ПРИГОТОВЛЕНИЯ К РАССТАВАНИЮ 8 глава




– Это у них семейное, – сказала Эвелин.

– Понимаю. Такой олдтаймер, наверное, сейчас гораздо дороже, чем раньше.

– Это не олдтаймер, я совершенно спокойно на нем езжу, ты же видишь!

– За тридцать лет он себе на это название заработал.

– Ездит он безупречно.

– Ну да, – сказала Эвелин, – будем надеяться.

– Ты уж мне поверь, – их взгляды ненадолго встретились в зеркале заднего вида, – он меня еще никогда не подводил.

Эвелин насмешливо поджала губы и прислонилась головой к окну.

Катя уже ждала их на обочине.

– Ого, она что, переезжает? – спросил Михаэль.

– Она в моей шляпе!

Катя приветственно похлопала рукой по правой фаре, а затем подняла с земли пластиковые пакеты, спальный мешок Адама, надувной матрас и палатку. Адам открыл багажник и стал класть туда вещи, которые она ему протягивала.

– Да она как шкаф, – прошептал Михаэль.

– Почему, хорошая фигура, – сказала Эвелин и улыбнулась, когда открылась дверь и Катя села рядом с ней.

– Привет, я – Катя.

Она подала Эвелин руку, а затем протянула ее и вперед, Михаэлю.

– Спасибо, что согласились подвезти.

– Мы все в руках Адама, хотим мы того или нет. Правда, Адам, потерпишь нас немного?

– Хочу я того или нет.

– Да ладно, тебе же это только приятно.

– Под «приятно» я понимаю нечто иное, чем в такую погоду работать вашим извозчиком.

– Такая уж твоя доля, вечно тебе приходится быть рыцарем, – сказала Катя, – правда, на эту роль лучше тебя никого не найти.

– Ты не мог бы включить радио, радио «Дунай»? – спросила Эвелин. – Или приемник все еще сломан?

– Лучше спойте что‑нибудь, – сказал Адам и поправил зеркало заднего вида.

Катя улыбнулась.

– Ты хочешь остаться в Будапеште? – спросила Эвелин.

– Я просто подумала, если они за сегодня не успеют… где‑то ведь нужно будет переночевать.

– Наши все делают при тебе, – сказал Михаэль.

– У тебя есть фотографии на паспорт? – спросила Катя.

– Ничего у меня больше нет, еле четыреста форинтов наскребется.

– Это неплохо, на два‑три дня этого хватит.

– У меня даже часов больше нет.

– Тоже украли?

– В отеле пришлось оставить, в залог за телефонные звонки.

– С семьей разговаривал? – спросил Адам.

– В банки звонил, надо было кредитки заблокировать.

– Еще две недели назад здесь требовались няни, я за день зарабатывала по двадцать западных марок, это шестьсот форинтов! А теперь все сложнее, – сказала Катя.

– У тебя больше ничего не осталось? – спросил Адам.

– Где‑то около ста западных марок, но западные семьи уже почти все разъехались.

– За пять вечеров – больше, чем нам вообще разрешают менять, – подсчитала Эвелин. – Ты правда думаешь, что в посольстве не успеют оформить паспорта за один день?

– Не знаю, как там у них все. Вы меня, главное, одну там не оставляйте.

– В Будапеште?

– В посольстве. У меня же нет визы. Если они просекут, что меня здесь вообще‑то не должно быть.

– Merde, – сказал Михаэль и обернулся. – Это еще почему?

– А Адам разве не рассказывал? Он меня в багажнике провез.

– Правда?

– Я думала, вы знаете.

– Да‑а, веселенькая перспектива! – сказал Михаэль.

– Если мы пойдем туда втроем и вы не бросите меня одну…

– Они, говорят, даже таксистов вербуют, чтобы те людей выкрадывали, а ты сама добровольно идешь в посольство, – сказала Эвелин.

– И где же твой паспорт?

– Я хотела через Дунай переплыть, это была не очень хорошая идея.

– Там даже утонуло несколько человек, – сказал Михаэль.

– Не знаю.

– Если они как‑то странно начнут себя вести, говори правду, просто правду, и что ты потом передумала. Тогда они тебе даже билет на поезд купят, – сказал Адам.

– Ну да, станут они вдруг о людях заботиться, – сказала Эвелин.

– Они всегда заботились о людях, – сказал Адам.

– Ты прям как партработник заговорил!

