- Vostè sapelcatalà?.. On?**.. –нашласьпервойженщина.
Я замялся. Не говорить же им, откуда я в действительности его знаю...
-...Vaig estudiar a la Universitat...*** - неуверенносказаля.
- QuinaUniversitat?****- включился в разговор старик.
- ARússia, aSantPetersburg, - опасливо сказал я, не имея никакого понятия, в каком-таком нашем университете преподается каталанский язык и преподается ли он вообще.
Старик на глазах помолодел лет на двадцать.
______________________________________________________________________
* - Простите, не скажете ли вы, почему отличаются эти флаги?.. (кат.)
**- Вы знаете каталанский?.. Откуда?.. (кат.)
***- Я... изучал его... в университете (кат.)
****- В каком университете? (кат.)
- Veure,Asunción, jausvaigdirqueelsRussossemprehansimpatitzarambnosaltres*, - победоносно вздернул голову старик, повернувшись к своей спутнице, послушно закивавшей головой.
- Ilesbanderessóndiferents, peraix**, - повернулся от ко мне всем корпусом, от чего последний затрещал всеми своими косточками так, что даже нам с Надеждой это было слышно.
- Aquesta amb el color groc-taronja ratlles, és un històric de la bandera de Catalunya. Se li va donar morir de ferides en el camp de batalla, el governant de Catalunya Gifre Pelut rei de França, Lluís.... Ell va caure en la seva ferida seus dits, celebrat quatre sagnant línies en el seu escut Daurat i va dir: "ja està Aquí, el símbol del seu país!".
Ara bé, aquesta és la bandera de Catalunya, que és la lluita per la independència. I patriotes de Catalunya penjar-lo a suport a aquesta lluita***.
- I l'altra bandera? **** - спросиля.
- I un altre…- буквальновыплюнулсловастарик. - L'altra és la bandera de Catalunya a Espanya. La seva sol passar l'estona Castellans que viuen aquí, o idiotes i covards, que tenen por de canviar.
- És clar, - осторожносказаля. - Suposo que els patriotes són molt més*****.
- És immensament més gran, - кивнулстарик. - Fins i tot aquí, a Barcelona, on va obtenir tota la ronya de les altres províncies. A Girona mateix no veure-ho. De totes maneres, només els patriotes una Catalunya independent*******.
Я замер и закрыл глаза.
По моему позвоночнику как будто внезапно прокатилась ледяная волна.
- Что с тобой? - встревожено спросила Надежда. - Ты побледнел как смерть.
Точно...
Как смерть...
Вот где она была, моя смерть...
Я открыл глаза и посмотрел невидящим взглядом на Надежду.
- Нам надо ехать в Жирону...
Надежда с готовностью поднялась со стула.
- Подожди, - остановил ее я. - Еще надо расплатиться...
И, повернувшись к старику, благодарно сказал:
- Moltes gràcies, estimats! No us podeu ni imaginar com vostè ens ha ajudat a... ********_____________________________________________________________________
*- Видишь, Асунсьон, я же говорил тебе, что русские всегда нам симпатизировали (кат.)
**- А флаги отличаются вот почему (кат.)
***- Тот, что с желто-оранжевым полосами, - это исторический флаг Каталонии. Он был дарован умирающему от ран на поле боя правителю Каталонии Жифре Волосатому королем Франции Людовиком.... Он окунул в его рану свои пальцы, провел четыре кровавые полосы на его золотом щите и сказал: "Вот он, символ твоей страны!"
Теперь это флаг Каталонии, которая борется за свою независимость. И патриоты Каталонии вывешивают его в знак поддержки этой борьбы (кат.)
****- А другой флаг? (кат.)
- А другой...Другой - это флаг Каталонии в составе Испании. Его обычно вывешивают кастильцы, живущие здесь, или недоумки и трусы, боящиеся перемен. (кат.)
*****- Понятно. Я полагаю, патриотов здесь намного больше (кат.)
*******- Неизмеримо больше. Даже здесь, в Барселоне, куда понаехало всякой швали с других провинций. В Жироне же такого не увидишь. Там живут только патриоты независимой Каталонии (кат.)
********- Большой вам спасибо, уважаемый! Вы даже не представляете, как вы нам помогли... (кат.)
III-5
В Москву, в Москву!
