‑ Что делать? – спрашиваю я его мысленно, ‑ ведь и для неё соприкосновение со мной окажется еще одним мучительным испытанием.
Сгры-ызлы молчит.
‑ Понимаю: мир тесен. Но не до такой же степени, – я пытаюсь вызвать его на разговор, ‑ведь здесь, независимо от моего решения, или пусть даже оценочного суждения, оптимума достичь не удастся. Скажешь, я суечусь?
‑ Немножко есть, ‑ ответил Сгры-ызлы, не поворачивая ко мне головы.
Я заткнулся.
Тем временем вопрос решался даже без всяких голосований. Чиновник исчез. Моего Ангела я попросил задержаться. Не спешил уходить и чуткий Тимофей. Я подтолкнул к Калерии девок Ли-Ло-Ла, Геракла и Аяксов. На Дона Жуана только взглянул, и он что-то, кажется, понял. А сам направился к своему Ангелу.
‑ Как будет правильно? – спросил я его без обиняков.
‑ Не знаю, ‑ ответил он и развел крылами.
‑ Как жаль, что у тебя нету крыльев. Я бы тогда попросил тебя загородить Лерку забором из перьев, ото всех и от меня тоже. Ей бы сейчас окуклиться в кокон и потерять память.
‑ Вот и построй ей вигвам забвения. Из подручного материала.
Мне показалось, что впервые мой Ангел обнаружил явную долю ехидного злорадства.
‑ Я же не могу взять ее на ручки и баю-баюшки-баю…
Ничего не ответив, мой Ангел улетучился.
Я обернулся к Тимофею. Но его тоже не было, он тоже предпочел исчезнуть. А ведь совсем недавно проявлял даже чрезмерные знаки любви и дружбы. Взглянув в сторону Калерии, я увидел, как вокруг нее бестолково топчется команда. Некоторые из девиц вопросительно оглядывались на меня. Беспомощнее всех выглядел Геракл, хотя ему и по росту, и по фактуре, и по уровню детской простоты уместнее других было бы просто взять маленькую Лерку на руки и начать укачивать, как ребенка.Сгры-ызлы наблюдал со стороны. «Господи! – подумалось мне – какие же вы все дураки! Вам же все объяснили и прочитали! Имейте же каплю сострадания к человеку!» ‑И я обозлился.
Надеяться было не на кого. Надцатым слоем убогого своего разумения я услышал торжественный гекзаметр гнедичевского перевода «Иллиады». Причем здесь Гомер? –подумал я в плоскости подспудной мысли. А тем временем ноги вели меня в сторону несчастной Лерки. Я подошел, довольно грубо раздвинув толпу.Леркався напряглась,и тогда явзял ее за плечи, развернул к себе спиной а лицом к стенке и, нагнувсвою голову, так что почти коснулся лбом ее волос на темени, почувствовал, как оттуда, из родничка нервными толчками бьет слабенькая, тонюсенькая струйка безнадежности.
