- Я бы взял её в жёны, - сказал Солон, представляя, как бы это могло было быть. – Герцог Мергтер не смог бы мне отказать. Кто откажется сделать свою дочь королевой?
- Титул – ещё не всё. Если ты считаешь, что принц способен заполучить любую женщину королевства, то ты глубоко ошибаешься. Случаются и более выгодные союзы. Зачастую и короли женятся не по любви. Власть иллюзорна, а истина заключается в том, что свободы нет ни у кого.
Солон кивнул и закрыл глаза. Пока он был здесь, его женщина стала женой другого. Это было первое из всех зол, что причинил ему Арглаар.
Солон не озвучил ничего, но именно в этот момент в его душу прокралась толика ненависти к этому призраку.
- Вижу, тебе не очень приятно на это смотреть? – словно в издёвку спросил Арглаар. – Я готов показать тебе кого-то ещё.
- Корден Эсгрибур, - ответил Солон, и, как только изображение Милены пропал, напряжение отпустило юношу, и он расслабился.
Прежде всего, Солон увидел крупного размера золотой кубок, из-за которого через секунду выглянуло тучное и загруженное лицо пожилого, но невероятно крепкого для своих лет мужчины. Это был Корден Эсгрибур по прозвищу Старый Волк, лорд герцогства Стархост.
Однако сейчас он находился совсем не в Стархосте, потому что стол, за которым он сидел, и зал, в котором этот стол находился, был знаком Солону. Это был дворец герцога Акры, в котором принц имел несчастье пожить несколько недель в своём совсем ещё недавнем прошлом.
Напротив него сидела Хайгли Рейхель, племянница погибшего герцога Райва Рейхеля, и, совсем не стесняясь Старого Волка, кормила грудью младенца прямо при нём.
- Переговоры? – предположил Солон и посмотрел на Арглаара.
- Наверняка, - ответил тот. – Благородные лорды очень любят тереть языком и попивать вино, выдавая эти рауты за важные государственные переговоры.
- Лорд Эсгрибур не такой, - сказал Солон, но Арглаар на это никак не отреагировал. – Он не будет тратить своё время на ненужные дела… А что это за ребёнок? Сын леди Хайгли? Она вышла замуж?
- Не вышла, - презрительно ответил Арглаар. – Ребёнок бастард невесть от кого. Став главой семьи Рейхелей, она перестала слушать кого-либо, перестала обращать внимание на толпу, что шепчется между собой и называет её шлюхой-герцогиней.
- Бастарды не имеют прав на наследство, - сказал Солон. – Ребёнок не сможет носить фамилию Рейхель.
- Если нет законных детей, то бастарды наследуют, - пояснил Арглаар. – Другое дело, захочет ли народ идти за плодом похоти.
- Это всего лишь ребёнок. Такой же ребёнок, как и все остальные, он ни в чём не виновен.
- Но народ будет его презирать, - с горечью в голосе сказал Арглаар. – Будут презирать бастарда и его же вассалы. Однажды они устроят совет и воспользуются правом свержения лорда, и это будет законно.
- Что это за право? – поинтересовался Солон, ибо действительно ни разу не слышал об этом.
- Я думал, что принц должен об этом знать. Право свержения лорда, право раскоронации. Если вассалы недовольны своим сюзереном, они могут начать голосование за его замену, и, если две третьих голосующих будут согласны с этим, происходит законное лишение прав, а вассалы выбирают нового лорда среди своего круга.
- А такая участь может постичь и короля?
- Да, это законно и называется Правом Раскоронации. Однако за все шестьсот лет правления династии Аргельтонов такое право ещё никогда не применялось. Все знают, что в этом случае сильнейшие герцоги королевства могут закуситься в гражданской войне между собой в споре за корону, а это может быть хуже, чем нерадивый король.
Солон не сводил глаз с кубка с водой, но, как бы он не старался, не мог разобрать по губам то, о чем говорили герцоги.
- Я хочу слышать их, - сказал принц.
