Так вот, во-вторых, ты с ним начал общаться как бы не очень-то резво, но минут этак уже через пять-семь ты балакал с ним как с родным уже на его языке, причем без единого слова на других языках, в том числе на русском, на котором ты болтал как заведенный до этого.
И какие из этого следуют выводы?..
Я вскочил и, размахивая от возбуждения руками, заорал:
- Ура! Все прошло, все вернулось!
Если бы…
На самом деле я заорал:
- हुर्रे! Всеנעלמו, totestàisback!
И как оглушенный, тяжело опустился на кровать.
- Вот! – назидательно сказал полковник. – Невоспитанный ты человек, Лёнька! Не научили тебя, видать, в детстве родители, что старших и по возрасту и по званию перебивать нельзя! Вот ты и рвешься поперек батьки, сам знаешь куда – в это самое место.
Продолжаю…
Какие из вчерашнего и сегодняшнего следуют выводы?..
Первое. В своем обычном, то есть трезвом виде, ты говоришь на пяти языках сразу так – по слову на каждом, и в целом получается белиберда.
Второе. Если ты, опять же в своем обычном, то есть трезвом виде, начинаешь разговаривать с кем-то – одним или несколькими, говорящими с тобой только на одном из этих пяти языков, то через пару-тройку часов ты тоже понемногу начинаешь говорить только на этом языке, причем неважно, какой именно это язык.
Третье. Если же твое сознание или подсознание или черт его знает что там еще, как-то растормозить – например, алкоголем - то тогда ты почти сразу – минут этак через пять, максимум через десять-начинаешь говорить со своим собеседником только на его родном языке без применения слов из других языков –если конечно этот язык их тех пяти, что сейчас у тебя в голове.
И четвертое. Когда же эффект торможения проходит, ты опять начинаешь говорить на пяти языках сразу, и опять в целом получается белиберда.
|
|
Я помертвел и беспомощно развел вопросительно руками.
- Вот именно, и что тебе теперь делать? – согласился полковник, поняв мой немой вопрос.
- Как я говорю своим курсантам в Академии..,ну неважнокакой именно, из всякого положения всегда есть как минимум три выхода.
Первый – крайне правый, то есть консервативный – ничего не делать, ждать, авось рассосется.
Второй – крайне левый, то есть радикальный – сделать что-то неожиданное, резкое, может быть даже провокационное, хирургическое, так сказать.
Ну и третий – компромиссный или,так сказать, полумерный – делать что-то небольшое, нерадикальное, процедурное, даже не терапевтическое, так сказать, а физиотерапевтическое.
- И?.. – это было все, что смог выдавить из себя я.
- И в данной ситуации я советую тебе пойти по третьему пути, - без особой уверенности в голосе сказал полковник. – Сам же видишь, через пару часов общения ты же понемногу начинаешь тоже говорить только на одном языке.
А если потренируешься месяц - другой, может эти пару часов и сократятся до пары минут… Ну не напиваться же тебе всякий раз?.. Да и потом, ты же сам видишь, что этот эффект потом проходит…
Я посидел, раздумывая над его словами.
Нет, ну каков полковник-то, а?..
Такой анализ и за всего - ничего времени.
Правильно говорят, мастерство не пропьешь.
И как ни верти, а другого выхода у меня просто нет.
Я поднял глаза на своего соседа и невесело кивнул.
А потом показал ему большой палец и изобразил аплодисменты.
|
|
Полковник довольно хмыкнул…
V-14
Попозже мы позвали врачей и все подробно им рассказали.
То есть, конечно, рассказал полковник, а я при сем просто и молча присутствовал, кивая в нужных местах как китайский болванчик.
Все трое – и коренной и два пристяжных, то есть завотделениемБорис Евгеньевич, первый Борис Иванович и второй Натан Донатович, хотя в жизни и в отделении, возможно, их порядковые номера были совсем наоборот – слушали, без преувеличения можно сказать, открыв рот.
Они-то ведь не знали до этой минуты даже всех языков, на которых я разговаривал, и для них все эти результаты нашего эксперимента, их анализ и выводы, были большим сюрпризом, как и то, что выяснили все это мы сами с полковником – то есть сами больные, а вовсе не они - врачи.
Потому, казалось конца не будет их многочисленным вопросам - и ко мне, и к полковнику, и даже к срочно вызванному ими Шрингху, на которые наиболее подробно и многословно ответил, конечно, полковник, а наименее – я.
Потом они ушли, переполненные впечатлениями и идеями, которые торопились обсудить без лишних ушей всяких дилетантов с их дурацкими экспериментами – то есть без нас.
А также, возможно, впихнуть это в какую-нибудь свою научную работу или доклад.
Все это в совокупности с моими процедурами – опять какими-то переливаниями - заняло почти полдня, так что часам к двум дня я буквально упал на кровать и заснул, уставший от всего этого.
Лучше бы я этого не делал…
Мне опять снились все те же сны, в которыхсо мной происходили все те же какие-то ужасы - разрывало на части взрывом, ставили к стенке и расстреливали вместе с группой таких же страдальцев, долгое падение сотвесной скалы и еще удар тяжелой дубинкой по голове, причем с постоянными повторами всех эмоций и ощущений, вплоть до боли от взрывов, пуль или ударов.
|
|
А потом меня еще стали трясти как грушу…
Я с трудом открыл глаза и увидел перед собой полковника, который тряс меня за плечи.
- Да что это с тобой такое? – встревожено спросил он. – Ну, хорошо, в первую ночьстонал, понятное дело – только привезли, ужасы там всякие-разные, во вторую-то молчал – потому что пьян был, а сейчас-то что?
Как мог я ему объяснил все – и обо всех моих смертях во сне, и о постоянных повторах как под копирку этих снов, и о своих реальных ощущениях боли.
Степан Николаевич помрачнел.
Потом заставил меня расстегнуть больничную пижаму и внимательно осмотрел мой торс, а затем прощупал мою голову вдоль и поперек.
Потом он заставил меня опять лечь и попросил заснуть, не обращая внимания на то, что было еще светло, сев рядом со мной и взяв меня за руку как ребенка.
Как ни странно, это мне помогло и я довольно быстро снова заснул.
Чтобы снова проснуться в ужасе и с криком вскочить с кровати.
Полковник тут же подхватил меня и, не обращая внимания на мои беспорядочные сонные дерганья в его руках, быстро и споро содрал с меня верх пижамы.
- Слава Богу, ничего нет! – с облегчением выдохнул он, внимательно осмотрев мое тело, и тут же вцепился в мою голову, за несколько секунд тщательно ощупав ее со всех сторон.
- А вот голова твоя очень горячая, - сказал он по окончании экзекуции, - а ну-ка, давай, воткни термометр себе под мышку.
Уже через пару минут термометр показал +39,7 градусов.
- Так, Лёньчик, не суетись, - командным тоном сказал полковник. – Врачей звать пока не будем. Погодим пять минут и повторим.
Через пять минут у меня была уже нормальная температура.
- Интересное кино получается, - протянул сосед.
А потом почти силой уложив меня в кровать, принялся ходить в задумчивости по палате.
Походив так минут десять, он резко повернулся ко мне и, рубанув ожесточенно воздух рукой, сказал:
- Все, больше ждать нельзя…
Чего? – хотел спросить я, но воздержался.
- Чего-чего? Того, что ты свихнешься рано или поздно, - отрезал полковник, отвечая на мой невысказанный вопрос. – Причем скорее рано, чем поздно.
Слушай сюда, сынок. Я читал где-то, что сны или галлюцинации в мозгу – называй их там как хочешь – бывают настолько реальными, что в организме человека, их испытывающего даже могут происходить соответствующие им изменения.
А в твоем случае это вообще могут быть даже следы от пуль или ударов – да-да, пуль и ударов, пусть воображаемых, но следы от них у тебя могли бы быть вполне реальными… А раз реальными, то значит внутри у тебя могут возникнуть всякие там гематомы или даже разрывы тканей…
Думаешь, зачем я тебя сонного щупал?.. Вот-вот, чтоб посмотреть, но здесь слава Богу, тебя с телом пронесло, а вот с головой, похоже не очень… С этакой температурой головы ты можешь свой мозг запросто сварить или поджарить, но уж жить-то точно не сможешь…
Понимаешь?.. То есть если их не прекратить, то ты сам себя можешь доканать своими снами или видениям… Насмерть, если ты еще не понял…
А потому, избранный нами с тобой компромиссный вариант надо менять. Здесь полумерами уже не обойтись. Нужно что-то радикальное…
Я резко замотал головой.
