– Ты будешь им гордиться, – заявила она. – Как только он увидел состояние фермы, то отпустил свою бригаду двигаться дальше без него, а сам остался помогать Мириам с летними заботами.
Она снова придвинулась к Жану, молясь, чтобы он не догадался о том, что произошло между ней и Пьером, и надеясь, что Пьер не обмолвился об их отношениях и намерении пожениться. Нельзя было сообщать подобные новости раненому и измученному человеку.
– Похоже, вы с Пьером до сих пор близки.
Было слышно, что Жану становится трудно дышать, он больше не мог скрывать боли – голос его выдавал. Он бросал взгляды попеременно то на нее, то на Пьера, и в глубине души Анжелики начала подниматься паника.
– Мы всегда были друзьями. Ты это знаешь.
– Ты ведь сказала ему, что мы обручены и поженимся, как только закончится война?
– Конечно же сказала.
Пьер прочистил горло. Анжелика затаила дыхание. Ей нужно было остановить Пьера, не дать ему озвучить их планы Жану. Они не могли причинить ему такую боль. Не сейчас.
Жан заговорил снова, опередив Пьера:
– Теперь я верю, что Пьер действительно изменился. Потому что Пьер, которого я знал раньше, взглянул бы на тебя, увидел прекрасную женщину, в которую ты превратилась, и решил, что должен заполучить тебя, без оглядки на чужие чувства и данные обещания.
Жестокая истина его слов ударила прямо в сердце. Слова, которые собирался сказать Пьер, сменились свистящим вздохом.
Жан снова потянулся к ее руке и на этот раз поднес ее к губам, целуя пальцы Анжелики с несвойственной ему страстностью.
– Я скучал по тебе, Анжелика.
– Я тоже по тебе скучала, – ответила она, с отвращением к самой себе понимая, что прикосновения его губ не вызывают в ней и намека на дрожь.
– Я думал о тебе каждый день, каждый час. – Жан потянул ее за руку, и ей не осталось ничего другого, кроме как склониться к нему.
– Мысль о нашей свадьбе провела меня сквозь все жестокие бои.
Каждое слово жалило ее прямо в сердце, снова и снова, пока Анжелике не начало казаться, что она вот‑вот не сможет дышать от боли, сдавившей грудь. Было очевидно, что Жан ее обожает.
– Жан… – начал Пьер.
Но Жан притянул ее к себе, поймал ее лицо в ладони и привлек ее губы к своим губам. И несколько долгих мгновений пытался ее целовать. Анжелика старалась дать ему хоть намек на тот ответ, которого он ожидал, но поцелуй вышел вымученным и напряженным. Когда он наконец оторвался от нее и отпустил, Анжелике отчаянно захотелось вытереть губы рукавом, убрать с них холодную влажность, оставленную губами Жана.
– Я люблю тебя, Анжелика, – сказал он, целуя ее ладонь. – И когда я в следующий раз сойду на остров, я стану твоим мужем.
Она погладила его по щеке, прекрасно зная, что нужно ответить: она тоже его любит и с нетерпением будет ждать его возвращения. Но не могла вымолвить ни слова.
Когда Жан два лета назад попросил ее руки, война еще не началась. Анжелика уважала его и хорошо к нему относилась. Она была совсем юной, ей было неважно, что сама она его не любит. Жан это знал и говорил ей, что его любви будет достаточно для них обоих.
И ей казалось, что подобного будет более чем достаточно для брака, который сможет освободить ее от Эбенезера…
Так было, пока не вернулся Пьер, с которым она научилась чувствовать то, что раньше считала невозможным.
– Анжелика, пойдем, – Пьер почти грубо отдернул ее от Жана. – Мы и так потратили достаточно времени. Я должен вернуть тебя в форт.
– Скажи, что будешь ждать меня. – Жан вцепился в ее руку с отчаяньем, которого она никогда раньше не видела.
Анжелика сжала его пальцы, но слова по‑прежнему не шли с языка.
