Посвящается всем, кто нуждается в утешении…
Пролог. Пусть начнется, что еще не началось
Осень всегда приходит неожиданно. Это зиму и весну люди ждут долго, с нетерпением вглядываясь в небо, надеясь, что вот-вот полетят, закружатся хрупкие белые снежинки или, напротив, среди серых туч появится синий клочок, и оттуда брызнет ослепительно яркий солнечный луч. Владетельница дождей и туманов, хранительница сверкающего, но непрочного золота приходит совсем иначе. Она за одну ночь меняет краски, делает воздух прохладнее, а небо - выше.
Вот и сейчас Осень готовилась вступить в свои права. Но прежде чем сделать первый шаг по улицам Города Мастеров, она, как владетельная госпожа, выслала впереди себя своих верных слуг и помощников. Холодный, пахнущий горьким дымом Ветер и ярко-огненный кленовый Лист подходили для этой миссии лучше всех.
Они неслись по улицам. Вдоль маленьких и больших разноцветных домов с остроконечными черепичными крышами, вдоль небольшой реки, рассекающей Город на две половины, вдоль мостов с резными перилами и притихших в ожидании Осени скверов. Было раннее утро, и жители Города еще спали. Ветер, разыгравшись, качнул витой кованый крендель на двери булочной, подул на медные колокольчики, висевшие на входе в дом Часового Мастера. Колокольчики отозвались тихим перезвоном.
Лист вспорхнул вверх, пролетел половину улицы, потом вернулся назад, словно зовя за собой беспокойного друга, и снова рванулся вперед. Подлетел к высокому красивому дому, сложенному из белого камня, покружился вокруг двери, украшенной причудливой медной ручкой в виде свернувшегося клубком дракона и присел отдохнуть на маленький золотистый барельеф, украшавший стену: кисть и палитра, вылитые из бронзы. Ветер, подхватывая друга, метнулся к окну, с любопытством заглянул внутрь и, не удержавшись от очередной шалости, с силой ударил по потемневшей от времени, дубовой раме так, что задрожали стекла.
Стук ветра, бьющегося в окно, разбудил маэстро Алехандро. Художник вздрогнул, сел на постели, удивленно посмотрел по сторонам, но увидев, огненный Лист, прижавшийся к стеклу, все понял и кивнул ему, как другу. Мастер подошел к окну. Улица в этот утренний час была по-прежнему пустынна, но перед зорким взглядом Живописца и Поющего отчетливо предстала неторопливо шествующая по улице величественная Дама в платье всех оттенков осеннего золота, окутанная вуалью дождей и туманов.
- Осень – благодатное время для художников - подумал он. - Только бы успеть запечатлеть эту хрупкую, недолговечную красоту. Перенести на полотно эти пронзительные оттенки золота, меди и кармина так странно сочетающиеся с холодной синевой осеннего неба. Успеть, пока мир не погрузился в серые краски предзимья.
Мастер снова улыбнулся, снял со стены лютню, пробежался пальцами по струнам. Вышел в коридор. Легкая, звонкая мелодия наполнила дом:
Живописцы, окуните ваши кисти
В суету дворов веселых и в зарю.
Чтобы были ваши кисти, словно листья,
Словно листья, словно листья к ноябрю.
Захлопали двери комнат. Ученики Алехандро просыпались, выбегали в коридор, здоровались с ним:
- Доброе утро, учитель! Хорошего вам дня, маэстро!
- Доброе утро, юные мастера. После завтрака сразу отправляемся на пленэр.
Урок живописи сегодня проведем под открытым небом. Первый день осени, друзья мои! Смотрите, какое небо, какие краски. Нельзя терять ни минуты!
И юноши торопливо натягивали бархатные куртки, толкались в коридоре, перебрасываясь шутками, собирали мольберты, кисти и краски. А песня продолжала звучать. Она звала выйти на улицу, окунуться в пронзительную свежесть осеннего утра.