‑Утихомирься, ‑ сказал я ей тихо, ‑ расслабься…‑И я постарался, чтобыв моем голосене звучало сострадания. Кто я был для неё? Еще одно напрягающее воспоминание, призрак несложившегося прошлого, или очередной местный чиновник. Раньше она относилась ко мне с тем отторгающим уважением, с каким может относиться к педагогу школьница-семиклашка, уже почувствовавшая себя маленькой женщинкой, а потому замечающая, что учитель смотрит на нее мужским взглядом. Правда, когда мы познакомились, ей уже было двадцать два, и она считала, что жизнь проходит, а у нее все еще… Но мне-то было в два раза больше.Больше, чем в два раза больше! И я чувствовал себя по отношению к ней недопустимо, неприлично старым. Именно это и заставляло меня отталкивать её. Но оказалось… Вышло так, что я заболел ею на долгие десятилетия. Потом вылечился… Поэтому мне понятны чувства нашего Дона Жуана. Он тоже оказался выпотрошенным… Все это проскальзывало в нижних слоях моего сознании, а ближе к поверхности я метался в поисках оптимального решения и говорил, медленно говорил ей какие-то успокаивающие и усыпляющие слова…
‑Расслабься наконец…Ты уже пришла… Ты уже тут… А тут уж тебя никто не обидит…И ни к чему не принудит… И не даст в обиду…Все прошло… Все ушло в прошлое… Все отлетело… И больше никогда не возвратится… Все прошло и быльем поросло… Твоя жизнь начинается с чистого листа… Доверься моим друзьям… Они все заслуживают полного доверия… Отбрось сомнения… И приминовую судьбу…Прими ее как подарок…Усни… И не тревожься… Ты под надежной защитой…
Я было хотел отдать ее в руки Гераклу, но посмотрев на его растерянную рожу, повернулся в сторону Сгры-ызлы. Тот сидел на прежнем месте и наблюдал за мной с любопытством. Тогда я осторожно присел и, мягким рывком подхватив Лерку на руки,и почувствовал, как она напряглась еще больше.Я держал ее, чуть отстранясь и слегка покачивая, что-то говорил. Тут до меня дошло, что я уже включил свои суггестивные навыкии стараюсь погрузить ее в отключку. Это было правильно. С этого и следовало начинать. По мере того, как,продолжаямолоть какой-то вздор, я приблизил лицо к ее темении вновь ощутил биение нервного фонтанчика. Этот выход энергии я обнаружил у людей еще в земной жизни. Мне было удивительно, что большинство не замечает, как из того места, где у крошечных детей мозг еще не прикрыт костяным панцырем, исходит дуновение, легко обнаруживаемое ладонью. Ощущали этот поток не все, а еще меньше людей, даже убедившись в том, что я не вру, склонны были придавать этому хоть какое-то серьезное значение.Незадолго до крушения моего самолета, я демонстрирорвал тот феномен нескольким студентам. Одна из девиц оказалась достаточно чуткой. Но, когда, протестировав нескольких своих одногруппников, осмелилась «потрогать» и меня, ее поразило то, до какой степени мой фонтанчик, в отличие от всех других, был холодным. Что это значило? И значило ли это именно то, что вскоре случилось? Понятия не имею. Оказавшись здесь, я как-то позабыл тот свой опыт, и теперь вновь наткнулся на знакомый феномен. Странной мне показалась только прерывистость истечение потока у Калерии. Надо будет проверить у других… Подспудно я подумал, что может быть дело в том, что я тут живу в другом темпе, и то, что воспринималось мной на земле, как непрерывность, теперь становится отчетливым потоком квантов, ведь и лохани я барахтался в другойвременнóймерности. Между тем продолжая бормотать какие-то слова,краем глаза я взглянул на Сгры-ызлы: больше-то здесь опереться было не на кого, и направился в его сторону.Все расступились. Бедные глуповатые детишки! С Леркой на рукахя двинулся к своему последнему живому другу сквозь строй моих девчонок и хлопцев, которые ничем мне не могли помочь.Леркаоставалась как будто окаменевшей. Тут я почувствовал, что ко мне присоединился, наконец, и Сгры-ызлы. Мы вдвоем старались вырубить ее, и, кажется, у нас стало получаться. Она глубоко вздохнула и чуть обмякла.
‑ Спи, ‑говорил я, ‑ спи и ни о чем не беспокойся… Все прошло, и ничто плохое не повторится… И поплачь… Плакать можно… Плакать полезно… Со слезами уходит все: и плохое, и просто серое… Ты сейчас начинаешь все с чистого листа.Расслабься… И отключись… Спи. Плач. Начинай забывать плохое. Перелистывай и забывай. Оно уйдет. Оно уже уходит. Оно уходит навсегда, чтобы никогда больше не повториться.
Теперь с другого бока она почувстовала мягкое прикосновение его тельняшки, открыла глаза и попыталась осмыслить происходящее.
‑ Этот зверюга неопасен. Он добр. Он добрее всех, кого ты знала. Ему вполне можно доверять. Ты можешь рассказать ему все, если захочешь. И он тебя услышит, пожалеет и поймет. Лучше, чем кто бы то ни было. Мы его и завели-то здесь ради того, чтобы можно было кому-то поведать свои секреты. А иначе, какая от него польза, от такого полосатого оболтуса?