– Обещай мне, – его голос дрожал. – Я не представляю, как мне выжить, не зная, что ты будешь ждать моего возвращения.
Как она могла отказать ему в такой просьбе? Она нужна ему. Ему жизненно необходима надежда на их отношения. Анжелика не могла вынести самой мысли о том, что он утратит волю к жизни, если она сейчас разобьет ему сердце.
– Я буду ждать, – пообещала она, стараясь, чтобы голос не звучал совсем уж несчастно.
Пьер тянул ее за одну руку, Жан вцепился в другую. Она пошатнулась между двумя мужчинами, чувствуя, что сердце разрывается на куски. Но пальцы Жана ослабли первыми, и когда они разжались, Анжелика от неожиданности едва не упала на Пьера.
– Нельзя терять времени. – Пьер потащил ее к выходу из пещеры. – Ты должна вернуться в форт до окончания битвы, иначе ты тоже вызовешь у них подозрения.
Анжелика не стала с ним спорить. Она послушно последовала за Пьером из пещеры, в лес, и молча бежала за ним по тропкам, которыми Пьер повел ее к форту. По пути она пыталась придумать, что такого сказать часовому по поводу своего позднего возвращения с рыбалки. Но мысли упорно возвращались к Жану, который лежал в темноте, терзаемый болью. Она думала о том, как ее признание в будущем обернется для него еще большим страданием.
Могла ли она действительно нарушить данное ему обещание? Этот вопрос с каждым шагом все громче звенел в ее голове, пока не заглушил наконец все остальные мысли.
Пьер остановился, когда стены форта были уже на виду. Потянул Анжелику, вынуждая ее опуститься рядом с ним под укрытие ближайших кустов.
Он тоже тяжело дышал.
– А моя рыба? – спросила Анжелика.
– У нас нет времени за ней возвращаться.
Она кивнула. Утро было жарким и влажным, поэтому рыба наверняка уже покрылась мухами и дурно пахла.
– Дальше я идти не могу. – Пьер покосился на западный блокгауз Норс‑Салли.
– Скажи часовому, что битва застала тебя врасплох. Он поверит.
Вдалеке гремели залпы, эхом разносясь по всему острову. Время от времени в этот грохот вклинивался пушечный выстрел. Дикие вопли индейцев стихли, и Анжелике оставалось лишь молиться, чтобы Пьер ошибся и удача в этом бою перешла на сторону американцев.
Она начала подниматься, но застыла и схватила Пьера за руку, прежде чем тот успел ускользнуть.
– Пьер, не говори пока о нас Жану. Пожалуйста. Обещай, что не скажешь.
Он нахмурился, резко помрачнев.
– Но рано или поздно он все узнает. Зачем тянуть?
– Он ранен, и я не хочу причинять ему лишней боли.
– Так ты поэтому солгала ему… Зачем ты сказала, что будешь его ждать?
– Я не знаю, – ответила она, пытаясь защититься от злости в глазах Пьера. – Я не знаю, что ему говорить. И больше не знаю, что делать.
– Ты не знаешь, что делать? – Пьер схватил ее за плечи и развернул лицом к себе. – А разве не ясно, что нужно делать? Ты любишь меня. Не его.
– Но он мне тоже дорог. Он любит меня, он был рядом со мной все те годы, когда тебя не было.
– Но ты же не любишь его, – настаивал Пьер. – Ты не могла сказать ему эти слова. Я видел.
Солнце поднялось в зенит, и его жаркие лучи жгли голову, не давая возможности связно мыслить.
– А может быть, это не важно.
Пьер зарычал и дернул ее к себе, прижал к груди, и его лицо вдруг оказалось совсем рядом. Усталое лицо, покрытое пылью и копотью боя. Однако в глазах светилось необыкновенно сильное чувство.
