Глава 10
Анжелика почистила песком последнюю миску, оттирая остатки пирога, который Пьер приготовил им на полдник. Запах перца и лука все еще сохранялся не только на дне деревянной миски, но и на языке.
– Как изумительно снова попробовать голубя, – сказала Мириам; она сидела на стуле в тени кустов сирени у самого дома.
Слова Мириам перекликались с ощущениями Анжелики – вот только Мириам была куда жизнерадостнее нее. Анжелика все не могла перестать думать, как же ее радует вся еда, кроме форели и белой рыбы, которые помогали выжить во время весеннего голода.
Она знала, что не должна жаловаться. Что должна быть благодарна за то, что рыба не закончилась – ее всю зиму было вдоволь. Но после изумительной готовки Пьера на этой неделе, после дичи, которую он приносил, она не представляла, как сможет опять вернуться к неизменной безвкусной рыбе.
Она вновь посмотрела на его широкую спину, на швы хлопковой рубашки, которые натягивались от мощных движений. Пьер чинил забор вокруг огорода. Она сама помогла высаживать эти грядки на прошедшей неделе, когда во время полуденного перерыва Пьер забирал ее с обязательной работы в форте Джордж.
После первого дня, когда они сидели на краю обрыва, а потом плескались в озере, он попросил ее пойти с ним на ферму и навестить Мириам. Пьер сказал, что, как бы ему ни хотелось снова сбежать и поиграть с Анжеликой, матушка тосковала и тоже хотела провести с ней время. Анжелику эта просьба удивила. Пьер, которого она помнила по детству, не стал бы думать о желаниях Мириам, он бы умчался куда угодно, заботясь лишь о себе и собственных развлечениях.
Пьер вколачивал в землю новый кол забора на месте старого, сгнившего, который отбросил в сторону.
|
|
Он изменился. Всю неделю Анжелика наблюдала за ним и убедилась в этом. Она начала верить его словам о том, что он уже не прежний глупый мальчишка, что он пытается жить, как хочет того Господь.
Девушка оглянулась на чернеющее свежевспаханное поле.
Сорняки исчезли, земля была готова к плугу. Дальний забор, вдоль западной границы поля, был починен. Высокая трава и сорняки вокруг дома скошены, крыша залатана, дверь амбара приведена в порядок. Пьер даже купил корову и десяток кур в Сент‑Игнасе.
Он без устали проработал немало часов. И от обязательной работы на стройке нового форта его не освободили, Анжелика даже гадала, находит ли он время поспать.
Пятно от пота проступило на его спине, рубашка прилипла, обрисовывая мускулы. Июньское солнце стояло высоко в зените и безжалостно пекло, но после долгой мичиганской зимы Анжелика никогда не жаловалась по поводу летнего зноя. Слишком мимолетны были такие дни, и она знала, что нужно наслаждаться каждой секундой.
Она также знала, что должна наслаждаться каждой секундой недолгого пребывания Пьера на острове. Оно было таким же мимолетным, как лето.
Анжелика буквально чувствовала, как Пьер спешит завершить работу, чтобы снова двинуться в путь. Ему не нравился фермерский труд, которым так наслаждался Жан. Пьер всего лишь выпускал кипящую энергию, чтобы иметь возможность быстрее заняться чем‑то более важным и интересным.
Ну почему он должен уезжать?
– Я так рада, что всю эту неделю ты проводила с нами дневные часы, – сказала Мириам, и ее рука застыла на спинках свернувшихся на ее коленях котят – двух пушистых мышеловов, которых Пьер принес матери только вчера, в очередной раз доказывая, что готовится их оставить. – А теперь, когда твоя работа в форте закончена, ты сможешь найти способ пообедать с нами и завтра?
|
|
– Я попытаюсь. – Анжелика села на пятки. – Но ты знаешь Эбенезера. Он следит за каждым моим шагом.
– Но, может быть, его займут дела? Их сейчас у него много.
Летом Эбенезер всегда был занят, потому что на постоялом дворе появлялись люди… а на берегу селились индейские женщины. Анжелика непроизвольно содрогнулась при мысли о том, что он и вчера выскальзывал из таверны через заднюю дверь.
Ей так хотелось найти место, где можно было бы спрятаться и не видеть, как перекашивается от злости лицо Бетти, не слышать ее приглушенных проклятий. Бетти довольно быстро выяснила, куда уходит Эбенезер по вечерам и чем занимается.
– Наверное, у меня получится иногда убегать. – Анжелике хотелось, чтобы ее работа на стройке не заканчивалась. После того как Пьер попросил дежурного офицера давать ей более легкие задания, дни стали для Анжелики почти приятными. Она была свободна от контроля Эбенезера, и у нее появились эти драгоценные полуденные часы, которые можно было провести с Мириам и Пьером.
Пальцы Мириам снова ласково погладили котят.
– Анжелика, будь осторожнее. Я не хочу, чтобы у тебя начались проблемы.
– Кстати о проблемах. Мне, наверное, пора возвращаться в форт Джордж. – Она встала с земли и стряхнула с юбки песок. Даже прогулка от форта и назад на этой неделе была для нее праздником. Короткая прогулка наедине с Пьером бросала ее в жар, хотя они всего лишь шутили и разговаривали.
|
|
Пьер тут же выпрямился и бросил в траву молоток, словно все время наблюдал за ней краем глаза.
– Готова?
– А у меня есть выбор?
– Oui. Я могу заплатить, чтобы тебя отпустили на целый день, – с улыбкой предложил он.
– Ну вот, я же говорила тебе, что ты не умеешь удерживать деньги в руках.
– А зачем еще нужны деньги, кроме как тратить их на необходимое? – Он зашагал к ней, стягивая шляпу и вытирая потный лоб.
Мысленно она вернулась в тот день, когда они сидели рядом на краю обрыва и Пьер позволил ей снять с него шляпу и дотронуться до его волос. Сердце замирало всякий раз, стоило ей вспомнить, как он поднес к губам ее локон – словно собирался поцеловать ее, но сдержался и ограничился волосами.
Пьер с того дня ни разу не снимал с нее капор. Он держался на подобающем расстоянии и нарочито вел себя с ней только как с подругой, никак иначе.
Анжелика подошла к Мириам и поцеловала ее в лоб. За те две недели, что Пьер пробыл на острове, Мириам расцвела, как весенний цветок.
Не только его работа на ферме помогала ей, его забота и его улыбки были тем солнцем, что возвращало все вокруг к жизни.
И как они прожили без него целых пять лет?
– Сейчас не мешало бы искупаться в прохладном озере, – сказал Пьер, причесывая пальцами взмокшие волосы и вновь надевая шляпу. – Что скажешь? Зайдем к нашей купальной дыре окунуться, прежде чем возвратимся в форт?
Она смогла лишь рассмеяться от импульсивности его предложения.
С одной стороны, он повзрослел, но с другой – оставался все тем же веселым мальчишкой, обожавшим шалости.
– Уверена, капитан будет крайне шокирован, если я появлюсь там промокшей до нитки.
– Ты можешь снять одежду, как всегда это делала.
Мириам тихо ахнула.
Щеки Анжелики обжег румянец.
– Ну что ты, Пьер, – сказала Мириам. – Вспомни, Анжелика изменилась с тех пор, как вы плавали с ней и Жаном еще в детстве.
Анжелика не могла поднять глаза на Пьера. Неужели он вспомнил тот раз, когда нашел ее в пруду и прыгнул рядом в воду?
Мириам сменила тему:
– Чуть не забыла сказать тебе, Анжелика. Мы сегодня получили письмо от Жана.
– Правда?
Письма с большой земли были редкостью – в особенности письма от тех, кто вынужден был покинуть остров. Раньше она всегда радовалась новостям от Жана. Но теперь мысль о том, что придется читать письмо Жана в присутствии Пьера, отчего‑то заставляла ее нервничать.
– Пьер, ты не достанешь письмо из Библии?
Улыбка Пьера поблекла. Он медлил.
– Ты мог бы прочитать его Анжелике, – настаивала Мириам.
Они оба знали, что Анжелика не умеет читать. С тех пор как Мириам ослепла, им всякий раз приходилось ждать, когда отец Фонтейн из церкви Святой Анны навестит их и прочитает письмо.
Пьер нырнул в хижину и несколько минут спустя вернулся с потрепанным листком бумаги. Он развернул листок, прочистил горло и посмотрел на Анжелику поверх письма, словно не решаясь прочитать его вслух.
– Пьер, пожалуйста, – тихо сказала Мириам.
Анжелика кивнула. Если письмо Жана похоже на предыдущие, в конце он обязательно приписал пару строчек, адресованных только ей.
Пьер перевел взгляд и начал читать, медленно и без малейшего энтузиазма. Новости были все теми же. Жан был осторожен и ничего не писал об армии Соединенных Штатов, отлично зная, что это письмо может попасть в чужие руки. Зато немало рассказывал о том, чем занимался в зимние месяцы. В основном изучал книги, которые брал у местных священников. Писал привычные наставления о том, как в его отсутствие нужно ухаживать за животными и самой фермой, а в конце добавлял, что искренне молится за них и надеется вскоре снова быть вместе.
– Передай Анжелике мои наилучшие пожелания, – прочитал Пьер в конце, и его голос явно напрягся. – Скажи, что я жажду нашего воссоединения. Наша разлука лишь укрепила мою уверенность в том, что мы предназначены друг для друга. Я с нетерпением ожидаю того дня, когда мы сможем начать жить вместе как муж и жена.
Пьер вновь посмотрел на нее испытующе, пытаясь понять, какое впечатление произвело на нее письмо.
Анжелике было стыдно признаться, что слова Жана не тронули ее так же глубоко, как в прошлом, поэтому она опустила ресницы, скрывая от Пьера свою реакцию. Она не хотела дать ему повод для злорадства, подтвердить, что он был прав в своем предположении относительно ее и Жана.
Пускай она не любила Жана так сильно, как он любил ее, но каковы бы ни были ее чувства, Анжелика знала, что выйдет за него замуж. Она дала ему слово и ни за что не нарушит обещания.
Жан предлагал ей нечто размеренное, надежное – то, чего у нее никогда или, по крайней мере, очень давно не было. С тех самых пор, когда мама и папа еще счастливо жили вместе. Ее отец говорил, что любит их, но это не мешало ему каждую осень бросать семью ради торговли мехом.
Что он любил больше – семью или свою торговлю пушниной? Этот вопрос преследовал ее с самого детства.
С Жаном ей никогда не придется гадать, единственная ли она его страсть. Она никогда не окажется на втором месте после работы. Он станет для нее надежной скалой, сильной и непоколебимой, как сам остров. Она расправила плечи. Нечего здесь стыдиться.
– Я тоже с нетерпением жду того дня, когда мы с Жаном сможем начать жить вместе, – сказала она чуть с большей силой, чем намеревалась.
– Конечно же, ангел. – Мириам потянулась к руке девушки и сжала ее. – Вы будете очень счастливы.
– Да. Очень счастливы.
Пьер свернул письмо и, не говоря ни слова, вложил его обратно в Библию.
На пути в форт Джордж он был тише обычного. Больше не заговаривал о купании, а Анжелика пыталась уверить себя, что это неважно, что ей не нужно волноваться о том, что думает Пьер. Он скоро уедет. До нее уже дошли слухи о том, что он ищет помощника, который сможет остаться на ферме до конца лета. Значит, уже готовится их покинуть.
Чем ближе они подходили к форту Мичилимакинак, тем громче слышалась дробь барабанов. И когда шаги Пьера стали шире, а сам он свернул к лесу в направлении Нор‑Салли, Анжелика поняла, что ему точно так же любопытно узнать, почему барабанщик решил взяться за инструмент в середине дня.
Часовой в новом красном мундире у северных ворот поприветствовал Пьера кивком, не задав ни единого вопроса и даже не обыскав.
Они миновали ворота, окруженные частоколом, и вошли во внутренний двор, где обычно было шумно и людно. Странно, но сегодня внутри не оказалось солдат, которые практиковались в стрельбе или построениях, что стало привычно с приездом полковника Мак‑Дугала. Вместо этого во дворе и бараках было тихо, не считая размеренного стука барабана.
Форт располагался на утесе, с которого открывался прекрасный вид на залив. Вода была спокойна и блестела под ярким июньским солнцем. Вдоль берега лежали каноэ индейцев и вояжеров, стояли на якорях английские корабли, но в остальном озеро пустовало. Не было ни намека на американский флот, появления которого Анжелика уже начала ждать.
И все же она не могла не молиться о том, чтобы сигнал барабана означал прибытие американцев.
Пьер повел ее вниз по холму, мимо солдатских бараков, большого двухэтажного здания. Когда они обогнули дом и оказались в центре форта, Пьер резко остановился и оттолкнул Анжелику себе за спину.
– Анжелика, не смотри. – Его голос охрип.
Рукой он прижимал ее к своей спине, но девушка успела увидеть шеренги английских солдат, которые стояли навытяжку. Сияли под солнцем алые мундиры, гордо венчали головы черные шляпы.
Раздался звук удара, а затем крик, похожий на вопль раненого животного, эхом пронесся по площади. И снова грохнул барабан.
Ей не нужно было смотреть туда, чтобы понять, что происходит. Солдата наказывали.
– Сколько плетей? – тихо спросил Пьер у прачки, стоявшей рядом с деревянным ведром на грубом столе. Рукава ее платья были закатаны, в растрескавшихся покрасневших руках она сжимала мокрую рубашку.
– Сотня ударов, – ответила женщина. Под столом молча сидели двое детей, глазевших на столб для порки.
Анжелика взмолилась, чтобы человек, которого наказывали, не оказался мужем этой женщины или отцом детей. Некоторые солдаты привозили с собой жен, чтобы те могли заработать добавку к рациону стиркой одежды. Женщины и дети жили со своими мужьями в переполненных бараках, деля комнаты с несколькими другими солдатами.
Судьба солдатской жены для Анжелики была вторым из худших зол, после замужества с торговцем пушниной. Невозможность уединиться и отсутствие дома, настоящей семейной жизни пугали ее точно так же, как судьба брошенной жены торговца.
– Что он натворил? – спросил Пьер у прачки.
– Пьяница, – ответила та.
– Жестокое наказание за простое пьянство, – пробормотал он себе под нос.
Все знали, что излишнее пристрастие к рому и виски было среди солдат распространенной проблемой, явно не стоящей сотни плетей. Но полковник Мак‑Дугал прибыл на остров с единственной целью – подготовиться к атаке американцев. Поэтому полковник стремился не только закончить форт Джордж как можно скорее, но и положить конец разболтанности и безалаберности солдат.
Еще один удар девятихвостой плети по живому телу, и снова хриплый, полный боли крик.
Пьер удерживал Анжелику каменной хваткой, но она и не сопротивлялась. Ей нравилась надежность и сила его обнимающей, защищающей руки. Нравилось ощущать щекой тепло его тела и знать, что в любой момент можно прижаться к нему, достаточно сделать лишь крошечный шаг вперед.
– А вчера он нарушил комендантский час, – добавила прачка.
– Нарушил комендантский час? – Анжелика вывернулась из‑под руки Пьера и взглянула на окровавленную спину солдата, привязанного к столбу для порки, на вытянутые вверх руки, делающие его беспомощно раскрытым.
Она резко втянула воздух, увидев, насколько его изранили.
Пьер недовольно забормотал и вновь оттолкнул ее себе за спину. Но она увидела достаточно, чтобы понять: несчастный не был лейтенантом Стили. К счастью. Ей не хотелось, чтобы он считал ее доносчицей, которая решила посчитаться за то утреннее нападение.
– Я же сказал тебе, не смотри, – хмуро покосился на нее Пьер.
– Я уже большая девочка. Я справлюсь, – полушутя сказала она. Ей не становилось плохо от вида крови и ран, она ведь день за днем потрошила рыбу. Но прятаться за Пьера было приятно. Она так привыкла рассчитывать только на себя и свои силы, что забота Пьера была радостной переменой.
Барабан все еще отсчитывал оставшиеся удары, а когда наказание наконец закончилось и солдата утащили прочь, Пьер выпустил ее.
Его внимание сместилось к офицерским квартирам за широкой лужайкой. Там, в тени каменного здания, стояла Лавиния Мак‑Дугал. На ней было зеленое муслиновое платье, и на фоне белоснежной стены она казалась зеленым листком на еще не проснувшемся дереве. И Пьер, конечно же, заметил ее.
У Анжелики подвело живот от разочарования.
В походке Пьера, которой он двинулся в сторону леди, появилась легкость. Он прошагал по двору, мимо флагштока, на котором гордо развевался британский флаг, красуясь над защищенными частоколом домами. При хорошей погоде флаг поднимали каждое утро. И его, на высоком флагштоке, можно было увидеть даже от пролива, где она обычно рыбачила. Анжелика медлила, не решаясь проследовать за Пьером. Что ей делать – вернуться к работе в форте Джордж или вместе с ним подойти к леди?
– Мистер Дюран. – Лавиния улыбнулась и вышла из тени здания на солнце. Ее кожа стала бледнее, щеки ввалились, но болезнь никоим образом не сказалась на ее красоте. – А я уже начала думать, что вы покинули нас не попрощавшись.
– Я бы не осмелился. – Пьер эффектно поклонился и потянулся к ее руке, чтобы поцеловать.
Он не должен был так мило общаться с другими женщинами. И флиртовать с ними. И смотреть на них с интересом. Ведь это Анжелика была его подругой с детства – его лучшей подругой, разве нет? И его особые повадки, его шутки, его смех должны были предназначаться ей, и только ей.
– Вы должны чаще меня навещать, – сказала Лавиния.
– Теперь, когда я знаю, что вы поправились, я сломаю любую дверь, которая осмелится нас разделить.
Лавиния звонко рассмеялась, явно польщенная его шуткой. И этот звук шипом вонзился в сердце Анжелики.
Юная леди игриво потянула свой завитой локон.
Анжелике казалось, что та общается с Пьером на языке, который могут понять только мужчины. Она решительно пересекла двор и присоединилась к Пьеру. Пусть этот флирт ничего не значил для него, пусть он лишь притворялся с Лавинией, но Анжелике это не нравилось. Она знала, что не имеет права его останавливать или запрещать заводить отношения с другими женщинами. Они ведь были только друзьями, у нее не было никаких причин претендовать на его внимание.
Но даже напоминая себе об этом, она не могла удержаться и не подойти. Она взяла его за руку, заставив себя проявить смелость, на которую раньше просто не решилась бы. Дыхание прерывалось, и оставалось только молиться, чтобы Пьер ее не оттолкнул.
Анжелика замерла, не смея поднять глаза ни на Пьера, ни на Лавинию.
Но надежность руки Пьера успокаивала, а затем он удивил, не только накрыв ее пальцы своими, но и привлекая ее ближе.
– Мисс Мак‑Дугал, вы ведь помните мою маленькую подругу Анжелику?
Маленькую подругу? Ей так хотелось возразить. Но Пьер взглянул на нее с улыбкой, и было в его глазах что‑то такое, что заставило ее смягчиться.
– Да, я помню мисс Мак‑Кензи, – сказала Лавиния, поворачиваясь к Анжелике. – Рада снова видеть вас, моя дорогая, хотя, должна признаться, я немного удивлена, что вы здесь.
– Я с Пьером. – Слова давались с трудом, и Анжелика в очередной раз пожалела, что не умеет вести вежливых разговоров и флиртовать с той же легкостью, что Лавиния.
А Лавинию, похоже, совершенно не беспокоил тот факт, что пальцы Пьера касались ее руки. Вместо ревности на ее лице читалась лишь мягкая жалость. Неужели она решила, что Пьер тоже добр с Анжеликой только из жалости?
Анжелика взглянула на Пьера, на его волевой подбородок, на легкую щетину, которая придавала ему чуть развязный вид. Пьер мягок с ней только потому, что жалеет ее?
Возможно, он жалел неуклюжую тощую девочку, но детство давно прошло. Он ведь не может чувствовать ту же жалость?
– Я сожалею, что моя болезнь отсрочила наши уроки, – сказала Лавиния, рассматривая ее потрепанную и грязную юбку. – Надеюсь, теперь, когда мне лучше, я сумею убедить отца позволить мне возобновить благотворительные труды.
Анжелику вовсе не беспокоило отсутствие уроков. И все же, наверное, стоит попробовать стать лучше, прежде чем Пьер покинет остров. Тогда он унесет с собой другой ее образ, который, возможно, не сможет забыть с той же легкостью.
– Я отправлю за тобой лейтенанта Стили, как только отец вновь позволит мне принимать посетителей. – Лавиния улыбнулась лейтенанту, который прислонился к дверному косяку склада. Все его внимание было сосредоточено на Лавинии, он явно давно наблюдал за ней в надежде на знак внимания.
Лейтенант выпрямился и ответил на улыбку. За прошедшие недели он перестал казаться истощенным призраком и в новой, чистой форме выглядел почти неотразимым.
Лавиния чуть склонила голову набок и захлопала ресницами в сторону интенданта. Пьер сузил глаза, тоже глядя на лейтенанта Стили. Неужели он ревнует Лавинию к лейтенанту?
– Я могу приводить Анжелику в форт, – сказал Пьер, не сводя с лейтенанта холодного взгляда. – Лишь скажите, когда вы пожелаете ее видеть.
– О мистер Дюран, это так мило с вашей стороны. – Лавиния сжала ладони, не прекращая строить глазки интенданту. – Лейтенант Стили так добр и так хочет мне помочь, но у него очень много работы, и я уверена, он будет только рад, если вы избавите его от этого бремени.
– А я буду рад его избавить. – Пьер сжал пальцы Анжелики.
Девушка не могла не прижиматься к Пьеру.
Как бы то ни было, ревновал ли Пьер к лейтенанту Стили или нет, но от возможности избегать интенданта она не откажется. Синяки на шее давно прошли, но она не могла забыть, на что оказался способен этот солдат.
К тому же ей хотелось проводить с Пьером как можно больше времени. Пусть даже это будут всего лишь короткие прогулки к форту и обратно.
Слишком скоро он опять исчезнет из ее жизни. Все в ней кричало, что нельзя к нему привязываться, но Анжелика знала, что уже слишком поздно. Она отмахнулась от всех мыслей о том, что он разобьет ей сердце своим уходом, как это было в прошлый раз.
Она снова открылась ему.
Возможно, если она притворится, он не станет уезжать… или в ответ на ее молитвы передумает и останется… возможно, он решит отказаться от торговли пушниной…
Она отчаянно зашептала молитву – молитву о чуде.
Глава 11
Запах лавандовых духов Лавинии окутывал Анжелику, словно густой туман. Она сидела прямо и неподвижно, насколько это удавалось на мягкой скамеечке перед туалетным столиком. Книги, которые Лавиния положила на ее голову, падали уже столько раз, что Анжелика сбилась со счета, и теперь она едва осмеливалась дышать – из страха задохнуться парфюмом или вновь испытать боль от падения тяжелых книг.
От густой мази на руках под перчатками хотелось почесаться, а средство, которое Лавиния втерла в веснушки на ее носу, лишь добавляло мук.
– Этот крем сделает твою кожу гладкой, как у ребенка, – говорила Лавиния, копаясь в одном из сундуков, которые она привезла с собой и которые теперь загромождали ее комнату в офицерских бараках. – Дома тебе нужно будет сделать еще один крем – из жира, меда, розовой воды и яйца. Наноси его на руки каждый день, перед сном, надевай перчатки и оставляй на всю ночь.
– Эбенезер не разрешит мне брать яйца…
– Чепуха, я передам ему инструкции. Уверена, твой отчим будет более чем сговорчив, когда узнает, что яйца послужат благой цели.
Анжелика знала, что спорить с Лавинией бесполезно, как и возражать Эбенезеру. Когда они намеревались что‑то сделать, любой протест лишь укреплял их решимость.
Эбенезер был крайне рад, когда приглашение Лавинии наконец‑то пришло. Он измучил Анжелику наставлениями о том, что нужно во всем слушаться дочь командующего и постараться завоевать ее расположение.
За прошедшие три дня Анжелика стала предметом испытаний того, что Лавиния называла «уходом за собой». И она не знала, сколько еще вынесет подобное, не сморщившись, как засохший червяк. Да, она хотела, чтобы Пьер помнил ее, когда уедет с острова. В этот раз он не должен был забыть их дружбу. Но стоило ли это подобных мучений?
В конце концов, его три недели подходили к концу. К воскресенью он покинет остров, и она не увидит его до следующей весны – если он выполнит свое обещание на этот раз не пропадать на много лет.
– О, вот это подходит, – сказала Лавиния, выпрямляясь над сундуком и хлопая в ладоши.
Анжелика не шевельнулась. Энтузиазм Лавинии она воспринимала с трудом.
– Да, этот цвет идеально подходит к твоим волосам. – Шорох атласа, свист воздуха, и Анжелику накрыло очередной волной оглушающих сладких духов Лавинии.
Она могла видеть комнату в отражении и с растущей тоской наблюдала, как Лавиния вытаскивает из сундука какие‑то бесчисленные складки атласных и кружевных рюшей.
– Тебе нужно сегодня же примерить его дома. – Лавиния разложила платье на кровати.
– Я не могу. – Платье из блестящей ткани яркого голубовато‑зеленого цвета, цвета озерной воды в спокойный солнечный день, было прекрасным.
– Но оно идеально тебе подходит. Бирюзовый будет потрясающе смотреться в сочетании с твоей кожей и волосами. – Лавиния чуть склонила голову, рассматривая Анжелику. – Мне кажется, что, несмотря на твою жуткую одежду, размер у нас примерно один.
– Меня не размер беспокоит. – Анжелику смущало декольте, низкий квадратный вырез с рюшами по краю, и очень высокая линия талии, которая была почти под грудью. Она посмотрела на наряд Лавинии, впервые заметив, насколько тот подчеркивает грудь и сколько кожи оставляет открытой взглядам.
Анжелика покраснела при мысли о том, что ее могут увидеть в подобном платье. Пусть это был последний писк моды, Анжелике в нем будет очень неуютно. Не говоря уже о том, что Эбенезер этого не позволит.
Она почти что слышала слова резкого осуждения, которыми он осыпал ее мать после переезда в таверну. Слышала шорох парчи и рев пламени, в котором он сжег ее платья, одно за другим. Мама была безутешна и плакала много дней. А Эбенезер сурово ее наказывал до тех пор, пока она не согласилась переделать для себя простые и пристойные платья его покойной жены.
– Мой отчим ни за что не позволит носить такое платье, – настаивала Анжелика. Эбенезер навсегда запрет ее в комнате, если она оденется во что‑то помимо самых простых и строгих нарядов.
– Все говорят, что он квакер. – Это утверждение Лавинии было скорее вопросом. Она даже перестала разглаживать платье, склонила голову, глядя на Анжелику, и явно ждала ответа.
– Я не знаю. Он никогда не говорил. – Прошлое Эбенезера было для нее загадкой. Он жил на острове, сколько она себя помнила, даже в те дни, когда отец был еще жив. Но она не знала, откуда Эбенезер приехал на остров и что на него повлияло.
Одно она знала наверняка: он похотлив. Порой Анжелика даже думала, что его строгие правила, благочестие и рвение были попытками побороть собственные грехи. Возможно, заставляя ее и Бетти носить пристойную одежду, он пытался противостоять искушению.
Но правда заключалась в том, что остановиться он не мог. Он так часто и много поддавался своим желаниям, что уже не мог удержаться от женщин, как вояжер от рома. И если бы в доме, прямо у него под носом, появилась непристойно одетая женщина, она была бы постоянным испытанием его похоти и напоминанием о грехах.
Анжелика покачала головой, глядя на платье, и книги посыпались вниз, ударяя по плечам и рукам, пока с громким стуком не приземлились на пол.
– Благодарю за предложение платья, мисс Мак‑Дугал. Но я не могу его надеть. Просто не могу.
Это будет слишком опасно. Эбенезер решит, что она превращается в Терезу или того хуже – в свою мать.
– Я поговорю с твоим отчимом.
– Но как мне работать в таком красивом наряде? – Анжелика искала все возможные отговорки. – Я испорчу его в первый же день.
Лавиния разгладила рукой богатый атлас.
– Действительно. Работой ты его испортишь. Разве что мы сумеем убедить твоего отчима позволить тебе заниматься той работой, которая надлежит благородной даме. К примеру, вышивкой, искусством, образованием и иными умениями, которые необходимы для ведения дома. Возможно, ты сможешь присоединиться к моей благотворительной затее, помочь мне с моим Комитетом солдатского отдыха.
– Но сейчас самое загруженное время года, ему нужна моя помощь на постоялом дворе и в огороде.
Анжелика знала, что ей нужно найти способ отвертеться от этого платья. Одно дело – вырабатывать правильную осанку и убирать веснушки, и совсем другое – появляться в таверне одетой в то, что разъярит Эбенезера до полной потери разума и терпения.
Лавиния нежно расправляла платье, пока то не раскинулось на постели во всей своей мерцающей красоте.
– Может быть, у вас есть более старое или простое платье? – предположила Анжелика.
– Это и есть старое. – Лавиния вздохнула и убрала со лба растрепавшиеся кудряшки. – Оно уже немодное и слишком простое, и все же я надеялась, что сумею найти возможность его надеть.
Она замолчала, капризно надув губки.
В коридоре, за закрытой дверью комнаты, звучали быстрые, но тяжелые шаги офицеров, которые входили и выходили из дома. Был ли среди них Пьер? Он приводил ее в форт и провожал домой после визитов к Лавинии, и Анжелика каждый раз радовалась тем недолгим минутам, которые удавалось провести вместе.
Но всякий раз, когда они проходили в воротах мимо солдат в красных мундирах, Анжелика боялась, что один из них сбросит ружье с плеча, направит штык на Пьера и спросит, что тот, американец, делает внутри форта.
Но никто никогда и ни о чем не спрашивал Пьера. Они считали, что Пьер верен англичанам, и принимали это как должное. Анжелике хотелось спросить, с кем он на самом деле. Прежнего Пьера не беспокоило возможное предательство своей семьи или страны, он мог бы стать союзником британцев. Но нынешний Пьер? Он ведь не мог действительно работать на англичан?