В конце XVIII века здесь насчитывалось 31 000 дворян и 650 феодов. Земли светской знати составляли 30% территории против 20%, принадлежавших церкви. Остальное было предоставлено крестьянам в личное пользование или земледельческим общинам. Буржуазная собственность оставалась весьма незначительной.
Именно в этом обществе еще в 1799 году главным лицом был барон, обычно носивший другой титул — герцога, графа или маркиза, ибо само понятие «барон» имело лишь одно обобщающее значение: владетельный синьор.
Обычно барон пользовался значительными привилегиями: неотчуждаемыми и неделимыми наследственными владениями, особыми налогами, такими, как adoa — невысокая подать, которой некогда откупались от несения военной службы у сюзерена, и relief — такса за передачу феода в другие руки, равная годовому доходу от него, а также право верховной и нижней расправы * над общинами, зависимыми от феода; право быть судимым специальным составом суда, camera della sommaria **, право располагать собственной вооруженной силой...
Однако основные дебаты развернулись прежде всего вокруг сеньориальных прав: личных прав, т. е. связанных с барщиной, и монопольных прав пользования мельницами, печами, давильнями, дорожными пошлинами и акцизами; реальных (вещных) прав, тяготеющих над жителями феодальных владений (поземельная подать, поземельная хлебная подать и хлебный оброк) или членами сельских общин. Сопротивление общин (после общего собрания членов, избиравших из своей среды двух человек и назначавших одного синдика) постепенно уменьшалось: в XVIII веке синдик и избранники — это обычно люди барона, который пользуется ими, чтобы после первого укоса распространить свои права выпаса скота на общинные земли.
Гнет феодальных законов еще тяжелее оттого, что общинное землевладение обеднело, поскольку запрещены все улучшения в использовании земли. Сюда же надо прибавить церковную десятину, а это приводит к выводу, что крестьянин оставляет себе едва ли половину урожая, и из этой-то половины он должен еще выделить часть для будущего посева. И вот в такой и так весьма тяжелой обстановке к 1760-м годам, как и во Франции, разворачивается феодальная реакция. Епропа охвачена инфляцией, учитывая рост расходов на предметы роскоши, бароны усиливают давление на деревню через посредство своих управляющих. Все это новым бременем ложится на плечи крестьян, и так уже согнутых в три погибели. Отсюда ревизия действующих прав с целью усиления привилегий, восстановление старых, но пребывавших в забвении прав... Результат — всеобщее недовольство, побуждающее философов подать свой голос. Филанжиери в «Лекциях о торговле» (1768), затем Галанти и Руссо обличают феодальную систему как главную причину экономического отставания королевства и обнищания страны. Они требуют отмены привилегий и освобождения земли. Пусть государство, предлагает Галанти, подаст пример, лишив феодальных прав и привилегий феоды, попадающие к нему в собственность после пресечения рода из-за отсутствия наследников.
Философы пытаются также убедить баронов, что в их собственных интересах развивать промышленность — основу благосостояния нации: для этого надо «освободить» крестьян и вкладывать деньги в производство. Баронам также предлагают усовершенствовать ведение сельского хозяйства, развивая вместо архаичного феодального землепользования капиталистический тип земельных отношений.
Новая позиция государства под влиянием французской революции начала формироваться в 1791 году, когда несколько феодов, переданных в казну, были проданы в качестве свободных земель, как того требовал Галанти. Было начато составление кадастра, призванного положить конец захвату баронами общинных земель. Но монархия не могла заходить далеко в то время, когда повсюду зашатались троны; совсем порывать с баронами казалось опасным.