- Прошу прощения, но в воде ты можешь только видеть.
Солон нервно сжал зубы.
- То есть это невозможно?
Арглаар впервые за весь разговор попытался изобразить улыбку.
- Отчего же? Ты можешь научиться и слышать, и осязать, и чувствовать. Но на это нужно много времени. Вода – лишь проводник. Не она причина магии, она лишь упрощает путь к видению.
- Вы можете слышать? – спросил Солон.
- Могу. Но и мне это сложно. Будь я таким же живым, как и ты, это отняло бы у меня много сил. Истощило бы меня, и я несколько дней не мог бы даже видеть. Ты хочешь этого?
- Да.
- Но ты не готов. Ты должен тренироваться и тогда сможешь больше.
В чём прок уметь больше, если всё равно нельзя выбраться из этого заплесневелого замка?
Разумеется, вслух это Солон не сказал. Он уже убедился, что старику совершенно плевать на то, что принц хочет домой, оттого и никакими словами его не убедить.
- Я смогу видеть тогда, когда захочу и что я хочу? – спросил Солон.
- Даже без моей помощи.
- А то, что я видел… Это ведь происходит прямо сейчас, в Родевиле?
- Помнишь, что я говорил тебя в нашу первую встречу? – напомнил Арглаар. – В Междумирье нет такого понятия как «сейчас». Здесь нет времени. Поэтому что-то из того, что ты видел сейчас, могло произойти хоть на год раньше другого. Если сравнивать с моментом, когда ты покинул Нижний Мир, то ты видел либо недалекое прошлое, либо недалекое будущее. Дальше заглядывать тебе пока не хватает сил, я не готов рисковать.
- Выходит… Выходит, когда-то я смогу видеть то, что было годы назад и даже то, что будет спустя века? – воодушевленно спросил Солон.
- Только если ты будешь достаточно силён.
- Как вы?
- Куда сильнее, чем я, - ответил Арглаар.
Солон вновь посмотрел в воду, но увидел там лишь своё отражение.
- Я хочу увидеть Аглун Хед, - сказал он. – Свою мать-королеву.
Арглаар, впервые выразив понимание, произнёс:
- Нельзя. Нельзя пребывать здесь так долго без должной подготовки.
- Я ещё полон сил.
- Это лишь тебе так кажется. Последствия могут быть… Не самыми приятными. Далеко не самыми приятными.
Солона не запугать подобными абстрактными изъяснениями, но спорить с этим созданием абсолютно бессмысленно.
Услышав что-то похожее на завывание ветра, Солон приподнял голову и принялся всматриваться в чёрную бездну, уходящую вверх.
Сквозь шумы завывания ветра, сквозь скрип потасканных лат, он расслышал протяжное ржание десятка лошадей, что отдавались бесконечным эхом всё дальше и дальше, пока не затихали где-то в самой глубине ночи.
Полупризрачный вороной конь с мордой, наполовину изъеденной червями и почти полностью оголенным черепом, спустился самым первым, а за ним, один за другим, Солона и Арглаара окружили их сородичи.
У каждого из жеребцов на спине восседал рыцарь, наверняка, тоже напоминающий живой труп, однако этого нельзя было знать наверняка из-за того, что с ног до головы они были облачены в рыцарские потертые латы, и даже лица скрывали металлическое забрала.
На спине каждого из них висели щиты, цвета которых были замазаны черной краской, что свидетельствовало о том, что они отказались от того дома, которому когда-то служили. На поясах висели грозного вида огромные двуручные мечи, настолько классические, что такие в обиходе были разве что лет двести-триста назад.
Рыцарь, пришедший в авангарде, был самым грозных среди всех остальных во многом благодаря тому, что вместо забрала он носил зловещую маску с двумя прямыми тонкими рогами, а из отверстий для глаз струился тускло-красный свет.
Казалось бы, сам Алтарь расширился в этот раз, потому что до этого он совершенно точно не мог вместить в себя десятерых конных рыцарей, а так же самих Арглаара и Солона.