Я плел какую-то ахинею, стараясь, чтобы она поверила в мою нейтральность и не трепыхалась.
‑ Твоя жизнь только начинается. То, что было раньше – не жизнь, а неудавшаяся репетиция жизни. Так иногда случается. Ты выкидываешь ее за борт. (Я чуть было не сказал «Мы выкидываем…», получилось бы, что я принуждаю её к объединению с собой. Это было бы ошибкой. Это было бы неправдой.)Мы смываем всеследы прошлого теплой водой.Это и называется забвением. Ты сейчас только начинаешь жить. Только-только приступаешь к самому началу. Спи. Ее веки снова сомкнулись, и я с облегчением увидел, как из под них выкатываются слезы. Я сгрузил Лерку к его лапищам.Мы оба: и он, и я, работали синхронно.Она уже спала.Сгры-ызлыглядел на меня с недоверием и некоторой растерянностью.
‑ Дурак ты, дурак, – сказал я ему, ‑хотя и умный. Самые глупые дураки это те, которые умнее всех.
Произнеся эту хамскую тираду, я повернулся и пошел вон. Я уходил, не оглядываясь и не глядя по сторонам. Мне надо было побыть одному и подумать. Хотя думать-то мне было явно не по уму.
‑ Дурак ты, дурак, ‑ сказал теперь явслух и уже самому себе, и, подумав, добавил: ‑
недоделанный дурак, и уши у тебя холодные. Господи! Ну почему я такой непоправимый идиот? Почему все, что я делаю, обязательно становится непоправимой херней и вздором? И конца этому не видно… Зачем я делаю глупость за глупостью? Почему я неспособен родить ни одной умной идеи? Почему меня никто не остановит и не поправит? Почему я ничего хорошего не сумел усвоить от своих умных друзей? Для чего мне нужна эта жизнь? И вообще, нужна ли она кому-то еще? А мне самому? И зачем?
Чирикали какие-то пташки. Где-то далеко смеялся молодой женский голос. Мне почудилось, что где-то шелестят под ветром струны эоловой арфы. Я почувствовал под ногами холод росы и вспомнил, как жил раньше, когда рядом были Гришка и Сашка. И нам казалось, что счастье даже не в двух шагах, а вот оно ‑ тут.И так оно на самом деле и было. Нам думалось: вот пройдет совсем немного времени, и вернутся родители, и настанет справедливость, и упыря выкинут из мавзолея. Ведь к этому моменту одного уже выкинули. И можно будет задавать любые вопросы, и надеяться получить на них правдивые ответы. И жизнь обретет настоящий смысл? И свобода вновь станет важнее сытости…
‑ А ведь ты лгал Калерии. Опять лгал, полагая, что усыпляющая ложь – важнее не очень-то сладкой правды. Ты опять хотел казаться добреньким. Не умея быть справедливым, или хотя бы правдивым, ты наводил тень на плетень и обещал девочке счастливое будущее. Будет ли оно? Кто принесет его тебе или ей на серебряном блюде? В чем будет состоять его смысл? Тебе действительно нужно, чтобы Калерия вошла в команду и отправиласьс тобой? А если она окажется умнее, и не последует той дорогой, которую выбрал для нее ты? Что ты испытаешьтогда? Согласишься ли принять это как поражение, или будешь негодовать и клясть ее недоверчивость? А вообще-то, нужна ли она тебе нынче? Ответь честно…
И тут я почувствовал на себе пристальное внимание. Краем глаза мне удалось заметить осторожное движение справа. Я прыгнул вбок, пролетел около трех ярдов, пришел на руки и, перекатившись через плечо, оказался за ближайшим кустом. Пока я кувыркался, мне удалось заметить три скрытно движущиеся фигуры. Из земли в том месте, где я только что был, косо торчало и вибрировало копье. Был лиарсенал нападавших ограничен спортивным инвентарем, разглядеть мне пока не удалось. Зато удалось испугаться, а это помогло сконцентрироваться. Прикинув, стоило ли схватить этотснаряд, что бы им обороняться, решил, что это было бы ошибкой:если они серьезно экипированы, копье мне не поможет. Ладно, попробуем какой-нибудь другой ход. Где-то в нижних слоях сознания проскальзывали разные неуместные мысли: надо ли мне вообще спасаться, или наоборот –пришел мне,слава Богу, конец? Может быть, меня наконец-то