Вторая фраза — «Иногда у меня возникает странное чувство, что одной меня тебе не будет достаточно» — оказалась для меня слишком болезненной. Хотя я уже планировал рассказать ей о себе, после тех ее слов передумал. Они отозвались во мне диссонансным аккордом, продемонстрировав внутренний конфликт моей бисексуальности. На одном моем плече сидит дьявол — невежественное восприятие, которое я замечаю со всех сторон, как снаружи, так и изнутри квир-сообщества, говорящее, будто бисексуальность — это на самом деле вопрос неопределенности. Будто для бисексуала невозможно довольствоваться одним человеком и что это ярлык не способных на постоянные отношения людей. На другом плече обосновался ангел — в которого побуждают меня верить квир-поддерживающие книги и листовки — говорящий, что нет, я всего лишь открыт к чувствам по отношению к любому, что буду счастлив иметь с кем-нибудь длительные отношения и что имеют значение не столько эти детали, сколько сам человек.
Но поскольку я никогда и ни в кого не был влюблен и никогда не ощущал почти мучительное стремление к кому бы то ни было, то так и не знаю, кто из них прав: дьявол или ангел. Когда Отем сказала, что ее одной не будет достаточно, я не стал заострять на этом внимание и сделал вид, будто забыл. Вот только проблема в том, что на самом деле я все отлично помнил. Даже зациклился на этом, продолжая делать вид, будто не жду момента, когда из-за кого-нибудь потеряю покой и когда благодаря кому-нибудь стану уверен в своих чувствах — так уверен, как еще никогда в своей жизни.
И вот когда Себастьян Бразер входит в аудиторию, замечает меня, а я его, у меня возникает чувство, будто я сейчас свалюсь на бок со стула.
|
|
Будто я пьян.
И теперь мне понятно, что имела в виду Отем, когда говорила про лица.
Я уже видел его в коридорах школы, но особого внимания никогда не обращал: он один из тех идеальных детей мормонов, к тому же сын епископа и, насколько мне известно, чрезвычайно набожный.
Но прямо сейчас я не в силах отвернуться. Себастьян больше не ребенок. Я замечаю жесткую линию челюсти и миндалевидные глаза, раскрасневшиеся щеки и дернувшийся кадык, когда под тяжестью наших взглядов он нервозно сглотнул.
— Привет, народ, — приветственно помахав рукой, Себастьян неуверенно идет к центру класса и пожимает руку Фудзите. Никто не спускает с него глаз, словно держа под прицелом.
Сияя, Фудзита говорит нам:
— Ну, что я вам говорил!
Волосы Себастьяна сбриты на висках и длинные на макушке. А улыбка настолько широкая и искренняя… Он просто офигенно красивый. Но в нем есть что-то еще, усиливающее мое влечение, что-то большее, чем просто красота. Может, это его взгляд, надолго не задерживающийся ни на одном из нас. А может, возникшее у меня ощущение, что Себастьян нас немного опасается.
Когда он встает лицом перед всем классом, его глаза вспыхивают, встретившись взглядом с моими — всего на долю секунды, а потом еще раз. Будто призма, поймавшая луч света. Этого кратчайшего промежутка времени Себастьяну более чем достаточно, чтобы увидеть мое мгновенное увлечение им. Ну ничего себе, как быстро он понял. Должно быть, с ним такое происходит не в первый раз — обожающий взгляд с противоположного конца аудитории, — но такая стремительная влюбленность мне совершенно чужда. Мои легкие — словно дикие животные, стремящихся выбраться из клетки.
|
|
— Блин, — бормочет Отем рядом со мной. — Он заставляет меня глупо улыбаться.
Ее слова — приглушенный отголосок моих мыслей: его улыбка не оставляет и следа от меня прежнего. Я ощущаю беспокойство — что-то внутри уверяет меня, что мы должны быть вместе, иначе мне никогда не будет хорошо.
Не имея понятия о моей внутренней катастрофе, Отем разочарованно вздыхает.
