– «И нарек Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала матерью всех живущих. И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их».
– Бог тоже был портным! – перебила его Эвелин.
– Ты будешь дальше слушать?
Эвелин кивнула и выключила инфракрасную лампу.
– «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни».
Адам так громко захлопнул книгу, что Эвелин вздрогнула от неожиданности.
– Невероятно, правда?! Нам нельзя вернуться в рай, потому что мы знаем, что такое добро и зло, и потому что для полного совершенства нам не хватает только вечной жизни. Но Бог не хочет терпеть себе подобных. И про яблоко тоже ничего не сказано, или я что‑то пропустил?
– Хочешь попробовать? – спросила Эвелин. – Это изумительно вкусно, попробуй, сладкая горчица! – Она отрезала кусочек колбасы, намазала на нее горчицу и села на край кровати рядом с Адамом.
– Это же просто подло, – сказал Адам.
– Да что ты так возмущаешься? Попробуй.
Эвелин настойчиво продолжала держать наколотую на вилку колбасу у его рта.
– А тебя это не возмущает? – спросил Адам.
– Ну попробуй, – сказала Эвелин и подставила ладонь под вилку. – Вкус просто изумительный.
ДВА ПРЕДЛОЖЕНИЯ
– Грюс готт, хорошо ли господину спалось?
Адам кивнул:
– Мы бы хотели позавтракать.
– Да, конечно, пожалуйста, вот там у нас шведский стол. Вы будете кофе или чай?
– Это включено в цену? – спросил Адам, описав в воздухе указательным пальцем два нуля.
– Да, разумеется, пожалуйста, садитесь, что бы вы хотели?
– Тогда кофе, два кофе.
– Может быть, еще и яйцо?
– С удовольствием.
– Как бы вы хотели, всмятку или вкрутую?
– Всмятку.
– Четыре с половиной минуты варки господина устроит?
– Да, спасибо.
– А где бы вам хотелось присесть?
– Все равно.
– Пожалуйста, где вам удобнее, пожалуйста.
– Доброе утро, – сказала Эвелин, спускаясь по лестнице.
– Грюс готт, вам хорошо спалось?
– Да, большое спасибо, – сказала Эвелин.
– Замечательно, господин заказал кофе, вы тоже будете?
– С большим удовольствием.
– Может быть, яйцо?
– Да, с удовольствием.
– Четыре с половиной минуты, как и для господина?
– Да.
– Большое спасибо, – сказала официантка и пошла на кухню.
– Ты собираешься читать молитву перед едой? – прошептал Адам, когда они стояли у стола с яствами. – Зачем ты это сюда притащила?
– Это была твоя идея. Тебе хотелось вернуть ее.
Адам зажал Библию под мышкой, протянул Эвелин тарелку и снял с диска с колбасами прозрачный пластиковый колпак.
– Не очень мне все это нравится.
– Гм?
– Мне все время кажется, им от нас чего‑то надо.
– Чего им от нас может быть надо?
– Такие все из себя вежливые. Они же нас даже не знают!
– Этого я тоже хочу – еще чуть побольше, и вот той красной рыбки.
С полными тарелками они направились к угловому столу. Адам положил Библию на скамейку рядом с собой и прикрыл ее свисающим краем скатерти.
Вслед за официанткой, которая внесла на подносе два сверкающих серебряных кофейника, вошел молодой человек в кроссовках.
– О, наш спаситель! – воскликнула Эвелин.
– Грюс готт, Руди! – сказала официантка.
– И какие у нас шансы? – спросил Адам и пододвинул Рудольфу стул.
– Мы все перепробовали, пытались с разными стартерами, но ни с одним не получается. Мы можем запустить двигатель от внешнего аккумулятора, это – не проблема, но тогда вам придется ехать, не останавливаясь.
– Я так и собирался.
– Мне очень жаль. Такой машины у нас в мастерской еще никогда не было.
– Ну так шестьдесят первого года сборки, – сказал Адам.
– И что мы теперь будем делать?
– Как что – то же, что и вчера.
– А зачем мы тогда вообще здесь ночевали?
– Мне очень жаль, я думал, у нас получится, – сказал Рудольф.
– Я не это имела в виду, – сказала Эвелин. – Только вот если мы снова застрянем…
– Тогда я за вами приеду. Это не проблема.
Он дал ей свою визитку.
