– Пусть попробуют – поглядим, что скажут… – буркнула миссис Битти и удалилась.
Если школьники и догадались, что им подали японское блюдо, то не обратили внимания и, судя по всему, не возражали. Генри улыбнулся про себя: и миссис Битти не так проста, как кажется.
Что касается самого Генри, то никаких приятных сюрпризов ему не выпало.
– Гляньте, одного япошку забыли! – взвизгивали четвероклашки, когда Генри оделял их едой. – Эй, кликните солдат – тут один узкоглазый удрал!
На Генри сегодня не было значка. Ни старого, ни нового. Что от них толку? Сколько еще терпеть? – устало размышлял он. Шелдон считает, что война не может длиться вечно. Долго ли еще ждать?
В ту же минуту, будто на молитву Генри откликнулось жестокое и мстительное божество, появился Чез. Громыхнул о прилавок подносом.
– Ну что, сграбастали твою подружку, Генри? Будешь знать, как брата… братать… с врагом путаться! Эта японская гадина наверняка яду нам подмешивала!
Генри яростно зачерпнул целый половник, собираясь плеснуть его содержимое в рожу Чезу, как вдруг толстые пальцы стиснули ему локоть. Генри обернулся – за его спиной стояла миссис Битти. Отобрав у Генри черпак, она жестко глянула на Чеза:
– Вон отсюда, еды на всех не хватит.
– Да вы что, еды полно…
– Для тебя кухня закрыта. Катись!
Генри потрясенно смотрел на миссис Битти. Не лицо, а каменная маска, не кухарка, а просто неумолимая убийца какая‑то!
Чез, как нашкодивший щенок, которого ткнули носом в содеянное, бросился прочь с пустым подносом, чуть не сбив по пути малыша.
– У меня этот поганец давно в печенках сидит, – сказала миссис Битти, когда Генри принялся раздавать еду оставшимся мальчишкам, страшно довольным увиденной сценой. – Хочешь в субботу подзаработать?
|
|
– Я? – удивился Генри.
– Кто же еще. Или ты в субботу занят?
Генри смущенно мотнул головой, его слегка пугала женщина, которая только что танком проехалась по Чезу.
– Меня как армейского подрядчика попросили помочь организовать столовую, и мне пригодится помощник – тот, кто от работы не бегает и знает, чего я хочу. Так как? Или боишься сложностей?
– Нет.
Да и что тут сложного? Миссис Битти стряпает, Генри накрывает и раздает, убирает и моет посуду. Работа тяжелая, но привычная. Хотя миссис Битти заставляет вкалывать не разгибаясь, но он ни разу не слышал от нее худого слова. Впрочем, как и доброго.
– Вот и хорошо. Встречаемся здесь в субботу в восемь утра. И не опаздывай. Платить буду десять центов в час.
– А где мы будем работать?
– В лагере «Гармония», на ярмарочной площади в Пуйяллапе, близ Такомы. Сдается мне, ты про него слышал. – Лицо миссис Битти по‑прежнему было невозмутимо.
Генри знал, где лагерь «Гармония», – отыскал дома на карте. Он хотел сказать: буду в субботу, ровно в восемь, ни за что не опоздаю, – но смог выдавить лишь «спасибо».
Если миссис Битти и знала, как это важно для Генри, то виду не подала.
– Ах, вот они где! – Она сгребла со стола спички и удалилась, бросив напоследок: – Закончишь – кликни меня.
До субботы Генри жил, думая лишь об одном. Он должен найти Кейко. А там кто знает? После разберемся.
Генри не совсем понимал поступок миссис Битти, но и расспрашивать не решился. Эта громадная женщина – к тому же не любительница разговаривать – пугала его. И при этом он был ей благодарен. Родителям Генри сказал, что в субботу будет помогать миссис Битти, за деньги. – всей правды не открыл, зато и не солгал. В лагере «Гармония», за сорок миль к югу отсюда.
|
|
Генри поджидал миссис Битти на заднем крыльце школы Рейнир. Сидя на ступеньках у входа на кухню, он издалека заметил ее красный пикап. Драндулет, похоже, только что вымыли, но массивные с белыми ободами покрышки были уже заляпаны сиэтлской уличной грязью.