И, наконец-то, коснуться кистью белизны заветного листа:
Мостовая пусть качнется, как очнется!
Пусть начнется, что еще не началось.
Вы рисуйте, вы рисуйте, вам зачтется…
Что гадать нам: удалось – не удалось.
Маэстро Алехандро Альварес, несмотря на сорокалетний возраст, выглядел старшим братом своих учеников. Изморозь седины почти не коснулась его густых, каштановых с медным отливом, волос. Серо-синие глаза смотрели весело и отчаянно, движения и жесты были легкими, стремительными, а походка, по-юношески, упругой. Он последний сбежал по ступенькам, захлопнул дверь, повернув ручку в виде дракона, махнул на прощанье огненному Листу, так и оставшемуся на оконной раме, и с шумной толпой учеников быстро пошел по улицам просыпающегося Города.
Ученики расположились в роще, уже тронутой осенней позолотой, близ берега небольшой реки. Ветер разогнал редкие облака, солнце грело почти по-летнему, но холодная синева темной воды ясно говорила о том, дни тепла и света сочтены.
Алехандро время от времени отрывался от мольберта, подходил то к одному, то к другому ученику, внимательно глядел на рисунок, негромко говорил ободряющие слова, давал советы. Сложность задания для юных мастеров заключалась в том, что они должны были не просто изобразить на полотне осенний пейзаж, но привнести в картину долю своей фантазии.
Возле двух учеников Алехандро задержался надолго. Диего, худощавый, смуглый юноша, нетерпеливо отбрасывая от лица черную прядь, резкими, широкими мазками писал странную картину. Посреди бурого, пожухлого и безжизненного болота гордо возвышался красавец клен. Огненно-золотая листва пылала на фоне мертвенно-серых туч. А с востока, в черных вихрях, уже неслась буря. И было ясно, что жить этой огненной красоте оставалось считанные секунды! Но клен высился неколебимо и гордо, словно рыцарь в золотых доспехах, бросал вызов подступающей тьме.
- Интересно мыслишь! – маэстро одобрительно похлопал ученика по плечу.
Джованни, высокий, стройный молодой человек с мечтательными серыми глазами, писал портрет девушки в венке из золотистых листьев. Она танцевала на поляне, а ветер кружил осеннюю листву, сгибал тонкие ветки деревьев, развевал ее каштановые волосы. И девушка казалась лесной нимфой, танцующей на последнем балу печального октябрьского леса. Правда, нежным, красивым лицом и задумчивой улыбкой нимфа была как две капли воды похожа на Кэтрин, невесту Джованни.
- Неплохо получается - сдержанно, но искренне похвалил ученика Алехандро.
А потом, склонившись к нему, прошептал, так чтоб никто не слышал:
- Будет славный подарок на свадьбу! Кэт понравится.
Джованни смущенно улыбнулся и кивнул.
Пока наши герои заняты живописью, оставим их ненадолго и поговорим о знаменитом Городе Мастеров.
О том месте, где происходит наша история, надо рассказать отдельно. В этом Городе жили настолько искусные мастера, что жители других мест считали их волшебниками. И в самом деле, кем еще считать мастеров, у которых зеркала говорят хозяевам «доброе утро, вы сегодня отлично выглядите». Одежда может менять покрой и цвет по настроению того, кто ее надел. А кувшины сохраняют воду всегда свежей и чистой. И так во всем. У каждого мастера была своя тайна. Особенно у мастеров музыкальных инструментов. Виданное ли дело, чтобы скрипки, флейты, лютни сами добрым и усталым голосом учили школяров, куда им ставить пальцы и как брать аккорды. Ну, а про оружейников и их заговоренные клинки я вообще промолчу. О них сто раз в рыцарских балладах было спето.
