– Чепуха какая‑то! – сказал вдруг он.
Ребята, уверенные, что план наверняка уже выполнен, поначалу даже не обратили внимания на его огорченный вид. Да к тому же все знали характер Жаргала.
– А что с Сурэном? – спросили его.
– Сказал, что придет позже, ему надо зайти домой.
– Поссорились, что ли?
– Когда это было, чтоб мы ссорились? Разве что после смерти повздорим...
– Тогда что же с Сурэном?
– Не приставай, сказал – придет, значит, придет.
Батчулун, прожив с Жаргалом в одной комнате несколько лет и хорошо изучив его, первым почувствовал неладное. Он подсел к Жаргалу и спросил ласковым голосом:
– Вы пришли на работу без опоздания?
– Без опоздания.
– Ну, а сколько тонн дали?
– Ни одной...
– Как ни одной? Почему?
– Карьер закрыли. Температура упала ниже сорока градусов, да к тому же еще и туман. Мы подождали, подождали, а потом решили, что за ночь не потеплеет, и закрыли карьер.
– Кто это такое решение принял?
– Там все начальство было, оно и решило.
Сообщение Жаргала потрясло собравшихся. Только Батчулун не утратил самообладания. Оглядев всех по очереди, он сказал:
– Ну и дела! Значит, наш Новый год, к которому мы так готовились, срывается, да?
Довчин промолчал. Молчали Дорж и Дамдин.
– Надо же, – наконец заговорил Довчин, – мы почти у цели, и вдруг – помеха! Мы тоже виноваты – не следовало затевать все это, раз не были уверены, что выполним план.
– Мы думали, все сделаем, – вмешался Дорж.
– Индюк тоже думал, да в суп попал. Надо было еще и еще раз все проверить.
– Да, кажется, мы несколько поторопились со встречей Нового года.
– Ну, елка там, украшения, – вступил в разговор Дамдин, – это все может подождать до тридцать первого. – А вот что делать с едой и питьем? Предлагаю рассматривать это как аванс. Ведь получаем же мы каждую первую половину месяца аванс, не так ли?
– Однако это тебе совсем не аванс, – сердитым голосом оборвал его Довчин.
В этот момент раздался стук в дверь. Батчулун нехотя пошел открывать. Щелкнул замок, в передней послышался стук каблучков, и в комнату не вошла, а прямо‑таки вплыла Дашма. Никто бы не узнал ее, такая она была нарядная.
– Ну, как вы себя здесь чувствуете? – спросила она, окинув взглядом комнату, елку, накрытый стол и мрачных гостей. – Кто же из вас руководил всем этим?
– Батчулун.
– А кто украшал елку?
– Ну, я, – сказал Дамдин.
– Не ври. Такие, как ты, дырку в бумаге и то проделать не могут. Наверное, всей бригадой поработали. Что у вас на вид неплохо получилось. А вот что на столе будет – это еще надо попробовать.
И она, стуча каблучками, направилась на кухню.
– Вот это да! – только и мог вымолвить Дамдин.
«Что с ней случилось – не пойму! – подумал Батчулун. – Со мной поссорилась – еще куда ни шло, но ведь всех ребят разругала на чем свет стоит. А теперь вдруг явилась! И к тому же на целый час раньше. А узнает, в каком положении мы теперь оказались, разозлится, наверное! Ладно, семь бед – один ответ. Хорошо еще, что в комитете ревсомола нам не будут говорить таких горьких слов, каких мы наслушались от Дашмы‑гуай.
Из кухни донесся грохот крышек. Затем в дверь просунулась голова Дашмы.
– Говорили, кажется, что к восьми собираться.
– Да, кажется, к восьми.
Дашма вышла из кухни:
– Как это понимать? Кажется или точно?
– Точно.
– Ну, раз к восьми – точно, значит, ровно в восемь и надо начинать. Сколько бы к этому часу ни собралось гостей, двое ли, двадцать, все равно. Представители администрации Шарын‑Гола в моем лице присутствуют, и достаточно! Надо научить опаздывающих уважать других.
Она снова вернулась на кухню. В это время пришел Сурэн. Он действительно, прежде чем идти сюда, заходил домой. Жаргал, который до прихода Сурэна сидел в углу и не проронил ни слова, сразу оживился.
– Явился, значит! Сначала убежал куда‑то, а сейчас явился!
– На обратном пути я встретил инженера Цагандая. «Получается, – говорю я ему, – что мы не сможем отметить встречу Нового года». А он в ответ: «Обязательно сможете. Иди сейчас прямо к ребятам. Скажи им: можно встретить Новый год!» Но я думаю, он что‑то путает. Плана ведь у нас нет... – сказал Сурэн и замолчал.
Дашма слышала Сурэна краем уха. Заинтересовавшись, кто всё это говорит, она снова прибежала из кухни.
– Кто пришел? – спросила она. Однако никто ей не ответил. И она снова исчезла.
VII
Полчаса они совещались. Говорили шепотом, чтобы Дашма не услышала. Дамдин старался уговорить ребят принять его предложение об «авансе». Однако никто его не поддержал. Особенно резко возражал Довчин.
– Мы предпочитаем, – говорил он, – полный расчет и тебе советуем не надеяться на авансы, а получать, так сказать, получку сполна в конце месяца по итогам работы.
– В таком случае, Батчулун, я пошел, – заявил Дамдин.
– Куда это?
– За отцом. Он ведь ждет, когда я за ним приду.
– Этого только не хватает!
– Хватает не хватает, а скоро восемь часов. Если я не приду – он рассердится.
– Подумаешь – рассердится! У нас, кажется, есть неприятности покрупнее.
– Конечно! Но обижать старика ни к чему! Меня он за это, конечно, не отшлепает, но обидится наверняка.
И Дамдин, накинув пальто, выскочил на улицу.
– А что, если нам представить все это как встречу отца Дамдина? – сказал вдруг Дорж. – Праздник в его честь! Что в этом плохого? У всех есть родители. К одному из нас приехал отец, значит, это радость для всех. Что скажете?
– Дело не в этом, ребята, – немного подумав, ответил Батчулун. – Радоваться приезду отца Дамдина хорошо, но дело в том, что мы своих обязательств не выполнили, слова своего не сдержали, а уже устраиваем новогодний вечер. Что будут говорить об этом в комитете? Что скажут приглашенные нами уважаемые люди? Наконец, что расскажет о нас отец Дамдина, когда вернется домой? Разве не стыдно нам будет, когда земляки узнают, как мы работаем? Вот в чем суть.
Из кухни снова появилась Дашма.
– Ты тут, оказывается, целую речь произнес. Что, уже началось празднество?
– Да, Бутчулун прав, нам только недоставало, чтобы Дамдин своего отца привел, – не выдержал Сурэн.
Когда Дамдин прибежал домой, его отец сидел за столом, накинув на плечи праздничный дэл, и курил трубку.
– Наконец‑то ты пришел, – обрадовался он. – Неудобно будет, если мы опоздаем. – Он посмотрел на часы. Ему вдруг показалось, что они остановились. Удивленный, он поднес их к уху, прислушался – нет, идут. – Не было случая, чтобы мои часы остановились... Ну, что ж, пора идти.
Сделав еще несколько затяжек, отец вдруг загадочно улыбнулся.
«Как ему сказать о наших неприятностях?» – с тоской подумал Дамдин.
– Все в порядке, папа! Мы отметим Новый год, как договорились. Гостей наприглашали – как же можно не отмечать?
– Иногда можно! Ничего страшного! Даже, наоборот, хорошо может быть... Помнишь Гангасурэна, того, что перевели в учетчики, когда ты уезжал сюда?
– Помню, вы говорили, что его могут перевести.
– И перевели. Скандал в ту осень большой был.
– Какой скандал?
– Был Гангасурэн звеньевым в сенокосной бригаде. Так вот, когда его звено вроде бы на неделю раньше срока закончило покос, они решили отметить это событие. Сегодня, мол, погуляем, а завтра разъедемся по домам. Звеньевой хлопотал и шумел больше всех: айрак‑де им нужен, барана зарезать надо, люди, мол, сколько ночей не досыпали, пусть хоть денек отдохнут, погуляют. Ну, ладно, все они устроили. Хорошо выпили, закусили, а тут в разгар танцев нагрянул к ним председатель объединения и давай еще раз как следует подсчитывать, сколько они там накосили. Оказалось, что план они не выполнили. Учинил им председатель разнос: праздник закрыл. Позору было – не оберешься. А ведь они сделали это без злого умысла. Никого обманывать не собирались, просто плохо посчитали: однажды дневную выработку записали дважды. Ну, а Гангасурэна чуть ли не исключили из ревсомола за это.
Всякую работу надо доводить до конца, – после минутного молчания продолжал отец. – Подводить итоги надо точно и аккуратно. Вообще в любом деле надо быть аккуратным и обстоятельным. А ты очень легкомысленный человек. Мы с матерью тебе об этом много раз говорили. По сравнению с тобой Гангасурэн – воплощение серьезности. И то, видишь, как ошибся.
– Что же теперь делать, папа?
– Как что делать? Вести меня на вашу новогоднюю встречу, не так ли? – Отец поднялся и надел дэл.
– Ну, что ж, пошли.
Весь путь до дома Батчулуна Дамдин шел молча, не зная, что сказать отцу. Его товарищи также не решились объяснить все Дашме. Поэтому, когда Дамдин с отцом пришли к Батчулуну, женщина все еще продолжала греметь посудой в кухне.
Войдя в комнату, отец Дамдина, улыбнувшись, приветливо оглядел всех собравшихся.
– Ну, что же, здравствуйте, дети мои.
– Здравствуйте, – хором ответили те, но уверенности в их голосах не чувствовалось. Чтобы разрядить обстановку, Батчулун позвал Дашму.
– Дашма‑гуай, познакомьтесь, это отец нашего Дамдина.
– Вот как! Здравствуйте. Вы, конечно, пришли на встречу Нового года?
– Кажется, да...
– Она скоро начнется. А пока не угодно ли вам подождать здесь? Еще должны подойти приглашенные. Пожалуйста сюда! – И Дашма проводила старика на кухню.
Там между ними завязался разговор, говорили громко, в комнате все было слышно.
– Вы давно приехали?
– Всего день как здесь.
– Я работаю контролером. Ребята сказали, чтобы я пришла к ним сегодня вечером. Я решила прийти пораньше, посмотреть, не надо ли им чем‑нибудь помочь. Но они молодцы, почти все сами приготовили.
– Это хорошо, что они такие самостоятельные стали. Привыкли жить вдалеке от дома, от родителей. А то раньше баловнями были, ну и мы, родители, виноваты в этом – баловали их всячески, вот и росли они большими шалунами...
– Пошалить они и сейчас любят. Соберутся вместе – шуму не оберешься. Особенно под Новый год всякие штучки любят выкидывать.
«Уже выкинули», – мысленно усмехнулся Батчулун, и ему представилось, что Дашма с отцом Дамдина выйдут вот сейчас из кухни и Дашма скажет: «Так над кем вы решили подшутить сегодня? Кого обманываете? Членов комитета?! Такой обман – преступление». А Сурэн, как самый решительный из них, ответит: «Мы уже свою шутку сыграли». – «Над кем? Неужели надо мной и этим стариком?» – «Да, вы попались». – «Это вы бросьте! Знайте, что меня так просто не обманешь. Просто вам захотелось позабавиться. Что же, валяйте! Сегодня ведь праздничный вечер, все можно. И я пришла с намерением хорошо повеселиться. А завтра утром поговорим, если вы меня действительно надули, я вас всех поколочу половником...»
Батчулуну даже показалось, что Дашма уже схватила половник...
VIII
«Остается одно – сказать правду и перенести встречу на завтра, – решил Батчулун про себя. – И когда только мы научимся держать свое слово? А сейчас придется сказать, как обстоят дела на самом деле, что рассчитывали уложиться в срок, ведь никогда прежде не случалось, чтобы закрывали карьер. И все наши расчеты сорвались, извините».
Тревожные мысли, однако, не мешали Батчулуну продолжать прислушиваться к беседе Дашмы и отца Дамдина.
– У нас здесь много хорошей молодежи, – говорила Дашма. – Несколько сот человек, и все отличные ребята. Активисты. Я, правда, вот этих, что в комнате, иногда крепко ругаю... для порядка, особенно когда они по дороге на работу изволят шутить со мной. Однако зла не держу. Наоборот. В душе я их очень люблю. Только подумать, – они ведь совсем недавно пришли на карьер, а уже опытными рабочими стали. Двое женились, а их старшой – бригадир Батчулун – тоже, кажется, из Дархана невесту ждет. Правда, она почему‑то не приехала сегодня, он бегал встречать ее на вокзал. А взять, к примеру, Довчина. Молод еще, а рассудителен: говорит, кончит горный техникум, тогда и женится.
– Однако некоторые из них недостаточно серьезны – не понимают еще сути вещей.
– А что с них требовать? В их возрасте это неизбежно. Ведь самому старшему едва двадцать стукнуло. А с вашим сыном Дамдином я только недавно познакомилась. Славный парень, добрая, чистая душа, однако тоже легкомысленный. Станет постарше, остепенится...
– Самое страшное для таких, как он, – гулянки. Не дай бог, станет «душой общества», тогда пиши пропало.
– Нет, это вы зря, ребята не так часто гуляют. Ну, в кино, конечно, сходят. И то изредка. Может, потому что подолгу показывают одни и те же картины, а что до гулянок, так они даже на Новый год и то лишнего не позволяют: водки не пьют, вот разве что хорошо поесть любят.
Слова Дашмы подействовали на ребят. Батчулун вообще весь ушел в себя: «Все мы – законченные шалопаи, ветреные, легкомысленные... Плана не выполнили, итоги как следует не подвели, а шумиху подняли: Новый год, Новый год! И во всем этом прежде всего виноват я. А мороз, что остановил работу в карьере, тут ни при чем! Ох, и достанется нам в комитете! Ославят на весь карьер...» Батчулун обвел взором комнату.
Дамдин сидел на диване и осторожно, еле слышно, перебирал струны гитары. Довчин возился у елки, делая вид, что хочет там что‑то подправить... Дорж глубоко задумался. Все были расстроены. Да и как можно было оставаться спокойными!
В довершение всего из кухни донесся голос Дашмы:
– Эй, ребята! Уже почти восемь! Ваши гости не пришли еще? Что за народ вы наприглашали!
– Всего двое должны еще прийти! – ответил Батчулун со вздохом.
– И правда, у нас не так‑то уж много гостей. Давайте скажем им все по‑честному, – предложил Дорж. – Ведь главная причина не в нас: мороз, да еще туман. Не наша вина! Еще никто не научился управлять погодой. Мы бы завершили план еще сегодня к полудню, не будь всего этого и если бы не закрыли карьер.
– Мороз виноват или еще что‑нибудь, но факт остается фактом – план мы не выполнили, – отрезал Батчулун. – Праздновать в этом положении Новый год позорно. Лучше рассказать всем правду и отложить встречу.
– Тогда вообще позор будет, – произнес Дамдин. – Стыдно перед отцом. Тут скандал выйдет похуже, чем... – Он вспомнил рассказанную отцом историю с Гунгасурэном.
– Я вижу, никто из вас не отважится сказать Дашме‑гуай и отцу Дамдина правду, – заключил Батчулун и встал было, чтобы пойти в кухню, как вдруг раздался стук в дверь. Никто не двинулся с места. Батчулун неуверенно двинулся в переднюю.
– Кто там? – спросил он.
– Это мы! Цагандай...
Батчулун открыл дверь, и в квартиру ввалилась целая толпа гостей: инженер Цагандай, один из членов комитета ревсомола, несколько парней и девушек, среди них жены Сурэна и Доржа. То ли они случайно встретились по дороге, то ли договорились прийти вместе – неизвестно. Только квартира сразу наполнилась весельем и радостью.
Под мышкой у члена комитета Батчулун заметил две папки в красном переплете.
– С наступающим Новым годом вас!
– Рановато, правда, но ничего!
– А, Сурэн! – Цагандай обнял Сурэна. – Ты ведь говорил, что не будешь встречать Новый год, побежал домой, а потом, значит, пришел все‑таки...
– Здравствуй, Жаргал, ты тоже встречаешь Новый год?
– Не знаю...
– Послушайте, друзья! Ведь этот Новый год у вас, по существу, первый Новый год. А сколько их еще будет! Желаем вам всем успехов в вашем первом Новом году!
– Привет, Довчин!
– Наш Новый год – неважный, неудачный совсем Новый год, – сказал Довчин.
– Зачем такие плохие слова говоришь!
– Да, получилось так, что мы не смогли уложиться в срок с программой.
– Правда, – тотчас поддержал Довчина Батчулун. – Так оно и получилось. Вечером ударил сильный мороз.
Карьер закрыли. Вот мы и не успели дать на‑гора сто тонн, которых нам не хватало до выполнения плана. Ну, а когда план не выполнен – какой может быть новогодний праздник! Решайте сами – мы не хотим ничего скрывать.
Батчулун видел, как из кухни вышли Дашма и отец Дамдина.
– Ах, вот почему у вас всех такие постные лица, – сказал Цагандай. – А я‑то дивился! И правда, когда до плана не дотянули – Новый год отмечать нельзя. Обманывать товарищей тоже нельзя. Такого среди нашей замечательной молодежи быть не должно, не так ли?
– Конечно, так, – воскликнули все.
– Кажется, речь идет об обмане? Ну, черти полосатые...
– А, Дашма? И вы здесь?
– А как же? Меня пригласили. Более того, я хотела им помочь стол приготовить.
– Это правда. – К ней подошел Батчулун. – Еще мой отец говорил: все тайное рано или поздно становится явным. Не выполнили мы своих обязательств.
– Если все действительно так, – сказал Цагандай, – то это очень плохо. Но раз мы собрались и стол уже накрыт – не лучше ли всем вместе сесть за него? Что же, теперь хозяева будут сторониться гостей, а гости – хозяев? – Цагандай даже рассмеялся.
Кто нехотя, а кто очень даже охотно, но все потянулись к столу и стали рассаживаться.
– А в кухне кто остался? – спросил Цагандай.
– Дашма‑гуай и мой папа, – ответил Дамдин.
– Твой отец приехал? Отлично. Зови его сюда.
Дамдин пригласил отца к столу. Цагандай сердечно приветствовал старика и усадил его рядом с собой, по правую руку.
– Друзья, – подняв бокал, сказал Цагандай, – замечательные, прекрасные события происходят в нашем карьере. У нашей молодежи рождаются новые традиции. Одна из них – это празднование Нового года. Вот возьмем смену Батчулуна. В этом году ребята из этой смены прекрасно трудились. Сейчас у них все идет хорошо. Рабочий человек в процессе труда должен постоянно расти, совершенствовать свои знания, квалификацию, приобретать качества, присущие только рабочему классу. В настоящее время эти ребята выдвинулись в число передовых производственников карьера. Они могут служить примером для остальных горняков. Впереди их ждут еще более вдохновенные дела. Однако следует сказать, что для того, чтобы сделать эту встречу Нового года более забавной и веселой, они решили подшутить. Но судьба сыграла шутку с самими заговорщиками, не так ли?
При этих словах Дашма и отец Дамдина заулыбались, а Батчулун, наоборот, почувствовал себя очень неловко.
– Мы правду говорим: так уж получилось, что годовую программу сможем выполнить только завтра вечером. Вот и отметим Новый год не пятнадцатого декабря, а с чистой совестью завтра или тридцать первого. Всех вас мы приглашаем на эту встречу, – решительно сказал Батчулун.
– Батчулун, дорогой, меня‑то ты не введешь в заблуждение! Понял?! – возразил Цагандай. – Что‑то вы там напутали, но меня это не касается. Вчера вечером партком рассматривал ваши показатели. Еще вчера вы не только выполнили годовой план, но и перевыполнили его. Сто четыре процента – вот ваш показатель. Поздравляю всех вас! Верно, – продолжал инженер, – сначала у вас вроде бы была небольшая нехватка, но при окончательном подсчете оказалось, что вы перевыполнили план. Вот почему я и не поддавался вашему унынию. – И Цагандай снова рассмеялся. – Бюро парткома поручило мне от его имени поздравить вас. К тому же вы меня пригласили. Получается, что я пришел сюда и по вашему приглашению, и по поручению парткома.
– В таком случае... – перебил его Дамдин.
Но Дорж толкнул его локтем.
– Помолчи, дай человеку договорить.
Лица у всех засветились радостью. В громе аплодисментов встал Батчулун.
– Большое вам спасибо, Цагандай‑гуай! – только и сказал он.
– За что «спасибо»? Это ваш успех, ваше достижение! Себя и благодарите!
– Правду сказать, мы все очень расстроились!
– Расстроились – это что! У вас могут быть и неприятности, и дни тяжелых переживаний, дни потерь. Но больше, конечно, у вас впереди радостных дней, вроде сегодняшнего. Так всегда бывает, когда люди растут!
– Кажется, пришла пора вышибать пробки! – закричал » во весь голос Дамдин.
– Какие пробки?
– От шампанского! – И, наклонив бутылку, он стал снимать обертку. Все захлопали в ладоши, и шипящее шампанское полилось в бокалы. Праздник, который принес так много волнений и чуть было не сорвался, начался.
В перезвоне бокалов, в шуме приветствий негромко прозвучал звонок телефона.
Да, вы не ошиблись, это звонила Норжма. Из Дархана она горячо поздравляла и приветствовала всех присутствующих и особенно Батчулуна. Сказала, что завтра приедет.
Япония
Ибусэ Масудзи
Ибусэ Масудзи (род. В 1898 г.) – известный японский писатель, член японской Академии художеств. Учился на отделении французской литературы университета Васэда и одновременно в художественном училище в Токио. Печатается с 1923 года (рассказ «Саламандра»). Литературную известность принес писателю роман «Скитание Джона Мандзиро по морям» (1937), удостоенный одной из крупнейших литературных премий Японии – премии Наоки. В 1941 году Ибусэ Масудзи был призван в армию. Опыт военных лет наложил глубокий отпечаток на дальнейшее творчество писателя (антивоенный сатирический рассказ «Командир, кланяющийся Востоку» (1950), роман «Черный дождь» (1965).
«Черный дождь» – роман о трагедии Хиросимы. Выбранная автором форма – дневниковые записи очевидцев атомной бомбардировки – придает роману огромную убедительность: словно сам бродишь по улицам разрушенного города, окунаясь в людские страдания и беды.
Автор показывает необратимость случившегося. Трагедия дает о себе знать и сегодня, спустя тридцать пять лет. Статистика показывает: из 22 485 хиросимцев, которые в момент бомбардировки находились в радиусе двух километров от эпицентра взрыва, к концу 1975 года от лучевой болезни скончались уже 11 727 человек, то есть 52,2 процента. Только за один 1976 год, например, от последствий радиоктивного облучения умерли более 2700 японцев. Болеют и дети тех родителей, которые были застигнуты бомбардировкой в Хиросиме. Обследование показало, что около 3000 представителей второго поколения жертв атомной бомбардировки, родившихся уже после окончания войны, страдают тяжелыми формами желудочных заболеваний, болезнями дыхательный путей, крови...
Роман на первый взгляд не поднимает политических проблем, в нем почти не упоминается страна, совершившая чудовищное преступление против японского народа. И вместе с тем это глубоко злободневный роман, проникнутый пафосом борьбы против ядерной угрозы.
В этом его непреходящая актуальность.
В 1966 году за роман «Черный дождь» писатель был удостоен еще одной литературной премии Японии – имени Нома и награжден орденом Культуры.
На русском языке роман печатался в сборнике «Восточный альманах» № 1 за 1973 год и выходил отдельным изданием в 1979 году (в серии «Зарубежный роман XX века»).
Редакция
ЧЕРНЫЙ ДОЖДЬ
Роман
Глава I
В последние годы на Сигэмацу Сидзума из деревни Кобатакэ тяжким грузом лежали заботы о племяннице Ясуко. И не было никаких оснований надеяться на облегчение – он знал, что ему придется и впредь нести двойное, нет, тройное бремя. Причина на первый взгляд казалась простой: Ясуко никак не удавалось выдать замуж. Кто‑то пустил слух, будто в конце войны ее направили отбывать трудовую повинность в Хиросиму, она работала там кухаркой в трудовом отряде второй средней школы и попала под атомную бомбардировку. Поэтому жители Кобатакэ, деревни в доброй сотне километров к востоку от Хиросимы, убеждены были, что Ясуко больна лучевой болезнью, а супруги Сигэмацу, мол, это скрывают. Вот почему Ясуко так и не смогла выйти замуж. Если кто и приходил свататься, то тут же ретировался, узнав от услужливых соседей эту историю.
В то памятное утро шестого августа, когда была сброшена атомная бомба, трудовой отряд второй средней школы находился то ли на мосту Тэмма, то ли на каком‑то другом мосту в западной части Хиросимы. Школьники слушали указания инструктора. Внезапно вспыхнуло нестерпимо яркое пламя. По распоряжению инструктора обожженные школьники тихо запели «Уходим в волны морские». Затем последовала команда «Разойдись!», и вслед за инструктором все кинулись в реку. Было как раз время прилива, и вода в реке покрыла их с головой.
Обо всем этом рассказал единственный уцелевший школьник, но и он прожил недолго.
Разговоры о том, что Ясуко служила кухаркой в отряде второй школы в Хиросиме, были далеки от правды. Но даже если бы и были они верны, место кухарки – на кухне, а отнюдь не на мосту, откуда отряд бросился в воду. На самом же деле Ясуко работала курьером у господина Фудзита – директора текстильной фабрики в Фуруити в окрестностях Хиросимы. При чем же тут кухня второй средней школы?
С тех пор как Ясуко поступила на фабрику в Фуруити, она жила у супругов Сигэмацу, которые снимали квартиру в районе Сэнда‑мати, и вместе с дядей Сидзума каждое утро садилась в электричку, следовавшую до станции Кабэ. Ко второй школе она не имела решительно никакого отношения. Правда, один солдат, бывший выпускник второй школы, воевавший в Северном Китае, написал ей однажды письмо, в изысканно вежливой форме благодаря за полученный им на фронте подарок. Вскоре он прислал Ясуко несколько стихотворений собственного сочинения. Ясуко показала их жене Сигэмацу.
– Да это никак любовные стихи, – удивилась та, и Сигэмацу заметил, как неожиданно покраснела его жена – в ее‑то годы!
Во время войны действовал указ о борьбе со слухами, и в квартальных комитетах следили даже за разговорами, которые вели между собой соседи. Когда же война окончилась, страну буквально наводнили всевозможные слухи о бандитских шайках, ограблениях, аферах, толки о подпольных военных складах, новоиспеченных миллионерах, о поведении оккупантов... Но проходило недолгое время, слухи исчезали, а разговоры забывались. Хорошо бы и болтовня о Ясуко имела такую же короткую жизнь... Но нет! Всякий раз, когда кто‑нибудь сватался за Ясуко, вновь оживали разговоры о том, что она‑де служила кухаркой в отряде второй школы в Хиросиме, когда была сброшена атомная бомба.
Вначале Сигэмацу пытался разыскать источник этих несусветных сплетен. Среди жителей деревни Кобатакэ, подвергшихся атомной бомбежке, кроме Сигэмацу, его жены и Ясуко, оказались и ребята из отряда добровольного служения родине и трудового отряда. Отряды добровольного служения родине были укомплектованы из молодежи различных уездов префектуры. Юноши из Кобатакэ входили в отряд Кодзин, состоявший из представителей уездов Коно и Дзинсэки. В противопожарных целях они должны были разобрать некоторые дома в Хиросиме.
На следующий же день по прибытии в Хиросиму, так и не успев приступить к работе, юноши из отряда Кодзин и трудового отряда оказались жертвами атомной бомбы. Все уцелевшие получили сильные ожоги; их отправили во временные госпитали в Миёси, Сёбара и Тодзё. И вот ранним утром того дня, которому суждено было стать последним днем войны, жители деревни Кобатакэ собрались провожать юношей из отряда добровольного служения родине в Миёси, Сёбара и Тодзё, где они должны были разыскать пострадавших и привезти их домой. Перед отъездом деревенский староста обратился к юношам со следующими словами:
– Юные мои друзья! Вы уже немало потрудились на благо родины. Теперь вы едете на поиски своих несчастных односельчан. Они сильно обожжены. Постарайтесь не причинять им лишних страданий, когда будете везти их обратно в деревню. Враг применил новое оружие. Сотни тысяч беззащитных жителей Хиросимы приняли неслыханные муки. Один вернувшийся оттуда парень рассказывал мне, что крики сотен тысяч людей: «Помогите, помогите», – сотрясали небо. По пути домой он видел развалины города Фукуяма и пепелище на том месте, где стояла главная башня и летняя галерея Хиросимского замка. «Какой ужас – эта война!» – подумал парень. Но война есть война, вам надлежит выполнить важное задание: разыщите ваших боевых соратников и привезите их в деревню. Пусть каждый из вас бережет свою бамбуковую пику – этот символ решимости бороться до конца, до последней капли крови. Простите, что мы провожаем вас без надлежащей торжественности, к этому вынуждают нас обстоятельства военного времени.
Закончив свое напутствие, староста повернулся к толпе провожающих, поднял обе руки и крикнул:
– Ура в честь наших славных юношей! Ура! Ура!
За околицей добровольцы разделились на три отряда. Один отряд двинулся в направлении Миёси, другой – к Сёбара, а третий – к Тодзё. Парни молчаливо шагали за телегами с вещами. Группа, направлявшаяся к Тодзё, остановилась передохнуть на полпути, в деревне Юки. Добровольцы присели у веранды крестьянского дома, близ дороги, и развязали узелки с едой. А тут как раз стали передавать по радио выступление императора, в котором он объявлял о капитуляции. Повернувшись к дому, все молча выслушали его речь.
– Что‑то староста разговорился сегодня утром, – промолвил возчик.
Все разом загалдели, обсуждая, куда девать ненужные теперь пики. В конце концов решили оставить их в знак благодарности возле крестьянского дома, где они отдыхали.