В 1799 году после интервенции французских войск была провозглашена Партенопейская республика. Как тут не покончить с феодальным режимом? Дискуссии длились три месяца. Сторонники полного, немедленного и безвозмездного упразднения привилегий столкнулись с теми, кто требовал выкупа земель. Остановились на компромиссе: отмене личных привилегий, таких, как барщина, и выкупе реальных (сервитутных и залоговых) прав по предъявлении документов, удостоверяющих собственность. Так же решили в 1792 году во Франции. Закон был принят голосованием 25 апреля 1799 года. Слишком поздно. Движение санфедистов, воодушевляемое кардиналом Руффо, уже овладело частью территории. Во время реставрации и возвращения на трон Фердинанда IV поддержавшие его крестьяне стали требовать — с легкой руки того же Руффо — подтверждения отмены феодальных привилегий. Бароны же дали понять, что будут сопротивляться. Был найден новый компромисс. Умеренный политик Дзурло, сознавая необходимость подобной меры, решил действовать поэтапно. 20 сентября он поставил на голосование сам принцип поземельного налогообложения, осуществлявший — хотя и не слишком заметно,— нажим на обладателей феодальных доменов и владельцев аллодов. Это была первая брешь в привилегиях баронов.
Несколькими месяцами позже Жозеф, придя на смену Фердинанду IV, оставил Дзурло, который стал вдохновителем нового закона от 2 августа 1806 года.
Этот закон возвращался к мерам, предусмотренным во времена Партенопейской республики. Феодальный режим сходил со сцены: налоговые привилегии дворянства упразднялись; личные сеньориальные права (в частности, барщина) отменялись; напротив, реальные права и монополии объявлялись выкупными. Домены, бывшие частью упраздненных феодов, становились частной собственностью; тем не менее на их территории сохранялись права и привилегии пользования с обещанием в дальнейшем разработать условия и формы раздела этих прав.
На этот раз феодальный режим был окончательно повержен. Но слишком многие проблемы еще ждали своего решения; не была уточнена природа личных прав, еще сложнее обстояло с условиями их выкупа. С другой стороны, наследственное дворянство не было упразднено, и сохранилась законная передача титулов. Престиж барона остался весьма значительным. К тому же это не был закон прямого действия. Лишь 9 ноября 1807 года учредили комиссию, призванную рассмотреть законность наследственных притязаний баронов. Пришлось дожидаться 11 ноября, чтобы присутствовать на создании феодальной комиссии, призванной решать спорные вопросы. И Жозеф только в Байонне, когда пришло время вступить на испанский трон, решился подписать декрет, регламентирующий выкуп реальных прав.
Таким образом, хотя к приходу Мюрата принципы реформы были заложены, но еще ничего не было отлажено.
В отличие от Жозефа Мюрат со своими крестьянскими корнями был более чувствителен к проблемам феодальных владений, которые коснулись непосредственно, его отца. Он понимал, какую популярность в крестьянской среде обеспечит ему реформа статута земельных владений. Он сразу же отнесся к ней как к своему личному делу, придав новый импульс решениям, уже принятым его шурином.
Он взялся за это, сперва, как и Жозеф, собрав вокруг себя испытанных профессионалов, враждебных старому порядку: Дзурло, а вместе с ним и Куоко, ученого-историка, автора труда «Опыт истории неаполитанской революции 1799 года», Давида Винспера, члена феодальной комиссии, занятой разрешением споров по поводу имущественных прав и претензий, Дельфико... Декрет от 17 февраля 1809 года уточнил формы применения законов об упразднении феодального строя. На этот раз любой поворот вспять оказывался невозможным. В каждой провинции интендантам было поручено пересмотреть имущественные права собственников и бдительно наблюдать за полным упразднением того, что должно быть упразднено. Любые нарушения закона тотчас карались. Чтобы разрешать споры, Мюрат продлил действие комиссии, где главным действующим лицом был Винспер. В большинстве случаев комиссия высказывалась за безвозмездное лишение прав, когда речь шла о вопросах, связанных с личными правами. Когда же дело касалось реальных прав, их объявляли выкупными при условии, что синьор демонстрировал первичный документ, подтверждающий владение. Размер выкупа устанавливался экспертизой. В спорных случаях комиссия часто становилась на сторону сельской общины.