– Почему?

– Заботились? Да они к нам как к собственности относятся.

– Я имею в виду билеты! Надо же обратно доехать. Они всегда так делали. Так все посольства делают!

– Только наше еще по ходу делает так, что люди пропадают, – сказала Эвелин.

– Не верь ты в эти сказки…

– Из‑за них даже наши люди пропадали, – сказал Михаэль, – и довольно много людей.

– Теперь такого нет.

– Теперь такое тоже случается.

– По крайней мере, Катя никуда не пропадет.

– Как прикажете, товарищ Адам!

– Я даже был когда‑то товарищем.

– Что, коммунистом? – спросил Михаэль.

– Почти два года, перед армией вступил, после армии вышел, стремительная карьера!

– Не бойся, в мае Адам даже на выборы не ходил.

– И что было потом? – спросил Михаэль.

– Ничего, что они ему сделают! А вот меня бы, наверное, выгнали, я же еще учусь.

– И у тебя потом не было проблем? – спросила Катя.

– У Адама могущественные подружки, они все у него шьют.

– Не говори ерунду. От чего им меня защищать?

– Признайся уж честно, у тебя шьет парочка жен всяких шишек.

– Какое мне дело до их мужей?

Эвелин рассмеялась:

– Да, до их мужей тебе дела нет, ты уж точно не из‑за них хочешь вернуться.

– А когда вы уезжаете? – спросила Катя.

Адам сбросил скорость, потому что ему не удавалось обогнать ехавший впереди грузовик. Дорога была узкой и все время петляла.

– Пока непонятно, – ответил Адам. – А ты еще сколько здесь пробудешь?

– Я? – спросил Михаэль.

Адам кивнул.

– Еще три дня, у меня и так уже отпуск кончился. Но я буду приезжать, каждые выходные.

– Ну, посмотрим, какая будет погода, – сказал Адам.

– Спасибо, что вы ее захватили, – сказала Эвелин, взяла у Кати с колен шляпу и надела ее.

Все четверо смотрели вперед, словно зачарованные видом цепи на грузовике, которая волоклась по асфальту и покачивалась из стороны в сторону, будто рука машущего человека.

 

РАБОТА НА ВЕЧНОСТЬ

 

– Обычно поднимаешь паспорт вверх, и тебя пропускают. Но так…

– Они просто уже знают этот трюк, – сказал Адам и отпил пива из бутылки.

Михаэль тоже держал в руках бутылку. Они сидели в Будапеште, на острове Маргит, недалеко от зеленой палатки, которая стояла в кустах у самой воды и в которой лежали Эвелин и Катя.

– А сколько сейчас времени?

– Мне кажется, где‑то между часом и двумя. Но у тебя же есть часы!

– Я их иногда забываю завести, а потом не знаю, правильно ли они идут.

– У меня – автоматические, они сами заводятся.

– Дома мне не нужны часы. Эти мне Эви подарила.

– Часы всегда нужны.

– Мне теперь только «Ладу» хочется, может, еще второй гараж, а так вообще…

– Как говорила моя бывшая…

– Кто?

– Моя бывшая, бывшая жена. Я был женат, примерно столько же, сколько ты был в партии.

– И что она говорила, твоя бывшая жена?

– Она говорила, что, когда кого‑нибудь любишь, всегда знаешь, что ему подарить.

– Ты тоже так думаешь?

– Это еще было самое умное из того, что она говорила. Я действительно больше не знал, что ей дарить.

– Может быть, у нее уже все было.

– Раньше мне было достаточно просто пройтись один раз по улице с магазинами, и я уже знал, что ей куплю.

– Я бы с радостью подарил Эви место в вузе.

– У нас его каждый сам себе может подарить и потом учиться до бесконечности.

– Сколько хочешь?

– Некоторые учатся по десять лет и дольше.

– У нас еще нужно получить место, а если тебе его не выделяют… Эви дали дурацкую характеристику, потому что она одна из всего класса курила и иногда опаздывала, хотя и жила в двух шагах. Отметки у нее были хорошие, но на искусствоведение ее все равно дважды не взяли.

– Искусствоведением на хлеб не заработаешь.

– Почему? Они не меньше всех остальных получают.

– У вас – может быть, но у вас все равно нужно сначала найти работу.

– Если уж тебя приняли в вуз, то ты и работу найдешь, это университет должен обеспечивать.

– Как университет?

