Его имя склоняется всеми, без этого не обходится ни одна беседа, где идет речь о возможных изменениях существующего порядка. После кампании 1805 года он привлекает к себе особое внимание. Поскольку Люсьена отодвигают на задний план, а Жозеф и Луи не представляют собой сколько-нибудь значительных политических деятелей, именно к нему в 1808 году обратятся Талейран и Фуше, испугавшись, что Наполеон может не вернуться из Испании. И у либералов он пользуется хорошей репутацией. Когда он сам станет монархом, его назовут «просвещенным», он явится в обличье провозвестника революционных идей, гаранта сохранения принципов 1789 года; даже итальянские тайные общества сочтут его достойным своего доверия, причем легенда гласит, что и он отнесся к ним благосклонно, тем самым идя против воли Наполеона. Конечно, те дни далеки. Но героические выходки героя 1805 года не должны заставить нас забыть о том, что в политическом отношении зять императора был довольно двусмысленной фигурой.
VIII
ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ БЕРГСКИЙ
В конце дня 2 декабря 1805 года пробил час Священной Римской империи германской нации. Аустерлиц освятил ее крушение.
19 января 1806 года в Штутгарте после подписания соглашений, совершенно изменивших карту Германии, Наполеон прочитал в полицейском бюллетене десятидневной давности: «Английские товары, в большом количестве доставляемые на континент, начинают скапливаться у границ Франции. По всей видимости, большая их часть поступает через Дюссельдорф. Опыт показывает, что контрабандисты и страховщики зачастую умеют устранять препятствия, воздвигаемые таможней, даже тогда, когда им не удалось склонить на свою сторону ее служащих. Чтобы предупредить контрабанду, нужны экстраординарные меры» 1.
|
|
Что касается этих мер, то Фуше, став министром полиции, не уставал расхваливать их действенность. Они зависели от договора с баварской администрацией герцогства Берг. Тотчас Наполеон поручил Фуше снестись с представителем Макса-Иосифа в Париже и через нашу дипломатическую миссию в Мюнхене связаться с самим баварским сувереном. По обоим берегам Рейна развернулось много новых военных и жандармских постов, однако подозрительные товары в спешке перевозились на территорию Пруссии, поскольку, по убеждению Фуше, на правом берегу контрабандистов преследовали без должного рвения.
Необходимо было действовать энергичнее. Вот почему 15 марта Наполеон утвердил статус инвеституры, передающей герцогства Берг и Клеве принцу Иоахиму I. Этот текст, ставший декретом 30-го числа, предусматривает:
«Поскольку Их Величества короли Пруссии и Баварии соответственно уступили нам герцогства Берг и Клеве в полную власть со всеми правами, титулами и прерогативами, коими располагали сами, с тем, чтобы мы могли предоставить их во владение избранному нами принцу, мы нашим монаршим соизволением передаем указанные герцогства и права на них, титулы и прерогативы в том виде, в каком нам их уступили,— принцу Иоахиму [Мюрату], нашему возлюбленному зятю, с тем, чтобы он пользовался ими во всей их полноте и объеме, получив их в качестве герцога Клеве и Берга, и мог в порядке наследования передать их своему законному и естественному потомству по мужской линии по праву первородства, с неуклонным исключением наследников по женской линии и их потомства» [что исключало передачу власти Каролине].
|
|
Далее в декрете говорилось: «При сем мы имеем добавить, что звание Генерал-Адмирала станет наследственным, дабы потомки вышеназванного принца Иоахима получали оное вместе с правом владения герцогствами Клеве и Берг. Себе же мы оставляем право учреждать, буде возникнет такая потребность, должность принца вице-Генерал-Адмирала».