Крупная собственность была затронута тем чувствительнее, что Жозеф с 15 марта 1807 года упразднил назначение наследства душеприказчикам, обычай, при котором завещатель обязывал своего наследника сохранять в целости наследуемое имущество и завещать его собственному наследнику 3.
В 1809 году Мюрат нанес второй удар крупной собственности, обнародовав Гражданский кодекс. Хотя он учел в нем интересы церкви и исключил развод, но зато не стал слушать Риччарди, ратовавшего за сохранение местных обычаев передачи наследства и применения родительской власти. Наполеон желал, чтобы его кодекс применялся без изъятий: он видел в нем средство раздробить родовую знать, прибегнув к единому порядку наследования. Мюрат не мог не симпатизировать жалобам баронов, но вынужден был склониться перед императорской волей.
Уступка дворянству: декрет от 3 декабря 1810 года позволил собственникам огораживать свои владения и отменил право свободного выпаса после первого укоса, продолжая призывать к разделу общинных землевладений. Эта мера давала преимущество крупным собственникам. Таким образом, политика Мюрата и его советников преследовала две цели: удовлетворить крестьянскую массу, отменив личные привилегии; стимулировать сельское производство, расчленяя крупные владения, чем сможет воспользоваться мелкая сельская буржуазия, подобно той, что процветала в Керси, откуда был родом Мюрат.
Эти цели были достигнуты лишь частично. С одной стороны, буржуазная собственность значительно выросла из-за продаж — причем многочисленных — латифундий баронами (эти земли у баронов чаще всего покупали интенданты или городские буржуа); таким образом, образовался слой буржуазии, владеющей крупной земельной собственностью: galantuomini *, заступивших на место баронов. Несмотря на более динамичное ведение хозяйства, они не слишком разительно изменили условия землепользования, ибо им пришлось постоянно сталкиваться с проблемой управления непомерно большими владениями. С другой стороны, крестьяне, хотя и освободились от феодальных повинностей, столкнулись с необходимостью выкупа реальных прав. Кроме того, потеря права пользования чувствительно ударила по их интересам. Продажа баронских земель весьма редко могла что-то дать этим нищим земледельцам откуда-нибудь из-под Эболи, уже не способным выкупить собственную землю, не говоря о том, чтобы прикупить чужую. При разделе общинных земель им доставались слишком малые или бесплодные участки, которые они нередко вынуждены были забрасывать или продавать. В результате упразднение феодальных пережитков не стало преградой ни экспансии латифундий, ни пауперизации.
Отчет интенданта из Фоджи от 4 апреля 1812 года демонстрирует ограниченность и слабость реформы: «Есть общины, где слой бедных людей находит свое положение столь безнадежным, что не имеет смелости стать собственниками с условием выплаты поземельной подати, общинных платежей и взять на себя обязанности, налагаемые собственностью. Достаточно и тех жителей, чьи наделы не слишком удобны для возделывания, а пригодны только для выпаса скота. Есть также много общин, в коих обитатели привыкли заниматься только скотоводством и не могут сеять и обрабатывать почву. Кроме того, во многих общинах зажиточные хозяева занимаются всем, что связано со скотоводством, и мешают разделу земли, побуждая богатых людей покупать общие наделы целиком. Одно препятствие присутствует везде: если дать землю тем, кто ее не имеет, у них никогда не хватит ни средств, ни сил ее обработать. Общинные земли останутся необработанными, годы и столетия они будут зарастать кустарниками, деревьями и травами, которые не дают возможности засевать эти земли» 4.
Тем не менее значительная реформа все же произошла. Она упразднила феодальные привилегии землевладения, упрочила положение сельской и городской буржуазии, призванной в скором времени сделаться главной опорой нового режима.