- Кто это? – спросил рыцарь в авангарде у Арглаара, сделав перед этим несколько кругов вокруг Солона.
- Это принц. Он наш гость, - ответил Арглаар, однако не таким уверенным голосом, каким говорил до этого с Солоном.
Принц понял, что Владыка и сам боялся этого зловещего рыцаря.
- В Междумирье не бывает гостей, - металлическим голосом с многократным эхом ответил рыцарь.
- Он не помешает нам.
- Я чувствую запах живой плоти. Я чувствую живую душу. Живым не место в этом мире!
- Он гость, - продолжил стоять на своём Арглаар.
Рыцарь на время замер, словно собирался что-то сказать. Он неторопливо спешился с мёртвого коня, после чего буквально в упор заглянул в глаза Солона. Настолько глубоко, что своим красным светом едва не пощекотал самые потаённые уголки души принца.
Солон держался достойно. Несмотря на то, что от волнения он сглотнул слюну, он всё же нашел в себе сил не пошевелиться и не отвести взгляда.
Насмотревшись на Солона и поняв, что принц из себя представляет, рыцарь залез обратно на коня, дал знак остальным и беззвучно ускакал в неизведанные дали Алтаря. Он так и не сказал ни слова в ответ Арглаару.
После того, как призрачные всадники исчезли, помещение снова приняло свой прежний размер.
Арглаар облегченно вздохнул. Солона удивило то, что старик умеет дышать, поэтому на всякий случай он проверил, дышит ли сам. Он повторил за ним.
- Кто это был? – немедленно потребовал он объяснений у Арглаара.
- Нам пора идти.
- Нет. Вы скажете, кто это был.
Арглаар нехотя согласился:
- Он называет себя Рыцарь Ночь. А это его призрачный отряд. Мы все здесь клятвопреступники, но эти особенные.
- Что они сделали? – спросил Солон. – Тогда, при жизни?
- Видел их щиты, что измазаны чёрной краской? Наверняка, ты знаешь, что это означает, что они предали того, кому служили. Воспоминания их рассеялись, а души почти развоплотились, но клятва до сих пор не отпускает их.
- Какая клятва? – спросил Солон. – Кому они служили?
- Они не помнят этого. Я не помню тем более. Знаю только то, что при жизни я был как-то связан с Рыцарем Ночь и его призрачным взводом. Наши судьбы были тесно переплетены, однако мы были по разные стороны баррикад и боролись друг против друга.
Арглаар взглядом указал на место, где они сейчас находятся.
- Если вы при жизни были непримиримыми врагами, то, как уживаетесь вместе здесь?
- Непросто. Как ты мог заметить, наши отношения несколько натянуты. Но одно мы знаем точно – нам бессмысленно воевать здесь, потому что мёртвые умереть не могут.
- Почему же и вы оказались клятвопреступником, если противостояли Рыцарю Ночь?
- Говорю же – я не помню последние дни перед своей смертью. Видимо, я давал клятву оберегать кого-то, но не уберёг. Быть может, мы давали клятву не мстить, но не исполнили её. Я не помню ничего, принц, я плохо помню даже ту битву, в которой мы полегли. Всё то время, что я нахожусь здесь, я пытаюсь вспомнить, и мне временами удается это сделать, крупица за крупицей, но в одну картину это никак не складывается. Если бы я только мог вспомнить, узнать, в чём я виновен, я бы мог искупить свой грех.
- Если бы я вернулся обратно, я мог бы попытаться что-то узнать про Арглаара, - неуверенно сказал Солон. – В Аглун Хед есть большая библиотека, там всё можно найти.
- Ты бы не вернулся обратно, - посетовал Арглаар. – Тебя не должна заботить судьба безродной Презренной Души. То, что ты узнал бы, было бы настолько мерзко, показалось бы тебе настолько бесчеловечным, что ты сделал бы вывод, что все эти страдания я заслужил и будет лучше, если я останусь здесь.