– Конечно, лучше, когда ты себе сам ищешь работу, но, если ничего не находишь, они обязаны найти для тебя место или оставить работать у себя.

– Смешно.

– У Эви спроси.

– А до какого действительны ваши временные бумаги?

– До тринадцатого, – сказал Адам и достал из сумки четыре странички формата А5.

– Временный заграничный паспорт А 08969, действителен в Венгрии, ЧССР и ГДР (Бад‑Шандау). Ты думаешь, я бы мог найти у вас работу?

– Если ты действительно хочешь, почему нет?

– Ну, не думаю, что это так просто.

– Каждый, кто хочет, что‑нибудь находит.

– Но не обязательно то, чего хочет.

– No problem. Просто нужно иметь идею, прилежание и немного везения. Иногда достаточно просто улыбаться.

– А у вас разве не все улыбаются, по крайней мере, те, кто хочет что‑нибудь продать?

– Тот, кто у вас по‑настоящему классный специалист, у нас тоже работу найдет. На вершине всегда есть место! А почему ты спрашиваешь?

– Не можем же мы вечно жить у Ангьялей.

– Да они тебя обожают, идеальный зять.

– Эржи тоже ничего.

– Ее мать? Ты серьезно?

– А что, она помоложе тебя будет.

– От тебя всего можно ожидать.

Михаэль протянул бутылку в его сторону, Адам чокнулся с ним.

– Ты тут раньше бывал?

– Нет, я никогда Востоком не интересовался. Это уже двадцать лет назад был просто отстой.

– В смысле экономики?

– Если называть свои автобусы «Икарусами», – Михаэль рассмеялся, – что же из этого выйдет? Прогресс приходит с Запада.

– Я неплохо живу.

– Пусть ваши начальнички сначала опубликуют статистику заболеваемости раком, тогда ты больше не будешь так говорить. Такое вредное предприятие, как в Розитце, – у нас бы его запретили, у нас такое просто немыслимо. Мона мне как‑то показывала озеро Терзее. Это страшное дело! Это просто преступление!

– А ты вообще чем занимаешься?

– Цитологией.

– А конкретнее?

Михаэль улыбнулся:

– Мы пытаемся выяснить, почему мы стареем и умираем, чтобы когда‑нибудь больше не стареть и не умирать.

– И почему мы стареем и умираем?

– Тебе это правда интересно?

– Ну да.

– Когда клетки размножаются, когда копируются хромосомы, все время что‑то теряется, каждый раз как бы срезается кусочек. В какой‑то момент утрачивается такое количество информации, что клетка ломается, происходит это примерно через пятьдесят циклов. Но так быть не должно. Если бы клетка могла воспроизводиться без потерь, мы бы жили вечно, то есть нам бы не пришлось умирать.

Михаэль щелчком отбросил сигарету, словно светлячка, и закурил новую.

– Кто глубоко затягивается, раньше умирает.

– Одно с другим не связано, по крайней мере, не сильно. В каждом из нас – часы, и, когда у них заканчивается завод, наступает конец, если, конечно, не заводить их все время заново. В принципе уже сейчас можно вычислить, сколько ты проживешь, причем вычислить довольно точно.

– Ты думаешь, это возможно, такая подзаводка?

– Да конечно, это вопрос времени. Через сорок, пятьдесят лет почти все будет у нас в руках.

– Через сорок лет?

– Примерно. По крайней мере, тогда можно будет подзаводить их так, чтобы прожить двести лет или даже дольше.

– И ты ищешь ключик от этих часов?

– Ты когда‑нибудь слышал что‑нибудь о теломерах?

– Это зверьки такие?

– Теломеры – это кончики хромосом, своего рода наконечники, как пластиковые колпачки на шнурках. С каждой копией клетки они становятся короче. Образно выражаясь, это – тикающие часы. В отношении филярий мы уже близки к разгадке.

– Вы сможете это сделать?

– Американцы, наверное, да.

– Ты так обо всем этом говоришь, будто это что‑то само собой разумеющееся. Но ведь это означает, что нам не повезло, – получается, мы будем последними, кому суждено умереть?

– Или повезло, это как посмотреть. Может быть, мы будем предпоследними или предпредпоследними, но через сто лет человечество будет у цели.

– А почему тогда об этом ничего нигде не слышно, раз вы уже так близки к разгадке?