ОБЩЕСТВЕННЫЕ ИНСТИТУТЫ
Мало того, что инициатива социальных реформ принадлежала не Мюрату, а его предшественникам, Наполеон еще навязал ему в готовом виде Гражданский кодекс и потребовал его применять без учета местных условий. В результате возникло отчуждение дворянства и духовенства от новой власти. Как бы то ни было, Мюрат был вынужден управлять королевством по образцу, жестко навязанному императором.
Байоннская конституция, введенная декретом Наполеона, предполагала наличие парламента, хотя и без реальной власти, Государственного совета и локальной администрации, подобно французским.
Государственный совет уже был сформирован при Жозефе. Мюрату пришлось его поддерживать, но он усилил в нем клан бывших патриотов 1799 года. Точно так же он сохранил разделение королевства на провинции, соответствующие нашим департаментам; во главе провинции стоял интендант, сходный с французским префектом. Большинство из них были итальянцами, как Коллетта в Калабрии или Гальди. Было среди них и несколько французов, к примеру Брио, интендант в Абруцци, сыгравший важную роль в распространении франкмасонства в Италии 5. При этих интендантах действовали провинциальные советы, аналогичные французским генеральным советам. В дистриктах распоряжались субинтенданты; существовали также советы дистриктов. Та же модель действовала и в муниципиях, где избирались почетные граждане, ведавшие главным образом рекрутским набором. Как и Париж, Неаполь имел особый статус и своего префекта полиции.
Невзирая на эти строгие ограничения, Мюрат пытался вести самостоятельную политику. Вопреки конституции он ни разу не собрал парламента. В таком решении он нашел поддержку у патриотов. Те находили Байоннскую конституцию недостаточно либеральной и считали, что избирательная основа парламента слишком узка.
Мало-помалу Мюрат убрал французов с министерских постов. Конечно, Дор занимался военными делами с 1809 по 1811 год; Агар — ведал финансами, а Саличети — полицией. Но в основном Неаполитанским королевством управляли итальянцы: Дзурло, Риччарди, Магелла, Пиньятелли Стронголи... Это преобладание итальянцев, наблюдавшееся также и в Государственном совете, в немалой степени способствовало популярности Мюрата. Таким образом он избежал впечатления, будто Неаполь действительно оккупирован французами, что бы превратило короля в иностранца, чуждого своим подданным. Благодаря этим предосторожностям Мюрат как бы натурализовался в собственном королевстве.
ПРЕОБРАЖЕНИЕ НЕАПОЛЯ
Как и его прославленный шурин, Иоахим-Наполеон уразумел значение больших строительных предприятий для прославления царствования. Не упуская из виду деревню, условия жизни в которой он улучшает введением (хотя и ограниченным) вакцинации, оздоровлением некоторых болотистых регионов, где распространена малярия, и развитием народного просвещения, он прилагает много усилий для украшения столицы: расширяет главную площадь, примыкающую к королевскому дворцу, прокладывает новые проспекты, как тот, что ведет к Капо ди Монти, или связывает Капуанские ворота с улицей Толедо, а также занимается реставрацией памятников... Потом неаполитанцы не без благодарности вспомнят об этом.
ВОЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ
Даже в военной области Мюрат связан Байоннским трактатом, все его действия ограничены путами, наложенными императором.
До Жозефа армия была предметом всеобщего и, вероятно, не совсем заслуженного порицания 6. «Неаполитанская армия — ничто, всегда была ничем и сможет стать чем-то лишь с течением времени и после многих усилий...» 7— заявлял Наполеон в 1806 году. Напротив, флот, закалившийся в борьбе с берберами, хорошо снабжаемый деревом и пенькой, располагающий экипажами, вышколенными по английской методе, пользовался превосходной репутацией.
