— Почему, товарищ лейтенант? Почему забижаете?
— Не годишься ты, Комар, для тонкой оперативной работы.
— Чем же я не гожусь? Забижаете, товарищ лейтенант.
— А вот тем и не годишься, что талдычишь — «товарищ лейтенант». Как ты должен меня называть, Комар?
— Бригадиром.
— Почему же называешь товарищем лейтенантом?
— Никто же нас не слышит, товарищ лейтенант.
— Дурак ты, Комар. Дураком и умрешь. В таких делах надо вырабатывать автоматизм. А услышать нас может и сорока. Не зря она целый день кружится над нами.
— Виноват, исправлюсь, товарищ лейтенант.
— Виноват, Комар, ты и в том, что отдал бандитам лишнюю бутылку водки. Сколько я тебе велел бросить в куль?
— Пятнадцать, товарищ лейтенант.
— А ты отдал им шестнадцать!
— Не может быть, товарищ лейтенант.
— Представь, Комар: ты ошибся! А Коровин аж засиял!
— Вот жулик! Вот мошенник! Я ему откручу башку! Как же я обмишурился? Ум за ум зашел!
— Ты предполагаешь, Комар, что у тебя два ума? К великому сожалению, нет и одного.
— А мне и не надо. Пущай начальники думают. Им за это деньги хорошие платют, в чинах повышают. А мы народ простой. Прикажут — исполним в точности до последнего патрона.
— У тебя есть мечта, Комар?
— Какая такая мечта?
— Ну, такое неисполненное желание, сокровенное, тайное.
— Знамо, имеется.
— Какое желание?
— Хочу, товарищ лейтенант, однажды поднатужиться и трактор перевернуть, опрокинуть.
— Какой трактор?
— Гусеничный.
* * *
Гришка Коровин обрадовал товарищей: и водки принес, и хлеба, и обещанье полакомиться свежей рыбой.
— Поживем здеся еще пару деньков, — предложил Держиморда.
Уходить из Горного ущелья никому не хотелось. У Фариды в этих местах было много родичей. Они то мешок муки подбросят, то барана, то картошки. Вот и сейчас Фарида варила бешбармак. Гришка сходил к ручью, принес ведро воды и большой ком мягкой синей глины. Он ладил из глины свистульки, лошадок и петухов. Гришка пробовал вылепить и Фариду, но получалось плохо. Она позировала, сидя у костра. Держиморда сердился:
— Когда твой башбармак выпреет? Солнце уж к закату, жрать охота.
— Не жрать тебе охота, а выпить. Налей и утоли жажду, а закуси селедкой. Селедки-то много, — посоветовал Коровин.
— Одному не с руки, и в глотку не полезет.
— Готов бешбармак! — попробовала Фарида варево. Майкл начал разливать водку по кружкам:
— Поднимем тост за наше разбойничье братство, за тех, кто вне закона!
Отец Никодим напомнил «Послание к римлянам» апостола Павла:
— Умерши для закона, которым были связаны, мы освободились от него.
Майкл посылал Фариде воздушные поцелуи:
— Аи эм фонд офью, Фарида! Остальное все ерунда, как русские говорят. Я отобью тебя, Фарида, у Гришки Коровина. Раз Гришка по фамилии Коровин, пусть женится на корове. Русская корова прекрасна!
— Может, Гераське плеснем? — спросил Держиморда.
— Нет, — не разрешил Гришка.
Сотоварищи по банде к ночи выпили все шестнадцать бутылок водки, съели бешбармак, отпыхивались у костра под звездами. Гришка Коровин обглодал одну из селедок осторожно, оставив в цельности скелет с головой. Он изляпал из комка глины две массивные лепешки, положил между ними рыбий скелет, начал уминать пластины, чтобы они соединились, срослись. И с улыбкой размышлял Гришка Коровин: мол, закопаю я энтот кус глины со скелетом селедки в землю, придавлю камнем. А через тыщу лет найдут ученые археологи-геологи отпечаток рыбьего скелета. И скажут они, што здесь был окиян! Напишут они умные книги о морском дне, которое вздыбилось горами, высунулось в небо Чертовым пальцем. Очень даже забавно получится!