Миссис Битти швырнула в лужу окурок.
– Садись! – рявкнула она и хлопнула дверцей с такой силой, что пикап тряхнуло.
«С добрым утром и вас!» – подумал Генри, обходя грузовик кругом и надеясь, что «садись» означает – в кабину, а не в кузов. В кузове громоздились коробки, укрытые брезентом и обвязанные толстой веревкой. Генри забрался в кабину. У родителей машины не было, хотя их сбережений вполне хватило бы на автомобиль. В нынешние времена, когда бензин по карточкам, покупать машину нет смысла, считал отец. Вот они и перемещались электричками и автобусами. Иногда их подвозила тетя Кинг, в основном на семейные мероприятия – свадьбы, похороны, дни рождения, юбилеи пожилых родственников. Генри нравилось ездить на машине – так весело, так современно! Неважно, куда ехать и долог ли путь, в машине у него всегда поднималось настроение, вот как сегодня. Или на этот раз всему виной ожидание встречи с Кейко?
– За время в дороге я тебе не плачу.
Генри не понял, утверждение это или вопрос.
– Хорошо, – пробормотал он. Вообще‑то, он и задаром бы поехал.
– Армия дорогу не оплачивает, зато бензином у них можно разжиться.
|
|
Генри кивнул.
– Вы служили в армии? – спросил он нерешительно.
– В торговом флоте. То есть папаша мой служил, еще до создания Морской комиссии. Коком, а я ему помогала, когда они стояли на рейде в порту. Закупала провизию, меню придумывала, стряпала, консервировала. Однажды даже в двухмесячный рейс с ним ходила, на Гавайи. Папаша звал меня своей крошкой‑тенью.
Генри едва не рассмеялся: миссис Битти уж точно не «крошка».
– Я так наловчилась, что папаша, стоило им в порт зайти, тут же за мной присылал. Его лучший друг, тамошний стюард. – он мне почти как родной дядя, тебе бы понравился – тоже китаец. Так уж повелось на флоте – все повара цветные.
Генри заинтересовался:
– А где ваш папа сейчас?
– Слал мне открытки из Австралии, из Новой Гвинеи, из других мест. Но дело это уже давнее. Два года назад папашин корабль фрицы захватили. Красный Крест прислал фотокарточку, на ней папаша в лагере для пленных, получила от него несколько писем, но вот уже больше года нет вестей.
Генри молчал. Их беседы напоминали игру в одни ворота, и Генри привык к роли молчаливого слушателя.
Миссис Битти откашлялась, швырнула в окно не докуренную сигарету и тут же зажгла новую.
– Ну так вот, местное армейское начальство знает, что могу накормить целую ораву, ну мне и позвонили, а отказаться я не сумела. – Она сердито глянула на Генри, будто в том была его вина. – Ладно, почти приехали.
Пикап запрыгал по грунтовой дороге, огибающей огромное пастбище. Глядя на пасущихся на лугу коров и лошадей, – таких огромных ему не доводилось еще видеть – Генри размышлял о рассказе миссис Битти.
Интересно, этот лагерь «Гармония» похож на лагерь для пленных, где отец миссис Битти? Вряд ли. Наверняка условия здесь получше. По слухам, в этой «Гармонии» японцев поселили временно, пока военные не определятся, где будут построены постоянные лагеря, подальше от границы. Постоянные. Грустное слово. И все же «лагерь» звучит совсем не страшно. В летнем лагере Генри никогда не бывал, но как‑то раз видел в детском журнале снимок – домики на берегу озера, закат. Горят костры, у воды сидят рыбаки. Улыбки, беззаботное веселье.