На Жозефа сначала возложили миссию набрать неаполитанский легион, верный трону, а для завоевания Сицилии Наполеон полагался на французские войска, захватившие континентальную часть королевства. Все неаполитанские офицеры, служившие в Париже или Милане, отсылались в Неаполь для службы в этом легионе. Офицеры, ранее служившие Бурбонам, чье положение ухудшилось во времена реакции, последовавшей после падения Партенопейской республики, были приглашены новым королем, но призыв Жозефа не был услышан. Меж тем морской флот оказался сильно ослаблен эмиграцией. Большая часть кораблей присоединилась к англичанам в Сицилии.
Единственный источник содержания неаполитанской армии, в том числе и набранной Жозефом,— государственная казна. А посему ни Мио де Мелито, ни Матьё Дюма не совершали чудес. Разница в статусе обеих армий не способствовала упрощению задач администрации, которая не имела никакой власти над французами. Ко всему прочему, Наполеон был очень недоверчив: «Наберите малочисленную неаполитанскую армию, так как сначала на нее ни в чем рассчитывать не приходится. Можете составить полк и послать его во Францию, тогда я возьму его на свое содержание; он пригодится для службы в Пиренеях» 8. Здесь Наполеон выдает свои истинные намерения: желание беспрепятственно черпать людские резервы для собственных военных нужд.
При всем том Жозеф попытался создать национальную армию, учредив личную гвардию из элитных частей под командой Станислава де Жирардена 9. К ней прибавились провинциальные отряды гвардии и вновь образованная неаполитанская жандармерия.
Итог этих усилий оказался весьма своеобразным. Мио, Жирарден, Гюго и Девернуа утверждают, что Жозеф поставил под ружье маленькую, но весьма действенную неаполитанскую армию, достоинства которой Мюрат, его преемник, не хотел признавать. Голландец Дедем, полномочный посол в Неаполе, еще более суров: «Для начала король дезорганизовал гвардию и вывел из нее все, что было стоящего, по крайней мере из военных людей». И уточняет, что, если принять в расчет полки, посланные в Испанию, «неаполитанская армия вообще не была сформирована» 10.
Утверждения полковника Карла позволяют несколько лучше разобраться в этом предмете. Жозеф оставил своему преемнику 31 120 человек под ружьем и 2019 лошадей, но около 5000 неаполитанцев служили вне границ королевства. Флот насчитывал 59 единиц различных «судов», из коих 51 — на плаву, 2 — на довооружении и 6 — в ремонте 11. Действительно, чего стоила бы защита Неаполя, если бы здесь не было французских солдат? С точки зрения маршалов, неаполитанская армия не представляла ценности. Периньон без околичностей писал военному министру, что она «пока не приобрела ни нужного состава, ни силы, как можно было надеяться, но хотя, вероятно, приобретет в будущем и то и другое. Но сейчас на нее рассчитывать не приходится» 12.
С появлением Мюрата тон изменяется. В отличие от Жозефа это солдат, и можно догадаться, что его преимущественно занимают военные вопросы. Но Байоннский договор не оставляет ему свободы действий. Секретные пункты документа оговаривают, что ему придется отдать в распоряжение императора 18 000 пехотинцев, 2500 кавалеристов, 25 орудий, 6 линейных кораблей и 6 корветов. Сюда нужно прибавить еще контингенты, необходимые для поддержания внутренней и внешней безопасности государства. Ибо неаполитанские части призваны постепенно заменить французские, расквартированные в королевстве.
Чтобы добиться всего этого, нужны деньги, а казна пуста. Неаполь должен от 4 до 5 миллионов франков французскому казначейству. Но существуют и возможности: густонаселенная страна, хорошие лошади, жители, постепенно выходящие из состояния апатии.
