– Эх, Адам. У тебя все мысли об одном.
Эвелин взяла в прихожей свои ключи и открыла входную дверь.
– Могла бы хоть одеться нормально, – сказал он.
– Что‑что?
– Надевало пугало в нашем огороде синее с зеленым по последней моде.
Адам вышел вслед за ней и помог ей укрепить на багажнике велосипеда чемодан и палатку.
– Тебя подвезти? – спросил он. – Не будет держаться.
– Погоди, – сказала Эвелин, пошла в глубину сада, присела на бревнышки и пальцем погладила черепаху снизу по шейке.
– Не обижай Эльфриду, – сказала она и подогнула правую брючину. – Воду меняй каждый день. А ночью накрывай решеткой, из‑за личинок.
Адам пошел впереди Эвелин, открыл садовую калитку и протянул ей пакет с финиками.
– Спасибо, – сказала Эвелин и поехала.
Через несколько минут палатка съехала набок. Адам еще увидел, как Эвелин протянула назад руку, в которой был пакет. Он вернулся в дом и так осторожно закрыл за собой дверь, словно боялся, что может кого‑нибудь разбудить. «Не будет держаться», – сказал он вдруг и несколько раз повторил эту фразу, снова принявшись массировать грудную клетку.
ПОЧЕМУ АДАМ ОПЯТЬ ЛЖЕТ?
Адаму хотелось прилечь и закрыть глаза, хотя бы на несколько минут. Но мысль о том, что когда‑нибудь все равно придется вставать, заставила его остаться на ногах.
Он поднялся в ателье. Осторожно разгладил юбку Лили и надел ее на манекен, а сверху повесил жакет. Вложив пластинку в обложку, выключив проигрыватель, закрыв окна и оставив люк чуть приоткрытым, он взял поднос с пустыми стаканами и сахарницей и повернулся, чтобы идти, но тут его взгляд упал на яркое белое пятно между стеной и открытой дверью – лифчик Лили. На верхней чашечке виднелся темный полукруг: след от его ботинка.
Адам, одной рукой удерживая поднос в равновесии, сжал лифчик пальцами, словно желая проверить качество материала, но затем поднял его к лицу, будто маску – он ничем не пах, – и повесил его обратно на ручку двери.
Проходя мимо комнаты Эвелин, он мельком заглянул туда. Там было прибрано: белую блузку, черную юбку и фартук подавальщицы она сложила на диване, рядом на полу стояли туфли, которые она надевала на работу.
На кухне Адам чуть не наступил на инжиринку. Наверное, он в какой‑то момент выронил ее из пакета.
Даже моя посуду, он видел перед собой Эвелин: как она посмотрела на него, а потом на Лили. Он продолжал тереть край стакана, хотя след от губной помады Лили уже давно стерся. «Теперь уж все равно», – подумал он и услышал звук, исторгнувшийся из него самого, – стон или боевой клич, нечто такое, что он с удовольствием повторил бы, только громче, обратив лицо к потолку. Он ударил рукой по воде, стакан Лили стукнулся о дно раковины.
Адам даже не вытер рук. Он захлопнул за собой дверь и пошел к гаражу. Задним ходом выехал на старом «вартбурге».
Первой же тряпкой, попавшейся ему под руку в гараже, он стер пыль и паутину с двух двадцатилитровых канистр и положил их в багажник.
Адам доехал до Пушкинштрассе и повернул налево, огибая центр города. Когда он проезжал мимо музея, оттуда выходила группа людей – экскурсия, очевидно, только что закончилась. Иногда конец очереди на бензоколонку было видно уже отсюда. Но Адаму повезло, по‑свински повезло, как сказала бы Эвелин. Он насчитал перед собой семь машин. Только он выключил мотор и поставил машину на ручной тормоз, как движение возобновилось.
Адамов бело‑красный «Вартбург‑311» принадлежал к числу машин, которые нравились заправщику, невысокому брюнету в больших очках. Прошлой осенью он без каких бы то ни было просьб со стороны Адама достал ему новый клапан на колесо взамен отлетевшего и не глядя положил в карман своего синего халата протянутую Адамом купюру, сложенную пополам.
– Как жизнь? Все путем?
Адам кивнул. Он постарался побыстрее достать канистры из багажника, пока следующая машина не подъехала слишком близко. Открыл канистры и поставил их рядом с колонкой.
– Куда собираетесь?
– В Варнемюнде, – сказал Адам.
Он и сам не знал, почему соврал.
– Везет же. Не в «Нептун» случайно?
– Частный сектор, – ответил Адам, пошел обратно к багажнику и сделал вид, будто что‑то в нем ищет.
Под старым пледом он нашел двухтомный отцовский атлас птиц и растений. Он сложил плед, улыбнулся и снова выпрямился, держа книги под мышкой.
– Что там про замок слышно? – спросил Адам.
Отсюда было хорошо видно брешь, которую два года назад оставил после себя пожар.
– Говорят, юнкерские покои отстроят заново, лет через сорок, – ответил заправщик, не спуская глаз с канистр.
– На Тайхштрассе, – сказал Адам, – после войны еще оставалось двадцать пивных. Мой отец иногда пытался за один вечер выпить по кружке в каждой из них, но ему это ни разу не удавалось. А теперь осталась всего одна.
Вдруг у Адама закралось подозрение, что эту историю ему рассказывал сам заправщик.
– Да и ту скоро закроют, – подтвердил тот, кулаком закрыл вторую канистру, вытащил из‑за уха ручку и записал сумму.
Потом он перекрутил счетчик колонки на нулевую отметку и начал заправлять машину.
– Ну а как вообще?
Заправщик посмотрел прямо перед собой, словно желая хорошенько обдумать этот вопрос.
– Вообще‑то у меня уже должен был быть отпуск, – сказал он наконец. – Но раз моя коллега не возвращается…
Адам дал ему две марки чаевых.
– Секундочку, – сказал заправщик. Он вышел из подсобки, держа руку на боковом кармане брюк. – Знаете, что это? – Он повернулся спиной к «шкоде», стоявшей за ними, достал баночку со спреем, потряс ее, сел на корточки перед радиатором, выдавил немного пены на хромированный бампер и потер его. – Неплохо, а?
Бампер в этом месте действительно заблестел намного ярче. Адам понадеялся было, что заправщик обработает спреем весь бампер, но тот снова встал.
– У вас нет еще такой баночки?
– Не‑е‑ет, – жалобно протянул заправщик. – Это я у чехов достал. Хотел у вас спросить, если вы там будете, не могли бы мне такую привезти?
– Мы едем в Варнемюнде, – сказал Адам.
– Ну если вдруг, не забудьте про меня…
– Конечно, – сказал Адам к кивнул. – Не забуду. У вас воронки случайно не найдется?
– Для вас у меня есть все.
Заправщик положил аэрозоль в карман брюк и опять вошел в здание. Адам щедро заплатил сверху. Заправщик без единого слова положил деньги в нагрудный карман. Они пожали друг другу руки. В зеркало заднего вида Адам увидел, что заправщик закрывает заезд на бензоколонку красно‑белой цепочкой, но все еще продолжает смотреть ему вслед, словно стремясь получше запомнить номера его машины.
За церковью Святого Варфоломея Адам свернул направо на Эбертштрассе, пересек Доктор‑Кюльц‑штрассе и затем, держась левой полосы, наконец‑то выехал на Мартин‑Лютер‑штрассе. У двери дома № 15 стоял велосипед Эвелин, а напротив, на другой стороне улицы, – красный «пассат‑комби» с западногерманским номером, начинавшимся латинскими буквами «НН». Он не мог припомнить города, в названии которого дважды встречалась бы буква «Н».
Адам проголодался. Дома он заставил себя быть аккуратным, в виде украшения положил на тарелку с сосисками огурцы, поставил на поднос горчицу, хрен и вазочку с айвой и еще две тарелки, на которые положил две полотняные салфетки в серебряных кольцах.
Вытерев клеенку на садовом столе, он достал черепаху из ее маленького вольера и посадил на стол, как это всегда делала Эвелин. Черепаха подползла поближе к тарелке. Адам специально старался есть и пить медленно. Дул приятный вечерний ветер, на коньке крыши пел дрозд. Под конец Адам попытался очистить инжир, но в итоге разрезал его пополам и начал выедать мякоть ложечкой. Остатки он положил перед черепахой, которая сразу же занялась ими. Ему было приятно присутствие животного – так, словно он провел в одиночестве уже слишком много времени.
Уже смеркалось, когда Адам взял садовый шланг и начал поливать грядки и кусты. Во время работы в саду у него всегда рождались самые лучшие замыслы, поэтому в сарае наготове лежал блокнот, в котором он мог зарисовать свои идеи плотницким карандашом. Он посадил черепаху в траву, пообщался с соседями и вычистил маленький прудик, по краям которого четыре лягушки из песчаника выплевывали вниз тонкие струйки фонтанов. Он вновь порадовался плоскому камню, который весной положил на середину водоема и который чуть возвышался над водой, – идеальная площадка для птиц.
Сделав всю необходимую работу по саду и посадив черепаху обратно в вольер, он позволил себе еще одну бутылочку пива и сигару. Если бы сейчас пришла Эвелин, она бы увидела, что он не только ждет ее, но и сдерживает свое обещание курить только в ателье или на улице.
Каждая мысль выходила у Адама каким‑то оправданием, словно его допрашивали, словно в его голове не смели появляться неуверенность и противоречия. Ему казалось, что даже то, что он сидел здесь и курил, фиксировалось в каком‑то незримом протоколе с указанием времени и даты. Ему еще нужно было вынести мусорное ведро, закрыть все окна, в том числе и в подвале, и проверить, открыты ли межкомнатные двери, вынуть штекеры из розеток, вытереть воду в холодильнике, собрать вещи и найти коробку для черепахи. В качестве награды за все это он побреется и примет душ.
Адам как раз ставил будильник, когда в дверь позвонили. «Заправщик, – пронеслось у него в голове. – Но почему заправщик? Эвелин!» Он включил свет на крыльце и открыл дверь.
– А, это вы, – сказал он.
Почтальон поздоровался и протянул ему конверт с телеграммой. Ища кошелек, Адам прощупал карманы своей куртки, которая висела на вешалке в прихожей. Он вложил в руку почтальона одну марку и подождал, пока тот сядет на тарахтящий на холостом ходу мопед и уедет.
«воскресенье занята – понедельник после обеда? моника»
Адам поморщился и сел на ступеньки лестницы. Обо всем он подумал, а про женщин забыл.
Он взял картонку, торчавшую между его садовыми калошами, которые стояли в углублении у двери, и принялся ей обмахиваться. «Я в саду», – написал он на ней когда‑то красным карандашом, чтобы его клиентки в случае, если он не услышит их звонка, не подумали, что он про них забыл. Некоторые из них даже специально приезжали из Лейпцига, Геры или Карл‑Маркс‑Штадта.
Ему пришлось написать примерно двадцать открыток: «Я в непредвиденном отпуске до начала сентября. Всего хорошего, Адам». Времени ему хватало, все вещи уже были собраны. От подписки на газету он отказался еще в начале года. Для всего остального размеров почтового ящика было достаточно. Он поставил картонную табличку обратно между тяжелыми ботинками.
«Кто не лжет, тому и прятаться не нужно», – сказал он вдруг, встал и запер дверь изнутри. Какое‑то мгновение он раздумывал, не оставить ли ключ в двери, – а потом, как всегда, вынул его. Он привык к тому, что Эвелин приходила поздно. Адам взял со шкафа ее соломенную шляпу, которую сам иногда надевал во время работы в саду, и положил ее на собранный чемодан. Коробку для черепахи он выложил обрезками ткани и поставил туда миску с водой.
Свет в нескольких окнах горел до начала первого ночи, отметил Адам в своем воображаемом протоколе, когда чистил зубы. Прополоскав рот, он сплюнул воду и отправился спать.
НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО
Хотя Адам уже очень давно не пользовался будильником, он, как в былые времена, проснулся чуть раньше звонка. Ему – так происходило каждое утро – представилась его смерть. Но сегодня эта мысль больше встревожила, чем утешила его.
Он спустился в пижаме вниз, в большую комнату, открыл старый секретер, достал оттуда шкатулку с драгоценностями и надел на руку часы со стекольного завода, подарок Эвелин ему на тридцатидвухлетие. Чтобы уместить шкатулку в чемодане, пришлось вынуть вторую пару полуботинок. На завтрак он доел айву, после чего вымыл пустую банку. Ложку вытер полотенцем и положил обратно в ящик со столовыми приборами.
Уложив вещи в машину, он вошел в дом и вывернул там все предохранители.
На Мартин‑Лютер‑штрассе он уже издали заметил красный «пассат‑комби», велосипеда Эвелин около дома видно не было.
Адам остановился, покрутив ручку, опустил вниз боковое стекло и посмотрел наверх, в открытые окна третьего этажа. По сравнению с этими залами с высокими лепными потолками и раздвижными дверями эпохи модерна его домик, построенный в тридцатые годы, казался какой‑то плебейской лачугой. Адам доехал до конца улицы, развернулся и втиснул машину на ближайшее свободное парковочное место, за три машины от входной двери. Чтобы живая изгородь не загораживала обзор, ему нужно было сидеть очень прямо. Черепаха не двигалась. Он вышел из машины и закурил сигару. Помимо отдаленных звуков шоссе слышны были только птицы.
Адам осмотрел «пассат». Заднее сиденье было усыпано конфетными фантиками и крошками. Водительское кресло покрывал чехол из деревянных кругляшей, при виде которого Адам поморщился. Кресло было отодвинуто так далеко назад, что сзади него мог уместиться разве что ребенок. Адам, стоя на тротуаре, ударил ногой по переднему колесу. Ему стоило лишь раскрыть свой карманный ножик, два раза быстро присесть на корточки, и они бы застряли здесь надолго. Он покрутил на пальце ключи от машины, вразвалочку прошелся вверх по улице, бросил стопку открыток в почтовый ящик, вернулся и, прислонившись к «вартбургу», докурил сигару. Отпустил окурок, и тот канул в водосток, не задев решетки.
Адам открутил крышку термоса и наполнил ее до половины. Осторожно отхлебнул, подул на кофе, отхлебнул еще раз, поднес пластмассовую крышку к носу и улыбнулся. Так пах отпуск. Отпуск всегда так пах. Он не мог припомнить, когда в последний раз пил из термоса. И в то же время не было запаха, который был бы ему ближе, чем этот, означавший путешествие, подружку, полную свободу.
У него было ощущение, что стук в висках поутих, что он снова может дышать свободно.
– Мы отправляемся в длинное странствие, Эльфи, – промолвил он, надел соломенную шляпу и сдвинул ее со лба указательным пальцем. Вдруг все показалось ему очень простым.
В ПУТЬ‑ДОРОГУ
Адам проснулся от стука.
– Я же тебе говорила, я по запаху поняла…
Симона и Эвелин заглядывали в салон машины и смотрели на него. Хотя он и постарался выпрямиться на сиденье, Симона все равно продолжала стучать по стеклу. Он не знал, сколько времени проспал.
Адам взял шляпу и открыл дверь.
– Доброе утро, – сказал он.
– Что это значит? – спросила Эвелин. – Ты что, шпионом заделался?
– Я так и знала! – Симона хлопнула ладонью по крыше машины. – Это Адам, он стоит внизу и дымит.
– На улице‑то пока еще можно курить?!
– Адам, что это значит?
– Мне не хотелось тебя будить, я же не знаю, во сколько вы встаете. Ты соломенную шляпу не взяла, она тебе понадобится.
– Спасибо, – сказала Эвелин. – Что‑нибудь еще?
– Я очень рад тебя видеть.
– Вчера мне так не показалось.
– Вчера был ужасный день.
– А вот тут ты прав.
Они внимательно посмотрели друг на друга.
– Что‑нибудь еще?
– Вообще‑то да.
Адам перевел взгляд с нее на Симону, а потом опять на нее.
– Я сейчас, – сказала Эвелин.
Симона закатила глаза.
– Не слушай его! – сказала она и отошла к красному «пассату», у которого была открыта задняя дверь.
– Ну давай, не томи, Адам, что?
– Я хотел тебя спросить, ну точнее, я хотел тебя попросить, ты не съездишь со мной в Венгрию?
Эвелин рассмеялась:
– Ты шутишь?
– Нет, я уже все подготовил. И Эльфи с нами поедет.
– Ты с ума сошел!
– Вот этот наш Генрих, – сказал Адам и провел рукой по крыше «вартбурга», – он выдержит, правда: он мне обещал.
– Нет, для меня это слишком ненадежно, во всех смыслах. Счастливо.
– Тогда на поезде, как ты предлагала. Эви, пожалуйста.
– С этим ты опоздал ровно на день, Адам. Пока, мы уезжаем.
Эвелин развернулась и пошла.
– Эви! – воскликнул Адам. – Эви!
Ему еще хотелось спросить у нее, почему на ней юбка Симоны. Эвелин бросила шляпу в машину, заднюю дверь «пассата» нажатием опустили вниз – тут он увидел кузена и вспомнил его. Его звали Михаэль. Михаэль был высокого роста, на вид лет сорока пяти. На нем были джинсы и широкая белая рубашка, подчеркивавшая красноту его лица. Заднюю дверь удалось закрыть не сразу. Из зажигалки Михаэля вырвалось высокое пламя. Он поковырялся с ней, пока пламя почти полностью не исчезло, прикурил и засунул пачку обратно в нагрудный карман. Расставив руки, он открыл две двери машины одновременно. Симона опередила Эвелин и протиснулась назад. Эвелин запротестовала, они начали спорить друг с другом и засмеялись. Михаэль ждал молча, словно слуга.
Адам ринулся к своей машине. Несмотря на то что он смотрел прямо перед собой, проезжая мимо, он все же заметил, что они не спускают с него глаз. Михаэль ему даже кивнул.
Адам попытался развернуться на следующем перекрестке; ему пришлось перестраиваться. Но когда красный «пассат» трогался с места, Адам уже вновь заезжал на Мартин‑Лютер‑штрассе и пристроился вплотную за ними, так что дистанция между машинами сократилась до минимума.
Он поехал за ними до поликлиники, за бензоколонкой они повернули направо, у подъема к замку проехали мимо театра, а затем свернули налево, через улицу Рабочего Единства к Большому пруду. На светофоре зажегся желтый, «пассат» резко затормозил, Адаму казалось, что он уже слышит звук столкновения, – но ничего не произошло. Он вышел из машины, пошел вперед и постучал в стекло, расположенное за креслом водителя. Музыка играла так громко, что они его не слышали. Курили все, даже Эвелин. Симона вскрикнула, увидев его.
– Шляпа, вы соломенную шляпу раздавите! – прокричал Адам.
Он удивился тому, что они его не заметили, хотя бы Михаэль должен был видеть его в боковое зеркало. Адам пошел обратно, включил первую скорость и начал ждать.
Когда «пассат» тронулся с места и на подъеме при выезде из города прибавил скорость, Адам поотстал. Но он знал дорогу. Они наверняка поедут через Гёсниц, под Мееране пересекут автобан и затем направятся дальше, в сторону Цвиккау. Он предположил, что границу они пересекут в Бад‑Брамбахе, а с чехословацкой стороны проедут через Чоб. Или же они выберут восточный маршрут через Обервизенталь и Карловы Вары, первый заграничный город, в котором он побывал вместе с родителями. Или существовали еще какие‑то пограничные пункты? То, что Михаэль выигрывал благодаря лихачеству, Адам собирался восполнить упорством.
На светофоре в Гёснице красный «пассат» остановился за грузовиком. Соломенная шляпа все еще лежала, сдавленная, за задним стеклом. Когда зажегся зеленый, Адам специально чуть поотстал, чтобы не попасть в облако гари от грузовика.
Как только они выехали из города, «пассат», не мигая, остановился на обочине. Адам тоже подъехал к правому краю дороги. Эвелин выпрыгнула из машины и пошла в его сторону. Босоножки на небольших каблучках тоже были новые.
– Адам, не будь посмешищем, что все это значит?
Адам попытался выйти, но Эвелин стояла слишком близко от машины, ему пришлось бы оттолкнуть ее, если б он захотел открыть дверь.
– Ты так и будешь за нами ехать? Ты что, с ума сошел?
Мимо, громко сигналя, промчалась машина, Эвелин прижалась к «вартбургу».
– Дай мне выйти, – воскликнул Адам.
Эвелин хотела сказать что‑то еще, но поднятые ветром волосы закрыли ей губы.
– Адам, – сказала она, когда они уже стояли напротив друг друга. – Это совсем не смешно, зачем ты это делаешь?
– А что мне делать?!
– Ничего, вообще ничего! Ты что, не понимаешь, что вчера произошло, что ты сделал?
– Я люблю тебя.
– Поздновато ты об этом вспомнил.
– Я хочу быть с тобой!
– А я с тобой – нет!
Эвелин дала Адаму оттеснить себя к капоту, чтобы не стоять на дороге.
– И сейчас ты от меня отстанешь, понял?! К тому же это – живодерство! Если она на сквозняке простудится – это для нее может быть смертельно!
Эвелин пыталась перекричать шум проезжающих машин и собрала волосы в пучок. Адам еле сдержался, чтобы не протянуть руки и не прижать ее к себе.
– Мы же могли бы поехать в отпуск вчетвером, они оба и…
– Оставь меня в покое! Это все, чего я от тебя хочу.
– Босоножки тоже он подарил?
Эвелин громко вздохнула:
– Не твоего ума дело!
– Ты опять куришь?
– Тебя это не касается! – Она щелкнула пальцами. – Ни вот настолечко.
Во второй раз щелчок не получился. Она пошла обратно к «пассату».
– Вы шляпу раздавите!
Эвелин отмахнулась, не оборачиваясь, пучок у нее распустился.
– Это бесполезно, бесполезно! – донеслись до него ее слова, когда она садилась в машину.
Она хлопнула дверью, «пассат» рванул с места. Расстояние между двумя машинами быстро увеличивалось. Но, к своему великому удовлетворению, Адам еще успел увидеть, как со стекла убирают соломенную шляпу.
ОКОЛЬНЫМИ ПУТЯМИ
Адам улыбался, потому что Михаэль придерживался ограничения скорости. Они проехали мимо Мееране, мимо той линии фасадов, которая всегда напоминала ему о домиках из его игрушечной железной дороги. Когда «пассат» начал сигналить на поворот, Адама охватил страх. Они сворачивали на автобан в сторону Карл‑Маркс‑Штадта. Автобан был руслом той реки, в которой ему было суждено потерять их след. Но какая разница, где они от него оторвутся – здесь или в Чехословакии. Даже если они на вестмарки кузена снимут на Балатоне другое жилье вместо того, чтобы поселиться в Пепиной семье, он их найдет. А по‑настоящему важно лишь это. В какой‑то момент Эвелин поймет, насколько для него все серьезно.
При въезде на автобан он еле‑еле вписался в поворот. Потом ему пришлось притормозить, чтобы пропустить колонну машин. Однако через несколько километров после Глаухау перед ним вновь оказался красный «пассат», ехавший со скоростью меньше ста, так что Адам его даже обогнал. Сначала он хотел сделать вид, что он их не заметил, но потом обернулся и помахал рукой в знак приветствия. Михаэль улыбнулся, женщины разговаривали между собой и опять курили.
На горке он до упора нажал на газ. Когда они преодолели подъем и дорога начала спускаться вниз, к Карл‑Маркс‑Штадту, Адам ускорился. Красный «пассат» ехал за ним. Адам неожиданно сбросил скорость, пристально посмотрел в зеркало заднего вида, готовясь к тому, чтобы в любой момент успеть свернуть на выезд с автобана вместе с «пассатом».
Под Дрезденом, у бензоколонки в Вильсдруффе, Михаэль заранее включил сигнал поворота. Адам встал в правый ряд, «пассат» – в левый, так что Эвелин вышла из машины прямо около него. Они с Симоной ушли.
Адам выключил мотор и открыл дверь. Ему почти не имело смысла заправляться, но кто знал, для чего могут пригодиться эти несколько литров.
– Мы, кажется, знакомы, – воскликнул Михаэль. Он нагнулся над пассажирским креслом и протянул руку в открытое окно. – Михаэль, кузен Моны.
– Я знаю, – сказал Адам и сделал два шага в его сторону. – Привет.
Адаму почти всегда было неприятно разговаривать с западными мужчинами – даже если по возрасту они были старше его.
– Впереди еще долгая дорога! – воскликнул Михаэль.
– Да уж, можно и так сказать.
Адам посмотрел на руку Михаэля, на его пальцы, подушечки которых касались опущенного стекла. Коричневые отметины на указательном и среднем пальцах вместе образовывали овал. Мужчина с такими никотиновыми пятнами Эвелин явно не подходил.
– До встречи, – сказал Михаэль.
– Вы сейчас куда?
– В Дрезден, на вокзал, Мона все там знает. Не могу же я везти их через границу в своей машине.
– Ну, счастливо, – сказал Адам и чуть тронулся с места. Когда вернулись женщины, он увидел, что у Эвелин мурашки на руках.
Адам не испытал беспокойства, когда увидел, что «пассат» отъезжает раньше него.
На спуске в долину Эльбы он выключил зажигание. Он видел башни дрезденских церквей, башню ратуши, даже телебашню на возвышенности вверх по течению, но там была достаточно плотная дымка, так что он едва угадывал вдали смутные очертания обоих скальных плато слева и справа от реки, знаменующих собой начало Эльбских песчаниковых гор.
Адам решил свернуть на первом съезде с автобана, поехал по указателям и заблудился. Только когда перед ним замаячил напоминающий мечеть купол табачной фабрики, он снова сориентировался.
На привокзальной площади он увидел свободное место и припарковался. Оставив стекло открытым, он переложил фотоаппарат в сумку и перекинул ее через плечо. Красного «пассата» нигде не было.
Поезд «Паннония», следовавший в Софию через Будапешт, отправлялся в начале четвертого, то есть через полчаса, поезд «Метрополь» на Будапешт – только в полвосьмого вечера. Он провел пальцем по столбикам расписания – нет, он ничего не пропустил.
Адам встал в очередь к стойке с закусками. Очевидно, эти трое решили приятно провести время в Дрездене и выехать только вечером, потому что на «Паннонии» они прибыли бы посреди ночи. Теперь он злился из‑за того, что они выехали так поздно. До Балатона можно было добраться за один день. Он решил ехать дальше один и дожидаться Эвелин у Пепи, она ведь была не только ее подругой.
Адам заказал себе две сосиски, забрал с блюдца сдачу, перевесил сумку на шею, взял с прилавка картонку с сосисками и булочками… и тут мимо него просеменила вся троица, Эвелин – в шляпе, с зеленой палаткой под мышкой, стуча каблучками. Михаэль нес ее чемодан на плече – так, как Адам только в старых фильмах видел. Симона шаркала сандалиями по плитке пола. Они двигались в сторону путей на южное направление и поднялись на платформу по ближайшей лестнице. Прага, 14.39. Как же он мог не подумать о Праге? Какое‑то время он в полной растерянности стоял на месте.
Мимо него к лестнице, кряхтя, прошел пожилой мужчина, вдруг он качнулся вперед и остановился, косо поставив чемоданы на ступеньки. Какое‑то мгновение казалось, что он вот‑вот потеряет равновесие. Держа одну булочку во рту и прижав другую к картонке с сосисками, Адам схватил один из чемоданов и занес его наверх. Двумя руками мужчина подтащил второй чемодан. Оказавшись наверху, Адам услышал свисток отправления поезда. Он рванул на себя ближайшую вагонную дверь, забросил туда один чемодан, потом второй, помог мужчине в сером костюме забраться наверх и захлопнул за ним дверь. Адам вынул изо рта булочку, поезд отправился, за стеклом двигались руки мужчины.
Ему навстречу шел Михаэль. Он вращал соломенную шляпу Эвелин на указательном пальце. Адам подождал, пока Михаэль сам его узнает.
– Хочешь?
Михаэль покачал головой, но в конце концов все же протянул руку к сосиске, взяв себе еще и вторую булочку.
Они сели на скамейку. Адам держал картонку, словно пепельницу, хотя Михаэль только тогда макал свою сосиску в горчицу, когда Адам жестом призывал его это сделать.
– Куда теперь?
– Мы в Праге встречаемся.
– Через Циннвальд поедешь?
– Мона сказала, что лучше через Бад‑Шандау.
– Все вдоль Эльбы едут.
– Я не знаю этой дороги, – сказал Михаэль.
– Она не захотела взять шляпу?
– Она хотела.
– Что, потерять боялась?
– Хм. Так ты считаешь, лучше через Циннвальд?
Адам кивнул, собрал горчицу остатком сосиски и засунул картонку в переполненную урну.
В здании вокзала Адам остановился перед расписанием поездов.
– Встречаемся в начале каждого часа у конной статуи Вацлава, – сказал Михаэль.
Они выехали из Дрездена в южном направлении. Остановившись на одном из последних светофоров, Адам спешно налил себе кофе в белый стаканчик и сделал глоток. Как по заказу вернулся вкус отпуска, и Адам в тот момент действительно не мог сказать, чего бы ему сейчас хотелось больше, чем просто сидеть в своей машине и ехать на Балатон. Волновался он только за Эльфи.
ПЕРВАЯ ГРАНИЦА
Между Альтенбергом и Циннвальдом – дорога серпантином поднималась все выше, к гребню восточной части Рудных гор – Адам заехал на стоянку для отдыха. Там за столом сидело двое мужчин, одного из которых Адам сначала принял за заправщика, потому что тот, не отрываясь, смотрел на него, как на знакомого.
Михаэль пошел в лес вместе с Адамом. Они помочились, стоя рядом друг с другом над овражком, из которого доносился отвратительный запах.
– Эвелин дала мне с собой свою сумку, – сказал Михаэль, не поворачивая головы.
– Плохая идея.
– Ты думаешь?
– Да.
– А что мне делать?
– Теперь уже, наверное, ничего не поделаешь.
– Думаешь, они нас снимают?
– Те двое здесь наказание отбывают, они здесь точно каждый день крутятся.
– Merde, – выругался Михаэль.
Вернувшись к машине, Адам выложил термос и пакет с бутербродами на липкий деревянный стол, покрытый пылью и насекомыми. Двое других мужчин сели в белую «Ладу».
– Лучше ты тоже что‑нибудь положи на стол, – прошептал Адам, откручивая крышку термоса.
Михаэль поставил на скамейку сумку и положил поверх нее соломенную шляпу Эвелин.