– Придется рискнуть, – резюмировал Адам.
– А куда вы едете?
– В Тростберг, это совсем недалеко, – там, говорят, есть лагерь.
– А у вас нет здесь никого знакомых?
Эвелин посмотрела на Адама.
– У меня здесь нет знакомых.
– В Тростберге размещают в палатках, там сейчас тысяча четыреста человек или больше, а через какое‑то время их просто пересылают куда‑нибудь в другое место.
– И куда же тогда лучше всего поехать? – спросил Адам.
– Если б я знал. Я бы на вашем месте поискал постоянное жилье. Вы вдвоем?
Официантка принесла яйца и поставила перед Рудольфом кофе.
– Приятного аппетита.
– Это и впрямь была дурацкая идея, – прошептала Эвелин. – Поеду в лагерь на поезде или на автобусе, и ладно.
– Я не знаю, может, вам это покажется глупостью, – проговорил Рудольф, глядя то на нее, то на него, – в таком случае я заранее прошу прощения, это просто предложение. Я не хочу вмешиваться в ваши дела.
– А что такое? – спросил Адам.
– Как я уже сказал, это просто предложение, я не знаю, насколько вам дорога ваша машина, это же олдтаймер как‑никак, я просто подумал…
– Это не олдтаймер!
– Я бы мог предложить три тысячи, мог бы дать вам три тысячи за нее. Я не знаю, слишком много это или слишком мало, это только предложение, мне она просто нравится, у нее есть стиль: руль, приборный щиток, грязезащитные крылья, настоящий стиль.
– Три тысячи? – переспросила Эвелин.
– Это предложение, как я уже сказал… я понятия не имею…
– Она почти все время в гараже простояла! – сказала Эвелин.
– Правда, это заметно, почти нет ржавчины, в очень хорошем состоянии.
– Вы имеете в виду – три тысячи западных марок? – спросил Адам.
– Да, конечно. Три тысячи, наличными.
– Наличными?
– Через полчаса они будут у вас.
– На руки?
– Да, это предложение, просто предложение. Вас оно заинтересовало?
– В принципе да, наверное, это было бы лучше всего. Я имею в виду – в нашем положении.
Он взглянул на Эвелин, которая не сводила с него глаз.
– Не подумайте, что я хочу воспользоваться вашим положением.
– Однако вы это делаете, – тихо сказала Эвелин.
– Эви, что с тобой?
– Я отвезу вас, куда вы захотите, это не проблема.
– Это, конечно, не мое дело, – сказала Эвелин, – но три тысячи за такую машину, это же вообще ничего.
– Эви, это предложение.
– Я думала, твоя машина не продается, ты же всегда так говорил! Ты из‑за нее даже второй гараж покупать собирался!
– Давай хотя бы обсудим это.
– Почему вот так вдруг теперь продавать, первому встречному?
– Мне правда очень жаль, я не хотел вас…
– Это хорошее предложение.
– Это неправда, Адам, ты сам знаешь, что это неправда. – Эвелин рассмеялась. – Он женат на этой штуковине, Рудольф, вы это знаете? Он без нее не может!
– Мо… это была просто идея. Пойду‑ка загляну на кухню, – сказал Рудольф, встал и пошел на кухню со своим кофе.
– Эви, три тысячи – это чертовски хорошо. Я мог бы поменять их один к восьми или к девяти и получить «Ладу» вообще бесплатно.
– Из‑за трех тысяч западных марок у тебя крыша поехала?
– Я знаю, что делаю, – сказал Адам, взял яйцо, срезал верхушку, разрезал булочку, намазал обе половинки маслом и принялся есть.
Эвелин смотрела, как он глотает и торопливо откусывает еще раз.
– Делай что хочешь. Тебе ведь все равно никто не указ.
Она достала сигарету.
– Ты не будешь доедать?
– Бери, если хочешь.
– Я просто не хочу, чтобы пропадало, жалко. – Адам взял ее надкусанную булочку и переложил к себе на тарелку. – Намажь с собой еще хлеба с маслом – или боишься?
Эвелин пододвинула к себе пепельницу.
– Надо было мне на поезде ехать, тогда все было бы проще.
– Тогда бы они поселили тебя в какой‑нибудь палатке. А здесь уже очень холодно по ночам.
– Ты бы его хоть обратно позвал, – сказала Эвелин. – И так уже жутко неудобно получается.