убьют, и я стану свободен,окончательно и бесповоротно. Но с другой стороны: ведь мне опять сейчас повезло. Просто повезло. И третьим планом ‑ простенькая ехидная мыслишка: – как-то все это слишком кинематографично, как в дешевом боевике. Остальные мотивчики рассматривать было некогда. Надо было удирать, или нападать. Невдалеке стояло довольно толстое дерево. Добравшись до него, я смогу заслониться от нападающих по крайней мере с одной стороны. Я подобрал под себя ноги и прыгнул, опять перевернулся кульбитом через плечо и заметил, что они бегут ко мне. Их было трое. У двоих в руках было какое-то оружие, а третий, по-видимому, был тот, кто метнул в меня копье. Я откатился в другую сторону ипочувствовал, как очередь прошила моей правый рукав и обожгла кожу предплечья. Успев подумать про то, что мне опять слишком везет, метнулся теперь уже в сторону дерева,следующую очередь я и услышал и увидел. Стрелял только один. Было не совсем понятно, вооружен ли автоматом другой? Заметив, что из ствола дерева торчит небольшой обломанный сук, кинулся к нему, подпрыгнул и, вцепившись руками, убедился, что моя рука фактически почти не пострадала. Это было хорошо. Но под моей тяжестью сук обломился, и падая, успел подумать – какой же я дурак, что решил карабкаться наверх.И пока эта несложная мыслишка формировалась в моей дурнойбашке, следующая очередь ударила в ствол, туда, где только что виселя. Если бы я задержался на том сучке, то принял бы дозу в спину, или даже в голову. В этот момент что-то обрушилось на стрелявшего сверху и сшибло его с ног. Тот, прежде чем упасть, успел выстрелить в нападавшего. Отломавшийся сук остался у меня в руках, и я, подбежав, изо всех сил всадил его в атоматчика. В голове мелькнула цитата из Лермонтова ‑ «…успел воткнуть и там два раза повернуть свое оружье» ‑ как там было написано, так я и поступил. Ногой мне удалось очень удачно впечатать другому, который оказался сзади. У него в руках был такой же автомат, и, ударив его ногой, я не столько вышиб оружие, сколькоизувечил ему пальцы. Это было даже лучше. Третий кинулся бежать. Я вырвал из рук сбитого с ног убийцыавтомат и начал соображать, где тут у него что: конструкция была мне совершенно незнакомой. За то время, пока удиравший проскакал с десяток шагов, я сориентировался в дизайне и выпустил убегающему вслед длинную очередь. Бóльшая часть зарядов ушла «в молоко», но, по крайней мере один попал, куда надо, и тот лег. Боезапас на этом кончился, и я нагнулся, чтобы выдернуть из поломанных рук сбитого мной другой автомат. Итолько тут разглядел, что первого сбил с ног не кто иной, как мой Ангел-хранитель. А его дела были плохи. Разрывные заряды проделали в нем большие рваные дыры. Он умирал. Я добил ногами автоматчика, ударив для верности туда, где раньше у него должно было находиться сердце, вырвал из рук автомат и, вставив в задницу выстрелил вдоль позвоночника. Посмотрев в сторону того, кто не поспел убежать далеко, я на всякий случай выстрелил в него прицельно. Тот дернулся от попадания и остался лежать. Выходит, я напрасно потратил на него заряд,оказавшийся последним.Второго пришлось добивать вручную. Я несколько раз пробил ему головустволом. Дырки на месте глаз получились глубокие, но разглядеть, что тамбыло внутри его черепа,все равно оказалось невозможно. Есть там мозги? Нужны нам мозги? Надцатым слоем сознания я подумал, что в нашей теперешней анатомии разобраться я так и не успел. Мой Ангел-хранитель истаивал на глазах. Так вот куда деваются ангелы-хранители тех, кому удается узнать больше того, что следует знать большинству! Я приложил ухо к его рту, надеясь услышать от него хоть одно слово. Но он уже не мог говорить и только поцеловал меня, чуть шевельнув губами.Прежде чем его тело исчезло, оно обрело крылья.Онираспростерлись по траве и показались мне огромными, но тоже становились все прозрачнее.
Тут рядом со мной материализовались Сгры-ызлы и Ксения. Та хотела повиснуть на мне, но я отстранился.
‑ Вот и все, ‑показал я им на исчезающий крылатый силуэт и валяющиеся трупы.Те уже начали скукоживаться, уплощаться, укорачиваться, но оставались непрозрачными.
‑Не знаю, надо ли сообщать в соответствующие службы? Или они сами…
Договорить я не успел, но мысль моя стала понятнее, когда рядом появились бойцы райского ОМОНа.
‑ Ребята, сказал я им самым мирным тоном, ‑ доложите, что операцию им, я кивнул на исчезающие трупы,‑ удалось выполнить лишь отчасти, ‑ я показал порваный рукав и поцарапанную руку, ‑ Они дрались, как герои,.. как три героя, напавшиеисподтишка на одного старого невооруженного селянина. Особенная их неудача состояла в том, что финал схватки был запечатлен моими друзьями. Тут валяется масса вещдоков, по которым несложно будет восстановить рисунок события. А убийство Ангела-хранителя, как я догадываюсь, было с их стороны превышением должностных полномочий.
Мой Ангел-хранитель совершенно растаял. Момент, когда прозрачный силуэт перестал быть видимым, проскользнул незаметно.
Мы двинулись прочь. Почему-то мне показалось важным, чтобы мы не спешили и не исчезли сразу. И все эти три десятка шаговя ожидал, не зачистят ли и нас?Но, возможно, присутствие Згры-ызлынас уберегало, все-таки он был официально признаннойдипломатической персоной. Минуя то место, где из грунта все еще торчало копье, я заметил, что трава вокруг него почернела и выглядела так, как будто туда плеснули кислотой. На свободном кончике копья можно было заметить стабилизатор и патрон ускорения. Для спортивного копья это был явный перебор. Почему же я остался цел?Отойдя ярдов на двадцать пять, мы слиняли на другой уровень.
‑ Вот, оказывается, куда тут девают настоящих Ангелов-хранителей, ‑ сказал я вслух, – Если они думают, что я им это прощу… ‑ договорить фразу я не посмел, потому что не нашел слов. Да и что тут можно было сказать? С моей стороны это ‑пустая угроза.А провозглашать глупости было стыдно. Надо хоть что-то объяснить Сгры-ызлы, но что? Я и сам ничего не понимал. «Мы не знаем, но догадываемся…»‑говорил Гришка. Значит все, кто начинал что-то понимать, подлежали уничтожению. Сначала он, потом Сашка… Может быть, кто-то еще, до нас…
Мы вынырнули прямо к нашему стойбищу.
Рука моя уже почти заросла, и только прострелянный рукав показывал, что со мной что-то происходило.
Лерка спала. Ее глаза высохли, но следы от слез еще были заметны. Я не подошел к ней, но на Сгры-ызлы посмотрел с укоризной. Вслух говорить о том, что оставил новоприбывшую на его попечение, не стал. Собственно говоря, Калерия давно ушла из моей жизни. В памяти остался истаивающий силуэт с распростертыми крыльями. Вот я и увидел настоящего Ангела. И это был мой Ангел! И больше его у меня нет. Пока жив, приходится со всем прощаться. Может быть, это и есть истинное содержание жизни? С Калерией я попрощался очень давно.
Ксюша, как только мы пришли, ринулась делиться впечатлениями с подругами. По тому, как они все время оглядывались на меня, легко было догадаться, что там, в кругу девиц создавалась новая легенда. И вот тут меня пронзил вопрос. Этот вопрос должен был заинтересовать меня раньше всех других. Но я, придурок, думал о чем угодно, а не об этом. Значит ли произошедшее, что меня вели?
Я поискал глазами Глеба, он тут же откликнулся и подошел.
‑ Не мог бы ты выяснить, нет ли на ком-то из нас какой-нибудь метки, какого-нибудь маячка, по которому нас было бы легко обнаружить, или быстро связаться?
‑С кем? Кому?
‑ Вот этого я не знаю. Хотя полезно было бы знать.
‑ Я никогда раньше не занимался этими делами. Надо будет проконсультироваться у кого-нибудь из приятелей.
‑ Лучше, если это останется между нами. Между тобой и мной. –эту мысль япостарался акцентировать, ‑ Не уверен, но может быть, меня отслеживают? А если «да», то возникает другой вопрос: откуда приходят эти черные метки, и кто их цепляет?
После этого я подошел к Сгры-ызлы, попросил у него прощения, обнял и поблагодарил. Ведь он серьезно рисковал, когда сунулся выручать меня. Ксюшу тоже надо было поблагодарить, но ее самоотверженность имела сугубо бабские причины, над которыми не властен даже Бог. И я все больше начинал понимать нашего Дона Жуана.
Что же получается? Если мои подозрения имеют под собой какие-то реальные основания, значит что?
Откуда тогда идут директивы? Как это должно обосновываться с позиции высокой справедливости? Как это соотносится с одним из главных источников религии? Как это воспринимается Христом? … И куда, черт возьми, подевалиЕго-то самого?
Когда-то давно, мне тогда не было и пятидесяти, где-то в Западной Украине, один расстрига и пьяница в порыве искренней скорби сказал мне в местной забегаловке:
‑ Бога нет. Потому что мы не оправдали его надежд. И он покинул нас. Прежде он несколько раз пытался все начать вновь, почти с нуля. Искоренял разную нечисть… Помнишь Содом и Гоморру? А Всемирный потоп? А потом мы ему надоели. И он ушел…
‑ А кто же царствуетсейчас? Кто сидит на троне?
‑ Их там много… претендентов… кандидатов… Даже в Книге упоминаются «боги» во множественном числе, и с маленькой буквы… А еще вспомни первую заповедь. Там ведь что сказано? Во-первых! Помни, что у тебя не должно быть никаких других богов. Это – главное. Ни-ка-ких других!
Он тогда задремал после выпитого, опустив голову на стол, а я расплатился и уехал… И не вспоминал того разговора. Может быть, я выживаю только потому, что у кого-то там есть желание сохранить приличное выражение лица? И он, как наш предпоследний бугор,подбирает какие-то более-менее корректные слова? Тот ведь тоже все время пытался оседлать какую-нибудь всемирную-мирную инициативу. Такой был генератор либеральных идей… Многие верили. Может быть, даже большинство. Ясное дело – хороший царь и плохие бояре. А кончилось дело глухой необъявленной «гибридной» войной без имени и очередного номера. Но покойники там получались настоящие. Правда, хуже было раненым и получившим увечья. А тот наместник Бога, и по совместительству верховный главнокомандующий, так и сгинул с накопленными капиталами, исчез, изображая обиженного праведника. Мутная история с длительным периодом затухания…
На следующий день Глебушка, покрутившись около,конфиденциально сообщил мне, едва скрывая торжество, что метка есть на мне.
‑ Она довольно свежая, ‑мальчик просто ликовал от своего успеха, и совсем уж наклонившись к моему уху,добавил заговорщицки, только что не подмигнув: ‑а еще такая метка, но с контактным маячком, есть на Тимофее.
Только выложив эту новость, Глебушка понял, что же он ляпнул.И смутился. Я, быстро пролистав в памяти события последних дней, вспомнил, как Тимофей обнимал меня. И мне стало хероватенько.
‑ Ладно. Трепаться об этом не нужно. Также аккуратно, даже еще аккуратнее, протестируй всех, кого сможешь. И не зарывайся. Лучше прошлепать кого-то, чем засветиться. Исчезнешь, и никто о тебе не вспомянет. На земле хоть зарывают в братскую могилу… Ты видел, как исчезаюттут?
‑ Не-а. А как?
‑ Испаряются. Сначала высыхают и сморщиваются, а потом большинство становятся все более и более прозрачными,и привет. И никаких следов.
Парень, кажется, понял.
Но, по-видимому, его секретная миссия была вычислена. Тут же у нас появился Тимофей и, кинувшись пожимать мне руку, сказал с излишней искренностью:
‑ Только что услышал, что тебя чуть не убили. Я был счастлив, узнав про тебя, что ты такой молодец!
‑ А я, узнав про тебя,не рад, отнюдь.
Тимофей посмурнел:
‑…Ты должен понять, что мне невозможно было отказаться.
‑ Я понимаю. Но и ты должен понять, что теперь на очередь поставлен и Глеб.
Тимофей понурил голову и готов был заплакать. Но я потерял за последнее время так много, что нравственных резервов на сочувствие во мне не осталось вовсе.
‑ Вы тут в Раю, утратили то, из-за чего вас сюда когда-то приняли. Смерть не самое поганое, особенно, когда уже накушался амброзии и нектара по самые уши.
Я похлопал его по спине, как оглаживают лошадь, и двинулся прочь.
СТАРТ
Стало очевидным, что тянуть с отлетом не стоит. Уничтожение Ангела-хранителя, хотя и было непреднамеренным, однако показало, что райские силы безопасности начали войну с неугодными. Это была явная установка на уничтожение. Разбираться в том, кто там у них за кого, у меня не хватало ума. Все попытки обдумать ситуацию уводили так далеко и высоко, что лучше было ничего не знать. Я прокручивал в уме последний эпизод и не мог понять, как могло случиться, что я уцелел? Положим отравленное копье запоздало из-за моей быстрой реакции. Но, может быть, я так быстро отреагировал потому, что мне был дан спасительный сигнал. Положим, от первой и второй очереди я счастливо увернулся. Но, какой дурак подтолкнул меня к тому суку, который счастливо обломился, и я таким образом получил в руки оружие. Уже многовато счастливых совпадений. Потом меня спас мой Ангел-хранитель. Хотя, нельзя исключить его участие во всей предшествующей схватке. Он мог подсказать мне и того автоматчика, который оказался у меня за спиной. Правда, ногой я его ударил сам, чисто рефлекторно. Хотя и здесь, не исключено, что Ангел-хранитель направил мой удар. Один вывод напрашивался с безусловной достоверностью: в дальнейшем мне на такую пулеметную очередь сплошных удач рассчитывать не приходится, потому чтоя теперь сирота.
Я и раньше привык воспринимать себя круглым сиротой, но подлинное свое сиротство осознал только теперь, с гибелью Ангела-хранителя. Он действительно был моим Ангелом и пожертвовал собой, чтобы хоть немного продлить мою жизнь. Удастся ли мне выкрутиться, он знать не мог, велика была вероятность, что меня все равно убьют, но он все-таки он ринулся на моих врагов, чтобы продлить мое убогое бестолковое существование хоть на несколько секунд, хоть на одну секунду. Как я смогу отплатить ему за это? Я остаюсь вечным должником перед ним. Раньше мое положение было привилегированным в сравнение со всеми остальными: у них не было Ангела-хранителя, а у меня был. Теперь мы сравнялись.И мне предстоит понять, как же все остальные живут, не имея за спиной никогошеньки. И цена моей жизни отныне возрастает, потому что за нее расплатились своими жизнями Гришенька, Жека, Саша и мой Ангел-хранитель. И возрастает моя ответственность перед силами Добра и Справедливости. И пришло время моего платежа.
Все работы надо было форсировать.Мы, все остальные, были подсобниками, грузчиками и обслуживающим персоналом и старались не терять время понапрасну.