Правда, Пуйяллап, фермерский городок, окруженный полями с нарциссами, совсем не походил на те журнальные картинки. Среди желтых полей то и дело сверкали стеклами теплицы, а на горизонте виднелась снежная шапка горы Рейнир. Они въехали в городок, и в витринах замелькали плакаты: «Япошки, убирайтесь домой!» Мрачное напоминание о том, что «Гармония» – вовсе не летний лагерь.
Генри приоткрыл окно, и сразу пахнуло конским навозом – или коровьим? Какая разница? Хоть козий, хоть куриный – одинаково мерзко воняет. Во всяком случае, не сравнить с солоноватым воздухом Сиэтла.
Пикап свернул на просторную, посыпанную гравием стоянку. Генри настороженно разглядывал длинные конюшни и служебные постройки, окружившие ярмарочную площадь. На сельской ярмарке Генри ни разу не бывал, он и вообразить не мог, что ярмарочная площадь такая огромная – величиной с весь китайский квартал, а то и больше.
Была там и просторная, давно не крашенная деревянная арена, и загон для скота. А еще дальше – большое поле с ровными рядами каких‑то домиков, похожих на курятники. Поле окружал забор из колючей проволоки.
Генри увидел, как из домиков‑курятников выходят люди. Смуглые, темноволосые. А вдоль забора – вышки. Даже издали он мог различить солдат с пулеметами. Табличку у ворот можно было не читать. Лагерь «Гармония».
Генри никогда не бывал в тюрьме. Однажды он ездил с отцом в мэрию, и от тамошней суровости ему стало не по себе. Мраморный фасад, холодный гранитный пол. Все дышало торжественностью и в то же время пугало.
Похожее чувство охватило Генри, когда машина протиснулась в приоткрытые тяжелые железные ворота. Два ряда колючей проволоки, сверху витой провод с выступами, острыми, как кухонные ножи. Генри даже дышать перестал. Он не шевельнулся, когда служащий военной полиции заглянул в окно проверить документы миссис Битти. Даже не выставил напоказ значок «Я китаец». Такие, как он, отсюда не возвращаются. Еще один японский военнопленный – и неважно, что китаец.
– Что за мальчик? – спросил солдат. Генри искоса глянул на него – тоже, в сущности, мальчишка, румяный, прыщавый. И, видно, не особо рад служить в таком месте.
– Мой помощник. – Если миссис Битти и беспокоилась за Генри, то ничем не выдала тревоги. – Будет менять подносы и все такое.
– Документы?
Глядя на колючую проволоку, Генри спросил себя, в какой из курятников его поместят.
Миссис Битти выудила из‑под водительского сиденья тонкую папку.
– Вот его школьное свидетельство – здесь написано, что он работает на кухне. А вот карта прививок. – Она повернулась к Генри: – Здесь всем должны делать прививку от брюшного тифа, но я проверила, у тебя уже есть.
Генри внезапно понял, что благодарен своей дурацкой школе. И что его отправили работать на кухне, тоже здорово. Если б не это, ни за что бы не попасть ему сюда, не очутиться так близко к Кейко.
Солдат и миссис Битти заспорили, но победила сильнейшая: юный солдат пропустил их, указав на площадку, где разгружались фургоны.
Миссис Битти задним ходом въехала на площадку и поставила машину на ручной тормоз. Генри вылез из кабины и тотчас по щиколотку увяз в грязи; с трудом вытаскивая ноги из чавкающего месива, он добрался до дощатого настила. Шаркая подошвами о доски, он последовал за миссис Битти в ближайшее здание. Мокрые ботинки неприятно хлюпали на ходу.
Он уловил запах стряпни. Пахло чем‑то не особо приятным, но съедобным.
– Жди здесь, – велела миссис Битти и исчезла в здании. Через минуту она вернулась в сопровождении еще одного военного и принялась извлекать из‑под брезента коробки с соевым соусом, рисовым уксусом и прочими японскими пряностями, которые привезла с собой.