– Хороший кофе, чуть ли не лучше, чем у Ангьялей.
– Мне уйти? – спросила Эвелин.
– Не все сразу, – сказал Адам и продолжил есть.
Эвелин потушила сигарету, взяла несколько виноградинок, потянулась за ключом от номера и встала.
– Эви, пожалуйста, подожди.
Она слегка обернулась.
– Эви, – сказал он, вытер рот салфеткой и выскользнул из‑за стола. При этом со скамейки упала Библия.
– Ну что?
Адам нагнулся. Он не сразу нашел Библию.
– Я хотел спросить тебя, – сказал он и выпрямился, прижав Библию к груди. – Я хотел спросить тебя, не хочешь ли ты выйти за меня замуж. – Он сделал еще один шаг в ее сторону. – Я серьезно, выйдешь за меня?
Он взял ее правую руку, погладил пальцы и красное кольцо.
– Ты прекрасно выглядишь, – сказал Адам и улыбнулся.
– Почему ты вдруг сейчас об этом заговорил?
– Желаете еще чего‑нибудь? – спросила официантка и посмотрела на Библию у Адама в руках.
Эвелин и Адам одновременно покачали головами.
– Или нет, – прокричал Адам вслед уходящей официантке. – Наверное, еще два кофе, если можно. Руди еще здесь?
В ТЕЛЕФОННОЙ БУДКЕ
– Не уходи.
– Тут так тесно.
– Ты не хочешь послушать?
– Здесь плохо пахнет.
– Тогда не закрывай дверь.
Эвелин прислонилась спиной к двери. Адам держал трубку и телефонный справочник в одной руке.
– Так странно нажимать на кнопки.
– Почему?
– Так быстро получается.
Он положил на аппарат несколько одномарковых монет и взглянул на Эвелин.
– Алло? – спросил он и отвернулся. – Да, здравствуйте, это Лутц, сын Вальтрауд и Манфреда. Я бы хотел поговорить с Гизелой, Гизелой Липпольт… Лутц, да, мы в Баварии… В Баварии!.. Неподалеку от Розенхайма, в Хайдхольцене, то есть Штефанскирхен, с Эвелин, мы здесь вдвоем… да, из Венгрии, на машине, сюда доехали на машине… Мы хотели спросить, нельзя ли нам как‑нибудь увидеться, как‑нибудь встретиться…
Адам закрыл трубку рукой.
– Ее муж. Тетя Гизела? Алло, это Лутц… Адам, ну конечно, Адам… как хочешь… в Розенхайме, под Розенхаймом… это было не запланировано, мы просто подумали, раз открывают границу, почему бы нам не воспользоваться этой возможностью, такое вряд ли скоро повторится… Без проблем, на машине, просто та… Уже пять дней. Мы здесь живем в одной семье, в бывшей детской. Рудольф, у которого мы живем, отвозит нас в Тростбёрг, из‑за обходного листа… обходной лист, это такая процедура, для регистрации, страховок, всего такого, и с нами тут еще и собеседования проводят, но только со мной, это тут так нужно… не знаю, понятия не имею, выясняют, служил ли я в армии и все такое… К счастью, нет, а то тут ночью такие холода! Нам по‑настоящему повезло, правда, очень повезло… Эвелин, ее зовут Эвелин, нет, пока нет, мы вместе, мы подумали, если мы с этим справимся, тогда мы справимся и со всем остальным… Пока нет, но, может, будут еще.
Он повернулся к Эвелин и кивнул ей.
– Этого я пока не знаю, все как‑то с бухты‑барахты на нас свалилось, сейчас или никогда… Работать, конечно, работать, Эви хочет учиться, может быть, в Мюнхене… Двадцать один, ей не разрешали у нас, ее не брали, то есть не на тот факультет, куда она хотела… да – мы бы с удовольствием – с огромным удовольствием – не вопрос – конечно – слушай, да ничего страшного, абсолютно ничего страшного…
Адам бросил в аппарат еще одну марку. Эвелин открыла дверь нараспашку и вышла. Она прошла мимо парфюмерного магазина и присела на скамейку автобусной остановки. Двое вышедших из сберкассы мужчин жестикулировали и пытались убедить друг друга в чем‑то, потом пожали друг другу руки и разошлись. Мужчина повыше через несколько шагов обернулся и что‑то прокричал, а тот, что пониже, держащий руки в карманах, на ходу тоже обернулся и затем, вместо ответа, поднял левую руку и помахал. Сидевшие неподалеку воробьи с шумом взлетели, за ними и несколько голубей. Эвелин закрыла глаза и подставила лицо солнцу. Затем она склонила голову набок, пока не почувствовала щекой воротник ватной голубой куртки. Куртка пахла стиральным порошком и еще чем‑то, чем‑то чужим.