Помнится, так рвались героини чеховских "Трех сестер" в столицу России.
Примерно так же я сейчас рвался в Жирону.
Она, кстати, тоже была когда-то столицей Каталонии.
Мне казалось, что именно там я найду разгадку моей прошлой третьей жизни и навсегда закрою для себя эту страницу.
Хотя, какую там страницу - целую главу.
И опять, по-видимому, драматическую или даже трагическую, судя по моей преждевременной в ней кончине.
А потом опять мне надо будет рождаться в новой жизни.
Я уже устал умирать и рождаться.
Скорей бы уже...
Путь до Жироны оказался ни далеким, ни близким - примерно полтора часа на переполненном экскурсионном автобусе, куда мы с Надеждой втиснулись, купив предварительно билеты в каком-то попутном агентстве путешествий, польстившись на гордую вывеску на русском языке: "Мы говорим по-русски!".
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что по-русски с нами говорила полька, причем русским это можно было назвать с большим приближением.
В конце концов мне пришлось щегольнуть своим каталонским языком, с которым я как-то подозрительно быстро свыкся - быстрее, чем до этого с ивритом.
Может быть, мой мозг уже адаптировался и с каждым разом все органичнее вспоминал свой прежний язык из прежних жизней?
Надо будет проверить это во время моей следующей поездки.
Если она будет, конечно.
А пока...
Пока было все то же - новый город, новый гид, новая информация.
Гид, кстати, чудный старикан лет под или за семьдесят, в белом костюме, в белой шляпе и даже с белой тросточкой.
В общем, как в том анекдоте, все - в дерьме, а я, в смысле он, - весь в белом...
Ну а я, в смыслесобственно я, в практически боевой стойке - глаза выдвинуты как перископы, уши раскинуты на ширину плеч, ноздри раздуты как у собаки, идущей по следу - в общем, не хватает только пара сами понимаете откуда.
Внимаю всему вокруг, как минимум, тремя чувствами из пяти, отведенных человеку.
Нормальному человеку, я имею в виду...
И что?..
- А что это за памятник? - перебила гида, уже излагавшего нам историю Жироны, одна из наших попутчиц по экскурсии.
Гид недовольно кашлянул - как же, прервали его отработанную речь, выходную арию, так сказать.
- Это памятник Хуа́нуКоморе́ра-и-Соле́р,каталонскому революционеру. Он был руководителем Объединённой социалистической партии Каталонии, потом министром продовольственного снабжения Каталонии.
После получения Каталонией в 1932 году автономии был избран в парламент Каталонии, а в 1934 году был назначен министром экономики и сельского хозяйствавсей Испании. Сыграл важную роль в принятии закона о каталонской культуре.
Принимал участие в восстании в Барселоне, после которого попал в тюрьму.После победы Народного фронта в 1936 году был освобождён и занял должность советника правительства Каталонии.
Правда, недолго. После гражданской войны в Испании, начавшейся в 1939 году,уехал во Францию, потом - в Москву. В 1950 году нелегально вернулся в Испанию. Позже был схвачен, судим и приговорен военным трибуналом к тридцати годам тюрьмы.Умер в тюрьме в 1958 году.
- Печально, - вздохнула спросившая. - А ведь такое одухотворенное лицо...
- А я не поняла, - подняла руку очередная наша компаньонка. - За что его судили и посадили?..
- За то, что он боролся за свободу и независимость Каталонии от Испании, - неторопливо и подробно, как слабоумной, объяснил гид, - а франкисты, то есть сторонники Франко, захватившие власть в 1939 году, подавили это движение.
Тогда было казнено много каталонцев. Даже председатель автономного правительства Каталонии Луис Компанисбыл казнен в крепости Монжуик. Началось подавление каталонской культуры и даже каталонского языка. Лишь католическая церковь его признавала в те годы.
- Но Франко же был фашист? - не унималась любознательная туристка. - Почему же его не убрали после победы в Великой Отечественной войне в 1945 году?
Гид вздохнул.
- Потому что из всех трех фашистских диктаторов - Гитлера в Германии, Муссолини в Италии и Франко в Испании - он оказался самым осторожным, никому не объявлял войну, хотя и посылал некоторые испанские воинские части на фронт, но ни с кем не вступал в неразрешимые противоречия - вот и уцелел в то время как Муссолини убили, а Гитлер покончил с собой.