Декрет заканчивался следующими общими замечаниями: «Остановив свой выбор именно на принце Иоахиме, нашем зяте, мы руководствовались его выдающимися достоинствами и заботой о благе жителей герцогств Клеве и Берг; мы питаем живейшую надежду, что неизменной верностью и преданностью, поддерживая добрую репутацию, какую заслужили при предыдущих правителях, они окажутся достойны самой искренней благодарности своего нового монарха, а отсюда и нашего благорасположения, не говоря уже о защите и покровительстве властей Французской Империи» 2. Во время провозглашения этого декрета в Сенате (31 марта 1806 года) Камбасерес, после восхваления славных деяний новоявленного герцога, выдал подлинную причину происходящего: «На принца Мюрата будет возложена охрана очень важного для Империи отрезка ее границы».
Великое герцогство Берг, первое из трех государств, созданных в Германии Наполеоном, своей известностью обязано лишь «Путевым картинам», в которых Гейне начертал незабываемый портрет барабанщика Леграна. Так же, как и герцогство Клеве, оно простиралось напротив новых французских департаментов Рейн-и-Мозель и Рур, образованных на левом берегу Рейна из герцогства Юлих, из Кельнского электората, Гельдерна и части прусского герцогства Клеве.
|
|
Берг, ограниченный с запада Рейном, с юга и востока — Нассау и с севера герцогством Клеве, от которого его отделяла река Рур, состоял из узкой равнины, тянущейся вдоль Рейна, где расположились такие важные торговые центры, как Дюссельдорф, и возвышенности, которую пересекали Сиг и Вуппер. Там возникло несколько промышленных агломераций: Эльберфельд, где занимались текстилем, Золинген и Ремшейд, где процветала металлургия.
Часть герцогства Клеве, лежащая на правобережье Рейна, занимала плодородные, но мало урбанизированные земли, если не считать Дуйсбурга и Везеля.
Начиная с XVII века Клеве и Марка, соседний регион, населенные по большей части протестантами, принадлежали электору Бранденбургскому, а затем — прусскому королю. Юлих и Берг, католические земли, отошли к пфальцграфу Нейбургскому.
По Люневильскому договору часть герцогства Клеве, лежащая на левом берегу Рейна, была присоединена к Франции, занимавшей ее с 1794 года. Юлих был аннексирован и включен в департамент Рур, в то время как Берг, удельная земля Вильгельма Баварского, сохранял определенную автономию.
Крепко обосновавшись на левом берегу Рейна, Наполеон пожелал еще более упрочить свое положение и опереться на правый берег. Таков был смысл документа, отосланного 30 января 1806 года Наполеоном Талейрану: «Пруссия — великая держава, и в видах на будущее было бы большой ошибкой позволить ей расти вширь. Однако, если особые соображения вынудят мириться с этим расширением, лекарством от него в Германии было бы создание совсем нового государства, рост которого сравнялся бы с прусским, но которое из-за семейных или географических связей тяготело бы к Франции. Центром новой державы самым естественным образом мог бы стать Везель и Дюссельдорф. Его ядро возможно составить: 1. Из герцогства Берг. 2. Из герцогства Клеве — вот уже 300 000 человек...» 3
15 февраля Пруссия отдала Клеве. По конвенции, подписанной в Шенбрунне (16 декабря 1805 года), Бавария уступала Наполеону герцогство Берг в уплату за отнятое у Пруссии маркграфство Аусбах.
После 8 марта было принято решение объединить Берг и Клеве (по крайней мере, его правобережную часть, оставшуюся немецкой): «Возможно, я сделаю Луи голландским королем. Более вероятно, что я дам герцогства Клеве и Берг Мюрату; дело это уже решенное» 4.
На следующий день Мюрат получает уведомление. «Я написал маршалу Бертье, велев ему послать вам прямо из Кельна разрешение короля Баварии на занятие герцогства Берг. Как только получите такое разрешение, вы прикажете генералу Дюпону занять его. Я желаю, чтобы оккупация произошла лишь на сутки позже вступления моих войск в Везель. Когда вы станете там хозяином и пруссаки эвакуируют герцогство Клеве, а Берг будет уже занят, то есть к 20-му или 21-му, вы отправитесь в Дюссельдорф, вас там должны принять со всеми почестями, подобающими вашему положению, и вы официально оповестите, как в герцогстве Берг, так и в герцогстве Клеве, о моем имперском декрете, объявляющем вас князем Берга и Клеве.