- Нет, - ответил Солон, искренне веря в свои слова.
- Ты не знаешь, о чём говоришь.
- Если я когда-нибудь выберусь отсюда, то я непременно всё разузнаю про вас.
- Рыцарь Ночь и его слуги могут на какое-то время спускаться в Нижний Мир, - сообщил Арглаар. – Но только в виде чёрных призраков, что блуждают по небу и не могут ни к чему прикоснуться. Слышал когда-нибудь о Дикой Охоте?
Солон закатил глаза и сжал скулы, пытаясь что-то вспомнить.
- Призрачные всадники, - тихо произнёс он. – Скачут и забирают души. Наказывают порочных и безбожных.
- К счастью, нет. Рыцарь Ночь блуждает и пугает людей, но у него нет абсолютно никаких сил там, в Нижнем Мире. Но их образ оброс чередой легенд и мифов. Какие только злодеяния им не приписывают, я и сам порой боялся их слушать. Люди, видя зловещих всадников, закрывали двери и ставни, а потом пугали своих детей в колыбели, что если они будут непослушными, их заберёт Дикая Охота. Тебя пугали так?
- Пугали, - кивнул Солон, вспоминая сказки отца.
- И ты видел их?
- Нет, но я знал много людей, которые видели Дикую Охоту. Они все рассказывали, как едва спаслись от неё. Как в детстве их младших братьев забирали с собой, и те позже сами становились призрачными всадниками.
- Не верь им, - лаконично сказал Арглаар и Солон всё понял. – Если люди видят что-то зловещее, такое, что им непривычно и непонятно, они приписывают им невесть какие свойства, невесть какие злодеяния. Переходя из уст в уста, эти истории становятся всё более и более зловещими. Дикая Охота не так часто блуждает по Нижнему Миру, чтобы каждый второй утверждал, что видел её. Часто люди видели просто конных торговцев, отставших от отряда солдат или даже кочевников-коносогорцев. Но вбитая с детства в голову мысль рисовала в их воображении призрачных всадников, от которых надо бежать не чуя задних ног, после чего ещё пару дней отсиживаться в своих домах, не высовываясь наружу. Не верь ни в одну силу Дикой Охоты, кроме одной – силы страха. Тут мне противопоставить нечего – Рыцарь Ночь делает это мастерски.
Солон покачал головой и ещё раз посмотрел в воду, но и в этот раз не увидел ничего, кроме своего светловолосого отражения.
Наверняка, Солон ожидал увидеть сейчас совсем не своё лицо, а блуждающих по небу чёрных всадников и крестьянина, что при их виде изобразил знак Пресвятой Длани, схватил малолетних детишек в охапку и спрятался в избе. Нет, этого вода ему не открыла.
Расхожее выражение «Дикая Охота по этой весне низко ходит» ещё на памяти Солона никогда не сулило ничего хорошего, предрекая лишь, как следствие, холодные майские вечера, неурожай, пропавших детишек, временами и вовсе смерть, войну и голод.
Слова отца «Замолчи, а не то Дикой Охоте продам», давно забытые Солоном, именно сейчас наконец-то вспомнились. Тогда он не мог полночи уснуть, то и дело подбегая к окошку и проверяя, не пришли ли в его дом зловещие рыцари.
Никто не приходил. Кроме страха.
- Если Рыцарь Ночь может спускаться в Нижний Мир, почему не можете вы? – спросил Солон.
- Кто сказал, что он может? – удивился Арглаар. – Там, внизу этот рыцарь давно уже умер, ровно, как и я, и по земле блуждает лишь призрак, отпечаток давно покинувшей мир души. Вернуться душой и вернуться её отпечатком – это совершенно разные вещи. Если ты смотришь на картинку, на которой изображён твой родной город – значит ли это, что ты вернулся домой? Конечно же, нет. Знаю, тебе трудно уловить связь, но это ровно одно и то же.
