Пьеру хотелось сказать ей, что нет причин волноваться, что он ни за что не причинит Анжелике боли, что он слишком ценит Анжелику для того, чтобы обращаться с ней как с любой другой женщиной в своем прошлом. Но как он мог подобное обещать? Совсем недавно он убеждал себя, что не позволит себе впутаться в отношения с женщиной, а теперь размышляет о том, как бы очаровать Анжелику.
– Жан будет благодарен Пьеру за помощь. – Матушка схватила Анжелику за руку. – И когда он вернется, увидит, что все осталось таким же, как было при нем.
В словах матушки слышалось мягкое предупреждение: вернувшийся Жан явно захочет увидеть Анжелику такой, как ее оставил, ждущей и готовой стать его женой.
– Жан будет просто счастлив. Правда, ангел?
Анжелика понурила голову, но Пьер успел увидеть проблеск вины. Она что‑то согласно пробормотала, помогла Мириам переступить порожек и повела ее в темноту комнаты.
– Пьер, иди посиди с нами, – позвала его матушка, прежде чем скрыться из виду.
Он поразился силе собственного желания последовать за матушкой и Анжеликой. Он с удовольствием приготовил бы Анжелике ужин – пожарил утку, которую подстрелил после обеда. С хрустящей корочкой из свежей петрушки и зеленого лука. А потом добавил бы моркови и репы, которые только‑только набрались сока.
Ей понравился бы ужин. Пьер был в этом уверен.
Ему так нравилось наблюдать, как она наслаждается каждым кусочком.
Рукоять топора в ладони показалась ему неподъемной. Так хотелось выпустить ее из пальцев и поддаться собственной импульсивной натуре. Пусть у него не было времени жарить утку, но что‑то другое он точно успел бы сделать. И наблюдал бы, как светятся от удовольствия ее ожившие глаза, радовался бы тому, насколько ей нравится его готовка.
В доме зажглась масляная лампа, мягко осветив интерьер.
Пьер смог разглядеть отцовское весло, висевшее на стене. Яркие цвета – синие и красные полосы – словно издевались над ним, напоминая о дне, когда отец повесил весло на стену и поклялся, что никогда больше им не воспользуется, что дни торговли мехом остались в прошлом.
Это было весной, после последней отлучки отца. Он приплыл на остров, ушел от своей бригады по берегу и сразу же, войдя в дом, первым делом повесил весло на стену. А потом подхватил матушку на руки, поцеловал ее, долго и страстно, и поклялся, что больше никогда не уйдет.
От этих воспоминаний к горлу Пьера подкатил горький комок.
Отец заявил тогда, что он изменился, что посвящает свою жизнь Господу и хочет теперь привести дом в порядок – хочет любить свою жену и детей так, как велит ему Господь. Он сказал, что, если у мужчины есть жена и дети, нельзя бросать их на девять месяцев в году, предпочитая работу.
И Пьер был согласен. Он тоже поклялся, что никогда не поступит так со своей женой. Он не станет жениться на женщине, чтобы бросать ее.
И уж точно не поведет ее за собой в лесную глушь. Жизнь в каноэ никак не подходила женщинам и детям.
Пьер вглядывался в висящее на стене весло. Истина заключалась в том, что, если он хотел жить с любимой женщиной, он должен был бросить торговлю мехами, как и его отец.
А сможет ли он это сделать? Сможет ли поступиться любовью к лесам и путешествиям ради любви к женщине?
Дверь в дом была открыта, и он видел, как Анжелика помогает матушке сесть на стул, а затем расплетает косу, которую матушка носила подвязанной у шеи, и расчесывает длинные волосы.
Сердце сжалось при мысли о том, как рисковала Анжелика, оставляя таверну, чтобы помочь Мириам искупаться и вымыть волосы.
Анжелика Мак‑Кензи была самой доброй и милой женщиной из всех, кого он знал.