- Не трусь, не хирургическое, - осадил мой порыв полковник. – Да никто тебе операцию на твоем мозге и не решится делать. По крайней мере, не у нас. Это если б какой-нибудь там доктор Хаус, но,увы, это только киношный персонаж. Точнее, телевизионный… А вот к психотерапевту, заметь –я говорю, не к психиатру, а к психотерапевту - обратиться придется. И чем скорее, тем лучше.
Я беспомощно пожал плечами.
К психотерапевту, так к психотерапевту.
А что мне еще делать?..
V-15
Пережитая перед визитом к психотерапевту ночь была, прямо скажу, далеко не самой спокойной – как для меня, так и для полковника, который провозился со мной как с маленьким ребенком.
Думаю, что если бы утро запоздало со своим наступлением еще на пару часов, он бы дошел уже до пения мне колыбельной – только чтобы я уснул, чего я уже боялся как огня, потому что мои ужасы повторялись как заведенные, и конца и края им не было видно.
Потому к визиту к психотерапевту я выглядел как выжатый лимон, да и был им на самом деле – и внешне, и внутренне.
Психотерапевт принял меня достаточно недоверчиво.
Конечно, он уже был наслышан о необычном пациенте в отделении терапии от заведующего им, но, как и все врачи, готов был поверить во что-то необычное, только увидев собственными глазами, услышав собственными ушами и покопавшись собственными руками.
Последнее – образно, так как относилось к моему мозгу…
Зато, как говорили все в этой больнице, специалист он был первоклассный, вдобавок хорошо владеющий методами и приемами гипноза.
Семен Павлович – так его звали – усадил меня в кресло, больше похожее на мини-диван, и стал расспрашивать меня.
Потом убедившись, что от моих объяснений мало толку, он перешел к делу – стал показывать мне всякие вращающиеся полосатые круги и качающийся маятник, монотонно при этом говоря всякую ерунду.
Я скептически поглядывал на него и все пытался объяснить, что я не поддаюсь гипнозу, но поскольку получалось как всегда – пятиязыковой тарабарщиной - я бросил это дело и стал молча думать о своем безрадостном будущем…
…- Ну, и как вы себя чувствуете? – вторгся в мое сознание негромкий голос врача.
- Хорошо, - покладисто ответил я.
- А поподробнее? – настаивал психотерапевт.
- А поподробнее – в туалет очень хочется, - искренне ответил я и вытаращил глаза.
Я говорил по-русски!..
То есть я все слова выговаривал по-русски!!.
Ни тебе всяких там иврита, каталанского, английского и хинди!!!
- Вот… это… да…, - с паузами между словами, осторожно выговаривая их, сказал я, хотя мне хотелось кричать от счастья. – Вы - настоящий волшебник, доктор!
Семен Павлович скромно улыбнулся.
- И теперь это все, больше этот кошмар ко мне не вернется?
Улыбка доктора увяла.
- М-м, определенно сказать не могу, - осторожно заметил он. – Я пока дал вам установку только на русский язык, хотя какое-нибудь сильное нервное потрясение может вернуть все назад.
Вообще, должен откровенно сказать вам, что вы меня поразили. До встречи с вами я считал, что вся информация, распространяемая о вас моими коллегами – мягко говоря, сильно преувеличена.Теперь же, наоборот, я склонен думать, что она даже преуменьшена.
- Это как? – не понял я.
Психотерапевт тяжело вздохнул.
- Ну, я тут поспрашивал вас немного, пока вы были под гипнозом…
- Как под гипнозом? Под каким гипнозом? Я же не поддаюсь гипнозу!
- Весьма прискорбно это слышать, - ехидно сказал доктор.
- Но поддаетесь вы гипнозу или не поддаетесь, когда вы были у меня под ним – под гипнозом – вы рассказали мне очень много интересного – сначала на этой вашей тарабарщине из пяти языков, потом - когда я поставил вам блок, уже только на русском…
- И что же?
Психотерапевт выглядел очень смущенным.
- Видите ли, - осторожно начал он, - если вы дадите мне свое честное слово, хотя честное слово журналиста, между нами говоря, немногого стоит, что не расскажете об этом никому, в особенности моим коллегам, то я, пожалуй, расскажу вам, чт о я вытащил из вас под гипнозом, как бы фантастично это не звучало…
- Даю свое честное благородное слово! – торжественно сказал я, подняв свою правую руку.
Семен Павлович недоверчиво покосился на меня и вздохнул.
- Ну, ладно, так уж и быть…
Знаете, науке известны случаи раздвоения личности – ну знаете, там Джекилл и Хайд, например, и даже растроения личности – но случаев, когда в человека уживаются сразу пять личностей, я что-то не припомню…
- Пять?.. Во мне одном?.. – изумился я.
- Пять! В вас одном! - мрачно подтвердил врач. – Считая собственновашу личность, с которой я в настоящий момент разговариваю. Ну, это-то как раз понятно - раз пять языков, то и должно быть пять личностей. Но вот что непонятно, а это и есть самое неприятное…
- Ага, а до этого, значит, было приятное, - подавленно пробормотал я.
- По сравнению с тем, что я скажу вам сейчас - да, - так же подавленно кивнул психотерапевт.
- Ну, давайте, что уже тянуть-то… - обреченно сказал я, готовясь к самому худшему, что бы это ни было.
- Вы только не волнуйтесь, - сосредоточенно глядя мне в глаза, сказал доктор, - Самое неприятное состоит в том,.. что эти четыре личности, кроме вашей собственной, конечно,.. принадлежат на сегодняшний день… мертвым людям.
Я побледнел.
- То есть как это мертвым?
- Вот так, действительно уже мертвым, - подтвердил Семен Павлович, все также внимательно глядя на меня. – И похоже, что все они умерли насильственной смертью…
- Вот откуда у меня эти сны, - вырвалось у меня.
- Еще и сны? – спросил доктор. – Что еще за сны?
- Ужасные, - покачал я головой. – Просто ужасные… В них меня то взрывают, то расстреливают, то я срываюсь со скалы, то меня бьют по голове дубинкой… И знаете, доктор, это так больно, как в реальной жизни… Да, и температура подскакивает аж почти до +40 градусов, а уж голова – вообще как кипяток…
- А это-то вы откуда знаете? – быстро спросил врач.
- Да это мой сосед меня все исследует, делать-то ему нечего, а он полковник ФСБ в прошлом.
- Еще только ФСБ нам здесь не хватало, - покачал головой психотерапевт.
- Да нет, это-то как раз здесь не причем, просто он сосед мой по палате, пенсионер, делать ему особенно нечего, вот он все это видит, слышит и подмечает... Ну и делает выводы, конечно,ааналитик он хороший…
- Хм, что есть – то есть, - хмыкнул Семен Павлович, - аналитики они все хорошие.
- Но вот от снов ваших, голубчик, боюсь, я вас уберечь не смогу. Попытаюсь, конечно, но сдается мне, что и не сны это вовсе.
- А что же это тогда? – растерянно спросил я.
- Ну, внаучно - фантастической литературе написали бы, что это чья-то чужая память – истинная или фиктивная, наложенная на вашу собственную…
- А в медицине?
- А в медицине… в медицине ничего бы вам не сказали,.. или сказали бы, что вам место в больнице…
- Но я же в ней и нахожусь…
- Увы, не в этой больнице – в психиатрической, - грустно сказал врач, избегая встречаться со мной взглядом.
- Я не псих! – твердо сказал я.
- Я знаю! - также твердо ответил мне доктор.
- Тогда что же мне делать?
- Во-первых, помалкивать, не болтать, в общем, о том, что с вами произошло и что продолжает происходить.
Во-вторых, постараться просто продолжать жить и говорить и писать только по-русски, а если опять влезут другие языки – тогда бегом ко мне, я опять вам блок поставлю…
- А сны? Что мне с ними делать?
- А вот сны,.. - тяжело вздохнул психотерапевт, по-прежнему избегая смотреть на меня. – Знаете, никогда не думал, что я, кандидат медицинских наук, когда-нибудь и кому-нибудь скажу это …
- Что же?.. Ну, говорите же, доктор…
- Попробуйте… обратиться… к какому-нибудь… экстрасенсу, что-ли,.. или к какой-нибудь… ворожее… или ясновидящей… - с трудом выдавил из себя смущенный врач. – Только без ссылки на меня… Поверьте, мне очень стыдно – и за себя, и за медицину в целом, но ни я, ни она здесь вам не поможем… Простите…
Все, приехали…
V-16
Я вернулся в палату, поразив своего полковника своей чистой русской речью.
Он тоже, в свою очередь, поразил меня, сказав, что приходила Надежда, принесла пакет апельсинов и бананов, ждала меня около часа, а потом убежала на работу, сказав, что завтра придет еще.
Странно, с чего это она?..
Потом я зашел в кабинет заведующего терапевтическим отделением и все ему рассказал – конечно, то, что было можно по рекомендациям психотерапевта.
Завотделением пришел в восторг и позвал к себе сразу Бориса Ивановича и Натана Донатовича полюбоваться на меня и мой чистый русский язык, без всяких примесей.
Затем они все вместе потащили меня к психотерапевту и торжественно высказали ему свое восхищение его работой.
Бедный Семен Павлович был, конечно, горд произведенным эффектом, но нет-нет, да и поглядывал умоляюще на меня, молчаливо напоминая о данном ему мною слове.
Ну что же я - дурак, что ли…
Совершенно же ясно, что я – скорее всего, теперь пожизненный его пациент, поскольку больше мне бежать просто не к кому.
В-общем, после всего этого я невесело вернулся в палату, где прозорливый Степан Николаевич сразу заметил, что я чего-то не в своей тарелке и расколол меня в пять минут.
Спасибо еще, что не завербовал…
- Интересное кино, - задумчиво протянул он, внимательно выслушав меня.
Грешен, каюсь, я сдал ему абсолютно всю информацию о том, что мне сказал психотерапевт, в том числе и оего совете обратиться ко всяким там экстрасенсам, ворожеям, гадалкам, ясновидящим и прочим ведьмам и бабкам, кого нормальный человек, к числу которых до недавнего времени относил себя и я, считает обычно и не без веских на то оснований шарлатанами или шарлатанками – в зависимости от их пола.
А что мне было еще делать?..
Тем более что в настоящих условиях ближе полковника – во всех смыслах, начиная с территориального – у меня просто никого не было.
Что он вновь с блеском доказал в первые же пять минут после моего рассказа, больше похожего на плач Ярославны.
- Ну, насчет экстрасенсов ты это, не парься, я тебе их найду, - сказал он мрачно, задумчиво пожевав по-стариковски губами.
- Где же вы их найдете? – поразился я.
- Да знаю я парочку, - нехотя сказал полковник. – Не боись, не шарлатаны они, действительно кое-что умеют. Может, и правда помогут тебе…
Естьинститутик один такой… хитрый, в нем и экстрасенсы найдутся, и ауру твою могут и посмотреть, и подлатать ее если надо. Координаты его я тебе потом дам, и человечка одного в нем дам, что тебя посмотреть может, только к нему надо загодя записаться. Ну, это я уж организую, должник он мой, вот пусть свой долг по-честному и отрабатывает…
А вот с гадалками, ясновидящими и всякими разными прочими – тут уж я тебе не помогу, не обессудь... Тут ты своих-то в редакции своей потревожь – наверняка кто-нибудь их твоих коллег что-нибудь когда-нибудь о ком-нибудь из нихи писал, можетдаже,ещеи адресочки у них завалялись…
- Может… - кивнул я головой, благодарно глядя на полковника. – Спасибо вам, Степан Николаевич, прямо не знаю, что бы я без вас делал…
- То же самое, только с кем-нибудь другим, - мрачно ответил полковник.
- А спасибо – так это не мне, а как раз тебе, я–то хоть благодаря тебе опять себя нужным почувствовал. А то уже почти мхом обрастать стал.
- А как же ваши курсанты?
- Курсанты - курсантами, это все учебный процесс, а вот реального дела у меня давно не было, да еще такого интересного… Так что правда это не мне, а тебе спасибо…
И еще одно скажу тебе, а ты уж сам думай себе… Знаешь, со стороны-то видней, да еще с жизненным опытом, можно сказать, пожилого человека, только я вот что тебе скажу… Ты это… к Надежде этой своей…присмотрись-то…
- Зачем? – удивился я.
- А затем, что баба она неплохая, правильная – сразу видно, да и ктебе явно неровно дышит.
- Что? – изумился я. – Ко мне? Неровно дышит? Да вы что, смеетесь, что ли, Степан Николаевич, она же меня на работе гнобит как только может!
- Ну, может, потому и гнобит, что неровно дышит, а ты, дурак, об этом и не догадываешься… Ты ж, небось, и сам в детстве своем золотом не абы какую девчонку за косички дергал, а ту, чтобольше всех нравилась…
- Ничего себе сравнение, - возмутился я. – Мы что – дети, что ли?
- Ну, вроде не дети уже, - задумчиво сказал полковник, - но из коротких штанишек и юбочекявно еще не выросли… Ну, да ладно уж… Замнем для ясности…
Остаток дня прошел для меня снова в процедурах, вливаниях и осмотрах.
Полковник же провел его, вися на телефоне и всякий раз выходя в коридор, когда разговор приобретал слишком информативный характер, по его мнению, не нужный мне в принципе.
Мне тоже пришлось сделать один звонок – Надежде, конечно – разумеется, под давлением полковника, которому как в известном анекдоте о зануде, легче было отдаться, чем объяснить, почему ты этого не хочешь делать – поблагодарить за апельсины, а также попроситьпоискать среди ее сотрудников и знакомых координаты каких-нибудь экстрасенсов, ясновидящих, ворожей и прочих экстраординарных деятелей, которые могли бы помочь мне.
Потенциально…
Все это вызвало, конечно, массу вопросов, и в первую очередь – о моей чудесным образом вернувшейся способности говорить только по-русски, без всяких других языков и о многом другом.
Конечно, пришлось рассказать ей о моем сеансе гипноза у психотерапевта, чего я больше всего опасался, а также, в чем конкретно мне нужна помощь запрашиваемых людей, но как оказалось – совершенно напрасно, потому что весь мой рассказ был выслушан ею с большим вниманием и абсолютно без обычного для нее сарказма и иронии, что само по себе уже было событием.
Тоже экстраординарным…
Да и попрощались мы очень душевно – Надежда пожелала мне спокойной ночи, если не ошибаюсь – впервые в жизни, то есть за то время, что я ее знал, конечно.
Хм, а может полковник не так уж и не прав?
Интересное кино, как он говорит…
V-17
Еще более интересное кино я увидел этой же ночью.
Только очень страшное.
И все то же…
Хотя так страшно и больно мне, по-моему, за все это время еще не было.
Настолько, что лишь чуть-чуть очухавшись и поняв, что это был только сон, я рванул в туалет и оставался там до тех пор, пока мои сфинктеры опять не сократились, желудок и кишечник - не опустели, голова – не перестала болеть, а руки и ноги - трястись.
Когда я вернулся в палату, в ней меня ждали помимо непременного Степана Николаевича, еще Надежда с какой-то пожилой женщиной, одетой во все черное, со старомодным небольшим саквояжем в руках.
- Познакомься, Леонид, - несколько суетливо сказала Надежда, обращаясь ко мне.
- Это Вера Ивановна, специалист по вопросам …, ну, в общем, тем, которые сейчас тебе нужны… Так что вот так…
- Вот что, Надежда, - поднялся во весь свой рост полковник. – А не подышать ли нам с вами свежим воздухом, а Вера Ивановна с вашим сотрудником тут уж пусть сама разбирается…
- Да, да, - послушно закивала головой Надежда и вместе с полковником вышла в коридор, успев бросить на меня взгляд, в котором ясно читалось пожелание удачи.
По-видимому, она должна была мнепонадобиться, мрачно подумал я.
- Ну что стоишь, Леонид, садись, - произнесла Вера Ивановна.
Я вздохнул и опустился на свою кровать.
- Да не вздыхай ты так, сейчас посмотрим, что ты там на себя понавешал, поколдуем немного, глядишь все и развеется…
- Поколдуем? - скептически спросил я.
- Не переживай, - махнула рукой женщина, - это я так, для смеха и чтоб ты не особенно напрягался, а то вон какой сидишь – прямо как струна натянутая…
А колдовать я не умею, не бойся, да и не могу, грех это большой. Так просто посмотрю, что там у тебя на душе, и за душой, может еще и присоветую что тебе делать-то надо…
А вот нервничать тебе как раз не надо, лишнее это, да и сейчас очень помешает, потому на вот тебе, выпей таблеточку…
- А что это такое? – подозрительно спросил я.
- Да так, витаминка и одновременно средство для расслабления… Что-то вроде витаминов для нервов… Знаешь такое средство - «Берокка»?.. Так вот это то же самое, только лучше, потому что никакой химии, одни травки… Не сомневайся, глотай…
Я с сомнением посмотрел на таблетку, вздохнул и обреченно проглотил ее, запив водой.
Будь что будет.
Думаю, хуже не будет.
Потому, что хуже уже некуда…
- Итак, Вера Ивановна, у меня тут… - начал было я.
- Да знаю я уже, – отмахнулась женщина. – В принципе, конечно, кое-что уже знаю, мне твоя начальница рассказала так, в общих чертах, а вот тебе мне как раз говорить ничего и не надо, я сама тут разберусь, если понадобится – спрошу, а пока не надо, а то помешаешь еще и мне, и себе.
Так что расслабься, пожалуйста, посиди, помолчи. Если что надо будет – повторяю, я сама у тебя спрошу. А пока просто сиди и думай о чем-нибудь хорошем.
Хм, да о чем хорошем здесь можно думать, если этого хорошего здесь нет и принципе быть не может?..
Ворожея, гадалка, ясновидящая – уж не знаю, как там ее называть - не спеша, извлекла из своего саквояжа хрустальный многогранный шар, какое-то мутное стеклышко на цепочке и медный или, может быть, латунный крест на постаменте с овальным отверстием в месте пересечения вертикального и горизонтального стержня.
Потом внимательно посмотрела на меня, черты ее лица на глазах враз посуровели и отвердели, став похожими на высеченные из камня.
Неслышно шевеля губами, она взяла в руки хрустальный шар и посмотрела на меня обоими глазами сквозь него.
Потом отняла шар от глаз и посмотрела на меня без него.
На ее лице появилось задумчивое удивление.
Недоверчиво посмотрев на меня, потом на свой шар, она затем поднесла шар сначала к своему левому глазу, посмотрев правым на меня без него, а потом поднесла шар к своему правому глазу, посмотрев левым на меня без него.
Заметно взволновавшись и все так же, не переставая неслышно шевелить губами, она встала со стула и без слов указала мне повелительным жестом, чтобы я пересел на ее стул, стоящий в центре палаты.
Я молча повиновался.
Ворожея отложила свой хрустальный многогранный шар, закрыла глаза и простерла руки над моей головой.
Я ощутил прилив тепла в тех местах головы, над которыми находились ее руки.
Это тепло медленно перемещалось в моей голове - сначала по часовой стрелке, а потом против нее – по-видимому, она над ней водила руками – потом, наконец, не сконцентрировалось во всей левой половине моей головы, потом зона тепла стала сокращаться, пока, наконец, не сосредоточилась в одной точке, вспыхнувшей внутри головы такой внезапной и острой болью, что я не выдержал и вскочил со стоном, схватившись за больное место.
- Все, все, - успокаивающе и быстро сказала ворожея. – Больше больно не будет…
- Вообще? – с надеждой спросил я.
- Нет, только сейчас, - вздохнув, отрицательно покачала головой женщина, почти заворожено глядя на меня.
Затем она взяла свое стеклышко на цепочке и поднесла его к моему воспаленному лбу.
Стеклышко отклонилось.
Ворожея нахмурилась.
Потом стала медленно подносить стеклышко к моим вискам, щекам, носу, потом к затылку и другим местам на голове.
Всякий раз стеклышко либо отклонялось, либо наоборот - прилипало к тому участку головы, к которому его подносили.
Тяжело вздохнув, ворожея села на кровать и слегка подрагивающими руками бережно положила свое стеклышко на столик, потом взяла крест, аккуратно и плотно укрепила стеклышко в его центре и, попеременно поднося то к левому, то к правому глазу, стала под разными углами внимательно смотреть на меня.
Потом все больше возбуждаясь, она опять встала и несколько раз обошла меня вокруг, время от времени останавливаясь ненадолго и все так же внимательно глядя на мою голову через стекло, укрепленное в кресте.
Затем, по-видимому, увидев все, что было надо, она присела на мою кровать и закрыла свое лицо дрожащими руками.
Я некоторое время терпеливо ждал, а потом негромко кашлянул, обращая на себя ее внимание.
В конце концов, она ко мне же пришла, а не просто так.
Ворожея медленно подняла голову, в ее глазах блестели слезы.
Я окаменел.
Что?..
- Не бойся, - успокаивающе подняла руку женщина. – С тобой все в порядке,.. почти… Я просто такого… никогда в жизни не видела и потому просто… задумалась… Да и, правду сказать, есть от чего… Ну, Леонид, что делать-то мы с тобой будем?..