Франко же остался жив и здоров и управлял Испанией как диктатор до самой своей смерти в 1975 году. А через два года после смерти Франко в Испании в результате всенародного опроса была введена конституционная монархия, и королем стал Хуан Карлос I, недавно передавший престол своему сыну Филиппе.
- Ну что ж, не дурак, значит, был этот Франко, - прокуренным басом сказал кто-то из мужчин.
- По сравнению с Гитлером и Муссолини, в особенности, - согласился гид, не скрывая улыбки.
- А это что за смешные рисунки на плите?
Гид тяжело вздохнул и, окончательно оказавшись от своей плановой выходной арии, перешел на режим вопросов и ответов.
- Это что-то вроде маленького мемориала Арналю и его персонажам, - ответил он.
- А кто такой Арналь? - осведомился обладатель прокуренного баса.
-  Арналь - это каталанский художник Хосе СабрероАрналь, родивший в Барселоне в 1909 году.Он создал несколько серий рисунков, героем которых была маленькая собак Топ.
Потом Арналь оказался в лагере беженцев, затем - в концлагереМаутхаузен, откуда был освобождён в 1945 году. Он приехал в Париж и устроился на работу в газету "Юманите", где ему заказали ежедневную полосу комиксов, герой которой - собака - получил имя Пиф. Вместе с Пифом появилась и его семья - дядюшка Тонтон, тётушка Тата, их сын Дуду и кот Геркулес.Долгие годы пес и кот вели бесконечные бои, вызывая смех зрителей, что продолжалось 40 лет. Похождения Пифа и кота Геркулеса обошли страны Европы во многих газетных и журнальных периодических изданиях. Арналь скончался в 1982 году.
- А почему все-таки каталонцы так подчеркивают, что они - не испанцы? - недоуменно вопросила какая-то белобрысая девица, судя по повадкам - из средней полосы России.
- А почему, например, татары подчеркивают, что они - татары, а не русские? - вопросом на вопрос ответил гид.
- Ну, хорошо, расскажите тогда нам, а что, собственно их разъединяет? - манерно произнесла дама лет под пятьдесят, как говорится, со следами былой красоты на лице. - Я имею в виду каталонцев и испанцев, конечно... И что нужно делать, чтобы быть настоящим каталонцем?..
Гид улыбнулся ей.
|
- Знаете, как говорят в этих местах, стать истинным каталонцем не сложно. Нужно всего лишь научиться танцевать сардану, есть кухню гор и моря, строить как Антонио Гауди, рисовать как Сальвадор Дали и петь как МонтсерратКабалье…
А если серьезно, то любой каталонец сочтет за оскорбление, если вы вдруг назовете его испанцем. Каталония, считающаяся автономным сообществом, на самом деле является государством в государстве.
Дажеязыки - каталонский и кастильский, то есть тот, который принято считать испанским -похожи между собой как русский и украинский. То есть понять-то отдельные фразы на каталанском испанцы могут, но вот общаться на нем без специальной подготовки им не под силу.
И каталонский язык – вовсе не диалектиспанского, это полноценный и любимый каталонцами древний язык их предков.
Теперь еще кое-что... Когда слышишь об Испании, первым делом приходит на ум, конечно же, коррида и фламенко. Но корриду каталонцы не жалуют, как не жалуют они и фламенко – это все слишком испанское. И здесь есть принципиальная и характерная разница.
Испанское фламенко - это лидер и ограниченное количество участников танца. Каталанская же сардана- это танец, отражающий местный характер. Хотите быть своим - отказывайтесь от индивидуализма и стремитесь к единству, именно это здесь больше всего и ценится. Потому и каталанскаясарданачем-то схожа с нашим русскимхороводом: танцующие выстраиваются в большой круг и, сомкнув руки, совершают одинаковые движения под музыку.
И если фламенко танцуют на сцене и только профессиональные танцоры, то сарданутанцуют прямо на городских площадях или в парках и участвовать в ней может любой - самые обычные люди. Хочешь быть каталонцем – будь проще и ближе к народу.
Испанская сиеста даже у самыхленивых вызывает легкий шок. Шутка ли - с двух и до пяти-шести часов дня жизнь на улицах замирает: все учреждения, включая государственные, и магазинчики закрываются. Испанцы отправляются вздремнуть после обеда и спрятаться от палящего зноя, даже если за окном зима.
Каталонцы женачинают работать рано утром, перерыв на обед ограничиваютвсего двумя часами с часу до трех дня, а заканчивают рабочий день не раньше восьми часов вечера.
Традиционным испанским блюдом считается паэлья – рис с овощами, мясом или морепродуктами.
Каталонская же кухня - это «кухня моря и гор». Горы – это мясо, а море – это рыба. Например, знаменитаясыровяленная ветчина - хамон. В любой мясной лавке, а тем более на крупных рынках Каталонии, можно найти два-три десятка видов и сортов хамона, любой жирности и размера.
А еще ккаталонской гастрономии отнесем и полукопченую колбасу фует, свежий хлеб с чесноком и помидором и знаменитый сладкий крем из яичных желтков, сахара, молока, лимонной цедры и корицы.
А каких знаменитых испанцев вы можете назвать сходу? Скорее всего, Антонио Гауди, Сальвадор Дали, МонтсерратКабалье… А ведь все эти «испанцы» на самом деле каталонцы…
- Ну, понятно, вы просто влюблены в Каталонию, - насмешливо произнесла дама.
- Знаете, один из выдающихся людей России на вопрос "Как вы относитесь к культу личности Сталина?" ответил просто и гениально: "Да, был культ, но была и личность!".
Так и я отвечу на ваш вопрос: "Да, я влюблен в Каталонию, но здесь есть во что влюбиться!".
Наша группа, не сговариваясь, зааплодировала.
- Спасибо за внимание, - поклонился гид. - Желаю вам хорошего здесь времяпрепровождения...
III-6
- Как это ты удержался и не влез со своими вопросами? - насмешливо спросила меня Надежда.
Мы сидели в маленьком кафе со столиками прямо на улице и пили кофе.
Этот кофе, похоже, у нас обоих, на глазах превращался, прямо таки в наркотик.
В каждом кафе он был разный по вкусу, но одинаково замечательный.
Эх, и как это я будув Питере обходиться без него,тоскливо думал я.
- А не влез я потому, - ответствовал я, назидательно подняв палец, указательный - подчеркиваю на всякий случай, чтобы никто ничего скабрезного не подумал, - что во-первых, я все это, о чем гид говорил, и сам знаю, точнее чувствую всеми своими потрохами, или, как ты бы изящно выразилась - всем своим существом, или еще изящнее - всеми фибрами своей души... Каталанской души, между прочим...
А во-вторых,..
Я замолк и сосредоточился на очередном глоточке кофе и еще на чем-то внутри себя, что вроде бы вот только что было и тут же его не стало...
- А что во-вторых?.. - так же насмешливо начала было Надежда и резко осеклась, посмотрев на мое лицо. - Что, Леня?.. Что случилось?...
- Не знаю... - как-то потеряно ответил я, лихорадочно стараясь нащупать что-то внутри себя.
- Что-то такое было,.. непонятное,.. вот только что...
Я вскинул голову и внимательно осмотрелся вокруг.
В небольшую площадь неправильной формы, на которой было кафе, в котором мы с Надеждой сидели, впадалопять улиц.
И если четыре из них не вызывали у меня никаких эмоций, то пятая явственно отдавала каким-то легким холодком.
- По-моему, нам туда... - кивнул я в ее сторону и встал.
- Подожди, мы же еще не расплатились, - испугалась Надежда.
- Так расплатись, - отстраненно сказал я и как сомнамбула двинулся в сторону выбранной улицы.
Идти было почему-то тяжело, ноги как будто разом потяжелели, в висках застучало...
Я шел по булыжной мостовой, постепенно замедляя шаги, которые становились все тяжелее и короче.
Мне так не хотелось туда идти...
Волоча ноги, я миновал какой-то небольшой обелиск и остановился у красной кирпичной стены углового здания, тяжело привалившись к ней спиной.
Было трудно дышать, сквозь кровавую пелену, застилавшую глаза, на фоне багряного закатного солнца я видел темный силуэт Надежды, спешащей ко мне и с ужасающей ясностью понимал, что она просто не успеет...
Несколько тяжелых ударов, разрывающих грудь, опрокинули меня на землю.
Последнее, что я успел услышать, был истошный крик Надежды:
- Ленечка-а-а!..
А дальше была темнота.
И тишина...
III-7
- Подождите, подождите, он, кажется, приходит в себя...
Я слегка приоткрыл глаза и увидел над собой гида, сующего мне под нос флакончик с резким запахом.
За его плечом маячило испуганное лицо Надежды и лица еще парочки женщин из нашей группы.
Лежать на булыжной мостовой было неудобно и больно, в левый бок сзади впивался какой-то камень.
Но еще больнее было дышать, грудь болела просто нестерпимо.
Я с трудом приподнялся и, опираясь на руку гида, сел, взявшись рукой за грудь.
- Что, сердце? - предупредительно спросил гид. - Расстегните рубашку...
Все еще слабыми руками я расстегнул три верхние пуговицы.
Склонившиеся надо мной разом ахнули и отшатнулись.
- Что это у вас? - прерывающимся голосом спросил старик гид, придерживая рукой ворот моей рубашки.
Я скосил глаза на свою грудь и увидел на ней несколько крупных черных точек с красными потеками вниз от них.
Не могу сказать, что я удивился - удивляться у меня не было сил, все они уходили на то, чтобы просто дышать и, по возможности, без боли, что пока очень плохоудавалось.
- Еще утром у него этого не было, - беспомощно сказала Надежда, сидевшая на корточках и беспрерывно гладящая меня по голове.
- Удивительно, - тихо сказал старик. - И еще удивительнее, что они исчезают прямо на наших глазах...
- Как исчезают? - вскинулась Надежда.
- Посмотрите сами... - отстраненно сказал гид, изумленно покачивая головой и пытаясь хоть как-то понятьнеобъяснимое, происходящее у него на глазах.
И правда - красные потеки на моей груди сначала посветлели, потом начали уменьшаться и понемногу прошли совсем. Последними исчезли черные точки...
Дышать становилось намного легче, силы потихоньку возвращались, я уже мог сидеть сам, опершись на руки, а немного погодя - даже встать на колени, хотя и пошатываясь.
Еще через пять-десять минут я практически был в форме.
Сочувствующие и интересующиеся, между тем, незаметно испарились, справедливо полагая, что, что бы там ни было, свидетелями этого им быть не стоит, тем более за рубежом, и рядом со мной остались только Надежда и старый гид.
- Скажите, это у вас часто бывает? - все так же отстраненно, как будто думая о чем-то другом, спросил меня гид.
- Первый раз, - хмуро ответил я, поднимаясь и отряхивая брюки и рубашку с помощью Надежды.
- И вы вообще не знаете и не понимает, что это с вами было? - не отставал гид.
Я внимательно посмотрел на него, все еще стоящего на коленях в своем белом костюме с предусмотрительно подложенным под брюки платком.
- Не знаю, но, возможно, понимаю, - ответил я.
- А как вы считаете, что это было? - всунулась Надежда. - Ой, извините, я не запомнила вашего имени и отчества...
- Я не знаю, что это было, - задумчиво ответил старик, все так же стоя на коленях и глядя на меня снизу вверх. - Но это очень похоже на стигматы... Хотя я о них только читал и сам никогда не видел...
А зовут меня Николай Васильевич, молодые люди...
- Извините, - еще раз смущенно сказала Надежда. - Я - Надежда, а это - Леонид, мы из Петербурга... А что такое стигматы?..
Я протянул старому гиду руку и он, помедлив, оперся на нее и тяжело поднялся с колен.
Надежда, наклонившись, подняла с булыжной мостовой его платок и стала для порядка отряхивать его брюки.
- Стигматы, юная леди, это кровавые следы на коже, возникающие, как правило, в дни церковных праздников на руках и на ногах у очень религиозных людей, даже скорее фанатиков, способных силой своей веры вызвать их у себя в своем страстном желании разделить муки Христовы... - серьезно сказал старик, все не отпуская моей руки и всматриваясь мне в глаза.
- То есть они что, отождествляют себя с Христом? - недоверчиво спросила Надежда.
- Ну нет, конечно, - улыбнулся гид, переводя взгляд на нее. - Просто они считают, что этим они, с одной стороны, приближаются к Божественному, а с другой - облегчают Его страдания...
- Но вы-то, Николай Васильевич, сами в это же не верите?
- Ах, Надя, могу ли я вас так называть? - вздохнул старик и получив согласный кивок, продолжил. - Знаете ли, когда ты молод, то не веришь никому и ни во что, а вот когда ты стар, что начинаешь верить всем и во все, а особенно - во что раньше не верил...
- Но я-то не религиозный фанатик и ни к кому и ни к чему не собираюсь приближаться, - подал голос я, уже почти совсем оправившись после происшедшего.
- Вот я и думаю, откуда они могут быть у вас? - печально сказал старик. - Хотя,.. кое-какие мысли у меня все же возникли...
Он перевел взгляд с моего лица куда-то за меня и левее.
Я обернулся.
Участок кирпичной стены, у которой мы трое стояли, был весь испещрен пулевыми отметинами, а чуть правее в него была вмонтирована мраморнаямемориальная доска с текстом на каталанском языке и длинным перечнем фамилий.
Я подошел поближе...
- Здесь написано, что... - начал старик.
-...что в марте 1938 года франкистами здесь было расстреляно 38 патриотов Каталонии, отдавших свои жизни за свободу и независимость родной земли, - глухо сказал я.
- Вы знаете каталанский? - спросил старый гид, подняв брови. - Почему-то это меня нисколько не удивляет...
Да, их расстреляли здесь, и позже похоронили здесь же, вот под тем обелиском, - кивнул он в сторону невысокой каменной стеллы, стоящей неподалеку от угла кирпичной стены.
Я стоял, прислушиваясь к своим ощущениям и чувствуя, как опять внутри меня вскипает какая-то волна, способная унести меня навсегда от самого себя.
Или, наоборот, к себе?
Ноглавное –было совершенно неясно, чего мне хочется больше - унестись отсюда к себе тому или остаться здесь с собой этим?..
Я почувствовал прикосновение и обернулся.
Это Надежда положила мне руку на плечо.
- Все хорошо, Ленечка, ты только не волнуйся...
Да нет, наверное, мне надо остаться здесь - тут, по крайней мере, у меня есть Надежда, а кто у меня будет там - неизвестно.
И потом, там - это уже было, а здесь - это еще есть...
А ведь наверняка где-то еще что-то будет...
Я вновь повернулся к стене и повел рукой вниз по списку фамилий, выбитых на мемориальной плите.
Около одной из них мой рука задрожала, и я остро почувствовал, как через неев меня вливается ледяная волна.
LeonGuillenCadena...
Я повернулся к Надежде и, не обращая внимания на обратившегося в слух старика, глухо сказал, пытаясь унять дрожь, сотрясавшую все мое тело:
- Меня звали Леон ГульенКадена...
III-8
Мы сидели втроем на небольшой площади Жироны с видом на обелиск и часть кирпичной стены: и мой взгляд все время возвращался к месту моей гибели в прошлой жизни.
Я только закончил рассказывать Николаю Васильевичу о своих злоключениях и теперьпросто сидел, тупо уставившись в сторону и желая только одного - чтобы все это поскорее закончилось.
- Вот это да! - протянул старик, выслушав до конца мое повествование с добавлениями Надежды.
- Ну что я могу вам сказать, Леонид - я вам просто завидую!
Я вскинул на него удивленные глаза.
- Да-да, завидую, - подтвердил он. - Еще как завидую...
- Господи, да за что же? - вырвалось у меня.
- Как за что? - изумился старый гид. - Хотя бы за то, что вам выпало счастье прожить не одну, а несколько жизней – как, судя по всему, впрочем, и всем нам тоже - но в отличие от нас, вы-то все свои жизни помните...
И еще, - продолжил старик. - Я очень благодарен судьбе, что уже на закате моих дней она послала мне вас с этой совершенно фантастической историей и с не менее фантастическими доказательствами ее правдивости...
Ей Богу, если бы кто-нибудь рассказал мне это, я бы никогда не поверил... А тут...
Он сокрушенно покачал головой.
- Знаете, Леонид, - наклонившись ко мне, заговорщицким тоном сказал он. - Открою вам тайну, до которой вы и сами сможете дойти, правда, лет этак через сорок...
Знаете, чем вам больше лет и вы приближаетесь к концу своей жизни, вы все больше верите... Верите во все, во что только можно и во что нельзя - в загробную жизнь, в возможную встречу там со своими родителями, дедушками и бабушками и прочее, прочее, прочее...
А верите вы в это потому, что просто боитесь... Боитесь смерти, прекращения существования, бесконечной тьмы, вечного покоя... Боитесь того ничего, что будет потом... Точнее того, что потом просто ничего не будет...
Боялся и я, скажу вам это совершенно откровенно, как все старые люди... А вот теперь не боюсь... Встреча с вами убила во мне этот страх...
И я вам очень за это благодарен...
Я смущенно пожал плечами.
- Только вот что мне теперь делать? - спросил я, меняя тему.
- Как что? - удивился старик. - Узнавать адрес вашего Леона ГульенКадена, то есть вас в вашей прошлой жизни, и отправляться прямиком туда...
Кстати, чтоб вы знали, по испанским правилам первое - это имя, второе - это фамилия отца, а третье - фамилия матери.
- Да я-то это знаю, - нетерпеливо отмахнулся я.
- А я - нет! - вмешалась Надежда, округлив глаза. - То есть как это - женщины здесь, выходя замуж, не меняют фамилии, что ли?
- Да, не меняют, это так, - подтвердил Николай Васильевич, лукаво поглядывая на нее и меня, что мне очень не понравилось.
- Подождите, - нетерпеливо вмешался я. – Давайте-ка вернемся к нашей теме... Как вы себе представляете, я буду узнавать этот адрес?
Мне что, вот так вдругзаявиться в муниципалитет этой вашей Жироны и попросить дать мне адрес семидесятилетней давности?.. Зачем?.. Как я это им объясню?..
- А никак, - невозмутимо ответил Николай Васильевич. - Вам здесь вообще делать нечего... А вот вашему покорному слуге и карты в руки...
- А вампочему же? - робко спросила Надежда, изо всех сил старавшаяся помалкивать.
- А потому, что я живу в этом городе уже больше двадцати лет, точнее, двадцать три года, меня многие здесь знают как любителя истории, а по образованию, кстати, я действительно историк...
Знают, что я люблю копаться в архивах и выуживать какие-нибудь интересные факты... Даже пару раз напечатал в местной газете исторические экскурсы о древних зданиях и сооружениях Жироны...
Так что моим расспросам никто не удивится и вопросов мне никто задавать не будет...
По крайней мере, я так думаю, - задумчиво закончил гид. - И еще я думаю, что хорошо, что в этом деле с вами Надежда...
- Это еще почему? - изумился я.
- Потому что в этом деле без надежды всем нам, а вам в особенности, просто не обойтись, - очень серьезно ответил старый гид.
Я скептически посмотрел на зардевшуюся Надежду.
- Ну, пусть так... Спасибо, Николай Васильевич, - с чувством сказал я, пожимая ему руку.
- Не сомневайтесь... Пожалуйста, Леон, - в тон мне ответил старик.
III-9
В ожидании результатов архивных поисков, которые могла занять несколько дней, нам с Надеждой пришлось вернуться в Барселону.
Всякий раз я при малейшем признаке звонка или смс-ки как сумасшедший хватался за телефон, но все это было не то.
Звонили и писали коллеги, приятели, друзья...
Всех интересовало, как мы здес ь отдыхаем, когда они там в поте лица работают.
В-общем, все как обычно...
Для того чтобы вас любили, вы должны быть сирым и убогим.
Ну, после больницы меня вроде бы стали признавать убогим, хотя и не сирым, но вот после поездки в Израиль, выхода в свет материалов по ее итогам, да еще и новой поездки в Испанию, с любовью ко мне стало опять проблематично...
Ну и черт с ними!
Точнее, с ней, с любовью...
Я сейчас жил только верой и надеждой (надеждой, а не Надеждой!), что Николай Васильевич что-нибудь да откопает в жиронских архивах и мне удастся покончить с моей каталанской жизнью, уже не знаю какой там по счету - второй, третьей, четвертой или какой-нибудьеще.