Прежде чем выехать в Неаполь, Мюрат задал несколько вопросов императору: «Должен ли я серьезно помышлять об экспедиции в Сицилию, ежели представится случай? Если я увижу возможность возвратить острова Капри и Понца, следует ли попытаться это сделать? Следует ли воспользоваться тем счастливым обстоятельством, что неаполитанцы будут обрадованы моему приезду, и создать несколько новых полков, а также пополнить гвардию, в которой сейчас под ружьем не более 900 человек? И наконец, должен ли я заняться флотом прежде, нежели сухопутной армией? Позволит ли Ваше Величество снарядить албанский полк, подобный тем, что некогда были на службе у Неаполя?» 13 Наполеон отвечал уклончиво, ссылаясь на нехватку средств.
Самое насущное для Мюрата — восстановить королевскую гвардию, обеспечивающую его личную безопасность и служащую резервом неаполитанской армии. Он нашел выход из экономического тупика: призвать сыновей зажиточных семейств королевства, способных самостоятельно оплатить экипировку. Но подобная «неаполитанизация» элитных частей не встретила должного отклика. Понадобилось прибегнуть к принуждению, чтобы сформировать эту гвардию, которой стал командовать полковник Компер.
Затем настал черед реорганизации армии. Были созданы провинциальные легионы, где обязаны служить «собственники, платящие более шести дукатов ежегодного налога», цеховые начальники и представители свободных профессий. Задача этих легионов: «охрана личности и собственности и поддержание внутреннего порядка». По сути, Мюрат открывает Наполеону свои истинные намерения: эта система — «не что иное, как рекрутский набор, но хорошо замаскированный» 14.
При всем том новый монарх действует не торопясь. Зачем раздувать воинские штаты, если нечем платить? Здесь им повелевает осторожность. Импульсивный на поле битвы, во внутренних делах Мюрат умудряется действовать методически. Кажется, все источники единогласны в утверждении, что по приезде в Неаполь Мюрат со всей серьезностью занялся проблемами королевства. А поэтому, как ни торопился он укрепить армию, он был слишком опытным генералом, чтобы не понимать, что сначала надобно заложить основания, а лишь затем перейти к увеличению численности и оснащению войска» 15.
Той же политики он придерживался и в отношении флота, пополнение которого было закреплено 2 марта 1808 года (законом о записи во флот). В начале 1809 года оказались сведены воедино все элементы, необходимые для того, чтобы создать в Неаполитанском королевстве армию, достойную его политического влияния.
ФИНАНСОВЫЙ КРИЗИС
Главным препятствием к процветанию неаполитанской монархии были расстроенные финансы. Наполеон не уставал жаловаться на прискорбное состояние финансов в попавшем под его опеку королевстве. Единый поземельный налог, который попытался ввести Рёдерер16, за невозможностью точного определения имущества, подлежащего обложению, и отлаженной системы сбора (уничтожение архивов не позволяет сделать более подробное заключение на этот предмет) давал очень мало. Продолжая дело Рёдерера, Агар вынужден был прибегнуть к введению монополий, например табачной, и к другим чрезвычайным мерам. Растущие военные расходы постоянно угрожали бюджету, сбалансировать который оказалось невозможно из-за прекращения таможенных сборов после присоединения к континентальной блокаде. На протяжении всего царствования Мюрат будет биться в финансовых тисках, мешающих воплощению всех реформ, которые он желал провести.
III
УСПЕХИ
«Величайшему из когда-либо существовавших людей необходима и самая могущественная Империя; создав графов, герцогов и князей Империи, Вам надобно иметь и королей Империи,— пишет Мюрат Наполеону.— Федеративное устройство упрочит славу и долголетие Империи. Воцарение всеобщего мира станет первым ее благодеянием; что касается меня, Ваше Величество должно быть уверенным, что я испытываю счастье всякий раз, когда бы Вы ни соблаговолили обратить на меня взор, или когда бы ни понадобилось с оружием в руках под сенью Ваших Орлов пуститься в дальние земли, или же здесь давать своим подданным Ваши законы. Я счастлив в моих владениях; я обитаю под прекраснейшими небесами сладостной Италии, все пророчит мне преуспеяние» 1.
