улучшить наши отношения, так сказали они. Я приносил деньги им и Мино
думал, что самое время зарыть топор войны. Но помните, что я просто так не
забываю. Материалы врезались в мою память. Я помню всё и всегда получаю
своё даже десять лет спустя.
Когда ребята из газеты прибыли, я был в своем номере в отеле, и я
думаю, что они вели какие-то переговоры с Мино. Когда я спустился, то
почувствовал, что оно того не стоит. «Сфабрикованный полицейский отчёт!»,
«Как вам не стыдно, Златан!», – и это по всей стране. Я даже не
поздоровался. Я был просто разъярён. Во что они играют? Думаю, научил их уму-разуму, и, возможно, изрядно напугал. Я даже бросил бутылкой воды,
метя в голову.
– Хрен бы вы справились, будь на моём месте.
Я был сыт всем этим по горло и был зол, и, наверное, сложно
объяснить вам под каким давлением я находился. Это были не только
средства массовой информации. Это были фанаты, болельщики, тренеры,
руководство клуба, мои товарищи по команде, деньги. Я должен был играть,
и если не мог забивать голы, то должен был выслушивать об этом всём от
каждого, и мне нужно было найти какой-то выход. У меня был Мино, Хелена,
ребята по команде, но они были чем-то не тем, простые вещи, как и мои
автомобили, которые давали мне ощущение свободы. В то время я получил
свой Ferrari Enzo. Автомобиль стал частью моих условий при контрактных
переговорах. Там был я, Мино, а затем Моджи и Антонио Джираудо,
исполнительный директор, и Роберто Беттега. Мы сидели в комнате,
обсуждали мой контракт, когда Мино вдруг сказал:
– Златан хочет Ferrari Enzo!
Все просто переглянулись. Мы не ожидали чего-то другого. Enzo
являлся последней моделью Ferrari: самый потрясающий автомобиль,
|
|
который когда-либо был выпущен компанией, и было сделано только 399
автомобилей и нам показалось, что мы просим слишком многого. Но Моджи
и Джираудо, казалось, рассматривают всё как разумную просьбу. В конце то
концов, Ferrari принадлежит владельцам «Ювентуса». Всё это было похоже
на «да, конечно, парень должен иметь Enzo».
– Это не проблема. Мы найдём одну из них для вас, – сказали нам и я
подумал: «Ничего себе какой клуб!».
Но, конечно, они не получили его. Когда контракт был подписан,
Антонио Джираудо сказал мимоходом:
– Этот автомобиль – это старый Ferrari, не так ли?
Я был поражен и посмотрел на Мино.
– Нет, – сказал он. – Новый. Тот, который был выпущен всего в 399
экземплярах.
Джираудо сглотнул.
– Я думаю, что у нас есть проблемы, – сказал он.
Оставалось лишь три машины, забронированные, и была еще длинная
очередь желающих с очень громкими фамилиями. И что делать? Мы
позвонили боссу Ferrari Луке ди Монтеземоло и объяснили ситуацию. Будет
трудно, сказал он, почти невозможно. Но в конце всё получилось. Я получил
одну и обещал никогда не продавать.
– Я буду хранить её у себя до своей смерти, – ответил я и, честно
говоря, я люблю эту машину.
Хелена не любила ездить на ней. На её вкус она слишком дикая и
выпуклая. Но я сходил с ума по машине и не только по обычным причинам.
Автомобиль был классный, быстрый: вот он я, который достиг этого в жизни.
Enzo дал мне чувство, что я должен работать усерднее, чтобы заслужить его.
Это не позволило мне стать самодовольным, и я мог смотреть на него и
думать: если я не буду хорош, то я его потеряю. Эта машина стала моей
|
|
второй движущей силой.
В другие времена, когда я нуждался в толчке, я делал татуировку. Они
стали мне сродни наркотику. Я всегда хотел что-то новое. Но они никогда не
были импульсивным решением. Все до одной были хорошо продуманы. Тем
не менее, я был против них в самом начале. Мысль о них у меня
ассоциировалась с плохим вкусом. Но соблазн в скором времени возобладал.
Александр Остлунд помог мне найти свой путь, и моей первой татуировкой
стало моё имя белыми чернилами на моей талии. Её вы сможете увидеть
только тогда, когда моё тело загорело. Это было как тест.
