Себе она принесла бутылку зеленого цвета и рюмку для ликера.
– За замечательный отпуск, дорогой господин Адам, госпожа Эвелин, ваше здоровье!
– Ваше здоровье! – ответили они и начали пить.
Поставив бокалы на стол, они сидели и молчали. Госпожа Ангьяль подлила им еще вина и воды.
– Вы можете спать в комнате Пепи, мы положим туда матрас…
– Нет‑нет, – сказал Адам. – Не беспокойтесь, пожалуйста. Я просто хотел у вас спросить, можно ли поставить палатку у вас в саду, мы так и собирались, мы с Пепи так договаривались.
Госпожа Ангьяль нахмурилась и покачала головой.
– Пожалуйста, госпожа Ангьяль! – сказала Эвелин. – Я не хочу бросать Мону одну, мы же приехали вместе, мы же не знали, сможет ли Адам выбраться. Не могу же я ее теперь просто…
Госпожа Ангьяль серьезно посмотрела перед собой и налила в свою рюмку ликер.
– Делайте, что хотите, – сказала она, – делайте, как хочется, фрау Эвелин, но пока нет Пепи…
С этими словами она встала и пошла в дом, словно не желая больше ничего об этом слышать.
– Черт! – прошептала Эвелин. – Поздравляю!
– Ты же только что сказала, чтоб я не уходил. Чего ты хотела?!
– Я ей соврала, что у тебя дела, что ты не приедешь – наверное.
Эвелин встала. Она принесла из дома палатку. На полянке она открыла чехол и вытряхнула на землю все его содержимое.
– Меня тошнит от этой твоей затеи!
– Нам здесь не надо ничего из себя изображать, – сказал Адам.
– Тогда я не понимаю, что тебе здесь нужно.
– Мне нужна ты, только ты.
– Где Эльфрида?
– Может, мы хотя бы поговорим друг с другом?
– Ужин в полвосьмого, ванная и туалет – в общем пользовании. Эльфрида у тебя в машине? Она еще жива?
Адам выложил на стол ключи от машины.
Поставив палатку, он открыл молнию и залез внутрь. В одном из углов он обнаружил несколько сосновых иголок. Сгреб их ладонями, понюхал и положил в нагрудный карман рубашки.
РАССКАЗЫО ПЕРВОМ ДНЕ
На следующее утро Адам обнаружил, что Катина палатка закрыта, он уже собирался пойти к воде, когда заметил у входа в палатку большие шлепанцы.
– Катя? – Он услышал тихое покашливание. – Катя, ты здесь?
Крыша палатки прогнулась под давлением чьего‑то локтя или ладони, что‑то зашелестело, и молния немного опустилась вниз, но лишь настолько, чтобы в отверстие просунулась голова.
– Привет, а сколько времени?
– Пол‑одиннадцатого.
– Погоди. – Она опять исчезла.
Адам попытался разглядеть что‑нибудь в приоткрывшееся отверстие, но лишь мельком увидел ее голые плечи. Она что‑то тихо говорила. Адам еле успел отойти, когда Катя, в футболке и майке, вылезла из палатки. Она потянулась и издала звук, напоминающий нечто среднее между зевком и торжествующим кличем. Небо было голубое, лишь несколько облачков, похожих скорее на белый дым, проплывали в небе над озером.
– Ты, кажется, нашла свои таблетки? – спросил Адам.
Катя вытащила из палатки соломенную шляпу и надела ее.
– Я вчера поздно легла. Как все прошло?
Адам пожал плечами:
– Ничего особенного. А у тебя?
– Здесь все хотят свалить на Запад, почти все, об этом никто не говорит, но здесь все как одна большая семья.
– Один за всех и все за одного.
– Может, сходим кофейку попьем? Я тебя приглашаю. Я вчера сидела с детьми, вон там, они из Ульма, платят пять западных марок в час. И так еще всю неделю.
– Не понимаю.
– Здесь за одну западную марку двадцать пять форинтов дают, иногда даже больше.
– Я об этой семье из Ульма, они же с тобой совсем незнакомы. Они оставляют тебя одну с детьми?
– А, они easy, не заморачиваются.
– Easy?
– Да, они постоянно говорят «easy». От меня ничего не требуется, дети все равно уже спят, я просто должна быть рядом, если они вдруг проснутся.
– Но они же тебя совсем не знают!
– Мы вместе ходили купаться, а потом поужинали.
– А все остальные на что живут, тоже детей нянчат?
– Без понятия. Мы пробудем здесь, сколько получится, а потом…
– «Мы» – это кто?
– Да все! Некоторые тут с июня уже. Ждут, пока что‑нибудь произойдет. А если уж дальше совсем никак, собираются переехать в местный пионерлагерь, «Занка», там тоже братья Мальтийского ордена. Деньги я тебе верну завтра или послезавтра.
– Не надо, у меня полный бак и две канистры. На обратный путь хватит.
– Вы собираетесь возвращаться?
– Почему же нам не вернуться?
– А твоя жена?
– Возьму с собой.
– Возьмешь с собой?
– Да, а как же.
– Вы помирились?
– Почти.
– Ты ее любишь?
– Иначе бы меня здесь не было.
– А я думала, я смогу тебя переубедить.
– Одного ты уже переубедила.
Адам через плечо показал большим пальцем на палатку:
– Ты это о Сузанне? Ей нельзя было садиться за руль, мы ее не пустили, она совсем напилась.
– Это что, женские шлепанцы?
– Шлепанцы?
– Да это великанша какая‑то.
Они встали в очередь у киоска.
– А как все прошло с венгеркой?
– Пепи пока в отъезде, но ее мама – она нам такие застолья устраивает, по вечерам, по утрам, и, когда я уходил, она уже опять у плиты стояла! Все остальные там даже обедают.
– Плохая компания и кузен?
– Сегодня с утра он полчаса проторчал в туалете, а потом еще и надушился какой‑то дрянью. На весь дом воняет духами и какашками мистера Супермозги.
– Он что, такой весь из себя суперумный?
– Да, ученый какой‑то, даже в университете по совместительству преподает.
– А здесь он за компанию ждет?
– Да вообще‑то нет. Ему на днях домой нужно. Завтра они хотят на границу съездить – туда, где другие перебежали.
– Забудь, там никого больше не пропускают.
– Он говорит, венгры отворачиваются и делают вид, что ничего не замечают.
– Что‑то я не уверена.
– Он якобы по радио слышал, весь вечер только об этом и говорил.
– О чем?
– О девушке, которая пешком перешла через границу. Она спросила: «Это Австрия?» Австрийцы подумали, что у нее не все дома. Они ответили: «Нет, луна». Тогда она стала громко кричать и прыгать, как сумасшедшая.
– Я бы сделала то же самое, – сказала Катя.
– Наша очередь.
Адам взял поднос с кофе и йогуртами и направится к столику у небольшой стенки, за которым они уже сидели накануне.
– Может, кузен с кузиной на Запад свалят?
– Было бы здорово.
– Тут такие байки все время травят. Никогда не знаешь, где окажешься, в Австрии или в тюряге Штази.
– А, да ладно. Просто попробуй представить, что ты здесь в отпуске.
– Ты будешь смеяться, но у меня даже есть такое ощущение, – сказала Катя.
– По тебе не скажешь.
– Странно это все как‑то, правда?
– Я тоже пытаюсь представить, что я здесь в отпуске.
Катя рассмеялась:
– А ты здесь разве не поэтому?!
– Да какой уж тут отпуск, если мне постоянно приходится словом и делом поддерживать юных беглянок из ГДР?
– Твое здоровье! – сказала Катя и подняла стаканчик с йогуртом.
– Мы ложки забыли.
– Можно и без них.
Катя приставила стаканчик ко рту и начала пить.
– Отпуск, – сказала она, – за отпуск.
– Тут уже почти как на Западе, правда?
– Слушай, Адам, хочешь один секрет? Мы там встретимся, в Вене, или в Берлине, или в Токио, на что угодно поспорю.
– Не думаю. Правда не думаю.
Катя протянула ему ладонь, чтобы заключить пари:
– Давай, по рукам.
– Ну что за чепуха, не буду я спорить.
– Да ладно, не трусь, мы же спорим просто так, ни на что. Я абсолютно уверена.
Адам покачал головой.
– Какая‑то глупость, – сказал он, но все‑таки хлопнул по ее ладони.
Катя удержала его руку.
– Твое здоровье, – сказала она и снова подняла стаканчик с йогуртом.
– Твое здоровье! – сказал Адам.
Они смотрели друг на друга и пили. Даже когда стаканчики опустели, она не отпустила руку Адама, но положила на нее и свою левую руку и нагнулась к нему, словно желая посвятить его в какую‑то тайну.
СОКРОВИЩЕ
– Эй, ты слышишь, мы уходим!
Адам вздрогнул от испуга.
– Ты что, заснул?
– Кажется, да.
Он надел брюки и вынул из кармана часы.
– Еще ведь только четыре?
– Скоро полседьмого.
– Подожди же, Эви, пожалуйста.
Она остановилась, не поворачиваясь в его сторону, но затем помахала другим, чтобы они шли вперед.
Адам сложил покрывало и влез в свои сандалии.
– Тебе идет эта юбка. Только обруча не хватает.
Они шли наискосок по поляне, на которой оставались почти что одни только парочки, Адам – на полшага позади нее. Симона и Михаэль ждали на тротуаре, у дороги.
– Мы можем как‑нибудь остаться одни хоть на десять минут?
– Зачем?
– Я бы хотел понять, есть ли между нами еще хоть что‑нибудь. Когда приходится смотреть на то, как ты мажешь другого кремом…
– Адам, я тебе уже сто раз говорила: это не моя вина. И я не просила тебя за мной ехать.
– Хорошо, это моя вина, мы это уже выяснили. Я извинялся, неоднократно и по многу раз.
Эвелин рассмеялась, покачала головой и повернулась, чтобы идти дальше.
– Эви, пожалуйста, к чему весь этот цирк? Не ломай комедию.
– Знаешь, что самое ужасное? – Она повернулась к нему. – Что ты даже не понимаешь, в чем дело. Что ты еще вообще решаешься смотреть мне в глаза! Ты, за этим шкафом! А если бы это я так стояла, а в ванной сидел бы толстый мужик? Ты бы что сделал, доверял бы мне, как раньше?
– Я знаю только, что люблю тебя, тебя и больше никого.
– Ты довольно быстро утешился.
– Я ей помог, вот и все, я перевез ее через границу в багажнике. Это правда.
– И я должна этому верить?
– Это так, у нее спроси. Если бы я тебя не любил, меня бы здесь не было.
– Мне хотелось уехать из этого захолустья, из этого ресторана и от тебя, вообще уехать, чтобы просто в кои‑то веки побыть одной.
– С Моной и Михаэлем?
– Это совсем другое.
– Я мешаю тебе сосредоточиться?
– Раз ты не хочешь меня понять…
Эвелин пожала плечами. Она ускорила шаг. Симона и Михаэль перешли через дорогу и, срезая угол, поднимались наверх, к улице Роман.
Адам, с покрывалом под мышкой, шел следом.
– И чего мне ждать, кроме всей этой комедии?
– Адам, ты в любой момент можешь уехать обратно, в любой момент!
– А ты? Ты когда уедешь?
Они стояли рядом друг с другом на обочине, но поток машин не прекращался.
– Не знаю.
– Как это?
– Не важно, когда я вернусь, я же уволилась, забыл?
– И что, ты все это время будешь у Пепиных родителей на шее сидеть?
– Нет.
– Да ведь опять уже скоро начнется это обжорство.
– За это платит Михаэль. Он на две недели снял здесь жилье, он и Мона. Меня они пригласили, а ты сам себя пригласил.
– Что?
– Не знал?
– Я не хочу сам себя приглашать.
– Пока что я здесь на две недели.
– А потом? На чем ты собираешься возвращаться?
– А может, я не захочу возвращаться?
– Хочешь нелегально эмигрировать?
– Ты еще громче кричи!
– Ты что, серьезно?
– Каков вопрос, таков ответ.
Эвелин дошла до середины дороги и остановилась на разделительной полосе.
– Ну, пойдем же, пойдем.
– Я с тобой не пойду, – сказал Адам, перейдя через улицу.
– Куда ты со мной не пойдешь?
– Ужинать.
– Не говори глупостей, они все равно готовят гораздо больше, чем нужно.
– Как же ты так позволяешь себя содержать?
– Пепи тоже две недели у нас гостила, отнесись к этому, как к гостеприимству.
– Со стороны Ангьялей?
– Ты же тоже бесплатно для нее шил.
Они поднялись рядом друг с другом по маленькой дорожке между домов и садов, пошли по улице Роман налево и повернули наверх, к дому с зеленой дверью.
Симона и Михаэль стояли на въезде к дому, на уровне сарайчика. Сначала можно было подумать, что они разговаривают. Но на самом деле говорила только Симона. Когда Адам и Эвелин поравнялись с ними, она замолчала. Михаэль улыбнулся Эвелин. Вдруг Симона, не говоря ни слова, быстрым шагом, размахивая сумочкой, направилась обратно к дороге мимо Эвелин и Адама.
– Мона?! – воскликнула Эвелин. – Что случилось? Мона?!
Симона ненадолго остановилась, словно собираясь обернуться и что‑то сказать. Но она только вытащила из сумочки свои солнечные очки и пошла дальше.
– Мона!
– Она сама не знает, чего хочет, – сказал Михаэль и, обогнув дом, скрылся на участке.
– У меня для тебя кое‑что есть, – тихо произнес Адам, – кое‑что красивое.
– Мне от тебя ничего не нужно.
– Нет нужно, для этого ты просто должна сесть в машину.
– Не сяду.
– Тогда ты этого не получишь.
– Я же сказала, что мне ничего не нужно.
Адам открыл багажник и достал из него шкатулку с украшениями.
– К Финдайзенам ведь залезали прошлым летом, – сказал он и сел на заднее сиденье. – И я подумал, пока наш домик будет пустовать, вдруг кто‑нибудь заберется, тогда это для него будет легкой добычей. И я взял это с собой.
– Мои украшения?
– Вообще‑то мне не стоило бы тебе их отдавать.
– Ты с ума сошел? Они мои!
– Пожалуйста, на минутку, только на одну минутку.
Адам открыл изнутри вторую дверь:
– Вот, прошу, твои сокровища.
Эвелин села рядом с ним, повернула маленький ключик и открыла шкатулку.
– Проверь, все ли там на месте.
– Ну у тебя и нервы, Адам, провести это через границу, а потом просто оставить в багажнике. Дуракам везет!
– Больше тебе нечего сказать по этому поводу?
– Зачем ты это сделал?
– Я подумал, что так мне удастся заманить тебя в машину.
Эвелин открыла верхний ящичек.
– Не бойся, все на месте.
Она надела золотую цепочку и красно‑рубиновые серьги‑капельки.
– Как же это прекрасно, когда ты рядом, – сказал Адам.
За накрытым столом в беседке уже сидели Михаэль и господин Ангьяль в сдвинутых на лоб очках.
– Адам случайно нашел это у себя в багажнике, – сказала Эвелин, откинула волосы назад и принялась поворачивать голову туда‑сюда.
Посреди молчания, последовавшего за этими словами, Адам произнес:
– Все так и было.
БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ
– Господин Адам, доброе утро, как вам спалось, господин Адам?
– Прекрасно, как на лоне Авраамовом. Эльфи на Балатоне тоже нравится.
Адам подошел к небольшому вольеру, который господин Ангьяль соорудил для черепахи.
– Я дала Эльфи немного морковки.
– Она ее уже всю смолотила, – сказал Адам, садясь за стол.
– Не хотите ли кофе?
Госпожа Ангьяль наклонила кувшин и взбивала теплое молоко венчиком. Адам открыл крышку сахарницы и положил себе в чашку три ложки.
– Я‑то думал, что хоть сегодня последним приду.
Он взял из глубокой тарелки, стоявшей посередине стола, горсть маленьких темных виноградинок.
– А какой сегодня день недели?
Госпожа Ангьяль его не услышала. Все ее туловище было напряжено, лицо покраснело. Она тихо стонала, затем вбирала в себя воздух, а в те короткие перерывы, которые позволяла себе делать, сдувала волосы со лба.
– Готово! – сказала госпожа Ангьяль, взяла ложку и сдвинула вспененное молоко к носику кувшина, откуда оно тонкой струйкой полилось Адаму в чашку. Ее рука, задевшая Адама, была липкой и горячей.
– Ваш муж уже ушел на работу?
– Он поехал за Пепи, они завтра приедут.
– Какой прекрасный кофе, в нем даже ложка стоит.
– Вы очень любезны, господин Адам, всегда любезны, – сказала госпожа Ангьяль и вздохнула.
– Вы так о нас заботитесь – я себе рай так представляю.
– Можно я вам кое‑что покажу? Нет‑нет, сидите, я принесу, не вставайте.
Госпожа Ангьяль засеменила в дом, Адам еще раз открыл сахарницу, посыпал молочную пену равномерным слоем песка и окунул в нее рогалик. Было тихо, если не считать цикад, пения жаворонка и шелеста листьев, без которого ветер даже не чувствовался бы.
– Господин Адам, посмотрите, какое великолепие! Вы только потрогайте!
Госпожа Ангьяль держала в руках рулон темно‑бордовой ткани и раскачивала его в руках, полная гордости и радости.
– Откуда у вас эта ткань?
– Это одной моей подруги. Ей брат прислал, из Швейцарии. Пожалуйста, потрогайте!
Адам вытер руки салфеткой и потрогал материал.
– Крепдешин? О, да это великолепный крепдешин. У меня была как‑то похожая ткань, но не такого качества, и не так много, и не такого цвета. Сколько здесь метров, десять, двенадцать?
– Она сказала, дюжина, этого для нас всех хватит, так она сказала.
– А что она хочет из этого сшить?
– Что‑нибудь праздничное, к свадьбе сына, вечернее платье. Вот, пожалуйста!
Адам вытянул губы в знак одобрения и взял рулон.
– Господин Адам, мне очень неудобно, но я должна вас спросить, хотя вы и в отпуске, не хотели бы вы? Было бы замечательно, если б вы пошили для нее, потому что она обещала, что я, если что‑нибудь останется, смогу использовать остатки для себя, если вы согласитесь, несмотря на отпуск, поэтому…
– У вас есть швейная машинка?
– Да‑да‑да, у Магды есть электрическая, даже «Текстима».
– Если вы уверены, что вам нужен именно я, – с большим удовольствием.
– Правда, господин Адам, правда? Вы на меня не сердитесь?
– Нет, я, наоборот, рад, что могу быть полезен, пусть приходит, или мы к ней сходим, как вам удобнее.
– Такая радость, господин Адам, такая радость! Я сейчас позвоню, я ей позвоню.
Госпожа Ангьяль прошла в дом, раздвинув занавеску из пластмассовых полосок, а Адам продолжал сидеть за столом с рулоном ткани в руках. Он не решался положить его рядом с собой.
– Чей ребенок? – спросила Симона.
– Доброе утро, – сказал Адам и прижал рулон к себе, чтобы Симона смогла пройти мимо него на свое место. – Приятного аппетита!
– Мне не до аппетита, – сказала она.
– Бонжур, – сказал Михаэль, не глядя на Адама. Они с Эвелин сели напротив.
– Доброе утро, господа.
Держа рулон в руках, Адам пошел в дом, словно чувствуя необходимость защитить материал. Он постучался в приоткрытую дверь, из‑за которой доносился возбужденный голос госпожи Ангьяль. Она жестом показала ему, чтобы он вошел. Адам нагнулся вперед с рулоном в руках, словно коробейник, предлагающий свой товар. Госпожа Ангьяль указала рукой на стол. Он положил рулон на кружевную скатерть рядом с пустой хрустальной вазой.
– Завтра в первой половине дня? – спросила госпожа Ангьяль, закрыла трубку рукой и прошептала: – Она очень, очень счастлива, господин Адам.
За столом в саду царило молчание.
– Вы меня ждете? Начинайте, – сказал Адам. – Или вы все чем‑то отравились?
– Можно и так сказать, – проговорила Симона. – Вы расскажете или лучше мне?
– Не могли бы мы поговорить об этом позже? – спросила Эвелин.
– Позже? Да пожалуйста, я все равно уже знаю.
– Все не так просто, Мона.
– Почему же, как раз очень даже просто. А это еще откуда? Чехословацкий конфитюр. И горчица? На завтрак?
Адам сел и окунул в чашку надкусанный рогалик.
– Ему пока еще вкусно, нашему Адаму, – сказала Симона.
– Только не надо трагедий!
– Я просто констатировала факт, не более.
– Мона, это смешно, – сказал Михаэль, – невероятно смешно.
– Адам, кажется, они сами хотят сообщить тебе эту новость, придется тебе немного потерпеть, я, наверное, этого уже не услышу.
Она потянулась к кофе. Затем Михаэль налил кофе Эвелин и себе.
– Будешь? – спросил он и протянул Адаму кофейник.
– Пардон, пардон! – воскликнула госпожа Ангьяль, быстрыми шажками выходя из дома.
Тыльной стороной кисти она дотронулась до кувшина, чтобы проверить, не остыл ли он, взяла венчик, прижала кувшин к груди и вновь принялась вспенивать молоко.
– Я очень счастлива, господин Адам, – проговорила она с напряжением, не прекращая усиленно работать венчиком, – очень счастлива!
– Ну хоть кто‑нибудь, – вздохнула Симона. – Адам, подвезешь меня на вокзал? Не хочу больше мешать счастью молодых.
– И когда? – спросил Адам.
Ответа он не дождался, да, кажется, и не ждал. Как и остальные, он смотрел прямо перед собой, медленно жевал, вслушивался в постукивания венчика и в глубокие вздохи госпожи Ангьяль.
ПАРЫ
– Пепи, господин Адам приехал, выходи! – Голос госпожи Ангьяль эхом отдавался в прихожей. – Господин Адам, Пепи!
– Всем доброе утро! – сказал Адам.
Михаэль, жуя, кивнул.
– Привет, – сказала Эвелин.
Между разноцветными пластмассовыми полосками в проеме открытой двери показались руки госпожи Ангьяль.
– Доброе утро! Когда вы вернулись, господин Адам? Мы вас не слышали!
– Что‑то около полуночи, наверное. А сколько сейчас времени?
– Три минуты одиннадцатого, – сказал Михаэль.
– Пепи!
Госпожа Ангьяль пошла обратно в дом.
– Как все прошло?
– Она поехала на «Саксонии», в восемнадцать двадцать пять. То есть она как раз сейчас в Лейпциге выходит. Все было раскуплено, она взяла последний билет. Но в самом поезде почти никого не было, в купе она ехала одна.
– Она что‑нибудь сказала?
Адам потер глаза большим и указательным пальцами и подавил зевоту.
– По крайней мере, она ничего не просила передать.
– А она… Мы надеялись, ты привезешь ее обратно.
– Поздновато тебе это в голову пришло, – сказал Адам и отвернулся. Кто‑то с грохотом спускался по лестнице.
– А вот и она, – сказала Эвелин, когда Пепи вынырнула из‑под пластмассовых полосок занавески.
Адам двинулся ей навстречу, они расцеловались.
– А ты все хорошеешь! – сказал он.
– Здорово, что вы приехали, – сказала Пепи.
– Да, – сказал Адам тихо, – я тоже рад.
– Мне кажется, – сказала Эвелин, – что сейчас ей костюм даже больше идет, чем в прошлом году, может такое быть?
Адам посмотрел на Пепи, которая, кажется, не знала, что ей делать и что говорить.
– Ты уже завтракала? – спросил он.
Пепи кивнула:
– Можно с вами посидеть?
– Ни в коем случае, – отрезал Адам, взял ее за руку и подвел к столу.
– Пойду за чашкой схожу, – сказала Пепи.
– Тут есть, – отозвался Михаэль, – я уже налил.
Пепи села рядом с Адамом:
– Мне так неудобно, что моя мама загружает тебя работой для Магды Ласло, сейчас, во время отпуска, это просто невозможно, ужас…
– Нет, совсем нет!
– Ну разве ты можешь ответить иначе, ты слишком воспитан…
– Нет! – сказал Адам с набитым ртом. – Наоборот, я же люблю это делать!
Пепи покачала головой.
– Пепи, правда, поверь, Адам не умеет ездить в отпуск. Когда ему нечего делать, он страдает, ты же сама видела.
– Но здесь? Здесь так не должно быть. Ты все еще куришь?
– Конечно.
– Мне однажды уже пришлось сдать его в химчистку, и он теперь уже больше не пахнет вами, вашим домом. Хочешь яичко, Адам? Свежее, только из‑под курицы, четыре с половиной минуты? Я не забыла, четыре с половиной! И пирог, мама испекла. Ради тебя она сегодня даже церковь прогуливает.
Пепи взяла пустой кувшин из‑под молока и пошла в дом.
– Еще и пирог есть? Ты смотри‑ка, – сказал Михаэль и приподнял кофейник.
– Спасибо, – сказал Адам. – А молоко еще осталось?
– Судя по всему, оно в работе.
Эвелин пододвинула к нему сахарницу.
– Ты не должен верить всему, что говорит Мона.
– Чему конкретно я не должен верить?
– Ладно, не важно. Главное, чтобы она дома не вела себя, как здесь.
– В этом ты можешь быть уверена.
– Она так сказала?
– По крайней мере, с тобой это никак не связано.
– Со мной не связано? У меня сложилось другое впечатление.
– Вы не можете о чем‑нибудь другом поговорить? – спросил Михаэль, намазывая рогалик маслом. – Уехала, и слава Богу! Она и так довольно долго тут атмосферу портила.
– Мона переборщила. По крайней мере, она сама так сказала.
– Правда? – спросила Эвелин.
– Ты меня спрашиваешь? Тебе бы надо это знать. Но что Михаэль… ну то есть что ты хотел на ней жениться, это даже я знал.
– Адам, не нужно тут, правда…
– Но он прав, – сказал Михаэль. – Я ей обещал. Я обещал жениться на ней, чтобы она могла выехать. Но что на этом основании она предъявляет какие‑то претензии, что она считает, что может мне указывать, а потом еще и грозится на меня заявить, это неправильно, так нельзя.
– Она это говорила? – спросил Адам. – Она тебе угрожала?
– Ив, Эвелин все слышала.
Михаэль закурил сигарету.
– Этого тебе твоя новая подружка, видно, не рассказывала. Поэтому я и надеялась, что вы вернетесь вдвоем. От нее всего можно ожидать. Даже Габриэльша Моны боялась, ты только подумай – начальница и боится официантки.
Адам взял кусок белого хлеба и сделал себе бутерброд с салями и кусочком сыра.
– Как бы то ни было, я рада, что Генрих не подвел. На него действительно можно положиться.
– Генрих?
– «Вартбург» Адама. Это имя еще его отец придумал.
– Ты называешь свою машину Генрихом?
– А что тут смешного?
– Никогда еще такого не слышал.
– Это вы себе каждые два года новую покупаете, а старую в металлолом сдаете. У нас они, как члены семьи.
– У моей пробег триста тысяч, и я…
– Триста тысяч километров?
– Правда‑правда.
Михаэль стряхнул пепел в подставку для яиц, стоявшую на его тарелке.
– Тогда она тоже уже заслужила имя. Как насчет Габриэлы, по‑моему, подошло бы, красная Габриэла? У нас одно время была Изабелла, наш первый «трабант», серый с серой крышей, – у вас бы, наверное, сказали, цвета слоновой кости.
– Jó napot! – Около их стола очутилась женщина – дама в шляпке и с блестящими светло‑розовым блеском губами. Костюм в мелкую черно‑белую клетку был ей немного маловат.
Она спросила что‑то по‑венгерски. Когда она произнесла имя «Эржи» и указала на открытую дверь, у нее из рук, разлетевшись по садовой дорожке, выпала стопка журналов.
– Какой пассаж, – сказал Адам и вскочил с места, чтобы помочь ей.
– Köszönöm, köszönöm szépen! – восклицала она полушутя, полусерьезно и не остановилась даже тогда, когда все журналы уже были подняты с земли, а Пепи и госпожа Ангьяль подошли поздороваться.
– Köszönöm.
– Это Магда, – сказала Пепи, – наша подруга.
Магда за руку поздоровалась с каждым из присутствующих, для нее освободили место, госпожа Ангьяль принесла чашку и для нее. Пепи поставила на стол стаканчик с яйцом. Адам, который держал в руке журналы, остановился и начал листать верхний, то и дело посматривая на Магду. Шляпка, которую она попыталась поправить, съехала набекрень, что придавало Магде лихой вид.
Михаэль взял кофейник, налил ей кофе, задул свечку в высокой подставке под чайник и снял крышку с сахарницы.
Магда посмотрела на Михаэля сияющими глазами и что‑то сказала Пепи.
– Госпожа Ласло говорит, что она очень рада видеть вас здесь.
– А я‑то как рад, здесь просто чудесно.
Он с улыбкой взглянул на Эвелин.
Пепи перевела. Они помолчали, потом Магда снова нагнулась к Пепи и начала шептать ей что‑то на ухо. Чем дольше она шептала, тем сильнее хихикала. Пепи же, поначалу склонившаяся к ней, теперь сидела очень прямо и с серьезным видом смотрела перед собой. Окончив шептать, Магда разразилась хохотом.
– Госпожа Ласло говорит, – сказала Пепи, – что она о вас много слышала.
– Ну, надеюсь, только хорошее, – сказал Михаэль и рассмеялся вместе с госпожой Ласло. – Надеюсь, только хорошее, – повторил он и вопросительно посмотрел на Пепи, которая, кажется, не собиралась переводить его добавление.
– Госпожа Ласло надеется, – сказала Пепи и подняла глаза, словно ища чего‑то на небе, – надеется, что вы сошьете для нее платье.
АДАМ РАБОТАЕТ
– Ах, Магда счастлива, мне даже переводить не нужно, вы только посмотрите на Магду!
– Она только надеется, – добавила Пепи, – что сможет оплатить работу мастера, вот что ее беспокоит.
Адам улыбнулся Магде, которая говорила без умолку, трогала материал и все время поглядывала то в раскрытый журнал, то на рисунок Адама.
– Я еще даже не начинал, а вы так говорите, как будто уже все готово.
– Но, господин Адам, по тому, как вы об этом рассказываете, как вы это говорите, мы понимаем, что это будет особенное, нечто очень, очень особенное.
– Хорошо, что ты отговорил ее от платья.
– Оно бы правда только в шкафу зря висело, – сказал Адам.