— Как жаль, что он мормон.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вторая половина дня понедельника выглядит следующим образом: домашнего задания у нас нет, мама приходит с работы пораньше и решает воспринять это как знак, что с детьми нужно поехать по магазинам. Моя сестра Хейли в восторге от идеи накупить побольше прикидов в похоронном стиле. А я соглашаюсь поехать — хоть и без особого энтузиазма — в основном потому, что если останусь один, то проведу несколько часов за ноутбуком, открыв кучу вкладок и пытаясь узнать побольше про Себастьяна Бразера.
К счастью, нам составила компанию Отем. Мне кажется, суперспособность мамы в том, чтобы по каким-то сверхъестественным причинам выискивать самую уродливую одежду для своих отпрысков. Так что в этом случае Отем идеальная поддержка. Но, к сожалению, с ними тремя поблизости осуществлять поиск информации о Себастьяне мне приходится более скрытно. Отем может сильно удивиться, если увидит, что я гуглю фото нашего симпатичного помощника учителя. Мама с Хейли знают о моем увлечении парнями, но та же мама точно не будет в восторге, узнав, что объект моего текущего интереса — сын местного епископа.
|
|
Организованная религия — это не та тема, которую с теплом встречают в нашем доме. Мой отец еврей, но не был в синагоге уже несколько лет. Мама выросла в традициях СПД в Солт-Лейк-Сити, что к северу отсюда, но в девятнадцать лет разорвала все отношения с общиной, когда ее младшая сестра, моя тетя Эмили, в старших классах открыто заявила о своей нетрадиционной сексуальной ориентации, после чего от нее отвернулись и родители, и церковь. Конечно же, меня тогда и в помине не было, но я слышал кое-какие рассказы и видел, как на лбу у мамы набухала вена, когда при ней заходила речь об узколобых религиозных взглядах. Мама продолжает общаться с родителями, но, как и любой отзывчивый человек, не хочет оправдывать гонения на близких из-за кучки устаревших книжных правил.
В связи с этим, вам, наверное, хочется спросить, почему мы живем здесь, где мормонов больше всего в мире? По иронии судьбы, снова из-за мамы. Два с половиной года назад один крупный стартап по разработке программного обеспечения переманил ее из Гугла, где она была единственным старшим инженером-программистом с женским генотипом и при этом могла заткнуть за пояс любого. В NextTech ей предложили должность генерального директора, но мама предпочла работу технического, что означало почти неограниченный бюджет на технологические разработки. Сейчас ее команда создает для НАСА какое-то ПО для 3D-моделирования.
В любой другой семье, которая, несмотря на две шестизначные зарплаты, с трудом позволяла себе жизнь в районе Саут-Бей, это решение принялось бы на раз-два. Предстоит повышение зарплаты в городе, стоимость жизни в котором равна стоимости содержимого нашего самого маленького шкафа в Пало-Альто? Отлично! Но из-за маминого прошлого решение о переезде было мучительным. Я до сих пор помню, как однажды поздно вечером родители спорили об этом, думая, что мы с Хейли уже спим. Папа считал это возможностью, которую мама не должна отбрасывать и которая будет подпитывать ее воображение. Она была согласна — но переживала о том, как это повлияет на детей.
В частности, на меня. За два месяца до поступившего предложения я признался родителям, что бисексуален. Ну, «признался», наверное, слишком громко сказано. В рамках своего выпускного проекта мама создала скрытое от пользователя программное обеспечение, которое позволяло работодателям отслеживать, чем заняты сотрудники. Оно оказалось настолько простым и удобным, что сделали и потребительскую версию, после чего продали практически в каждый дом, где есть компьютер, по всей стране. Наверное, мне стоило бы сложить два и два и догадаться, что мои родители тоже его используют, прежде чем смотреть порно с телефона.
Это был неловкий разговор, но, по крайней мере, он привел к компромиссу: я мог без надзора посещать некоторые сайты, если только они, по словам мамы, «не дают мне нереалистичного представления о сексе или о том, как должны выглядеть наши тела».
