– Со мной это не пройдет.
Взглянув на помрачневшее лицо Мириам, Анжелика поняла, что она тоже вспоминает сейчас, что произошло с Терезой.
– Тереза сбежала, – сдавленно сказала Анжелика. – Но Эбенезер все равно отдал ее одному из остановившихся у нас вояжеров. Он сказал тому, где ее искать и что с ней можно делать что угодно, главное, заплатить нужную цену.
Пьер замер, перестав разрезать запеканку. Нахмурился, ожидая продолжения.
– Вояжер довольно быстро ее нашел. Связал, забросил на плечо, а потом сгрузил в свое каноэ. Он уплыл на следующее утро, я даже не сумела с ней попрощаться.
– И никто не попытался его остановить?
– Эбенезер заботился о нас все эти годы после смерти матери. Разве мог кто‑то оспорить его решение?
– Они могли и должны были его остановить. Тереза не была животным на продажу.
– Но она достигла брачного возраста.
Плечи Пьера застыли, лицо превратилось в неподвижную маску злости.
Анжелика вскинула руки, демонстрируя поражение.
– Теперь ты понял, почему я не могу себе позволить идти против Эбенезера?
– Мне стоит просто убить его.
– Пьер, прошу тебя, – тихо сказала Мириам. – Господь до сих пор хранил Анжелику. И то, что зимой она оставалась в таверне, стало для нас благословением. У нее был доступ к еде, и она смогла со мной поделиться.
– Сегодня он едва ее не убил.
– И не забывай, – добавила Мириам, – Жан скоро вернется домой, и они поженятся…
– Нет. – Это слово наполнило дом звенящей яростью.
Мириам недоуменно нахмурилась:
– Но ты говорил, что американцы сумеют этим летом вернуть себе остров.
Пьер отвернулся от них и отошел к камину.
Его плечи поникли, и несколько долгих секунд он молчал, глядя на язычки пламени. А затем наконец сказал:
– Я не знаю, смогут ли американцы победить в этой битве. Каждый день, который они медлят с атакой, англичане наращивают силы. Все больше союзных индейских племен приплывает на остров, и форт Джордж уже практически закончен…
Мириам откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. Анжелика узнала эту позу: Мириам молча молилась.
Пьер прислонился к каминной полке и понурил голову. Судя по тому, как он говорил, он словно надеялся, что американцы не смогут победить. На чьей же он стороне? Пьер не говорил об этом с Анжеликой, и ей хотелось верить ему, верить в то, что он знает, как лучше поступить, пусть даже ей непонятны его действия.
– Пьер, все будет хорошо, – сказала она, пытаясь хоть как‑то его утешить.
Он ничего не сказал, но напряжение, которое излучала его спина, было почти таким же густым, как влажная жара, заполнившая маленький домик.
Он обернулся и встретился с ней взглядом:
– Анжелика, будь моей женой.
Глава 15
Анжелика застыла.
Безмолвная молитва Мириам превратилась в исступленный шепот.
– Oui, – сказал Пьер, отходя от камина. С каждым шагом его отпускало прошлое напряжение. – Анжелика может выйти за меня.
Анжелика смотрела на Пьера и не могла поверить в происходящее.
Пьер пересек комнату, и громкий уверенный стук его сапог почти прогнал ее оцепенение. Он опустился перед Анжеликой на одно колено. Решительность, которой светилось его лицо, заставила ее дрожать от предвкушения. И когда он протянул к ней руку, взял ее ладонь в свои мозолистые пальцы, сердце Анжелики оборвалось. Он ведь не всерьез, верно?
На губах Пьера возникла напряженная улыбка.
– Давай поженимся.
Она вглядывалась в его лицо. Улыбка поблекла, сменившись такой сосредоточенностью и решимостью, что она даже перестала дышать. Пьер, с непривычной серьезностью, поднес ее руку к губам и запечатлел на ней нежный поцелуй.
– Анжелика Мак‑Кензи, окажешь ли ты мне честь стать моей женой?
Все в ней кричало: «Да, да, да!» Она выйдет за него сегодня же, она будет принадлежать ему вечно. Но слова застряли в горле.
– Пожалуйста, скажи «да». – В его глазах сквозила такая уверенность, что Анжелика почти поверила в то, что у них все получится.
А получится ли? Пьер всегда был уверен во всем, что задумывал сделать. А она всегда с готовностью следовала за ним, куда бы он ее ни повел. Но может ли она в этот раз так слепо ему подчиниться? Мириам шептала молитву, и Анжелике отчего‑то казалось, что эта молитва призывает ее к осторожности.
Но если Пьер хочет на ней жениться, как отказать ему?
Всю жизнь Анжелику тянуло к нему. Тянуло с такой страстью, которой она никогда не испытывала к Жану. И за последний месяц, который они провели вместе, эта страсть только усилилась, почти пугая, потому что именно подобную страстность она видела в своей матери.
Пьер снова поднес к губам ее руку, и на этот раз тепло его дыхания, прикосновение губ, огонь в глазах сказали ей, что он испытывает такую же страсть.
– Пьер, – сказала она шепотом, отнимая руку. Как она могла ему отказать? Она никогда не говорила ему «нет». Ни разу ей не пришлось этого делать. Но ведь теперь он просит о невозможном, так ведь?
– Как мы можем пожениться? – Ей в конце концов удалось выудить связный ответ из водоворота спутанных мыслей. – Я не могу… я не стану… я никогда не покину остров, а ты не можешь здесь остаться.
Он сел на пятки, с мольбой всматриваясь в ее глаза.
– Давай сейчас не будем думать о деталях. Давай поженимся, а со всем остальным разберемся позже.
Анжелика отвернулась, чтобы не видеть его глаз. Еще немного, и она уже не сможет ему сопротивляться.
Но дело было в том, что она обязана на этот раз отказать, хотя все в ней буквально кричит «соглашайся».
– Пьер, мы не можем пожениться. – Боль от этих слов когтями вонзилась в сердце.
– Oui, можем.
Глаза защипало от слез.
– Ты не хуже меня знаешь, что мы с тобой слишком разные. Ты любишь лесную глушь, а мое место на острове. – Он снова начал возражать, но Анжелика прервала его, мягко прижав пальцы к его губам: – Я не смогу быть счастлива, живя в каноэ. Я знаю, что ты не хочешь подобной жизни для своей жены и никогда не сможешь быть счастлив сам, проводя на острове целый год.
На этот раз он не возразил, хотя в глубине сердца таилось желание услышать его ответ. Медленно опускающиеся плечи и гаснущий в глазах свет ответили вместо Пьера: он наконец начал осознавать сложившуюся ситуацию.
– Если один из нас пожертвует собой ради другого, – продолжила она, – со временем мы возненавидим друг друга. А я не могу смириться с мыслью о том, что ты меня ненавидишь. Ненавидишь за то, что я отняла у тебя самое дорогое.
– Я никогда не смогу ненавидеть тебя, machérie.
Возможно, он и не будет ее ненавидеть. Но он не сказал, что любит ее.
Да, он произнес однажды эти сокровенные слова – давным‑давно, когда она была еще маленькой девочкой. Но сможет ли он повторить их теперь? Если Пьер хочет жениться на ней, потому что любит и не может без нее жить, пусть скажет.
Она так хотела, чтобы он это сказал! Так ждала этих слов!
Жан любил ее. Он всегда безоговорочно давал ей понять, что обожает. Как она могла променять его любовь на постоянную неопределенность с Пьером?
– Ох, Пьер… – прошептала она пересохшими от волнения губами.
Он всего лишь среагировал на опасную ситуацию с Эбенезером. И как только у него появится возможность остыть, собраться с мыслями и оценить произошедшее объективно, Пьер поймет, что не обязательно принимать настолько радикальные меры ради ее безопасности. Свадьба была серьезным делом, и он не мог предлагать подобное лишь затем, чтобы ненадолго почувствовать себя героем. Нужно было учесть и далеко идущие последствия. К тому же она уже обещала Жану.
– А как же мое обещание Жану? – спросила она.
При упоминании этого имени Пьер нахмурился.
– Жан не тот, кто сумеет сделать тебя счастливой. Да пусть бы и смог, ты ведь не чувствуешь к нему того, что чувствуешь ко мне.
Анжелика не могла этого отрицать. С Жаном ее кровь никогда не вскипала так, как в присутствии Пьера. Но это было неважно. По крайней мере, так она себе говорила. И отчего‑то в этот раз внутренняя честность ей изменила.
– Пьер, давай будем откровенны друг с другом, – сказала она, отчаянно желая, чтобы он отошел на другой конец комнаты, оказался на безопасном расстоянии, потому что даже в присутствии Мириам она с трудом удерживалась от того, чтобы не прикоснуться к нему.
– Хорошо. Давай будем откровенны.
– Я не смогу выйти за тебя замуж, я не справлюсь. – Ее удивила боль, с которой дались ей эти слова. Боль проникала глубоко в сердце, и Анжелика тут же пожалела о сказанном.
Он не ответил. Но целая буря чувств отразилась на его лице, пока не сменилась наконец смирением с отказом. Он поднялся и глубоко вздохнул.
Мириам затихла. Она молилась, чтобы Анжелика вышла за Пьера? Или за Жана? Ответил ли Господь на ее молитву?
– Если ты вынуждена будешь вернуться к Эбенезеру, – тихо сказал Пьер, – то я могу хотя бы сделать так, чтобы он не тронул тебя до конца лета.
Она не могла заставить себя спросить, что он задумал, и предупредить, что не стоит горячиться, чтобы не ухудшить положения. Она не могла вымолвить ни слова – разочарование комком застыло в горле и рвалось наружу, отчего Анжелике хотелось спрятать лицо в ладонях и разрыдаться.
Она получила именно то, чего добивалась. Она убедила Пьера, что они не подходят друг другу. Так почему же все чувства кричат, что она только что совершила самую ужасную из возможных ошибок?
* * *
Пьер неподвижно застыл перед столом полковника Мак‑Дугала в его кабинете. Из комнаты напротив доносились голос учителя танцев, отсчитывающий шаги вальса ритмичным «раз, два, три», и постукивание его трости.
Пьер, конечно, не удержался вначале: заглянул в гостиную и улыбнулся Лавинии и Анжелике, притворяясь, что его веселят их уроки танцев. Но на сердце было тяжело – тяжелее, чем когда‑либо.
Он пытался сосредоточиться на разговоре полковника с его советниками, но мысленно то и дело возвращался к Анжелике в другую комнату, представлял румянец ее щек, сияющие глаза, прекрасные рыжие локоны и грациозные движения.
Его предложение на прошлой неделе было капризом и сорвалось с губ без размышлений и планирования. Пьер говорил себе, что хочет жениться на Анжелике ради нее, ради ее безопасности в те дни, когда он уедет.
И несколько дней после этого он мысленно отчитывал себя за то, что предложил подобное. Стыдился того, что поступил так поспешно. И все же всякий раз, когда он видел Анжелику, мысли о свадьбе возвращались вопреки всяческой логике.
Она отказала ему. И привела довольно веские основания отказа, так ведь?
Пьер сглупил, поднимая эту тему, и теперь изо всех сил старался выбросить мысли о женитьбе из головы. Пытался вырвать из сердца возникшее желание и испытывать к Анжелике только дружеское расположение, как в прежние времена.
Но всякий раз, стоило только увидеть ее, страсть лишь усиливалась. Он хотел ее – хотел поцеловать, хотел обнять, запустить пальцы в ее волосы, погладить по щекам.
Его поражала сила реакций собственного тела. Но эмоциональная связь была еще сильнее.
Ему нравилось проводить с ней время, нравилась возможность вместе смеяться и вести бесконечные разговоры, заниматься чем угодно и при этом не наскучить друг другу.
Чем дольше он оставался на острове, тем сложнее было думать о том, что придется отсюда уехать. Единственным способом пережить прошлую неделю была его решимость избегать Анжелику всеми возможными способами, что было довольно легко, потому что Анжелика была занята уроками с Лавинией, а после помогала рассылать приглашения на вечер танцев и наблюдать за тем, как приводят в порядок здание правления. В этом доме был довольно большой зал, обычно используемый для совещаний, но теперь его спешно переделывали в бальный.
– Возможно, нам стоит отправиться на озеро Гурон и перехватить американцев на пути сюда, – предложил сержант, сидящий на одном из окружавших роскошный стол стульев.
В комнате облаком повис сигарный дым. И дым, и каменные стены, и полумрак – все давило на Пьера, душило его, заставляло жалеть, что он явился на это собрание.
– Нельзя больше откладывать конфронтацию, – продолжал офицер. – Наши солдаты устали ждать.
Уже миновала середина июля, а американцы до сих пор не нападали. Пьер не мог позволить себе проявить истинные чувства, но злость, вызванная сложившейся ситуацией, мучила его дни и ночи напролет. Он мог лишь предполагать, что командующий американскими войсками не получил его сообщений о необходимости скорейшей атаки.
Теперь форт Джордж был отстроен. С помощью гражданских полковник Мак‑Дугал закончил стройку, которая на самом деле являла собой наблюдательный пост, поскольку новому форту недоставало своего источника воды. Однако наличия поста будет достаточно, чтобы американцы не стали атаковать основной форт с тыла.
– А может, американцы пытаются измучить нас ожиданием, – предположил другой офицер. – Хотят дождаться дня, когда мы поверим, что в безопасности, а потом нападут.
Несколько офицеров согласились с этим предположением.
– Дюран, – сказал полковник с сильным шотландским акцентом, прищурившись в сторону Пьера, – что говорят твои источники? На каком расстоянии от нас американский флот?
Пьер прислонился к прохладной стене, стараясь казаться как можно более непринужденным.
– Мои источники говорят, что поблизости от нас ни намека на американские силы.
И это было правдой. Его знакомые наконец передали, что американский флот задерживается по причине раздоров относительно того, кто будет командовать. Вначале был избран майор Холмс, но вскоре командование перешло к полковнику Крогану, двадцатидвухлетнему уроженцу Кентукки. Пьер лишь качал головой при мысли, что такой молодой паренек будет вести в бой семь сотен американских солдат.
Насколько он слышал, в последний раз флот планировал выйти из Детройта в начале июля. Но с тех пор вестей не было, и Пьер не знал, двинулся ли флот и если да, то когда и куда. Как бы то ни было, но, если англичане выдвинутся им навстречу по озеру Гурон, в морском бою они проиграют американцам.
И остров останется практически без охраны.
– Индейцы теряют терпение, – сказал он, тщательно подбирая слова и тон. Нельзя было выдать своих истинных чувств и показать, как он хочет, чтобы англичане убрались с острова. – Я слышал, что они собираются вернуться в свои охотничьи угодья, если в ближайшее время не будет обещанного им кровопролития.
Полковник кивнул, опуская подбородок на сплетенные пальцы.
– Они более чем готовы к битве, – подтвердил он.
Еще один офицер выпустил целое облако сигарного дыма.
– Тогда я согласен. Нам стоит выдвинуться в озеро и перехватить их флот на полпути, положив тем самым конец этому ожиданию.
– Лучшая защита – это нападение, – добавил второй офицер.
Пьер знал, что подобный шаг будет предельной глупостью. Если большая часть англичан выдвинется на кораблях и начнет битву, удержать остров не удастся.
Некоторое время полковник равнодушно молчал. Он не был таким приверженцем формальностей, как большинство знакомых Пьеру английских офицеров, и был куда более приземленным и приятным в общении. Он заботился о Лавинии и, при всей своей строгости к солдатам, был справедлив, чем заслужил всеобщее уважение.
Чем больше времени Пьер проводил с полковником и Лавинией, тем тяжелее ему давались обязанности шпиона. В самом начале войны, два года назад, когда он согласился шпионить за американцами в пользу полковника, он не думал о Боге и вел бесшабашную жизнь. И без раздумий согласился обменивать секретную информацию на деньги.
Война была ему безразлична, Пьер видел в ней лишь шанс разбогатеть.
Но после того как он решился на перемены в жизни, Пьер намеревался прекратить свою шпионскую деятельность. Но к тому времени американцы прознали о его дружбе с англичанами и убедили работать уже на них: продолжать дружбу с полковником, но использовать ее к выгоде американцев.
Последовали, конечно, споры, но Пьер выяснил, что шпионить для американцев было куда достойнее. Он мог с этим смириться. И даже считал шпионство расплатой за свое прошлое, рассматривал его как возможность помочь своей семье и стране: он ведь так и остался американским гражданином.
Но теперь, очутившись дома после подобной жизни, он испытывал чувство вины, которое придавило его, как рухнувшая каменная стена. Полковник Мак‑Дугал и Лавиния доверяли ему, а он их предавал.
Пьер глубоко вздохнул, надеясь избавиться от давящего ощущения, но это не помогло. Неужели Господь опять пытается что‑то ему сказать?
Из гостиной напротив долетел слабый отзвук мелодичного смеха. Там танцевали Лавиния и Анжелика… Мысли Пьера снова вернулись к тому мгновению, когда он сидел с Анжеликой на дереве и целовал ее. Похоже, именно тогда он понял, что не сможет покинуть остров.
Мрачная правда заключалась в том, что он не мог прекратить шпионить, даже если бы захотел. Если он остановится сейчас, полковник и другие офицеры узнают правду о том, каков он есть на самом деле, и немедленно назначат цену за его голову. Он вынужден будет бежать, спасая свою жизнь.
И бросить Анжелику и матушку одних. Как он мог пойти на такое? А что, если англичане решат, что и они причастны к измене, и казнят обеих за его проступки?
Нет, он запутался в паутине лжи, которую сам же и сплел. Простого выхода из создавшегося положения у него не осталось.
– Хотите узнать, что я на самом деле думаю, полковник? – спросил Пьер наконец.
Полковник кивнул.
– Конечно, Дюран.
– Я думаю, что нам нельзя оставлять остров. – Совесть подтолкнула его к искренности, пусть эта искренность была и не в пользу американцев. – При всей силе нашего флота нам не победить в морском бою американцев. Прежде всего, потому, что индейцы не смогут помочь нам на воде. Их каноэ ядра разнесут в щепки.
Офицеры затихли. Щебет Лавинии из гостиной стал почти различим.
– Нет, – продолжал Пьер. – Раз уж индейцы – наши союзники, разумнее будет остаться на суше и использовать их в полной мере, когда американцы решатся на нас напасть.
Полковник кивнул:
– Я уж начал было сомневаться в тебе, Дюран. Но в этот раз твой совет нам полезен.
Пьер улыбнулся, надеясь, что улыбка вышла очаровательной, но сердце тревожно заныло, намекая, что полковник рано или поздно обнаружит его игру. Оставалось молиться о том, чтобы война закончилась раньше, чем это произойдет, иначе он просто покойник.
Глава 16
Анжелика прижалась спиной к стене в комнате Лавинии, не смея взглянуть в зеркало и увидеть конечный результат – эффект долгих часов, которые Лавиния провела, готовя ее к танцам. Вместо восхищения Анжелика лишь прижимала ладонь ко рту, пытаясь унять разбушевавшийся желудок – ее тошнило от тревоги.
Как она может выйти из комнаты и показаться миру в подобном обличии? Платье каскадами шелковых волн окутывало ее тело. Она провела пальцами по самому тонкому, самому гладкому материалу из всех, к которым когда‑либо прикасалась, пока не наткнулась на жесткий край расшитого корсета, охватывавшего ее от талии до груди.
И судорожно вздохнула, как делала всякий раз, замечая выдающиеся полукружия грудей в глубоком прямоугольном вырезе. Корсет не только поддерживал, он подчеркивал грудь, привлекая к ней основное внимание. Анжелика не хотела даже думать о том, насколько это платье походило на наряды ее матери, но подобная мысль то и дело колола ее острой иглой.
Дрожащими пальцами она попыталась подтянуть вырез выше. Пусть платье и не было настолько открытым, как потрясающий золотой наряд Лавинии, Анжелике оно все же казалось чересчур непристойным.
Все эти годы она носила бесформенную одежду с обязательными высокими воротниками, как того требовал Эбенезер, и теперь ощущала себя практически голой.
– Я не могу показаться там в таком виде, – прошептала она пустой комнате, разбросанным платьям и грудам лент, булавок, украшений и мелочей, которые Лавиния использовала, готовя их обеих.
Ах, если бы ей хватило мужества сказать Лавинии «нет»! Но за прошедшие несколько недель, во время которых Лавиния планировала танцы и примеряла заказанное для нее платье, Анжелика привыкла во всем с ней соглашаться. Она привыкла брать уроки танцев, послушно делала все, что требовалось, чтобы держать себя, как подобает леди, училась грациозно ходить, правильно есть, правильно здороваться. Даже – как правильно держать веер.
Анжелика не верила, что однажды день танцев действительно настанет. Она надеялась, что американцы успеют напасть и положить конец присутствию англичан на острове, избавившись от них раз и навсегда. Надеялась, несмотря на опасения Пьера.
Но никто не заметил и намека на присутствие американских сил. Прошел почти месяц подготовки к атаке и накапливания ресурсов. Англичане и жители острова начали расслабляться. Жаркие июльские дни подходили к концу, и некоторые островитяне даже начинали верить, что нападения все же не будет. Лето на Мичилимакинаке заканчивалось быстро. К чему американцам пытаться захватить остров теперь, когда почти не оставалось времени самим подготовиться к долгой северной зиме?
В самом форте целый день царило праздничное настроение, словно англичане собирались праздновать победу. Лавиния порхала от радости, заявляя, что эти танцы будут первым цивилизованным событием лета. Даже Эбенезер был приглашен, и он позволил Анжелике рано освободиться от дел, чтобы она могла подготовиться к танцам в форте вместе с Лавинией.
Анжелика поднесла пальцы к кудрявым локонам на висках. Чепчик ей надеть не позволили, вместо этого Лавиния зачесала ее волосы наверх, оставив несколько свободных прядей возле ушей.
– Это чтобы подразнить мужчин, – сказала она.
И что скажет Эбенезер, если она покажется в доме командования, одетая как распутная женщина? Заставит ее вернуться на постоялый двор? Или выждет некоторое время и накажет ее позже, когда Лавиния уедет, лето закончится и ему больше не придется опасаться гнева полковника?
Пьер сдержал свое обещание: поговорил с Эбенезером и предупредил, что ни он, ни Лавиния, ни полковник не станут больше терпеть его жестокости по отношению к Анжелике. Но что случится, когда они все уедут? Кто тогда защитит ее от гнева Эбенезера?
Анжелика затравленно вздохнула.
Ну почему она не вышла за Пьера, когда он сделал ей предложение? Анжелика в тысячный раз отвесила себе мысленную пощечину за то, что тогда отказала ему. Возможно, он был прав, и не стоило волноваться о деталях будущего. Если бы они поженились, то со временем наверняка бы нашли способ все прояснить и жить счастливо.
Но он больше не заговаривал о свадьбе. Вместо этого словно нарочито вел себя с ней только как с подругой.
И Анжелика старалась изо всех сил, чтобы возродить привычные дружеские отношения, раз уж он совершенно точно выбросил из головы мысль о свадьбе. Легкость, с которой он это сделал, поразила ее. До боли.
В дверь тихо постучали, но Анжелика подпрыгнула от неожиданности. Потянулась к перчаткам, которые Лавиния оставила для нее на кровати, и сунула руку в тесный сатин, отчаянно стараясь подтянуть перчатку до локтя. У платья были коротенькие рукава‑фонарики, и без того оставлявшие на виду слишком много кожи.
Но что она теперь могла с этим поделать?
– Мисс Мак‑Дугал ожидает в гостиной, – раздался голос девушки, которая помогала им готовиться к танцам. – Она хочет, чтобы ты присоединилась к ней и вы вместе вошли в бальный зал.
– Благодарю. Пожалуйста, скажи мисс Мак‑Дугал, что я сейчас приду. – Пальцы Анжелики дрожали все сильнее, ткань перчатки липла к влажной ладони.
Она несколько раз глубоко вдохнула пропитанный сладким ароматом воздух и вспомнила слова Мириам, которые та часто повторяла за минувшие годы. Всякий раз, когда обстоятельства становились невыносимыми, она говорила: «Только Он – твердыня моя, спасение мое, убежище мое: не поколеблюсь более».
Анжелике хотелось верить, что Господь надежен, как скала, как те утесы, которые обрамляли остров, что Он убежище, надежное, как форт Джордж на вершине самого высокого холма. Но после того как ее столько раз бросали, как поверить, что Он будет присматривать за ней и не оставит рано или поздно, как оставляли все остальные?
В последний раз поддернув каждую перчатку, она развернулась лицом к двери, открыла ее и, не давая себе времени передумать, вышла в коридор.
Коридор тянулся по всей длине здания, соединяя комнаты офицеров, и с дальнего его конца доносились голоса и смех.
Сердце сжалось, но Анжелика заставляла себя идти, шаг за шагом, пока не достигла открытой двери гостиной.
Лавиния, во всем своем золотистом великолепии, устроилась на краешке дивана. Она улыбалась лейтенанту Стили, сидевшему в кресле напротив. Офицер надел свою лучшую форму: белые панталоны были безупречны, пуговицы мундира сияли, фетр черной шляпы был начесан до блеска.
И еще один мужчина стоял по другую сторону кушетки, спиной к двери. Темно‑синий фрак обтягивал его широкие плечи, длинные фалды спадали на серые панталоны. Волнистые темные волосы были гладко причесаны, но кое‑где топорщились знакомыми кудрями.
Пьер?
Когда она произнесла его имя, он обернулся. Темные глаза округлились вначале от неожиданности, а затем от изумления.
Она смущенно ему улыбнулась.
При виде Анжелики Лавиния осеклась на середине фразы и приветливо ей улыбнулась.
– А вот и вы, мисс Мак‑Кензи! Я уже думала, что мне придется самой вас сюда привести.
Лейтенант Стили поднялся, но удостоил ее лишь коротким взглядом, сразу же протянув руку Лавинии.
– Ну разве она не прекрасна? – спросила Лавиния, принимая его руку и поднимаясь.
– Никто сегодня не может сравниться с вами, – ответил лейтенант Стили. – Я просто не в силах отвести от вас взгляд и не вижу никого, кроме вас.
Смех Лавинии мелодичным звоном рассыпался по комнате, ее щеки покрылись легким румянцем от этого комплимента.
Лейтенант посмотрел на Анжелику, подчеркнуто внимательно ее оценивая, и вновь повернулся к Лавинии.
– Мисс Мак‑Дугал, вы просто превзошли самое себя. Мне кажется, вы идеально стерли все следы рыбачки, избавившись даже от запаха.
Лавиния снова рассмеялась.
– Пьер, а что ты скажешь по поводу моих трудов в превращении мисс Мак‑Кензи?
Пьер все это время не сводил с Анжелики взгляда. Шелковый белый галстук, повязанный вокруг шеи, не скрыл того, как дернулся его кадык.
– Она поразительна.
Губы Анжелики дрогнули: она надеялась, что это могло сойти за благодарную улыбку.
– Я знала, я знала! – Лавиния хлопнула в ладоши, разглядывая Анжелику так, словно она была ее собственным шедевром, только что законченной картиной. – Я знала, что справлюсь.
– Она прекрасна, как всегда, – ответил Пьер наконец, совладав с голосом. – Не думаю, что вы ее преобразили, Лавиния. Скорее, вы помогли раскрыть ту красоту, которая все время таилась в ней.
Лавиния игриво надула губки.
– О Пьер, ты, как обычно, пытаешься быть очаровательным?
Горькое чувство поднималось от живота Анжелики к горлу. Она знала, что была лишь летним развлечением Лавинии, одним из ее усилий на поле благотворительности. Так вот с чем ей придется мириться весь вечер? Все будут видеть в ней лишь творение Лавинии, все будут осыпать ее комплиментами лишь потому, что нужно польстить дочери полковника, а саму Анжелику будут втайне жалеть?
Она попятилась в коридор. Как ей выдержать вечер танцев? Все это было неправильно.
И она была тут не к месту. Не к месту в этом платье, этих перчатках, с волосами, собранными в высокую прическу в виде короны. В шаге от того, чтобы превратиться в такую же, как ее мать.
Но стоило ей двинуться с места, как Пьер быстрыми шагами подошел к ней.
– Вы правы, Лавиния. Я могу быть очаровательным, когда захочу. Но я всегда честен и никогда не говорю того, чего не думаю.
Его взгляд просил Анжелику остаться. В наряде джентльмена он был совершенно неотразим. Но, несмотря на чисто выбритое лицо и идеально сидящую одежду, в его облике сохранялось нечто дикое. Та самая темная лесная свобода, которую Анжелика всегда в нем любила.
Она замерла.
– По правде говоря, я никогда не встречал никого красивее Анжелики. – Пьер продолжал шагать к ней. – А ее душа еще прекраснее.
В его словах звучала та же сила обожания, что светилась в его глазах. Это успокоило и подбодрило Анжелику. Тепло его взгляда растопило ее неуверенность. Пьер был добрым и верным другом, и она была благодарна ему за это.
Лавиния взглянула сначала на нее, затем на Пьера.
– Пьер, ты и сам довольно дик и невоспитан, – делано засмеялась она. – При твоем‑то происхождении и истории тебя никак нельзя назвать экспертом в делах красоты.
Пьер остановился в нескольких дюймах от Анжелики.
– Увидев настоящую красоту, я ни с чем ее не спутаю.
– Спасибо, Пьер, – прошептала Анжелика.
Его доброта дарила ей надежду. Пусть он был ловеласом и говорил те же слова сотням других девушек, но зато он искренне старался помочь ей справиться со смущением. И она любила его за это.