Миссис Битти и человек в форме перетаскали продукты, им помогали Генри и несколько юнцов в белых фартуках и шапочках – дежурные по кухне из новобранцев. Столовая была не меньше десяти метров в длину, с рядами столов и гнутых коричневых складных стульев. Дощатый пол весь в жирных пятнах и следах грязных ботинок. Генри, как ни странно, почувствовал себя здесь уютно. Лагерь нагонял на него страх, а кухня… здесь он как дома. Здесь он знает, что к чему.
Генри заглянул под крышки стоявших рядком кастрюль – их оказалось вдвое больше, чем в школьной столовой, – и опешил при виде влажного серобурого месива – пюре. Тут же заветренные сосиски из банок, черствый хлеб. Вдохнув кислый запах, он затосковал по школьной столовой. Что ж, хотя бы пряности миссис Битти чуточку поправят дело.
Генри смотрел, как миссис Битти и еще один молодой солдат проверяют документы, заполняют бланки. Генри поставили на раздачу вместе с парнем в фартуке – тот бросил на Генри быстрый, оценивающий взгляд. Интересно, что ему не нравится – возраст Генри или его наружность? Но солдат лишь пожал плечами и взялся за работу – видно, привык подчиняться приказам.
В столовую гуськом потянулась первая партия японских заключенных. На волосах и одежде поблескивали капли дождя. Некоторые шумно переговаривались, большинство хмурились при виде еды, что раздавал им Генри. Его так и тянуло извиниться. Очередь продвигалась медленно. В открытую дверь Генри видел, как на крыльце возятся дети, пока их родители стоят в очереди.
– Коннитива… – поздоровался молодой парень ставя поднос на металлическую стойку.
Генри лишь молча указал на свой значок. И так раз за разом: всякий, кто радостно приветствовал его, тут же сникал. Может, и к лучшему. Может, о нем пройдет слух, думал Генри. И Кейко узнает, где его найти.
Генри был уверен, что увидит Кейко в очереди. Но всякий раз, когда в столовую входила девочка, надежда вспыхивала и гасла, и сердце сдувалось, точно воздушный шарик.
– Вы знаете Окабэ? Кейко Окабэ? – изредка спрашивал Генри.
Но японцы лишь озадаченно, а то и недоверчиво смотрели на него. Только какой‑то старик улыбнулся, закивал, затараторил, но Генри не понял ни слова. Даже если старик знает, где Кейко, что толку от его объяснений?
К половине второго Генри был уже сам не свой от беспокойства. Никто из Окабэ в столовой так и не появился.
Генри наблюдал за японцами: некоторые входили довольно оживленно, но тут же сникали, стоило им взглянуть на еду. Однако никто не жаловался на стряпню ни Генри, ни его напарнику. Интересно, каково этому солдату, ведь он здесь единственный белый, национальное меньшинство. Но опять же, он отработает смену – и свободен. И у него винтовка с длинным штыком.
– Поехали, пора готовить ужин на другом участке. – Миссис Битти появилась, когда Генри, домыв кастрюли, собирал подносы.
Генри привык подчиняться приказам на кухне. Они отправились на другой участок лагеря, где было меньше бараков, зато больше тенистых деревьев и полянок. На карте у миссис Битти был показан весь лагерь, поделенный на четверти, в каждой – своя столовая. Есть еще возможность разыскать Кейко – даже не одна, а три из четырех.
В следующей столовой как раз закончился обед. Миссис Битти велела Генри вымыть и вытереть подносы, а сама обсуждала с шеф‑поваром продукты и меню.
– Если управишься раньше, никуда не уходи, – сказала она Генри. – Хочешь здесь продержаться до конца войны – не вздумай своевольничать.
Генри понял, что она не шутит, и кивнул.
Японцам, очевидно, разрешалось заходить в столовую только в обеденные часы. Целыми днями они сидели в своих курятниках, лишь изредка кто‑нибудь шлепал по грязи в уборную и обратно.
Закончив работу, Генри устроился на крылечке черного хода и стал смотреть, как из труб на крышах домиков‑времянок поднимается дым, как серые ленты сливаются над лагерем в серое марево. Терпко пахло горящими дровами.
Она здесь. Где‑то рядом. Затерялась среди сотен людей. Или тысяч. Хорошо бы обежать все эти домишки, постучаться в каждую дверь, позвать ее по имени, но охранники на вышках наверняка настороже. Якобы защищают заключенных. Но если так, почему их винтовки нацелены на лагерь?
Ладно, главное, что он совсем близко от нее. Есть еще надежда разыскать ее и увидеть, как среди хмурых, печальных лиц сверкнет ее улыбка. Но не сегодня. Сегодня уже не успеть.
Часы свиданий 1942
Миновали семь томительных дней, и все повторилось сначала, и вновь Генри был полон надежд. На заднем крыльце школы он дождался миссис Битти, и они отправились на юг, в Пуйяллап, въехали через уже знакомые ворота с колючей проволокой в лагерь «Гармония», но на этот раз им предстояло работать на третьем и четвертом участках, еще более плотно населенных. На четвертом участке людей поселили в павильонах, где прежде торговали скотом, в каждом стойле жила семья – так, во всяком случае, говорили.
Родители Генрн гордились сыном. «Молодец, что сам зарабатываешь, глядишь, и накопишь на дорогу в Китай», – хвалил его по‑кантонски отец. А мама лишь улыбалась и кивала, глядя, как Генри ссыпает монеты в банку из‑под варенья. А что еще делать с таким богатством, когда сахар и обувь по карточкам? Тратиться на дешевые сладости и комиксы – расточительство, тем более если вспомнить лагерь «Гармония», где не хватает самого необходимого.
– Сегодня как в прошлый раз, – буркнула миссис Битти, выгружая из кузова те же японские пряности.
Генри уже понял, откуда они брались. Миссис Битти заказывала побольше продуктов для школы, провозила в лагерь и тайком раздавала заключенным в обмен на сигареты, которые выдавали каждой семье. Генри так и не узнал, продает она сигареты или курит сама.
Зато узнал, что на четвертом участке больше всего заключенных. Этот участок был самый обширный, огромный сарай служил столовой.
– Твои родители не против, если ты поработаешь на каникулах? – спросила миссис Битти, спичкой выковыривая из зубов остатки завтрака.
– Конечно, нет, мэм, – с готовностью ответил Генри.
В том, что он не мог сам заговаривать с родителями, имелась и хорошая сторона. Они решили, что Генри учится на летних курсах или подрабатывает в Рейнир – за плату. Каких только глупых вопросов они не задавали! «У тебя дополнительные занятия? Ты учишь других ребят?» Представьте, их сын учит белых! Генри лишь улыбался и кивал: пусть думают что хотят.
В лагере «Гармония» Генри тоже столкнулся с языковым барьером. Обнаружив китайского мальчишку, стоящего на ящике из‑под яблок, японцы не скрывали недоумения. И чем больше Генри расспрашивал об Окабэ, тем сильнее одолевало его беспокойство. Как правило, люди просто отмалчивались, а те немногие, кто хотел помочь, не понимали ни слова. И все равно, как терпящий бедствие корабль то и дело подает сигналы SOS, так и Генри продолжал спрашивать:
– Окабэ, кто‑нибудь знает семью Окабэ?
А что, если людей по фамилии Окабэ десятки, а то и сотни? Может, это столь же обычная фамилия, как Смит или Ли.
– Зачем ты ищешь Окабэ? – раздался вдруг голос где‑то в середине очереди.
К прилавку неуверенно подошел мужчина. Он был в застегнутой под горло рубашке, некогда белой, а теперь одного цвета с пасмурным небом. Мятые брюки заляпаны грязью. Волосы спутаны, зато бородка и усы аккуратно подстрижены. Держался человек с достоинством, несмотря на свое положение.
Генри поставил на поднос тарелку с кукурузным месивом, приправленным вареными яйцами, и тут узнал его. Да это же отец Кейко!
– Генри? – изумленно спросил тот.
Генри кивнул.
– Будете кукурузу? – Неужели это все, что он способен сказать?
Генри постарался не отвести взгляда, ему было неловко видеть господина Окабэ при подобных обстоятельствах – все равно что зайти в чей‑то дом и застать хозяина неодетым.
– Как вам здесь живется? Как ваши родные… как Кейко?
Господин Окабэ пригладил волосы, потеребил бородку.
– Как ты сюда попал, Генри?
Он перегнулся через стойку и схватил Генри за руку. Лицо осветилось неуверенной улыбкой.
– Неужели… то есть… как ты здесь очутился?
Генри оглядел очередь, собравшуюся за господином Окабэ.
– Миссис Битти, повариха из школьной столовой, предложила с ней поработать. Видно, по‑своему пытается помочь. Я успел побывать на всех участках, всюду искал вас с Кейко. Как она, как вам всем живется?
– Ничего. Ничего. – Господин Окабэ улыбался, начисто забыв о своем скудном обеде. – Впервые за много лет я в отпуске – жаль только, не где‑нибудь в теплых краях!
Генри знал, что желание господина Окабэ может исполниться. Ходили слухи, что армия строит постоянные лагеря в Техасе и Аризоне. В знойных, бесплодных краях. Господин Окабэ посторонился, чтобы не задерживать очередь.
– А где Кейко, она что, не обедает? – спросил Генри, орудуя черпаком.
– Осталась в бараке с мамой и братишкой, все хорошо. Вчера пол‑участка чем‑то отравились. Мы с Кейко уже выздоровели, но она осталась присматривать за остальными, а я хотел отнести ей свою порцию. – Господин Окабэ с опаской посмотрел на варево в тарелке. – Она постоянно про тебя вспоминает.
Генри не запрыгал от радости, не сделал сальто, не прошелся колесом, однако никогда еще его не охватывало такое ликование.
– Знаешь, где место для свиданий? – спросил господин Окабэ. Слова его прозвучали музыкой, чистой нотой на хорошо настроенном инструменте. Место для свиданий? Генри и помыслить не мог о подобном.
– Здесь есть место для свиданий? Где?
Стоявший в очереди мужчина вежливо кашлянул, напоминая о себе.
– Выйдешь из дверей – и налево, к главным воротам четвертого участка. Там, у самых ворот, огороженная площадка. Может, если улизнешь с черного хода, сумеешь пробраться туда. Скоро ты освободишься?
Генри глянул на старые армейские часы над входом.
– Через час…
– Скажу Кейко, пусть ждет тебя там. – Господин Окабэ направился к выходу. Обернулся. – Спасибо, Генри.
– За что?
– На всякий случай, если мы вдруг больше не увидимся.
Генри смотрел, как за господином Окабэ закрылась дверь. Очередь оживленно шумела. Отношение к Генри переменилось полностью, теперь он был свой, и каждый из очереди считал своим долгом заговорить с ним – кто на японском, кто на английском.
После обеда, собрав подносы, вымыв и убрав их, Генри разыскал миссис Битти – та беседовала с молодым офицером, отвечавшим за кухню. Как и неделю назад, они обсуждали меню и спорили, что готовить – картошку (которая в здешних краях была в изобилии) или рис, и миссис Битти настаивала на рисе, хотя его не было в списке. Генри рассудил, что беседа затянется, – и оказался прав: миссис Битти небрежным взмахом руки отослала его к черному ходу.
Генри быстро направился к ближайшим воротам, там свернул на тропинку, что тянулась вдоль двух заборов. Эта ничейная полоса через несколько сот метров заканчивалась на огороженной площадке для свиданий с арестантами (как они сами себя именовали), или интернированными (так называла их армия).