– Что ты тут делаешь?! – воскликнул Адам. – Я тебя повсюду ищу!
Эвелин вздрогнула от испуга. Потом снова облокотилась на спинку скамейки.
– Да ты садись, – сказала она и снова закрыла глаза.
– Что случилось?
– А что такое?
– Ты меня не видела?
– Там только что прошли двое мужчин. Я сначала подумала, они глухонемые, они так много махали руками.
– Почему ты не подождала?
– Да я ждала.
Адам сел рядом с ней.
– Мы можем переехать к ним. У них есть что‑то вроде комнаты для гостей, с отдельным душем и туалетом, то есть только для нас. И это бесплатно, они нас приглашают.
– Замечательно.
– Да что стряслось?
– Ничего, все прекрасно.
– Она правда очень тепло отреагировала. Мне не пришлось ничего объяснять, она сразу сказала, чтобы мы приезжали.
Эвелин кивнула и застегнула молнию на куртке до конца, так что воротник полностью закрыл ей рот.
– Ты что, уже не хочешь? Ты хочешь остаться здесь?
– Не очень‑то ты умеешь разговаривать по телефону.
– Опять ты за свое.
– Ты же хотел, чтоб я была рядом.
– Да, чтобы ты все слышала.
– Но ты даже не дал мне послушать.
– Ты могла бы сделать мне знак.
– Ладно, проехали.
– Я же не ради удовольствия это делаю. Какая‑то дурацкая ситуация. Хотел бы я тебя послушать!
– Ты в такие моменты становишься таким чужим, я даже начинаю бояться.
– Ты что, хочешь остаться здесь?
– Нет. Конечно, нет.
– Тогда не делай такое лицо.
– Я не нарочно. Мне нужно заново к тебе привыкнуть.
– Я думал, мы через это уже прошли.
– Я тоже так думала. Ты сказал ей, что мы приедем с Эльфридой?
– Да это не важно.
– Я себя как‑то так чувствую, как раньше.
– Как‑то так?
– Как после летних каникул.
– Мне начало учебного года всегда нравилось. Можно было еще не испытывать никаких угрызений совести.
– Я все думаю, правильно ли мы сделали, что послали Моне второй ключ.
– Ну все‑таки хорошо, что кто‑то еще в курсе, а не только твоя мама.
– Я бы с удовольствием сама ей об этом сказала.
– Для нее это в любом случае будет шоком.
– Она даже в свое время что‑то подписывала, что ей запрещены контакты с Западом.
– Ты же ее дочь, это совсем другое.
– Наоборот, ее из‑за этого могут уволить.
Какое‑то время они просто сидели, не говоря ни слова.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросила Эвелин.
– Да ни о чем.
– Люди все время о чем‑то думают!
– В Дрездене, на вокзале, когда отходил ваш поезд, я помог одному мужчине, у него два чемодана было. Мне кажется, это был портье из вашего отеля.
– Из «Ялты»?
– Да. На нем был костюм из такой легкой летней шерстяной материи, очень необычно. У нас такой вообще нет.
– И что это значит?
– Ничего, абсолютно ничего, – ответил Адам.
– Ты хоть ел что‑нибудь сегодня с утра?
– От тебя вкусно пахнет.
– А ты колючий, – сказала Эвелин.
Она прислонилась к нему, взяла его руку и крепко обхватила ее.
ШПИОНЫ
– Вы не получали бланков?
– Нет.
– Вообще‑то такого быть не может. Посмотрите, вот как они выглядят.
Мужчина напротив нее, вставший навстречу для приветствия и протянувший ей руку, поднял вверх стопку бумаг.
– Вы разве не заполняли их вместе со всеми, под руководством кураторов?
– Мы живем у друзей. Я ничего не получала.
– Этого… я уже сказал, я уверен, что вы их тоже…
Он пододвинул к себе анкету и вписал несколько цифр в жирную рамочку.
