Покопавшись в своем затухающем сознании, я понял, что знаю все о его проблемах с героином. Я знал многие детали его жизни, знал, как он подсел на один из самых страшных наркотиков в мире… но в тот же момент все эти детали были похоронены где‑то глубоко в моей памяти. И самое главное, я не мог понять, откуда я все это знал о нем. Вспомнив некоторые детали его жизни, я будто во второй раз осознал, почему он всегда так вызывающе себя вел. Мне стало ужасно жалко его. Как бы он себя не вел в жизни, у него на то были веские причины и он определенно не заслуживал такого бессмысленного конца… электрошокер… перерезанное горло… за что его так? Не заслуживал он…
Мозг одарил меня последними воспоминаниями о Райане и мое истощенное сознание окончательно уснуло.
Глава 7
Тьма. Уже привычная и ставшая такой родной тьма в очередной раз начала понемногу рассеиваться. Я приоткрыл один глаз, затем другой и вновь увидел знакомые очертания светлой больничной палаты, служившей моим пристанищем неизвестное мне количество времени. Судя по немного изменившейся цветовой гамме освещения в палате, сейчас было не утро, как во время моего предыдущего пробуждения, а день. Во всяком случае, так мне показалось на первый взгляд.
Немного осмотревшись, я заметил все те же воткнутые в меня медицинские иглы, висящую справа от головы капельницу и экран, демонстрирующий мои жизненные показатели. Всмотревшись в медицинский аппарат, я понял, что это именно он издавал тот мерзкий писк во время моих самых первых секундных пробуждений. Однако сейчас он показывал едва доступные моему пониманию данные и не издавал ни звука.
Неожиданно для себя я вспомнил новость, которую мне успел сообщить Дэвид, и пожалел что проснулся. Как такое могло произойти? Я почти вновь погрузился в депрессивные мысли, но в какой‑то момент, приподняв голову, заметил на другом конце палаты спящего в кресле белого мужчину. Ему шел шестьдесят второй год, у него на лице вырисовывались выразительные морщины, заработанные скорее стрессами на работе, нежели возрастом, а на голове у него блестела лысина, немного украшенная по бокам остатками мешанины из черных и седых волос. Одетый в официальный костюм с выглядывающим из‑под пиджака пистолетом, он мирно спал, неуклюже умостившись в мягком бежевом кресле.
– Отец, – проговорил я так громко, как только смог.
Он сразу дернулся в кресле, раскрыл глаза и пораженно уставился на меня.
– О, Нейтан, – он подорвался из кресла и подошел ко мне, – слава богу, ты очнулся.
– Да вроде уже не в первый раз, – все еще испытывая усталость, отозвался я.
– Ты уже просыпался?
– Да… было пару раз… сколько‑то часов назад или дней…
– Ну что за персонал больницы, – недовольно отозвался он, – просил же, как только ты очнешься, сообщить мне…
– Да ладно, я пережил бы как‑нибудь пробуждение в одиночестве… тем более я был не в одиночестве.
– Как ты?
– Будто несколько лет проспал и все никак не заставлю себя проснуться, – увидев предусмотрительно поставленный кем‑то стакан с водой возле своей кровати, я потянулся за ним и залпом опустошил.
– Ну… все же меньше, чем несколько лет, – он окинул меня сочувствующим взглядом, – доктор сказал, что у тебя серьезная травма головы, у тебя должны быть проблемы с памятью какое‑то время.
– О… это я уже заметил. В голове полный бардак.
– Ну хоть отца родного вспомнил, – усмехнулся он.
– Да тебя‑то я помню, я все помню… у меня только… наверно последняя неделя из головы выпала… точнее, какие‑то отрывки я все же помню… но… в голове черти что.
– Доктор говорил, что если у тебя будут проблемы с памятью, то это все поправимо и память вернется.
– Лучше бы у меня из головы выпало что‑нибудь другое, – недовольно отозвался я, понимая, что мои давние воспоминания в полном порядке. – Ладно… черт с этим, что у вас там нового?
– Что у нас нового? – отец вдруг помрачнел и я прочитал на его лице тот же растерянный взгляд, какой был у Дэвида, готовившегося сообщить мне жуткую весть. – У нас тут кое‑что произошло… мы не знаем… но… короче тут…
– Да это я знаю уже, – оборвал его я, не желая вновь слушать печальные вести.