«Король Империи»... Без всякого сомнения, Мюрат в этом письме от 1 апреля 1809 года свидетельствует, что прекрасно понял миссию, возложенную на него Наполеоном. Он лишь наместник императора, обязанный исполнять его приказы, осуществлять его волю, служить его интересам. Если Наполеон не возложил на себя неаполитанскую корону, то лишь желая соблюсти приличия перед лицом прочих монархов Европы. К тому же он не решился оскорбить самолюбие неаполитанцев, оставляя им надежду на то, что независимость королевства будет сохранена, что Неаполь не аннексирован Францией и его целостности не причинят урона.
Бертье нашел удачную формулировку, в которой резюмируются намерения Наполеона в отношении Мюрата. Он напишет этому последнему: «Для ваших подданных будьте королем, для Императора оставайтесь вице-королем». Итак, независимость Мюрата — только видимость, но она нужна для того, чтобы не ущемить гордости неаполитанцев. А посему Мюрат осужден вести тонкую игру, что не может длиться бесконечно. Он — лишь пешка в средиземноморской политике Наполеона, но должен избегать показывать свою слишком тесную зависимость от императора, чтобы как можно дольше скрывать истинные намерения своего шурина. Однако что же делать, когда интересы Империи и Неаполя слишком расходятся? Например, когда континентальная блокада обрекает неаполитанские порты на разорение и застой в делах? Мюрат не сможет долго выдерживать двуличие этой роли короля и вице-короля.
Первое время он отводит душу, развивая бешеную деятельность. Его цель — возвратить, отбив у Бурбонов, земли, некогда принадлежавшие королевству Обеих Сицилий, в частности Капри. «Не оставляю надежд вскоре сообщить Вашему Величеству о возвращении Капри. Силы, обороняющие остров, в основном состоят из корсиканцев. Военное ведомство внедрило к ним нужных людей: к ним перешло не менее 50 корсиканских солдат из стоящего в Неаполе полка; их приняли как дезертиров, они должны присоединиться к тем, кого мы уже успели склонить на свою сторону, чтобы захватить орудия в час нашей высадки. Тысячи двухсот человек будет достаточно для этой экспедиции. Все приготовлено для ее выполнения» 2.
Остров, расположенный прямо перед Неаполем, это бывшее убежище Тиберия, раздражает французов. 18 сентября 1808 года Наполеон дает разрешение. «Взятие Капри будет хорошим делом; с одной стороны, было бы недурно отметить таким образом ваше восшествие на трон, а с другой — заставить англичан опасаться за Сицилию, что будет весьма полезно» 3.
Жозефу это не удалось, а Мюрата ждал успех. Защита острова была возложена на 2000 человек под командованием Гудсона Лоу, будущего правителя Святой Елены. Лоу покрыл весь остров сетью фортификаций, и английские суда крейсировали, охраняя побережье. Операция не обещала быть легкой. Тем не менее 2 октября 1808 года Мюрат бросил на штурм корпус в 1900 человек на 180 лодках. Экспедицией командовали Ламарк и Пиньятелли Стронголи. Эффект неожиданности был полным. Сначала Ламарк захватил Анакапри, где установил сильную батарею. Другие части атаковали укрепленные пункты острова: Марина-Гранде и Марина-Муло. Марина-Гранде пал лишь 7-го из-за яростного сопротивления англичан. 8-го Мюрат уже может писать Наполеону: «Национальный флаг сменил на башнях Капри английские знамена; 700 пленных, из коих 22 офицера,— уже в нашей власти, а майор Хамелл был убит неаполитанским стрелком. Полк Роял-Корс (которым командовал Лоу) отступил к Капри и форту, но я надеюсь сообщить Вашему Величеству не позднее как через два дня, что мы — хозяева всего острова. Порты уже в наших руках, а значит, противник не может получить подкрепление ниоткуда; две тысячи отборных солдат ведут осаду, у них припасов на три месяца, тридцать осадных орудий имеют по 400 выстрелов на каждый ствол» 4. В то время как французы осаждают Капри, английские сторожевые корабли пытаются прервать сообщение между островом и материком. 16 октября Лоу просит прекращения огня, Ламарк соглашается. 18-го форт капитулирует. Блестящая победа, даже если учесть, что в следующем году Гудсону Лоу удастся отстоять острова Искию, Дзанте и Итаку.