– Вы же видите, что здесь творится, – сказал он, словно обращаясь к самому себе.
Казалось, он очень устал. Эвелин он был симпатичен, словно она раньше уже когда‑то виделась с ним, с этим мужчиной лет пятидесяти, на котором поверх светлой рубашки был легкий свитер горчичного цвета.
– Итак: фамилия, имя?
– Шуман, Эвелин.
– Дата рождения?
– Девятнадцатое мая тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года.
– Место рождения?
– Торгау.
– Торгау? Это в Саксонии?
– Да, на Эльбе, административный округ – Лейпциг.
– Родители?
– А это вам зачем? – спросила она с улыбкой. Он был такой зажатый, ему бы тоже не мешало улыбнуться.
– Так нужно. Ваши родители?
– С датой и местом рождения? Я росла у бабушки с дедушкой, пока моя мама не окончила институт.
– Тогда сначала мать.
– Двадцать третьего ноября тысяча девятьсот сорок шестого года в Виттенберге.
– У нее есть какая‑нибудь профессия?
– Экономист.
– Экономист, в какой сфере?
– Ну, в целом, на производстве. Она работает в Вольфене.
– И что она там делает?
Он писал медленно и иногда раздумывал, прежде чем опустить ручку на бумагу, – словно работал над рисунком.
– Ваш отец?
– Он был из Турции, куда потом и вернулся. Он и не платил никогда.
– Из Турции, в Восточной Германии?
– Из Западного Берлина. Моя мама училась в Берлине.
– У вас нет о нем никаких сведений?
– Они друг с другом больше никогда не виделись.
– Сестры, братья?
– У меня еще есть брат, сводный, Саша, ему двенадцать.
– Ваше образование?
– Окончила школу, полтора года изучала педагогику в Йенском университете. С тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года проходила профобучение на официантку.
Эвелин закурила сигарету.
– Можно? – спросила она, когда мужчина нахмурил лоб. Она улыбнулась.
– Вообще‑то здесь не принято, – проговорил он, пододвинув к ней пустую пепельницу. – Вы приехали одна?
– Нет, со своим спутником жизни. Мы хотим пожениться.
– И как фамилия вашего спутника жизни?
– Я думала, вас интересуют только мужчины, отслужившие в армии?
– Мне это нужно для оформления ваших бумаг. Вы ведь с ним вместе приехали.
– Френцель.
– Имя?
– Френцель…
– Имя?! Вам известно…
– Лутц, его зовут Лутц Френцель.
– Дата рождения?
– Тысяча девятьсот пятьдесят шестой, шестое декабря.
– Место рождения?
– Это вы у него спросите, я не знаю.
– Как давно вы знакомы?
– С тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года.
– Вы проживали совместно?
– У него, в доме его родителей, с тех пор как умер его отец, он жил там один.
– А его мать?
– Он был тогда еще совсем маленьким, она погибла в аварии, на мотоцикле, насколько я знаю.
– Его профессия?
– Дамский портной – частный предприниматель, с правом обучать подмастерьев.
– Как давно возникло желание уехать из ГДР?
– Оно было всегда.
– И тем не менее вы пошли учиться на педагога?
– Места были только на педагогическом, на искусствоведение меня не взяли. Я бы с удовольствием и германистику пошла изучать или что‑нибудь с французским языком.
– Вы говорите по‑французски?
– В рамках школьной программы, с седьмого класса, в аттестате у меня «отлично».
– Вы были членом ССНМ?
– Да.
– Югендвайе?
– Да.
– Членом СЕПГ или партий антифашистско‑демократического блока?
– Нет.
– И вы и господин Френцель поехали в Венгрию с намерением воспользоваться представившейся возможностью?
– Я хотела уехать.
– А он нет?
– Он приехал позже.
– Вы встретились с ним там?
– Да.
– Боялись, что вас не выпустят, если вы поедете вдвоем?
– Мы поссорились.
– Он не хотел уезжать?
– Я не хочу об этом говорить, это было личное, у нас была ссора на абсолютно личной почве.
– Он пытался удержать вас?
– Не совсем.
– Какой у него был мотив?
– Это была межличностная проблема, если хотите.
– Господин Френцель служил?
– Служил?
– Он служил в рядах ННА?
– Да, конечно, восемнадцать месяцев.
