Существует много споров относительно того, кто нашептал Наполеону подобный замысел. Талейран? Это правдоподобно. Мюрат? Не столь вероятно. Но что не оставляет сомнений, так это то, что между июлем 1807 и мартом 1808 года в письмах Наполеона крепнет мысль о необходимости вырвать из рук Бурбонов испанскую корону.
Договор в Фонтенбло позволил Наполеону наводнить весь полуостров своими войсками: Дюпон стоит в Вальядолиде, Монсей — в Бургосе, Мортье — в Наварре, Дюэм — в Арагоне. Но у каждого из генералов — только инструкции, касающиеся его собственных частей. «Для того чтобы централизовать управление, Наполеону был необходим человек достаточно высокого ранга и доблести, чтобы пользоваться неограниченным уважением и властью во французской армии и заставить ее беспрекословно исполнять его приказы, и достаточно сметливого, чтобы понимать его с полуслова» 1. В армейской среде Мюрат своей храбростью завоевал необычайную популярность, а в Италии во время Консульства он продемонстрировал несомненный дипломатический талант. Ко всему прочему, для мадридского двора он — зять императора.
Однако Наполеон колеблется доверить ему эту миссию. Поручая ему координировать действия войск, он тем не менее не открывает ему своих истинных намерений. Днем 20 февраля 1808 года, встретив его в Тюильри, император ограничивается ничего не значащими репликами. Вечером того же дня военный министр сообщает Мюрату, что тот назначен наместником императора в Испании и тотчас должен выехать в Байонну. Может, Наполеон все еще в нерешительности и ожидает, какой оборот примут события? Во всяком случае, инструкции Наполеона носят чисто военный характер.
|
|
«Мой военный министр,— пишет зятю Наполеон,— должен бы был вам уже сообщить; что я назначил вас своим военным наместником при французской армии в Испании. 2-й корпус Жиронды, коим командует генерал Дюпон, обсервационный корпус на океанском побережье, под командой маршала Монсея, дивизия в Западных Пиренеях, которой командовал генерал Мутон, ныне по моему приказу смененный генералом Мерлем, дивизия в Восточных Пиренеях под командой генерала Дюэма, отряд моей пешей и конной гвардии под началом генерала Лепика, войска, которые предположительно войдут в 16-й, 17-й и 18-й полки, пять батальонов резервного легиона, которые сейчас набирают в Бордо, составляют целые армии, при которых вы назначаетесь моим наместником и которым вы обязаны в мое отсутствие отдавать все необходимые приказы». Следуют таблица размещения войск и сведения о состоянии подкрепления. Определенные инструкции даны относительно довольствия войск и разведки дороги от Вальядолида до Мадрида. Последние советы: «Ваши связи с испанскими командующими должны быть весьма дружескими; в качестве объяснения, почему мы занимаем крепости, вы должны уверять, что это вызвано необходимостью обеспечить армейские тылы. Если случится, что главнокомандующий Наварры откажется сдать вам укрепления Памплоны, употребите войска маршала Монсея, чтобы принудить его к этому». И заключает: «В остальном совершенно нет нужды вам иметь какие-либо сношения с испанским двором, пока я вам этого не прикажу» 2.
Второе послание просвещает Мюрата не более, нежели первое: в нем идет речь лишь о необходимости занять укрепления Памплоны и о передвижении войск, которые надобно предпринять 3.
|
|
«Эта крайняя и почти ребяческая скрытность весьма пагубна,— пишет Жоффруа де Гранмезон,— ибо если ничего не знать, то можно все испортить, а исполнитель, облеченный властью над 50 000 людей, не способен выполнять приказы, смысл которых от него ускользает» 4.
Мюрат уезжает, так и не узнав истинных планов Наполеона. По крайней мере, до отъезда он успел повидать Каролину. Угадала ли она намерения брата? Кому выпадет испанская корона, если Бурбонов изгонят из Мадрида? Она советует Мюрату пунктуально выполнять все приказы императора. Кто знает, что случится потом?
В Байонне Мюрат дожидается новых инструкций. Они приходят, но в них не содержится ничего интересного, кроме обычных указаний.
Перейдя Пиренеи, Мюрат начинает нервничать. Общественное мнение в Испании грозит перемениться, к французам проявляют все меньше дружелюбия. Нескольких солдат убивают в Барселоне, в Памплоне начинаются волнения. Наполеон отметает его доводы в письме от 20 марта 1808 года. «Нет никакого недовольства»,— безапелляционно утверждает он.
Оказавшись на месте, Мюрат отдает себе отчет в подлинных опасностях, угрожающих французской армии. Ему предстоит овладеть крепостями Наварры и обеспечить поход войск на Мадрид. Приказы, получаемые им, сухи и лаконичны. Ему предстоит быть в Бургосе 12 марта, а Монсею нужно овладеть горами, отделяющими Бургос от Мадрида. Император требует, чтобы французские солдаты были внимательны к гражданскому населению. «Дружба наших двух наций,— объявляет император в прокламации,— завязалась очень давно. В нынешних обстоятельствах она должна устоять, ибо Его Величество печется лишь о предметах, полезных и благоприятных для испанской нации, к коей он всегда питал самое глубокое уважение». Но что значит не пугать население? Известно, что такое военный поход и та чреда злоупотреблений и насилий, какими он обычно сопровождается.
|
|
Наполеон все еще не раскрывает своих намерений, хотя Мюрат теперь может и сам догадаться о них. Так, 9 марта император пишет ему: «Если случится, что испанцы окажутся в положении, когда им придется оборонять Мадрид, генерал Дюпон должен направиться в Санто-Ильдефонсо и оттуда идти на Мадрид, чтобы помочь вам в случае надобности. В остальном нужно действовать, соблюдая доверительность и свидетельствуя о мирных намерениях, хотя и со всеми надлежащими предосторожностями. Изъявите все возможные уверения Князю Мира [Годою], королю и решительно всем прочим...» 5 И 23 марта: «Не принимайте никакого участия в разных заговорах и склоках, раздирающих страну. Ладьте со всеми, чтобы не восстановить против меня тех, чью сторону я должен взять» 6. Это позволяет предположить, что Наполеон еще колеблется.
Тем временем войска уже подходят к Мадриду, а Годой все еще не решился что-либо предпринять, несмотря на устрашающий вид этого воинства. Его непопулярность среди населения еще более усугубляется. Тем не менее двором, обосновавшимся в Аранхуэсе, в конце концов овладевает паника. Предполагают бежать в Севилью, в Кадикс или Америку. В ночь с 17 на 18 марта произошли серьезные события, сорвавшие этот отъезд, которого опасался народ. Бунт привел к падению фаворита; его схватили, изрядно помяли и заключили под стражу. Мало того, взбешенный народ стал призывать на престол королевского сына Фердинанда, принца Астурийского. Из этой сумасшедшей ночи Карл IV извлекает урок: он отрекается от престола в пользу своего наследника.
Новость настигла Мюрата в нескольких лье от Мадрида. «Не могу скрыть,— пишет он императору,— охватившую меня сердечную боль. Я предвижу, что вновь прольется кровь, а в Европе не преминут утверждать, что виновница этого — Франция» 7.
В то время как французский посол Франсуа де Богарне неосторожно принял сторону Фердинанда, Мюрат выказывает исключительное политическое чутье. «Встретить на своем пути Карла IV, усталого, одряхлевшего, впавшего в немилость у всех,— это гораздо полнее соответствует планам Императора и его собственным надеждам, нежели столкнуться с молодым принцем, пользующимся любовью толпы, сильным в своем очаровании новизны. И тогда он самостоятельно избирает дорогу, которую ему должен был бы указать сам Наполеон, отнесясь к отречению в Аранхуэсе как к не имевшему места. Он поделился с королевой Этрурии своим возмущением бунтовщиками, сожалением о том, что не может отправиться к старому монарху и предложить убежище под охраной своих войск. Его адъютант Монтийон, человек неглупый и пользующийся у него доверием, проскакал во весь опор восемь лье, отделявших их от Аранхуэса, имея поручение склонить Карла IV к одному из двух решений, предлагая которые Мюрат явил немалую ловкость: либо взять назад свое отречение (и все останется в том же состоянии, в каком было днем раньше), либо перебраться во французский лагерь (и дать в руки маршалу бесценного заложника). Тогда Испания, по сути, осталась бы без короля, потому что отец уже отрекся, а сына, которого можно было бы представить узурпатором, император был бы волен не признавать. Итак, весь байоннский план предвосхищен Мюратом. Страстное желание и амбиции подвигли его к подлинному озарению: он смог почувствовать тонкости интриги, хотя по натуре был не столько ловок, сколько по-солдатски изворотлив» 8.
Воспользовавшись полученным преимуществом, Мюрат отослал королю Карлу IV на подпись документ, в котором тот отрекается от трона в пользу императора, датированный задним числом: якобы 21 марта. Со своей стороны новый король Испании, Фердинанд VII, прислал эмиссара с посланием, в котором он приветствовал командующего французской армией и сообщал ему о переменах в правлении. Когда 23 марта Мюрат вошел в Мадрид, он оказался арбитром в этом династическом споре.
Его вступление в город было многократно описано: богато обставленный военный парад, во время которого Мюрат гарцевал на коне в окружении своих мамлюков, гусар и драгун в ослепительно ярких мундирах. Там была лишь одна неудачная деталь: присутствие пехотинцев Монсея, молодых рекрутов, плохо одетых и изнуренных слишком продолжительными переходами. Толпа приветствовала эту армию, считая, что в город вошли сторонники Фердинанда. Последний пока был в Аранхуэсе. Необходимо было его там задержать, но неудачный маневр Богарне позволил ему тоже приехать в Мадрид. Когда Фердинанд 24 марта проник в собственную столицу, народное ликование достигло пароксизма. Мюрат же отошел в тень, делая вид, что дожидается официальной реакции императорского двора.
Меж тем в Париже Наполеон не думал торопиться. Ничего не объясняя, он одобрил действия Мюрата. Последнему нужно было бы воздать по справедливости. У многих нашлись претензии к нему. Его упрекали в том, что он подталкивал императора к неприятному решению. Это мнение обычно подтверждают письмом Наполеона Мюрату от 29 марта: «Господин Великий герцог Бергский, боюсь, что вы вводите меня в заблуждение относительно того, что произошло в Испании, и сами заблуждаетесь на этот счет. Все это крайне изумляет меня. Не думайте, что атакуете разоруженную страну, что достаточно лишь показать силу наших армий, чтобы подчинить Испанию. Революция 20 марта доказывает, что испанцам не занимать энергии. Вы имеете дело с новым, молодым народом: он готов обрести всю смелость и весь энтузиазм, встречаемые у людей, не испорченных политическими страстями». Наполеон определяет направление будущего сопротивления: «Аристократия и клир — хозяева Испании. Если они убоятся за свои привилегии и само свое существование, они поднимут против нас огромные человеческие толпы и сделают эту войну бесконечной. Сейчас у меня есть сторонники; если же я превращусь в завоевателя, я лишусь их всех». И еще отчетливее: «Я не одобряю ваше решение чересчур быстро овладеть Мадридом. Надо держать армию в десяти лье от столицы...» И наконец, с угрозой: «Я сам подумаю о соблюдении ваших интересов, оставьте попечение об этом. Португалия остается в моих руках. Пусть никакой план собственного продвижения не занимает вас и не руководит вашим поведением; это повредит мне, а вам — еще больше, нежели мне» 9.
Это письмо, вошедшее в официальную переписку Наполеона, ранее опубликованное в «Мемориале Святой Елены»,— фальшивка. Тьер полагал, что документ был подлинным, но его никогда не отсылали. Граф Мюра в книге «Мюрат — наместник Императора в Испании» доказал, что речь может идти только о сфабрикованном тексте: он не согласуется с другими посланиями, нет никакого намека на него во всей прочей корреспонденции императора; его стиль не похож на стилистику других депеш. Пора отбросить сомнения. Цель этого подлога — обелить Наполеона, избавив от какой бы то ни было ответственности за скверно обернувшуюся испанскую авантюру, а всю вину взвалить на незадачливого Мюрата.
По правде говоря, тот лишь предвосхитил желания императора. Разве уже с 27 марта, приняв решение, Наполеон не предлагал испанскую корону своему брату, ответившему: «Я — не управляющий провинцией»? Итак, когда Мюрат вступал в Мадрид, Наполеон уже решил свергнуть с престола Бурбонов.
Фердинанд, обосновавшись в Эскуриале, несмотря на явное недовольство Мюрата, вознамерился царствовать. Однако он был вынужден считаться с присутствием французских войск. Вначале народ думал, что они пришли ускорить падение Годоя. Но понемногу иллюзии растаяли. Богарне, посол, благоволивший Фердинанду, был внезапно заменен г-ном де Лафоре. Мюрат получил подкрепление в лице Савари, имевшего репутацию исполнителя грязной работы при Наполеоне. Миссия Савари заключалась в том, чтобы приготовить торжественный въезд императора в страну, после того как из нее будут удалены все Бурбоны. Тогда корона перейдет к одному из братьев императора.
Из этой вязи интриг и была сплетена байоннская ловчая сеть. О ней все известно. Ибо Наполеон пригласил короля и его супругу встретиться с ним вне Испании, а вместе с ними — Фердинанда VII и экс-министра Годоя. Там они и должны были бы уладить свои семейные дела. А очутившись во власти Наполеона, члены царствовавшего дома были обречены лишь повиноваться. Отречение Карла IV Фердинанд признал не имевшим места (4 мая). Восстановленный на престоле монарх назвал Мюрата своим наместником в Испании, а на следующий день и сам отрекся от престола в пользу Наполеона.
Но в Мадриде ко всему этому отнеслись отнюдь не благосклонно. Французское присутствие сразу оказалось невыносимым. Днем солдат встречали проклятиями, по ночам их подстерегали в темных переулках и закалывали кинжалом. Мюрат получил прозвище «большой кочерыжки» (Grand Troncho de berzag), а Бонапарта называли «Малапарте» *. Стоило солдатам появиться в каком-либо публичном месте, горожане уходили оттуда, таким образом демонстрируя свою враждебность. Уже произносились церковные проповеди об «освобождении» Испании, да и песня не обходила стороной «оккупантов».
Путешествие Фердинанда в Европу усилило напряжение в обществе. 1 мая в воскресенье крестьяне, пришедшие на городские рынки, с возмущением восприняли это известие. Наперекор пожеланиям хунты, заместившей Фердинанда на время его отсутствия, Мюрат вознамерился отправить в Байонну инфанта дона Франсиско и его сестру, королеву Этрурии. Инфант был единственным из принцев крови, оставшимся в стране, в нем воплощались последние народные упования, при том что национально-освободительный пыл населения принимал день ото дня все более непреклонные формы.
В понедельник 2 мая при виде карет, выстроившихся у королевского дворца, из всех глоток исторгся крик: «Они похищают его у нас!», а зрелище французских мундиров лишь подлило масла в огонь. Город охватил бунт. Одиночных солдат убивали на месте, слишком малочисленные патрули, рискнувшие отправиться в глубь простонародных кварталов, не вернулись. Штатским везло больше: некоторым удалось укрыться в домах дружественно настроенных испанцев.
Жертвами последовавших репрессий оказались в основном крестьяне, задержавшиеся в столице после рыночного дня, ремесленники, слуги... Однако среди восставших были и дворяне — малочисленные, но предприимчивые и решительные. Как замечает один из историков, «эта разнородная масса инсургентов вместо того, чтобы действовать вслепую, была умело разделена на подвижные группы по полусотне человек, которые наносили противнику множество мелких, но чувствительных ударов» 10. Свидетели опознали в толпе солдат, принадлежавших к роте фузильеров, стороживших королевские леса. Может, именно они, влившись в ряды восставших, организовали их и стали действовать по всем правилам городской гверильи? И было ли это возмущение действительно стихийным?
Однако Мюрат не дрогнул. Ему еще с памятного вандемьера известны правила гражданской войны в городе. Он пускает вперед кавалерию. Всадники из польского легиона легкой кавалерии, мамлюки и драгуны рубят саблями толпу. Одну из таких атак, возможно имевшую место в Ла Пуэрта дель Соль, обессмертил Гойя в офорте «El Dos de Mayo» из серии «Ужасы войны».
В тот же вечер Мюрат посылает Наполеону письмо с описанием событий дня: «Сир, этим утром было нарушено общественное спокойствие. Вот уже несколько дней как народ из деревень собирался в городе; по рукам ходили памфлеты с призывами к бунту; за головы французских генералов, остановившихся в Мадриде, и там же расквартированных офицеров предлагали немалые деньги; короче, все предвещало кризис. С восьми часов нынешнего утра мадридская и деревенская чернь загородила все улицы, ведущие из дворца, и заполнила дворы. Одного из моих адъютантов, посланного, чтобы засвидетельствовать почтение королеве Этрурии, собиравшейся сесть в экипаж, остановили у ворот дворца и он был бы растерзан чернью, если бы не подоспели десять или двенадцать гренадеров из гвардии Вашего Величества, получивших от меня приказ вызволить его. Мгновение спустя другой адъютант, посланный мной с приказом к генералу Груши, был встречен градом камней и ранен. Тотчас протрубили полный сбор, гвардия Вашего Величества взялась за оружие, все военные лагеря пришли в движение, получив приказ двигаться на Мадрид и занять позиции, указанные им в случае тревоги. Меж тем один батальон гвардии, размещенный в моем дворце, выдвинулся вперед под прикрытием двух орудий и эскадрона польских егерей. Он подошел ко дворцу и ружейными залпами рассеял сборище, о котором я уже упоминал. Со своей стороны, генерал Груши поднял по тревоге свою часть, расположенную в Прадо. Согласно приказу она двинулась по улицам Алкала и Пуэрта дель Соль к главной площади, где собралось более 20 000 бунтовщиков. Уже на улицах стали убивать одиноких или спешащих на свои посты солдат, не пощадили даже тех, кто был распределен по частным квартирам. Генерал Лефран, занимавший с одним полком монастырь Св. Бернарда, вывел свою бригаду к воротам Фонкарраля, где находились три орудия. Батальон моряков разместился в резерве в моем дворце. Полковник Фредерик с двумя батальонами фузильеров занимал Дворцовую площадь, перекрыв улицы Альмудена и Платериа. Рота басков вышла к площади Санта Доминго, а конная рота гвардейцев Вашего Величества в боевом строю вышла к казармам, на улицу Прадо Нуэво, к воротам Св. Винсента. Кирасиры выступили из Караванхеля на Толедский мост. Были высланы пикеты к госпиталю, другие направились к Арсеналу. Такова была моя диспозиция, когда я приказал генералу Груши выдвинуться к Пуэрта дель Соль, а полковнику Фредерику — идти туда же по улице Платериа и рассеять чернь пушечными залпами. Обе эти колонны пришли в движение и, не без большого труда, очистили эти улицы, меж тем как бунтовщики, изгоняемые с мостовых, укрывались в домах и вели огонь по моим людям из окон, а бóльшая их часть устремилась к Арсеналу, желая овладеть пушками и ружьями. Однако генерал Лефран, находившийся у ворот Фонкарраль, двинулся на них в штыковую атаку, отбил здание и пушки, коими восставшие первоначально завладели. После этого колонны вышли на Пуэрта дель Соль, к воротам Толедо, Сеговии и Фонкарраля. Генерал Груши велел прочесать дома, откуда велся огонь, и предал мечу всех, кто там находился. Все улицы были очищены. Крестьяне окрестных деревень, которым удалось ускользнуть из города, были перехвачены кавалерией и изрублены.
Поскольку более не слышно было ни пушечных, ни ружейных выстрелов, я, получив донесения о том, что на улице пусто, отправился во дворец к инфанту дону Антонио, чтобы сообщить ему, что город разоружен окончательно. Сейчас составляют прокламацию: ее разошлют по всем провинциям. На высших офицеров, коррехидоров, алькальдов, церковных владык ляжет ответственность за ее распространение и поддержание спокойствия в королевстве» 11.
Невозможно определить число жертв этого дня: если верить французским донесениям, то было 25 французов и 25 000 испанцев; испанские источники в Мадриде приводили другие цифры, соответственно: 200 французов и 1000 испанцев.
Мюрат успокаивает Наполеона: «Результаты событий 2 мая обеспечивают Вашему Величеству решительный успех. Принц Астурийский в этот день потерял корону. Его полностью разгромленная партия принимает сторону победителя. Корона Испании готова упасть в руки Вашего Величества, а спокойствие в стране более не будет нарушено» 12.
Было ли это самообольщением? Испанская война только начиналась. Репрессии вызвали всеобщее возмущение. «Испанский катехизис», манифест национального сопротивления захватчикам, назовет Мюрата вместе с Наполеоном и Годоем адской троицей, которую детям следует проклинать во время молитвы. Словно предвидя это, Мюрат напишет в одном из приказов: «Французская кровь пролилась. <...> Она вопиет о мщении!» 13
5 мая Наполеон одобряет энергичные действия Мюрата: «Я вполне доволен решительностью, проявленной вами». Известие о начале восстания и его подавления надломило Фердинанда VII. Он вместе с принцем Астурийским признал отречение своего отца от испанской короны. Взамен он получил дворец и Наваррский королевский домен, а также доход, достигавший одного миллиона.
Оставался один вопрос: кто же станет королем Испании? Подумывал ли Мюрат о возможности править в Мадриде? В качестве наместника императора он блестяще справился со своей задачей. Королевское семейство покинуло пределы страны; он крепко держит в руках бразды правления и контролирует военную и политическую ситуацию. По крайней мере, внешне. Еще одно преимущество: он уже на месте. Но долго мечтать ему не позволили: уже 2 мая из Байонны Наполеон сообщает ему свою волю: «Я предназначаю Неаполитанского короля [т. е. Жозефа, старшего брата императора] для царствования в Испании. Вам же я дал бы королевство Неаполь или Португалию. Тотчас ответьте мне, что вы об этом думаете, поскольку все должно быть сделано за один день. Знаю, вы предпочли бы ответить, что охотнее останетесь при мне. Это невозможно: у вас много детей. Кроме того, имея такую супругу, как ваша, вам можно будет и отлучаться, если война призовет вас. Ей вполне по силам возглавить регентство. В остальном Неаполь, по сути, страна более благодатная, нежели Испания, ибо к нему отойдет Сицилия и у вас там будет шесть миллионов подданных. Если вам удастся подвигнуть жителей Мадрида на то, чтобы они предложили престол Неаполитанскому королю, это бы доставило мне удовольствие и удовлетворило самолюбие тамошних людей...» 14
Наполеон умалчивает, что он уже предлагал неаполитанский трон своему брату Люсьену при условии, что тот разведется. На что Люсьен ответил, что он «предпочитает жениться на своей любовнице, нежели на чужой»,— камень в огород Жозефины, имевшей перед женитьбой связь с Баррасом.
Мюрат не теряет времени. Разочарование от того, что Мадрид уплывает у него из рук, быстро преодолено. Уже 5 мая он отвечает своему царственному шурину: «Сир, я получил Ваше письмо от 2 мая, потоки слез излились из моих глаз, когда я сел отвечать на него. Вы хорошо узнали мое сердце, когда Ваше Величество подумали, что я попрошу чести остаться при Вас. Вы читаете в моем сердце. Да, я прошу такой чести, да, я умоляю Вас об этом. <...> Привыкнув к благодеяниям Вашим, к возможности видеть Вас ежедневно, восхищаться Вами, получать все из Ваших рук, как смогу я, оставшись в одиночестве, предоставленный самому себе, исполнять столь обширные и святые обязанности? Я считаю себя неспособным. Как милости прошу, оставьте меня при Вашей особе. Власть не всегда приносит счастье, счастье — лишь в искреннем чувстве. А его я обретаю подле Вашего Величества! Сир, выразив Вам свою скорбь и тайные желания, я тем не менее вынужден покориться и подчиниться Вашим повелениям. Воспользовавшись всемилостивейшим разрешением выбрать между Португалией и Неаполем, я без колебаний предпочел бы страну, которой я уже управлял; там я мог бы с большей пользой послужить Вашему Величеству. Я предпочитаю Неаполь и должен сообщить Вашему Величеству, что ни за какую цену не приму португальской короны» 15.
Если отвлечься от излишних стилистических красот, выбор вполне трезвый. В Лиссабоне, где трон пустовал с тех пор, как Браганцский дом был вынужден бежать в Рио, уже находился некто, мечтавший о короне: Жюно. Позже подобные намерения припишут Сульту, который станет Николаем I Португальским. Но можно ли доверять «Мемуарам» Тьебо?
Тем не менее сохраняются немалые препятствия тому, чтобы Мюрат мог отправиться в Неаполь. Жозеф не горит желанием тотчас покинуть Италию. К подобной смене корон он отнесся без энтузиазма. Наполеону приходится убеждать его («эта корона позволяет вам находиться в трех днях пути от Франции. Вы полностью прикроете одну из ее границ. Находясь в Мадриде, вы останетесь во Франции. Неаполь же — на краю света») и даже пригрозить («я желаю, чтобы тотчас по получении письма вы оставили регентство тому, кого изберете для этого...»).
Однако Жозеф — человек не военный, а предстоят свирепые схватки. Уже поднимается Арагон, Овьедо призывает англичан. Мюрату кажется, что у него остается шанс закрепиться в Испании. Он убеждает нового посла Лафоре шепнуть на ушко императору, что зять лучше управится с этим делом, нежели брат. Вотще. Лафоре призван к порядку, а Мюрат же приходит в такое отчаяние, что заболевает.
Меж тем Жозеф, видимо, так мало помышляет о том, чтобы вступить во владение новым королевством, что решает принять конституцию в прежнем виде, не удосужившись спросить мнения своего преемника, и торопится расточить в пользу своих любимцев богатства государственной казны. У Мюрата надолго останется горечь от этих шагов предшественника, и он имеет на нее право.
Наконец, Императорского наместника настигает последний удар: императорское семейство не очень приветствует, чтобы на неаполитанский трон взошел посторонний, втершийся к ним человек. Оно подталкивает Наполеона к тому, чтобы предложить корону непосредственно Каролине, а Мюрата низвести до положения принца-консорта. Каролина далеко не глупа; она восстает против такого оборота дел, который породит много сложностей и ранит чувствительное самолюбие супруга.
Испанская авантюра явно не прошла для него даром: Мюрат разочарован. Он так мечтал стать королем в Мадриде. Конечно, ему остается Неаполь, но это не столь блестящий удел. Отсюда — пока еще довольно смутная обида на Наполеона. Тем более что в промежутке между байоннским решением и прибытием в Мадрид Жозефа Наполеон снова и снова донимает своего наместника упреками, критикуя его инициативы и возлагая на него вину за то, что события принимают опасный поворот. «Я никогда не устану повторять вам,— отвечает Мюрат,— что нужно провозгласить нового короля; и не сочтите, что слова эти внушены заботой обо мне самом. Я никогда не утешусь, если Ваше Величество заподозрит меня в предательстве его доверия и в том, что здесь, в Испании, я трудился ради себя».
Кроме того, Мюрат столкнулся в Испании с тем же, с чем в Польше: с сильным национальным чувством. Чтобы навязать совету Кастилии уход Фердинанда и приход Жозефа, он вынужден в период междуцарствия прибегнуть к крутым мерам. Схватка на мадридских улицах отозвалась эхом по всей стране: Наварра, Галисия... Со временем ему приходится по достоинству оценить эффект низложения Бурбонов в Байонне. Промедление Жозефа оставляет свободу рук инсургентам. К концу мая волнения охватывают Астурию. Севилья, Валенсия, Вальядолид, Бадахос воспламеняются под крики «Да здравствует Фердинанд VII, смерть французам!». В письме от 2 июня Мюрат подробно описывает Наполеону первые шаги восстания. Мог ли он не задуматься над его причинами? Существует много документов, показывающих, как он пытается осмыслить этот феномен...16 Итак, после Германии и Польши — Испания. Национально-освободительные движения сотрясают Европу. Мюрат уже предвидит, что вновь столкнется с ними в Италии. Он более других подготовлен к тому, чтобы их понять. Став палачом национального чувства на иберийском полуострове, он сделается его вдохновителем на полуострове италийском.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ИТАЛЬЯНСКАЯ МЕЧТА
О, из всех начинаний тебе уготовано достойнейшее... Ты произнес слова, которых так долго напрасно ожидала Италия.
Мандзони
Старинная мечта об итальянском единстве никогда не оставляла просвещенных людей полуострова, с тех пор как еще Макиавелли показалось, что в Чезаре Борджа соотечественники обретут того, кто возродит свободную и единую державу. Свобода и единство — эти понятия вдохновляли образованную и динамичную буржуазию Италии XVIII века, несмотря на то что неравенство социального развития Севера и Юга приводило к противостоянию, делая соперниками тех, кто составлял экономически более сильное население равнины По, и обитателей отсталого Неаполитанского королевства. Историк Муратори, философ Карли, экономист Дженовези, поэт Альфиери, как и многие другие, поубедительнее прочих провозглашали: если Италия желает быть сильной европейской державой, ей необходимо стать единым государством. Но было ли это осуществимо?
Разразившаяся во Франции революция показалась многим сигналом к обновлению, долгожданным поводом добиться чаемого единства. Пример французов вдохновлял, взоры итальянских патриотов, как их стали называть, с надеждой устремлялись на Париж. По ту сторону Альп они жаждали обрести необходимую поддержку. Здесь пришлось бы назвать множество имен: Маттео Гальди, чей отец умер в тюрьме за то, что отстаивал либеральные воззрения, уроженец Генуи Серра, римлянин Энрико Лаурора — все это якобинцы-унитарии. Некоторые из патриотов бежали во Францию и там пытались склонить революционно настроенные круги оказать помощь Италии. В «Великой нации» Жак Годешо воспроизвел весьма характерное письмо Буонарроти к Директории от 10 марта 1796 года: «Да свершится справедливость: пусть навсегда исчезнут оскорбляющие нравственность привилегии считаться по рождению неаполитанцем, миланцем, генуэзцем, туринцем! Эти различия должны изгладиться из памяти патриотов. Мы все — граждане одной страны, единой родины. Все итальянцы — братья. А значит, им следует объединиться и преследовать одну цель».