Вдоль внутреннего забора были расставлены скамьи, посетителей и узников разделяла колючая проволока, многие из людей плакали, пытались прикоснуться к собеседнику, просунув пальцы через проволочную ограду. На стороне заключенных, за самодельным столиком, сидели два солдата, оружие свое они прислонили к столбу. Со скучающим видом солдаты играли в карты, изредка отвлекаясь, чтобы проверить письма и посылки.
Генри не был интернированным, так что мог бы запросто подойти к солдатам, но он побоялся – слишком велика была опасность, что его примут за заключенного. Потому‑то миссис Битти просила его держаться ближе к столовой, где кухонные работники знали его в лицо. Даже имея пропуск, безопаснее навещать обитателей лагеря по всем правилам – хотя бы для спокойствия миссис Битти, чтобы та и дальше брала его с собой.
Приблизившись к ограде, Генри ткнул в проволоку палкой: вряд ли она под напряжением, но кто знает. Солдаты не обратили на него никакого внимания. Они о чем‑то спорили с двумя миссионерками из местной баптистской церкви, которые принесли для пожилой узницы Библию на японском языке. Генри старушка показалась совсем древней.
– Издания на японском запрещены! – объявил охранник.
Баптистки, потрясая распятиями, совали солдатам листовки. Те раздраженно отмахивались.
– То, что я не могу прочесть на английском, в лагерь не попадет! – услышал Генри.
Баптистки отступили от солдат, что‑то сказали старушке‑японке на ее родном языке, попрощались, коснувшись ее пальцев. Библия как появилась в лагере, так и исчезла, старая японка ушла ни с чем. Солдаты вновь засели за карты.
Генри ждал. И вот наконец на грязной тропе показалась знакомая хрупкая фигурка в желтом платье, поверх которого был накинут коричневый плащ, на ногах у девочки были тяжелые, облепленные грязью красные калоши. Она остановилась по ту сторону забора напротив Генри, лицо за колючей проволокой было бледным и усталым. Генрн облегченно выдохнул и улыбнулся.
– Ты мне приснился на прошлой неделе. – Кейко тоже улыбнулась, радостно и чуточку смущенно. – Может, и это сон?
Генри скользнул взглядом по колючей проволоке, потрогал железные шипы.
– Настоящее. Уж лучше бы сон.
– Хороший был сон. Оскар Холден играл. И мы танцевали…
– Я не умею танцевать.
– В моем сне умел. Мы танцевали в каком‑то клубе, там было много‑много людей, всяких‑превсяких, а музыка… та самая, наша музыка. С той пластинки, что мы купили. Только она почему‑то была медленнее… все было медленнее.
– Хороший сон, – сказал Генри с чувством.
– Я теперь постоянно думаю о нем. Даже вижу наяву, когда иду по этой жуткой грязи с мамой в лазарет, мы там помогаем больным и старикам. Сон мне снится без конца. Даже ночью, хотя заснуть не могу, все смотрю на пятна света от прожекторов.
Генри вцепился в колючую проволоку, просунув пальцы между колючками.
– Может, и мне приснится.
– Не надо, Генри. Одного моего сна на двоих хватит.
Генри оглянулся на ближнюю вышку: пулеметы и мешки с песком для защиты. Для защиты от чего?
– Плохо, что ты здесь. Когда ты уехала, я не знал, что делать. Вот и приехал сюда искать тебя. Я до сих пор не знаю, что делать.
– Я знаю, что нужно сделать. – Кейко коснулась руки Генри. – Можешь нам кое‑что привезти? Тут нет бумаги и конвертов, и марок тоже нет, но если ты привезешь, я буду писать тебе письма. А еще можешь раздобыть ткани? Все равно какой, несколько метров? У нас нет занавесок, и прожектора всю ночь бьют в окно.
– Конечно, все, что нужно…
– И еще одна просьба, особенная.
Кончиками пальцев Генри погладил ее ладошки, мягкие, нежные.
– На будущей неделе у меня день рождения – успеешь привезти все? В тот же день у нас музыкальный вечер под открытым небом, сразу после ужина. Наш сосед выменял у солдат проигрыватель, но пластинка всего одна – «Старая добрая опера», да и та заезженная, просто ужас! Военные дали согласие на вечеринку, если погода не подведет. Может, даже разрешат запустить музыку через репродуктор. И здорово будет, если ты приедешь на мой день рождения. Можем прямо здесь посидеть, послушать.
– А когда на будущей неделе? – Генри знал, что Кейко старше на несколько месяцев, но в суматохе нынешних дней он начисто забыл про ее день рождения.
– День рожденья в следующее воскресенье, но музыкальный вечер назначен на субботу, заодно и отпразднуем.
– Наша пластинка у тебя? – спросил Генри.
Кейко мотнула головой, закусила губу.
– Где же она? – Генри вспомнил пустые улицы Нихонмати – ряды заколоченных окон.
– Кажется, в подвале отеля «Панама», там много всего, папа отнес туда то, что в чемоданы не влезло, а продавать жалко, – дорогие нам вещи. Когда мы уезжали, отель как раз заколачивали. Наверняка она там. Тебе туда ни за что не пробраться, и даже если сможешь, то не знаю, найдешь ли. Там столько всего!
Генри знал этот старый отель. Когда он в последний раз проходил мимо, весь первый этаж уже заколотили. Стекла на верхних этажах после высылки японцев выбили камнями мальчишки.
– Хорошо, все, что могу, достану, привезу в следующую субботу.
– В это же время?
– Чуть позже. Здесь мы будем к ужину, а после, часов в шесть, я приду сюда. Мы и за ужином увидимся, ты же будешь в очереди?
– Конечно – куда я денусь? – Кейко опустила глаза, будто стыдясь своего вида, сунула руку в карман. – Вот, подарок. – И достала из кармана букетик желтых одуванчиков, перевязанный тесемкой. – Они растут в бараке, между половиц. Пола там нет – просто доски лежат на земле. Мама возмущается, мол, сорняки растут под ногами, а я их люблю. Других цветов здесь нет.
Кейко просунула букетик между рядами колючей проволоки.
– Прости. – Генри стало стыдно, что явился с пустыми руками. – Я ничего тебе не принес.
– Не беда. Главное, ты пришел. Я так и знала, что придешь. Может, сон сбылся. Или просто я так мечтала. Но я знала, что ты меня найдешь. – Кейко глубоко вздохнула. – Твои родители знают, что ты здесь?
– Нет. – Генри было стыдно за нерешительность матери и злорадство отца. – Прости, что я им не сказал. Я не мог… они бы меня ни за что не пустили. Ненавижу отца, он…
– Ничего, Генри, неважно.
– Я…
– Ничего. Я бы на их месте тоже сына не пустила в лагерь военнопленных.
Генри прижал к ограде ладони, Кейко повторила его жест, и они ощутили, как в кожу впиваются острые, неподатливые шипы. Генри заметил под ногтями Кейко засохшую грязь. Посмотрела на свои пальцы и Кейко, смущенно убрала руки за спину.
Издалека донесся автомобильный гудок. Миссис Битти! Похоже, догадалась, где он пропадает.
– Мне пора, через неделю вернусь, ладно?
Кейко кивнула, сдерживая слезы, нашла силы улыбнуться.
– Буду ждать.
Снова дома 1942
В воскресенье утром Генри проснулся другим человеком, несмотря на свои двенадцать лет, – точнее, неполных тринадцать. Он отыскал Кейко, он виделся с ней. И уже от мысли, что теперь он знает, где Кейко, – пусть даже в этом грязном лагере, – на душе у него стало легче.
Оставалось раздобыть все, о чем просила Кейко, и в следующую субботу доставить в «Гармонию». Но как же быть с пластинкой Оскара? Вот был бы подарок ко дню рождения! Если, конечно, удастся ее разыскать.