– Ну конечно, не все так просто. Но раковые клетки, например, раковые клетки бессмертны, они не заканчиваются, они воспроизводятся без потерь. То, что делают раковые клетки, мы должны перенести на здоровые. У нас, так сказать, уже есть образец.

– Образец бессмертия. – Адам помассировал грудь. – Но в таком случае правы те, кто себя консервирует, кто замораживает себя!

– Возможно, очень даже возможно.

– Мне было бы достаточно прожить столько, сколько Эльфи.

– Сколько черепаха? В домашних условиях она не проживет дольше пятидесяти, для нее жить с нами – это слишком большой стресс.

– Не дольше?

– На воле они живут дольше ста, но Эльфрида столько наверняка не проживет. Ты не знал?

– Нет.

– Если бы я мог дожить до того дня, когда мы справимся со смертью! Это было бы грандиозно!

– Не знаю. Если одни так и останутся смертными, а другие перестанут умирать или будут жить как минимум в пять раз дольше…

– Но ведь это и так уже происходит! Страх тут – не помощник! Нам нужно освободиться от преходящести, от смертности. Это – единственный категорический императив, нужно преодолеть смертность, виной которой мы сами!

– Странно это как‑то звучит.

– Это как наркотик, если подсел на него, уже не слезешь.

– Ты живешь, чтобы работать, или работаешь, чтобы жить?

– Нельзя так ставить вопрос.

– Можно, ты всю свою жизнь тратишь на вечность.

– Для меня работа – это жизнь. Для тебя нет?

– Все так, но мы имеем в виду не одно и то же.

– Почему, у тебя ведь замечательная работа.

– Именно потому, что я могу делать то, что мне хочется.

– Но если ей хочется платье, не можешь же ты сшить ей брючный костюм.

– Могу, если в брючном костюме она будет лучше выглядеть.

– Да, уверенности в себе у тебя хоть отбавляй.

– Ты любишь Эви?

– Люблю ли я Эвелин?

– Да.

– Если бы я ее не любил, меня бы здесь уже не было. Я уже давно должен быть в Гамбурге.

– Три недели – это что, слишком много?

– Ты знаешь, что это значит, исчезнуть на три недели? Так все можно пустить под откос, все, не только свою работу, но и работу всех остальных, весь проект!

– И бессмертие.

– Да, и бессмертие тоже.

Оба кивнули, словно наконец‑то пришли к единому мнению.

 

ДАМЫПРИГЛАШАЮТ

 

– Мне так хотелось спать, – сказала Катя, – но теперь уже не засну. Хоть опять вставай.

– Может, мужчины захотят поспать?

– А мы будем сторожить? Мне кажется, они прелестно беседуют.

– Ты что‑нибудь расслышала?

– He‑а. Но у Адама красивый голос. Блин, когда он назвал свое настоящее имя, я подумала, все, земля горит под ногами.

– Решила, что он тебя надул?

– В какой‑то момент – да.

– Я уже когда к нему переехала, я и тогда еще этого не знала. Везде только фамилия была написана.

– Потому что у него тут так выпирает? – Катя показала пальцем на кадык.

– Мальчиком он, наверное, очень стеснялся, тонкая шея и такое адамово яблоко. В каком‑то смысле он всегда был Адамом.

– Выглядит мужественно.

– Хм, мне тоже так казалось.

– А теперь не кажется?

– Кажется.

– А Михаэль?

– Это совсем другое. Адам по сравнению с ним – ребенок.

– Ты так считаешь?

– Михаэль знает, что ему нужно, он не стоит на месте, у него жизнь кипит, настоящий ученый. Весь мир объездил, знает кучу языков, у него такой кругозор, он и дышит как‑то свободнее, а не то что из года в год одно и то же.

– У него красивые руки.

– Хм. У него в голове такие сумасбродные вещи. Он всего Лема читал, из‑за Лема он даже польский начинал учить.

– Это который фантаст?

– Да, он еще про роботов пишет и про машины. Для Михаэля он – величайший писатель.

– Да у нас ведь тоже его издают? – Катя оперлась на руку, чтобы видеть Эвелин. – А любовник он хороший?

Эвелин кивнула.

– И между вами сразу пробежала искра?

– Я даже не думала ни о чем таком. Он собирался жениться на одной моей подруге, на своей двоюродной сестре.

– На Моне?

– А, точно, ты же ее знаешь.

– Плохая компания.

– Это Адам так сказал?

– Да как‑то у него так случайно вырвалось. А почему ты уехала без него?

– Этого тебе Адам, конечно, не рассказывал.

Эвелин тоже оперлась на руку и задела крышу палатки.

– Мокрая, – сказала она и убрала волосы с лица.

– Утром надо поосторожнее, если заденешь, будет небольшой дождик, – сказала Катя.

– У нас тоже такая, похожая.

– Так что у вас произошло?

– Я уже давно это знала, то есть могла догадываться. Мона сказала, что все это знали, кроме меня.

– Что знали?

– Что он их трахает, своих женщин.

– Своих женщин?

– Своих клиенток, свои создания. Он даже имена им дает. Сначала он говорил, что так называются модели, которые он создает. Но это больше похоже на прозвища девочек легкого поведения. Он их фотографирует в новых вещах. Ты бы видела их глаза, из них похоть так и прет, как будто они себе просто маленький перерывчик устроили. Была недавно на фотографии одна в шелковой блузке, конечно же на голое тело, у нее торчали соски, хоть глаза ими выкалывай.

– Еще моложе тебя?

– Да нет, какое там! Увидела бы ты их просто так на улице – на таких вообще никто не смотрит, настоящие тетки.

– Да ты что?

– Но в том, что он для них шьет – а шить он умеет, этого у него не отнять, – они выглядят просто потрясающе, и это его возбуждает.

– Может, дело в одевании‑раздевании?

– Нет‑нет, все не так просто. Я их застала, я их видела, хотя мне совсем не хотелось этого знать.

– Ах ты черт! Как больно.

– Я ничего о себе не воображаю, правда, но если б ты ее видела. – Эвелин снова случайно задела крышу рукой. – Извини. Ты не поверишь, правда не поверишь. В голом виде она такая бабища.

– А Адам?

– Он так и стоял, за шкафом, без ничего…

– Адам в костюме Адама. Ему, что ли, нравятся такие женщины?

– Да нет, они ж не все такие. Но теоретически на ее месте могла бы быть любая, любая клиентка, любая женщина.

– Не знаю, насколько тебе это интересно, но со мной он вел себя прилично, правда – прямо как ангел.

– Я верю, я очень тебе верю.

– Я сказала какую‑то глупость, что я готова исполнить любое его желание или что‑то вроде того, я даже думала об этом. Я просто хотела, чтобы он меня провез, на все остальное мне было плевать. Но он ни одного словечка не отпустил, ничего такого. Я уж думала, он голубой…

– Адам?

– Ну, он же портной. У меня есть один знакомый парикмахер, голубой, а парикмахер и портной – не такая уж и разница.

– Портной – это все‑таки другое!

– Не важно, я просто хотела сказать, я думала, он либо голубой, либо правда любит свою жену.

– Может, и любил когда‑то.

– Если б мужчина поехал вслед за мной на такой старой тачке, хоть я уже и с другим… Это все‑таки что‑то значит.

– Только вот что?

Катя легла на спину, подложив руку под голову.

– Ты правда хочешь вернуться?

– Самое ужасное, что раз в несколько часов мое решение меняется, – сказала Эвелин.

– У тебя там есть кто‑нибудь из родных?

– Нет, никого. У Адама есть тетя, не по прямой линии, она к ним раньше иногда приезжала. Ее муж в какой‑то момент бежал, он то ли не хотел больше приезжать в ГДР, то ли его не пускали, занимает какой‑то высокий пост.

– У нас все там. Мы всегда были единственными, кто еще не перебрался на Запад.

– Когда начинаешь об этом думать, когда это вдруг начинает казаться таким осуществимым…

– Тогда уже не можешь больше спокойно ни о чем думать. Я даже считаю, что уехать – это наш долг, мы ведь даже не знаем, что такое настоящая жизнь.

– Адаму так мало надо. Пить пиво по вечерам, сидеть в саду, курить сигару, потом сосед к забору подходит… Он даже с соседями в хороших отношениях. Меня это привлекало, он был такой независимый, знаешь, в этом что‑то было. Университетские мальчики, они были такие осторожные и правильные, по сравнению с ними Адам был глотком свободы. За словом в карман не лез. Но если все это ради того, чтобы посидеть в саду…

– Вы никогда никуда не ездили?

– Были один раз в Болгарии. Деньги‑то у него есть. Денег у него куры не клюют, по крайней мере, по моим меркам. Адам даже детей хотел. Но… я…

Эвелин повернулась лицом к стенке палатки.

– Что такое? Эй, Эви?

Катя осторожно погладила ее по волосам и по плечам.

– Что такое? Ты плачешь?

– Я избавилась от ребенка.

– Я тоже через это прошла. Но это был такой подлец, настоящий уголовник.

– Адам об этом не знает. И тебе я запрещаю ему об этом рассказывать – никогда, обещаешь?

– Да, конечно.

– У тебя, по крайней мере, была причина. Но я, я просто подумала, я лучше подожду. А теперь я думаю: хорошо, что у меня нет ребенка. Что мне с малышом на Западе делать?

– Я не хотела быть всю жизнь привязанной к тому типу, я и так слишком часто об этом думаю.

– Они вообще еще здесь?

Эвелин подняла голову.

– Твои мужчины?

– Мои мужчины?!

– А что, это ведь так, у тебя двое, а у меня ни одного.

Эвелин высморкалась.

– Можешь забрать себе одного, это бы все немного упростило.

– Тогда я завтра спрошу, не хочет ли меня кто‑нибудь из них.

– И кого ты спросишь первым?

– Конечно, Адама.

– Но он же не хочет уезжать!

– Все равно, если ты не возражаешь?

– Послушай – это еще что?!

– Прямо целое стадо.

– Ты слышишь, что они поют?

– «Германия превыше всего»?

– Да нет, это же наш, это наш национальный гимн!

 

СКАЗКА

 

Эвелин, Катя и Адам сидели в маленьком угловом кафе на улице Непштадион, одинаково удаленном от посольств ГДР и ФРГ.

Катя отодвинула от себя пустую чашку.

– От такого количества кофе мне еще сильней спать захочется.

– Все‑таки как‑то странно, что мы здесь их деньги просаживаем, – сказала Эвелин.

– Почему, я же верну их посольству, – сказал Адам.

– О Боже, а я‑то думала, что наконец‑то живу не за твой счет, – сказала Катя.

– Деньги для того и нужны, чтобы их тратить.

– Да ладно, Адам, не задавайся. Мы не можем даже снять здесь номер в гостинице или сходить поужинать по‑человечески.

– Вам чего‑то не хватает? У меня нет ощущения, что я себе в чем‑то отказываю. Намного лучше и быть не может.

– Ты уже даже не замечаешь, как это унизительно.

– Если «Хилтон» сделает тебя счастливее – пожалуйста. Такой ночи, как эта, у тебя там точно не будет.

– Я вполне могу обойтись без наших пьяных соотечественников.

– Это все кандидаты на выезд, ты же сама слышала.

Подошел официант, поменял пепельницы и забрал пустые тарелки.

– Мне стыдно, – сказала Катя, – но с паспортом я чувствую себя лучше.

– Это нормально. – Адам достал новую сигару. – Я вам не помешаю?

– Мне нет.

– Подожди хотя бы, пока мы выйдем. Может, попросим счет?

– Я бы еще чего‑нибудь выпил, сока или чего‑нибудь такого.

– Но что действительно ужасно…

Катя оперлась локтями на стол и закрыла лицо ладонями.

– Что? – опросил Адам, уже с сигарой во рту, потряхивая спичечным коробком.

– Вы будете считать меня совсем ненормальной, но, когда я оттуда вышла, я чуть не разревелась…

– Я тобой и так восхищалась, – сказала Эвелин, – тем, что ты на это решилась.

– Я до смерти перепугалась.

– В штаны наложила… – сказал Адам и закурил сигару.

– Ну‑ну, хоть у тебя все хорошо, – сказала Эвелин.

– Я чуть не заревела, там пахло чем‑то таким родным. – Катя покачала головой. – Простите, пожалуйста.

– Правда, мне это тоже что‑то напомнило. Школу или типа того.

– Коробку для бутербродов, – сказала Катя. – Как будто они все вдруг открыли свои коробки для бутербродов. Они нас еще и утешали.

– Они вели себя, как вполне приятные люди, – сказал Адам.

– Неудивительно, теперь‑то, когда от них все бегут. Они от радости до потолка готовы прыгать, когда кто‑нибудь говорит, что хочет вернуться. Подожди, вот приедешь домой, посмотришь, как они с тобой заговорят. Они уже двадцать лет как запрещают текст собственного национального гимна!

– Я не собираюсь возвращаться, только не это, – сказала Катя.

– Я не тебя имею в виду.

– Вдруг опять этот запах. Мне вдруг показалось, что я уже давным‑давно уехала.

Адам засмеялся и закашлялся:

– А я бы мог продать свой «временный заграничный паспорт», устроил бы аукцион.

– Твои шуточки неуместны, Адам.

– Подожди еще. Наверняка есть много людей, которым это было бы интересно. Те типы, которые подсчитывали доллары. Если я их спрошу…

– Михаэль идет!

Катя вскочила и выбежала на улицу.

– Эви, сделаешь для меня доброе дело? Сядешь вперед на обратном пути?

– Тогда тебе придется потушить вот это.

Адам положил сигару в пепельницу и начал высматривать официанта.

В дверях появилась Катя:

– Нам надо выйти на улицу, он хочет нам что‑то сказать, что‑то случилось!

– Что‑то плохое?

– Не думаю.

Эвелин пошла вслед за Катей. Адам взял сигару из пепельницы, затянулся и подошел к стойке. Он наблюдал за движениями шариковой ручки официанта по бланку чека, а потом внимательно посмотрел на подчеркнутую двойной чертой сумму. Отсчитал банкноты и, тихо произнеся «Viszontlátásra», положил их рядом с чеком. Официант слегка поклонился в знак благодарности.

На пороге Адам вновь затянулся сигарой и выпустил дым в голубоватое сентябрьское небо.

– Он договорился для тебя о месте в посольстве? – спросил Адам, когда Катя и Эвелин перестали обниматься.

– Шути‑шути, через пару дней границу откроют, – сказал Михаэль. – Это абсолютно точно.

– Так же точно, как и бессмертие.

– Они откроют границу! – сказал Михаэль.

– Ерунда, – сказал Адам. – Откуда ты взял эти сказки?

– Как бы тебе это ни не нравилось, еще несколько дней…

– Почему мне это должно не нравиться? Тогда я, может, действительно что‑нибудь выручу за свой паспорт.

– С этого момента – все за мой счет, – сказал Михаэль. – А сегодня вечером шикуем в ресторане!

Адам выпустил в воздух несколько облачков дыма и двинулся к машине. Отпер свою дверь и открыл изнутри все остальные. Михаэль придержал дверь сначала для Кати, а потом для Эвелин.

– Можно я сяду вперед? – спросила Эвелин.

Михаэль кивнул и отступил в сторону, чтобы она могла подойти к машине.

На то, чтобы выехать из Будапешта, у них ушло сорок пять минут. Адам дал Эвелин карту, но она вскоре заснула. Катя тоже прикрыла глаза. Только Михаэль сидел прямо и смотрел в окно, как будто боясь упустить что‑то из виду.

В Секешфехерваре они съехали с шоссе. В Веспреме Адам поехал не по указателю на Балатонфюред, а параллельно северному берегу, в сторону Тапольцы, чтобы еще немного полюбоваться видами. Через несколько километров после того, как они съехали с городской кольцевой дороги, мотор, однако, начал тарахтеть, пока не заглох окончательно. В ту же секунду все вдруг проснулись.

– Ничего страшного, – сказал Адам и откатил машину к обочине, – это просто свечи зажигания.

Он достал из багажника инструмент, откинул крючок на капоте и улыбнулся. Эвелин он казался магом, который начинает свое представление. Адам открыл капот. Он уже пару раз показывал ей, как доставать металлический корпус, выворачивать свечи и чистить их проволочной щеткой. Но когда Эвелин вышла из машины на этот раз, она увидела, что он ничего не делает, что он просто стоит, опершись руками на капот, закрыв глаза.

– Адам, – тихо спросила она, – что‑то случилось?

 

НА БУКСИРЕ

 

Было уже за полдень, когда Адама наконец‑то удалось убедить в том, чтобы он не предпринимал больше никаких попыток починить машину самостоятельно и вместо этого попросил бы отбуксировать ее. Увидев голосующих Эвелин и Катю, останавливалось много водителей. Но либо они не ехали до Балатона, либо у них не было с собой буксирного троса, либо они начинали объяснять что‑то непонятное. В конечном счете Эвелин и Катя поймали машину, доехали до ближайшей деревушки и позвонили Ангьялям.

Около пяти господин Ангьяль вышел из своего белого «трабанта»; Михаэль и девушки разложили на обочине плед и дремали.

– Уплотнитель! – воскликнул Адам навстречу господину Ангьялю, который доставал с переднего сиденья большую миску.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-07-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: