Завешан жителям Дрэгонпорта
Боже, храни короля
Несмотря на крупный град и хлещущий по лицу ледяной ветер, Том заулыбался. Может, в конце концов, все не так уж и плохо. Вряд ли найдется много детей, которые проводят рождественские каникулы в музее, названном в честь…
– Том Скаттерхорн, немедленно иди в дом, пока не превратился в ледяную глыбу!
Этот голос перекрыл грохот града, и Том вдруг заметил, что стучит зубами от холода. Он взлетел по лестнице, прыгая через ступени, и вбежал в дом.
* * *
– Значит, мама уехала в Монголию или куда‑то вроде этого?
Том кивнул. Он сидел в маленькой, выкрашенной в желтый цвет кухоньке позади музея, прижав ладони к отопительной батарее, и постепенно оттаивал.
– Старина Сэм. Как всегда, полон сюрпризов.
– Остается только надеяться, что она найдет его на этих бескрайних просторах.
– Она его найдет, – вежливо, но твердо сказал Том. – Я уверен.
С тех пор как его отец исчез полгода назад и мать отправилась на поиски, Том хотел этого больше всего на свете.
– Хм, – задумчиво произнесла тетушка Мелба, разливая чай. – Остается только надеяться, верно?
Том кивнул, хотя его зубы все еще постукивали от холода. Он должен был надеяться – у него не оставалось выбора. Точно так же, как вынужден был уехать на Рождество к единственным имеющимся у него родственникам – дядюшке Джосу и тетушке Мелбе – на другой конец страны. Они были счастливыми владельцами музея Скаттерхорна, и он никогда их прежде не видел.
– Печенья, Том?
– Да, спасибо, – вмешался дядюшка Джос, ухватив пару штучек.
– А ты пока подождешь, старый слонопотам, – рявкнула Мелба, отобрала у него одну из печенин и передала Тому. – Этот ребенок просто обязан быть голодным; ты только посмотри на него.
Джос громко захрустел печеньем и уставился поверх очков на дрожащего напротив него тощего мальчишку. Тому исполнилось одиннадцать, для своих лет он был высоким, но худым, с пронзительным взглядом удивительно темных глаз. Его непослушные светлые вихры спадали на лоб. Он казался маленьким и в то же время неожиданно взрослым.
– В точности похож на отца, – заметил Джос, пожав плечами. – Копия Сэма.
– Только тощий, как гончая, – озабоченно добавила Мелба. – Том, родители совсем тебя не кормят?
Том посмотрел на сидевших напротив него странноватых людей и вспомнил, что сказала ему мама, когда этим утром прощалась с ним на вокзале: «Просто не забывай, что дядюшка Джос и тетушка Мелба немного другие».
«Что ты имеешь в виду?»
«Ну, они старше, и у них нет собственных детей. Они слегка… другие».
«Чудаковатые, что ли?»
«Нет, не совсем так, – поправила его мама, тщательно подбирая слова, чтобы у Тома не возникло неправильного впечатления. – Всего лишь необычные, не более. Они много времени провели в этом забавном старом доме».
Том гадал, что значило это «необычные», наблюдая за тем, как капли дождя стекают по окну вагона. Возможно, такие же необычные, как его собственные родители, которых мало кто считал нормальными? Теперь, приехав сюда, он начал понимать, что подразумевала мама.
– Бутерброд, Том? – предложил дядюшка Джос, протягивая тарелочку с кусочками хлеба. – Угощайся. Самые лучшие – с сардинами.
Сам он был круглым, как мячик, человечком с румяными щеками и лысиной, вокруг которой во все стороны торчали редкие пучки волос. На лице его выделялись густые, словно живая изгородь, сросшиеся брови, под которыми прятались темные глаза‑бусинки, пребывающие в постоянном движении. Сейчас на нем была пара шерстяных кофт – одна поверх другой, и он чуть склонял голову набок, как собака, прислушивающаяся к разговору.
– Э‑э… нет, спасибо.
– Ты сам не понимаешь, от чего отказываешься, приятель, – пробормотал дядюшка Джос, затолкав в рот очередной бутерброд.
– Думаю, понимает, Джос, – неодобрительно проворчала Мелба. – Том, дорогой, выпей еще чаю. Чая никогда не бывает достаточно.
Если дядюшка представлял собой одну крайность, то тетушка – другую. Он был низкорослым, пухлым и жизнерадостным, а она – бледной и стройной, со стрижкой под горшок, словно у средневекового короля, придававшей ей довольно‑таки строгий вид. Сейчас она быстрыми птичьими движениями подбирала с тарелки крошки и выкладывала их на колено, где их сгрызала крупная белая крыса с красными глазками. Зверька звали Планктон, и он тоже принимал участие в чаепитии.
– Планктон – лучший мышелов в городе, – проворковала Мелба, ласково поглаживая животное по спине.
– Мышелов? – переспросил Том, уверенный, что мышеловами бывают кошки, но никак не крысы.
– Ну да, – подмигнул ему дядюшка Джос. – Ты не знал, что мыши боятся крыс? Особенно белых и красноглазых. Они встречают Планктона в какой‑нибудь темной дыре за плинтусом и решают, что умерли и угодили в ад.
Джос взял две корзиночки с вареньем и вставил в свои глазницы под густыми бровями.
– Это дьявол, смотри! С огромными красными глазищами! Он пришел наказать их за все дурные поступки, которые они успели совершить! Ха! Ха!
Дядюшка неистово замахал в воздухе пухлыми ручками, словно странное маленькое чудовище, и Том едва сдержал смех. Затем Джос вынул пирожные из глазниц и подмигнул.
– Так что эти гнусные мелкие твари поджимают хвосты и улепетывают. И больше не возвращаются!
– Не слушай его, Том, – с улыбкой отмахнулась Мелба. – Впрочем, дьявол он или нет, Планктон – очень милое существо. Хочешь его подержать?
И прежде чем Том успел возразить, зверек уже вскарабкался по его коленке.
– Э… спасибо. Я… э…
Том никогда особенно не доверял крысам, и слегка пахнущий соломой Планктон его мнения не изменил.
– Похоже, ты ему понравился, – проворковала Мелба.
– А… э… а в это время года в музее много посетителей? – пробормотал мальчик, стараясь не обращать внимания на зверька.
Тот уже исследовал карман, в котором лежала последняя лимонная пастилка Тома.
– О, приятель, тут всегда людно, – беззаботно сообщил Джос. – Народ просто валом валит. И мы с Мелбой сами правим этим кораблем. Кстати, только на прошлой неделе у нас было… хм… кто там у нас был, Мелба?
– В понедельник отменили школьную экскурсию из Сент‑Дениса, – ответила она, скармливая Планктону крошку.
– Да, в это время года для малышей здесь чуточку холодновато, – пояснил Джос. – Но во вторник пришли старики из Исторического общества Дрэгонпорта, и им определенно здесь понравилось…
– Кроме двоих, которые поклялись никогда больше сюда не приходить.
– Почему? – поинтересовался Том.
– Испугались, – быстро ответил дядюшка Джос. – Понимаешь, в музее очень темно. А у нескольких старушек оказалось плоховато с сердцем.
– В среду пришли трое.
Джос громко фыркнул.
– Знаешь, дорогая, мне кажется, ты неправильно считаешь. Определенно их было больше.
– Был еще один, который вошел и вышел, не заплатив вовсе.
– Болтун Логан? – воскликнул Джос. – Только не он снова!
– Он отказался платить, утверждая, что ты изрядно задолжал ему за ремонт котла и он теперь до конца жизни вправе бывать здесь бесплатно, – язвительно добавила Мелба.
– Вот слизняк, – пробормотал дядюшка.
– В четверг и в пятницу не было вовсе никого, – продолжила тетушка и с улыбкой избавила Тома от назойливой крысы.
– Может, и так, Мелба, может, и так, но самым удачным днем для музея Скаттерхорна всегда была суббота, – парировал Джос, не желая успокаиваться. – В лучшие субботы у нас бывали тысячи посетителей, очередь растягивалась во всю улицу, словно на финал кубка.
– Но в последнюю субботу их пришло всего двое. Причем оба – из муниципалитета, с очередным требованием денег.
– Ладно, – признал дядюшка, поднимая руки. – Я знаю, предприятие не вполне прибыльное. Но, Том, все дело в том… – он прокашлялся, – все дело в том…
– Как говаривал твой отец? – тихонько подсказала Мелба.
– Пока мы здесь, – прогремел Джос и, вскочив, внезапно сгреб Тома за рубашку, – мы здесь, мой мальчик.
– Пока мы здесь, мы здесь, мы здесь, пока мы здесь, мы здесь, мы здесь, – пропела Мелба тонким гнусавым голосом, и у Джоса заметно затряслись плечи.
– Пока мы…
– Хватит! – просипел Джос.
Глаза его сузились до темных точек, а лицо ярко побагровело, и Том испугался, что он вот‑вот взорвется. Мелба захихикала. Мальчик беспомощно улыбался и переводил взгляд с одного на другую. Он уже начал подозревать, что его дядя и тетя окончательно сошли с ума.
– Боже мой, боже мой, так и не разобрался, что бы это могло означать, – наконец проворчал Джос, утирая глаза. – Но всегда считал: музей нужно держать открытым, что бы вокруг ни творилось, ад или потоп.
Как для бывшего моряка, для Джоса это, несомненно, имело смысл.
* * *
После чаепития дядюшка провел Тома по шаткой лесенке в небольшую чердачную комнатку в узкой пристройке позади музея, где они с Мелбой жили сами. Потолок нависал так низко, а дверь оказалась настолько узкой, что Джос с трудом туда протиснулся.
– Прости за беспорядок, – извинился он, ногой отодвинув с дороги какие‑то старые упаковочные ящики и водрузив сумку Тома на кровать. – Господи, какая тяжелая!
Джос тяжело опустился на кровать рядом с сумкой, так отчаянно отдуваясь, что изо рта повалили клубы пара, словно из закипающего чайника.
– Итак, Том, – начал он, склонив голову набок, – что скажешь о своем жилище?
Мальчик осмотрел крошечную комнатку. Она оказалась темной, сырой и холодной, и стены круто клонились внутрь вместе со скатами крыши. Небольшой письменный стол стоял у дальней стены, под окном, из которого открывался вид на мокрые кровли городка и широкую серую реку за ними. Том даже разглядел желтые огни пристаней на том берегу и силуэты огромных подъемных кранов, в сумерках похожие на динозавров.
– Все отлично, – слегка вздрогнув, ответил он. – Может, немного холодно, но я…
– С этим можно справиться, приятель, – перебил его Джос. – Не беспокойся. Здесь может быть зябковато, но, готов поспорить, куда теплее, чем в Монголии!
Со смешком он поднялся с кровати и направился к двери, лавируя между ящиками.
– Уверен, ты хочешь разобрать вещи, так что не буду мешать. Завтра хорошенько осмотрим старый дом, и ты скажешь, что о нем думаешь. Хочу знать твое мнение. В конце концов, ты – Скаттерхорн, – подмигнул дядюшка. – Возможно, однажды тебе самому доведется встать у руля.
И, махнув рукой, он ушел.
Том еще раз окинул взглядом холодную темную комнату с кипами плесневеющих книг и старых газет, испускавших чуть сладковатый запах. Внезапно он почувствовал себя очень одиноким. Подойдя к окну, мальчик посмотрел на луну, несущуюся сквозь серебристые облака, вслушался в вой ветра. Он представил, как эта же луна светит на другом краю света. Там, на опушке безбрежного леса, стоит маленькая палатка, рядом с которой потрескивает костерок. И поблизости маячат две тени, всегда две тени…
Прикусив губу, Том отвернулся от окна. Сейчас он тосковал по родителям сильнее, чем мог бы выразить словами.
«Крепись, мой милый, – сказала ему мать, когда поезд тронулся от перрона. – Я найду его. Обещаю».
Том рухнул на низкую скрипучую кровать и уставился на отставшие обои над головой. Сердито вытер рукавом слезы. Ничего подобного не должно было случиться.
Куда же уехал отец?
В странную, почти необитаемую страну с лесами и широкими реками. Том перекатился на живот и попытался не думать о терзавшей его правде. В конце концов, все могло быть совсем иначе…
Глава 2
БОЖЕСТВЕННАЯ ИСКРА
Той ночью Тому приснился сон. На дворе стояло первое июля, день его рождения. Утро выдалось теплым и солнечным, и он слишком разволновался, чтобы спать, поэтому, прежде чем родители встали, прокрался вниз по лестнице посмотреть на ждущие его на кухонном столе подарки. На одном конце громоздилась высокая гора для него, а на другом, гораздо меньшая, – для отца. Так вышло, что они родились в один день, и даже во сне Том это помнил. Он осторожно брал по очереди каждый подарок и легонько сжимал, пытаясь угадать, что внутри. Потом услышал, как щелкнула крышка почтового ящика, выбежал в прихожую и увидел разбросанную по полу небольшую горку писем. «Тому Скаттерхорну, Тому Скаттерхорну, Тому Скаттерхорну…» Последнее оказалось многообещающе тяжелым, и мальчик понадеялся, что в него вложены деньги. Он отнес письма на кухню и торжественно разложил на столе. Только тогда он заметил затесавшийся среди остальных небольшой захватанный конверт с пометкой «Авиапочта».
Том поднял письмо и долго смотрел на него. Бумага пожелтела и запачкалась, как будто конверт пережил кораблекрушение, пожар и, возможно, землетрясение. Адресовано оно было «господину Сэму Скаттерхорну», и, несмотря на потрепанный вид, в нем чудилась некая официальность. Том был озадачен – отец никогда прежде не получал писем в день рождения. Одна из марок была узкой и длинной, с ярким изображением всадника с орлом и надписью на прежде не виданном им языке. Не вполне осознавая, зачем он это делает, мальчик подошел с письмом к плите, зажег конфорку и поднес желтоватый испачканный конверт к синеватому огню. Он смотрел, как бумага постепенно коричневеет, как оранжевые язычки пламени подбираются по ней к пальцам все ближе и ближе…
Ай!
Том резко сел на постели, стиснув одну ладонь другой. Опустив взгляд, он, к своему облегчению, не нашел на ней ни ожогов, ни каких‑либо отметин – совсем ничего.
Просто сон.
Или нет?
Том тяжело вздохнул и рухнул обратно на постель, понимая, что это было не просто сном. Скорее, воспоминанием о его седьмом дне рождения, точным во всем, кроме одного. Он не сжег письмо, хотя ему стоило бы это сделать. И он ясно помнил, что случилось дальше.
За завтраком отец Тома вскрыл письмо и поскреб в затылке. Это, безусловно, казалось весьма странным. Затем он прочитал письмо еще раз.
– От кого оно, дорогой? – спросила мать.
– От Международного движения за защиту и развитие насекомых, – медленно ответил тот, перевернув письмо.
Том заметил жирно напечатанные сверху слова: «Лично, в собственные руки».
– А чего они хотят, пап?
– Похоже, предложить мне членство. Видимо, это весьма почетно.
– Тебе? – с улыбкой переспросила его жена. – Почему они обратились к тебе?
– Помнишь, в детстве я собирал жуков?
– Нет.
– И тем не менее. На самом деле вполне успешно. Однажды даже получил награду.
– И поэтому они тебе написали? – спросила мать Тома, не вполне уверенная, шутит он или нет. – Потому что ты собирал жуков?
– Похоже, что так, – ответил совершенно сбитый с толку отец. – Да, сюжетец в самый раз для книжки.
Сэм Скаттерхорн был высокого роста и работал бухгалтером в местном муниципалитете. Он редко улыбался, но его глаза всегда смеялись, и это была одна из тех фразочек, которые он использовал постоянно. Если бы слон сел на его машину, собака забила решающий гол в финале кубка или космический корабль пришельцев приземлился в соседнем саду, он, несомненно, встретил бы это тем же: «Да, сюжетец в самый раз для книжки».
Итак, Сэм Скаттерхорн, как всегда, накинул пиджак, как всегда, не заметил, что на нем разные носки, и вышел за порог двадцать седьмого дома по Среднему тупику. Погудев, он задним ходом вывел машину с подъездной дорожки и уехал на работу. Как всегда.
* * *
Тем вечером Том застал отца за перечитыванием письма, и снова – на следующий день. Неделей позже пришел еще один конверт от таинственного Международного движения. Тоже с пометкой «Лично, в собственные руки». Сэм Скаттерхорн внимательно изучил его и вечером вернулся домой с толстой книгой о насекомых, которую взял в библиотеке.
– Я и забыл, что каждое четвертое живое существо на планете – жук, – заметил он, краем глаза заглянув в книгу за завтраком из кукурузных хлопьев. – Знаете, некоторые из них живут здесь уже двести миллионов лет, почти живые ископаемые.
– Вот как? – поразилась мать, торопливо собираясь на работу. – Как это интересно. Дай нам знать, если к вечеру что‑нибудь изменится, хорошо?
– Возможно, если вам повезет, – ответил Сэм Скаттерхорн, чьи глаза, как всегда, смеялись.
Но Том замечал, что за этим весельем отец становится все серьезнее, словно постоянно думает о чем‑то еще. Каждую неделю в ящик сыпались все новые и новые письма, помеченные узнаваемым значком МДЗРН и покрытые занятными иностранными марками, которые сын с удовольствием собирал бы, если бы отец не утаскивал все конверты в кабинет. Потом, как‑то ночью, Том проснулся и услышал, как внизу спорят родители.
– Но скажи, как мы будем жить! – кричала мать.
По ее голосу мальчик догадался, что она недавно плакала.
– Ты же учительница, у тебя есть работа. Дорогая, я просто обязан так поступить. Пожалуйста, позволь мне.
Тогда мать разрыдалась.
Это было только началом, потому что уже на следующий день Сэм Скаттерхорн уволился с работы в магистрате и купил микроскоп. Сперва он начал собирать насекомых в саду, убивать их, вскрывать и затем часами изучать под микроскопом. Но после нескольких месяцев таких занятий он перестал ими довольствоваться, уходя все дальше и дальше от дома.
– Вот это уж точно сюжетец в самый раз для книжки, – заметил живущий по соседству Дональд Дюк, с сомнением рассматривая старый и ржавый трейлер, припаркованный на подъездной дорожке Скаттерхорнов.
– Эта штука так и будет здесь стоять? – прощебетал из‑за живой изгороди голосок его жены Дины.
– К сожалению, да, дорогая, – ответил Дональд.
– Но ты должен что‑то с этим сделать, – громко прошептала она и ткнула его под ребра садовой лопаткой. – Им тут что, свалка?
Но Дина Дюк могла не беспокоиться: старый ржавый трейлер не остался стоять у дома, по сути, он там почти и не бывал. Как только начинались школьные каникулы, Сэм Скаттерхорн грузил в него припасы и одеяла и отправлялся с семьей к какой‑нибудь далекой горе или реке в погоне за тем единственным, что его теперь интересовало. Во Франции они собирали личинок долгоносиков. В Германии – жуков‑щелкунов. В Венгрии – поденок. В Италии – маленьких черных скорпионов. У Тома неплохо получалось их искать: он уходил на рассвете с палкой и коробкой для образцов и к обеду успевал наловить всевозможных существ, чтобы отец изучил их под микроскопом. Поначалу это казалось увлекательным, особенно когда удавалось извлечь из щели в скале какого‑нибудь особенно норовистого скорпиона, но Том взрослел и вскоре стал осознавать, что ему не хочется целыми днями ворочать камни и носиться по лесу с сачком. И еще он начал понимать, что страсть его отца не имеет ничего общего с коллекционированием. Сэм Скаттерхорн гнался за чем‑то неуловимым, за какой‑то скрытой истиной, которую мог так никогда и не найти.
– Ну, – нетерпеливо спросил Том, – так что же это?
Они сидели в озаренном луной сосновом лесу в Испании и наблюдали за танцующими между деревьев светлячками. Отец долго смотрел на тлеющие угли костра.
– В древности это называли божественной искрой, – медленно произнес он. – Это молния, которая заводит мотор. Заставляет все дышать, двигаться, существовать. Дух жизни, я полагаю. Ученые умеют выращивать разные штуки в лабораториях, клонировать животных, даже пересаживать часть одного организма в другой, но все эти существа прежде всего должны быть живыми, верно? Так что именно делает их живыми изначально?
Том вроде бы и понял то, о чем говорит отец, но многое по‑прежнему оставалось не вполне объяснимым.
– Но… почему именно насекомые, пап? Ведь эта божественная искра есть во всем живом?
– Хм.
Отец внимательно посмотрел на него поверх костра. Таким серьезным Том видел его впервые.
– Мне бы… – начал он. – Мне бы хотелось объяснить это тебе. И маме. Но нам нельзя об этом распространяться. Это вроде как большой секрет, и если ты узнал… то уже никогда…
Он так и не закончил фразу. Том ждал, сгорая от любопытства. Оглушительно стрекотали сверчки.
– Папа…
– Хм?
– А чем занимается это Международное движение за… за…
– За защиту и развитие насекомых?
Том кивнул. Этот вопрос он хотел задать уже давно, но отец так и не ответил.
– Просто, ну… я не понимаю, почему они именно тебя попросили это искать, – продолжил мальчик, внутри которого медленно нарастало разочарование. – Я имею в виду, ты же не ученый. Почему они не отправили на поиски кого‑нибудь другого, скажем, какого‑нибудь профессора?
Отец улыбнулся и покачал головой.
– Потому что, Том… он бы ничего не понял. Это не наука, скорее… загадка, – ответил он наконец. – Однажды приняв вызов, ты уже не можешь остановиться. И к тому же на самом деле мне не оставили особого выбора.
Том небрежно потыкал в костер палкой, подняв в ночи тучу искр.
– А что, если ты так и не найдешь эту божественную искру? Такое ведь тоже возможно?
Сэм Скаттерхорн молча смотрел на мерцающие угли. На его лице застыло выражение глубочайшей тревоги.
После этой поездки дела действительно пошли хуже. Сэм Скаттерхорн теперь редко выходил из дома, и Том с трудом мог подняться по лестнице в спальню, поскольку ступени загромождали коробки с насекомыми. Потом его отец заметил, что на углу Среднего тупика часто, в разное время дня или ночи, останавливается машина с парой мужчин внутри.
– Агенты ноль‑ноль‑семь и ноль‑ноль‑восемь на месте, – сообщил как‑то Том, вернувшись из школы. – Они следят за тобой, пап.
Но глаза Сэма Скаттерхорна больше не смеялись. Он тревожно рассматривал сквозь занавеску стоящую в конце улицы машину, а неделей позже шурупами притянул входную дверь к косяку, вынудив жену и сына пользоваться выходом в сад на заднем дворе. Он был убежден, что эти люди намерены проникнуть в дом и украсть его образцы. И Том, и его мать понимали, что творится что‑то крайне неладное: Сэм Скаттерхорн быстро скатывался в параноидальный, безумный мир насекомых и научных формул, где никто не мог до него дотянуться. За едой царило молчание, Том не решался смотреть отцу в глаза, опасаясь ссоры. Тот никак не мог найти то, что искал, и это приводило его в отчаяние. А затем однажды июньским утром случилось худшее из возможного. Сэм Скаттерхорн впервые за долгие месяцы вышел из дома и обнаружил, что его трейлер разгромлен.
– Ну и ну, – ухмыльнулся Дональд Дюк из‑за живой изгороди, рассматривая разбитые окна и вспоротые сиденья, разбросанные по забрызганной маслом подъездной дорожке. – Кто же способен на такую подлость?
Сэм Скаттерхорн ничего не ответил, лишь стоял, щурясь против солнца, и смотрел на разгром. Оглянувшись, покосился на припаркованную на углу машину. Двое по‑прежнему сидели внутри. Похоже, разорение его драгоценного фургона каким‑то образом привело его в чувство. Он казался почти обрадованным.
* * *
Ночью в беспокойный сон Тома ворвалось тихое звяканье. Он повернулся, обнаружил, что на дворе пять минут третьего, и, чуть отдернув занавеску, успел разглядеть, как отец осторожно прикрывает за собой калитку. За спиной Сэм Скаттерхорн нес большой рюкзак, а в руке держал длинный сачок для ловли бабочек. Том видел, как отец осторожно выглянул из‑за изгороди на дорогу. Не считая полосатой кошки, обходящей свои владения в свете фонарей, там никого не было. Жители Среднего тупика давно спали. Сэм Скаттерхорн посмотрел вверх, на окно, и Том увидел, что он улыбается, действительно улыбается, впервые за долгое, долгое время. Мальчик хотел было закричать, сказать что‑то, но отец уже целеустремленно двинулся по улице. Через мгновение он свернул за угол и скрылся из виду.
Еще несколько недель мать Тома притворялась, что знает, куда уехал муж.
– В Швейцарию, Том. Вскоре мы получим открытку, – говорила она, готовясь к занятиям в школе, и сын наполовину верил ей.
Они снова начали пользоваться входной дверью, и Том заметил, что машина с двумя мужчинами больше не останавливалась в конце дороги. Но недели превращались в месяцы, а от отца так и не пришло ни слова. Каждое утро мать сбегала вниз по лестнице за почтой и возвращалась на кухню, пытаясь скрыть разочарование, каждую ночь она тайком открывала дверь в кабинет Сэма Скаттерхорна и искала хоть какую‑нибудь подсказку. Но там царил лишь обычный беспорядок, и Том часто просыпался и слышал, как мать тихонько плачет. Как бы ему ни хотелось утешить ее, что он мог сказать?
Мальчик знал, что если отец отправился на поиски «божественной искры», чем бы та ни являлась, то он мог оказаться где угодно на планете. И почему‑то Тому больше не хотелось думать о нем как о высоком стройном мужчине, до безумия одержимом насекомыми. В мечтах сына Сэм Скаттерхорн, словно несгибаемый исследователь из комикса, то героически пробирался по мангровым[3]болотам, срывая с груди пиявок, то в пургу поднимался на ледник с ледорубом в руке. Он отправился на поиски разгадки столь страшной тайны, что не мог рассказать о ней никому, даже собственной семье. Но однажды он вернется героем, отыскав божественную искру. И в мечтах Том шел по его стопам.
Однажды утром в почтовый ящик опустили открытку, но не от Сэма Скаттерхорна. Черно‑белая фотография на обороте оказалась весьма занятной: на ней был запечатлен изящно одетый седовласый и седоусый мужчина, лениво развалившийся на диване. Рядом с ним сидел крупный гепард, и оба – и человек, и зверь – выглядели несколько скучающими. Внизу была подпись: «Сэр Генри Скаттерхорн с другом, 1935 г.». Открытку прислал дядюшка Джос, выразив надежду, что «в ваших краях» все в порядке, и полюбопытствовав, «не могли бы мы малость поболтать о финансировании семейного флагмана Скаттерхорнов, причем в не слишком отдаленном будущем».
– Как если бы мы могли ему что‑то дать, – фыркнула мать. – А сам‑то он скуп, как ростовщик.
Открытку прилепили к дверце холодильника, и Том больше о ней не вспоминал, пока однажды, несколько недель спустя, вернувшись домой из школы, не застал мать в слезах.
– Мама… Мам, что случилось?
У мальчика внутри похолодело от страха: отца нашли замерзшим насмерть на каком‑нибудь леднике или поджарившимся до хруста в пустыне…
– С ним все в порядке.
Она подняла письмо и помахала им, словно флагом.
– Он в Монголии.
Сердце Тома едва не разорвалось от радости, он бросился к матери и обнял ее изо всех сил. Больше никакого притворства. С ним все в порядке. Мама улыбнулась, едва сдержав слезы.
– Он не смог сообщить, где точно находится, но ему нужна моя помощь, – прошептала она, крепко обнимая сына. – Я должна поехать туда и найти его.
Мальчик ничего не понял.
– Но почему…
– Я знаю. Но я вернусь, Том, обещаю. И верну его домой.
Том чувствовал себя так, словно начали рушиться стены его мира. Он остался без отца, а теперь и мать собралась покинуть его. Горло его перехватило.
– А я могу поехать с тобой? – взмолился он.
Мать опустилась перед Томом на колени, так что он увидел блестящие в ее глазах слезы. Казалось, ей очень хочется ответить «да».
– Пожалуйста, милый, – прошептала она, – не усложняй это еще больше. Я просто…
– Что?
Темные пытливые глаза Тома искали ее взгляд. Наконец она посмотрела на него, и на миг они оба замерли в молчании.
– Ты очень храбрый мальчик, Том, – сказала она, убирая светлую прядь с его глаз, – но я не могу потерять вас обоих. – Наклонившись вперед, она обняла его так крепко, как никогда еще не обнимала. – Дядюшка Джос позаботится о тебе.
– Дядюшка Джос?
– Да, – ответила мать, утирая слезы. – Я только что поговорила с ним. Он с радостью приютит тебя на Рождество.
– Дядюшка Джос… на это Рождество?
– Верно, мой мальчик.
Том беспомощно смотрел на мать, пытаясь осмыслить все разом. Казалось, мир внезапно вывернулся наизнанку. Однажды его отец исчез, а они продолжили жить дальше, делая вид, что все в порядке и он уехал куда‑то в отпуск. Потом он дал о себе знать, и они смогли признаться себе в том, что оба тревожились о нем и даже порой допускали мысль о его гибели. А теперь мать собирается его спасти. Вот так вот.
– Значит… значит, ты действительно уезжаешь?
– Боюсь, что так, милый. Я должна. Ты же помнишь, в каком он был состоянии.
Том сердито уставился в пол – он знал, что ничто не заставит ее передумать.
– Когда?
– В понедельник. После уроков.
Том посмотрел на низкий чердачный потолок и поежился. Понедельник наступил этим утром.
Глава 3
ГОРДОСТЬ СКАТТЕРХОРНОВ
Следующее утро оказалось морозным и ясным. Том снял все одежки, которые носил вчера вечером, натянул снова, в другом порядке, пытаясь согреться, и спустился на кухню, где у плиты уже хлопотала Мелба.
– Доброе утро, Том, – улыбнулась она и положила перед ним бутерброд с ветчиной. – Хорошо спалось?
– Да, спасибо… только немного холодновато, но…
– Проклятая труба лопнула, – пробормотал Джос из‑за газеты.