В самом королевстве Мюрат взялся за искоренение разбоя, всегда присущего Калабрии и Абруцци. Сицилийские Бурбоны при содействии англичан попытались превратить эти грабительские действия в народное возмущение против французов. Нужно было вскрыть этот нарыв. Мюрат поручает молодому офицеру Манесу осуществить эту полицейскую меру. Если судить по утверждению историка Ботты, новый правитель Калабрии в этом деле выказывает необычайную энергию, чтобы не сказать жестокость. «Манес истребил калабрийских разбойников всех до единого. Кто избежал веревки, умер от голода. Старые башни, покинутые деревни, большие дороги были завалены иссохшими трупами, но все еще дышало яростью и угрозой. Множество арестованных умерло в тюрьмах, не дождавшись виселицы. <...> Еще долго дорога из Реджио в Неаполь местами являла отвратительное зрелище голов или отдельных членов, привязанных к столбам. Так террор восторжествовал над террором. Вещь невероятная, но реальная: стало возможным путешествовать по Калабрии и жить в ней безопасно! Дороги вновь открылись для торговли; поселяне опять принялись обрабатывать землю. Это выглядело как переход от варварства к цивилизации. Калабрийцы нуждались в очищении подобного рода» 5.
Если кое-где и остались небольшие банды, рассеянные и малочисленные, а потому уберегшиеся от уничтожения, то эре Фра Диаволо явно пришел конец. Такой успех никто не мог оспорить. «Это было прекрасным началом нового царствования и произвело живейшее впечатление на умы» 6.
Как могли англичане остаться, стерпев столько последовательных неудач? После образования пятой коалиции в 1809 году они сочли, что трудности Великой Армии на Дунае предоставят им возможность вернуть Неаполь. Письма Мюрата позволяют нам следить за приготовлениями к этой наступательной операции. Он поддерживал Наполеона в состоянии готовности и сам сделал все необходимые приготовления 7.
Английская экспедиция под командованием генерала Джона Стюарта, которому помогал наследник престола Леопольд, сын Фердинанда IV, началась при участии 20 000 человек и была поддержана флотом в 40 кораблей. Будучи хозяевами на море, нападающие легко овладели островами Прокидой, а затем Искией (преодолев сопротивление генерала Агостино Колонна, прозванного Стильяно), высадили несколько сотен солдат на мысе Мизеро на побережье Калабрии, чтобы поднять восстание против французов, произвели несколько бомбардировок побережья, но не осмелились атаковать Неаполь, устрашенные системой укреплений, подготовленной Мюратом.
24 июля до Стюарта дошло известие о победе Наполеона под Ваграмом, победе, нанесшей фатальный удар коалиции. Он был вынужден эвакуировать гарнизоны Искии и Прокиды и после сильного обстрела побережья залива (15 августа) возвратился на Сицилию. Мюрат, по сему случаю облачившись в мундир генерал-адмирала Империи, принял на себя командование неаполитанским флотом под восхищенными взглядами городского люда. «Я никогда не видел короля таким радостным в его лучшие дни, как в этих обстоятельствах,— замечал Коллетта.— Провидение исполняло все его желания, помыслы, подарив ему одновременно войну, пышность, славу и в качестве зрителей — огромное скопление восхищенного народа» 8. Неудача британцев лишь подняла престиж Мюрата. Казалось, ничто не сможет удалить его из Неаполя. Казалось, близится час освобождения Сицилии и восстановления былой целостности королевства.
IV