И вот мои родители, ярые анти-мормоны, вместе с эмо-дочерью и бисексуальным сыном переехали в мормонскую страну чудес. Чтобы компенсировать свою вину и быть при этом уверенными, что я всегда сумею себя защитить (что означало: быть очень и очень осторожным насчет того, кому открыться), они сделали наш дом воплощением гей-прайда. Б о льшую часть времени мы с Отем проводим у нее дома, а Хейли ненавидит почти всех (и к ней никто никогда из ее ведьминского шабаша не приходит), поэтому ЛГБТ-статьи, PFLAG-листовки [PFLAG — некоммерческая организация «Родители, семьи и друзья лесбиянок и геев» — прим. перев.] и футболки с радугой дарились мне по поводу и без, сопровождаемые поцелуями и гордыми взглядами. Иногда мама клала мне на наволочку стикер на баннер с мотивирующей надписью, который посреди ночи впивался острым углом мне в щеку.
НЕ БУДЬ ТЕБЯ НА СВЕТЕ, ВСЕ БЫЛО БЫИНАЧЕ!
СМЕЛОСТЬ — ЭТО ОСТАВАТЬСЯ САМИМ СОБОЙ В МИРЕ, КОТОРЫЙ ДИКТУЕТ БЫТЬ ДРУГИМ.
ЛЮБОВЬ НЕ ЗНАЕТ ГРАНИЦ.
НОРМАЛЬНЫЙ — ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ РЕЖИМ СТИРАЛЬНОЙ МАШИНЫ.
Много лет Отем находила их то тут, то там, но не особенно обращала внимания, бормоча:
— Опять эти штучки из Сан-Франциско.
Сейчас, когда я сижу в машине и с отвисшей челюстью тайком просматриваю фотографии Себастьяна, думать об этом смешно, потому что я начинаю фантазировать, как он зачитывает мне эти надписи своим низким и мягким голосом. Даже простое воспоминание о тех трех фразах, которые он произнес сегодня, превращает меня в перепившую цветочного нектара пчелу.
Привет, народ.
О, моя книга выходит в июне.
Я здесь, чтобы помочь. Поэтому, если я вам нужен, пользуйтесь мной.
Я чуть с ума не сошел, когда он так сказал.
Поиск в интернете ничего нового мне не дал. Большинство результатов на запрос «Себастьян Бразер» вели в стейк-хаус в Омахе, на ссылки со статьями о Семинаре и анонсами его книги.
А вот в Гугл-фото я получил даже больше ожидаемого. Тут есть фотографии, где он играет в бейсбол и футбол (да-да, одну я себе сохранил), и несколько, сделанных во время интервью местным газетам. Его слова мало что говорят о нем самом — они явно уже заученные наизусть — но на большинстве снимков он в галстуке, а в сочетании с его волосами… Я готов начать делать папку с порно-коллекцией имени Себастьяна.
Он и вправду самый красивый парень из всех, кого я когда-либо видел лично.
В Фейсбуке ничего. У него закрытый аккаунт (ну еще бы), поэтому мне не видны ни его фото, ни статус отношений. Не так уж меня это и волнует — и не будет волновать, ведь времени прошло совсем немного. Он просто лакомый мормонский кусочек, и все. И это внезапное влечение не приведет ни к чему интересному. Я просто не допущу этого — мы с ним по разные стороны очень высокого забора.
Я закрываю все вкладки в телефоне, а то вот-вот начну превращаться в сетевого сталкера. Охотиться на него в Инстаграме или Снэпчате бесполезно. Даже сама возможность наткнуться на селфи сонного Себастьяна без футболки способна погубить всю мою нервную систему.
В торговом центре мы с Отем идем за мамой, петляющей мимо стоек с одеждой в магазине «Нордстром». Я как послушная глина в их руках. Мама тянет меня к столу с рубашками и прикладывает несколько к моей груди. Прищурившись, она интересуется мнением Отем, и после того как они безмолвно посовещались, мама откладывает почти все рубашки в сторону. Я не отпускаю ни единого комментария, поскольку знаю, как надо себя вести.