Потом я стал более смелым. Я слышал выражение «Только Бог может
судить меня». В газетах написать могли всё, что угодно. Какой-нибудь крик
с трибун. Но они всё еще не могли до меня добраться. Только Бог мог судить
меня! Мне понравилось это. Вы должны следовать своему пути. Я знаю это
и нанес на своё тело. Я нанес дракона, который в японской культуре означает
воина, и я был воином.
Я получил карпа – рыба плавает против течения – и символ Будды для
защиты от страданий, и пять элементов: вода, земля, огонь и остальные. Я
вытатуировал свою семью на моих руках: мужчин на правой руке, потому что
правая сторона означает силу: папа, мои братья и позже мои сыновья, и затем
женщин на моей левой руке, ближе к сердцу: мама, Санела, но не мои
сводные сестры, которые отделились от семьи. У меня было такое чувство,
но позже я провёл некоторое время за обдумыванием: кто семья, а кто нет?
Но это было позже.
Я был полностью сфокусирован на футболе. Ранней весной
обострились разговоры о том, кто станет чемпионом. Мол, есть команда,
|
|
которая выделяется. Но в том сезоне была тяжелая схватка до самого конца.
Мы и «Милан» имели в активе по 70 очков, и было исписано тонны бумаги
по этому поводу. Для драмы было готово всё. На 18 мая была запланирована
встреча на Сан-Сиро. Мне казалось, как будто бы играется реальный финал
лиги, и большинство присутствующих думали, что «Милан» выиграет. Не
только потому, что они имели преимущество домашней арены. В первом
матче на «Делле Альпи» была зафиксирована ничья 0-0. Однако «Милан»
весь матч доминировал и многие люди считали их лучшей командой Европы,
несмотря на то, что наша команда была также сильна. Никто не был удивлен,
когда «Милан» снова попал в финал Лиги Чемпионов. «У нас было много
шансов», – говорили они, но пока это не имело никакого значения, так как
всё должно было произойти лишь после нашего матча с миланским
«Интером».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
«Он должен научиться контролировать себя»
Было 20 апреля, прошло всего несколько дней после моего хет-трика
в ворота «Лечче», и меня везде хвалили. Мино предупредил, что «Интер»
будет сильно прессинговать меня. Я был звездой. «Интеру» пришлось бы
закрыть меня или психологически надломить.
– Если ты собираешься пережить это, то тебе нужно быть готовым
выстрелить из обоих стволов. В противном случае шанса ты не получишь, –
сказал мне Мино, а я ответил ему так, как я это всегда делаю:
– Это не проблема. Жесткость заставляет меня двигаться вперёд.
Но я определенно нервничал. Застарелая ненависть между
«Ювентусом» и «Интером», да и оборона «Интера» в этом году была
действительно крепка. Особенно выделялся Марко Матерацци. На тот
момент ни у кого не было больше красных карточек в Серии А, чем у него.
Матерацци был известен своей грязной и агрессивной игрой. Спустя год,
летом 2006 года, он получил всемирную известность, когда он сказал что-то
Зидану во время финала чемпионата мира и получил удар головой в грудь.
Матерацци остёр на язык и играл грубо. Иногда его называли «Мясник».
В «Интере» также выступали Иван Кордоба, низкий, но атлетичный
колумбиец, а также Синиша Михайлович. Михайлович был сербом, потому
было много написано о том, что матч может стать мини-Балканской войной.
Но всё это фигня. То, что на самом деле произошло на поле не имело ничего
общего с войной. Михайлович и я позже в «Интере» стали друзьями, меня
никогда не волновало откуда человек родом. Я не отношусь наплевательски
ко всякому этническому дерьму, но честно сказать, как я мог отреагировать
по-другому? В нашей большой семье мы все смешаны. Мой отец – босниец,
моя мама – хорватка, а отец моего маленького брата – серб.
Но Михайлович был действительно жестким. Он был одним из
лучших исполнителей штрафных ударов в мире, и он не следил за языком.
Он назвал Патрика Вийера nero di merda, чёрным дерьмом, во время матча
Лиги Чемпионов, что привело к полицейскому расследованию по обвинению
в оскорблениях на почве расизма. Также он ударил и плюнул в Адриана
Муту, который только начал играть за нас, и за это получил восьмиматчевую
дисквалификацию. Он мог уйти как бомба. Не то чтобы я хочу сделать нечто
большее из него, ничего такого. Всё, что происходит на поле, на нем и
остается. Это моя философия, и, честно говоря, вы бы были потрясены, если
бы узнали, что там происходит: удары и оскорбления, постоянная борьба, но
для нас, игроков, это просто бизнес. Я упоминаю об этом всем для того,
чтобы дать представление вам о том, что действия этих ребят не следует
воспринимать всерьез. Они могли играть противно и грубо, и я сразу понял,
что этот матч будет жестоким, не будничным. Матч оскорблений и
ненависти.
Надо мной и моей семьей довлел груз всякого дерьма и моим ответом
могла быть только моя игра. В подобной ситуации больше ничего сделать
нельзя было. Если вы будете колебаться, то вас раздавят. Вы должны
направлять свой гнев так, чтобы отдаться на поле, и я играл в мощную,
жесткую игру. Стоять рядом со Златаном было нелегко, ни секунды, а в это
время я набирал силу. Я больше не был тощим дриблером из «Аякса». Я стал
сильнее и быстрее. Я не был легкой добычей, и тренер миланского «Интера»
впоследствии сказал:
– Феномен Ибрагимовича в том, что когда он играет на таком уровне,
его трудно прикрыть.
Но бог свидетель, они старались, много подкатывались под меня, и я
был столь же жесток в ответ. Я был диким. Я был Il Gladiatore, как потом
меня назвали в итальянских газетах. Всего через четыре минуты мы
столкнулись головами с Кордобой, и остались оба лежать на поле. Я встал и
был как будто пьяным. У Кордобы было сильное кровотечение, и он покинул
поля из-за необходимости наложить швы. Но он вернулся с повязкой вокруг
головы и ничего не изменилось. Назревало что-то серьезное, и мы бросили
темные взгляды друг на друга. Это была война. Это были нервы и агрессия,
и на 13-й минуте я и Михайлович приземлились на газон после столкновения.
На мгновения мы смутились. Мол, что произошло? Но потом мы
осознали, что сидим на траве рядом друг с другом и произошел выброс
адреналина, и он мотнул головой. Я ответил, изобразив удар головой. Уверен,
что выглядело смешно, но это было как угроза, я просто сделал кивок головой
в его сторону. Поверьте, если бы я действительно боднул его, то он бы не
встал. Это было большим, чем просто прикосновение, скорее просто способ
показать, мол, я не признаю тебя, ублюдок! Но Михайлович схватился за
лицо руками и упал на землю; конечно, это было представление. Он хотел,
чтобы меня удалили. Но я даже не получил предупреждения.
Минутой позже мы боролись уже с Фавалли. В целом матч был
уродлив, но я играл хорошо и участвовал практически во всех наших
попытках забить, но вратарь «Интера» Франческо Тольдо действовал
блестяще. Он делал один сейв за другим, и мы в итоге пропустили гол. Хулио
Крус забил нам головой, и мы приложили все усилия, чтобы сравнять счёт.
Мы были близки, но нам все не удавалось. Воздух был наполнен войной и
местью.
Кордоба хотел вернуть меня, он ударил мне ногой в бедро и получил
желтую карточку. Матерацци пытался действовать психологически,
Михайлович продолжил сыпать оскорблениями и делал подкаты и всякое
такое дерьмо, а я упорно работал. Я прошел свой путь до конца. Я боролся и
имел хорошие шансы в первом тайме.
Во второй половине я ударил издалека и попал в наружную часть
стойки ворот, прямо в угол, затем был свободный удар, который Тольдо взял
продемонстрировал невероятную реакцию.
Но гола не было и спустя минуты я и Кордоба снова столкнулись. Мы
столкнулись, и я рефлекторно сделал движение, получился еще один сильный
удар, удар в подбородок или горло. Я подумал, что в этом нет ничего
серьезного, что это часть нашей борьбы на поле, и судья этого не заметил. Но
поступок имел свои последствия. Мы проиграли, и это было
трудно. Взглянув в турнирную таблицу можно было понять, что матч мог
стоить нам Скудетто.
Дисциплинарный комитет итальянской лиги рассмотрел видеокадры
моего удара Кордобе и принял решение дисквалифицировать меня на три
матча, но это было незначительной катастрофой. Я был должен пропустить
окончание борьбы в Серии А, включая решающий матч против «Милана» 18
мая, и я чувствовал, что со мной обошлись несправедливо.
– Мой поступок оценили необъективно, – так я сказал журналистам.
Всё дерьмо было скинуто на меня, и я один оказался пострадавшим.
Было трудно, особенно если принимать во внимание значение,
которое я имел для команды. Это был удар для всего клуба, и руководство
призвало Луиджи Чиапперо, известного адвоката. Чиапперо защищал
«Ювентус» вовремя старых обвинений в использовании допинга, и теперь он
напирал на то, что мой удар был не только частью борьбы за мяч, но, по крайней мере, был тесно связан с ней. Я также был подвергнут атакам и оскорблениям на протяжении всего матча, говорил он. Он даже нанял
человека, который мог читать по губам, чтобы проанализировать слова,
который кричал Михайлович в мой адрес. Но это было непросто. Многое из
того было на сербскохорватском, так что Мино вышел и сказал, что
Михайлович говорил вещи, которые были слишком грубы для того, чтобы
быть повторенными, слова о моей семье и моей маме.
– Райола не кто иной, как пиццайоло, – возразил Михайлович.
Мино никогда не готовил пиццу. Он занимался другими вещами в
ресторане своих родителей, и он парировал:
– Самое лучшее в заявление это, что он доказывает то, что и так все
знали – он глуп. Он даже не отрицает, что он провоцировал Златана. Он
расист, что и показал нам ранее.
Был беспорядок. Обвинения летели туда и обратно, и Лучано Моджи,
который никогда ничего не боялся, намекнул на сговор, переворот. Камеры,
которые зафиксировали мой удар, были с Mediaset, медиа-корпорации,
которая принадлежала Берлускони, а Берлускони был владельцем «Милана».
Разве изображения не появились в дисциплинарном комитете удивительно
быстро? Даже министр внутренних дел Джузеппе Пизану прокомментировал
этот эпизод, споры возникали в газетах ежедневно.
Но ничего не помогло. Запрет был подтвержден, и я должен был
пропустить решающий матч против «Милана». Этот сезон был моим, и я не
хотел ничего больше, чем быть частью команды и выиграть лигу. Но теперь
я должен был смотреть матч с трибуны, и это было тяжело. Давлением было
ужасным, и со всех сторон летела всякая фигня, связанная не только с этой
дисквалификацией. Просто обо всём. Это был цирк.
Такова была Италия, «Ювентус» даёт silenzio stampa – никому не
разрешалось говорить со средствами массовой информации. Ничего, никаких
новых аргументов по поводу моей дисквалификации, не должно было
отвлекать от последних приготовлений. Все должны были молчать и
сконцентрироваться на матче, который был отмечен как один из самых
важных матчей в том в году в Европе. И мы, и «Милан» имели по 76 очков.
Это был триллер. Матч стал горячей темой для обсуждений в Италии, и
большинство людей сошлись во мнении, в том числе и букмекерский
конторы: «Милан» был фаворитом. «Милан» играл на родном поле и было
продано восемьдесят тысяч билетов, а у меня, ключевого игрока, был запрет.
Адриан Муту также не мог выйти на поле. Зебина и Таккинарди были
травмированы. У нас был не оптимальный состав, в то время как «Милан»
имел блестящую команду с Кафу, Нестой, Стамом и Мальдини в защите, как
в центре поля и Филиппо Индзаги и Шевченко на острие.
У меня было плохое предчувствие, и было не смешно, когда газеты
писали, мол, моё действие может стоить нам чемпионского титула. «Он
должен научиться контролировать себя. Он должен
успокоиться». Постоянно была подобная хрень, даже от Капелло, и это было
ужасно, что я не мог ответить.
Команда была невероятно мотивирована. Гнев по тому, что
произошло, казалось, достиг точки на 27-й минуте первого тайма, когда Дель
Пьеро на левом фланге владел мячом и был остановлен Гаттузо, миланским
парнем, который работает усерднее, чем кто-либо другой, и мяч полетел
обратоно по высокой дуге, и Дель Пьеро бросился за ним. Он ударил по нему
через себя, мяч влетел в штрафную и нашел Давида Трезеге, который
отправил его головой в ворота. Однако в матче оставалось много времени.
«Милан» стал оказывать невероятное давление, и на 11-й минуте
второй половины Индзаги вырвался один на один. Он выстрелил, но Буффон
сделал сейв, мяч отскочил вперёд и Индзаги получил его обратно. У него был
еще один шанс, но на линии ворот помешал Дзамбротта, который врезался в
стойку ворот.
Обе команды имели один шанс за другим. Дель Пьеро выстрелил в
перекладину, а Кафу требовал пенальти. Много чего происходило в это
время. Но результат не менялся. Мы выиграли со счетом 1-0, и вдруг мы оказались теми, кто уже имел преимущество, и вскоре я смог играть снова.
Бремя упало с моих плеч, и 15 мая мы встречались дома на «Делле Альпи», и
на меня оказывалось большое давление. Не только потому, что я вернулся
после запрета. Десять ведущих спортивных журналов голосовали за меня, как
за третьего нападающего в Европе после Шевченко и Роналдо, и были даже
разговоры о том, что я мог бы выиграть Золотую бутсу.
В любом случае я был готов к пристальному вниманию ко мне, тем
более, что Капелло усадил на скамейку Трезеге, героя матча с «Миланом», и
я почувствовал, что должен показать себя. Я должен быть накален до
определенной точки. Не должно быть больше никаких вспышек или
запретов, я был абсолютно уверен в этом. Каждая камера на поле будет
следовать за мной, и когда я вышел на поле, я мог слышать скандирование
болельщиков «Ибрагимович, Ибрагимович, Ибрагимович».
Вокруг меня все гремело, я жаждал играть, и мы забили, а затем на 23-й минуте после розыгрыша штрафного мяч, посланный Каморанези, летел
высоко над штрафной. Ранее я подвергался критики за недостаточно
хорошую игру головой на втором этаже, несмотря на мой рост.
Теперь я сделал все, чтобы был гол, и это было фантастически. Я
вернулся, и за несколько минут до финального свистка на электронном табло
стадиона вспыхнуло сообщение: «Лечче» сыграло 2-2 с «Миланом», и
казалось, что Скудетто будет нашим.
Если бы мы просто обыграли в следующем туре «Ливорно», то
обеспечили бы себе победу! Но даже этого не потребовалось. 20 мая
«Милан» сыграл вничью с «Пармой», хотя вёл в счёте 3-1 и мы стали
чемпионами. На улицах Турина плакали люди, а мы поехали по городу в автобусе с открытым верхом. Мы едва могли проехать. Люди были повсюду,
они пели, приветствовали и кричали. Я чувствовал себя маленьким ребенком,
мы вышли, ели и праздновали всей командой, но я не пил как обычно. У меня
было слишком много неприятных воспоминаний. Но теперь я хотел их
высвободить.
Мы выиграли чемпионский титул и это сумасшествие. Ни один швед
не делал этого со времен Курре Хамрина, когда он в 1968 году выиграл с
«Миланом» чемпионат, но никаких обсуждений по этому поводу не было. Я
был признан лучшим иностранным игроком лиги и лучшим игроком
«Ювентуса». Это было моим личным Скудетто, и я пил и пил, и Давид
Трезеге подталкивал меня к этому. Больше водки, рюмка за рюмкой, он был
французом, но он хотел быть аргентинцем – он родился в Аргентине – и теперь он действительно расслабился. Водка текла рекой. Сопротивляться
было бесполезно, и я напился, как свинья, а когда вернулся домой на Piazza
Castello, вокруг меня все плыло, и я думал, что принятый душ поможет мне.
Но все продолжало вращаться.
Как только я двигал головой, весь мир вращался вместе с ней и,
наконец, я заснул в ванной. Я был разбужен Хеленой, которая просто
смеялась надо мной. Но я попросил её никогда больше не говорить об этом.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
«Мы были лучшими, и поэтому нас надо было дискредитировать»
Моджи – такой Моджи.Он заработал уважение к себе, с ним было
приятно общаться. Начиная какое-то дело, он быстро схватывал все детали,
и это неудивительно, учитывая его высокий статус и соответствующую
власть. Конечно, для меня был очень важен момент, когда мы в первый раз
пересматривали условия моего контракта. Я надеялся на то, что Моджи
улучшит его, и я не хотел никакой вражды с ним. Я хотел отнестись к нему
со всем уважением, как к большой шишке, коей он и был.
Но со мной был Мино, а он никогда не прогибался перед людьми. Он
просто чокнутый. Он зашел в офис Моджи, уселся в его кресло и закинул
ноги на его стол, ни о чем не переживая.
— Твою мать, – сказал я, – он ведь скоро придет. Не порти мне
контракт, садись сюда, рядом со мной.
— Пойди-ка ты нахрен и успокойся, – ответил он. Я ничего другого и
не ожидал.
В этом весь Мино. Я знал, что он мастерски умеет вести переговоры.
Но я все равно волновался из-за того, что он может все испортить. Поэтому
мне стало не по себе, когда Моджи зашел с сигарой во рту и прорычал:
— Какого хрена ты сидишь в моем кресле?
— Садись рядом, и мы поговорим!
Мино знал, что делал. Они с Моджи были давно знакомы.
В таком ключе и прошли переговоры. Мой контракт был значительно
улучшен. Но что еще круче – мне пообещали новое соглашение. Моджи
заверил меня, что, если я продолжу играть так же хорошо и оставаться
важным для клуба, я стану самым высокооплачиваемым игроком в команде.
Конечно, я был счастлив услышать это. Но потом началась какая-то суета, и
это был первый признак того, что что-то пошло не так.
Шел мой второй сезон в «Ювентусе». Мне часто приходилось делить
комнату в отелях с Адрианом Муту, а с ним не соскучишься. Он из Румынии,
и приехал в Италию в 2000 году, перейдя в «Интер». Он знал язык и много
мне помогал. Но он любил потусить. А в какие истории он попадал, ужас
просто! Я лежал в номере отеля и ржал. Полнейшее безумие. Когда он
перешел в «Челси», он постоянно там отрывался. Долго это продолжаться,
конечно, не могло. У него в крови нашли кокаин, и из «Челси» его погнали.
Он даже судился. Но когда мы стали жить вместе, он уже всем этим не
страдал. Мы вполне могли посмеяться над всем этим безумием, но вы
понимаете, что в этой ситуации не я был главным юмористом. Чего стоит
случай, когда он в ванне заснул!
Тогда в клуб пришел еще и Патрик Виейра. Сразу видно, что он
суровый мужик. И конечно, мы не могли не столкнуться лбами. На слабаков
мне обычно плевать, а с крутыми парнями приходится вести себя
соответственно. А в «Ювентусе» с дисциплиной у меня было ещё хуже, чем
обычно. Я часто нарывался. Выбежал я как-то на поле, а у Виейра был мяч.
— Дай мне чертов мяч! – заорал я, и конечно, я понимал, на кого я
ору.
Патрик Виейра был капитаном «Арсенала». Он выиграл три титула
чемпиона Англии, чемпионат мира и чемпионат Европы за сборную
Франции. Не хрен с горы. И я ору на него. Не просто так ору, это ведь элита
мирового футбола, и нам предстояло не задницы друг другу подтирать.
— Заткнись и беги дальше, – прошипел он.
— Дай мне пас, и я успокоюсь, – ответил я, и через мгновение нас уже
пришлось разнимать.
Честно, вот не из-за чего. Это было лишь доказательством того, что у
нас менталитет победителей. В большом спорте нельзя быть просто хорошим
парнем. Патрик Виейра это знал. Он из тех, кто выкладывается на сто
процентов в любой ситуации, и это воодушевляло всю команду. Немногих
футболистов уважают за это. Это было отличным качеством его игры. Было
круто иметь его и Недведа позади себя, в полузащите. Мой второй сезон в
«Ювентусе» начался хорошо.
В матче против «Ромы» я получил мяч от Эмерсона около центра
поля, но на землю я мяч не опустил. Я прокинул его пяткой мимо Самуэля
Куффура, защитника «Ромы». Мяч полетел высоко и далеко, потому что я
видел, что на половине поля «Ромы» никого не было, и я рванул вперед, как
стрела. Куффур попытался догнать меня, но у него не было шанса. Он
зацепился за мою футболку и упал, а я обработал мяч. Дони, вратарь,
выбежал мне навстречу, а я сильно пробил. Мяч залетел прямо в угол.
«Мамма мия, вот это гол!» – сказал я потом прессе. Сезон шёл хорошо.
Меня признали лучшим футболистом года в Швеции. Было круто, но
церемонию организовал тот самый таблоид, Aftonbladet. Я про них еще не
забыл, поэтому остался дома. На следующий год в Турине проводились
Зимние Олимпийские Игры. Повсюду были люди, разнообразные вечеринки
и концерты на главной площади города. По вечерам Хелена и я стояли у себя
на балконе и наблюдали за этим. Мы были счастливы вместе и решили, что
нам стоит создать семью, или сделать так, чтобы это произошло само по себе.
Такое ведь не запланируешь. Это просто должно произойти. Кто знает, когда
ты готов к этому?
Иногда мы возвращались в Мальмё, чтобы навестить мою семью.
Хелена продала свой загородный дом, и мы частенько оставались у мамы, в
ее доме в Свагерторпе, который я купил ей. Иногда мы играли в футбол на ее
газоне. И как-то раз я очень неудачно пробил. Сильный удар получился, и
мяч пролетел сквозь забор. В нем осталась огромная дыра, и, конечно, мама
была готова убить меня. Вспыльчивая женщина. «Пошел отсюда, и без
нового забора не возвращайся! Вперед!» В таких ситуациях тебе остается
только одно: повиноваться. Мы поехали с Хеленой за забором, но нельзя ведь
просто купить несколько досок. Мы купили целую секцию нужного размера,
но в машину она не влезала. Пришлось нести ее на собственном горбу. А идти
было два километра. Это как когда-то отец тащил мою кровать. Вернулся я
абсолютно изможденным, но мама была счастлива, а это главное. Мы хорошо
впоследствии провели время.
Но на поле я начал немного терять хватку. Я чувствовал себя слишком
тяжелым. Я весил 98 килограммов, и не все из них приходились на
мышечную массу. Я часто ел пасту дважды в день и понял, что это слишком
много. Я уменьшил силовые тренировки и стал есть меньше. Попытался
вернуться в форму. Но и, кроме этого, у меня хватало проблем... Что
происходило с Моджи? Опять игра какая-то? Я не мог этого понять.
Планировалось подписание нового контракта. Но Моджи продолжал
что-то темнить. Оправдания были разными. У него всегда был козырь в
рукаве, но сейчас это были какие-то тупые отмазки. На следующей неделе. В
следующем месяце. Вечно что-то не так. Это продолжалось и продолжалось,
пока у меня не лопнуло терпение. Я сказал Мино: «Надоело! Давай уже
подписывать».
Мы пришли к соглашению, которое выглядело неплохо. И я подумал,
ну пойдет, главное, что это закончилось наконец. Но заключено оно пока не
было. Моджи сказал, мол, о’кей, подпишем через несколько дней. Сначала
нам предстоял матч против «Баварии» в Лиге Чемпионов. Играли дома. По
ходу матча я часто сталкивался с центральным защитником Валерьеном
Исмаэлем. Он постоянно опекал меня. В одном моменте он грубо сыграл
против меня, и я пнул его сзади по ногам. Мне показали желтую карточку.
Но это был не конец.
На 90-й минуте меня уронили в штрафной. Конечно, мне нужно
было сохранить спокойствие. Мы ведь вели 2:1, матч подходил к концу. Но
меня так бесил Исмаэль, что я заплел ему ноги. Мне показали вторую желтую
карточку. Меня удалили, и Капелло этому явно не обрадовался. Он потом
устроил мне разнос. Это было правильно. Не нужно было делать того, что я
сделал. Это было глупо. Капелло необходимо было преподать мне урок.
Но зачем в это дело влез Моджи? Он объявил, что нового контракта
мне не видать. Мол, я упустил свой шанс. Я взбесился. Сорвать все
переговоры из-за одной ошибки?