И когда он наклонился к ней, Анжелика поняла, что не может и не хочет сопротивляться ему. Она с жадностью и нетерпением ждала его губ, чтобы ответить. Он завладел ее губами, требуя отклика. Анжелика растворилась в этом поцелуе, с готовностью подаваясь ему навстречу. Потом он застонал и оборвал поцелуй, а ее губы пульсировали от желания продолжать.
– Только не говори, что Жан целуется хоть сколько‑нибудь похоже. – Пьер тяжело дышал, и его лицо вновь застыло яростной маской. – Не говори, что ты отвечала ему так же, как мне. Я не поверю.
Ей нечего было возразить. С Пьером ее объединяла страсть, которой она никогда не испытывала к Жану. Но могла ли эта страсть и любовь справиться с теми трудностями, что ждут их в будущем? Да, Пьер говорил, что не будет больше вояжером. Сможет ли он сдержать слово? Будут ли они счастливы вместе?
Ей невыносимо было думать, что Пьер будет несчастен, оставшись на острове. И если она вынудит его остаться, то рано или поздно он неизбежно станет винить ее. К тому же она ведь пообещала дождаться возвращения Жана. Разве могла она нарушить данное слово?
Мысленно она вернулась в то зимнее утро, когда отец решил удивить их внезапным визитом. Его лицо сияло от радости, когда он поднял Анжелику своими большими руками и обнял. Нос у него был холодный, а заснеженная борода щекотала ей щеки.
Но всего лишь мгновенье спустя его руки закаменели, а радость сменилась недоумением и болью, от которых сердце маленькой девочки горько сжалось. Ее мать, прикрытая только покрывалом, распахнула дверь спальни. Вида голых мужских ног, торчащих с другой стороны кровати, было достаточно, чтобы отец застонал.
И этот стон потряс ее до глубины души. Иногда, в предрассветной тишине раннего утра, она все еще слышала этот ужасный звук.
Стон, вызванный невыносимым предательством.
Как она сможет жить, услышав однажды подобный стон Жана?
А рано или поздно придется услышать – когда он узнает, что она ему изменила. Предала его так же, как мать предавала ее отца.
Анжелика поднесла к губам дрожащие пальцы, пытаясь сдержать рыдания. Она осознала, что сделала, – она изменила Жану. Стоило только Пьеру оказать ей несколько знаков внимания, и она забыла все данные обещания. Она поддалась лести Пьера, его поцелуям, его признаниям в любви и позволила себе сойти с праведного пути, забыть о своих обязательствах перед человеком, который ее обожал.
Как бы она ни старалась сопротивляться, она все же стала такой же испорченной и ветреной, как ее мать. Анжелика поддалась запретным поцелуям и прикосновениям. Она позволила стремлению плоти стать главным в ее жизни. Что, если в следующий раз, когда кто‑то вскружит ей голову, она все так же не сможет сопротивляться?
С губ Анжелики сорвался страдальческий всхлип, из глаз хлынули слезы. В кого же она превратилась?
Ей нельзя было позволять себе привязываться к Пьеру и вместе с ним планировать жизнь. По крайней мере, до тех пор, пока она откровенно не поговорит с Жаном. Они с Пьером должны подождать, должны держать себя в руках, пока Жан не вернется. Если их любовь достаточно сильна, как это и должно было быть, неужели они не выдержат разлуки до тех пор, пока не сделают правильный шаг?
Ведь она пренебрегла всем, что предлагал ей Жан, – добротой и душевным теплом, которыми он окружал ее все эти годы. Она предала его, изменила ему, втоптала в грязь все его дары, словно они ничего не значили. Точно так же, как поступила с отцом ее мать, и поступала бы снова и снова.
– Пьер, прости, – прошептала она, отшатываясь. Паника придала ей новые силы. – Я не могу причинить Жану такую боль.
Пьер потянулся к ней, но Анжелика выскользнула из его объятий и выбежала на открытое место, где ее могли видеть солдаты из блокгауза.
– Анжелика, вернись, – прошипел Пьер, скрытый густыми ветвями.
Она помчалась к стенам форта, стараясь оказаться там как можно скорее. Пьер не мог последовать за ней, и девушка это знала. Для него это было слишком опасно.
– Анжелика, machérie, – звал он ее хриплым приглушенным голосом. – Прошу тебя, вернись.
Но она вынуждала себя бежать прочь, как можно дальше, как можно быстрее.
Из квадратной бойницы блокгауза что‑то крикнул один из солдат. Ее заметили. Теперь Анжелика не могла вернуться, даже если бы захотела.
Всхлипнув, она заставила себя переставлять ноги, хотя все внутри и желало обернуться и броситься Пьеру в объятия.
* * *
– Я вернулся, – сказал Пьер, забираясь обратно в узкий проход пещеры.
– Я удивлен, – слабо откликнулся Жан, – что ты не бросил меня здесь умирать.
Пьер двинулся к задней стене пещеры, к темному закутку, где оставил брата. Он не ответил. Слишком был зол и стыдился признаться, что обдумывал и такую возможность.
В глубине сердца он желал оставить Жана на произвол судьбы. В конце концов, брат сам создал себе эти проблемы. Если бы Жана не стало, Пьеру не пришлось бы больше соперничать с ним за расположение Анжелики. Она прекратила бы беспокоиться о Жане и полностью отдалась Пьеру. Но часть его души знала, что он не может бросить своего брата, а злость совершенно не к месту. Это была всего лишь реакция на упрямство Анжелики.
С чего бы ей так сильно цепляться за данное Жану обещание? Какая разница? Она ведь еще не обвенчана с ним и может в любой момент передумать по поводу своего избранника. Совершенно очевидно, что она не любит Жана так сильно, как любит его. Ведь так?
Пьер окаменел при мысли о том, что она может любить и Жана.
– Вот. Я принес тебе свежей воды. – Пьер поддержал голову брата, поднося флягу к его губам. Жан сделал один большой глоток и со стоном упал обратно.
Пьер осмотрел рану и промыл ее чистой водой. Жаль, что под рукой не было ничего из запасов доктора Хендерсона. Он мог бы справиться и сам. Пьер подумал о том, что можно найти врача и попросить у него некоторые средства – что угодно, что помогло бы Жану вытерпеть боль во время долгого ожидания.
Но он больше не мог рисковать. Жана нужно было безопасно переправить с острова.
– Она моя, – сказал Жан.
Пьеру хотелось притвориться, что он не понял смысла этих слов. Но что в этом толку? Жан явно почувствовал, что между Пьером и Анжеликой возникла страсть.
– Анжелика – взрослая женщина. Она сама в состоянии сделать выбор, с кем хочет остаться.
– Едва ли, потому что всякий раз, когда она рядом, ты шепчешь ей на ухо милые глупости. – Голос Жана был полон боли, и в нем звучала непривычная Пьеру горечь.
– Мне не нужно шептать глупости, чтобы привлечь к себе женщину.
– Пьер, держись от нее подальше.
Слишком поздно! Ему хотелось кричать. Но он вспомнил, как Анжелика просила его не сообщать пока Жану об их планах. И как бы ему ни хотелось открыто заявить, что Анжелика согласилась стать его женой, Пьер не мог предать ее доверия. Необдуманные слова лишь оттолкнут от него Анжелику.
Нет, он должен позволить ей самой поговорить с Жаном. Позволить самой выбрать и слова, и время. Возможно, Анжелика решит написать ему письмо о том, что она больше не хочет выходить за него замуж.
– Ты все равно не сможешь сделать ее счастливой, – продолжал Жан.
– А с чего ты решил, что ты – сможешь?
– С того, что я могу дать ей все, чего она хочет, – дом и семью на острове. И много детей, когда смогу построить для нее коттедж побольше.
– И кто сказал, что я не могу дать ей того же?
Продав свое снаряжение и бригаду, он получит столько денег, что дом и все необходимое появятся у Анжелики в мгновение ока.
Жан коротко хохотнул.
– Ты никогда не будешь счастлив на острове. Ты сойдешь с ума, как в ту весну, когда бросил и проклял отца и нас всех.
– Я изменился.
Жан ничего не ответил.
Неужели он прав? Неужели Пьер сойдет с ума, оставшись на острове? Он вспомнил долгие часы работы на ферме, монотонную ходьбу с плугом, бесконечную возню с дровами и сорняками. Он уже смертельно устал от постоянного, ежедневного труда, а предстояло еще собрать урожай, что было сложнее всего.
Пусть так, но ведь были занятия, которые ему нравились. И этим он может заняться вдвоем с Анжеликой.
Возможно, откроет здесь собственное дело. Они вместе могли бы заняться рыбацким промыслом. Торговля пушниной в окрестностях Великих озер будет не вечна, на востоке она уже прекратилась. И со временем островитянам придется искать другие способы заработать себе на жизнь, не связанные с лесной глушью и мехом. Быть может, Пьеру удастся наладить на острове торговлю рыбой.
Он расцепил напряженные руки и прислонился спиной к прохладной стене пещеры. Неровные камни врезались в кожу, и Пьер поерзал, пытаясь найти удобную позу, в которой он мог бы дождаться вечера. Он вытянул ноги и запрокинул голову. Он вымотался, но в голове крутились тысячи мыслей об Анжелике, Жане, о нем самом, о возможном будущем.
Тяжелое дыхание Жана выровнялось, и Пьер лишь молился, чтобы брат сумел заснуть или потерял сознание, не мучаясь больше от раны. Как бы Пьер ни злился на них с Анжеликой, ему невыносимо было видеть страдания своего брата.
– Раньше я злился на тебя за то, что ты бросил нас и сбежал.
Хриплый голос из темноты застал Пьера врасплох.
– Я злился, потому что ты верил, будто остров и фермерский труд – это ниже твоего достоинства. Я презирал тебя за то, что ты считал себя лучше меня.
– Я уже попросил за это прощения. Я ошибался…
– Твоя гордыня меня бесила. – Теперь голос Жана звучал с удивительной силой. – Но когда я вспомнил последнюю ссору с отцом, после которой ты бросил остров, я понял, что и он был неправ.
Пьер вспомнил, как отец стоял в деннике, широко расставив ноги и расправив плечи, чтобы не дать ему сбежать. Как темные глаза отца пылали гневом, как руки сжимали лопату. Он кричал на Пьера, называл его упрямым дураком за то, что Пьер хотел уехать с бригадой и отказывался от оплаченной школы в Детройте.
Отец тогда замахнулся лопатой. Он никогда раньше не бил Пьера, и теперь Пьер впервые понял, что в этот раз отец разозлился настолько, что готов был его убить.
– Ну, давай, – сказал тогда Пьер, отрываясь от стены. – Ударь меня.
Отец лишь смотрел на него.
– Если хочешь меня ударить, я не стану тебя останавливать.
Пьер расправил плечи и выпятил грудь, готовясь встретить любой удар. Он не единожды наблюдал, как отец расправлялся с другими. И хотя с тех пор он не раз говорил, что изменился, отцовский характер по‑прежнему оставался взрывным.
Пьеру было почти восемнадцать, ростом и плечами он сравнялся с отцом, но знал, что значительно уступает ему в силе. И все равно он не дрогнул, даже когда лопата взлетела над его головой.
Жан, стоявший чуть дальше, прожигал Пьера таким же ненавидящим взглядом. Пьер подумал: «Если все они меня так ненавидят, то зачем тогда оставаться?»
– Я ненавижу тебя, – зарычал он тогда в ответ на отцовский замах.
И отец пошатнулся, попятился, словно эти слова ударили его, как камнем в живот. Он медленно опустил лопату, позволил ей выскользнуть из руки на солому. Плечи опустились, в глазах вместо злости возникла такая печаль, что Пьеру до сих пор было больно вспоминать.