С художниками тоже не все так просто! Знаете ли вы Легенду о Волшебной кисти? Говорят, что есть такая кисть, с помощью которой можно нарисовать картину, и изменить реальность. (Ну, к примеру, кто-то тяжело заболел, а художник рисует его полным сил и человек выздоравливает) Правда, такая живопись отнимает жизненные силы у мастера. Одна картина - несколько десятилетий жизни. Поэтому художник может нарисовать не больше трех таких картин. Но сам факт! Как-то спокойнее жить на белом свете, когда знаешь, что вокруг тебя – сплошные волшебники.
Конечно, среди жителей Города Мастеров встречались и нехорошие люди. Но, они, Хвала небесам! – волшебным даром Творчества не обладали. И, максимальное зверство, могли только на ногу при случае наступить. Или камень в окно бросить. Жил, к примеру в Городе Мастеров, некий Витольдо Краббс. Это был малеватель наклеек, вывесок и прочей ерунды. Богатый, недалекий, завистливый,чрезвычайно высокого о себе мнения. Больше всего на свете Краббс любил поорать: "Я - единственный художник!!!!"
А что толку? Учиться-то молодежь все равно бежала к Мастеру. И дело было даже не в умении удачно смешивать краски – а в правильном взгляде на мир.
Нет, вопреки домыслам многих горожан, картины маэстро Алехандро не оживали, люди, изображенные на них, не сходили с полотен. Просто каждое произведение прославленного художника было окном в иное, неведомое, но прекрасное измерение.
Глядя на его картины, люди отчетливо слышали пронзительный свист резкого ветра под пламенно-пурпурным небом, в путанице острых, скал, похожих на драконьи хребты. Видели всадника стремительно летящего по краю пропасти. Или же вздрагивали от внезапно налетающих соленых брызг морского прибоя, чье пенное кружево сверкало в солнечных лучах, подобно осколкам разбившегося драгоценного кубка из горного хрусталя. А облака у горизонта вдруг таяли, открывая дальний край и зеленый берег, осиянный зарею. И многие посетители выставок шепотом рассказывали друг другу, что перед ними на мгновение появлялась фигура девушки из старой морской легенды, которая легко скользила по волнам, чуть касаясь их краем белоснежного платья.
Впрочем, Алехандро Альварес писал не только волшебные пейзажи. Его Дар живописца мог показать людям красоту самых обычных вещей: добрый свет янтарного огня домашнего очага, аромат и приятную золотистую тяжесть спелого яблока, нежный, светло-зеленый трепет первой листвы.
А уж если маэстро писал портрет!..
Есть старое, всем известное, но очень верное выражение: «показать на полотне душу человека». Так вот, глядя на свои портреты, созданные Мастером, люди видели не свое зеркальное отражение, а то КАКИМИ они могли бы быть! Какими все они мечтали стать в глубине души, но не смогли, потому что побоялись. Или их отговорили трезво мыслящие «доброжелатели». Или с годами они забыли свою мечту. Пожалуй, именно портреты Алехандро обладали настоящей волшебной силой. В отличие от других картин, художник никогда не писал их на заказ. Почему он вдруг решал написать портрет того или иного человека, всегда оставалось загадкой для окружающих.
А после окончания работы над картиной начинали твориться странные дела!
Однажды маэстро Алехандро встретил на улице плачущую толстенькую девчонку, дочь кухарки из ближайшего трактира. На вопрос художника о причине ее горя - она, размазывая слезы по пухлым щекам, ответила, что уличные мальчишки и девчонки не принимают ее в свои игры, обзывая неуклюжей коровой. Художник нахмурился, зашел в трактир, о чем-то поговорил с матерью девочки, а потом достал из сумки карандаш и лист бумаги. За первым наброском последовал второй, третий…
Когда толстушка увидела свой портрет, она ахнула, долго вглядывалась в изображение и ушла, задумчиво улыбаясь. Прошло несколько лет, и девчонка сбежала из дома.
А еще через несколько лет на сцене Королевского театра появилась новая прославленная танцовщица! И таких случаев было множество!