Солон кивнул. Ему никогда не разобраться в перипетиях и закономерностях Междумирья.
Это не его дом.
Роль Ферцена
Ферцен уже три часа мирно сидел на завалине и, рассматривая тучные облака, сквозь которые еле-еле проглядывалось тусклое солнце, не двигался и молчал.
Он вызвался было помочь болотному старику помочь с обедом, но тот, сославшись на то, что Ферцен ещё слаб и ему нужно набираться сил, отмахнулся и любезно отказался от помощи.
Старик соврал (или недоговорил, что по сути являлось одним и тем же), что питается в этих болотах одной лишь растительной пищей. В небольшом загоне с задней стороны хижины расхаживали с десяток вечно кудахтающих кур, среди которых гонорливо кукарекали два больших петуха, вечно дерущихся между собой за право обладать лучшей самкой.
Их распри напоминали Ферцену то ли закусившихся в гражданской войне шесть лет назад принцев Эйгердера и Артура, то ли Гнева и Арсикса, что вечно спорили с собой, но в итоге оставались у разбитого корыта. В самом углу, забитый и потрёпанный, сидел совсем маленький и тощий петушок, которого Ферцен с лёгкостью сравнил с третьим принцем Энтоэном и, что наиболее печально, с самим собой.
Старик подкрался очень незаметно.
- Ты никогда не говорил мне, кто ты, - сказал он, по-дружески похлопав Ферцена по плечу.
- Как и вы мне, - ответил тот, постаравшись сделать это максимально вежливо.
- Я просто человек. Старец с болот. Если у меня и было когда-то имя, то вот уже много десятков лет я им не пользуюсь. И вряд ли кто-то назовёт меня этим именем когда-то ещё.
Старик обречённо вздохнул, наверняка углубившись в свои совсем ещё молодые годы, когда он жил совершенно иной жизнью.
- Как и я, - ответил Ферцен. – Моё имя Вельферц и я больше ничем не владею. Если у меня когда-то и было прошлое, то ни я, ни кто-то другой про него уже не вспомнит.
- Но у тебя, в отличие от меня, ещё есть будущее, - сказал старец, отряхивая грязь с сапог.
Хорошие кожаные сапоги для таких мест, надо сказать. Такие своими руками не сделать, можно разве что купить на рынке в Герколе, да и то, далеко не за малые деньги.
Ферцен посмотрел на свои поношенные башмаки и даже немного позавидовал старику.
- А твоё ли это настоящее имя? – поинтересовался старец, заставив Ферцена нахмурить брови.
- Может быть, и нет, - отмахнулся он. – Если меня и звали как-то иначе, то звали очень давно, в прошлом, от которого я отказался. Теперь я Вельферц без рода и без фамилии, живущий лишь надеждами их когда-то обрести.
- А была ли фамилия?
Ферцен помялся, прежде чем ответить. Старик задавал наводящие вопросы, ставящие гостя в ступор, намекающие о том, что он знает куда больше, чем кажется с первого взгляда.
- Была, - всё же сознался Ферцен. – Но я не знатного рода. Мой отец получил титул рыцаря в молодости, сражаясь за короля Фрэндогара, а вот земель и замка не получил. Потому от простого кмета его отличали лишь герб и обращение «сир». Он был таким же непутёвым, как и я. Всё грезил отвести меня в Геркол, чтобы подарить мне хорошую жизнь, а по дороге выпил воды из болота, не в силах бороться с жаждой и умер от лихорадки. Я тогда надел его латы, хотел выдать себя за рыцаря, но они оказались слишком тяжелы для меня, поэтому я похоронил их вместе с отцом.
- Такое рыцарство – не более чем формальность, - кивнул старик.
- Многие только этим и гордятся в старости, - проворчал Ферцен. – Умирая в голоде, грязи и одиночестве. Лучше умереть в молодости, без титулов, но не так.
- Лучше, чем умереть, как я? – приподнял бровь старец.
Ферцен сконфузился.
- Разве вы умираете?
- Ларши всем срок отмерил и, судя по сединам, мой конец не так далеко.
Ферцен до ужаса не любил, когда пожилые люди говорили о надвигающейся смерти.
- Когда вы будете умирать, вы можете гордиться собой, - Ферцен никогда в жизни не выдавливал из себя таких слов. – И ваша гордость обоснована, пусть титулов и славы вы не снискали. Вы спасли сотни человек – а это многим дороже ложных чинов и хвастовства о геройском прошлом.
Пора остановиться. Ещё немного и он пустит слезу. Он, последний подонок, совсем недавно предавший свой народ и своего единственного друга. На месте старца Ферцен добил бы себя, а не выхаживал, словно родного сына.
Изменники этого не заслуживают.
- Ты грезишь, сынок, - отмахнулся старик. – Когда я умру, мне будет уже всё равно, потому что по ту сторону лишь тьма и небытие. Будет всё равно и остальным. Никто не вспомнит меня, никто не узнает, кого я спас и что привнёс в этот мир. Признаться – мне и всё равно. Я не из того теста сделан, чтобы славы искать. А чего ты, молодо-зелено, добиться хочешь, когда покинешь меня?
Ферцен напряг извилины своего мозга, но это не помогло осознать, какую цель он преследует прямо сейчас.
- Когда-то я хотел, чтобы меня знали, - неуверенно сказал он. – Всё ровно так, как вы и сказали. Творить дела – неважно – плохие или злые и остаться на страницах истории. К сожалению, получалось творить только плохое. Карма настигла меня и я оказался предан теми, кому был верен.
- Выходит, ты хочешь отомстить? – предположил болотный старец.
- Отомстить? Я никогда не думал об этом. До того, как я оказался здесь, меня преследовала цель вернуть всё то, чего меня лишили. Теперь же… Теперь, побывав на волоске от верной гибели, я уже и не знаю, надо ли мне это. Как вы думаете – надо ли?
- Надо ли отступаться от своей цели? Ежели ты откажешься от всех своих грёз и желаний, что же от тебя останется? Человек есть то, что им движет. Если тобой ничто не будет двигать, можешь ли ты называть себя человеком?
Ферцен задумался. Извилин его мозга не хватало для того, чтобы внятно выразить свою мысль.
То ли дело старец – ему мудрости не занимать.
- Я понял, что хочу покоя, - сказал он. – В прежней жизни у меня покоя не было.
- Здесь твой покой, - улыбнулся старик, проведя рукой по всем своим владениям.
Ферцен ненадолго отвернулся и еле заметно улыбнулся. Никто ещё не был так добр с ним, как это старец. Никто и не будет после. Встречая таких людей, начинаешь понимать, что не всё ещё потеряно в этом мире. Добро где-то осталось, где-то в глубине, в непролазных местах, которые искать можно годами, но поиски того стоят.
Старику наплевать, кем Ферцен был в прошлой жизни. Даже если его гость убивал младенцев, вырывая их из рук плачущих матерей лишь для того, чтобы развлечься, даже если он забирал милостыню у нищих, даже если он собственноручно сжёг карнарского принца Артура. Старик не думал об этом.
- Увы, не здесь, - произнёс Ферцен, бессмысленно вглядываясь вдаль. – Я слышал, что очень далеко на востоке есть огромная страна. Там живут земледельцы и скотоводы, а небо всё время ясное. Она полностью покрыта берёзовым лесом и там никогда не бывает войн. После работы в поле люди собираются вокруг костра и пляшут хороводы. И они счастливы.
- Биркискогур? – спросил старец, немало удивив этим Ферцена.
- Биркискогур, - повторил Ферцен. – Я срублю себе там избу, да чтоб у речки и затею ферму. Найду жену, чистую и телом, и душой, ибо говорят, что там все такие. После чего навсегда забуду о Родевиле.
- Мифы о далеких странах зачастую бывют преувеличены, - сказал старик. – Войны ведутся по всему миру и даже дальше, а чистых душой ни людей, ни эльфов уже не осталось.