Если и существовала та, ради которой он мог бы бросить прежнюю свою жизнь и остепениться, то Пьер именно сейчас смотрел на эту единственную.
Глава 13
Осторожно пройдя по темному коридору, Анжелика взялась за лестницу, ведущую на чердак, молясь про себя, чтобы ступени не скрипнули.
Она слишком задержалась, помогая Мириам.
И когда сумела проскользнуть обратно на постоялый двор, мимо забитой людьми столовой в сторону черного хода, она старалась не дышать, ожидая, что в любой миг Эбенезер выйдет из кухни и остановит ее. Но, видимо, он задержался на пляже с индейскими женщинами.
Она пошарила рукой в темноте, нащупывая задвижку люка, и застыла, когда пальцы наткнулись на железный крюк, свободно свисающий вместо того, чтобы надежно сидеть в петле. Анжелика напряглась. Кто‑то был в ее комнате. Эбенезер часто взбирался на чердак за припасами, но, когда он спускался, он всегда закрывал люк. Может, кто‑то из вояжеров пробрался по темному коридору? И теперь ждет ее там, готовый выпрыгнуть из засады, как только она доберется до матраца?
Анжелика толкнула люк и помедлила. Раньше у нее никогда не было проблем с вояжерами, которые останавливались в жилых комнатах постоялого двора. Эбенезер настаивал на том, чтобы все мужчины пользовались внешней лестницей, ведущей в длинную спальню над столовой.
Внезапно со стороны комнаты, которую Эбенезер делил с Бетти, донесся резкий крик. Кто‑то напал на Бетти? Анжелика содрогнулась, соскальзывая с лестницы. Она не могла позволить кому‑то причинить вред этой бедняжке, не говоря уж о нерожденном ребенке.
Анжелика осторожно шла по темному коридору, ведя пальцами по стене, пока не наткнулась на дверную ручку. Затем остановилась и прислушалась. Снизу долетали привычные раскаты смеха и громкие голоса мужчин, которые пили и играли в карты. Табачный дым от их трубок пеленой застывал во влажном и жарком ночном воздухе. В комнате Бетти было тихо.
Если бы только у нее было оружие! Может быть, стоит вернуться на кухню и взять нож? Или прихватить из своего тайника гребень с костяной ручкой? У него очень острые зубцы.
Она уже начала разворачиваться к лестнице, когда из комнаты раздался новый крик. Времени идти за оружием не было, Анжелика, больше не медля, распахнула дверь и нырнула в темную комнату.
– Бетти?
Шорох простыней мешался со звуками надрывного дыхания.
Анжелика прищурилась, вглядываясь в темноту над кроватью. Бетти лежала одна, сжавшись и обхватив руками свой живот.
– Кажется, пришло время рожать, – простонала она.
Анжелика подошла к краю кровати. Все прежние страхи были смыты волной паники.
– Я позову повитуху.
Бетти испустила очередной тонкий вопль.
– Уже… уже слишком поздно для этого.
– Но что я могу? – Анжелика почти ничего не знала о том, как рождаются дети, и с ужасом представляла, что сделает с ней Эбенезер, если она не найдет повитуху. Его последняя жена умерла во время родов. И он точно не захочет, чтобы рождению его ребенка от Бетти помогали только неопытные руки Анжелики.
– Но я правда должна позвать повитуху, – сказала она дрожащим голосом, шаря в темноте в поисках фонаря.
– Если бы ты была дома, когда я тебя искала, было бы время ее позвать. А теперь слишком поздно.
Так значит, это Бетти забиралась на чердак и обнаружила ее отсутствие.
– Тоже, наверное, бегала на пляж пораспутничать, – злобно прошипела Бетти.
– Нет! – Весь прошлый месяц она видела, как Бетти становится все мрачнее. И видела, как Бетти провожала Эбенезера взглядом по вечерам, как искажалось от ненависти ее лицо. Анжелика не могла даже представить, как больно было этой девочке от неверности ее мужа.
– А может, это ты сманиваешь моего мужа? – Бетти дышала громко и неровно. – Я видела, какими глазами он на тебя смотрит.
– Он на меня не смотрит. – Анжелика содрогнулась от одной мысли об этом.
Бетти сдавленно вскрикнула.
– Я не понимаю, почему он до сих пор от тебя не избавился. Ты старше меня. Ты уже давно должна быть замужем.
– Моего жениха заставили уехать с острова, и он сейчас сражается на войне. – Анжелика подошла ближе к постели. – Я выйду за него, как только он вернется.
– А что, если он умрет? Что ты тогда будешь делать?
Анжелика изо всех сил гнала от себя подобные мысли. Не позволяла себе думать о том, что ждет ее, если Жан не вернется. Многие мужчины гибли на войне, но она знала, что Жан не погибнет. Он не мог умереть.
С каждым вдохом и выдохом голос Бетти становился все пронзительнее.
– Ты что, решила навсегда остаться в этой таверне и продолжать искушать моего мужа?
– Я не искушаю его.
– Если бы тебя не было здесь, он оставался бы со мной, а не сбегал постоянно, чтобы избежать искушения!
Анжелика могла лишь покачать головой. Обвинения были смешными и абсолютно необоснованными. И как только Бетти додумалась до такой глупости? Анжелика же изо всех сил старалась не быть привлекательной, как мама или сестра.
Юная женщина застонала и скорчилась на постели, обнимая себя руками. В смутном свете, проникавшем через окно, Анжелика видела, как спутались простыни вокруг ног Бетти, и видела темные пятна крови, которую она уже потеряла.
Анжелика погладила ее по напряженной спине.
– Не трогай меня! – зашипела Бетти, сгибаясь в очередной схватке.
– Что мне сделать? Как тебе помочь?
– Нужно было быть дома и привести повитуху!
– Я сейчас приведу. – Анжелика попятилась к двери.
Бетти помотала головой и начала вопить.
Анжелика споткнулась о разбросанные туфли и ударилась о край сундука. Если бы только она не пошла сегодня навестить Мириам! Она знала, что рискует, уходя с постоялого двора. Но она рисковала всю зиму, а с последнего визита к Мириам прошло уже несколько дней. И как бы ей ни хотелось это отрицать, Анжелика стремилась увидеть Пьера. Она с детства умела придумывать всевозможные причины повидать его и погулять с ним. Рядом с Пьером она чувствовала себя в безопасности, даже когда он оставался снаружи и колол дрова, пока она помогала Мириам. Чувствовать его присутствие, видеть его хоть мельком, ловить на себе его взгляд – все это придавало ей сил.
И когда он сказал, что собирается остаться до конца лета, сердце Анжелики наполнилось радостью.
У нее будет не меньше двух месяцев с ним. Целых два долгих месяца.
– Даже не надейся, что я не расскажу моему мужу о твоем сегодняшнем проступке! – закричала Бетти.
Анжелика не пыталась защищаться и возражать. Она смирилась с тем, что Эбенезер снова накажет ее, запрет на чердаке без еды и заставит отмаливать грехи.
Он сделает это, даже если придется нанять кого‑то из детей индейцев, живущих на берегу, для выполнения ее обязанностей по хозяйству. Тем детям он платил безделушками, поэтому помощник не будет стоить ему ни пенни.
– И в этот раз, – продолжила Бетти, – он, может, наконец‑то решит избавиться от тебя!
Анжелика попыталась отмахнуться от все растущего беспокойства, но обвинения Бетти задели ее. Нет, в Бетти наверняка говорит ее боль. Она же не может на самом деле верить в подобную чушь. Как только родится ребенок, Бетти наверняка забудет свои жестокие слова.
К тому же, пока Пьер на острове, все будет хорошо. Он ее защитит.
И все же сердце Анжелики заныло, предупреждая, что ей нужно быть осторожнее и больше не злить ни Бетти, ни Эбенезера. Ей больше нельзя рисковать.
Глава 14
– Что значит «ты не выпустишь ее из комнаты»? – слова Пьера эхом раскатились в пустой таверне. В голосе звенела злость, которая нарастала и нарастала, пока не вытеснила все чувства и мысли, кроме желания освободить Анжелику.
– Ей нужно отбыть еще один день наказания. – Эбенезер потер широкую плешь на макушке, взмокшую от пота. Остров вот уже много дней был окутан влажной жарой, от которой расплодились огромные тучи москитов и мух.
– Нет. Ты и так два дня продержал ее взаперти. Этого достаточно. – Пьеру хотелось заорать, что Эбенезер идиот, но он заставил себя задавить свою ярость. Нельзя было усугублять ситуацию – Анжелике будет только хуже. Глаза Эбенезера сузились в щелки.
– Я сказал своей падчерице, что ее ждут три дня наказания, и я намерен сдержать свои слова.
– Мисс Мак‑Дугал велела мне не возвращаться сегодня без Анжелики. – Все было немного не так, но Пьер слишком разозлился.
– Уверен, она все поймет, когда ты объяснишь, что непослушание моей падчерицы едва не стоило жизни моей жене и новорожденному сыну.
Пьер взглянул в сторону кухни, на жену Эбенезера, которая сидела перед камином, прижимая к себе младенца. Женщина старательно прятала глаза, глядя лишь на ребенка.
– Судя по тому, что я слышал, – продолжил Пьер, – Анжелика привела повитуху вовремя.
– Прежде всего, ей не следовало шляться по острову, – с каждым словом голос Эбенезера становился все громче. Он прокашлялся и с вымученным спокойствием закончил: – Я не позволю члену моей семьи вести себя, как распутная девка.
Шляться? Распутная девка? Пьер едва не фыркнул. Никто в здравом уме не сказал бы, что Анжелика шляется или ведет себя, как распутная девка. Она была самой чистой и невинной из всех, кого Пьер когда‑либо видел. Но стало очевидно, что она не рассказывала Эбенезеру, куда ходит, не признавалась, что помогает бедной ослепшей вдове, чтобы не быть наказанной еще и за это.
Пьер чувствовал, что, если продолжит спор, придется ему уходить с пустыми руками, как в прошлые два дня, когда он появлялся с намерением отвести Анжелику в форт. Эбенезер свихнулся на своей власти. Пьер много раз встречал подобных людей, занимаясь торговлей. Если применить силу, Эбенезер лишь сильнее упрется.
Пьер глубоко вздохнул и разжал кулаки. Рыжий Лис гордился бы им, если бы это увидел. Нет, он не станет решать проблему силой и кулаками. Он будет играть на слабости Эбенезера. По крайней мере, пока.
Он потянулся к ручке двери и с деланым равнодушием оглядел грязную комнату и маленького индейца, отскребавшего липкий пол.
– Ну что ж, доброго дня тебе и твоей супруге. Я передам мисс Мак‑Дугал, что ты отказываешь в ее просьбе отпустить Анжелику в форт на ее уроки. Мисс Мак‑Дугал будет разочарована тем, что ей не желают идти навстречу.
Пьер задержал дыхание, молясь про себя, чтобы Эбенезер не знал, что Лавиния страдает от лихорадки. Москиты словно обезумели, и бедная девушка мучилась, несмотря на дозы хинина, прописанные ей врачом. И все же, невзирая на болезнь, Лавиния желала, чтобы Пьер привел Анжелику в форт. Но лишь потому, что заставила своего портного немного поработать с платьем и теперь хотела увидеть в нем Анжелику, готовую к будущим танцам.
– И не говори потом, что я не предупреждал. – Пьер открыл дверь. – Не хотелось бы мне оказаться на твоем месте, когда мисс Мак‑Дугал пожалуется отцу. Полковник в последнее время и без того не в духе от подготовки к нападению американцев, и он не обрадуется тому, что его дочь кто‑то расстроил.
Он не стал ждать ответа Эбенезера и просто шагнул за порог. Каждая мышца в его теле протестовала против этого ухода. И Пьер решил, что, если Эбенезер не выпустит Анжелику из ее тюрьмы на чердаке, он вернется к старой проверенной практике – выбьет из старика дух, поднимется наверх и заберет ее силой.
Шагая прочь от постоялого двора, Пьер буквально чувствовал, как тяжело давит на него влажность, мешая дышать, словно озеро и небо вдруг поменялись местами.
– Погоди!
Пьер выдохнул, услышав за спиной голос Эбенезера, и заставил себя досчитать до пяти, прежде чем оглянулся. Эбенезер стоял на пороге двухэтажного беленого трактира, и бесформенная серая рубаха липла к его потному телу.
– Кажется, ты прав, – хмуро продолжил Эбенезер. – Я не хочу доставлять полковнику лишнее беспокойство, особенно в такие сложные времена.
Всех волновало грядущее нападение американцев.
Большинство горожан даже начали запасаться едой и прочими припасами в ожидании новой битвы. Некоторые считали, что американцы забросают город ядрами со стороны гавани. Другие подозревали, что будет мощная стычка на берегу, после чего нападавшие захватят форт. Были и те, кто говорил, что американцы устроят блокаду в надежде уморить голодом английский гарнизон острова.
Пьеру было известно не более, чем любому из островитян. Его общение с американскими силами было односторонним: он слал им свежую информацию и никогда не получал ответа.
– Если я позволю Анжелике отправиться с тобой в форт, – сказал Эбенезер, – то лишь при условии, что ты сразу же вернешь ее домой.
Пьер пожал плечами, словно это не имело значения, но на самом деле ему хотелось заорать Эбенезеру, что он никогда не вернет ее назад.
– Я не распоряжаюсь ни желаниями мисс Мак‑Дугал, ни ее уроками. Я всего лишь сопровождающий.
– А я могу отложить ее наказание на завтра.
Больше всего Пьер хотел, чтобы Анжелике не приходилось волноваться о возможных «завтра» с Эбенезером.
– Она взрослая женщина. – Он не сумел сдержать попытки ее защитить. – Тебе необязательно наказывать ее, как ребенка.
– Я ее опекун. Я обещал ее матери дать ей надежный дом. Однажды она поблагодарит меня за заботу, за то, что научил ее следовать заповедям и защитил от постыдных и греховных путей ее матери и сестры.
Вот уж что Анжелика точно не станет делать, так это благодарить Эбенезера.
Но вместо того чтобы возразить, Пьер посмотрел вверх, на затянутое дымкой солнце, притворившись, что определяет время.
– Раз уж из‑за тебя она опоздала на урок, возвращения вовремя ждать не советую.
Эбенезер что‑то пробормотал себе под нос и вернулся в таверну. Пьер проследовал за ним до двери и стал ждать.
Несколько минут спустя Эбенезер вернулся в столовую. Анжелика медленно шла за ним, и Пьер не сдержал вздоха.
– Не думай, что, если я выпустил тебя из комнаты, тебе не придется отбывать наказание, когда ты вернешься, – сказал Эбенезер, отходя в сторону, чтобы она могла пройти.
Ее лицо горело нездоровым румянцем, выбившийся локон прилип ко влажному лбу. Глаза запали и остекленели, а когда она посмотрела на Пьера, то словно не узнала его.
Сердце Пьера застыло. Анжелике было плохо.
Что Эбенезер с ней сделал?
Еще несколько шагов, и она покачнулась, ей пришлось схватиться за край стола, чтобы не упасть. Пьер рванулся вперед и подхватил ее под руку.
– Ты заболела?
Она не ответила, лишь оперлась на него.
– Она здорова, – отозвался Эбенезер. – Всего лишь переживает последствия своего наказания, которое в полной мере заслуживает.
Пьер подвел девушку к двери. Анжелика волочила ноги, и ему казалось, что она вот‑вот упадет.
– Никто не заслуживает подобного обращения! – заорал он на Эбенезера, изо всех сил борясь с желанием броситься назад и использовать отвисший живот этого ублюдка вместо боксерской груши.
Но вместо этого Пьер подхватил Анжелику на руки и мягко прижал к груди. Она тихо ахнула, но не возразила. Он рывком открыл дверь и вышел наружу, бросив через плечо полный презрения взгляд.
– Будь уверен, мисс Мак‑Дугал узнает, как ты обращаешься с Анжеликой. Думаю, ее ничуть не порадует это открытие.
Пьер с удовольствием отметил, как Эбенезер встревоженно хмурится, и грохнул за собой дверью изо всех сил.
– Анжелика, machérie? – Пьер вгляделся в ее измученное лицо. – Скажи, что не так, чем я могу тебе помочь?
– Мне бы попить, – прошептала она растрескавшимися губами.
Пьер опустился на колени, аккуратно поддерживая Анжелику, а потом потянулся к кожаной фляге, которую носил на поясе. Выдернул пробку и поднес флягу к губам девушки. Несколько минут она пила, а затем слабо кивнула.
– Так‑то лучше.
– Только не говори мне, что Эбенезер все эти два дня не давал тебе пить, – сказал Пьер, вешая флягу обратно на пояс и задевая пальцами охотничий нож. – Потому что если так, мне придется вернуться и заколоть эту свинью.
Она ничего не сказала, но ответ ясно читался в ее глазах.
Этот напыщенный гад лишил ее не только еды, но и воды. И, учитывая душную жару на чердаке, Анжелика могла умереть, если бы Пьер не спас ее вовремя.
Он напрягся и зарычал. И начал опускать ее на землю, зная, что у него не осталось выбора: он должен вернуться на постоялый двор и убедиться, что Эбенезер больше никогда не сможет причинить ей вреда.
Но Анжелика обняла его за шею:
– Нет, Пьер. Пожалуйста, не делай ничего сгоряча. Пожалуйста.
Пьер помотал головой и попытался высвободиться из ее рук.
– Я преподам этому ублюдку урок, которого он никогда не забудет.
– И тем самым сделаешь мне только хуже. – Ее карие глаза широко раскрылись, невидящий взгляд пропал, сменившись чистотой и открытостью, которые он так любил.
Пьер мрачно покосился на двери таверны.
– Пьер, со мной все будет в порядке. Особенно теперь, когда я с тобой.
Он снова поднялся, крепче прижимая ее к груди, не в силах отпустить. Все тело ныло от подавленного импульса, от необходимости отомстить.
Но мольбе в глазах Анжелики было невозможно отказать.
– Ладно. Тогда я забираю тебя домой и готовлю тебе хороший обед.
Она ответила слабой улыбкой.
* * *
Анжелика прижалась щекой к грубой ткани его рубашки.
– Пьер, я могу идти, – сказала она, зная, что голосу недостает уверенности.
– О, так ты намекаешь, что я недостаточно силен, чтобы тебя нести?
Из его голоса наконец‑то исчезла ярость, которая так ее напугала. Анжелика была уверена, что он действительно бросится обратно в таверну и прикончит Эбенезера.
– Ты такой слабак, Пьер.
Он поднял ее повыше.
– Ты совершенно ничего не весишь.
И снова злость пробралась в его голос.
Анжелика крепче обняла его за шею, стараясь забыть о пытке последних дней. Во рту все потрескалось от жажды, она то и дело теряла сознание. Эбенезер и раньше не давал ей еды – это было его любимое наказание. Но впервые за все эти годы он запретил ей также и пить.
Она никогда еще не видела его в такой ярости, как в тот вечер, когда он узнал, что она покидала таверну. Нет, он не кричал и не бросался на нее, но неистовая ярость в его глазах сказала Анжелике, что в этот раз она зашла слишком далеко, что он ни за что не простит ей опасность, которой подверглись его жена и новорожденный ребенок.
Он хотел, чтобы она умерла? Был готов избавиться от нее, устав возиться все эти годы? Особенно учитывая жалобы Бетти… Анжелика слышала каждое злобное слово, доносившееся на чердак сквозь трещины в полу. Бетти умоляла его избавиться от падчерицы, выдать ее замуж как можно скорее.
Она содрогнулась.
– Этот человек – чудовище. – Пьер сильнее прижал ее к груди. – И сумасшедший.
При всех недостатках Эбенезера Анжелика не могла забыть о том, что он сделал для нее после смерти матери. Если бы не он, она оказалась бы на улице. Когда матушки не стало, Тереза говорила о том, что нужно уехать с Мичилимакинака и отправиться на восток, поселиться в одном из больших городов. Но на что бы они жили? Какую работу они могли бы там отыскать?
Анжелика умоляла Терезу остаться. И сестра осталась.
Эбенезер никогда не угрожал тем, что выгонит их. Он ни разу не пожаловался на то, что вынужден жить с ними в одном доме, что ему нужно кормить лишние рты и тратить деньги на их одежду. Пусть он не был щедр и не испытывал к ним отцовских чувств, но он обеспечил им безопасность.
И после всех тех лет, что он давал ей приют, Анжелика не могла поверить, что Эбенезер решился ее убить. Это был бы слишком большой грех. Нет, он скорее выдаст ее замуж и отправит прочь, как сделал с Терезой.
Но она не позволит этому случиться.
Анжелика уткнулась носом в рубашку Пьера и вдохнула его запах – запах дыма и пряных трав, которые он добавлял в еду, когда готовил этим утром для Мириам.
– Дать тебе еще воды? – Его дыхание щекотало ей шею.
– Нет, мне уже лучше, спасибо. – Они несколько раз останавливались, чтобы Пьер мог ее напоить, и Анжелика начала оживать.
Она все еще ощущала слабость и головокружение, но, по крайней мере, пришла в себя. Чувства вернулись. Она позволила своим пальцам коснуться кудрявых волос на его затылке. Каштановые пряди под пальцами были тяжелыми и прохладными.
Сердце часто билось от такой близости. От того, что Пьер несет ее на руках, от того, что он беспокоился и пришел спасти ее.
– Спасибо, что спас мне жизнь.
– Пожалуйста. Ты разве не знала, что это моя секретная работа? Спасать прекрасных дам из затруднительных положений?
Ее пальцы, словно обретя собственную волю, погладили его по шее, провели линию до щетины, темной тенью окольцовывавшей его подбородок. Анжелика погладила сильную линию подбородка, изумляясь ощущению колкости под пальцами.
Пьер сбился с шага.
Она знала, что должна остановиться, что у нее нет права прикасаться к нему с такой фамильярностью. Но благодарность пронизывала ее душу, благодарность и что‑то еще, чему Анжелика не могла подобрать названия, что‑то сладкое и почти болезненное.
– Полагаю, ты требуешь плату с тех, кого спасаешь? – весело спросила она.
Пьер резко остановился и наклонил голову, чтобы встретиться с ней глазами. От темного напряженного взгляда в ее животе разгорелся пожар. В тени окружающего их леса глаза Пьера казались еще темнее, еще бездоннее.
На миг Анжелике даже показалось, что они одни на этом острове, что это их дом, в котором они обязательно должны быть вместе. Густой мох на камнях и стволах деревьев, цветы под ногами, высокие папоротники закрывали их от мира, словно стены уютного дома.
Его взгляд задержался на губах Анжелики.
– Кажется, я знаю, какая плата понравится мне более всех остальных.
Она взглянула на его волевой рот. И память о поцелуе, который они разделили, вернулась, чтобы дразнить Анжелику мягкостью и сладостью его губ. Она не могла отрицать, что сама думала о том, как бы поцеловать его снова.
Ей не хотелось сопротивляться. Она чувствовала, как напрягается ее тело от предвкушения того, что последует. Но память несла с собой и предупреждение о том, что она не может позволить себе новой боли.
– Я не могу, Пьер, – прошептала она и спрятала лицо, уткнувшись в его шею, чтобы не поддаться соблазну его поцелуя. Но соленая влажная кожа манила ее еще больше. Анжелика мягко коснулась ее губами и немедленно осознала свою ошибку.
Пьер резко втянул воздух.
– Анжелика, – его голос охрип. – Если ты не хочешь со мной целоваться, то у тебя странный способ это продемонстрировать.
Она вздрогнула от стыда и отстранилась. Несколько секунд он стоял неподвижно, и она не смела даже дышать, опасаясь, что снова утратит контроль над собой.
И вот наконец Пьер перевел дыхание и зашагал вперед. Через несколько минут они достигли фермы. Он ничего не говорил, пока нес ее в дом и опускал на кресло.
Мириам принялась хлопотать вокруг, ее нежные пальцы наносили бальзам на кожу Анжелики, а ласковые слова смягчали ее душу.
Анжелике хотелось игнорировать Пьера, который начал делать салат из листьев одуванчика, дикой горчицы и щавеля и готовить запеканку из кукурузной муки, но она просто не могла не следить за каждым его движением. Впервые она была рада, что Мириам не может ее видеть. И все же Мириам странно затихла и слепо уставилась на нее со своего места за столом, словно пытаясь заглянуть в глубину души Анжелики.
– Ну какой идиот может искренне верить, что помогает кому‑то, запирая ее на чердаке? – спрашивал Пьер.
Анжелика перестала разглядывать его спину, и взгляд тут же метнулся к локонам на его шее, в которые она совсем недавно запускала пальцы.
– Похоже, ему так сложно было с Терезой, что теперь он считает, что нужно сделать все возможное, лишь бы я не попала в беду.
– Никто не может сравнивать тебя с Терезой. Она была эгоисткой.
Как ее мать. Эти слова прозвучали в ее мыслях, но Анжелика отказывалась произнести их вслух. Она изо всех сил старалась во всем быть противоположностью матери. Наверное, именно поэтому ей было проще принимать строгие правила Эбенезера, они не казались ей удушающими, как Терезе.
Но что, если она похожа на мать куда сильнее, чем ей казалось?
Пьер снял чугунок с пламенеющих углей.
– Ты больше никогда не вернешься в ту проклятую таверну.
Анжелика с нетерпением ждала дня, когда сможет уйти от Эбенезера, но оставить его по собственной воле она пока не могла.
– Ты же знаешь, что я должна вернуться.
– Нет. Ты не вернешься. – В его словах прозвучала такая категоричность, что Анжелика вскочила со стула.
– И куда же я, по‑твоему, пойду?
– Ты можешь жить здесь.
– Ну да, тебе же наплевать на свою репутацию, но как насчет моей? Ведь все подумают, что я живу с тобой!
– Я съеду отсюда. Буду спать на пляже с индейцами или найду себе комнату на постоялом дворе.
Она могла жить с Мириам? Огонек надежды затрепетал было, но тут же погас, когда Анжелика вспомнила о том, какова ее ситуация.
– А когда ты уедешь? Что случится тогда? Эбенезер найдет способ наказать меня за то, что я посмела пойти против него.
– Я дам ему понять, что твоя жизнь его больше не касается. – Пьер подошел, неся открытую сковороду с кукурузной запеканкой, которую поставил в центр стола. Над золотисто‑коричневой корочкой поднимался аппетитный пар. Анжелика вдохнула дразнящий аромат, и ее пустой желудок заурчал.
Мириам печально вздохнула.
– Пьер, это очень мило, что ты хочешь защитить Анжелику, но, боюсь, Эбенезер коварнее, чем ты можешь предположить.