Ученик кузнеца, все время получавший нагоняй от мастера за кривые подковы, увидев свой портрет работы Алехандро, бросил молот и начал писать стихи. Причем очень неплохие, как отзывались о юноше столичные поэты.
Хилый и трусливый аптекарь, вдруг стал заниматься стрельбой и фехтованием, записался в городскую стражу и гордо выхаживал в ночном дозоре с ружьем на плече. Конечно, на некоторых обывателей подобные истории нагоняли жуть. Они предпочли бы ничего не менять в своей серенькой жизни. Но портреты таких людей маэстро не писал никогда!
Да! Вот каков был истинный ДАР живописца Алехандро Альвареса. Открывать людям волшебные миры и показывать красоту мира земного. Дарить отчаявшимся надежду и открывать им возможность изменить свою судьбу. На все вопросы, о природе своего Дара маэстро только отшучивался. А однажды, когда его очень допекли досужие сплетники, ответил песенкой:
Не проси у художника формул с объясненьем стихов и картин.
Как был замысел дивный исполнен, знает только создатель один.
Как рождались волшебные краски, как сонета сложилась строка,
Кто поведал нездешние сказки - знает сердце его и рука.
Так что не удивительно, что Школа живописцев Алехандро Альвареса всегда была переполнена. Талантливые юноши с самых разных концов страны приезжали в Город, чтобы стать его учениками.
Маэстро с удовольствием учил способную молодежь всему, что он знал сам. И ученики платили ему уважением и любовью. Да и простые горожане любили художника за неизменную приветливость, за веселый и добрый нрав. А о завистниках Алехандро предпочитал не думать.
ГЛАВА 1. «Единственный художник»
Маэстро и его ученики возвратились в Город поздно вечером. Алехандро остановился побеседовать со своим старым приятелем Маттео – мастером музыкальных инструментов. Однако, не успели они поговорить и пяти минут, как доносящиеся из-за поворота улицы громкие крики и вопли, похожие на возмущенное кудахтанье, привлекли внимание художника. Крики перемежались с громким смехом, причем смеялись явно его ученики. Недоумевая, маэстро поспешил навстречу голосам. На маленькой площади возле трактира разыгралась странная сцена. Ученики кольцом окружили Витольдо Краббса, который наскакивал на них, потрясая в воздухе коротенькими толстенькими ручками.
- Я – ЕДИНСТВЕННЫЙ ХУДОЖНИК! Запомните это, вы, щенки, молокососы!
Я – единственный художник в нашем почтенном городе!
Хохот усилился. Витольдо Краббс побагровел.
- Да как вы смеете надо мной смеяться?! Я окончил столичную школу живописи! Мои работы утвердил сам бургомистр города! Мои вывески висят на каждом трактире! Мои этикетки на печенье разошлись по всей стране! А вы… а вы… вообще никакие не художники! Вот ты, к примеру! – Краббс ткнул похожим на сосиску пальцем в сторону Диего. – У тебя даже мольберта нет! Ты на стене рисуешь, как уличный бродяга, я сам видел! А ты – Краббс повернулся в сторону Джованни – рисуешь только свою подружку Кэт. А больше ничего не умеешь! Я – единственный художник! А вы все, конечно, - нет! А еще…
Знаете, сколько мне платят за мои произведения?! Вам столько и за год не заработать! Нищие мазилы! А ваш хваленый маэстро просто …
Тут Краббс неожиданно икнул, проглотив уже готовое сорваться с языка ругательство, и замолчал, выпучив глаза. Потому что Алехандро шагнул в круг учеников.
- Здесь кто-то говорил о нищих мазилах?! – художник задал этот вопрос негромко, но в его голосе отчетливо послышались стальные ноты.
Приветливая улыбка сошла с лица Алехандро, серо-синие глаза смотрели на Краббса холодно и жестко.
- Не-ет, никто. Вам послышалось маэстро, - промямлил Витольдо.