- Однако я должен попытаться, - парировал Ферцен. – Край света. Всё, что мне нужно.
- Для этого тебе придётся преодолеть половину известного мира. Знаешь ли, как опасны эамавильские пустыни? А разбойники в Шатрии? А рабовладельцы Ритании и Лектории? Трижды подумай пред тем, как пойти на такой шаг, а ещё лучше окрепни немного.
Более всего сейчас Ферцена поражало знание стариком географии не только Родевиля, но и загадочного Орентиса. Сам Ферцен, будучи гвардейцем и имея доступ к одной из самых больших библиотек Родевиля, видел карту восточного материка не более двух раз в жизни, да и то сейчас он помнил оттуда только величественный Эамвиль, причудливый полуостров Шагрияр и тот самый заветный Биркискогур, который на тех картах даже не имел восточных границ.
- Вы были там? – спросил Ферцен у старика, надеясь узнать, что же ожидает его в дороге.
- В свои годы я обошёл весь мир, - ответил он. - Даже те места, которые ещё нескоро появятся на картах. И, знаешь, что я уяснил после всего этого?
- Что же?
- Опасное это дело – из дома выходить.
Утром следующего дня Ферцен раскрыл глаза ни свет ни заря. По правде говоря, он вообще этой ночью толком не спал. Перед ним стоял ложный выбор – остаться в прошлом, жить настоящим или идти дальше, в будущее. Проще всего, несомненно, было остаться в настоящем и тогда, по сути, никакого выбора делать не пришлось бы вовсе.
Но что-то подсказывало ему, что он всё ещё жив для чего-то большего. Не сказать бы, чтоб великого, но предназначение великим быть и не обязано.
Неизвестность пугала его, но в то же время и мотивировала. Ведь он всегда был трусом, и именно трусость сейчас вступала в отчаянную схватку с его альтер-эго.
Спустя эту ночь стенаний и самобичевания Ферцен понял, что храбрость одолела.
Если не сейчас, то никогда. Если он не встанет с постели сейчас, то останется в неё ещё на очень долго, если не навсегда.
Первые лучи болотного солнца едва начинали бить в окна, а Ферцен уже стоял в суконной рубахе и протёртом дорожном плаще. Он не сводил глаз со спящего старца, и в нём снова поселилось сомнение – будить его или нет.
Нет.
Прощаться всегда сложно, потому что порой после него просто невозможно уйти.
Он постарался не скрипеть входной дверью, но вышло паршиво. Пройдя несколько шагов, он поёжился от утреннего холода, после чего услышал:
- Хотел уйти, не попрощавшись?
Ферцен остановился, и на его лице отразилась вина.
Он был не прав.
- Прощаться сложно, - ответил он первое, что пришло в голову.
- Идти сквозь болота, не зная дороги, ещё сложнее.
Ферцен наконец-то обернулся. Идти по болотам не то чтобы сложно, идти по болотам просто невозможно.
- Главное – не приближаться к воде.
- И к куче других вещей, - сказал старец.
Он стоял возле порога избы, и по его внешнему виду Ферцен никогда бы не сделал вывода, что тот ещё пару минут назад спал, словно убитый.
- Мне очень жаль, - ответил Ферцен и приблизился к старику.
- Я не отправлю тебя пустым, - он протянул молодому другу котомку. – На дорогу по болотам припасов хватит.
Ферцен взял в руки подарок и застыл в ступоре, не зная, что делать дальше.
- Хватит при том условии, что ты будешь пользоваться этим, - он раскрыл ладонь и в ней Ферцен увидел металлическую позолоченную коробку.
- Что это? – поинтересовался он.
- Раскрой. Это компас. Он выведет тебя отсюда.
- Компас? Такой, каким пользуются моряки? Но зачем мне знать, где находится север?
Он не сводил глаз с бегающей туда-сюда стрелки.
- Затем, что стрелка показывает отнюдь не на север.