Моя сестра где-то в одиночестве ищет себе одежду, дав нам приятную передышку от ее постоянной потребности препираться. Отем с мамой хорошо ладят, и, когда они вместе, на какое-то время мне не нужно фокусироваться на общем разговоре; они сами себя неплохо развлекают.
Мама прикладывает к моей груди отвратительную ковбойскую рубашку.
На это я не обращать внимания не могу.
— Нет.
Проигнорировав меня, она снова смотрит на Отем в ожидании вердикта. Но Одди всегда на моей стороне, поэтому неприязненно морщит нос.
Повесив рубашку обратно, мама спрашивает:
— Как твое расписание в этом семестре?
— Мне очень нравится, — Одди дает маме синюю рубашку с коротким рукавом RVCA. Я незаметно поднимаю два больших пальца. — Правда, придется поменять современную литература на Шекспира, а матан, наверное, станет моей погибелью, но в остальном — хорошо.
— Уверена, Таннер будет рад тебе помочь с ним, — отвечает мама, и я чувствую, что Отем закатывает глаза. — А как у тебя, дорогой?
Я облокачиваюсь на стойку, скрестив поверх нее руки.
— После ланча добавил биологию, и теперь на последнем уроке мне хочется спать.
Мама собрала свои прямые светлые волосы в хвост и перед выходом переоделась из рабочей одежды в джинсы и свитер. Так она выглядит моложе, и если Хейли снимет свою жуть в стиле Уэнзди Аддамс, то они с мамой будут выглядеть как сестры.
Словно читая мои мысли, позади меня в ту же секунду материализуется Хейли и сгружает маме целый ворох черной одежды.
— Штаны мне ни одни не понравились, но эти футболки крутые, — говорит она. — Может, пойдем поедим? Я умираю с голоду.
Мама смотрит на кучу тряпок у себя в руках, и я вижу, как она мысленно считает до десяти. Сколько себя помню, родители всегда поощряли каждого из нас быть самим собой. И когда я начал задаваться вопросом относительно своей сексуальности, они сказали, что их любовь ко мне не зависит от того, куда я суну свой член.
Ладно, они выразились несколько иначе; просто мне нравится так говорить.
В прошлом году, когда моя сестра решила выглядеть как труп, они прикусили язык и сказали, что она может самовыражаться, как ей того хочется.
Мои родители святые, когда речь заходит о терпении, но я понимаю, что оно у них уже на исходе.
— Три рубашки, — говорит мама и отдает кипу тряпок обратно Хейли. — Я сказала тебе выбрать три рубашки и две пары брюк. А черных футболок у тебя и так несколько десятков. Еще десять тебе не нужны.
Пресекая попытку Хейли поспорить, мама поворачивается ко мне.
— Значит, на биологии тебе хочется спать. Какие еще новости?
— Одди стоит оставить себе современную литературу. Это стопроцентная пятерка.
— О! Наш помощник учителя на Семинаре суперсекси! — говорит ей Отем.
Будто инстинктивно желая меня защитить, мама скользит взглядом в мою сторону, а уже потом смотрит на Одди.
— И кто он?
— Себастьян Бразер, — с придыханием отвечает Отем.
Стоя позади нас, Хейли издает стон, и мы оборачиваемся в предчувствии неизбежного.
— Его сестра Лиззи в моем классе. Она вечно такая счастливая.
Я усмехаюсь.
— Какая гадость, да?
— Таннер, — предупреждающе говорит мама.
А моя сестра толкает меня в плечо.
— Заткнись, Таннер.
— Хейли!
Отем решает сменить направление нашего внимания.
— Себастьян учился на Семинаре в прошлом году. Видимо, его книга на самом деле была хороша.
Мама протягивает мне футболку с узором пейсли, которая настолько ужасна, что я даже не готов это вслух произнести. Она прикладывает ее к моей груди и строго на меня смотрит.
— О, значит, он ее продал, да? — спрашивает она у Отем.
Та кивает.
— Надеюсь, по ней снимут фильм, причем с ним в одной из ролей. У него такие мягкие волосы и такая улыбка… Господи.
— Он часто краснеет пятнами, — не думая, добавляю я.
Мама застывает, но Отем, кажется, в моих словах не замечает ничего странного.
— Точно.
Мама вешает рубашку и сдержанно смеется.
— Кажется, нас ждут проблемы.
При этих словах она смотрит на Отем, но я не сомневаюсь, что имеет в виду меня.
***
Мой интерес к внешнему облику Себастьяна Бразера к пятничному занятию не уменьшился. Впервые с тех пор как переехал сюда, я стараюсь ничем себя не выдать. Если бы я увлекся помощником учителя женского пола, то не было бы ничего странного, если кто-нибудь поймал меня на взглядах в ее сторону. Но с ним мне попадаться никак нельзя. И, откровенно говоря, поддержание нейтрального выражения лица сильно утомляет. Фудзита с Себастьяном обходят аудиторию, пока мы записываем идеи всеми возможными способами — план-конспект, отдельные фразы, тексты песен, рисунки, — я же на чистом листе бумаги рисую спирали, лишь бы не следить за его передвижениями. Сидящая рядом со мной Отем стучит по клавиатуре со скоростью тысяча слов в минуту, не поднимая головы для передышки. Это отвлекает и раздражает. Абсурд, конечно, но мне кажется, будто она каким-то образом высосала из меня всю творческую энергию. Но когда я встаю, чтобы уйти в другой конец аудитории и побыть одному, едва не сталкиваюсь с Себастьяном.
Грудь к груди, мы стоим и смотрим друг на друга, прежде чем отойти на шаг.
— Извини, — говорю я.
— Да нет, это ты меня извини, — его голос низкий и тихий, с каким-то гипнотизирующим ритмом. Интересно, когда он начнет давать проповеди, будет ли его голос звучать менее осуждающе, чем у других?
— Фудзита сказал, что я должен поработать с тобой более тесно, — говорит Себастьян, и я понимаю, что он шел поговорить со мной. Его щеки раскрашивает румянец. — Он сказал, что ты немного… м-м-м, отстаешь по части планирования идеи, и мне стоит обсудить это с тобой.
Внутри формируется готовность защищаться. Прошло всего три занятия, а я уже отстаю? Да и еще приходиться выслушивать это от него: застегнутого на все пуговицы религиозного шарлатана, которого я не могу выкинуть из головы! Я смеюсь — чересчур громко.
— Да все нормально. Серьезно. К следующей неделе догоню. Я не хочу, чтобы ты тратил свое время…
— Я не против, Таннер, — он сглатывает, и впервые за все это время я замечаю, какая длинная у него шея и какая гладкая кожа.
Мое сердце колотится сильней. Мне не нравится находиться под его воздействием.
— Мне нужно в уме разложить все по полочкам, — отвечаю я, а затем ухожу, сгорая от стыда.
Я ожидал, что Себастьян будет просто кратким увлечением, мимолетной фантазией на одну ночь. И все. Но я ошалело наблюдал всего лишь за его хождением по классу. А пока стоял рядом с ним, чуть в панике не разучился дышать. Он словно контролирует окружающее его пространство, но не потому что качок внушительных размеров или какой-нибудь агрессивный мачо. Складывается впечатление, что свет падает на черты его лица как-то иначе. Не так, как на остальных.
Несколько минут спустя подходит Отем и кладет руку мне на плечо.
— Ты в порядке?
Ни капли.
— Конечно.
— Не стоит волноваться, насколько далеко ушли остальные.
Нырнув из одного стресса в другой — написание книги, — я смеюсь.
— Вот спасибо тебе, Одди, за лишнее напоминание.
Она издает стон и, положив голову мне на плечо, смеется.
— Я не это хотела сказать.
Глянув в сторону, замечаю, что на нас смотрит Себастьян, после чего тут же отворачивается. Привстав на цыпочки, Отем целует меня в щеку.
— Вечеринка в честь дня рождения Мэнни по-прежнему в силе?
Лазертаг на восемнадцатилетие? Эксклюзивно, только в Юте.
— Не знаю.
Мне нравится Мэнни, но, если честно, я человек простой. И вряд ли смогу выдержать длинный вечер с лазертагом.
— Да ладно, Танн. Там будет Эрик. Мне нужен кто-то для поддержки, чтобы не только выглядеть по-идиотски в присутствии Эрика, но и заняться чем-то еще.
Школа — это такая кровосмесительная тусовка. Отем увлечена Эриком, который сохнет по Рейчел — сестре девчонки, которую я поцеловал на Хоумкаминг в прошлом году и с которой сейчас встречается брат лучшей подруги Хейли. Ткни пальцем практически в любого — каждый находится друг от друга на расстоянии шести поцелуев.
Но тут ничем более интересным и не заняться.
***
Сквозь двойные стеклянные двери боулинг-клуба Fat Cats просачиваются звуки электронной музыки. Парковка забита до отказа. В любом другом городе я бы этому удивился, но это же Прово, а сейчас вечер пятницы, поэтому мини-гольф, лазертаг, космический боулинг заняты по-максимуму.
Подсветка телефона Отем освещает ее профиль, пока она умудряется что-то быстро печатать и идти рядом со мной по обледеневшему тротуару.
Взяв под руку, я веду ее мимо группки ребят помладше, глаза которых тоже прикованы к телефонам, и завожу внутрь.
Спустя год после приезда мы все вместе отправились на папином Приусе в Вегас на свадьбу моей тети Эмили с ее девушкой Шивани. У нас с Хейли были вытаращены глаза на протяжении всех выходных: цифровые билборды, стрип-клубы, выпивка и полуголые тела… От подобного зрелища отвести взгляд было нереально.
Вот и здесь, несмотря на очевидные различия вроде размера заведения или отсутствия не совсем одетых официанток, в воздухе витает примерно такое же безумие. Fat Cats — это Вегас для детей и трезвенников. Будто загипнотизированные, посетители кидают жетон за жетоном в мигающие лампочками автоматы в надежде выиграть хоть что-нибудь.
Я замечаю группу людей, которых знаю по школе. Джек Торн рубится в какую-то зажигательную, как я понимаю, игру, похожую на скибол, и у его ног уже свисает лента билетов. Футболист-Дэйв играет в пинбол с Клайвом, зажав свой неизменный футбольный мяч между стоп. Сам именинник, наш друг Мэнни Лавеа, отлынивает от веселья, стоя вместе со своими братьями у дальних столиков. К огорчению Отем, Эрика нигде не видно.
Я оглядываю силуэты на фоне гигантского экрана, висящего над дорожками — прости, Thunder Alley, — но быстро сдаюсь.
— Ему пишешь? — спрашиваю я у Отем, заметив, что она пристально смотрит на экран своего телефона.
— Нет.
— Тогда почему пропала в телефоне? Ты едва поднимаешь голову, чтобы глотнуть воздуха.
— Просто делаю заметки, — говорит она, потом берет меня за руку и ведет мимо кассы, где обналичивают билеты, к столикам. — Для книги. Ну, знаешь, всякие мысли, появляющиеся в голове, обрывки диалогов. Это лучший способ сделать намеченное. В понедельник Фудзита будет ждать подвижек в работе.
От напряжения все внутренности сжимаются, и я меняю тему.
— Пойдем, Одди. Выиграю тебе что-нибудь.
Я выигрываю огромного тигра, который — признаю это не без чувства вины — в скором времени отправится на свалку, после чего мы с Отем возвращаемся к столикам, как раз когда приносят еду. Уставшая на вид женщина по имени Лиз пытается навести хотя бы подобие порядка на этой вечеринке, но в итоге сдается и ставит в центр стола поднос с овощами и дип-соусом. Честно говоря, мы бываем тут так часто, что она прекрасно понимает: можно смело уйти и выкурить пачку сигарет, пока идет веселье.
К нам присоединяется Эрик, когда мама Мэнни раздает бумажные тарелки и вся группа — порядка двадцати человек — выстраивается в очередь у другой стороны столов. Тут стандартный набор в виде плохой пиццы и Спрайта, но я еще кладу себе немного из блюд, которые приготовила мама Мэнни. Его семья родом с Тонга, и когда я в десятом классе переехал сюда из многообразия Саут-Бей, был несказанно рад увидеть в море улыбчивых белых лиц хотя бы одно смуглое. Из-за миссионерской работы на Гавайях и других островах Тихого океана здесь, в Юте, удивительно много полинезийцев. Мэнни и его родные не исключение, но они из тех СПД-семей, которые открыты к общению. Мэнни большой и веселый; парень, который почти всегда улыбается. Наверное, я мог бы им даже увлечься, не будь это такой очевидной потерей времени: он на миллион процентов гетеро. И я готов поставить все свои деньги вплоть до последнего пенни, что в день свадьбы Мэнни будет девственником.
Встав рядом с Отем, я уже открыл было рот, чтобы подколоть насчет всего одной хлебной палочки у нее на тарелке, но слова исчезли, так и не появившись. В другом конце зала стоит Себастьян Бразер и разговаривает с двумя братьями Мэнни. Мой пульс срывается на бешеный галоп.
Я и не знал, что он сюда придет.
Одди тянет нас сесть на скамейку и, погруженная в свои мысли, делает глоток воды. Посмотрев на нее повнимательней, я замечаю, что, готовясь к сегодняшнему вечеру, она приложила дополнительные усилия: выпрямила волосы, нанесла этот липкий блеск для губ. Уверен, даже блузка на ней новая.
— Ты почему не ешь? — достав салфетку из упаковки, спрашиваю ее я.
Чтобы доказать, что она не смотрит на Эрика, Одди делает фото своей еды на тарелке, внимательно рассматривает получившийся снимок, потом что-то пишет и поворачивает телефон ко мне экраном. На белой бумажной тарелке лежит одна хлебная палочка, а под ней красуется подпись «Ужин».
Она серьезно?
— Пицца выглядела бы слишком жирной, а все остальное слишком странное, — показывая на мою тарелку, говорит Отем. — Вот в этом подобии салата, например, сырая рыба.
Снова подняв голову, я незаметно смотрю ей за спину и вижу, что Себастьян подошел к столику недалеко от нашего. Рядом с ним на скамье лежит его рюкзак, и мне мгновенно становится интересно, где Себастьян побывал до этого. На занятиях? В библиотеке? Он живет в кампусе университета? Или дома с родителями?
Я возвращаюсь к своей еде.
— Это севиче. Помнишь, ты пробовала его в Парк-Сити? Тебе понравилось.
— Не припомню, чтобы это мне могло понравиться, — но Отем все равно берет вилку, чтобы утащить кусочек. — Кстати, ты видел, кто здесь?
Можно подумать, я бы пропустил его появление.
Эрик с Отем какое-то время болтают, и хотя я не особенно обращаю на них внимания, все равно чувствую время от времени появляющуюся неловкость. Да и кто бы ее не заметил? Отем смеется чересчур громко. А после затянувшегося молчания они то и дело начинают говорить одновременно. Может, Эрику она тоже нравится? Тогда это объясняло бы, почему они оба ведут себя словно парочка семиклассников. Наверное, плохо, да, что я испытываю по этому поводу облегчение, хоть эти отношения и могут повлиять на всех нас? Моя дружба с Одди значит для меня очень и очень много, поэтому я не хочу, чтобы между нами оставались даже самые малозаметные намеки на предполагаемый роман. Если ситуация вырулит в сторону нормальной, возможно, я смог бы ей все рассказать о себе.
Может, мне нужно обсудить с кем-нибудь дилемму насчет Себастьяна?
И при этой мысли мои воображаемые кошачьи уши поворачиваются назад, в его сторону. Как будто само присутствие Себастьяна распространяет вокруг звуковые волны. И я хочу каждую секунду знать, где он. Хочу, чтобы он меня заметил.
Но план срывается, когда Мэнни тащит всех нас играть в лазертаг. Я неохотно иду вслед за ними в отдельную комнату для получения инструкций.
Отем решила просто понаблюдать из специального соседнего помещения, а я стою рядом с Эриком и гадаю, смогу ли улизнуть незамеченным, прежде чем начнется игра. Но как только делаю шаг в сторону выхода, на арене появляются Себастьян с Коулом, братом Мэнни. Я чуть жвачкой не подавился.
Мне даже не удалось притвориться, будто я слушаю инструктаж. Не в состоянии оторвать взгляд от Себастьяна, рассматриваю его лицо, челюсть и волосы в этом необычном освещении. Судя по всему, он тоже не особенно внимательно слушает, потому что оглядывает помещение и замечает меня.
В течение одной,
двух,
трех,
четырех секунд
он не отводит взгляд.
Узнав меня, Себастьян улыбается, а у меня появляется ощущение, будто пол резко уходит из-под ног.
Помогите…
Я неуверенно и ошалело улыбаюсь ему в ответ.
— Меня зовут Тони, и я буду вести вашу игру, — представляется инструктор. Я отвожу взгляд от Себастьяна и смотрю прямо перед собой. — У вас уже есть капитаны? — когда никто не вызывается добровольцем, он показывает на Себастьяна и Коула, стоящих поодаль, после чего жестом говорит нам идти вслед за ним взять жилеты.
Каким-то образом в этой толпе Эрик оказывается в самом конце, а я прямо рядом с Себастьяном. Да благословит Господь Эрика. В комнате с двух сторон висят оборудованные блоками питания жилеты. Словно бортпроводник перед взлетом, Тони показывает, как надеть жилет и как застегнуть его спереди.
— Отключите бластер от зарядного устройства и нажмите на спусковой крючок, — говорит он. — На экране появится кодовое имя. Все увидели свои имена?
Делаю, как он говорит, и на экране появляется имя «Патриот». Украдкой глянув в сторону Себастьяна, я вижу, что у него на экране написано «Сержант Синий».
— Запомните это имя. После игры на табло у каждого имени будет стоять счет. Чтобы набрать очки и выиграть, вам нужно уничтожить противников из другой команды. Попасть вы сможете в одно из шести мест, — Тони тянет к себе за рукав Мэнни. — Вот куда нужно целиться, — говорит он и пальцем показывает на каждую подсвеченную область на жилете.
— Если вам попадут в плечо или в спину, вспыхнет световой сигнал на жилете, и противнику будет засчитано очко. Если же попадут в грудь, то помимо прочего у вас будет еще временно заблокирован бластер. И стрелять вы не сможете. Тогда вы пригнетесь и будете прятаться, до тех пор пока бластер не разблокируется.
Отпустив Мэни, он оглядывает арену.
— На арене будет две команды, и жилеты каждой будут подсвечены определенным цветом, — показав на Коула, он говорит: — Команда красных, — а потом показывает на Себастьяна. — Команда синих. Главное, стреляйте не в свой цвет. База каждой команды соответствует ее цвету. За уничтожение базы противника вы получите тройные очки.
Стоящий рядом со мной Себастьян переминается с ноги на ногу, и я вижу, как мельком он смотрит на меня, опускает взгляд мне на ноги, а потом отводит его. По моей коже бегут мурашки.
— И прежде чем мы приступим, — добавляет Тони, — несколько правил. Быстро не бегать: вы можете натолкнуться на что-нибудь или на кого-нибудь. Не ложиться на пол, иначе на вас кто-нибудь наступит. Запрещен любой физический контакт, включая парное уединение в темноте. Мы вас увидим.