Гришка Коровин улыбался блаженно над своим замыслом, ему так хотелось ожить через тысячу или миллион лет, чтобы увидеть ученых, которые умничают над отпечатком рыбьего скелета. И вспомнилась ему вся его нескладная жизнь: как их раскулачивали, отбирали коня и корову, выгребали пшеницу из ларей, вспарывали подушки и перину, бросали в огонь иконы. А в отместку — поджог степи, замыкания на электролиниях, избиение бригадмильцев. И уж совсем непостижимо и страшно — пытки в НКВД, убийство лейтенанта госбезопасности, красноармеец, зарубленный лопатой... Ранила и жгла гибель страдалицы Леночки, которая бросилась в огонь нагревательного колодца.
— Ты зачем, Гриша, рыбий скелет в глину запечатал? — заинтересовался Майкл.
— Тайна! — отмахнулся Коровин.
— Русские не могут жить без тайны, — воздел руки к небу Майкл.
В полночь, перед тем как все улеглись спать, Гришка Коровин проинструктировал сотоварищей:
— На рассвете утром получим рыбу и сразу уйдем тремя ватагами к Сундуку или к Трем Сестрам. Уходить станем, как и задумано Эсером, по разным тропам. В каждой группе — пулемет. Одних поведет Фарида, других — Майкл и Гераська, мы с Держимордой и его братьями улизнем через Гнилой угол? Вопросы имеются?
— С кем я пойду? — заморгал отец Никодим.
— Пойдешь с Фаридой. А поспать, батюшка, тебе не придется.
— Постоишь до утра на атанде, на стреме, — разъяснил Держиморда.
— На посту часовым! — поправил Держиморду Коровин.
Все разошлись по своим лежкам, уснули. Отец Никодим ходил вокруг потухшего углища, молился, поглаживая на груди крест протодиакона. От обреза и винтовки батюшка отказывался. Часовым он был никудышным, ибо плохо видел. Нагрянули бы оперативники НКВД ночью и с легкостью захватили бы всю банду. Да вот не могли они предполагать, что Гришка Коровин доверит пост охраны подслеповатому священнику Никодиму.
Гераська в эту ночь не спал и, когда чуть забрезжил рассвет, выполз из пещерки. Отец Никодим не заметил, как мальчишка пробрался к восточной тропе, скрылся в кустах. Умысел у Гераськи был воровским. Он решил в сумерках навестить лагерь строителей, стащить у них что-нибудь. К удивлению воришки, палатки строителей охранял сторож. Но он ходил по краю поляны, вглядываясь в сторону Чертова пальца. Гераська обошел по перелеску лагерь строителей и пополз на четвереньках к ближней палатке. Когда люди ложатся спать, они снимают ручные часы, оставляют их перед собой на видном месте. Можно было и обшарить карманы одежды. Воришка уже предвкушал размеры добычи. Но обитатели палатки не спали, там горела висячая лампа, слышался разговор. Гераська подкрался вплотную, заглянул в дырь.
На фанерном ящике была разложена карта местности, над которой склонились несколько человек. Один из них был в форме НКВД. И Гераська сразу узнал Придорогина. Напротив него, на корточках, бригадир строителей, обещавший принести утром свежую рыбу. Придорогин объяснял Собравшимся:
— Чертов палец окружен пока большим кольцом. Через полчаса цепи пойдут на сближение. Но твой замысел, Рудаков, хорош. Мы можем взять банду врасплох, без боя. Однако ты, Алексей, не торопись, выйди со своим коробом «рыбы» минут через двадцать. Подожди, пока мы кольцо окружения сомкнем поплотнее. И надо надежнее отсечь банду от конского табуна. Сколько стволов в банде? Эсер показание не дает.
— Надо было пощекотать его, — заметил бригадир строителей.
— Щекотали, не подействовало.
— На крюк бы вздели под ребро...
— Федоров затребовал его в Челябинск живьем.
У Гераськи сердчишко заколотилось по-заячьи. Он попятился, пополз к зарослям черемухи. Погибель пришла, а други спят, ничего не чуют. Ну и дурак же этот Гришка Коровин, да и Держиморда. Эсер же повелел уходить на Сундук сразу. Почему они не послушали Серафима? Как теперь пробиваться через окружение? А Эсер, значит, попался.
Гераська из лагеря «строителей» мог легко уйти в сторону города или Банному озеру, на Кусимово. Если бы его и схватили красноармейцы, то отпустили бы, не вызвал бы он подозрений. И мелькнула такая мыслишка. Мол, самому дай бог удрать, а Горное ущелье окружено. Думал так трепещущий Гераська, но бежал, пригибаясь, к Чертову пальцу. Там была его первая любовь — Фарида. Он так хотел, чтобы Гришка Коровин бросил Фариду, чтобы они поссорились. И тогда бы Гераська сказал:
— Фарида, я хочу жениться на тебе. Жениться на всю жизнь!
Фарида чувствовала, что мальчишка влюблен в нее, одаривала его лаской, как родного братишку. Обнимет его, прижмет, ерошит русые вихры, приговаривает:
— Мин син яротам. Глупенький ты мой. Твоя любовь впереди, в другой судьбе.
Батюшка Никодим услышал, что кто-то бежит напролом к Чертову пальцу. То ли косуля, то ли собака — спотыкается, падает.
— Кого бог послал? — всматривался Никодим в предутренний зыбкий рассвет.
— Я это, батюшка: Гераська! Буди скорее всех, мильтоны нас окружили.
Отец Никодим заметался, ширяя спящих посохом:
— Вставайте! Сила нечистая, чекисты, мильтоны... Окружили нас!
Сотоварищи просыпались с трудом, не могли ничего понять:
— Где мильтоны? Кто нас окружил?
А небо на востоке светлело, зачирикали птицы. И сжималось кольцо окружения. Гришка Коровин увидел, как блеснули в цепях штыки красноармейцев. Гераська объяснял:
— Я к строителям нырял, обшарпать хотел их маненько. Бригадир, который рыбу обещал, мильтон. Придорогин с ним в палатке сговаривался. Я подсмотрел, подслушал. Эсера арестовали, щекотали. Кругом красноармейцы. Гришка взвел затвор ручного пулемета:
— Фарида, уводи свою ватагу по южной щели! Гераська, дуй с Майклом по ручью! А мы с Держимордой останемся, задержим мильтонов, наведем шороху.
— А я с кем иду? Куда? — суетился отец Никодим.
— Со мной, — потянула его за руку Фарида.
— Быстро, быстро! — гневался Гришка Коровин. — Раскурепались тут, сгиньте!
В каждой группе оказалось ровно по шесть человек. Майкл с пулеметом побежал за новоявленным проводником — Гераськой. Второй пулемет унесла Фарида, стреляла она отлично. Гришка Коровин, Держиморда с братьями и два беглых спецпереселенца залегли у Чертова пальца. Вскоре на горной тропе со стороны «строителей пионерского лагеря» появились четыре фигуры, несущие на вагах плетеный короб.
— Деньги за рыбу наперед взял, жулик, — обозленно всматривался Гришка Коровин в оперативников. — Вот он ты, липовый бригадир! Сейчас я тебе закачу очередь в живот. Мошенник чертов!
— Эй, мы рыбу несем! — крикнул лейтенант Рудаков, махая свободной рукой ватаге, лежащей за камнями.
Вся эта четверка оперативников была бы расстреляна почти в упор из пулемета. Но Держиморда не удержался, выстрелил из пистолета, целясь в медвежью груду сержанта Комарова. Пуля царапнула сержанта по плечу. Держиморда промазал. Оперативники скатились с коробом в какую-то углубину.
— Все испортил, дурак! — сплюнул Гришка Коровин. — Теперича их не выковырять.
Справа застрекотал пулемет Фариды: значит, наткнулись на оцепление, прорываются с боем. И загремели выстрелы со всех сторон. Застучал короткими очередями в русле ручья пулемет Майкла.
— Надо уходить, — перепуганно озирался Держиморда.
— Тикайте на Гнилой угол, я прикрою вас, а опосля догоню, — махнул рукой Гришка Коровин.
Держиморда с братьями и спецпереселенцы поднялись и побежали прыгуче в сторону Гнилого угла. И в этот момент из ямки, где укрылись оперативники, ударила в спины бегущим длинная и жесткая пулеметная очередь. Коровин оглянулся и увидел, как взмахнули руками, изогнулись нелепо и рухнули братья Смирновы, и с ними — спецпереселенцы. Но Держиморда, оставшись один, проломился в чащобу горного леса. Коровин прижал пулеметной очередью оперативников лейтенанта Рудакова, вскочил и начал пятиться, стреляя беспрерывно. Он стрелял и по углубине, где укрылись с коробом оперативники, и по группе поддержки, которая рвалась бросками к Чертову пальцу, и по далекой цепи красноармейцев. А когда патроны кончились, бросил пулемет и побежал, петляя в прыжках, вслед за Держимордой.
Гришка слышал, как замолк пулемет Фариды. Неужели ее убили или взяли? Пулемет Майкла сопротивлялся наиболее яростно, с перезарядкой. Но вот и он стрекотнул несколько раз растерянно, затих. Коровин догнал Держиморду возле копешки сена, на полянке. Из лесу на них выходила со штыками наперевес цепь красноармейцев. Гришка и Держиморда зарылись в сено, затихли со взведенными пистолетами.
— Ежли разроют, стреляем в упор и бежим дальше, — проговорил с отдышкой Коровин.
— Может, сдадимся? — заколебался Держиморда.
— Заткнись, осел!
Красноармейская цепь была редкой. Они шли по одиночке в тридцати-сорока метрах друг от друга, иногда наклонялись, хватая сочную клубнику. Возгласы их слышались издали:
— Ребята, а мне ежик попался, с иголками!
— А я гриб нашел.
— Поди поганый?
— Сорока над нами стрекочет.
— А хде бандюги-то?
— У мени подошва от сапога отвалилась.
Один из красноармейцев вышел прямо на копну, где спрятались Держиморда и Гришка Коровин.
— Пошыряй штыком в соломе! — крикнул старшина с правого фланга.
— Пошыряю, — лениво ответил боец.
Он остановился, расстегнул ширинку и окропил копешку теплой мочой как раз в том месте, где зарылись в сене Гришка и Держиморда. Потом красноармеец встряхнулся, хило пукнул и хихикнул, крутя лопоухой головой на тонкой шее, разговаривая сам с собой:
— Поссать и не пернуть — это как свадьба без гармошки.
— Чего ты там!? — гаркнул старшина.
Красноармеец подхватил прислоненную к стожку винтовку и побежал догонять цепь товарищей. Коровин и Держиморда видели через тонкий слой сена, как удаляются бойцы в сторону Чертова пальца. Когда красноармейцы скрылись за стволами деревьев и кустарником, Коровин и Держиморда вылезли из копешки.
— Слава богу! — утирал Гришка с лица красноармейскую мочу.
— Обоссал, скотина! — ворчал Держиморда.
Сорока кружилась над копешкой, ругливо стрекотала. Из кустов выскочил перепуганный заяц. Коровин и Держиморда перемахнули через гору, скрылись в березняке. А остальным — не повезло. Фарида отстреливалась отчаянно, но бестолково, не прячась, не вырываясь из подготовленной западни. Четыре боевика из ее группы погибли. Батюшку Никодима оглушили прикладом, взяли в плен. У Фариды кончились патроны, она упала в траву и завыла по-волчьи. Красноармейцы оборвали с нее монеты, привязали за руки к хвосту верховой лошади, на которой восседал командир взвода. Самый большой урон нанес красноармейцам Майкл. Он затаился за муравейником, подпустил близко группу бойцов с офицером, вскочил неожиданно и расстрелял их в упор. Но и в группе Майкла погибли все, кроме его самого и Гераськи. Они бежали от преследования долго, отстреливаясь короткими очередями. И напоролись на запасной заслон, когда патронов у них уже не было. Майкл отбивался пулеметом как дубиной, кричал и даже пел русскую песню «Врагу не сдается наш гордый «Варяг». Гераську взяли виноватым — с обрезом в руках. И он тоже пел с Майклом «Последний парад наступает».
Придорогин подводил итоги операции и не знал, как оценить события. С одной стороны, успех: банда разгромлена. Преступники разбиты в пух и прах! Подобрано двенадцать трупов из банды, четверо взяты в плен: священник Никодим, Фарида, Майкл и подросток Гераська. Ни один работник НКВД не погиб. Захвачено три ручных пулемета, винтовки, обрезы, револьверы. Но и упущения значительны: у красноармейских рот большие потери — шестнадцать бойцов. Кроме того, два самых опасных бандита — Коровин и Держиморда — как сквозь землю провалились. А на Чертовом пальце, будто в насмешку, остались их имена, фамилии, клички: «Держиморда», «Коровин», «Фарида», «Эсер», «Гераська"...
— Где-то мы допустили промашку, — винился перед Придорогиным лейтенант Рудаков.
Из Гнилого угла на Горное ущелье свалилась туча с мелким, моросящим дождем. Но от дождя никто не прятался. Придорогин, Рудаков и Бурдин решили допросить захваченных преступников на их базе, у Чертова пальца. Майкл и Фарида на вопросы не отвечали. Отец Никодим изрекал выдержки из евангелия: «Нечестивые обнажают меч, и натягивают лук, чтобы низложить бедного и нищего, чтобы пронзить идущих прямым путем. Меч их войдет в их же сердце, и луки их сокрушатся».
Придорогин прервал пророчества Никодима:
— Врешь, попик! Карающий меч пролетариата пронзит только тебя и сообщников твоих — бандитов. Меня, Бурдина и Рудакова энтот меч не покарает. Потому как мы служим верно народу, партии, нашему вождю — товарищу Сталину.
Батюшка Никодим не покорялся:
— Не надейся на князей, на сына человеческого, в котором нет спасения. Аминь!
Напрасно начальник НКВД Придорогин спорил с батюшкой. Изменчив этот мир. Ровно через месяц Александр Николаевич Придорогин будет сидеть жестоко избитым в одной камере с отцом Никодимом, Голубицким, Порошиным, Гейнеманом, Майклом, Гераськой... Но Придорогин не мог предполагать, что он окажется в челябинской тюрьме, да еще и в одной камере с этими преступниками. Придорогин честно исполнял долг, обычную для него работу. Он, будто железными клещами, схватил Гераську за ухо:
— Где спрятались, куда ушли Коровин и Держиморда?
— Ай, больно! Ничо не знаю! — верещал Гераська.
— Велосипед спрятан в пещерке — твой?
— Мой лисапед. Схватили миня бандиты с лисапедом. Во плену я у них был, не отпускали. Невиноватый я, дяденька начальник. Отпустите миня домой. Я за грибами ездил.
Бурдин закатил визгливому Гераське затрещину:
— Не валяй Ваньку, не разыгрывай простачка! Я сам видел, как ты стрелял из обреза по красноармейцам.
— Псы, ребенка бьют! — бодался Майкл.
Придорогин ткнул дулом револьвера Гераське в лоб:
— Говори, где Гришка Коровин? Считаю до трех и стреляю! Раз, два, два с половиной... три!
Начальник НКВД выстрелил, но перед этим чуть отвел ствол в сторону. Пуля пробила оттопыренное ухо Гераськи. Он схватился за ухо рукой, увидел на ладони кровь, завопил:
— Ратуйте, люди добрые! Убили миня! До крови убили, до смерти! Мильтоны проклятые! Убили миня!
Придорогин рычал нарочито устрашительным голосом:
— Где Коровин? Где Держиморда? Кто в городе связан с бандой? Говори, сучонок! Снова стреляю! На этот раз — не промахнусь. Считаю до трех: раз, два, два с половиной... три!
Начальник НКВД выстрелил поверх мальчишечьей головы. Гераська упал как бы замертво или в обморок, а сам глаз приоткрывал, подсматривал, не начнут ли его пинать. Рудаков заметил хитрость упавшего Гераськи, захохотал:
— Комедию ломает, щенок!
Придорогин сунул револьвер в кобуру привычным жестом, сказал походя как бы, для всех:
— Пущай покривляется. Эсер умней оказался: банду выдал, рассказал, что прячутся в Горном ущелье. Эсер заработал помилование. А этих придурков расстреляют.
Гераська вскочил, кипя обличением:
— Врешь, начальник! Серафим не предаст! Брешешь ты, мильтон мерзогнусный! В палатке ты говорил, что Серафим показания не дает.
Бурдин улыбнулся, подтянул гимнастерку вокруг офицерского ремня, убирая складки:
— Ты знаком, карапет, с Эсером? Ты даже знаешь, что его зовут Серафимом? А как ты мог услышать то, что говорил Придорогин в палатке? Очень уж ты интересный и содержательный мальчик.
Цветь тридцать третья
Если бы Лаврентию Павловичу Берии сообщили, что скульпторша Мухина изваяла тайно Геббельса, он бы в это поверил. Но перед ним лежал отпечатанный типографским способом портрет Владимира Ильича Ленина с крупной надписью: «Разыскивается преступник!» Ни фамилии, ни имени, ни отечества, а просто — разыскивается преступник. Такой наглой выходки нельзя было ожидать на территории СССР. На такое могло бы пойти белоэмигрантское отребье. Но пакет с «розыскным плакатом» пришел почтой из уральского городка — Магнитогорска. Некий гражданин Шмель тайком сорвал плакат со стенда местного НКВД и выслал в Москву, адресуя пакет лично Берии.
Лаврентий Павлович позвонил в Челябинск — Федорову, приказал арестовать тех, кто выпустил розыскной плакат с портретом Ленина, а заодно и доносчика Шмеля, поскольку он наименовал себя в подписи — «заведующим вошебойки имени Розы Люксембург». Глупостей в стране победившего социализма было слишком уж много, требовалось их выкорчевывать. В провинции существовали общественные туалеты имени Карла Маркса, грязные пивнушки имени Ворошилова, прачечные имени Крупской... Но портрет Ленина с надписью «разыскивается преступник» — это непостижимо!
— Стереть всех в лагерную пыль! — приказал Берия.
— К вам подъехали Молотов и Завенягин, — доложили Лаврентию Павловичу.
— Сопроводите, — накрыл газетой «Правда» Берия портрет Владимира Ильича, оскверненный милицейской надписью.
Он вышел улыбчиво навстречу посетителям, улыбчиво пожал им руки, усадил на диван. Берия знал — с каким разговором приехали, пришли к нему Молотов и Завенягин. В числе десяти миллионов арестантов, заключенных было много ученых, инженеров. Молотов взял быка за рога сразу:
— Я считаю, Лаврентий, предложения Завенягина ценными. Война не сегодня-завтра. А у нас за колючей проволокой бездействует капитал. Мы слабо используем значительный научный потенциал страны.
— Но мы же создали несколько лабораторий, институтов, предприятий — с хорошими условиями, обеспечением, — напомнил Лаврентий Павлович.
— Этого мало, — возразил Завенягин.
Берия не спорил, искренне соглашался:
— Разве я против? Вячеслав, поговори с Кобой. Пусть утвердят Авраамия моим заместителем по организации производства в лагерях. Пусть Авраамий создает в зонах промышленность, научные центры. Я и соваться не стану в его дело. Он будет полным хозяином. Мне самому выгодно это: его успехи станут моими успехами. Зачем нам превращать в лагерную пыль ученых, физиков, конструкторов?
Лаврентий Павлович убрал «Правду» с розыскного плаката, на котором был изображен Владимир Ильич Ленин.
— Что это? — удивился Молотов.
— Сам не понимаю. Из Магнитогорска прислали. Вроде бы там такие портреты по городу расклеены.
Завенягин взял плакат в руки, присмотрелся:
— Я знаю его. Это нищий, психически больной человек. Очень похож на Ленина. Безобидная личность.
Молотов тоже присматривался к плакату:
— Если похож на Ленина, зачем печатать? Какая глупость!
— Не подумали, — миролюбиво заключил Завенягин. — Да и начальник НКВД в Магнитке — дурак!
Берия проводил Молотова и Завенягина до машины, пригласил в гости на дачу:
— Приезжайте ко мне вечером. Шашлык будет — пальчики оближешь. Не умеют в Москве делать шашлык. Баранинку надо выстаивать со специями в сухом вине. И не каждый баран в дело годится.
Правительственная машина с Молотовым и Завенягиным устремилась в сторону Кремля. Вячеслав Михайлович дважды повторил фразу:
— И не каждый баран в дело годится.
Завенягин перевел разговор на другую тему:
— Знаешь, Вячеслав, мне стыдно признаться, но я был в мавзолее за всю жизнь только один раз. Просто неудобно, даже кощунственно.
— Поедем к мавзолею, поклонимся.
В тот же час, когда Молотов и Завенягин решили посетить мавзолей, на Красную площадь вышел нищий в образе Ленина. Вообще-то нищим он бы не должен выглядеть. Трубочист переодел друга еще в Магнитогорске, купил ему новый костюм, рубашку с галстуком, ботинки. Но свои священные лохмотья, в том числе лапоть, галошу и брюки с оторванной до колена штаниной, Владимир Ильич не выбросил, а упаковал в чемоданчик, захватил с собой. Трубочист и нищий Ленин нашли временный приют у Веры Игнатьевны Мухиной. К сожалению, Трубочист спал по утрам крепко и долго, поэтому он не видел, как его друг оделся в привычные для него ремки, на одну ногу напялил галошу, на другую — лапоть.
В таком виде Владимир Ильич вышел на Красную площадь со стороны знаменитого универмага и направился прямо к мавзолею. Очередь в мавзолей была небольшой, человек семьсот. Ленин пристроился в хвост с благостным смирением, стараясь не привлекать к себе внимания. Москвичи бы Владимира Ильича не заметили. Москвичи вообще не ходят по мавзолеям и музеям, не обоготворяют Кремля. Но в Москве всегда много приезжих, народа темного. Зеваки и прохожие начали окружать нищего Ленина, бросая реплики:
— Больно уж похож, в особливости рылом.
— Выражайтесь, пожалуйста, покультурнее.
— Ленин ожил што ли?
— Не говорите глупости, товарищи! Просто человек похож на Ленина.
— А я тебе хговорю: он и не помирал. Скрывамшись — жил. Теперича с проверкой явимшись.
— А хто ж в мавзолее лежит?
— Тамо лежит под стяклом двойник али кукла. Из папью-мупью али глины можно и Напалевона вылепить, и фаравона египетского.
Проходящий мимо священник посмотрел на нищего Ленина, перекрестился испуганно и бросился бежать к Васильевскому спуску, приговаривая:
— Сгинь, сгинь, сила нечистая! Господи, спаси нас от второго пришествия!
Подвыпивший интеллигент декламировал:
— Бродит призрак по Европе, призрак коммунизма!
Домработница одного знаменитого академика набросилась на нищего Ленина, ударила его, крича:
— Зачем галошу украл, ворюга? Бейте его, граждане! Он галоши ворует у академиков!
Она сорвала с ноги Владимира Ильича галошу и начала хлестать этой галошей по щекам вождя, шлепнула несколько раз и по лысине. Ленин отбился, однако, от разъяренной домработницы академика, вырвал у нее из рук свою галошу, спрятал за спину и громко спросил:
— С какой ноги у вашего академика украли галошу?
— С правой! — подбоченилась торжествующе домработница академика, уверенная в своей правоте.
Ленин взмахнул галошей:
— Товарищи, у какого-то академика похитили галошу с правого ботинка. А моя галоша — с левой ноги! Теперь вы убедились в моей правоте?
— Ленин прав! — послышались возгласы со всех сторон.
— Ошиблась я, извиняйте, — ретировалась домработница академика.
Владимир Ильич присел на брусчатку, сунул босую ногу в галошу, почувствовал себя счастливым. Он ведь убедил толпу в своей правоте. Как сладостно было слышать этот возглас: «Ленин — прав!» Толпа подхватила сидящего вождя мирового пролетариата, качнула его трижды и поставила снова в очередь. Группа пионеров из республики Дурятии во главе с вожатой сфотографировалась рядом с Лениным. Девочка лет шести подарила Владимиру Ильичу собаку:
— Возьми, она бродячая. Мама не пускает ее к нам домой.
Ленин принял поводок, а вернее шнур, за который была привязана облезлая дворняга.
— В этих двух образах есть что-то общее, — сказал интеллигент.
— Как зовут сие существо? — спросил Ленин у девочки.
— Колчак, — ответила она.
Интеллигент изощрялся в ехидстве:
— Ленин и Колчак — прекрасное сочетание.
Слесарь домоуправления спрашивал у дворника:
— Для чего Ленину собака?
Деревенский мужик, оказавшийся на Красной площади случайно, встрел:
— Съест он собаку. Корейцы едят собак.
Слесарь посмотрел на мужика презрительно:
— Эх, ты, темнота! Ленин же не кореец, он же марксист.
— Кака разница? Собаку он все одно съест! — упрямился мужик.
Старая дама в жакете с кошачьим воротником сердилась:
— Как вам не стыдно?! Противно слушать ваши глупые разговоры. Неужели в стране наступило всеобщее отупение?
— Полнейшая политическая безграмотность, — вздохнул интеллигент.
На Красную площадь вышла, удивив народ, бабка с козой. Старуха тащила упирающуюся козу к мавзолею.
— Наверное, кино снимать будут, — предположил интеллигент, не отрываясь от газеты.
Милиционер подошел к старухе, которая невесть как затащила козу на Красную площадь:
— Гражданка, как вы сюда попали?
— С базару, козу вот купила. А шофер меня сюда привез.
— Гражданка, прошу покинуть Красную площадь.
— А я в мавзолею хочу.
— С козой в мавзолей нельзя, гражданка.
— А с кобелем разрешается?
— И с кобелем нельзя, гражданка.
— А вона дядька собаку в мавзолей привел.
Милиционер подошел к нищему Ленину:
— Прошу предъявить документы, гражданин.
— Разве вы меня не узнали, товарищ милиционер? — удивился Владимир Ильич.
— Почему вы тащите в мавзолей собаку? С кобелем в мавзолей нельзя.
— Это же Колчак.
— Тем более, гражданин. Следуйте за мной!
Постовой взял вождя под локоть, повел в отделение милиции. Старуха с козой присмотрелась к задержанному гражданину:
— Никак энто сам Ленин! Осподи! Ленина заарестовали! — крестилась бабка, таща козу.
— А што он такое совершил? — спросил выпивший слесарь домоуправления.
— Революцию! — поднял дворник кургузый палец к небу.
— И это русский народ! — вздохнул интеллигент, свертывая газету.
Появление в Москве нищего Ленина не вызвало резонанса. Но Лаврентий Павлович Берия доложил Сталину о двойнике вождя. Иосиф Виссарионович двойником Ленина не заинтересовался. Он знал, что довольно часто появлялись копии — Ленина, Троцкого, Бухарина, Рыкова, Зиновьева. Их потихоньку отстреливали или прятали в психиатрические клиники. Сталина больше интересовали люди, похожие на него самого. Он знакомился с ними, брал их на содержание, тренировку — в качестве подготовленных двойников. Однажды Сталину приснилось, будто такой двойник выстрелил в него, настоящего вождя, а вбежавшую охрану обманул:
— Этот двойник много о себе возомнил. Да и он очень уж похож на меня, различить нас невозможно. Поэтому я его ликвидировал.
Ужасный сон закончился видением, как охрана закопала труп настоящего вождя в какой-то яме. И никто не заметил, что к власти пришел двойник. После этого кошмарного сновидения Сталин вызвал Берию: