Я посмотрел туда, куда показывала рука врача и облегченно вздохнул.
Аппарат для МРТ, куда мне предстояло въехать головой вперед, а выехать, соответственно, вперед уже ногами – какие бы ассоциации это не рождало – был явно импортного производства и даже внешне отличался от предыдущего отечественного как космический корабль от пусть даже хорошего, но все же только самолета.
- Металлические пломбы, штифты, зубы и прочее есть? – поинтересовался врач.
Я открылбыло рот для ответа, но вспомнив свой недавний блестящий образец ораторского искусства, вовремя захлопнул рот и только отрицательно затряс головой.
- Правильно, - одобрил меня Натан Донатович. – Даже рыба никогда не попалась бы на крючок, если бы она не открывала рот. Так что помолчите пока. Ложитесь.
Я послушно лег, вытянув руки вдоль туловища.
Врач скрылся в соседней комнате, отделенной от той, где находился я, толстым стеклом и какими-то приборами, очень похожими на обычный компьютер.
Процедура началась.
В отличие от мерзкого жужжания в нашем отечественном аппарате здесь меня сопровождало лишь легкое гудение и неясное ощущение пронизывания меня насквозь какими-то волнами.
Все заняло около двадцати минут.
После чего я так же неспешно, как въехал, выкатился из чрева аппарата и поспешно вскочил с лежанки.
- Ну-ну, не так быстро, молодой человек, - укоризненно сказал Натан Донатович, входя в комнату, где проводилась МРТ. – Скажите мне честно и откровенно, мы же ведь здесь одни, неужели вы правда не еврей?
Я отрицательно покачал головой.
- Жаль, - вздохнул врач. – А ваша МРТ хорошая, так, легкое увеличение некоторых периферийных долей вашего мозга, хотя непонятно, по сравнению с чем -это увеличение сейчас или у вас всегда так было?Ведь, как я понял, вы раньше МРТ мозга не делали?
|
|
Я отрицательно покачал головой.
- Вот я и говорю – жаль, - вздохнул врач. – И что вы не еврей тоже…
Я так не думал, но на всякий случай промолчал.
Да и что я мог сказать?
А, главное, как?..
V-8
До конца дня ничего особенного больше не произошло, если не считать визита первого врача– Бориса Ивановича - с вопросом, что я надумал о своих показаниях полиции.
Я как мог – знаками и обрывками слов –осторожно, чтобы не было больно слева, объяснил, что, конечно, как мне посоветовал их завотделением, так я и скажу, энергично кивая головой так, что она даже стала слегка побаливать.
После чегоон удалился, вполне удовлетворенный, а меня в течение часа перевели в палату на двоих, где моим соседом оказался некий Степан Николаевич - бывший полковник ФСБ, то есть, конечно, не бывший - бывших в этой системе не бывает по определению - а в отставке.
После знакомства Степан Николаевич с полчаса и так, и сяк пытался разговорить меня, на что я сначала пытался отвечать как полагается, но приведя его в немалое изумление и убедившись в тщетности своих попыток, снова перешел на язык жестов и предложений из одного слова, которые мне через раз, но всё же удавались.
Из всех этих моих мучений по кусочкам мозаики потихоньку вырисовывалась более или менее цельная картина случившегося, точнее – его конечного результата.
Я понимал абсолютно все, что мне говорили, независимо от того, кто и что мне говорил.
Это былуже плюс, хоть и небольшой!
Когда же я пытался ответить, каждое слово в моих ответах произносилось как будто бы на разных языках, которых всего было пять.
|
|
Причем из них я более или менее различал только три - русский, английский и иврит, был еще какой-то, похожий на испанский или португальский или вообще их смесь с французским, а также еще какой-то вообще неизвестный и не похожий ни на какой другой.
А вот это уже был минус, причем огромный!
Чёрти что!..
Методом проб и попыток я через полчаса-час пришел к выводу, что если каждое мое последующее предложение всегда начинается с русского языка при условии, что предыдущее состояло ровно из пяти слов или, возможно, из количества слов, кратного пяти.
Если же предыдущее предложение состояло из большего или меньшего количества слов, последующее предложение начиналось говориться мною на языке, следующего по порядку вслед за тем, которым я закончил предыдущее предложение.
А порядок этот, выявленный мной в результате многих попыток, то есть эмпирически, был вполне определенным и выглядел так «русский – иврит – неизвестно какой – английский – неизвестно какой».
Потерзав немного свой мозг, ухо и рот, а также их взаимосвязь между собой, я понемногу научился буквально с первого слога различать язык первого слова предложения, которое я только начинал говорить и вовремя останавливаться, если это был не русский.
Потом повторял попытку два, три или четыре раза, пока языком первого слова в этом предложении не становился русский.
Так что, можно сказать, предложения из одного слова к концу первого дня я по-русски говорить научился.
Намного легче было мне научиться писать то же самое – здесь можно было в буквальном смысле одной левой рукой, что ещё и было больно, останавливать вторуюправую руку – пишущую, и после нескольких попыток все же исхитриться написать целое предложение – хотя со множеством помарок и вычеркиваний, но целое!
|
|
Это был уже существенный шаг вперед.
Правда, занявший почти весь день и почти обессиливший меня - как умственно, что было неудивительно, так и физически, что вызывало у меня самого немалое удивление – ведь я же практически не вставал со своей кровати, разве что по вполне определенным - естественным - надобностям.
Заснул я самостоятельно, без снотворного, как сам я думал, но вот что там мне вливали в вену через капельницу, осталось для меня неизвестным, что, может быть, было и неплохо.
Во сне, точнее во снах, так как их было много и все разные, мне снились какие-то ужастики, но почему-то происходящие именно со мной.
В них меня взрывом разрывало на части, расстреливали у какой-то кирпичной стены вместе с кем-то еще,потом я долго падал с какой-то почти отвесной скалыи, наконец, кто-то замахивался и ударял меня тяжелой дубинкой по голове.
Я просыпался в страхе, ужасе и даже боли, весь в поту и испарине, и с трудом засыпал снова - чтобы опять проснуться через пару часов после все тех же снов, повторяющихся как на заезженном DVD.
Когда я проснулся в последний раз, было утро.
И у моей кровати сидела Надежда…
V-9
- Нет!..
Это слово, как ни странно, вырвалось у меня по-русски.
- И тебе тоже доброе утро! – сухо произнесла моя начальница. - Я тоже рада тебя видеть, Адамов. Что с тобой стряслось?
Я открыл рот и… закрыл его, взглянув на нее как побитая собака.
Что я мог ей ответить?
И на какой смеси каких языков?
Может, гипс скажет сам за себя?..
И за меня…
- Он не может ответить вам, барышня, - пришел мне на выручку мой сосед.
- Почему это? У него что, язык отнялся? – все в той же манере спросила Надежда.
- Практически! – ответил Степан Николаевич. – У него, помимо перелома ключицы и ребер, ещё и в мозгу что-то там перемкнуло, и он теперь несет какую-то тарабарщину, в которой никто не может разобраться.
- С чего это? Неужели с перепою? – язвительно спросила моя шефиня.
- Не только, - с готовностью сказал полковник в отставке. - С перепою - это раз, в него машина врезалась – это два, и она же его еще головой в трансформаторную будку вогнала, где он под электричество попал – это три.
Другой бы на его месте давным-давно концы отдал, а он, глядите-ка, жив-живехонек, только вот с речью проблемы. Да и то, на других языках стал разговаривать, вот какие дела-то.
Я обиженно взглянул на него.
Чего это он так сразу и сдал меня со всеми потрохами?
Это что у него профессиональное, что ли?
Да, мастерство не пропьешь, даже в отставке.
Сосед, называется…
- Что-то не верится, - скептически сказала Надежда - А вы, собственно, кто?
- А я, собственно, Макеев Степан Николаевич, полковник ФСБ в отставке, - спокойно ответил сосед. – А сейчас - пациент этой больницы и по совместительству расследую этот сложный случай.
Я с удивлением воззрился на своего соседа.
Это что же такое, он, что, действительно расследует здесь мой случай или у меня уже мания величия?
Нет, скорее всеговторое...
Ему же ведь тоже процедуры какие-то делают и капают тоже – я же сам видел.
Хотя у этих деятелей все может быть…
- Хм, ну-ну… Так, Адамов, а ну-ка скажи мне что-нибудь, - потребовала моя начальница.
Я откашлялся, напрягся и неискренне выдавил из себя:
-Яמאודm'alegrayouদেখা.
- Я очень рад тебя видеть.
Надежда ошарашено захлопала глазами.
- Эт-то что было?
- Да то-то и было, - с готовностью ответил ей мой полковник. – Сами же видите, по-русски только одно слово, а так – и английский, и иврит, говорят, и еще что-то на чем-то, что пока никто не может распознать.
- Но он же русский, откуда это у него? – воскликнула Надежда, все еще не веря, но уже потихоньку смягчаясь.
- Кто знает? – пожал плечами Степан Николаевич.
- Ну-ка, скажи еще что-нибудь, - потребовала моя шефиня.
Я постарался руками вопросить, что именно она хочет услышать.
- Например, как это случилось и как ты собираешься из всего этого выкручиваться.
Я закрыл глаза, глубоко вздохнул и постарался расслабиться.
Будь что будет!
- Мне נודע, quetothappenedकेपरिणामтройногоההשפעהimpacteonmybrain– ट्रिपल, физического и חשמל… Però nosé know, किक्याпроизошло в שלcap…. Butsinceनहींя по-прежнему עדייןחושבenrusos, itseemsमें, а вот שלשיחתestiguessininseveralभाषाओंсразу, ובתוךidinseachगया... Похоже, כיאלהqueaquestesfour - के русского, כמובן... Elpitjor – isthat, हैकि не понимаю בעצמיparauleswords, अर्थ говорю… אנייודעsé que éshardtoकरना, но это נכון...
Наступила тишина.
Я так и продолжал сидеть с закрытыми глазами, чувствуя, как на них вскипают слезы.
Потом я, наконец, открыл глаза и совсем близко от себя увидел лицо Надежды, глаза которой были похожи сейчас на два огромных темных блюдца.
- Так это… правда? – прошептала она.
Я кивнул, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться.
- Я поняла только русские и английские слова, - продолжала Надежда так же тихо. – А… остальные?
Я безнадежно вздохнул и пожал плечами.
- Но ты же понимаешь, что если эта… ситуация не переменится, то тогда это полная… профессиональная… непригодность?..
Я тяжело поник головой.
Об этом я как-то не подумал.
Что же я тогда буду делать, я ведь больше ничего не умею?
И на что я буду жить, чем зарабатывать себе на хлеб?
Кто-то ласково погладил меня по голове.
Я удивленно поднял голову и встретился взглядом с Надеждой, смущенно отдернувшей руку.
- Ничего, Ленечка, не переживай, - с напускной серьезностью сказала она, – все как-нибудь уладится. А как закончится твой больничный, оформлю-ка я тебе отпуск, пока все это не прояснится.
Отпуск?..
Ленечка?..
Впервые за два года слышу, что она называет меня по имени, да еще и ласкательно, а то все Адамов до Адамов.
Ничего себе…
Видно, настолько паршивы мои дела, что пробило даже ее.
И что дальше?..
V-10
Дальше было все, что обычно бывает в больнице.
Анализы, капельницы, таблетки…
Своим вниманием врачи меня явно не обходили – каждый из всех троих, в особенности завотделением, по полчаса, а то и по целому часу, общался со мной, всякими правдами и неправдами стараясь что-то выяснить для себя и меня в этом случае, который, как я сейчас уже и сам понимал, действительно был для них по-своему уникальным.
_____________________________________________________________________________
- Мне сказали, что все это случилось в результате тройного экстремального воздействия на мой мозг – алкогольного, физического и электрического… Но я не знаю, что именно произошло в моей голове… Но после происшедшего я по-прежнему думаю по-русски, как мне кажется, а вот говорить стал на нескольких языках сразу, причем внутри каждого предложения… Похоже, что этих языков четыре - кроме русского, конечно… Самое ужасное – это то, что я сам не понимаю значения отдельных слов, которые говорю… Знаю, что в это трудно поверить, но это правда…
Выяснить удалось только то, что по мере длительного общения со мной на каком-нибудь одном языке, в нашем случае – на русском, доля русских слов в моей ответной речи понемногу увеличивается.
То есть если в самом начале дня в моей речи, если конечно можно так назвать то что я исторгал из своей груди, было практически поровну слов на всех этих пяти языках, включая русский, то к середине дня русский начинал заметно превалировать, а к концу дня меня уже можно было понять почти без затруднений.
Только мне от этого легче не стало, потому что на следующий день все повторялось с начала – опять с утра в моей речи всех языков было поровну, потом в середине дня русский понемногу выходил на первое место и лишь к вечеру он практически вытеснял все остальные.
Методом проб и попыток, а также многочисленных звонковсвоим бесчисленным друзьям и сослуживцам Степану Николаевичу, который от нечего делать так рьяно взялся за меня, что мне самому даже иногда становилось страшно от бесед с ним, временами очень похожих на самые настоящие допросы, удалось установить еще один язык, на котором я говорил отдельные слова.
Тот самый, похожий на испанский или португальский язык или вообще их смесь с французским, оказался каталанским языком, то есть на котором говорят в Каталонии – одной из территорий Испании.
По сведениям, почерпнутым из Интернета, в котором бывший полковник шарил вполне профессионально, удалось выяснить, что это даже не диалект испанского, а вполне отдельный язык из той же языковой романо-германской группы, родившийся, действительно из смеси испанского и французского языков в те далекие времена, когда Каталония была частью Франции, а не Испании.
Легче мне от этого тоже не стало.
Разве что как-то определеннее, что ли…
Последний же язык, на котором я говорил отдельные слова, все никак не идентифицировался.
До тех пор, пока я не столкнулся в коридоре с каталкой, на которой куда-то - то ли на процедуры, то ли с процедур везли какого-то смуглого парня, по виду – явно иностранца, по горло закрытого простыней.
Я посторонился, прижавшись к стене, но неуклюжий толстый санитар, толкающий тележку с больным и одновременно разговаривающий с кем-то по мобильнику, все равно задел мой загипсованный торс, да ещё и наехал мне прямо на ногу, проехавшись по ней и передним, и задним колесом каталки.
-गंदगी!* - вырвалось у меня от боли.
Смуглый пациент рывком сел на своей каталке и схватил меня за руку.
-तुमएकहिंदूहैं?**– спросил он взволнованно.
- Нет, רוסית***, - не задумываясь,ответил я, все еще кривясь от боли.
- लेकिनतुमहिन्दीमेंबातकीथी!****, - настаивал он.
- Aquestoaccidentally*****, - автоматически ответил я.
- Accidentally?संयोगसे? ******– ошарашено спросил пациент.
- संयोगसे,******* - подтвердил я, кивнув.
_____________________________________________________________________________
*) - Дерьмо! (хинди)
**) - Ты индус? (хинди)
***) - русский (иврит)
****)- Но ты говорил на хинди! (хинди)
*****)- Это случайно (каталанский, английский)
******)- Случайно? Случайно? (английский, хинди)
*******)- Случайно (хинди)
Мой собеседник обалдело вытаращил на меня глаза.
И тут до меня дошло…
Он говорил на хинди.
На языке, на котором говорят… в Индии.
Но откуда я это знаю?
Как и знаю и понимаю этот язык?
Да оттуда же, откуда знаю и понимаю еще и иврит, каталанский и английский – из этой долбанной трансформаторной будки вкупе с Бентли и водкой!..
Точнее, в обратном порядке…
Нет, пить надо бросать.
Хотя сейчас-то какой уже в этом смысл, все ведь уже случилось?
А вообще-то что-то в этом есть…
Нет, не в бросании пить, а как раз наоборот.
Может быть, мне как раз стоит попробовать выпить немного?
Ну там, чтоб растормозить свое сознание, или подсознание, или что там еще в голове растормаживается?
Опять же, клин клином вышибают.
Хотя снова под Бентли и в трансформаторную будку я не полезу.
А что касается выпить, то, по-моему, в этом точно что-то есть!..
V-11
Обменявшись как мог, конечно, больничными координатами с моим новым приятелем – оказалось, что его звали Шрингх – я вернулся в свою палату и, не обращая внимания на настойчивые вопросы моего соседа, продолжающего свои исследования от нечего делать, прилег и закрыл глаза.
Нужно было все обдумать.
В предстоящем мне мероприятии – так изящно я именовал про себя планируемую выпивку – мне, конечно, была крайне необходима его - соседа - помощь.
Во-первых - как собеседника и партнера по опыту.
Во-вторых - как регистратора моей речи и поведения в динамике – по мере увеличения дозы спиртного.
В-третьих – как спонсора планируемого мероприятия, потому что, стыдно признаться, но у меня в карманах моей больничной пижамы не было ни рубля.
И потом, все это еще как-то надо было суметь объяснить ему на моих пяти языках сразу, а он, хотя и привык уже немного к моей речи, но разбирался и понимал в ней не больше трети сказанного за раз.
Поэтому я собрался с духом и с силами и первым делом рассказал Степану Николаевичу - как мог, конечно - что вычислил последний, пятый язык, на котором, извиняюсь за выражение, разговаривал.
Бывший полковник пришел в полный восторг в смеси с полным же изумлением, поскольку о существовании хинди он, как и большинство наших соотечественников, знал только по весьма распространенному во время его молодости слогану«Хинди – русипхай-пхай!», что бы там это ни значило.
Дав его восторгу и изумлению время отстояться, я осторожно поделился с ним и своим планом выпить немного для растормаживания чего-нибудь там у меня в голове.
Вот здесь полковник был категорически против.
- Все твои неприятности начались с твоей выпивки, а сейчас ты хочешь еще и усугубить их, - назидательно грозя мне пухлым пальцем, сказал он. – И потом, ты же не где-нибудь, а в больнице.
Ты скажи спасибо, что тебя еще лечат здесь, а не запихнули сразу в психушку, где бы ты и обитал до конца своих дней. А конец твоих дней в психушке был бы очень скоро, уж поверь мне, я-то это точно знаю, там с тобой никто возиться бы не стал.
Укол - утром, укол – вечером, чтобы ты не буйствовал, и внимания бы не требовал, и есть бы не просил.Через два-три дня, максимум через пять ты действительно свихнешься, а через пару месяцев скончаешься. От истощения – нервного или физического.
Так что с выпивкой это ты забудь. А если хочешь растормозить свое сознание или подсознание, так давай лучше к гипнозу обратимся.
Хм, гипноз…
С одной стороны, это мысль!
А с другой стороны – как это кто-то чужой залезет ко мне в голову, покопается и узнает, видите ли, все мои самые затаенные мысли.
Мне это надо?
Нет, лучше выпивка и полковник, чем гипноз и психотерапевт.
Осталось уговорить полковника…
V-12
На уговоры полковника ушел день.
Сначала он даже и слушать об этом не хотел и даже грозился настучать на меня врачам.
Потом он пытался доказывать мне, что это опасно и глупо.
С учетом особенностей моей речи – на пяти языках сразу, и его понимания этой моей речи – это заняло довольно много времени, почти половину дня.
И только-только, а конкретно – через пару часов, в моей речи с грехом пополам стал преобладать русский язык, уже начавший вытеснять все остальные, как неожиданно к нам палату приперся мой индийский приятельШрингх.
Конечно вместе со своим индийским языком, то есть вместе с хинди.
И все пришлось начинать сначала.
В том числе с объяснения гостю, почему я понимаю хинди, но так странно на нем говорю – через четыре слова на пятое.
Полковник, добросовестно высидевший первые полчаса нашего общения, в конце концов, не выдержал гортанности непонятной для него индийской речи и наших многочисленных повторов и, одевшись, ушел «погулять на свежем воздухе».
Вернувшись через пару часов, он был поражен, во-первых, тем, что мы с моим индусом еще продолжали общаться, а во-вторых, и в самых главных, что я почти все слова говорил уже практически только на хинди, без включения других языков.
Этому действительно можно было поражаться, в том числе и мне, если бы не жуткая головная боль, нараставшая с каждой новой минутой общения.
Это не говоря уже о боли в переломанных ребрах, к которой я уже успел притерпеться.
В конце концовШрингх ушел, совершенно счастливый, что пообщался на своем родном языке, а я, совершенно измученный,рухнул без сил на свою кровать.
Понадобилось не меньше часа, чтобы я пришел в себя и хоть немного восстановил свои силы.
Полковник, задумчиво провалявшийся все это время на своей кровати с озабоченным и одновременно виноватым выражением лица, решил, что я готов к разговору.
- Ну ты, это,.. в норме или как?
- В норме, - ответил я, сам удивившись, что сразу заговорил по-русски.
- Вот что, я тут подумал и решил… - смущенно, что было совершенно не характерно для него, сказал Степан Николаевич, - что ты был в чем-то прав…
В чём же, хотел спросить я, но понимая, что сейчас у меня попрет уже другой язык, только осторожно изобразил руками и лицом этот вопрос.
- Да в этом же,.. – явно досадуя на себя самого, все так же смущенно сказал полковник, - насчет легкой выпивки… так сказать, в экспериментальных целях…
Я обрадовано закивал головой.
Нет, не то, чтобы я хотел просто выпить, хотя это бы мне явно не помешало в связи с моими расстроенными нервами.
Но надо же было что-то делать с этим моим состоянием, не просто же так лежать и ждать неизвестно сколько, когда ко мне все вернется и непонятно, вернется ли вообще.
А тут, можно сказать, два в одном – и посмотреть, что выйдет, и нервы полечить, и обезболить и удовольствие получить.
То есть, три или даже четыре в одном…
Было около девяти часов вечера.
Степан Николаевич покряхтывая слез с кровати, подошел к двери и осторожно выглянул в коридор.
Потом вернулся и с заговорщицким видом вытащил из нашего палатного холодильника бутылку водки, бутылку минералки и пару плавленых сырков.
Ай-да полковник!..
Обо всем позаботился, особенно о закуске.
Пара сырков на бутылку водки – это что-то!
Яконечноне говорю о соленых огурчиках, но колбаски с хлебом, что ли, захватил бы…
- Да, - виновато сказал полковник, перехватив мой иронический взгляд, устремленный на сырки. – Тут такое дело, понимаешь… Ты же хочешь расслабиться, то есть мозг свой расслабить… Для этого доза и градус нужны… приличные… А закуска, она градус губит… Так что ты уж потерпи…
Да что уж там, изобразил я руками и лицом, справимся, потерпим…
И началось.
Степан Николаевич достал пару пластиковых стаканчиков и, воровато оглядываясь на дверь, наполнил их.
Мой – водкой, свой – минералкой…
На мой негодующий взгляд он развел руками и назидательно сказал:
- Ничего не поделаешь – доза нужна тебе, а не мне!
Я тяжело вздохнул.
Сам виноват!
Первые три по полстаканчика прошли еще ничего – я обошелся только занюхиванием сырков.
Четвертый настоятельно потребовал пары глотков минералки.
Начиная с пятого, я уже не мог просто пить водку и даже водку с минералкой, а стал закусывать микроскопическими кусочками плавленых сырков, стараясь растянуть их на подольше, как и интервалы между дозами.
А этот гадский лицемер – ну как кто, полковник, конечно,..не только все время подливал мне в стаканчик, он еще и непрерывно со мной разговаривал, негодяйтакой,..какие-то шутки свои дурацкие и прибаутки все вставлял,.. а тут еще начал про детство мое спрашивать,.. на что, спрашивается, сдалось ему мое детство,.. нет, вы мне скажите, на что?..
Потом вдруг ушел, старый мерзавец,.. и вернулся немного или много погодя, я уже не помню,.. вместе с кем бы вы думали – точно, с моим индийским другом Шрингхом,.. класс, да?..
Мы с ним тоже классно поговорили, пообнимались и даже бы выпили,.. я уже и полковника как молодого, послал было за бутылкой,.. а он, гад ползучий, не пошел,… а тутеще выяснилось, что Шрингхне пьет, скотина такая индийская,.. но вообще-то это я вру, парень он оказался что надо,.. всю жизнь свою мне рассказал с детства,.. я с ним даже всплакнул, такая тяжелая у парня жизнь оказалась…
А потом Шрингх пошел к себе в палату,.. я все порывался проводить его, а полковник, зараза,.. все оттаскивал меня от двери и говорил, что мне в коридор в таком виде нельзя,.. в каком таком виде и почему нельзя,.. я даже упал… от огорченья… пару раз, и потом как-то оказался на своей кровати…
Голова кружилась, я все встать хотел,.. а кагэбэшник этот хренов все меня одеялом укрывал,.. я ему говорю, что жарко мне, а он все укрывает и укрывает меня,.. все укрывает и укрывает,... все укрывает и…
V-13
Похмелье никогда не было моей сильной стороной, но это превзошло все мои ожидания.
Худшие, я имею в виду…
Налицо были все признаки, как говорится, абстинентного синдрома.
Кружилась голова, дрожали руки, подташнивало…
Полковника же я вообще видеть не мог - до тех пор, пока он, подонок, жестом фокусника не извлек откуда-то стограммовый мерзавчик водки и не налил мне его половину в пластиковый стаканчик.
Я, зажмурившись и стараясь не дышать, даже не заметил, как проглотил его содержимое.
Уф-ф…
Вот сволочь!..
А вчера-то, значит, зажал!
А уж как вчера это было бы кстати!
Ой, нет, вообще-то если мне сейчас так плохо, то как бы было хуже если б его я употребил вчера бы тоже.
Так что, наверное, вчера он был бы совсем некстати, а вот сегодня…
Я умоляюще посмотрел на полковника, одновременно протянув ему пластиковый стаканчик.
Вздохнув с видом неизбежности, он покорно налил мне в него вторую половину мерзавчика.
Осушив его одним глотком, я передернулся от отвращения.
К себе самому, в первую очередь.
К водке, во вторую.
Чтоб я еще хоть раз ее выпил!..
Не говоря уже о том, чтоб напиться!..
Чтоб меня!..
Ладно, чтоб меня и как именно - это пусть в другой раз, а пока…
Пока, судя по ощущениям, жизнь налаживалась.
Появился даже аппетит.
Я благодарно посмотрел на полковника и жестами показал, что хочется есть.
- А чего это ты все руками да руками? Ты давай ртом со мной поговори…- съехидничал Степан Николаевич.
Я тяжело вздохнул и напрягся.
- Стоп! – скомандовал полковник. – Прежде чем ты начнешь там опять бекать и мекать, я тебе скажу кое-то.
Я съежился на кровати.
Что говорить, я и так знаю, что вел себя вчера как свинья.
Наверное…
- Во-первых, - грозно начал полковник, надвигаясь на меня как скала, - во-первых, вчера ты вел себя как… почти нормальный русский человек.
Я удивленно выпрямился.
Это как?..
- Ага, - кивнул головой полковник. – Причем не в смысле выпивки, хотя это тоже, конечно, а в смысле речи… Конкретно - стоило тебе выпить примерно полбутылки водки,из нее, речи твоей, понемногу стали исчезать слова других языков, не знаю, конечно, в какой пропорции между ними, но что стали исчезать – это точно…
А после всей бутылки ты вообще заговорил только на русском языке…
Правда, за то, что ты говорил, мне надо было бы дать тебе по шее или по морде, как следует, но факт остается фактом – ты говорил по-русски и только по-русски!.. Причем больше часа...
Вытаращив от удивления глаза, я было открыл рот.
- Рот закрой! Помолчи еще немного, - остановил меня сосед. – Потом попозжеопять пришел этот твой индийский приятель Шрингх, ну не совсем сам пришел, это я его привел, и тут начинается ужево-вторых.