– Знаешь?
– Говорю же, просыпался уже… ты не первый мой посетитель, мне уже сообщили, – я тяжело вздохнул.
– Ах ну да, конечно… просил же его ничего не говорить раньше времени, тебе сейчас только стрессов не хватало.
– Да что уж там, он просто этим тоже… обеспокоен, не удержался.
– Что‑то раньше я не замечал за ним подобной обеспокоенности, – Роберт бросил мимолетный взгляд на прозрачную палатную дверь, будто кого‑то ожидал.
– Ну… никогда не узнаешь наверняка, что чувствуешь, пока не произойдет что‑то плохое.
– Но мы до всего докопаемся, – уверенно сказал отец.
– Слушай… я… почти ничего не помню. Что случилось со мной?
– Что случилось? Ну… сразу после убийства Люси, ты наорал на…
– Что?! – эта новость застала меня врасплох. – Люси убили?!
– Постой… ты не помнишь этого? – отец недоумевающе посмотрел на меня. – Она стала жертвой серийного убийцы… шестой…
– Серийного? Я… я… что‑то припоминаю кажется… но… черт, как так? Ее тоже изуродовали, как и остальных жертв? – новость об убийстве Люси стала для меня таким же шоком, как и убийство Райана.
– Да, Нейтан, ее убили прямо на пороге здания Бюро.
– Твою мать… и я там был, я все видел?
– Конечно, ты же вел это дело…
– Похоже, у меня с памятью все еще хуже, чем я думал… я… я лишь что‑то смутно припоминаю о Люси… воспоминания о ней… какие‑то негативные…
– Мм… так, ладно, тебе, наверное, самое время рассказать обо всем, что ты забыл, а то мало ли чего ты еще не помнишь. Я, пожалуй, позову, – он вновь посмотрел сквозь дверь, – он был где‑то тут… сейчас…
Отец подошел к завешенной вертикальными жалюзи прозрачной стеклянной стене, за которой располагалось основное помещение больницы, и сдвинул в сторону точно такую же прозрачную стеклянную дверь. Он постоял в дверях пару секунд, будто ожидая пока на него обратят внимание и, наконец, приглашающе махнул кому‑то рукой. Прошло еще несколько секунд и рядом с моим отцом в дверях появился ОН.
– Вашу мать, что за черт!? – в полном недоумении, шоке и даже ужасе я буквально подпрыгнул на кровати, едва с нее не свалившись.
Передо мной стоял высокий светловолосый мужчина двадцати девяти лет отроду, именуемый Райаном Фоксом. У него была плотно перевязана левая рука, а на лице виднелись остаточные последствия от недавних побоев. Райан неподвижно стоял и недоумевающе наблюдал за моей реакцией. Впрочем, как и мой отец.
– Эм… Нейтан, – неуверенно произнес Райан. – Ты не рад меня видеть?
– Что за шутки, черт возьми?! Ты… ты же… тебя же убили, – я нервно сглотнул и проморгался, в надежде, что он как призрак исчезнет.
– Убили?! – отец с Райном воскликнули в один голос.
– Ну… ведь… Дэвид, он же… он сказал, что тебе перерезали горло, – я нервно попытался приподняться в своей кровати.
– Дэвид тебе сказал?! – изумился отец, недоумевающе переглянулся с Райном и подошел поближе ко мне. – Когда это было, Нейтан?
– Я… я говорил с ним… ну в прошлый раз, когда просыпался… он был тут.
– Был тут? – отец вновь вопросительно посмотрел на Райана, будто ожидая от него какого‑то ответа, но тот лишь одарил его очередным непонимающим взглядом и пожал плечами. – Что он тебе говорил, Нейтан?
– Ну он… просто порадовался, что я очнулся, сказал, что волновался… и рассказал, что тебя, – я посмотрел на Райана, – нашли в номере твоего отеля, оглушенного электрошокером и с перерезанным горлом… черт, Райан, я думал, ты мертв.
– Эм… ну как видишь, пока еще жив, – удивленно отозвался Райан, – и я не понимаю, как ты мог видеть Дэвида… его же вроде… давно уже никто не видел… если только мы чего‑то не знаем…
– В смысле? – спросил я. – Как это его давно никто не видел?
– Нейтан, – отец подтянул одно из кресел и уселся рядом с моей кроватью, – Дэвида уже давно никто не видел. Я думал ты знаешь, ты… ты сказал, что тебе уже сообщили все, я и подумал, что это Райан тебе сболтнул о Дэвиде. После обрушения здания, в котором ты находился… когда тебя уже оттуда вытащили, я лично попросил Дэвида сходить к тебе домой, чтобы он принес в больницу кое‑какие твои вещи… и больше от него никто ничего не слышал.
– Как это? – все еще недоумевал я.
– Он пропал… испарился, – ответил Райан.
– Я лично был у тебя дома, – сказал отец, – и никаких признаков Дэвида там не обнаружил, его будто там и не было. Вчера я посылал твоих сотрудников Броуди и Римар к тебе домой, чтобы они попытались выяснить хоть что‑то о Дэвиде, но никто из соседей его не видел и никаких признаков его присутствия они так же не обнаружили.
– Постойте… сколько я был в отключке? Какой сейчас день?
– Ты оказался под завалами в понедельник, – начал разъяснять отец, – с тех пор прошло почти два дня и сейчас среда, – он посмотрел на свои часы, – 12:41 дня. Связь с Дэвидом мы потеряли в понедельник – в ночь, когда тебя вытащили спасатели. Я на всякий случай приставил к тебе офицера полиции дежурить и если бы у тебя были какие‑то неизвестные мне посетители, я бы о них знал. К тебе каждый день приходил я, один раз Райан по моей просьбе, некоторые из твоих сотрудников заходили к тебе, вчера здесь была какая‑то девушка, назвавшаяся твоей соседкой, но Дэвида здесь не было.
– Но… он же… он же вроде говорил мне, что проторчал у меня тут неделю, – я закрыл глаза, пытаясь понять, что творится в моей голове.
– Когда это было? – спросил отец.
– Я… я не помню… вроде… вчера утром.
– Вчера? Думаю, я знаю, в чем дело, – отец посмотрел на Райана. – Ты не позовешь доктора?
– Сейчас, – Райан развернулся и удалился за стеклянной дверью.
– Нейтан, ты сильно повредил голову, повредил мозг, – обеспокоено сказал отец. – Уж вчера ты явно еще находился в коме. Мне доктор говорил, что у тебя повреждена какая‑то там железа… подожди немного, я думаю, доктор сейчас все объяснит.
Хмуро посмотрев на отца, я ничего не ответил и решил дождаться объяснений доктора. Ждать долго не пришлось, через полминуты Райан вернулся в мою палату вместе со статным мужчиной в белом халате. Доктору на вид было около сорока лет, он был довольно высок и уступал Райну лишь пару сантиметров в росте. У него были слегка зачесанные назад темные густые волосы, двухдневная щетина и усталые глаза, скрывающиеся за очками без оправы. В руках он держал небольшой медицинский планшет и заинтересованно смотрел на меня.
– Агент Стиллер, здравствуйте, я рад, что вы, наконец, пришли в себя, – сказал он, сканируя меня своим взглядом. – Меня зовут Томас Харрингтон, я занимаюсь вашим лечением. Как вы себя чувствуете?
– Довольно утомленным, – ответил я, – но, по‑моему, это не самая худшая моя проблема.
– Мне кажется, – вклинился отец, – у Нейтана то, о чем вы говорили, он сейчас убеждал нас, что видел у себя в палате человека, которого здесь никак быть не могло. Так же у него серьезные провалы в памяти.
– Угу… понятно, – доктор нахмурился, – агент Стиллер, я так понимаю, вы не помните события последних нескольких дней?
– Да… я мало что помню… лишь небольшие отрывки… есть и более четкие воспоминания, но их всего пару штук, – неуверенно ответил я, – но все, что было раньше я вроде хорошо помню.
Харрингтон посмотрел на меня в течение пары секунд и задумчиво кивнул.
– У вас ретроградная амнезия, – заключил он, – но это не самая… интересная ваша проблема. Вы два дня пробыли в коме вследствие диффузного аксонального повреждение головного мозга, что, должно быть угрожающе звучит, но на деле является обычной черепно‑мозговой травмой средней тяжести. Вы в каком‑то смысле счастливчик. На то есть две причины. Первая заключается в том, что люди с вашими повреждениями мозга не часто выходят из комы, а тем более так быстро, а вторая причина состоит в том, что во время обрушения здания вы умудрились вместе со своим мозгом повредить еще и шишковидную железу. Данная железа ответственна за выработку таких крайне важных гормонов, как серотонин и мелатонин. Сама только ретроградная амнезия, полученная вами вследствие мозговой травмы, способна сильно спутать ваши мысли и заставить вас верить в то, чего не было, но так как вы повредили еще и шишковидную железу, то добавили себе дополнительных проблем. Не волнуйтесь, это все поправимо и временно, но пока железа не начнет вновь вырабатывать необходимое количество серотонина с мелатонином, у вас могут быть серьезные проблемы с восприятием реальности.
– Этого мне еще не хватало, – я отчаянно взялся рукой за голову, – но в каком плане… как… какие у меня будут проблемы с восприятием? Я буду себе что‑то сам выдумывать или я не буду отличать… не знаю… сновидения от реальности?
– Все сразу, – ответил доктор. – Видите ли, из‑за ретроградной амнезии в вашей памяти сейчас как бы имеются некоторые пробелы, которые вам какое‑то время будет сложно восстановить. Это ненормальное состояние, когда человек не помнит событий, скажем, последней недели, но при этом умом понимает, что эти события все же имели место в его жизни. Потому ваш мозг может начать постепенно заполнять эти пробелы с помощью воображения. Вы, сами того не подозревая, начнете цепляться за любые, даже самые незначительные воспоминания и создавать из них вымысел, не имеющий ничего общего с реальностью. И это только первая часть проблемы. Вторая часть заключается в недостатке гормонов серотонина и мелатонина. Скажем, если вы вдруг всегда хорошо помнили свои сновидения, то из‑за недостатка серотонина, вы, возможно, будете путаться в своих воспоминаниях, не понимая, что было сном, а что явью. Вам придется более критически относиться ко всему, чтобы быть уверенным, что в вашей памяти относится к сновидениям или воображению, а что к реальности.
– Постоянно анализировать окружающую обстановку и не верить всему подряд, значит?
– Да, именно так.
– Ну что ж, это я могу, – уверенно ответил я.
Уж чем‑чем, а критическим мышлением я обладал. Тут нужно сказать спасибо моему увлечению осознанными сновидениями. Первоочередной принцип состояния осознанного сновидения как раз заключается в использовании критического мышления. Можно сколько угодно стараться применять самые разнообразные методики для осознания себя во время сновидений, но на деле большинство этих методик будут бесполезны без критического мышления. Когда мы находимся в обычных бессознательных сновидениях, то какие бы глупости, какие бы чудеса и несуразности там не происходили, нам это все кажется реальным и естественным. И потому способность мыслить критически, не принимая на веру ни малейшей детали, является жизненно важной в процессе освоения осознанных сновидений. Лишь навык непрерывно активно мыслить, анализируя всю зрительную и слуховую информацию и разыскивая доказательства всему хоть сколько‑нибудь необъяснимому или странному, дает возможность успешно осознавать себя во сне.
– Но у вас будет еще одна проблема, – сказал доктор.
– Когда же мои проблемы закончатся? – нервно усмехнулся я.
– Не волнуйтесь, – понимающе улыбнулся Харрингтон, – это все только выглядит страшно, но на самом деле уже через неделю вам станет гораздо лучше, а память должна вернуться в течение месяца.
– Месяца? – повторил я. – Ну что ж, наверно могло быть и хуже… так что там у меня еще за проблема?
– Мелатонин. Из‑за повреждения шишковидной железы, он наравне с серотонином будет у вас вырабатываться в недостаточном количестве. Потому вас наверняка будет мучить бессонница. Я выпишу вам необходимые медикаменты, но первое время не ждите от них стопроцентного эффекта.
– Понятно. Я так понимаю, если я не буду спать, то и проблем с отличением сновидений от реальности у меня быть не должно? Пару дней пободрствую и все будет нормально?
– Ну как вам сказать… да, в каком‑то смысле вы правы, но я бы вам не рекомендовал долгое время бодрствовать. На то есть веские причины. Вы пережили тяжелую травму и вам сейчас нужно как можно больше отдыхать. А если вы этого делать не будете, то гарантировано столкнетесь с неприятными осложнениями. Серотонин, которого вам сейчас так не достает, продуцируется в мозге в основном во время сна, и вы сами должны понимать, как тяжело придется вашему организму восполнять его недостаток без сна. К тому же, пониженный уровень серотонина ведет к повышению болевой чувствительности, а это значит, что даже незначительный ушиб может обернуться для вас сильной болью. Ну и длительное бодрствование в вашем состоянии почти наверняка будет провоцировать галлюцинации, что для вас может обернуться куда хуже, чем неспособность отличить сон от реальности.
В ответ на лекцию о своем состоянии я лишь презрительно фыркнул и заметил, как Райан заинтересованно смотрит на свою забинтованную руку с отрубленным мизинцем.
– Что? – спросил я. – После такого потеря мизинца уже не кажется такой уж страшной проблемой?
– Да уж… не кажется, – усмехнулся Райан, – постой… ты помнишь, как я лишился пальца?
– Я лишь помню, что ты его лишился. И подожди, не надо меня шокировать историей о том, как это произошло, пусть будет интрига, – саркастически отозвался я и перевел взгляд на Харрингтона, – это нормально, что я вот… вот так помню события? Помню результат, но не то, что ему предшествовало.
– Да, вполне, – заверил меня доктор и окинул ироничным взглядом нас с Райаном. – У вас ребята, похоже, весело в ФБР, то пальцев лишаетесь, то памяти… из‑за проломленного черепа.
– Все ради безопасности наших граждан, – усмехнулся отец, очевидно вспомнив о множественных собственных травмах, полученных в былые времена, когда он работал полевым агентом.
– А я не могу повредить определенную часть мозга, чтобы избавиться от… определенных воспоминаний? – спросил я Харрингтона.
– Хоть кусок мозга вырезайте – это не поможет, – почти насмешливо ответил он. – Видите ли, наш мозг устроен таким хитрым образом, что вся информация в нем распределена несколько… загадочно и представляет собой единое целое. То есть нельзя это единое целое разбить на части и удалить какой‑то определенный фрагмент – пока у вас есть хотя бы часть мозга, память все равно будет оставаться, как единое целое. Можно либо удалить целиком всю память, что летально для человека, либо временно ее повредить, как в вашем случае, но удалить что‑то определенное – невозможно.
– Жаль… но когда я лежал там под завалами, мне казалось, что я помнил несколько больше чем сейчас.
– Постойте, – доктор удивленно посмотрел на меня, – вы хотите сказать, что вы были в сознании, когда были погребены под землей?
– Да… я довольно долгое время находился в сознании.
– Но это невозможно, вы получили свою травму головы в момент обрушения, это должно было почти сразу спровоцировать коматозное состояние…
– Но я же помню, как был там… я испытывал физическую боль, – я погрузился в ужасные воспоминание о проведенной вечности под завалами.
– Агент Стиллер, но ведь вся наша боль находится в голове…
– Ну да… в голове, но моя правая нога, – я притронулся к забинтованной ноге рукой, – я помню, как нащупал обломок, намертво впившийся в нее.
– Ваш мозг мог вам много чего показать, основываясь на внешних ощущениях…
– Что вы хотите сказать? Все… все, что я испытывал под завалами… боль… страх, – я вдруг понял, что на мне нет ни единого пулевого ранения и на голове из повреждений только проломленная кость на затылке, – мне все это… привиделось?
– Я думаю, все же привиделось, но истина известна только вам. Есть незначительный шанс, что после получения травмы, вы каким‑то чудом оказались в сознании… но в моей практике подобного еще не было. Скорее всего, это такая же иллюзия, как и тот, человек, которого вы якобы видели у себя в палате.
– Видели бы вы мои иллюзии, – тихонько сказал я себе под нос.
– В любом случае, я бы сейчас рекомендовал вашему коллеге и вашему отцу, – Харрингтон поочередно кивнул на Райана и отца, – рассказать вам все те события последних дней, о которых вы не помните. Так, если вы начнете заполнять свои пробелы вымыслами, то эти вымыслы будут хотя бы опираться на реальные события. Не пытайтесь как‑то напрягаться, вспоминая все забытое – со временем все вернется само собой. Обычно воспоминания, предшествующие травме, возвращаются самыми последними. И не вздумайте геройствовать, сразу же возвращаясь к работе, это сейчас для вас не безопасно.
– Вы пересмотрели фильмов с участием ФБР, доктор, – усмехнулся я, – у меня нет никакого желания сейчас что‑либо делать, я с трудом руки поднимаю.
– Вот и замечательно, – улыбнулся Харрингтон, – медсестра занесет вам необходимые медикаменты и расскажет, как их принимать. Я проведаю вас еще завтра. Поправляйтесь.
Томас Харрингтон кивнул всем и удалился из палаты.
Я же перевел свой взгляд на озадаченные лица отца с Райаном.
– Ну так… вы слышали доктора? Что еще интересного произошло, пока я был на «том свете»?
Глава 8
Рассказ обо всех позабытых мною событиях оказался невероятно огромным и долгим. В течение часа отец поведывал мне тонны удивительной информации, а Райан иногда поддакивал, передвигаясь из угла в угол моей палаты, и сам включался в повествование, когда речь заходила о работе в непосредственной близости с ним. Б о льшую часть времени я просидел с широко раскрытыми глазами, узнавая все новые и новые невероятнейшие новости. Иногда это случалось от удивления, иногда от ужаса. Событий и деталей было столько, что мне начинало казаться, будто я пробыл в коме не два дня, а целый год. Но все же, несмотря на поток совершенно новой для меня и без сомнения ошеломляющей информации, я старался контролировать свои мысли и заставлял себя верить во все, что мне рассказывали, потому как иногда мой мозг упорно отказывался признавать услышанные истории.
Как выяснилось по ходу лекции, в той или иной степени из моей памяти выпали последние шесть дней (включая два дня в коме). Сам я хорошо помнил все, что происходило до нашего первого брифинга по делу объявившегося в Нью‑Йорке серийного маньяка и лишь некоторые детали, произошедшие после. Я восстановил в своей памяти некоторые разговоры со свидетелями, которые вел вместе с исчезнувшим Дэвидом, я так же помнил многие отрывки из наших с Райном перепалок, помнил немного то, как он рассказывал мне о своих проблемах с героином, но не помнил, зачем он это делал. Однако история о событиях, произошедших в музее имени Соломона Гугенхайма, стала для меня полной неожиданностью, как и то, что мне рассказали о такой личности как Виктор Хауэр. Прослушав подробную хронологию разгрома музея, поведанную Райаном, я стал догадываться, откуда я теперь столько знаю о нем.
Неожиданностью для меня стало и то, что мне рассказали о неком Дитере Штайблихе – судмедэксперте из Лос‑Анджелеса. Его я совершенно не помнил и весть о том, что я его в чем‑то подозревал, привела меня в полное недоумение. Отец и Райан в унисон твердили мне, что хотя Штайблих и выглядит в каком‑то смысле подозрительно, никаких доказательств, позволявших его обвинять, у нас все равно не было. Однако, прослушав подробный рассказ о Штайблихе, я будто вернул события тех дней и заново стал его подозревать. Я понимал, что мои подозрения небеспочвенны, но в тот же момент не мог понять почему… просто не помнил почему. В любом случае, учитывая произошедшие события, Райан так и не успел ничего предпринять по слежке за Штайблихом.
В целом, из всего вновь узнанного я понял, что хотя и не помнил более девяноста процентов событий, все эти потери были восполнимы и отнюдь не смертельны для расследования. Мне следовало лишь наведаться в свой кабинет, чтобы почитать заметки по делу и точно восстановить хронологию событий.
Спустя час нашей, в основном односторонней, беседы, мы, в конце концов, добрались до событий, благодаря которым я провел два дня в коме. Я, наконец, выяснил, каким образом умудрился попасть в здание, предназначавшееся к незамедлительному сносу.
Оказалось, что в поисках правильной и более короткой дороги в обход дорожных пробок, мы с Джейкобом заехали на стройку буквально с мертвой стороны, где никто не жил по причине полного переустройства местности. В том районе были какие‑то проблемы с водопроводом, из‑за чего часть зданий решили снести, чтобы затем полностью перестроить в соответствии с новым проектом. Та же участь поджидала и интересовавшую нас с Джейкобом замороженную стройку. Изначально на этом месте планировалось построить отель, но когда обнаружились серьезные проблемы с водопроводом, было принято решение снести здание, разобраться с водопроводом под ним и тогда уже возвести новое строение.
Учитывая, что из этого района уже давно всех выселили, строители не стали утруждать себя ограждать здание забором с предупреждениями о сносе с мертвой стороны, где никто не жил. Они сконцентрировали все меры безопасности лишь с жилой стороны здания, где проживали и работали многие жители города. Когда я зашел в недостроенное здание, Джейкоб обошел его с другой стороны и с ужасом обнаружил десятки строителей неподалеку, готовившихся к сносу. Джейкоб сразу смекнул, что они собирались сделать, и бросился останавливать их, но к тому времени процесс уже был запущен и взрыв невозможно было остановить. Точнее, остановить его все же можно было, но лишь частично, успев блокировать только некоторые заряды. А так как это был направленный взрыв, то неправильная очередность подрывов привела бы к неконтролируемому разрушению здания, что в свою очередь могло навредить окружающим и заодно лишить меня всякой возможности выжить. Так что, все могло обернуться гораздо плачевней.
Из событий все того же злополучного дня я уже достаточно знал про убийство Люсинды Вергарес и об осколке прозрачного бетона, найденного на месте преступления, а потому меня интересовал единственный невыясненный вопрос.
– Так, а что… ну мы на той стройке с Джейкобом что‑то нашли полезное?
– Да, Нейтан, кое‑что нашли, – с надеждой воскликнул отец. – Под завалами, уже после того как тебя вытянули, вчера мы обнаружили черную большую сумку с целым набором медицинских колющих и режущих инструментов, а так же остатки упаковок от еды, которой убийца украшал своих жертв.
– Ого, – удивился я, – так я все же не зря черепно‑мозговую получил.
– Ну это как сказать, – встрял Райан, – никаких отпечатков или ДНК в этой сумке мы не нашли.
– Зато там обнаружили флаеры некоторых заведений, которые очевидно посещал убийца, – сказал отец, – а это уже что‑то.
– Вы эти места уже обследовали? – спросил я.
– Еще нет, не успели, – отец недовольно вздохнул, – у нас вообще сейчас с людьми сложно… тебя ничего не смущает в том, что видишь? – он украдкой посмотрел на Райана.
– А что‑то должно? – непонимающе спросил я. – Ты забыл, у меня вроде как с памятью полный бардак, – я показательно помахал кистью у своего виска.
– Да ладно… Неужели ты забыл, как меня отстранил? – едко отозвался Райан.
– Я тебя… отстранил? – напрягся я, копаясь в своей голове. – Что‑то подобное припоминаю… но… не знаю… за что?
– За кражу машины, за… неподчинение прямому приказу и за то, что из‑за меня подстрелили невиновную девушку во время всей этой потасовки в музее, – сознался во всех грехах Райан, – ты еще грозился засадить меня за решетку, если девушка умрет, но с ней все в порядке, скоро ее выпишут из больницы.
Несколькими минутами раннее отец с Райаном поведали мне историю о погроме в музее имени Соломона Гугенхайма, мне рассказали о том, что сделал Виктор Хауэр, но мне никто и слова не сказал о том, с чего всего началось. Теперь же, услышав признание Райана, последняя деталь пазла нашла свое место в моей голове… и это меня совсем не обрадовало.
– Если это все правда, – нахмурился я, подозрительно поглядывая на Райана, – то ты что, совсем сбрендил?!
– Я… – начал было Райан.
– Нейтан, не сейчас, – прервал его отец, примирительно поднимая руки, – у нас тяжелая ситуация: Люсинду убили, Дэвид исчез, ты вон в каком состоянии… у нас попросту не хватает рук. После всех этих событий Райан сам ко мне пришел и заверил меня, что хочет только помочь и будет выполнять все приказы. Так, Райан?
– Да, – едва слышно через силу ответил Райан и уставился в окно.
– К тому же мне пришлось поставить Андерсона из нацбезопасности исполняющим твои обязанности.
– Кевина? Отлично! А мне что делать? Лежать тут и витамины попивать?! – я развел руками.
– Ты, кажется, недавно говорил доктору, что с трудом руки поднимаешь! – возмутился отец. – Да ты посмотри на себя! Тебе сейчас только расследованием заниматься не хватало. Да и что я должен был делать? Вы же сами с Дэвидом превратили свой отдел в тандем двух агентов!
– Ты еще скажи, что это плохо отразилось на нашей раскрываемости убийств! – возмутился теперь я. – С тех пор как все стало проходить только через нас с Дэвидом, раскрываемость повысилась чуть ли не в два раза!
– Я не ставлю под сомнение качество вашей работы. Я только хочу сказать, что когда вы внедряли подобную организационную структуру, вы даже предположить не могли что будет с отделом, если с вами что‑то случится…