Вы тотчас примите клятву у ваших новых подданных. Вы не будете ничего менять в управлении и озаботитесь, если понадобится, чтобы до вашего приезда баварские войска уже выходили маршем на свою родину.
Декрет императора будет вам выслан, как только я узнаю, что вы прибыли в Кельн; оттуда вы будете направлять все операции по занятию войсками Везеля и герцогства Берг.
Все приготовления к этому вам надлежит держать в тайне» 5.
Как обычно, Наполеон все предусмотрел и рассчитал до тонкостей. Восхождение Мюрата на княжеский трон в Берге совершается словно маневр, проводимый согласно боевому приказу, и сопровождается вводом войск. Император не предпринимает никакой попытки узнать на сей счет мнение населения или даже самого Мюрата как заинтересованного лица. Бывший солдат Республики может всегда сказать, что он повиновался вышестоящему начальнику. Находясь под влиянием Каролины, мог ли он уповать на большее? Судя по донесениям дипломатов (в частности, пруссака Луккезини от 23 ноября 1805 года), предполагали, что Мюратом владеют далеко идущие амбиции. Впрочем, верно и то, что в долг дают только богатым. Подумывал ли он о Голландии, как без особых доказательств утверждает Шмидт? 6 Это возможно. Дар Берга и Клеве был, конечно, не столь блестящ, но речь шла лишь о первых шагах той военной прогулки у границ Империи, предпринять которую мог только военный. А Мюрат был единственным военным в бонапартовском семействе.
16 марта после короткой церемонии в Везеле герцогство Клеве было передано генералу Бомону, адъютанту Мюрата, советником Фридриха-Вильгельма III фон Раппардом. В то время местные жители еще не ведали даже имени своего будущего государя. Пятью днями позже из прокламации, вывешенной в Дюссельдорфской ратуше, население Берга узнало, что Максимилиан-Иосиф освобождает их от клятвы в верности ему и отныне императору Наполеону предстоит решать их судьбу. Обзаведясь текстом инвеституры, подписанной Наполеоном 15 марта, Мюрат тотчас приказал расклеить императорский рескрипт, сделавший его герцогом Клеве и Берга, в его новых владениях. Удивление было велико, но протестов не последовало.
24 марта Мюрат торжественно въехал в Дюссельдорф «со всею пышностью, обычно свойственной его появлению на публике и даже тогда, когда он гарцевал на поле боя. В окружении конной стражи департамента Рур, обряженной в парадные мундиры, он получил золотые ключи от города на подушечке белого шелка. Церемония сопровождалась колокольным перезвоном и орудийными залпами. На следующий день, сидя под герцогским балдахином, он принял присягу дворянства и городских чинов, на каковую ответил речью, тотчас перепечатанной в «Мониторе» 7.
Хотя его и сразило известие о смерти матери в Ла Бастид 11 марта 1806 года, скорбит он более о своих новых подданных. Так, 26 марта он пишет Талейрану: «Император сделал мне самый прекрасный подарок, какой только существует, если смотреть с точки зрения красоты здешних мест, добросердечия жителей и их похвальной предприимчивости в ремеслах. Однако,— добавляет он,— сей дар достоин отвращения, если судить о нем по состоянию государственной жизни и скудости доходов». Сделав такую оговорку, он продолжает: «Меня принимали великолепно, я даже не тщусь описать вам счастье обитателей Дюссельдорфа. Они были как пьяные; никогда бы не подумал, что немцы способны на такие взрывы энтузиазма». Но он весьма здраво объясняет истоки подобного воодушевления: «Процветающая здесь торговля во всем надеется на Императора, радея об импорте во Францию того, что производят здешние мануфактуры». И заключает: «Не знаю, до какой степени здешние надежды могут иметь основание» 8.
Потом Гейне напишет: «Знамена склонились, барабаны зарокотали и крики «виват!» раздались отовсюду». Можно ли отыскать более неопровержимые доказательства всеобщего ликования, ловко подготовленного словами прокламации нового герцога: «Ничто не изменится в управлении — как гражданском, так и судебном — герцогств Клеве и Берг. Все члены управ, гражданские, судебные и полицейские чины, действовавшие доныне, будут продолжать отправление службы. Со дня опубликования настоящего имперского акта правосудие будет вершиться от нашего имени, все общественные деяния будут освящаться нашей властью так же, как и в прошлом подобное освящалось именем и властью монархов, наших предшественников».
Это не могло не привести в восторг бюрократию и судейских. Коммерсанты герцогства тоже получили свою долю успокоительных обещаний: «Надеюсь, что при вашей помощи и благодаря вашему рвению, опыту и любви к своей земле я смогу поддержать и даже умножить процветание вашей страны» 9. Именно подобные речи и были здесь нужны, и он, ведомый инстинктом или пользуясь мудрыми советами, не скупился на посулы. В Клеве энтузиазм был еще более бурным: манифестации на улицах, колокола и пушки, как и в Берге, но еще и гимн во славу нового герцога:
Юный храбрый герой, дитя победы,
Лучи твоей славы
Озарят наши города и нивы...
Как после этого не опьянеть от этих похвал? Разве Мюрат забыл о своих мечтах времен 11 года Республики? И не насытилась ли его жажда почести и денег, так подогреваемая Каролиной, при мысли, что теперь в его руках — это богатое герцогство, лежащее в центре новой экономической Европы? И почему бы ему искренне не помышлять о том, как упрочить процветание своих подданных?
Но Наполеон тотчас вернул его на реальную почву. Мюрат — отнюдь не такой же суверенный монарх, как прочие: он лишь наместник своего высокородного шурина.
4 апреля император отрезвляет Мюрата, потребовав от него планы крепости Везеля, которую он вскоре отторгнет от герцогства, превратив во французское укрепленное предместье. Уже сейчас он приказывает разместить в везельских укреплениях французский полк. Затем следуют инструкции, касающиеся установления новых порядков. Берг, как позднее Вестфальское королевство, призван служить для Германии государством-образцом и продемонстрировать все преимущества управления «на французский манер». Тон наполеоновского послания резок и определенен: «Я со вниманием перечитал проект преобразований, который вы мне направили. Он неполон и плох. Я продиктовал г-ну Маре, государственному министру-секретарю, несколько пунктов, которые он вам пошлет с этой же почтой... Чтобы благоразумно обустроить земли Берга и Клеве, надо дать себе время понаблюдать и рассмотреть все как следует. Соберите все нужные сведения. После чего можно будет выработать установления, которые подойдут и жителям, и вам, а кроме того, заставят ваших соседей завидовать вам и мечтать попасть под ваше владычество. Это цель, которую нужно преследовать прежде всего».
Стало быть, никакой свободы действий для Мюрата. И целый поток советов, по существу являющихся замаскированными приказами: «Имя министра — необходимая принадлежность царствования суверенных монархов. Нет такого захудалого князька в Германии, который мог бы без этого обойтись. Ваши должны не уступать им в значении. <...> Трех министров достаточно; 6000 франков каждому и соответствующее рангу содержание. Восьми государственных советников — по 2000 каждому, очевидно, хватит для такой страны. <...> Войска должны оплачиваться из средств, которыми вы будете распоряжаться, но суммы эти должны проходить через Казначейство. То же относится к поддержанию каналов, оплате государственного долга и других общественных надобностей» 10.
Мюрат обнаруживает границы своей власти. Он все еще лишь наместник.
Однако вознаграждение за послушание тоже не так мало. Закат Священной Римской империи ознаменовался созданием Рейнской конфедерации, объединяющей государства юга и запада Германии, тяготеющие к Франции. «Его Императорское Высочество, Монсеньор принц Иоахим, герцог Клеве и Берга» через посредство своего полномочного посла Максимилиана де Шелла скрепляет своей подписью учредительный акт этой Конфедерации (12 июля 1806 года) рядом с подписями королей, электоров, герцогов и графов, ставших с этого мига его конфедератами. В награду он, вместе с электором Бадена и маркграфом Гессен-Дармштадтским стал «Великим герцогом со всеми правами, почестями и прерогативами, приличествующими королевскому достоинству». Самая значимая для него клаузула акта от 12 июля: обязательство, принятое на себя подписавшими, «отделить навечно их владения от территории Германской империи [и] объединить их друг с другом путем создания особой конфедерации, возглавляемой Князем-Примасом Дальбергом и охраняемой Императором» 11.
Это вхождение в германскую Конфедерацию для маршала, великого герцога сопровождалось значительными территориальными приобретениями: город Денц — коммерческий центр, расположенный напротив Кельна, и уезды Виллих и Кенигсвинтер, благодаря которым облегчился доступ к правому берегу Рейна, не считая кое-каких суверенных прав на ленные владения, весьма округлявших его доходы. В свой черед Мюрат, подобно каждой из вступивших в договор сторон, обязывался в случае войны предоставить воинский контингент, численность которого для Берга определялась в 5000 человек.
Важность этого последнего условия вскоре подтвердилась, при возобновлении войны с Пруссией. Фридрих-Вильгельм III, с недовольством воспринявший консолидацию на юге Германии земель, находящихся под французским влиянием, уже задавался вопросом: неужто объединение Германии должно проходить через посредство Парижа? При всем том Наполеон не скупился на умиротворяющие жесты в сторону Берлина: уступка Ганновера, императорская корона и исключительное влияние на княжества Северной Германии — все это было обещано Фридриху-Вильгельму... Ничто не помогло. Пруссия желала войны. 26 августа 1806 года она предъявила Наполеону ультиматум, в котором ему предписывалось вывести войска с противоположного берега Рейна.
В то время как на Луи, ставшего королем Голландии, была возложена миссия позаботиться о делах великого герцогства, Мюрата призвали к Наполеону: ему надлежало не позднее 29 сентября прибыть во Франкфурт, чтобы взять на себя командование кавалерийским резервом. Мнимость, ограниченность его власти в Берге бросается в глаза. Великое герцогство — лишь подачка, позволяющая Мюрату поиграть в монарха в мирное время, заодно поддерживая в этой части Германии французское влияние. Настоящим повелителем Берга стал сам Наполеон; Мюрат же остается одним из лучших генералов Великой Армии, предводителем отборной кавалерии, обязанным по первому требованию отдавать себя в распоряжение императора. Берг для него — лишь место отдыха от воинских забав.
Из Майнца Мюрат отправляется в Вюрцбург: ему поручено обеспечить охрану города и формирование надежных кавалерийских частей.
Резервный корпус состоял из двух дивизий тяжелой кавалерии под командованием Нансути и д’Отпуля, пяти драгунских дивизий под началом Клейна, Груши, Бомона, Сагюка и Беккера, и одной дивизии легкой кавалерии, доверенной Лассалю и Мийо. Это была масса, состоящая примерно из 20 000 всадников под предводительством прекрасных офицеров, воинство, преисполненное храбрости и пыла.
Из Вюрцбурга Мюрат перебирается в Кронах. Торопясь поспеть к аванпостам, он делает смотр войскам в Бамберге. Его люди горят энтузиазмом. 7 октября война объявлена. Оставаясь пока в Кронахе, Мюрат переводит свою ставку в Эберсдорф. Он переправляется через Заале, несмотря на то, что мост уничтожен, и овладевает высотами Заальбурга. Бернадотт вступает в бой с противником у Шлейца, Мюрат устремляется к Лейпцигу, куда первым с несколькими гусарами проникает Кюрели. А 14 октября настал черед Иены.
Мюрат прибыл поздней ночью во главе своей кавалерии, чтобы объединиться с основными силами французской армии. Маневр Наполеона увенчался блестящим успехом. Император зашел пруссакам во фланг и угрожал отрезать пути к отступлению. Но противостоящие ему генералы, осознав опасность, уже решились отступать. Две колонны пустились в путь: одна из Эрфурта и Готы под командованием короля и герцога Брауншвейгского, другая, покинув Веймар,— под предводительством князя Гогенлоэ. Их цель — дойти до линии Эльбы и защитить Берлин.
Колонна князя Гогенлоэ, выступив последней, должна была прикрыть отступление. Наполеон собрался захватить ее врасплох на возвышенности Ландграфенберг, главенствующей над Иеной. Тридцать тысяч человек в полном молчании стали карабкаться по козьим тропам наверх. Лес и туман скрыли от противника этот маневр. Тем больше было удивление пруссаков, когда в 6 часов утра начался бой. Сражение с самого начала развивалось на большой глубине, одновременно на три фронта, отделенных друг от друга дистанцией в 10 км. Сошлемся здесь на знаменитое описание из школьных учебников, принадлежащее Альберу Мале: «С одной стороны армия, застигнутая врасплох, не успев собраться, вступает в бой отдельными частями, которые поодиночке уничтожаются. С другой — войско, сначала собранное на ограниченном пространстве, а затем раздавшееся вширь, выпускает отдельные колонны, как пальцы дотоле сжатого, а теперь раскрывающегося кулака».
В этой первой фазе боя кавалерия еще не играет важной роли. Пока первенствует Ланн, между 6 и 9 часами утра он отбрасывает прусские войска, остановившиеся под Коспедой, Лютцероде и Клозвицем. Затем в бой вступают справа от него Сульт, а слева — Ожеро. Первый поднимается от долины Заале к Клозвицу, второй — на Коспеду от Иены по Мюхтальскому ущелью. Но главный бой разворачивается в другом месте, у Ауэрштедта, где Даву принужден в течение четырех часов выдерживать натиск прусской пехоты.
Постепенно на всех фронтах прусские войска вынуждены отступить. Сначала они отходят, сохраняя боевой порядок, но потом, когда к двум часам вступает в дело кавалерия Мюрата, их бегство принимает невиданно беспорядочный характер,
Те, кто потерпел поражение под Иеной, у Веймара сталкиваются с разбитыми под Ауэрштедтом, части перемешиваются в совершенной растерянности, солдаты бросают оружие, опрокидывают повозки, загромоздившие дорогу, бегут со всех ног.
На следующий день после победы у Иены французская кавалерия по приказу Наполеона захватила 14 000 пленных. Три гусара без подмоги взяли в плен целый эскадрон. Главный вдохновитель этого бешеного преследования — Мюрат. Когда надо без отдыха гнать отступающего противника, этот бесподобный всадник уже не помнит себя. Усталость его не берет. Он пересекает значительную часть Пруссии буквально вскачь.
Вот он в Эрфурте, где преследует герцога Веймарского, отброшенного к западу, затем он достигает Магдебурга, направляется к Берлину, куда вступает вместе с Наполеоном, и вновь продолжает преследование, не выказывая ни малейшей усталости.
«Бюллетень Великой Армии» недаром наградил его эпитетом «Неустанный». Он жаждет захватить в плен князя Гогенлоэ. Последний старается собрать русские силы, сосредоточенные у польской границы. Мюрат догоняет его и уничтожает одну из его колонн у Фюрстенберга. Тогда князь ищет убежища в Пренцлау. Ласалль и Мюрат прибывают туда почти одновременно. Мюрат тотчас отдает приказ атаковать. Противник отброшен в город. Наконец, прусский военачальник решает вступить в переговоры. При всем том чувство чести запрещает ему капитулировать. «Что ж! Я его изрублю»,— без зазрения совести ответствует Мюрат. Гогенлоэ охватывает страх: он принимает все условия сдачи, составленные Беллиаром 12. Ему невдомек, что у Мюрата менее 5000 человек, тогда как сам Гогенлоэ мог бы выставить против него 9 500. Однако малодушие прусского командующего заставляет их сложить оружие. Мюрат тотчас извещает Наполеона: «Князь Гогенлоэ в моей власти, равно как и его основные силы: <...> 16 000 пехотинцев, 6 полков кавалерии, 60 орудий, 60 знамен, князья Август-Фердинанд, Гогенлоэ, Тауэнцин и множество высших офицеров — вот результат этого блестящего дня» 13.
Победа у Пренцлау дополняется взятием Штеттина 29 октября. Беллиар пишет Бертье: «Я был послан принцем [Мюратом] в Штеттин, чтобы обратиться к командующему. Однако Ласалль начал дело, и я позволил ему закончить, предложив самому ответить на просьбы коменданта. Принц отсылает текст капитуляции Его Величеству. Эта старая развалина, комендант города, встретил нас несколькими пушечными выстрелами, но потом сдался на милость победителя, предварительно заставив какое-то время себя упрашивать» 14.
До сих пор Наполеон скупился на похвалы и в основном высказывал критические замечания. На этот раз он склоняется перед удальцом: «Любезный брат, я поздравляю вас со взятием Штеттина. Если наша легкая кавалерия так берет укрепленные города, мне придется распустить инженерные войска и отослать на переплавку наши пушки» 15.
Последний оплот тщеславной прусской армии Блюхер продолжает меж тем в полном порядке отступать. Наполеон приказал взять его в плен. Это ему нужно любой ценой. Мюрат скачет во весь опор, делая 60 километров в день! 6 ноября Блюхер останавливается у Любека Ласаллем, Груши и д’Отпулем. К ним присоединяются Сульт и Бернадотт. Разгорается кровавое сражение; Беллиар говорит о «жуткой резне». В невозможности добраться до острова Рюген, 7-го числа прусский генерал вынужден капитулировать. Мюрат выиграл. «Не имея более перед собой противника, которого можно победить,— пишет Беллиар,— армейский корпус тронулся в путь на воссоединение с частями Великой Армии» 16.
Прусская кампания закончена. Хотя война еще не утихла, Пруссия уничтожена — остается Россия. Войска царя, как всегда, медлят вступать в действие. Снова Наполеон вынужден спешить им навстречу. Мюрату представляется еще случай отличиться.
IX
ПОЛЬША
Пруссия разбита, теперь необходимо атаковать русских, не торопящихся выступать. Вместе с противником изменяются и декорации: обширные равнины, благоприятствующие кавалерийским атакам, если бы не грязь, что заставляет скользить и с трудом вытягивать ноги лошадей и повозки. Этот враг постоянно ускользает, не давая преследователю возможности застать его врасплох и уничтожить, то есть сделать то, на чем основывается вся наполеоновская стратегия. Мюрат соединился с Наполеоном в Берлине 11 ноября. Несколько дней отдыха — и вот он уже снова на аванпостах. Ему нужно идти к Варшаве с двумя бригадами легкой кавалерии Мийо и Ласалля, драгунскими дивизиями Клейна, Бомона, Беккера и кирасирской дивизией Нансути 1.
Мюрат входит в Познань 21 ноября, а через два дня — он в Хлодове. «Это возобновление, операций произошло так скоро после победы над Пруссией и к тому же в суровое время года, поэтому наши силы были ослаблены. Крайняя усталость кавалерии дала о себе знать уже в конце ноября». И однако Мюрат готов совершить чудо.
С 24-го числа Бомон — в Сохачеве, а Клейн — в Ловице. В Сохачеве Бомон натыкается на две сотни казаков. По словам Беллиара, «его авангард стремительно атаковал их и они обратились в бегство. Их преследовали почти полтора лье, взяв в плен четырех гусар и двух казаков, а убив — шесть. С нашей стороны мы имели четырех раненых. <...> Генерал Мийо в Богинове никого не обнаружил; 20 казаков ночью прошли по задам этой деревни, а утром их там уже не было...» 2
Бомон выбивает русских из Блони. Мелкие стычки и разведывательные рейды не прекращаются. Наступление, поначалу осторожное, становится триумфальным. Население приветствует своих освободителей, все прославляют французов, благодаря которым Польша может возродиться. Везде их снабжают провиантом, сообщают необходимые сведения, помогают им, гонят русских чиновников. «Когда храбрый и несчастный поляк видит вас,— объявляет Наполеон своим солдатам,— ему кажется, что перед ним легионы Собеского, возвращающиеся из своего легендарного похода» 3.
На карту поставлено возрождение Польши. Три раздела в конце XVIII века стерли ее с географической карты. 25 июля 1772 года «из опасения полного распада польского государства», а в действительности именно для того, чтобы способствовать этому распаду, произошедшему из-за принятого конституцией права свободного вето, исключавшего возможность действенного управления, Австрия овладела среди прочего Галицией, Фридрих II — польской Пруссией без Данцига и Торуни, а Россия — Литвой, расположенной по другую сторону Западной Двины и Днепра.
Двадцатью годами позже, когда Польша пожелала подняться с колен, пересмотрев свою конституцию, Россия и Пруссия захватили ее вторично и в апреле 1793 года добились второго расчленения. Пруссия взяла себе Данциг и Торунь, а Россия — еще кусок Литвы. В едином патриотическом порыве дворяне и простолюдины восстали против этого ужасного раздела. Движение возглавил Костюшко, но прекрасный порыв разбился о преграду: противник слишком превосходил поляков числом. После катастрофы при Мацейовицах третий и полный раздел отдал Варшаву Пруссии, остатки Литвы — России, а Краков — Австрии. От Польши не осталось ничего.
Лишь одна Франция негодовала против подобного цинизма. Но что она могла поделать в 1795 году? Молчание воцарилось вновь, казалось, что все забыли о несчастной судьбе польского народа. Но вот до Варшавы донеслось эхо слов Бонапарта, тогда еще Первого Консула: «Франция поныне чувствует оскорбление и позор от того, что с трусливой робостью наблюдала за разрушением такого царства, как Польша. Поляки всегда были друзьями Франции; именно мне предстоит отомстить за них. <...> Может быть, я заставлю Россию, Пруссию и Австрию восстановить провинции, которые они трижды делили между собой. Политика северных дворов была ужасной, бесчестной и подлой» 4.
Надо ли удивляться, что взгляды польских патриотов были повернуты в сторону Франции? И как не понять чувства жителей провинций, занятых Пруссией, когда они увидели проникших на их земли кавалеристов Мюрата? Иллюминированные города, манифестации, взрывы восторга, набор в польский легион, призванный сражаться бок о бок с французами... достаточно доказательств того, как ожидали наполеоновских солдат поляки. 27 ноября Мюрат добрался до Варшавы. После Вены и Берлина это третья столица, в которой он дает парад назавтра после взятия 5, гарцуя во главе своих егерей и драгунов, весь в золотом шитье и с роскошным плюмажем. На этот раз встреча была жаркой до истерики. Даже небеса, казалось, участвовали в общей радости: вместо снега и тумана настали ясные солнечные дни и оттого мундиры французских солдат сверкали еще ослепительней.