– Вы в этом уверены?
– Он всегда говорил, восемнадцать месяцев и ни днем больше.
– Вам известно его воинское звание как военнослужащего запаса?
– Солдат, если это воинское звание.
– Некоторые выходят в запас в чине ефрейтора или унтер‑офицера.
– Это вам лучше у него спросить.
– Он служил в пограничных войсках?
– Нет, это было что‑то совсем простое, пехота.
– И почему он не хотел, чтобы вы уехали в свободный мир?
Эвелин потушила сигарету. Она взглянула на него и попыталась улыбнуться.
– Не совсем так. Он хотел остаться со мной. Поэтому в конце концов вместе со мной и уехал.
– Вы уверены?
– Я думаю, что так для него лучше. У него правда золотые руки. Здесь он сможет наконец‑то раскрыться и многого достичь.
– Мне бы хотелось уточнить, почему он сразу не захотел поехать с вами? Или, поставлю вопрос иначе, вы уверены, что правильно оцениваете своего спутника жизни?
– Вы что думаете, Адам – шпион?
– Адам? Это еще кто, Адам?
– Господин Френцель. Все называли его Адамом.
Мужчина записал что‑то на бумажке в клетку.
– Но фамилия правильная?
– Да, Лутц Френцель, он же Адам.
– Это собеседование и в ваших интересах.
– Это просто смешно. Адам был единственным из всех, кого я знаю, кто никогда не ходил на выборы. К нему всегда подсылали друзей его отца, они были в ЛДПГ, и им поручали спросить у него, почему он не ходит на выборы. Адам всегда только смеялся над ГДР, он вообще не принимал ее всерьез.
– И, несмотря на это, хотел остаться?
– Он тяжел на подъем.
– Это при том, что он – частный предприниматель? Разве им не приходится особенно много работать?
– Работал он вообще непрерывно.
– Вы имели в виду тяжел на подъем не в смысле ленивый?
– Он бы не возражал, если б до пенсии все так и продолжалось. Летом на две недели на Балтийское море или в Болгарию, а остальное время сидит себе и шьет, рисует, фотографирует.
– Он звонил в ГДР за то время, пока вы были в Венгрии?
– Он дал знать двум‑трем клиенткам.
– Что не вернется?
– Что немного задержится.
– Были ли у него контакты с лицами, которые потом уехали обратно?
– Он проводил в Будапешт на поезд одну нашу подругу.
– И подруга вернулась в ГДР?
– Да, по личным причинам.
– Может быть, не по таким уж и личным?
– Дело было в одном мужчине, если хотите знать, в мужчине с Запада, из Гамбурга!
– Вам известно его имя?
– Да, но я его не назову.
– У господина Френцеля были контакты с посольством ГДР?
– Почему это у него должны были быть контакты?
– Это стандартный вопрос.
– Мы там как‑то были.
– Вы были в посольстве?
– У нас украли паспорта, все кошельки.
– У вас и у господина Френцеля?
– У меня и у одного знакомого.
– У того знакомого с Запада?
– Да.
– И как повел себя господин Френцель?
– А как он должен был себя повести? Он нам помог.
– Может ли так быть, что он спровоцировал возникновение ситуации, при которой вы вынуждены были пойти в посольство ГДР?
– Не думаете же вы, что это Адам украл у нас паспорта?! Это нелепо! В конце концов мы вышли оттуда в добром здравии и даже деньги получили.
– Но у господина Френцеля не крали паспорт, зачем же он тогда пошел в посольство вместе с вами?
– Он сделал вид, будто и у него украли, он нас сопровождал.
– Кто это «мы»?
– Одна подруга, которая хотела переплыть Дунай и при этом потеряла свои документы.
– Это он вам рассказал?
– Да. Но она мне это тоже рассказывала.
– И как зовут эту подругу?
– Я не хочу этого говорить.
– Уравнение с достаточно большим количеством неизвестных, вам не кажется?
– Он подобрал ее на автобане, без паспорта, без денег, и тайно провез через границу.
– И как же он ее провез?
– В багажнике. Он и мои украшения, и нашу черепаху через границу провез.
Мужчина ненадолго прищурил глаза, у него дергался правый уголок рта.
– То есть он перевез кого‑то в багажнике через границу с Венгрией?
– Да.
– Это он вам рассказал?
– Я и от нее это знаю.
– А господин из Гамбурга и господин Френцель были знакомы друг с другом ранее?
– Только мельком. Адам ревновал. Это была мужская история, ну, или женская, вот и все.
– Между вашим знакомым из Гамбурга и господином Френцелем?
– Да.
– И где вы познакомились с вашим знакомым?
– Я поехала в Венгрию с ним и его подругой.
– А господин Френцель за вами?
– Да, но не по политическим мотивам. Адам любит меня, неужели это так сложно понять?
– Я вас понимаю, но прошу вас, это наша обязанность, нам надо уточнить некоторые детали.
– Адам, то есть господин Френцель, ни во что не ставил ГДР и уехал вместе со мной. Это факт. Что ему здесь выведывать? Выкройки?
– Просто существуют некоторые признаки, которые, если мы их…
– Вы же видите, что мы здесь, оба!
– Хорошо, на сегодня достаточно. Благодарю вас.
– Тогда я могу идти?
– Да, конечно.
– Ну, тогда…
– И если найдете у себя бланки, пожалуйста, будьте так добры, занесите их нам, а то они у нас тут уже заканчиваются.
Эвелин кивнула. Она встала, задвинула за собой стул и посмотрела на мужчину, который тоже встал и, казалось, искал что‑то в ящиках за своей спиной. Она подождала, пока он еще раз обернется, но в конце концов, не простившись, вышла из комнаты.
ШПИОНЫ, ДУБЛЬ ДВА
– У них даже природа красивее, – сказала Эвелин.
Ноготь ее указательного пальца несколько раз коснулся окна купе. Она сняла туфли, положила ноги на кресло напротив и открыла коробку с черепахой.
– А это еще что за фолианты? От них так странно пахнет.
Она показала на книги, лежащие рядом с ним.
– Это наши атласы птиц и растений, они всегда лежали в машине, мы их всегда брали с собой.
– Эльфрида наверняка соскучилась по своему замечательному ящику.
– А кто бы его нес? Тем более не можем же мы заявиться к ним с огромным ящиком.
– Посмотри, это опять Альпы, а за ними – Италия…
– За ними – Австрия.
– Альпы – это Австрия, но за Альпами – Италия. Эльфрида, мы туда скоро поедем.
– Но без Эльфи.
Он сложил газету вдвое.
– Тебе, Эльфрида, может, придется остаться дома. – Эвелин закрыла коробку. – Ты ведешь себя так, будто уже сто раз все это видел.
– Опять я что‑то не так делаю? – спросил он, не поднимая глаз.
– Неужели ты совсем не волнуешься?
– Конечно, волнуюсь, особенно когда опять не так себя веду или не то говорю.
– Не надо на мне срываться. Меня он точно так же взял в оборот.
– У нас бы ему тоже наверняка нашли применение.
– Но вел он себя вежливо. У нас бы они стали запугивать, так, чтоб ты и не знал, выйдешь ли оттуда вообще.
– Так, как этот, меня еще никто никогда не допрашивал.
– Тебя, может, и нет.
– Тебя тоже нет.
– Какой ты у нас впечатлительный.
– А ты сразу обижаешься, когда я спрашиваю, звонила ли ты этому Михелю.
– Потому что ты мне не веришь. А даже если б я ему и звонила, что тогда? Неужели я все равно не могу рассчитывать на то, что ты будешь мне верить?
– Ты же мне тоже не веришь.
– Я просто не могу поверить, что Михаэль был в Тростберге! Тогда бы он нас нашел, мы же были там зарегистрированы.
– А зачем ему нас искать? Он был в форме, у него там были дела.
– А я думаю, что ты ошибаешься. Что Михаэлю делать в этом бараке, да еще и в форме?
– Я его видел, я точно его видел. Он, конечно, сразу же закрыл дверь, потому что испугался…
– Испугался – это что‑то новенькое. Ты говорил, что он сразу закрыл дверь, а не что он испугался.
– Он испугался. Он меня увидел и отпрянул назад, по‑настоящему отпрянул.
– Зачем ему было врать?
– Откуда я знаю. Работа на вечность – звучит гораздо лучше, чем офицер разведслужбы, или кто он там.
– Мы можем ему позвонить.
– И что это докажет?
– Что он живет в Гамбурге.
– Не будь такой наивной.
– Ты считаешь, он дал мне неправильный номер?