Это были последние слова, которые он когда‑либо говорил отцу. В тот же день Пьер собрал свои немногочисленные пожитки и ушел с фермы, ни разу не оглянувшись.
Отец был прав. Он был упрямый дурак.
Если бы только он мог рассказать отцу правду, объяснить, что никогда не переставал его любить, что уважал его и что теперь все понял!
– Отец не ошибся, – сказал Пьер в темноту пещеры. – Он лишь пытался удержать меня от повторения своих же ошибок.
– Но был неправ, пытаясь силой заставить тебя делать то, что хотел он, – ответил Жан. – У каждого из нас в этом мире свой путь, пройти его невозможно без своих же ошибок.
– Которых я натворил уже немало.
– Но это не значит, что ты должен взамен отказаться от того, что любишь.
Душу Пьера жег стыд за свои грехи, хотя он давно уже раскаялся в них перед Богом и молил Его о прощении. Он был не меньше отца повинен в пьянстве и дебоширстве, которые шли рука об руку с жизнью вояжера. Он как бы попал в ловушку, петля которой затягивалась все туже, – жизнь протекала от стоянки до стоянки, где все ночи напролет проходили в беспробудном пьянстве. Но он попытался исправиться.
– Я целый год не прикасался к рому.
– Тебе досталось самое лучшее от отца и от матушки, – голос Жана снова начал слабеть. – Отцовское телосложение и мамина духовная сила. Если кто‑то и сможет вести в глуши праведную жизнь, то это ты.
У Пьера сдавило сердце.
– Спасибо, Жан.
Затем они оба умолкли. Пьер представлял себе, что они снова дети и просто забрались сюда отдыхать после целого утра беготни и игр. Ему хотелось забыть о кровавом сражении, которое шло всего в паре миль от пещеры, и притвориться, что им с Жаном не нужно делить Анжелику.
– Возвращайся в леса, Пьер, – сказал Жан. – Там твое настоящее место.
Он хотел было возразить, но сердце забилось быстрее – Жан говорил правду.
– Ты ведь просто пытаешься от меня избавиться, верно? – Это должна была быть шутка, но Пьер сам поразился тому, как серьезно прозвучали его слова.
– Я солгу, если скажу, что не опасаюсь тебя и твоих попыток сманить от меня Анжелику. Я помню, что вы были друзьями. И помню, что она всегда следовала за тобой, слушалась тебя, а не меня.
– Так и было. – Пьер заставил себя рассмеяться, пытаясь скрыть неловкость.
Если бы Жан знал, что он уже очаровал Анжелику, разговора не получилось бы. Возможно, в тот памятный день, в амбаре, Жан не испытывал к нему ненависти или хотя бы сумел убедить себя найти оправдание его поведению. Но если Жан узнает, что Анжелика решила выйти за Пьера… то ненависть станет настоящей.
– Помимо того, что это удержит тебя подальше от моей невесты, – продолжал Жан, и его голос упал до шепота, – я знаю, что тебе самому нужно уехать. Торговля мехом – это часть твоей натуры. Это то, что ты любишь больше всего на свете.
– Но кто‑то должен остаться и позаботиться о матушке. Она ведь ослепла.
– Ослепла? – застонал Жан. – О чем это ты? Когда? Как?
Услышав жестокую боль в его голосе, Пьер пожалел о том, что сказал. Но Жан потребовал рассказать ему все.
К тому времени, как Пьер закончил рассказ о слепоте матушки и том состоянии, в котором он обнаружил ферму этой весной, Жана уже трясло от злости.
– Я останусь до твоего возвращения, – сказал Пьер, сжимая дрожащую руку Жана. – Я не брошу матушку в одиночестве. Обещаю.
И Анжелику он тоже не оставит. Неважно, что Жан настаивал на его отъезде: Пьер любил Анжелику и хотел быть только с ней. Он ни за что не оставит ее, особенно на попечении Эбенезера.
– Похоже, у меня нет выбора. Я должен тебе поверить.
Жан дрожал всем телом. От боли, холода или страха – Пьер не знал. Он сжал плечо брата, жалея, что не может его успокоить, заверить, что не о чем волноваться. Потому что он не хотел лгать. Не хотел множить уже порожденную ложь.
– Я обо всем позабочусь.
Пьеру не хотелось думать о том, что случится с ним завтра, когда он вернется на остров, отправив Жана в безопасное место. Он не сомневался, что вызвал подозрения у многих офицеров, посоветовав полковнику вывести из боя часть армии.
Сама мысль о том, что придется лгать, жгла ему душу. И со шпионажем тоже придется покончить. Он не сможет больше предавать полковника. И в то же время он должен найти способ убедить его в своей верности, чтобы ему позволили остаться на острове, – он не мог бросить матушку и Анжелику.
Придется, как всегда, полагаться на собственное обаяние, оно никогда не подводило Пьера. Но главной и самой сложной задачей будет попытка убедить Анжелику преодолеть чувство вины перед Жаном. Придется вывернуть наизнанку собственную шкуру, только бы дать ей понять, что с Жаном их больше ничего не связывает. Пьер верил, что ему это удастся, при должном старании.
Глава 19
Утреннее солнце никак не могло прогнать холод, закравшийся в сердце Анжелики.
– Ты готова? – Одной рукой она взяла Мириам под локоть, второй забросила на плечо мешок, в который сложила одежду Мириам.
– Вполне готова, – ответила Мириам, шагая прочь от офицерских квартир, в которых они провели почти две недели.
Чуть раньше, тем же утром, полковник Мак‑Дугал дал островитянам разрешение вернуться в брошенные дома, к своим оставленным делам. И теперь широкая лужайка, которую раньше покрывали наскоро сделанные навесы и склады с припасами, опустела. Лишь пожелтевшие пятна травы напоминали о шумной толпе людей, укрывавшихся от войны.
Весь вчерашний день был полон слухами: вначале о том, что американцев вынудили отступить с их позиций, а затем, что они вернулись на берег и погрузились на ожидавшие в северном проливе корабли.
Анжелика слышала доклады о том, что англичане не потеряли ни одного солдата, даже раненых было немного, в то время как американцы понесли жестокие потери, а оставшиеся в живых были ранены почти все. Ей оставалось только молиться, чтобы эти торжествующие сообщения оказались преувеличенными. И все же, если кровавая бойня, которую она видела, была показателем того, как развивались дела до конца того дня, хвастовство англичан вполне могло иметь под собой почву.
Анжелика не смогла праздновать победу с Лавинией и другими женщинами, что оказались под защитой британцев. Она не находила себе места, весь день думая лишь о Жане, который остался в пещере, и о пуле в его ноге. За Пьера, который собирался под прикрытием ночи увезти брата с острова, она волновалась ничуть не меньше. А что, если их заметят?
Она слышала, что двоих раненых американских солдат поймали и бросили в тюрьму форта. Один из них не дожил до утра. Анжелике не хотелось верить, что этими двоими могли оказаться Пьер и Жан, что их могли обнаружить в пещере и бросить в тюрьму.
Утром, отправившись на рыбалку, она сделала крюк и проверила Пиратское Логово. Но там не осталось ни следа их присутствия, ни капли крови. Анжелика обыскала весь берег и заплыла от берега озера так далеко, как не осмеливалась раньше, в надежде наткнуться на Пьера. Но и он, и его каноэ бесследно исчезли.
– Пора идти, – сказала она Мириам, пытаясь сдержать беспокойство, что нарастало с каждым часом отсутствия Пьера. Возможно, он будет ждать их на ферме.
Она не рассказала Мириам о Пьере и Жане. Их не оставляли в одиночестве ни на минуту. И все же, слыша постоянный шепот молитв, Анжелика догадалась, что ее подруга чувствует случившуюся беду. Ведь Мириам привыкла любую напасть отводить только молитвами.
Мириам дошла до стоящей у двери Лавинии и коснулась руки молодой женщины.
– Благодарю вас за щедрое гостеприимство. Вы стали для нас истинным благословением Божьим.
– Рада была с вами познакомиться. – Лавиния, в платье цвета сирени, была, как всегда, свежа и прелестна. Она вела себя так, словно провожала их после вечернего чая, а не двух недель жары и тесноты, проведенных под угрозой атаки. – Я рада, что сумела помочь столь многим в такие сложные времена.
Анжелика не могла упрекнуть Лавинию в недостатке заботы в то время, как форт был переполнен жителями острова. Она открыла для них свой дом, она делилась едой, распределяла запасы между теми, кто жил во дворе. Она даже выполнила просьбу Анжелики и нашла место для Эбенезера, Бетти и их новорожденного сына, отдав им пустующую кладовку на складе. Анжелика надеялась, что это поможет смягчить ярость Эбенезера. Он явно не забыл ударов Пьера после танцев и до сих пор щеголял желтым синяком под глазом. По взглядам, которые он время от времени бросал на нее, Анжелика догадалась, что он лишь ждет момента, когда сможет как следует ее наказать. И, возможно, она заслуживала наказания. Потому что Эбенезер заметил ее ветреность куда раньше, чем она сама. Он пытался ее предупредить, но она не желала слушать. И в конце концов все же пошла по стопам матери.
Анжелика содрогнулась и поправила на плече мешок с вещами Мириам. Больше такого не повторится. Она выбрала для себя новый путь. И неважно, что ждет ее впереди, но больше она ничего не станет скрывать от Жана.
– Я бы хотела продолжить наши уроки, моя дорогая, – сказала Лавиния, улыбаясь Анжелике. – У меня осталось всего несколько недель до того дня, когда отец отправит меня обратно в цивилизованное общество. И я намерена до отъезда закрепить наши с тобой успехи.
В последние дни, к счастью, Лавиния перестала цепляться к внешности Анжелики и вместо нарядов перешла к обучению. Анжелика сама поразилась тому, насколько ей нравились уроки чтения и письма.
Внезапно их внимание привлекли окрики солдат, вскинувших свои ружья у северных ворот форта.
– Отведите меня к полковнику, – раздался оттуда знакомый голос, а затем показалось и смуглое лицо Пьера, шагавшего между двух солдат.
Пьер был жив и здоров.
Анжелика с облегчением выдохнула и оперлась о плечо Мириам. Та сжала ее руку.
– Слава Богу, – прошептала она так тихо, что Анжелика с трудом ее расслышала.
Пьер стряхнул с руки хватку одного из конвоиров, которые сопровождали его по пологому холму в сторону общих бараков. На длинном крыльце солдаты чистили свои ружья. Некоторые были в повязках, скрывающих полученные в первом же сражении раны. Все они замолчали и резко помрачнели при виде Пьера.
Анжелике внезапно захотелось подбежать к нему, броситься ему на шею, сказать, что она ошибалась и что больше всего на свете она хочет оказаться в его объятиях.
Но боль заставила замереть. Она жгла ее изнутри с той самой минуты, когда Анжелика поняла, что изменяет Жану.
Часовой снова схватил Пьера за руку, но Пьер отмахнулся.
– У нас приказ тебя привести, – сказал молодой солдат, потянувшись уже за мечом.
– А я настаиваю на том, чтобы вначале вы провели меня к полковнику Мак‑Дугалу, – голос Пьера стал громче и злее.
– А у меня приказ отвести тебя сразу в тюрьму.
Солдат вытащил меч и направил его на Пьера. Пьер выбил этот меч одним ловким ударом. Оружие покатилось вниз по холму. Секундой позже другой солдат вскинул мушкет, целясь в голову Пьера.
– Ни с места! – крикнул солдат. – Или ты покойник!