудь, соленую от высохшего пота. – Я всегда хотела иметь какую‑нибудь честолюбивую мечту. Одно время я думала, что мне подойдет такой лозунг: “Благополучная жизнь – лучшая месть”. – Она видела эту фразу на подушечке для иголок в спальне Эми Грин, и мысль эта сразу же ей понравилась.
– Для меня это не подходит, – отозвался Джек. – Я всегда жил обеспеченно.
– А для Джеки?
Он задумался.
– Да, – ответил он. – Пожалуй, для Джеки подойдет.
– Как у вас с ней дела сейчас?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, я же читаю газеты. Да и Дэйвид регулярно рассказывает мне все сплетни.
– Он слишком много болтает.
– Он лучше ко мне относится, чем ты. И вообще, рассказывай, не стесняйся. Рано или поздно я все у тебя выведаю.
Он вздохнул.
– Что ж, между нами была размолвка, это правда. После того как она потеряла ребенка. Теперь мы помирились. И Джеки снова беременна.
– Чудесно, – сказала она с печалью в голосе, не в силах скрыть свое разочарование. – Из‑за чего у вас вышла размолвка?
– Видишь ли, конкретную причину назвать трудно… Так уж случилось.
– Нет, ты уж объясни. Раз она беременна, значит, я так понимаю, вы разобрались в своих отношениях.
– В общем‑то разобрались.
– Жаль. А то ты мог бы жениться на мне.
Он издал нервный смешок.
– Я серьезно!
– Я понимаю, – ответил он, не выражая никакого восторга по поводу ее предположения.
– Мы были бы так счастливы, – произнесла она. – И у нас родился бы самый замечательный ребенок на свете!
Она почувствовала, как он весь тревожно напрягся.
– Я просто мечтаю вслух, – прошептала она, обнимая его, чтобы он не мог встать. – Мне так приятно мечтать об этом.
Джек поспешил изменить тему разговора.
– Какие у тебя планы на ближайшее будущее?
– Некоторое время пробуду в Лос‑Анджелесе, буду сниматься в фильме у Билли. – Потом она вспомнила, что Джек мало знаком с миром кинобизнеса, и добавила: – У Уайлдера.
Он как‑то неопределенно кивнул.
– Он был режиссером фильма “Зуд седьмого года”, – объяснила она.
– Великолепный фильм. Он мне понравился. А на этот раз что за картина?
– Я читала только наброски сценария. Мою героиню зовут Шугар Кейн. Она – певица, играет на гавайской гитаре. Попадает во всякие приключения с двумя парнями, которые переодеваются и гримируются под женщин, чтобы скрыться от мафии. Со мной должны сниматься Тони Кёртис и Джек Леммон…
– Джек Леммон – очень хороший актер.
– Гм… – произнесла она. Вообще‑то она ужасно боялась работать с Леммоном. Он был настоящий профессионал, “величайший комик”, как отзывался о нем Артур. Но еще страшнее ей становилось от мысли, что она будет сниматься вместе с Кёртисом, которого считали нахальным, жестким человеком, во всем стремящимся быть лучше всех.
Она очень хотела поскорее вернуться в Голливуд, где все без исключения считали ее звездой номер один, но она уже начинала испытывать знакомый страх: она снова должна появляться перед камерой, сниматься в дублях, которым нет конца, бороться с давлением администрации киностудии, выслушивать требования режиссера… Только на этот раз ей придется пройти через все это без помощи Милтона, поскольку их сотрудничеству пришел конец. Она рассталась с ним в порыве гнева, когда узнала, что Милтон оформил свои личные расходы за счет сметы на фильм “Принц и хористка”. Так кончилась их дружба, которая играла очень важную роль в ее жизни. Впоследствии выяснилось, что Милтон ни в чем не виноват, но было уже поздно.
– Что это за роль – Шугар Кейн? – спросил Джек, чтобы поддержать разговор.
– Белокурая глупышка.
– Ты же говорила, что больше не хочешь играть белокурых глупышек.
– Не хочу. Но играю. Ты же борешься за пост президента. Как бы то ни было, я снимусь в этом фильме, может, еще в одном, а потом начну работать над картиной “Неприкаянные” по сценарию Артура. Он пишет его специально для меня. В этом фильме я буду играть саму себя. А это гораздо труднее.