Как‑то вечером Хэмм с помощниками уныло сидел в своем кабинете. Заскочил Хэмм Младший, попросил монеток для игрового автомата в подвале и был таков. Хэмм глянул на Венделла:
– С какого возраста можно баллотироваться на пост губернатора?
– А что?
– Может, Хэмма Младшего заявить?
Венделл ухмыльнулся:
– Черт, парень, ты еще жену предложи.
Сеймор Грейвел сказал:
– Ага, или пса. А что, он куда умней Карни Буфера.
– Нашел с кем сравнивать, – фыркнул Родни. – Покажи, кто его не умнее.
Все засмеялись, кроме Хэмма. Он уставился в пространство стеклянными глазами. Потом встряхнулся, посмотрел на Венделла:
– А почему бы и нет?
– Ты о чем?
– Почему бы не выставить жену?
– Да брось, Хэмм, я пошутил.
– Есть закон, запрещающий это?
– Нет, но ты этого не сделаешь.
– Почему? Назови хоть одну вескую причину. Это все равно что за меня голосовать, разве нет?
– Да, но за женщину никто голос не отдаст, даже за твою жену.
– Почему нет?
Тут Сеймор поддакнул:
– Действительно, почему нет?
Через час никуда не ведущих горячих дебатов на тему «почему нет» Хэмм вскочил:
– Прогуляюсь.
Он вышел в другую комнату, притворил за собой дверь и снял телефонную трубку.
Вита болтала в гостиной с подругами.
– Миссис Грин, – сказала от двери горничная Брижит, – звонит архиепископ, говорит – срочно.
Вита извинилась и поднялась в спальню. Услышав идею Хэмма, она расхохоталась.
– Послушай, Вита, это все равно что купить дом, оформив его на чужое имя. Правда? Он же все равно останется моим. Я буду губернатором… Просто звать меня будут по‑другому, и все. Что скажешь?
Она так смеялась, что не в силах была ответить.
– Я не шучу, Вита.
– Я знаю, Хэмм.
|
|
– Ну и что ты думаешь?
– Идея совершенно безумная, – сказала она наконец. – Представляю лицо Эрла, когда ты ему объявишь. Ради одного этого стоит попробовать. – Она утерла слезы. – О боже, я так смеялась, что тушь потекла. Хотя что тебе терять‑то? В крайнем случае, просто позабавимся.
Хэмм вернулся в кабинет, сел и сказал:
– Думаю, мы должны это сделать.
Вынудив всех согласиться, Хэмм нажал кнопку на телефонном аппарате и проговорил проникновенно:
– Бетти Рэй, не могла бы ты спуститься на минутку?
Они услышали ее ответ по громкой связи:
– Хэмм, я уже в ночной рубашке.
– Ничего, дорогая, накинь халат и спускайся по черной лестнице. Мне надо с тобой поговорить.
– Она ни за что не согласится, – мрачно сказал Родни.
– Согласится, – ответил Хэмм. – Но вы, парни, должны мне помочь объяснить, что это наш единственный шанс.
Бетти Рэй представить себе не могла, о чем Хэмм хочет с ней беседовать в такой час, но халат надела и сунула ноги в пушистые розовые тапки с заячьими ушами – подарок на Рождество младшего сына, Ферриса. Открыв дверь кабинета, она перепугалась: комната была набита мужчинами. Бетти Рэй ухватилась за ворот халата:
– Ой, я не знала, что у тебя люди.
– Ничего, входи, Бетти Рэй, садись, – сказал паук мухе.
Она неуверенно вошла, с каждым шагом чувствуя все большую неловкость. Все присутствующие, включая ее собственного мужа, смотрели на нее как‑то странно, будто видели впервые в жизни.
– Что‑то случилось?
– Нет, дорогая, ровным счетом ничего. Мы с парнями просто хотели с тобой кое‑что обсудить…
|
|
Спустя час они были наверху, в спальне, Бетти Рэй плакала.
– Как ты мог? Ты же слово дал, что это в последний раз. Говорил – еще четыре года, и все.
– Я знаю, дорогая, но ты же слышала, что сказали ребята. Я должен закончить начатое. Если я этого не сделаю, Эрл Финли свернет все мои задумки и никаких дорог никто не достроит. Это мой долг перед людьми, которые за меня голосовали. И ты – наша единственная надежда.
– Ой, Хэмм, да это просто смешно. Я ничего не смыслю ни в политике, ни в управлении штатом.
– Тебе и не понадобится ничего смыслить. Ты не будешь управлять, я все за тебя сделаю.
Она взяла очередной бумажный платок.
– И еще кое‑что. Я мать двоих детей и не желаю быть втянутой в какую‑то аферу, это явно незаконно.
– Очень даже законно. Венделл же тебе сказал.
– Ну пусть законно, зато нечестно. Притворяться губернатором, когда я не губернатор. Что люди подумают?
– Дорогая, ничего бесчестного здесь нет. Люди поймут, что голосуют за меня. И будут тебе благодарны. Ты же знаешь, какой высокий у меня рейтинг. Они бы все равно за меня голосовали, если бы не эти дурацкие законы. Ты всем окажешь услугу. Венделл же тебе объяснял.
– Почему тогда Венделла не выставить?
– Потому что. Дорогая…
– Я тебе скажу почему. Потому что все знают, что у него есть мозги, а я просто идиотка, которой можно вертеть как куклой. Вот почему.
– Ну перестань, Бетти…
– И как же дом? Я восемь лет жду. Ты обещал – еще четыре года, и все.
Он подошел и сел на кровать:
– Я знаю, что обещал, и хотел бы этого не меньше тебя. Но у нас есть долг перед людьми.
– А как же мы? Мы тоже люди. Как же наши сыновья? У них должна быть нормальная жизнь. Они тебя даже не видят. И я тебя не вижу.
|
|
– Но, дорогая, это же как раз для них. Ради их будущего. Я не хочу, чтобы у них был отец‑неудачник. Мое имя – это все, что я могу им оставить. Я хочу, чтобы они могли гордиться именем Хэмм Спаркс. Это мой долг перед ними.
Он видел, что теперь она, по крайней мере, слушает. И пустил в ход главное оружие:
– Бетти Рэй, мне стыдно признаваться, но я был не до конца с тобой честен. Я собирался снова баллотироваться в шестьдесят восьмом. Но сейчас понимаю, что будет слишком поздно. Если я не удержусь, пока прочно стою на ногах, если не стану сражаться за все хорошее, что я сделал, вся работа, все усилия, все жертвы пропадут даром. И честно говоря, Бетти Рэй, я не уверен, что смогу с этим смириться. Ты моя единственная надежда. Думаешь, мне это нравится – не видеть тебя и детей? Нет. Но если ты еще раз потерпишь…
– Перестань, Хэмм. Я это уже слышала.
– Я понимаю. Но – честное слово! – если ты это сделаешь, клянусь жизнью, клянусь жизнью моих детей, я больше никогда не стану баллотироваться в губернаторы. Поклянусь на Библии перед Верховным судом Миссури, если хочешь.
Еще час Бетти Рэй плакала, а Хэмм умолял, и наконец ее сопротивление начало слабеть.
– Хэмм, прошу, не заставляй меня через это пройти. Лучше возьми ружье и сразу пристрели, потому что я просто умру, если придется выходить и произносить речи.
– Тебе ничего не придется делать – только встать, представить меня и сесть. Вот и все. Не считая этого, все останется прежним. С единственной разницей – на этот раз мы с тобой будем вместе двадцать четыре часа в сутки. Я всегда буду рядом, а ты только будешь моим молчаливым партнером. А если я буду работать в другом месте, мы снова с тобой не увидимся весь день. Разве ты не понимаешь, дорогая, только так мы сможем снова стать близки, как раньше. Ты же этого хочешь, правда?
– Ты знаешь, что хочу, но…
– Каких‑то несчастных четыре года, и потом я уйду, зная, что сделал все возможное, и мы навсегда избавимся от политики.
Она спросила с мукой в голосе:
– Ты уверен, что это единственный выход?
– Ты слышала, что сказал Венделл. Если ты не согласишься, пострадает весь штат.
Она снова расплакалась:
– А как же мой дом? Я столько всего накупила… Он был бы таким красивым…
– Я тебе вот что скажу. Дом можешь оставить.
– Правда?
– Правда. Он подождет, никуда не денется. Можете с Сесилом украшать его как хотите. А через четыре года мы выйдем из этой двери и переедем туда. А пока вы с детьми, да и я тоже, можем наведываться туда на выходных или ночевать иногда. Или мы с тобой одни можем туда ездить, а детей оставлять с Альбертой. Он станет нашим любовным гнездышком, так сказать. Так как? Сделаешь это ради меня – последний раз?
Она подняла на него покрасневшие глаза:
– Никаких речей?
– Ни одной.
– Клянешься?
– Клянусь. На Библии.
Она застонала:
– О господи, Хэмм, поверить не могу, что я позволила себя уговорить. Но если это и впрямь на благо штата…
Итак, в 2.34 утра женщина в меховых розовых тапках с заячьими ушами согласилась баллотироваться на пост губернатора.
Хэмм смотрел на нее с искренней благодарностью.
– Спасибо, дорогая, ты не пожалеешь. Я знаю, что был тебе не лучшим из мужей, но отныне все изменится, вот увидишь. Обещаю.
Он поцеловал ее, вскочил и умчался в кабинет.
Сморкаясь в очередной платок, Бетти Рэй спрашивала себя, что же она натворила. И что там Хэмм говорил? Может, он прав, может, это и впрямь их сблизит. В конце концов, за восемь лет она ему впервые понадобилась. Вдруг не так уж все и плохо. Дом ей оставят, и он обещал поклясться на Библии, что это в последний раз. Раньше он не говорил, что готов поклясться. Она очень надеялась, что их отношения еще можно поправить. Потому что все еще безоглядно любила своего мужа.
Два в одном
Эрл Финли орал в трубку:
– Этот несчастный сукин сын обещал поддержать Буфера. Мы заключили сделку, и тут он швыряет гарпун мне в спину. Скажи сукину сыну, что я до него доберусь, чего бы мне это ни стоило.
– Я ему передам, Эрл, – сказала Вита.
– Готов придушить его голыми руками.
– Представляю, каково тебе. Поверь, я сама была в шоке, когда услышала.
Вита положила трубку, улыбаясь. Какая прелесть. Эрл, человек, который в жизни не совершал ничего кроме грязных сделок, в ярости.
Минни Отман услышала новость в Пайн‑Маунтин, Джорджия, на празднике «Песни на горе». Она только что исполнила свой новый хит «Я вам что‑то расскажу», и тут на сцену выбежал человек и протянул ей записку. Она вскинула руки и крикнула мальчикам:
– СЛАВЬТЕ ГОСПОДА, ВАША СЕСТРА – ГУБЕРНАТОР!
Когда было объявлено, что Хэмм выставляет свою жену, новость встретили неоднозначно. Люди, голосовавшие за него, смеялись и подмигивали друг другу: мол, их парень обыграл больших шишек. Остальные были в гневе. Они считали, что Хэмм выставил в дураках и себя, и их. За или против, но объявление вызвало громкий отклик. Это событие, да еще какое. Пока во всей истории Соединенных Штатов на губернаторском посту побывали всего две женщины, и обеих избрали в 1927 году в разных штатах. На досрочных выборах Нэнси Росс из Вайоминга стала преемницей своего мужа, внезапно скончавшегося на работе, а Мириам Фергюсон заменила своего, обвиненного в незаконном присвоении фондов. В 1964‑м женщины в политике еще были в новинку, и воспринималось это скорее как шутка или издевательство. Фергюсонов из Техаса со смехом прозвали Ма и Па Фергюсон, и Хэмму нравилось, когда шутили, что в Миссури теперь тоже семейная команда – Ма и Па. Журналистам выделили специальный день для съемок, они съехались и нащелкали Хэмма в переднике и с перьевой штуковиной для смахивания пыли. Хотели взять интервью у Бетти Рэй, но всему персоналу губернаторского особняка было строго наказано: «Делайте что угодно, только держите прессу от нее подальше».
Несмотря на Хэммовы обещания, Бетти Рэй немедленно попала в лапы парикмахеров, косметологов и модельеров, которых Сесил мобилизовал для «улучшения ее имиджа», как он выразился. Поскольку, по его же словам, никакого имиджа у нее и в помине не было. Последовали бесконечные часы примерок – платье за платьем, костюм за костюмом. Бетти Рэй стояла, а Сесил с друзьями спорили, что ей больше к лицу, пока не решили, что стиль Джеки Кеннеди подойдет лучше всего – изящые трикотажные костюмы и шляпка‑таблетка. Вот только с очками вся эта красота не очень‑то сочетается. И следующим ходом Сесила было убедить ее заменить очки на контактные линзы.
– Милая моя, у тебя такие красивые глаза, и тебе это пойдет гораздо больше, поверь мне.
Получилась в результате полнейшая катастрофа. На первой большой пресс‑конференции она стояла рядом с Хэммом, жутко лохматая – предположительно это должно было выглядеть версией пышной прически Джеки Кеннеди, – и беспрерывно моргала от рези в глазах. А когда посреди речи Хэмма одна линза выскочила, Бетти Рэй запаниковала.
– Потеряла! – прошептала она и принялась яростно шарить в вырезе платья.
Репортер повернулся к соседу и спросил:
– Что потеряла?
Второй ответил:
– Не знаю, приятель, боюсь даже гадать.
А затем последовали нескончаемые разъезды в набитой людьми машине по дорогам Миссури, за ними тащились грузовики со звуковым оборудованием, баннерами, складными стульями, портативной сценой и группой Лероя Отмана «Парни от сохи из Миссури», которых снова призвали ради такого случая. Бетти Рэй сидела в машине и читала, пока Сесил не приходил за ней, чтобы сопроводить к сцене. И тогда она брела к микрофону и говорила:
– Мы очень рады быть сегодня с вами, и я с удовольствием представляю вам своего первого советника – моего мужа, вашего губернатора Хэмма Спаркса.
На этом ее миссия заканчивалась. Хэмм ораторствовал сорок пять минут, а она сидела позади него в ожидании, когда ее отведут обратно в машину и повезут дальше.
Хэмма атаковали со всех сторон. Карни Буфер потрясал кулаками:
– Этот обман Спаркса, который пытается перетянуть избирателей на свою сторону, оскорбителен для всех женщин Америки.
Передовицы обвиняли Спаркса в надувательстве целого штата ради того, чтобы пролезть в кабинет губернатора, держась за подол жены. Каждый гражданин имел собственное мнение по этому поводу. В Элмвуд‑Спрингсе Дороти, едва услышав утром новость, пренебрегла строгим правилом не поддерживать в передаче никаких политических кандидатов и сказала в эфир:
– Похоже, наша Бетти Рэй выставила кандидатуру на пост губернатора, и мы донельзя счастливы. В мире нет девушки добрее.
Но Док и Джимми придерживались другого мнения. Однажды вечером, когда они сидели на веранде, Док сказал:
– Не стоило втягивать ее в этот кошмар. Как считаешь?
– Жестоко так поступать с такой славной леди, это точно, – ответил Джимми.
– Высечь бы его.
– Или еще кой‑чего сделать.
Джимми промолчал о том, что бы он сделал с этим проходимцем. Он ненавидел Хэмма со всей страстью с того Рождества четыре года назад, когда навещал друзей в Госпитале ветеранов в Канзас‑Сити. Имя Хэмма Спаркса всплыло случайно. Друзья вручили Джимми подарок. Он развернул коробку, и там оказалось двенадцать пачек сигарет. Один из друзей сказал:
– Не нас благодари, а губернатора.
Другой добавил:
– Да, он постоянно сюда наведывается, к подружке своей. С тех пор как они вместе, мы купаемся в подарках.
– Он ветеран и, когда бывает в городе, всегда подкидывает нам сигарет. Она, судя по фото в газетах, красотка, дама из высшего общества… Небось певичка‑то уже надоела ему. Да я его и не виню. Слыхал, эта красотка и ее подельники вбухали в него кучу денег.
– Правда?
Джимми закурил сигарету из своей пачки. А сам думал: «Ах ты сукин сын!»
Он не признался, что знает Хэмма Спаркса или Бетти Рэй. Парень в инвалидном кресле сказал:
– Я бы тоже не стал выпихивать богатую красотку из своей постели. Черт, да я бы и уродину не выпихнул, мне вообще насрать, как она выглядит.
Они засмеялись, и разговор перескочил на другую тему. Большинство ребят были парализованы, и близость с женщиной им была недоступна.
Джимми вышел из госпиталя и на автостанции сунул подаренные сигареты старику, сидевшему на лавке:
– Держи, приятель. С Рождеством.
Джимми ничего не принял бы из рук Хэмма Спаркса. Но не гоняться же за ним с бейсбольной битой.
Шоу продолжается
Возникали, конечно, и препятствия. Одно дело голосовать за Хэмма Спаркса, но совсем другое – за женщину, даже если она всего лишь доверенное лицо кандидата. Некоторые мужчины ни за что не отдали бы голос женщине. Но большинство демократов проголосовали «за», и Бетти Рэй без труда прошла предварительные выборы. Однако в ноябре началась борьба с кандидатом от республиканцев. Нападая на Хэмма, он вел себя очень аккуратно, чтобы не задеть Бетти Рэй, но один из его главных помощников все‑таки съехидничал по поводу госпела в прошлом Бетти Рэй, и это попало в газеты. Хэмм только того и ждал.
– Мы с женой, в отличие от нашего уважаемого оппонента‑республиканца, не стыдимся прослыть богобоязненными христианами. Моя жена – скромная женщина, но она гордится тем, что происходит из семьи традиционных певцов госпела. И я горд, что стал зятем такой замечательной женщины, как Минни Отман. Я считаю, что нападать на людей из‑за их вероисповедания – не по‑американски и, если так можно сказать, не по‑джентльменски. Честно говоря, мне стыдно за моего оппонента, я удивлен, что он опустился до того, чтобы замахнуться на мою жену и ее семью.
Пока Хэмм размазывал соперника по асфальту, народ уже забыл, что сам кандидат ничего такого и не говорил. Во время предвыборной кампании Вита не так часто видела Хэмма, как ей хотелось бы, хотя они и разговаривали каждый день, но она получала удовольствие, наблюдая за его деятельностью.
Утром 5 ноября все телевизоры были включены.
«Сегодня в Миссури день женщин», – сказала, улыбаясь, Барбара Уолтерс в программе «Эн‑би‑си сегодня». Мужчина‑репортер рядом с ней едва заметно хмыкнул, но вовремя одернул себя и сменил тему, впрочем, только после того, как поздравил нового губернатора Спаркс.
Бобби и Анна Ли послали Бетти Рэй телеграммы с поздравлениями, как и Док, Дороти и Мама Смит. В первое воскресенье после победы Бетти Рэй Дороти встретила в церкви Паулину Татл, ту самую учительницу английского языка в старших классах, которая предсказывала, что Бетти Рэй ничего в жизни не добьется. Дороти не хотела потирать руки, но не удержалась и бросила, проходя мимо:
– Ну, Паулина, что вы думаете теперь о нашей девочке?
Паулина стояла с тарелкой в руке, вид у нее был беспомощный.
– Даже не знаю, что сказать, Дороти, нет слов. Как эта застенчивая малышка могла дорасти до губернатора, не укладывается у меня в голове.
В голове Бетти Рэй это не укладывалось и подавно. Как она позволила Хэмму себя уломать, осталось для нее загадкой, но позволила – и теперь чувствовала себя в ловушке. Это сильно напоминало беременность сроком шесть месяцев: назад пути нет. Только вперед.
В день инаугурации, невзирая на все страхи, она выдержала присягу, и позировала для фотосессии, и даже – хотя руки и ноги ужасно тряслись – прочитала короткую речь, которую ей написали.
– Дамы и господа, с покорным смирением я принимаю сегодня эту должность. С вашей поддержкой и с помощью моего мужа и советника номер один обещаю исполнять свои обязанности нового губернатора со всем старанием, и да поможет мне Бог.
Сесил дал знак музыкантам, и Бетти Рэй с Хэммом пешком направились к губернаторскому особняку – в самый холодный день года. Вдоль дороги выстроились шеренги доброжелателей, и Хэмм шагал, улыбаясь и приветственно махая толпе. Кое‑кто говорил, что вел он себя так, будто это его переизбрали. А Бетти Рэй чувствовала себя одинокой даже в уличной толпе. Мамы не было рядом: не смогла отменить выступление. Дока и Дороти тоже не было: Мама Смит заболела и в последнюю минуту им пришлось отказаться от поездки. Когда они подошли к зданию, Бетти Рэй увидела знакомое лицо на крыльце.
– Добро пожаловать домой, губернатор Бетти, – сказала убийца Альберта Питс. – Вещи губернатора Хэмма поглажены, отнесены в его комнату, и ваши вещи, и вещи мальчиков дожидаются, готовенькие.
Бетти Рэй была ужасно рада ее видеть.
– Спасибо тебе, Альберта.
– Да я с удовольствием. Вы же знаете, не люблю без дела прозябать. Как там поговорка? Дьявол всегда найдет работу для праздных рук. Как‑то так.
Выкупав мальчиков, она зашла в комнату Бетти Рэй:
– Как я погляжу, этот ваш Фиггз все еще тут?
– Сесил? А, да. Все здесь, кто и прежде.
– Что ж, лучше бы ему на этот раз быть поосторожней. Если он снова спустится в кухню и начнет доставать меня туфлями, пусть пеняет на себя.
Бетти Рэй, уже одетая и готовая к губернаторскому балу, села на кровать.
– Альберта, – сказала она, – я отдала бы миллион долларов, лишь бы туда не идти.
– Ну, раз вы теперь тоже губернатор, они наверняка заставят вас делать много такого, чего вы не хотите.
– Надеюсь, что не очень много.
Сесил Фиггз постучал в дверь:
– Милая моя, не хочу тебя торопить, но надо сфотографироваться перед началом, так что спускайся как можно быстрей. Тебе помощь нужна?
Бетти Рэй вздохнула и встала:
– Нет, я готова.
Сесил открыл дверь:
– Ох, какая красавица. – Потом заметил Альберту и весело добавил: – Привет, Альберта! Вот мы и снова все вместе – правда, чудесно?
– Угу, – буркнула она, сузив глаза. – Снова.
После инаугурации Бетти Рэй стало ясно, что ничего не изменилось. Хэмм тут же удалился в свой кабинет с помощниками, и они принялись договариваться о встречах, разбираться со счетами и законами, которые не прошли за последние четыре года, придумывать, как их изменить, чтобы добиться своего. Однако предсказание Альберты оказалось верным. С этих пор Бетти Рэй только и делала, что выстаивала фотосессии с королевами красоты, победителями конкурсов, девочками‑скаутами, мальчиками‑скаутами, со скаутами‑орлами, с учителем года, с бизнесменом и женщиной года и всеми прочими, кому Сесил обещал фотографию с губернатором, пока Хэмм и его команда в другой комнате работали. В конце каждого дня она сидела и подписывала все, что клал перед ней Венделл, после чего шла спать – как обычно, одна.
Впрочем, жилось ей вовсе не так уж плохо. Большую часть свободного времени она проводила в новом доме – с удовольствием слонялась по комнатам или возилась в саду. А через несколько месяцев после выборов в гости приехали Дороти и Мама Смит, поправившаяся после тяжелого гриппа. Бетти Рэй смеялась, когда Дороти вручила ей острый хот‑дог, который Джимми специально приготовил для нее и любовно завернул в фольгу. Жадно выслушала подробности о новой работе Бобби и младшем ребенке Анны Ли, а гости дивились, как выросли ее сыновья. В общем, день прошел замечательно.
Старые друзья
Соседка Дороти не любила сплетничать, поэтому после визита к новому губернатору штата просто сказала в своей передаче:
– На выходных мы с Мамой Смит совершили замечательную поездку к нашему старинному другу и были страшно рады ее видеть. И нынче утром, пока время не вышло и мы не погрузились в рутину хлопот, я хочу воспользоваться моментом и сказать, как мы благодарны судьбе за то, что в нашей жизни есть все вы. Просто не представляю, что бы мы все эти годы делали без наших друзей радиослушателей. Кстати, о друзьях… Одна из наших милых радиослушательниц, миссис Хэтти Смит из Бел‑Мид, Миссури, прислала такую фразу: «Когда сажаешь семена доброты, наверняка соберешь богатый урожай хороших друзей».
Спасибо, Хэтти, и еще у нас есть победитель в состязании по орфографии. Чемпионом становится тринадцатилетняя мисс Рони Клэр Эдвардз, ее слово – М‑И‑Л‑Л‑И‑П‑Е‑Д. Наши поздравления – ты, должно быть, гений. Будем с интересом наблюдать за твоей карьерой. Увы мне, я произнесу такое слово по буквам не скорее, чем вычерпаю океан плетеной корзинкой.
Спасибо, Мама Смит (она подглядела в словарь). «Миллипед – членистоногое с трубчатым телом, состоящим из двадцати и более – до ста – сегментов, каждый сегмент оснащен двумя парами ног». Батюшки святы. Теперь вопрос от меня – что такое членистоногое? Что? А‑а, ясно. Мама Смит говорит: что бы это ни было, лучше бы оно по ней не ползало. На сто процентов с тобой солидарна, Мама Смит.
Арбузы, сладкая кукуруза и помидоры станут темой для обсуждения в пятницу, на Дне овощей. Хотите узнать свежие факты из жизни овощей – не забудьте принять участие. У нас сегодня много веселого, но прежде всего – новости. Для этой мне понадобятся фанфары, Мама Смит. Ада и Бесс Гуднайт ездили в Канзас‑Сити и приобрели себе новенький трейлер, и теперь, когда обе овдовели и ушли на пенсию, они собираются исчезнуть в голубой дали и стать заядлыми автотуристками. Они говорят, что пока не знают, куда отправятся и когда вернутся, и пусть так оно и будет. Представляете, каково – каждое утро у вас новый вид в окне. Ох, не знаю, что бы я делала, если бы выглянула в окно и не увидела своего садика, но эта парочка полна задора и рвется в дорогу. Так что, дорогие, если увидите красный «додж», похожий на большой помидор, с трейлером на прицепе, знайте: это они. Пожелаем удачи нашим путешественницам.
Еще из серии хороших новостей: вчера я получила чудесное письмо от моей невестки Луис, она рассказала, что Бобби только что повысили до вице‑президента на фирме «Птицы Фаулера», и для мальчика, который оставался на второй год в шестом классе и не мог продиктовать по буквам даже слово «обезьяна», не то что «миллипед», это, поверьте, большой скачок.
Съезд губернаторов
В 1966‑м Бетти Рэй с облегчением узнала, что Лурлин Уоллас из Алабамы выставила свою кандидатуру на пост губернатора, и молилась за ее победу, чтобы не оставаться единственной женщиной‑губернатором в Соединенных Штатах. Ничего веселого в этом не было.
В начале следующего года, когда на имя Бетти Рэй Спаркс из Миссури поступило приглашение на Национальный съезд губернаторов в Вашингтоне, она сказала:
– Я не поеду. Там соберутся настоящие губернаторы, не хочу выставлять себя дурой.
– И не выставишь, дорогая, я все время буду рядом. – Хэмм похлопал ее по руке: – Просто улыбайся и делай приятное лицо. Я за тебя все скажу.
Сесил сразу воодушевился: раз предстоит тур, значит, они пойдут покупать наряды, и сказал, тараща глаза:
– Если не поедешь, милая моя, подведешь целый штат.
Хэмм прибыл на конференцию, сверкая глазами и распушив хвост. Это была его первая поездка в Вашингтон в качестве мужа губернатора, и пресса им очень интересовалась. Бетти Рэй с удовольствием слилась бы со стеной, будь ее воля. Она страдала, зато Хэмм являлся на все события для «жен» губернаторов – чаепития, ланчи, показы мод – и очаровал всех дам. А выиграв приз в одной из многочисленных лотерей, замысловатую женскую шляпку, развлекал дам, красуясь в ней до конца ланча. Хэмм по своей природе был очень естественным и, если его о чем‑то спрашивали, отвечал прямо. Для репортеров, получивших скучное задание опросить всех губернаторских женушек, Хэмм был как глоток свежего воздуха. Супруги политиков славились тем, что отвечали в основном «Вам придется спросить об этом моего мужа» или «Я не знаю, в этом разбирается мой муж». Но с Хэммом было по‑другому.
И еще он не чувствовал опасности. В его родном штате такая прямота считалась достоинством. Здесь, на общегосударственном уровне, она являла собой потенциальную катастрофу, которая только ждала своего часа, чтобы разразиться, и репортеры вились вокруг него, надеясь урвать цитату для скандальной истории.
У всех на уме был Вьетнам, а для любого политика это опасная тема, западня. Венделл предупредил Хэмма, что нужно держать рот на замке, но на коктельной вечеринке для жен к нему подсела красотка и, отпустив комплимент его галстуку, спросила:
– Что вы думаете обо всех этих антивоенных митингах?
Хэмм ответил, не задумываясь:
– Кучка идиотов. Лучше бы протестовали против того, что правительство сидит на заднице и ничего не делает, а эти мелкие ублюдки убивают наших лучших парней. Надо уже на что‑то решиться, в конце концов.
– Что вы имеете в виду?
– Чем заигрывать с вьетконговцами, надо от них избавиться раз и навсегда. У вас посреди гостиной стоит слон, а все ходят вокруг него на цыпочках.
Женщина сделала вид, что не понимает:
– Не уверена, что поймала вашу мысль. Какой слон?
– Бомба, дорогая, бомба. У нас она есть, у них нет. На кой мы ее создавали, если не используем? Трумэн был прав. – Он указал на окно – перед отелем толпилась группа протестующих: – Пусть эти мягкосердечные слюнтяи заткнутся и дадут нам прекратить эту чертовщину, пока не стало хуже. Тогда мы сможем вернуть наших мальчиков домой, а ренегатов выдворить из страны к чертям собачьим.
Потом он сожалел, что использовал бранные слова перед дамой, но говорил он то, что чувствовал. И слишком поздно понял, что дама собирает материал для «Вашингтон таймс». Ко времени его возвращения в Миссури история прогремела на всю страну, а в «Ньюсуик» появилась карикатура: он запускает руку в ведро и бросает хиппи в океан, как наживку. Одна передовица изобразила его с поднимающимся из головы облачком в форме гриба, другая представила бешеным псом с пеной у рта, которого Бетти Рэй пытается удержать на поводке.
Хотя Хэмм выразил вслух мысль большинства ветеранов, он поднял бурю в масштабе всей страны и прослыл «горячей головой» у себя в штате. На время пришлось ему лечь на дно.
Несколько недель спустя Родни вошел в его кабинет, ухмыляясь.
– Ну ты прославился, брат. Мне только что звонили из Университета Беркли в Калифорнии, хотят, чтобы ты у них выступил.
Хэмм вскинул голову:
– Правда? Когда?
Родни отмахнулся:
– Не беспокойся, я сказал, ты занят.
– Почему?
– Почему? Не пущу я тебя туда, это же рассадник психов.
Венделл согласился:
– Нет, туда тебе точно не надо. Слишком опасно. Черт, нет ничего опаснее пацифистов. Они тебя на части порвут.
Хэмм сказал:
– Погодите, давайте помозгуем. Это крупный, знаменитый университет. А значит, выступление получит большое освещение в прессе, так? Может, мне как раз таки на пользу побеседовать с ними. Словно бы я хочу послушать противоположное мнение… и если они хотят немного прислушаться к моему, может, я им даже что‑нибудь докажу.
– Нет, не докажешь, – сказал Венделл. – Единственное, чего они хотят, – это растерзать тебя на сцене, на глазах у всех. Они и слушать тебя не станут.
Хэмм понимал, что так и есть, однако был польщен, что его позвали. Он всегда мечтал пообщаться с университетом или колледжем. Все, включая Виту, твердили, что это плохая идея. И все же он не смог отклонить вызов.
Они прилетели в Сан‑Франциско накануне встречи. Родни, Венделл и Сеймор всю дорогу ворчали. Заселились в отель, Хэмм почти не спал в эту ночь. Долго работал над речью, особенно старался избавиться от акцента и грамматических ошибок. Хотел быть на высоте в таком знаменитом университете. Впервые за много лет он нервничал по поводу выступления. Четыре раза спросил у Родни, хорошо ли сидит костюм, дважды поменял галстук. Их забрали в девять и перевезли через мост к кампусу. Как и ожидалось, его встретила толпа студентов. Когда они проезжали мимо, народ стал кричать и долбить по машине. Хэмма это не смутило. Теперь он был спокоен и собран. Зато остальные распереживались. Сеймор, его телохранитель, настоял, чтобы Хэмм надел утром бронежилет, и был рад этому, глядя на протестующих.
– Черт, – сказал он, – японцы, с которыми мы дрались, были не такими злобными, как эти ребятишки. – И пощупал дубинку за пазухой: – Повезет, если выберемся отсюда живыми.
Перед ними плыли транспаранты: ВЬЕТНАМ – ВОЙНА РАСИСТОВ; ХЭММ ХИРОСИМА; ВОЗВРАЩАЙСЯ В ДЖУНГЛИ, ПОДСТРЕКАТЕЛЬ; БЕЛОЕ ОТРОДЬЕ, ПОШЕЛ ПРОЧЬ; ОСЛИЩЕ ХЭММ; ПРИЗНАЙ ОШИБКУ, ТУПАЯ ДЕРЕВЕНЩИНА. Но Хэмм улыбался и махал рукой толпе, словно все рады его видеть, что еще больше распаляло собравшихся. Когда они наконец попали в здание с черного хода, ректор университета, сухой бесцветный человек с перхотью в волосах, холодно поздоровался и, опасаясь фотографов, оставил протянутую для приветствия руку Хэмма без внимания. На сцене представление гостя слушателям ограничилось пятью словами:
– Дамы и господа, Хэмм Спаркс.
Дела пошли неважнецки с самого начала. Одно упоминание его имени вызвало в толпе гул неодобрения. Ректор сошел со сцены и сел в первом ряду среди профессоров, а Хэмм поднялся на трибуну.
– Спасибо за любезную встречу, господин ректор, – сказал он с улыбкой. – Я польщен приглашением вашего университета. Хочу, чтобы вы знали: никто не уважает и не поддерживает образование больше меня. Также я привез наилучшие пожелания от людей нашего великого штата Миссури.
Внезапно под выкрики и свист на сцену полетели помидоры, один взорвался прямо у ног Хэмма.
Хэмм глянул на первый ряд, ожидая, что ректор встанет и призовет слушателей к порядку, но тот безмолвствовал, как и прочие профессора, что сидели перед сценой; многие даже ухмылялись. В этот момент Хэмм осознал, что стоит перед ними один. Один, не в силах двинуться. Зал продолжал улюлюкать. Внутрь проникли протестующие, которых он видел на улице, и, размахивая плакатами, двинулись к сцене. Это явно была спланированная акция.
Никто с самого начала не собирался его слушать. Хэмм почувствовал себя полным идиотом. Вита и ребята были правы. Родни из‑за кулис махал руками: слезай, слезай! Хэмм мог уйти, но не ушел. Вместо этого он разозлился и попер напролом. Хотя его явно не слушали, он закричал, пытаясь перекрыть шум:
– Вы можете оскорблять меня, ради бога, но вы не смеете оскорблять бывшего губернатора Миссури, и будь я проклят, если вам удастся меня заткнуть. Вы позвали меня произнести речь – и вы ее получите. Я ваши писульки на картонках прочел, и можете называть меня тупоголовой тыквой и деревенщиной, как хотите. Но у нас по крайней мере хватает вежливости не приглашать человека ради того, чтобы извалять его в грязи. Так что я горд быть деревенщиной. Но я не фанатик. Когда я говорю, что я за всех граждан этой страны, я имею в виду всех, даже вас, хиппи. Мне вас жаль, потому что вы просто ничего не знаете. – Он посмотрел на первый ряд. – Я за всех вас, кроме этих прилизанных, трусливых профессоров, ваших преподавателей, которые промыли вам мозги и настроили против собственной страны. Доверху вам башку забили подрывными, антиправительственными идеями… Науськивают вас сжигать призывные повестки и позволяют наматывать американский флаг на задницы. – Он ткнул пальцем в преподавателей: – Неудивительно, что подстрекаете вы детей. Попробовали бы вы пичкать этой пропагандой взрослых – они бы из вас дурь‑то выбили. У меня для вас есть предложение. Если вам тут не нравится, могу позвать ребят‑ветеранов и парней из Американского легиона, у них как раз руки чешутся помочь вам переехать в Россию. Эти русские и секунды не станут терпеть ваше нытье и скулеж. Я верю в свободу и личные права, но никто не имеет права жить здесь и при этом поносить нас.
Потом он обратил взгляд на демонстрантов, что маршировали на месте, скандируя: «Нет, нет, мы не уйдем» и «Эге‑гей, сколько ты убил парней?»
– Вы тут коммуняк любите, но, плюнув на одного солдата или одного полицейского, вы плюете на всю нацию. Да вы просто горстка трусливых маменькиных сынков, раз позволяете другим за вас воевать. А матери и отцы бедных чернокожих пацанов, за которых вы так беспокоитесь, не могут набрать денег, чтобы отмазать их от призыва. И когда те самые коммунисты окажутся здесь, ваши неженки‑профессора начнут искать, кто бы их защитил, ан нет – тут никого не будет, вы все слиняете в Канаду.
Так что можете орать ваши лозунги, мотать транспарантами и устраивать сидячие забастовки, но когда‑нибудь вы повзрослеете – и устыдитесь. А если вы, тупоголовые битники, действительно хотите помочь своей стране, то постригитесь, отмойтесь да сходите в Госпиталь ветеранов – ветеранов, которые воевали за то, чтобы вы сейчас имели возможность размахивать транспарантами.
Он перевел дыхание. Шум не утихал.
– Когда я сюда приехал, ваш ректор дал понять, что меня здесь не наградят памятным значком. Что ж, наша антипатия взаимна. Мои помощники провели небольшое исследование и обнаружили, что за последние несколько лет вы приглашали Фиделя Кастро, Никиту Хрущева и члена «Черных пантер»[28], и вы с восторгом одарили значками всех трех общепризнанных врагов, которые уничтожили бы вашу страну, будь у них хоть полшанса. Так что если вы таким даете памятные значки, то я бы предпочел его не иметь.