Вообще-то у меня подспудно крутилась мысль остаться и начать партизанскую войну. Ведь сумел же выжить и даже успешно воевал Олег. Пойти к нему в отряд… Но Олег деятельно помогал Сгры-ызлы иоставаться, по-видимому, не собирался.
Меня не переставал интересовать состав команды. Но заполнять судовую роль в мои обязанности не входило, а потому свои вопросы и сомнения я держал при себе. В некотором смысле, оказаться не во главе команды, а стать ее незаметным членом, было даже удобно. Я принюхивался к себе – нет ли во мне воспаленной гордости? Вроде бы нет. Однако какой-то осадок был. Расшифровать его мне не удавалось.
Наконец мы все собрались компактной группой вокруг оборудования и грузов.Центральное место занимали фляга и гомеостат. В конце концов, среди нас оказались и Миранда с Клеопатрой, и все бойцы-добровольцы. Я не был уверен, что это правильно, но Сгры-ызлы дал мне понять, что беспокоитьсямне понапрасну нечего, и смирился.
Все обнялись так, чтобы наши руки касались друг друга, и сосредоточились. Я подумал о Гришке и Жеке, а также о Сашке с Маринкой и о Ксюше. Краем сознания охватил и трех граций, и Олега, и Дона Жуана, и Калерию. Пока вспоминал убиенногосвоего крылатого Ангела-хранителя, мы все оказались зависшими в космосе. Далеко внизу стоялаголубая планета Земля. Она казалась неподвижной. Подпекало Солнце, а с другой стороны замораживал холод. Мои глаза разыскали внутри нашей группы, среди разного нужного барахла, гомеостат и флягу. Впервые я увидел Сгры-ызлыв скафандре и понял, что мы-то в отличие от него уже не существа, а сущности, а он‑ еще пока живое существо. В процессе каких-то волшебныхпроцедур и манипуляций вокруг нас образовалась тонкая прозрачная сфера, которая тут же начинала мутнеть и утолщаться. Теперь можно было расцепить руки. И тут обнаружились потери: среди нас не было Миранды, Тимофея, Василия Иваныча, Артура, Валеры. Но Дон Жуан был с нами и Олег тоже.Остались при насвсе три красотки Ли-Ло-Ла в полном комплекте,а также Ксюша, Калерия, Клепа, Глебушка, и три солдата: Геракли два Аякса. Я встретился глазами с Маринкой. Она была занята общением с Сашей.
Оболочка нашей капсулы крепла и стала прирастать кронштейнами и полками. Все это происходило не само по себе, а под сосредоточенном руководством Сгры-ызлы и Олега. Иногда между ними происходили какие-то микроконфликты, разрешаемые ими к обоюдному удовольствию. Как я убеждался,характер Олега был далеко не идеальным, и требовалась мудрость Сгры-ызлы, чтобы их дискуссии завершались миром. Ну чего можно было ожидать от типа, который много лет провел на самом дне Ада. Я мысленно поблагодарил Сгры-ызлы и услышал его безмолвную ответную благодарность.
Наши полумистические астральные тела не могли бы сохраниться на протяжении долгого времени в космическом вакууме, поэтому сооружение корабля было не прихотью, а утилитарной надобностью.
И вот ужеСгры-ызлы мог жить без скафандра. Жизнь начала обустраиваться. В этой скученности и толчее нам предстояло сосуществовать годы.
Теснота диктовала свои условия, проявлявшиеся не только в геометрическом самоограничении, но и в непрерывном столкновении эмоций, которые все время нужно было микшировать. В этом смысле труднее было нашим красоткам. В переплетении эмоций и мнений я услышал, жалобную ноту Ксении. Конечно, я был неблагодарной скотиной, что и транслировал ей. Но она еще больше обиделась и замкнулась в себе. Контакта с Калерией у меня не возникло; скорее всего, о такой возможности она и не подозревала. Ну, и слава богу. И Олег, по-моему, не был слишком перегружен тонкостями общения. Возможно, он так и не освоил этой коммуникативной технологии, а может быть, просто не считал ее для себя насущной. Плевать он хотел на все наши этикеты.