- А куда? – спросил его Ферцен.
- Туда, куда тебе нужно.
Старик улыбнулся. Наверное, в такие моменты люди обнимаются, но Ферцену не хватило на это треклятой смелости.
- Мне пора, - сказал он, закрывая компас и пряча его во внутренний карман плаща.
- Пора. Мира и покоя тебе, Ферцен Рейгер.
Роль Клая
После безуспешной охоты на Гнева оба отряда Слепых Охотников отправились восвояси обратно в Эуврим, чтобы передать отнюдь не радужную новость его святейшеству Блакварду.
Ни Клай, ни Бэйрон за все эти дни пути не обмолвились ни словом между собой, словно война была уже проиграна.
Слепые Охотники очень редко терпят поражения, а оттого эти самые поражения и не любят. Каждый провал, пусть и малейший, оставляет на репутации Охотника следы на всю жизнь, и их уже не смыть впоследствии хоть сотней побед.
Клай к своим сорока трём годам пережил очень многое. Он выполнял задания, некоторые из которых абсолютно не нравились ему и, тем паче, не добавляли чести, но всегда хватало хладнокровия, чтобы исполнять их, не задавая лишних вопросов.
Однако, абсолютно благородная цель, необходимость выполнения которой никому бы не показалась неправильной, ушла буквально из-под носа.
Всё это было для в Клая в новинку. Однажды, забравшись высоко, ты падаешь вниз. И, чем выше ты находился, тем больнее будет удар. Все переживают его по-разному – кто-то ломается, кто-то попросту предпочитает забыть, а кто-то, такой, как Клай, не видит другого выхода, кроме как попытаться ещё раз и всё исправить.
В такие дни, как этот, таверна в небольшом поселении Рохау оживала. Это были её праздничные дни и дни самых больших доходов, потому что Слепые Охотники, возвращающиеся в Эуврим, вливались в неё целыми отрядами и отдыхали, что есть мочи, до утра.
Клай не любил пить. Хмельные напитки меняли его мировоззрение, притупляли сознание и давали ложные надежды, что всё не столь печально, как казалось раньше. Однако Клай, который, по мнению его друзей не любил улыбаться, потому что не любил пить, иногда всё же давал себе послабление.
Как, например, сегодня. В день, когда по своему мнению, пить он абсолютно не имел права.
- Сегодня мне они кажутся счастливыми, - сказал Клаю Бэйрон, глядя на развлекающуюся в таверне толпу полуэльфов.
За эти дни Клай почти позабыл, как звучит голос Бэйрона.
- Вот именно поэтому я и не люблю пить, - ответил тот и отхлебнул эля из пинты.
При всей его ненависти к опьянению он не мог не отметить, что вкус хорошего эля казался ему приятным. Тем более, что он искренне считал лигимийский эль самым лучшим из всех тех, что пробовал.
- Брось, Клай. Забудь про свой аскетизм хотя бы на сегодня.
Наверняка, под этим аскетизмом Бэйрон подразумевал отнюдь не пьянку, а то, что хорошенькая служанка, приносящая и уносящая пинты, всякий раз не сводила глаз с Клая, да ещё и не двусмысленно улыбалась ему.
- Возможно, когда это всё закончится, - ответил он и отвёл взгляд от девушки, которой даже сквозь толпу удавалось пилить взглядом задумчивого полуэльфа.
Женщины, впитавшие в себя одновременно как лучшие стороны людей, так и лучшие стороны эльфов, привлекали собой не только представителей их расы, но и всех остальных.
Привлекали и Клая.
- Ты всякий раз говоришь, что когда-то потом, но не сегодня, Клай, - сказал Бэйрон. – Не забывай, что наша работа опасна, и мы никогда не можем знать, а наступит ли потом вообще.
Сидевший рядом Фрэй, который выпил едва ли не больше, чем Клай и Бэйрон, вместе взятые, едва дослушав своего старшего товарища, вскочил и произнёс прямо в лицо Клаю: