– Я буду ждать вас в библиотеке, – сказала она и исчезла.
Аксель проводил меня до самой комнаты, а Каролина помогла лечь в постель. Меня продолжало знобить. Она надела мне на ноги толстые носки, а горло и плечи укутала теплой шалью. Она заботилась обо мне так трогательно! Весь вечер просидела рядом, следила за огнем, подкладывая в печь дрова. И предложила, чтобы я позвонила домой – сказать, что заболела и останусь в замке еще на несколько дней.
На это я не ответила; в тепле разомлела и начала засыпать. Да и не думала, что настолько больна, чтобы оставаться дольше. Ведь я обещала родителям вернуться к началу занятий и не хотела обманывать их доверия. Спасибо, что они вообще разрешили мне поехать в замок.
Но теперь, когда Каролина стала такой доброй и заботливой, я была бы не прочь задержаться. Мне не хотелось с ней расставаться.
Она разыграла для меня целую сцену. Села у печки и притворилась, будто размышляет вслух, хотя ясно было, что обращается ко мне.
– Она не понимает, как много для меня значит… Тяжелый вздох.
– Да, мы уже не такие подруги, как раньше… Еще один вздох.
– У нее теперь, наверное, другие друзья. Я ей больше не нужна…
Взгляд исподтишка.
– Поэтому она так торопится домой, хотя совсем больная…
Сначала я слушала ее молча, но в конце концов не выдержала и рассмеялась. Я попыталась объяснить ей, что должна ехать домой из‑за родителей. Если сейчас я не сдержу свое обещание, то потом они вряд ли позволят мне приехать сюда снова.
– Но ты ведь действительно больна. Это же ясно!
– Не уверена. Может, это и не болезнь. К тому же у меня есть еще два дня, и за это время я успею поправиться.
– Сомневаюсь. Выглядишь ты ужасно.
– Посмотрим…
Но Каролина твердо решила меня задержать. Поэтому она хотела, чтобы я позвонила домой в тот же вечер, пока чувствовала себя плохо. В таком случае не было бы никакого обмана. А завтра могло быть поздно. Если к утру я поправлюсь – ничего не выйдет. Она прекрасно знала, что я не стану притворяться больной.
Чувствовала я себя и в самом деле неважно. Но это могло быть из‑за того, что я перенервничала, когда поняла, что Лидия была в своих комнатах. Я постоянно думала о ней в последние дни. Не могла отделаться от этих мыслей. Для всех остальных Лидия была мертва. О ней всегда говорили как о человеке, которого больше не существует. Но для меня‑то она существовала, да еще как! Лидия была жива. И она была здесь, рядом.
Я знала то, что знала, и не могла выкинуть это из головы.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Весна запаздывала. Зима не сдавалась, холода держались по всей стране. Везде все только и ждали, когда же потеплеет. Везде, кроме Замка Роз. Здесь все как будто забыли, что бывает весна.
И вот ночью вдруг пошел дождь.
Небеса словно прорвало, дождь хлынул на землю как из ведра, растекаясь тысячами ручьев.
Я встала с постели, зажгла лампу, поднесла к окну и посветила. Капли дождя отскакивали от подоконника, струясь по стеклу маленькими блестящими водопадами. За окном все бурлило, шелестело и пело. Это было прекрасно.
В Замок Роз наконец‑то пришла весна! Дождь был первой весточкой. Все живое в эту ночь проснулось. Звери и птицы в окрестных лесах, рыбы в речках. Наверное, они тоже в эту минуту замерли и прислушивались – так же как я.
А Лидия Стеншерна? Она ведь тоже должна была проснуться. И возможно, стояла сейчас у темного окна со свечкой в руках, внимая гулу рождающейся жизни.
Я открыла окно. В шуме дождя слышалось такое ликование, что снова лечь и уснуть было просто немыслимо. Если я и была больна, то теперь чувствовала себя совершенно здоровой. Меня больше не знобило. Напротив, мне было так хорошо и тепло, что я решила прогуляться по замку. Быстренько натянула на себя одежду, взяла свечу и вышла из комнаты.
Первой, кого я встретила в коридоре, была Розильда.
Она как будто не шла, а летела в своей белой ночной рубашке. Поверх была накинута лишь легкая шаль, а по плечам свободно рассыпались длинные волосы. В руке она так же, как я, держала свечу с дрожащим огоньком. Увидев меня, Розильда подняла ее над головой и махнула ею, словно поздравляя с победой. Я ответила на приветствие, и она подошла ко мне с радостной улыбкой. Взявшись за руки, мы вприпрыжку побежали дальше.
И сразу же столкнулись с Арильдом. Свечки у него не было, зато он взял с собой скрипку. Его лицо, всегда такое серьезное, сейчас почти сияло.
– А Карла ты не видела? – спросил он меня.
Легка на помине, в ту же секунду к нам подбежала Каролина. Она думала, что я все еще больна, и всполошилась, увидев меня в коридоре.
– Зачем ты встала?! – возмутилась она. – Дай потрогать лоб!
По температуры уже точно не было. Каролина опустила руку и нерешительно взглянула на меня.
– Значит, все‑таки уедешь?
Я не ответила. Розильда шикнула на нас. Она хотела, чтобы все замолкли и просто наслаждались музыкой дождя. Она потащила нас в зеркальную залу, и мы зажгли там все свечи. Арильд настроил скрипку. Сейчас ему хотелось играть. Вообще‑то он не любил, когда его слушали, и упросить его было невозможно. Обычно он играл, спрятавшись от всех – в сарае, сидя у стены. Однажды я его там застала. Тогда тоже шел дождь. Видно, дождь его вдохновлял…
В зеркальной зале не было окон, одни лишь зеркала, и Арильд распахнул окна в соседних комнатах – чтобы слышать мелодию дождя. На нее он настроил свою скрипку.
Он начал играть какой‑то танцевальный мотив, который потом перешел в бесконечные вариации, грустные и веселые одновременно. Он играл всю ночь, а мы танцевали. Не говорили ни о чем, только танцевали. И я вместе со всеми.
И куда только улетучилась моя вечная робость! Должно быть, на меня подействовали чары этого загадочного дома. Попасть в Замок Роз – все равно что оказаться в другом мире, с другим временем. Точнее сказать, времени здесь просто не существовало. По календарю я пробыла здесь всего пять дней, а казалось, что целый год.
Мы протанцевали до самого рассвета.
Когда начало светать, дождь постепенно стих. Небо высветлилось, и огоньки свечей, отраженные в зеркалах, поблекли. По зале проносился ветер, и огоньки трепетали, как испуганные птицы. Мы погасили свечи, закрыли окна и отправились в свои комнаты.
Я рухнула на постель и тут же уснула. Это была колдовская ночь. Не знаю, сколько я проспала, но когда открыла глаза, небо было серебряно‑ясным. Доносилось хлопанье крыльев: над крышей одна за другой пролетали стаи галок. Потом небо порозовело. Взошло солнце.
Я надела теплую кофту и выбежала во двор. Было холодно, дул пронизывающий ветер, но я не хотела уезжать, не взглянув еще раз на розовый сад.
Конечно, розы зацветут еще очень не скоро. Пока на кустах не было ни единого зеленого листочка. Но в воздухе пахло весной, и вокруг все блестело: мокрые черные грядки, капли дождя на ветках. Весело щебетали птицы. Жизнь снова кипела после зимней спячки.
Здесь, в Замке Роз, было так мало радости. И с этим я ничего не могла поделать. Радоваться, как и любить, нельзя заставить. Но в эту ночь, вместе с весенним дождем, оцепенение вдруг прошло. Здесь тоже была радость, только глубоко спрятанная. Так глубоко, что о ней почти забыли.
Я вдохнула всей грудью, вбирая в себя аромат влажной земли. И вдруг за спиной услышала чьи‑то шаги. Я обернулась. Это была Амалия. Она остановилась передо мной, сложив руки на груди и неуверенно улыбаясь одними глазами.
– Слава богу, это ты, Берта! – воскликнула она. Я не поняла, что она имела в виду, и принялась блуждать взглядом по кронам деревьев, унизанным сверкающими дождевыми каплями.
– Весна пришла…
– Да, – помолчав, кивнула Амалия, – скоро фиалки зацветут. А летом – розы.
– Конечно! Впереди столько всего хорошего!
Она вздохнула, на ее глаза набежала тень.
– Да я‑то все больше назад смотрю. Так всегда бывает, когда стареешь.
– Ну, такое и с молодыми случается. Я часто вспоминаю о том, что было.
– Правда?
Она задумалась – наверное, размышляя о том, какая разница между тем, чтобы видеть прошлое и вспоминать о нем. Потом положила свою старую морщинистую руку мне на плечо и сказала:
– Я живу прошлым, Берта. Вот в чем дело.
Глаза у нее, несмотря на улыбку, были усталыми. А голос – печальным. Я накрыла ее ладонь своей и тихонько погладила. Мы прогулялись по тропинкам, мокрым после дождя. Рядом со мной Амалия казалась такой маленькой! Как нахохлившаяся птичка.
Вдруг она остановилась и чуть слышно прошептала:
– Знаешь, Берта…
Но тут же осеклась и устремила взгляд в небо – словно просила у него поддержки.
– Ты, кажется, удивилась, – продолжила она, – когда я сказала: слава богу, это ты, Берта! Удивилась?
– Может быть, а что?
– Это могла быть не ты, а кто‑то другой…
Она пробормотала эти слова шепотом и теперь выжидательно смотрела на меня. Но я не знала, к чему она клонит, и не ответила. Тогда она взяла меня под руку, и мы пошли снова. Ее шаг стал торопливым, она буквально тащила меня за собой. И начала говорить – быстро, сбивчиво. Это было совсем на нее не похоже.
Зимой с ней произошло что‑то очень странное. Это было перед Рождеством, в один из самых темных и холодных дней года. Молодежь еще не вернулась из Франции, и в замке было мрачно и пустынно.
Она запыхалась и на минуту замолкла. Потом сказала со вздохом:
– Я осталась совсем одна, а в одиночестве чего только не привидится. Но…
Она снова остановилась, перевела дыхание и, пристально посмотрев мне в глаза, сказала:
– Можно тебя кое о чем спросить?
– Пожалуйста.
– Тебе по ночам никто не попадался в саду? Кто‑нибудь… незнакомый?
– Нет. Но я же здесь недавно.
– Это верно. И все‑таки…
Она снова погрузилась в мысли, успокаивающе похлопывая меня по руке. Но на самом деле она успокаивала себя.
В тот день, рассказала она, с самого утра шел сильный снег. Он падал большими хлопьями и прекратился лишь к вечеру. Небо прояснилось, вышла луна. Около шести утра, когда Амалия проснулась, вся комната была залита лунным светом. Было так светло, что даже не пришлось зажигать лампу.
Как обычно, она подошла к окну и посмотрела вниз, на розовый сад. Деревья и кусты были покрыты снегом, как будто весь сад стоял в цвету. Амалия долго смотрела, не в силах отвести взгляд от такой красоты.
Вдруг она заметила тень на снегу. Сначала она решила, что ей это почудилось. Тень промелькнула и исчезла. Но потом вновь появилась и теперь медленно двигалась между деревьями, останавливаясь время от времени и оглядываясь вокруг. В ней было что‑то неуловимо знакомое, она должна была принадлежать кому‑то, кого Амалия знала очень хорошо. И тут она увидела, кто это.
Она заплакала. Сжала мою руку и прошептала:
– Это была Лидия, Берта… моя маленькая Лидия…
Зрение у Амалии всегда было неважное, и с годами не улучшилось. Но в ту ночь она видела все невероятно ясно. И ясней всего – Лидию, когда она наконец вышла из тени. Там, в розовом саду.
– И тогда я подумала, – шептала Амалия, – что, может быть, я увидела ее не глазами, а своим старым сердцем. Понимаешь, о чем я говорю?
Конечно, я прекрасно понимала. Когда глаза видят то, что волнует сердце, то сердце помогает глазам видеть. Так и должно быть.
Амалия поразмыслила над моими словами. Они ей понравились, и она кивнула.
– Да, Берта, так и есть. Но чтобы сердце помогало нам видеть, мы должны сильно любить. А уж как я любила мою Лидию! Господь помог мне, не иначе…
Она тяжело вздохнула и надолго замолчала. Мне даже показалось, что она забыла о моем присутствии. Но Амалия продолжала судорожно сжимать мою руку.
– А я‑то верила, что она обрела вечный покой! Хотя самоубийцам он дается редко…
Она опустила голову и теперь продолжала говорить как бы сама с собой.
– Если мать Лидии не обрела покоя, я не удивлюсь. Душа у Клары всегда маялась. Но Лидия – ведь она была такой сильной. Это из‑за Клары она лишила себя жизни. Ну да какая разница… Самоубийство – тяжкий грех. Но разве Лидия не искупила свои грехи при жизни? – продолжала вслух размышлять Амалия. – Ведь на ее долю выпало столько страданий. И при этом она всегда была такой хорошей, такой доброй…
И неужто Господь, наш отец милосердный, стал бы наказывать ее столь сурово? Он должен был понять, что Лидия лишила себя жизни из‑за того, что считала, будто вредит своим детям. Она пожертвовала собой. Покойная мать постоянно следила за ней. Отнимала ее у детей, преследовала в снах. И сбила с пути.
Амалия замолчала, погрузившись в мысли. И вдруг повернулась ко мне с выражением муки в глазах.
– Ее тело так и не нашли, Берта…
Раньше Амалия думала, что это не имеет значения, но теперь начала сомневаться. Возможно, душа не находит покоя, если тело не похоронено в освященной земле?
Она с тревогой смотрела на меня. Я покачала головой и ответила, что этого не может быть. Как же тогда люди, которые жили до Христа? Они ведь тоже не лежат в освященной земле и, значит, должны всем скопом бродить по земле, как беспокойные души.
– Нет, это невозможно, – еще раз сказала я, пытаясь утешить Амалию.
Если бы вместо этого я могла рассказать ей, что Лидия жива! Что в ту зимнюю ночь по розовому саду бродило не привидение, а она сама. Но я должна была молчать.
Амалия шла рядом, кивая в такт собственным мыслям. Потом остановилась, изо всех сил сжала мою руку и прошептала:
– Это была Лидия, Берта. Я знаю. Это была Лидия…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Неудача с ключом явно обескуражила Софию. Она удалилась в свое имение и в замке больше не показывалась. Все радовались, хотя никто не сомневался, что это лишь временная передышка. Оставалось только гадать, что София предпримет в следующий раз.
– К сожалению, мы ничего не можем сделать, пока не узнаем, что ей нужно, – сказала Каролина. – Но ведь еще не поздно.
– В каком смысле?
– Нам просто нужно покопаться в этих комнатах.
Я вздрогнула. Неужели она всерьез?..
– Ты же знаешь, что Аксель держит ключ при себе.
– Знаю‑знаю.
Она многозначительно улыбнулась, как бы напоминая: да будет тебе известно, для меня не существует закрытых дверей! Я могу войти в любую.
Худшее состояло в том, что она ни капельки не шутила. Пыталась же она отпереть отмычкой двери в подвал и на веранду у нас дома. Что она теперь задумала? Наткнувшись на мой подозрительный взгляд, она тут же пошла на попятную.
– Прости, Берта. Я просто пошутила…
– Честно?
– Конечно. Я ничего не буду делать без тебя. Можешь не сомневаться.
Это прозвучало искренне, но мне верилось с трудом. Да, пока я в замке, она будет тише воды, ниже травы. А потом? Что случится, когда никто не будет ее удерживать, – вот в чем вопрос.
Я сменила тему. В любом случае я ничего не могла поделать. Скоро я должна была уехать. И на душе от этого с каждым часом становилось тяжелей…
Теперь, когда София уехала из замка, вдруг появилась Леони. Ей удалось отпроситься – «чтобы побыть с Помпе», как она сказала. Это была правда, но только наполовину. Побыть с Карлом ей хотелось не меньше.
Помпе неохотно покидал комнату Максимилиама. Но у него было шестое чувство – он заранее знал, когда придет Леони. Как только Леони выходила от Вещей Сигрид, Помпе вскакивал и, радостно виляя хвостом, мчался ей навстречу. Они всегда встречались на одном и том же месте. Когда Леони приближалась к воротам, Помпе был уже там, нетерпеливо царапая дверь. Вот так и мы узнавали, что скоро придет Леони.
Но раза два Помпе все‑таки дал осечку: Леони не пришла. Тогда его радость мгновенно сменялась тоской. Он заскулил и разочарованно поплелся к себе. А потом мы узнали, что Леони действительно собиралась к нам, но ее задержали в последнюю минуту.
Точно так же Помпе вел себя и во Франции, но тогда – в отношении Максимилиама. Мне Помпе очень нравился, но он, к сожалению, меня не признавал. И Каролину тоже. С другой стороны, были ведь и такие люди, которых он просто терпеть не мог. К ним относилась София, что делало ему честь. София не любила животных. Она считала, что от собак «дурно пахнет» и что они «негигиеничны». Помпе ей приходилось терпеть лишь ради того, чтобы не поссориться с Максом. Но никакие хитрости не помогали – Помпе ее не выносил.
Между тем мое пребывание в Замке Роз подходило к концу.
В один из вечеров к нам пришла Леони. Она была свободна и собиралась выпить с нами чаю. И вдруг обнаружилось, что Каролина исчезла. Вообще‑то ее не было видно целый день. Я знала, что они с Арильдом катались верхом, но это было утром, и с тех пор она куда‑то запропастилась. Арильд тоже не знал, куда она могла деться. Ему она сказала, что должна побыть в одиночестве и подумать.
– Это уважительная причина, – сказал он Леони, сидевшей с несчастным видом.
Арильд предположил, что Каролина отправилась на прогулку и, возможно, зашла в деревню за почтой. Она и раньше пропускала вечерний чай, так что в этом не было ничего особенного. Но бедная Леони сидела как на иголках. Она ведь отпросилась, чтобы увидеться с Карлом. Она вся изнервничалась и вскакивала, когда кто‑то открывал дверь. Но каждый раз оказывалось, что это лишь прислуга.
В конце концов я решила сходить и посмотреть: может, Каролина уже вернулась и была в своей комнате? Но ее там не оказалось. Верхней одежды тоже не было. Сначала я хотела выйти из замка и отправиться ей навстречу, но было холодно, и я не знала, по какой дороге она пошла, поэтому передумала.
И все же у меня не было ни малейшего желания возвращаться к остальным и смотреть на страдания Леони, так что вместо этого я решила прогуляться по коридорам замка. Я разглядывала старинные портреты давно почивших предков Стеншерна, представляя, как они ходили по замку. Фантазии так захватили меня, что иногда даже чудилось, будто я слышу их шаги и шелест шелковых платьев.
Наконец, по своему обыкновению, я добралась до комнат Лидии Стеншерна.
Мне нужно было подняться по ее лестнице в последний раз перед тем, как уехать. И, прислушиваясь, постоять у дверей. Это был ритуал. Я прошлась по лестнице вверх и вниз, считая ступеньки. Тридцать семь в одном пролете и тридцать три во втором. Всего – семьдесят.
И вот, стоя на площадке перед дверью и уже собираясь уйти, я вдруг услышала шаги. Осторожные, но отчетливые. Мне это не показалось. Я слышала их ясно, и доносились они из комнат Лидии. Сердце у меня замерло. Это была она – Лидия! Шаги приближались к двери и были уже совсем рядом.
Моим первым желанием было немедленно сбежать вниз. Исчезнуть как можно скорее. Но я осталась. Не сдвинулась с места. И теперь было слышно, как в замке, с обратной стороны, осторожно поворачивается ключ. Потом звуки на секунду замерли. Как будто тот, кто был за дверью, насторожился. А я стояла, словно окаменев. Только смотрела, как в замке медленно‑медленно поворачивается ключ.
Сейчас выйдет Лидия!
Как завороженная, я не могла оторвать взгляд от замочной скважины. Лидия помедлила и прислушалась. Все было тихо. Но, может, она что‑то почуяла?
Но ключ снова начал поворачиваться. Никаких сомнений! Она собиралась выйти! Я должна была бежать, но ноги меня не слушались. Подошвы словно приросли к полу. Что же делать?
Я не хотела встречаться с Лидией. Вот так вдруг столкнуться с ней лицом к лицу – это было слишком.
Это был настоящий кошмар. Я не могла пошевелить даже пальцем. Сердце колотилось так бешено, что казалось, сейчас выпрыгнет из груди.
Потом снова стало тихо. Она прислушивалась. Я тоже.
Почти бесшумно дверная ручка медленно‑медленно опустилась.
Я хотела крикнуть, предупредить ее, чтобы она осталась за дверью. Но горло перехватило. Я только стояла, как каменный столб, и смотрела.
Потом, похоже, она снова засомневалась. Ручка была опущена до упора, но дверь так и не открылась. Прошло несколько секунд. Она не решалась.
Боже, милостивый Боже, не дай ей выйти!
Но вот раздался легкий щелчок, и дверь начала осторожно открываться. Медленно, но неумолимо. Я увидела пальцы, сжимавшие дверную ручку. В полумраке неясно вырисовывалась одетая в темное фигура.
И она вышла.
Но это была не Лидия Стеншерна.
Это была Каролина. Мой «брат» Карл.
Сначала она меня не заметила. А увидев меня, вздрогнула, как будто ее застали на месте преступления.
– Ты?..
– Как видишь. Я никогда тебе этого не прощу! – прошипела я.
Но, посмотрев на се лицо, я осеклась. Оно было белым как мел. Губы дрожали. Глаза были черными и неестественно большими. Я никогда не видела ее такой взволнованной. Куда только подевались все ее гордость и самоуверенность! Она совершенно не владела собой.
Что же случилось? Неужели она встретила Лидию?
Она отступила назад и встала в дверном проеме. Когда я приблизилась, она загородила дверь, словно пытаясь не пустить меня внутрь. В ее взгляде мелькнула враждебность.
– Сюда никто не должен входить! – запальчиво прошептала она.
– Это ты мне говоришь. Каролина?
Она непонимающе уставилась на меня. Но потом пришла в себя, порылась в кармане и достала маленькую отмычку – крючок из стальной проволоки. Вставила в замочную скважину и стала поворачивать, пока в замке не щелкнуло, и дверь не закрылась.
Я начала спускаться по лестнице. Она не спеша двинулась следом, но вдруг остановилась, села на ступеньки. Прижала лоб к коленям и замерла. Я поднялась к ней и села рядом.
– Что такое?
Она приподняла голову, но лицо закрыла руками, прижав пальцы к векам.
– Мне так стыдно…
Это было сказано искренне. Я ободряюще потрепала ее по волосам, ничего не спрашивая. Лучше, если она сама расскажет.
– Ты понимаешь, почему я это делаю? Что со мной не так, Берта?
Она смотрела на меня беспомощно. И вдруг взорвалась и стала осыпать себя обвинениями. Никчемное существо. Идиотка. Ненормальная. Предательница. Она была в таком отчаянии, что я испугалась. Мне все‑таки пришлось спросить:
– Да что там произошло, Каролина?
Она метнула на меня разъяренный взгляд и прошипела:
– Что произошло? Я взломала замок! Мало тебе?
– Да, но…
– Я чувствую себя воровкой! Гнусной воровкой! – Она повернула лицо ко мне и сказала с упреком: – Почему ты никогда не говорила, какой я плохой человек?
– Но Каролина… У тебя есть и другие качества. Очень хорошие.
Я попыталась улыбнуться, но она сурово посмотрела на меня.
– Не надо меня успокаивать! Я сейчас не о хороших качествах говорю!
– Да, я знаю. Но если бы их не было – кто бы тебя вытерпел? Человека нужно принимать целиком, со всем его хорошими и плохими чертами.
На ее губах промелькнула тень улыбки. Она глубоко вздохнула и погрузилась в мысли.
– Так что ты там все‑таки делала, Каролина? Можешь рассказать?
Конечно, она могла. Но добавить, собственно, было нечего. В комнатах она вообще не была. Она надеялась найти там что‑то, что могло разоблачить Софию. Но как только открыла дверь, тут же пожалела об этом.
Она вдруг почувствовала себя на месте Лидии. Пережила то же, что и Лидия, когда та решила покончить с собой, заперла дверь и покинула свой дом навсегда – возможно, потому, что он хранил слишком тяжелые воспоминания. И тут является это «бессердечное чудовище», вламывается в ее комнаты, переворачивает все вверх дном! Лезет в самую душу!
– Это было так ужасно, что я чуть не умерла!
В ее глазах стоял непритворный ужас.
– Мне еще никогда не было так стыдно. Я‑то всегда хвасталась, что для меня нет ничего святого. Но это неправда. Я не такая, какой притворяюсь, Берта. Ну, это тоже во мне есть, но не только… Ты мне веришь?
Разумеется, я ей верила. Я еще ни разу не видела ее настолько серьезной. Она закрыла глаза. Под ресницами блеснули слезы.
– Я просто не всегда тебя понимаю, Каролина… – сказала я.
Она шмыгнула носом и украдкой смахнула слезы.
– Еще бы! Я и сама себя не понимаю.
Она поднялась, и я снова увидела перед собой прежнюю Каролину. Она показала пальцем на дверь Лидии.
– Никто не посмеет войти в эти комнаты! Можешь не сомневаться! Ни одна живая душа! Я буду охранять их, как дракон.
Да, это была прежняя Каролина. Слава богу! К ней снова вернулись ее обычная бравада и самоуверенность. Но теперь я знала, что это не все ее качества. Теперь, когда увидела, что есть и другая Каролина.
Она ринулась вниз по ступенькам. Сбежала на лестничную площадку и, когда я подошла, положила руку мне на плечо.
– Ну и как тебе это нравится?
– Что правится?
Она подняла указательный палец и лукаво рассмеялась.
– Я на шаг впереди тебя. Понимаешь?
– Нет.
– Я знаю, кто ты. А ты не знаешь, кто я!
– Скажешь тоже! Ты Каролина. Для меня этого достаточно.
– А вот и нет! Совсем недостаточно. Я твоя сестра! Но ты не желаешь в это верить.
– Разве я так говорила?
– Ну, может, не прямо. Но давала мне понять, что сомневаешься. А я знаю, что ты моя сестра, – вот почему я впереди. Не так ли?
Она взяла меня за подбородок и заставила посмотреть себе прямо в глаза.
– Если хочешь, я поговорю с папой, – сказала я. Она отняла руку, покачала головой.
– Нет, не нужно. Для него это будет слишком тяжело. Как было бы любому человеку. И вообще он еще молод для такой правды. Сигрид, Амалия или наша бабушка ее бы вынесли. А он – нет.
– Значит, не стоит?
– Нет. Уверяю тебя.
Она снова зашагала вниз по лестнице.
– Ты все еще сердишься на меня? – крикнула она.
– Нет, я радуюсь.
– Чему же это?
– Что ты – это ты! И неважно, сестры мы или нет!
– Ты хочешь сказать, это не имеет значения?
– Да. Во всяком случае, для меня. Дружба намного важнее.
Она остановилась, задумчиво поглядела на меня.
– Да, для тебя, может быть. Потому что у тебя есть семья, Берта. А у меня нет. Я хочу, чтобы все признали, что я твоя сестра. Я должна быть твоей сестрой!
– Даже если я буду любить тебя больше, чем все сестры на свете?
Она схватила меня за косу, но тут же отпустила и побежала по лестнице, крикнув на ходу:
– А где Леони? Она не придет к нам сегодня?
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Накануне моего отъезда Вера Торсон устроила небольшой прощальный ужин. К сожалению, она решила, что обязана пригласить Софию. Та явилась, и нам весь вечер пришлось терпеть ее разглагольствования. Я сразу же заметила, что она какая‑то другая. Не такая ядовитая, как всегда. Она нервничала, и вид у нее был совсем не торжествующий.
Она принялась громогласно жаловаться, что обстоятельства заставляют ее ехать в Лондон. С момента гибели мужа на «Титанике» прошел уже год, а родственники до сих пор не получили ни единого эре [10]от лондонской страховой компании. Так что София была вынуждена решать эту проблему сама. Мало того, что осталась вдовой, так еще приходилось и со страховкой разбираться! Она вздыхала, голос у нее дрожал. Разве кто‑нибудь поймет, как ей тяжело? Она очень жалела себя, это было видно.
К тому же у нее была склонность к морской болезни. Как она перенесет это путешествие? Северное море, оно ведь бывает таким неспокойным! И сколько бед оно причинило – не перечесть.
– Все приходится делать самой. Иначе ничего не добьешься, – ныла она, переводя укоризненный взгляд с одного на другого. Чаще всего она обращалась к Вере, которая была рада, что хоть в этот раз не нужно держать оборону, и сочувственно кивала.
А я украдкой разглядывала Софию. Внешность у нее была интересная. Она утверждала, что когда‑то мужчины соперничали, добиваясь ее руки, и это вполне могло быть правдой. Она наверняка была красивой, пока на ее лице не отпечатались все эти мелочные и злые мысли, что постоянно крутились в ее голове.
Ее вьющиеся, тронутые сединой волосы были красиво уложены. У нее была хорошая фигура, и она умела, что называется, «преподнести себя». Так что на первый взгляд София производила впечатление благородной пожилой дамы – до тех пор, пока не начинала вещать о себе.
Каролина как‑то сказала, что нам вовсе не нужно разоблачать Софию. Она наилучшим образом делает это сама. И это правда. София была ярким примером того, до какой степени можно испортить красивую внешность, если постоянно взращивать в себе худшие качества. Но она, конечно, об этом не подозревала. В собственных глазах она была безупречна. О чем бы ни говорили, ей всегда удавалось перевести разговор на себя. Какая она незаменимая. Какое у нее исключительное чувство долга. Как она заботится об окружающих. И какой черной неблагодарностью ей платят! Наконец, она вспоминала о своем слабом здоровье и болезнях: и сердце ноет, и бессонница, и дышать тяжело… Короче говоря, она пыталась убедить нас в том, что она не щадит себя, лишь бы другие были счастливы.
Она не умолкала весь вечер. Арильд и Розильда откровенно скучали. Каролина, которую поначалу все это забавляло, вскоре устала, поэтому, когда Аксель Торсон встал и сказал, что ему пора домой, она вышмыгнула следом.
София тут же начала причитать из‑за Леони, которая по какой‑то причине не смогла прийти. Что с ней будет, пока София в Англии? Без нее бедняжке будет так трудно! Что же теперь – взять ее в Лондон с собой? Но для этого у Софии не было средств. А матери Леони она не позволит оплатить поездку. София вздохнула. Это должно было означать: смотрите, как вдова собирается отдать последние гроши.