- Допустим. Но вы что-то пытались сказать обо мне? «Хваленый маэстро – просто…» Договаривайте, господин Краббс!
«Единственный художник» втянул голову в плечи и заговорил плаксивым голосом:
- Просто вы, маэстро, совсем распустили своих учеников. Они смеются над богатыми и почтенными гражданами города, обижают их, отпуская дурацкие шуточки. Приструните своих мальчишек, господин Альварес! А не то я пожалуюсь бургомистру.
- Если вас обидел кто-то из моих учеников, господин Краббс, даю вам слово, он немедленно перед вами извинится. – Алехандро обвел юношей строгим взглядом. – Итак, молодые люди, кто из вас был невежлив с нашим мастером вывесок и этикеток?
Диего был готов поклясться, что произнося эти слова маэстро хитро подмигнул ученикам.
Паулино, потупившись для вида, шагнул вперед:
- Поверьте, маэстро, никто не хотел обидеть господина Краббса. Наоборот, все мы очень хвалили его новую вывеску для трактира «Пьяный гоблин».
- Еще бы! – Джованни встал рядом с приятелем. – Вывеска получилась настолько удачной, что изрядно выпивший пристав, выйдя из трактира, снял шапку, поклонился нарисованному гоблину и сказал: «Добрый вечер, господин бургомистр!»
Среди учеников вновь послышались сдавленное хихиканье. Алехандро повернулся к Витольдо с совершенно серьезным видом:
- Как видите, господин Краббс, произошло досадное недоразумение. Поверьте, мои ученики очень ценят ваше этикеточно-вывесочное творчество!
- Ага! Очень! – нестройным хором отозвались парни, изо всех сил сдерживая смех.
Краббс буркнул в ответ что-то неразборчивое и, махнув рукой, побежал прочь по улице. Вслед ему, снова загремел дружный хохот. На этот раз маэстро смеялся громче всех.
Мелкая стычка с Краббсом никому не испортила настроения и была бы вскоре забыта, если бы за ней не последовали странные и грозные события.
Которые неожиданно изменили течение жизни многих людей, населявших веселый и добрый Город Мастеров. А началось все с праздничного пира в главной городской таверне. Впрочем, расскажем об этих событиях по порядку.
По традиции, начало осени в Городе совпадало с ярмаркой, куда съезжалось множество народу из самых разных краев Волшебной страны. Весь день на площадях шла шумная торговля, а вечером продавцы и покупатели: купцы, мастера и крестьяне собирались в большой таверне «Золотая бочка», расположенной в Круглой башне, на Ратушной площади. Своими толстыми стенами, выложенными из золотисто-коричневого камня, башня, действительно, напоминала огромную бочку, на которую для смеха нацепили ярко-красный черепичный колпак крыши. Кованый флюгер, украшавший крышу, изображал шута, с удовольствием пьющего эль из толстой кружки. В этот праздничный день эль в таверне лился рекой. Внутри помещения ярко горели свечи, стены были украшены разноцветными лентами и золотистыми гирляндами хмеля. Народ веселился, отмечая удачные сделки, покупки и продажи. Разумеется, маэстро Альварес и его ученики с удовольствием принимали участие в общем празднике, не забывая, впрочем, о живописи.
Алехандро, под одобрительные возгласы ребят, заканчивал набрасывать на листе бумаги эскиз роскошного натюрморта, состоящего из большой кружки с элем, солидного куска ветчины и огромного блюда с персиками и золотистым виноградом. Но не успел художник закончить свой набросок, как из разных углов таверны раздались дружные крики:
- Песню! Песню, маэстро Алехандро! Просим, просим! Что-нибудь веселенькое в честь праздника!
Горожане прекрасно знали, что, по силе таланта, Дар Поющего у Алехандро Альвареса равен его Дару Живописца. Художник не только устраивал выставки своих картин, но и частенько давал концерты, на которые приходило множество ценителей его песен, включая господина бургомистра. Вот и сейчас маэстро охотно откликнулся на просьбу посетителей таверны. Он взял лютню, поднялся на небольшое возвышение в центре зала.
- Поздравляю всех с осенним праздником, друзья мои! Буду рад, если моя новая песенка повеселит вас. А посвящается она…
Впрочем, вы сейчас сами догадаетесь – кому. Ведь только этот человек в нашем городе самый единственный и неповторимый!
Народ в таверне озадаченно притих. Чистый, звонкий аккорд разбил тишину. И взлетела, зазвенела веселым бубенцом мелодия озорной песенки:
Я – единственный художник, заслуживший уваженье,
В нашем маленьком, почтенном, безмятежном городке.
Я рисую этикетки на печенье и конфетки,
На бутылки и варенье, и на капли в пузырьке.
А вот Пабло – не художник, он рисует только дождик,
И Джованни – не художник, он рисует только Кэт.
Правда, глупый Паулино, что-то вылепил из глины,
Но ведь мне за дело платят, а им всем конечно – нет!
В таверне то тут, то там раздавались громкие смешки. Кое-кто уже вставал с места и в открытую показывал пальцем на Витольда Краббса, который, злобно зыркая по сторонам заплывшими глазками, втянул голову в плечи и почти сполз под стол, чтобы казаться незаметнее. Песенка продолжала звенеть остро и насмешливо:
А мои произведенья так близки для населенья!
Каждый житель, без сомненья, с моим творчеством знаком,
Потому что я – художник, заслуживший уваженье
И прошедший утвержденье в магистрате городском.
И теперь я весь в творенье! Я горю над ярлыками!
Вот закончу – все увидят, кто художник, а кто – нет.
Ярлыки свои снабдил я образцовыми стихами,
Пишет их мой друг. И кстати: он – единственный поэт!
Уже не отдельные смешки, а громовой хохот потрясал таверну.
Склочный характер Краббса был известен каждому горожанину. А уж его ежеминутные вопли о «единственном художнике» не слышал только глухой.
А вот Пабло– не художник! Да и Диего – не художник! Да и Франциско – не художник!
Я – единственный художник! А они, конечно, - нет!
Возгласы: «Браво, маэстро!» «Так ему, завистнику!» - раздавались по всей таверне.
Алехандро, улыбаясь, поклонился публике. Витольдо Краббс соскочил с места, подбежал к нему, потрясая в воздухе толстенькими кулачками.
- Это не сойдет вам с рук! – злобно прошипел Краббс. – Я рассчитаюсь с вами и с вашими чертовыми учениками, господин Альварес. Ждите! Моя месть будет ужасной!
- Господин Краббс, это была всего лишь шутка - еле сдерживая смех, попытался все объяснить Алехандро.
Но злополучный «единственный художник», резко развернувшись, выбежал из таверны, чуть не сбив с ног слугу, несущего поднос, полный кружек. Аплодисменты не смолкали. Маэстро поклонился еще раз и направился к своему столу. Чья-то рука легла ему на плечо.
- Напрасно, ты все это затеял, сынок – Старый часовой мастер смотрел на художника внимательно и печально. – Помяни мое слово, Витольдо Краббс не тот, над кем можно безнаказанно смеяться в присутствии толпы. Будь осторожен! Этот бездарь и завистник, и впрямь, способен на подлость.
- Спасибо за предупреждение, мастер Грегори – Алехандро безмятежно пожал плечами. – Но я не боюсь злобных дураков. Пройдемте лучше к моему столу. Выпьем и забудем об этом неприятном случае.
Но часовой мастер Грегори только грустно покачал головой и отошел в сторону. Увы, его слова, вскоре оказались пророческими.
- И вот я настаиваю!.. Нет! Я требую, господин бургомистр, чтобы вы примерно наказали этого бездаря и прохвоста, так называемого маэстро Альвареса, за оскорбление чести и достоинства Единственного Художника нашего почтенного города, то есть меня!!
Бургомистр, еще не старый, но уже начинающий лысеть тучный мужчина, страдальчески закатил глаза к потолку. В отличие от Краббса, он был далеко не дурак и прекрасно понимал, КТО, на самом деле, единственный художник в Городе Мастеров.
Тем более, что выставки картин Алехандро Альвареса привлекали ценителей искусства со всей страны, а, значит, обеспечивали казне надежный доход. В то же время, ссора с Витольдо Краббсом, одним из самых важных и богатых горожан, никак не входила в планы бургомистра.
- Господин Краббс - вкрадчиво начал он, мучительно думая, как бы выпутаться из этой неприятной ситуации. - А у вас есть свидетели, которые могут подтвердить факт оскорбления вашей чести и достоинства маэстро Альваресом?
- Конечно, есть! Мой друг – Дистрофий Шнопс. Единственный поэт!
После этих слов бургомистру очень захотелось залезть под стол и взвыть от отчаяния. Или немедленно упасть в обморок. Потому что Дистрофий Шнопс, отпетый графоман, гроза и ужас редакции местной газеты, был по характеру чудовищным занудой и педантом, никогда ничего не забывающим и не прощающим. Он зарабатывал на жизнь тем, что писал рекламные объявления в стихах и сочинял на заказ поздравительные оды к разным юбилейным датам. При этом он искренне считал себя Единственным поэтом не только Города Мастеров, но и всей страны, а, возможно, и всего мира. Как и Витольдо Краббсу, Шнопсу везде мерещились происки врагов и завистников, из-за которых его «творчество» недостаточно ценится любителями высокой литературы. Вдвоем эта парочка была способна свести с ума кого угодно!
- Какого же вы требуете наказания для маэстро Алехандро, господин Краббс? – слабым голосом поинтересовался бургомистр.
- Пусть выплатит мне крупный денежный штраф! И публично извинится за причиненный моральный вред!
Бургомистр снова страдальчески вздохнул. Конечно, он мог попытаться убедить маэстро откупиться от обвинений злобного дурака большой денежной суммой.
Но никакие силы не заставили бы Алехандро Альвареса извиниться перед Краббсом, да еще и публично! Это бургомистр понимал абсолютно ясно.
- Черт дернул этого художника связаться с таким склочником и завистником, как наш Витольдо. Сидел бы тихо, как все, терпел его вопли и помалкивал в тряпочку. Заварил маэстро кашу, а я теперь – расхлебывай!
Не зная, что делать дальше, бургомистр зачем-то шагнул к высокому окну и раздраженно отдернул штору. И замер от удивления. Виновник происшествия с мольбертом в руках шел по главной улице прямо к Ратушной площади.
Хитрая улыбочка скользнула по лицу бургомистра. Он достал шелковый платок и облегченно вытер пот со лба.
- Позову Альвареса сюда, пусть сам с Краббсом разбирается – кто кого оскорбил.
И, перевесившись через подоконник, бургомистр призывно замахал руками.
Этот день маэстро Алехандро решил посвятить городскому пейзажу. Его ученики, взяв кисти и палитры, быстро разбежались по разным площадям и скверам. Сам же художник направился в центр города. Он не спеша шел по узким извилистым улочкам мощеным брусчаткой, по маленьким горбатым мостикам, вдоль причудливых фасадов, вдоль кружева кованых оград. Маэстро вложил немало сил и искусства в украшение родного Города.
По его эскизам было создано множество барельефов, мозаик и статуй. Бронзовые грифоны, похожие на добродушных крылатых львов, улыбались художнику, и, казалось, взмахивали крыльями, приветствуя его. Изящные мраморные девушки с букетами роз или чашами, полными спелых плодов, чуть склоняли головки, провожая Алехандро задумчивым взглядом. Лиловые ирисы и белоснежные лилии на золотисто-синем мозаичном фоне горделиво выпрямляли стебли и старались казаться еще ярче, чтобы маэстро удостоил их своим вниманием. Алехандро улыбался знакомым созданиям и, не замедляя шага, шел дальше. На главной городской площади он остановился, поставил мольберт и внимательно посмотрел по сторонам. Был ясный и ветреный осенний день. Свет и тени бежали по фасаду старой ратуши, под солнечными лучами ярко вспыхивала рыжая охра и огненная киноварь стен, золотились оконные переплеты. Алехандро торопливо достал кисть, стремясь запечатлеть эту неуловимую, убегающую красоту. Но громкий крик бургомистра заставил его прервать работу:
- Маэстро! Немедленно поднимайтесь сюда. Вы нужны мне!
Художник с досадой отложил краски и вошел в двери ратуши. Только он вошел в кабинет бургомистра, как Витольдо Краббс налетел на него с привычно-визгливым воплем:
- А-а-а, так называемый маэстро Альварес! Я предупреждал вас, что моя месть будет ужасной! Господин бургомистр, как единственный художник, взываю к вашей справедливости!
- Что же вы оскорбляете богатых и почтенных граждан нашего города, господин Алехандро? – пробормотал бургомистр, старательно отводя глаза в сторону. – Нехорошо, нехорошо…
Маэстро удивленно поднял брови:
- Оскорбление?! Я крайне изумлен, господин Краббс! Благодаря моей песенке весь город, наконец-то, убедился, в вашем несомненном таланте. Рисовать вывески и этикетки – это, знаете ли, не каждый может! Правда, мне говорили, что маленькие дети с плачем прячутся под кровать, когда видят коробку печенья «Толстый гном» с вашим рисунком. То что гном получился похожим на страшного гоблина – это несомненное доказательство безграничности вашей фантазии! А стихи единственного поэта Шнопса, которые написаны на коробке?! Как можно забыть их!
«Если хочешь быть счастливым, ешь побольше чернослива! И от этого в желудке заведутся незабудки!) Печенье, вообще-то с изюмом, но это не важно! Очевидно, цветение незабудок способствует здоровому пищеварению!
Бургомистр истерически хихикнул и притворился, что высморкался. Краббс тоненько взвизгнул:
- Господин бургомистр! Прекратите это издевательство! Я не потерплю такого отношения к себе!
- Не потерпите – и не надо! – управитель города, наконец-то, разозлился по-настоящему. – Что вы мне тут голову морочите, господин Краббс? Как я понимаю, никакого оскорбления не было и в помине. Маэстро Альварес вежливо подтвердил своей песенкой, что вы – единственный художник. Судя по его словам, он искренне восхищается вашим творчеством. Так что разойдитесь с миром и перестаньте отнимать мое время!
- Ну как же так, господин бургомистр? – промямлил «единственный художник».
– Я так на вас надеялся! Я же к вам всей душой…
Помните, на ваш день рождения я тайно прислал вам подарок: большую прекрасную картину «Наш отважный бургомистр на охоте».
- Так это была ваша мазня?! – вне себя от гнева завопил управитель города. – Где красноносый толстяк скачет верхом на кривоногом осле?
- Это был благородный рысак…
- И палкой отмахивается от стаи блохастых шавок?
- От стаи грозных волков!
- А эти кошмарные стихи на открытке, приклеенной к картине, конечно, накропал ваш дружок Дистрофий?! «Волк напал на бургомистр, был он, страх, - силен и быстр». Мало того, что безграмотно, еще и ничего не понятно. Кто спрашивается – силен и быстр: я или этот чертов волк?!
- Вы, конечно…
- Надо мной неделю хихикали мои же слуги. Все! С меня хватит! Вон отсюда, господин Краббс! Не морочьте мне голову! Мне утром по делам уезжать, а вы лезете ко мне с пустяками! Пойдите прочь! Малюйте дальше ваши этикетки и вывески и не смейте даже приближаться к зданию ратуши!