ПРЕДВЕСТИЯ ГРЯДУЩЕЙ БЕДЫ

Однако вскоре в отношениях между Францией и Неаполем горизонт затянула мгла.

Лежит ли вина за это на Наполеоне? Письма его к зятю рассеивают все сомнения. Тон этих посланий, сухой, высокомерный, едкий или оскорбительный, смотря по обстоятельствам, не мог не ранить самолюбие неаполитанского короля. Его без конца отчитывали, грубо обрывали, заставляли отменять собственные решения.

Вот Мюрат пытается завоевать симпатии клира, воздав почести святому Януарию, покровителю Неаполя. «Я узнал,— тотчас пишет ему Наполеон,— что вы пустились в обезьянье подражание поклонникам святого Януария. Слишком увлекаться подобными вещами вредно и не внушает уважения никому...» Тот же Мюрат с помпой празднует взятие Капри, как мы видели, важную для него победу, и сообщает Наполеону о своем успехе. Ответ не заставляет себя ждать: «Это же смешно. Поскольку Капри взяли мои войска, я должен был бы узнать об этом событии от моего военного министра, перед которым вам надлежало отчитаться». Ничего более оскорбительного придумать нельзя.

В честь взятия Капри Мюрат амнистировал политических ссыльных и снял секвестр с их имущества. Тотчас император отчитывает его: «Мне показали последние ваши декреты, напрочь лишенные смысла. Вы только реагируете, а не берете дело в свои руки. Зачем приглашать обратно высланных, если они с оружием в руках плетут заговор против меня? Объявляю вам, что надобно принять меры к тому, чтобы отозвать этот декрет, ибо я не могу стерпеть, чтобы те, кто строят козни против моих войск, обрели убежище и защиту в ваших владениях. <...> Вы приносите жертвы ложной, изменчивой народной любви. Действовать столь неловко — лучший способ ее потерять. Смеху подобно снимать секвестр с имений, чтобы подкормить тех, кто сейчас в Сицилии. Должно быть, вы действительно потеряли голову» ¹.

Ни одно из решений Мюрата не вызывает одобрения императора, которого часто можно уличить в предвзятости. «Все же это довольно жестокий удел — вечно быть в необходимости оправдываться»,— однажды, поддавшись порыву возмущения, замечает Мюрат. Он вынужден жить в постоянной тревоге: не случится ли так, что все эти упреки приведут Наполеона к решению отнять у него трон? Отсутствие Мюрата во главе кавалерии Великой Армии во время австрийской кампании 1809 года было всеми замечено. Угроза становится все более и более реальной: сначала завуалированная, она затем возникает в виде слухов (поговаривают об Иллирии, как будущей вотчине Мюрата) и, наконец, пугающие намеки начинают мелькать в переписке Наполеона.

15 декабря 1809 года Наполеон разводится. Забыв о той поддержке, которую ему некогда оказывала Жозефина (а может, и не только о поддержке), Мюрат, подталкиваемый своей супругой, берет сторону противников императрицы. Это серьезный просчет, вскоре усугубленный чудовищной неловкостью: не зная, что Наполеон уже сделал выбор, Мюрат со страстным красноречием высказывается против союза с Веной, клеймя двуличность такого шага. «Я предпочитаю воевать с австрийцами, нежели с русскими». Наполеон парирует несправедливым упреком: «Сразу видно, что вас не было при Ваграме». Поддержанный антиавстрийским лагерем, Мюрат упорствует и все больше увязает в интриге. Через два дня он узнает об окончательном решении Наполеона: тот намерен вступить в брак с Марией-Луизой, дочерью Франциска I. Удар тем тяжелее, что новая императрица — внучка королевы Марии-Каролины Неаполитанской, врагини Мюрата. Чтобы доставить удовольствие супруге, Наполеон ведь может поддаться искушению вернуть Бурбонам неаполитанский трон! Тревога Мюрата растет; его недоверие к шурину крепнет. Чтобы сохранить престол, к которому он тем более привязан, чем сильнее опасается его потерять, Мюрат готов на все. Разумеется, не на предательство, но на самые демагогические уступки своим подданным, призванные накрепко привязать их к своей особе.

Не сознавая того, Наполеон сам вынудил Мюрата принять такую позу. Но и у императора много причин не доверять своему зятю. Тот несколько раз оказывался в центре интриг, связанных с возможными наследниками императора. Когда тот был в Испании и подвергал себя опасности умереть от ядра или кинжала какого-нибудь фанатика, Талейран и Фуше, дипломат и полицейский, стали готовить ему замену. Судя по «Мемуарам» Паскье, у них начиная с февраля 1808 года шли какие-то переговоры с Мюратом. Но тот мечтал об испанской короне и уклонился от прямого ответа. Каролина, связанная с Фуше, еще более своего мужа была разочарована тем, что Мадрид достался другому. Она вновь связала концы оборванной интриги и предупредила об этом Мюрата. Принц Евгений перехватил посланное из Неаполя письмо и передал его Наполеону ². В этом одна из причин внезапного возвращения императора в Париж, а также скандальной сцены, произошедшей между ним и Талейраном. Мюрат ничего не сообщил о своих контактах с обоими министрами, и из-за этого Наполеон сомневается, стоит ли ему вполне доверять. Но Мюрат ему еще полезен в Италии, ведь именно сейчас (дело происходит в начале 1809 года) он намеревается развязать войну с Австрией, исход которой не предрешен. И он молчит.

Ко всему прочему, необходимо завершить оккупацию римских областей, поскольку папа отказывается примкнуть к континентальной блокаде и желает соблюсти нейтралитет в англо-французском конфликте. Наполеон приказывает Мюрату подготовить дивизию для занятия Рима, сменив там части Миоллиса ³. «Я отдал приказ покончить с римским делом и уничтожить этот очаг сопротивления. К тому же была обнаружена переписка между агентами римского двора и англичанами, доказывающая, что папа пользуется своим влиянием, чтобы подстрекать итальянцев к неповиновению. По получении этого письма направьте военные колонны к границе, чтобы затем с быстротою молнии бросить их на Рим. Я отдал такой же приказ Тоскане. Я бы желал, чтобы Саличети остался в Риме, его советы были бы полезны генералу Миоллису, коему поручено установить новое правление» ⁴. Вслед за этим Наполеон уточняет, чего он, собственно, добивается: «Я отдал приказ, по которому войска Папских владений становятся частью моей неаполитанской армии. Вы примете командование над ними, поскольку итальянская армия будет занята в ином месте» ⁵. Так и будет: этой армии поручат напасть на австрийцев и объединиться с войсками Наполеона. Следуют новые инструкции: «Представляется уместным, чтобы вы оставались в Риме, по крайней мере на некоторое время. Вам лучше быть поближе к Верхней Италии» ⁶.

Мюрат прибегает к уверткам. Он оповещает о скорейшем отъезде, но не покидает пределов королевства. Новое послание Наполеона от 19 июня призывает его проявить больше энергии в римских делах ⁷. У императора появилось подозрение, что Мюрат ни в коем случае не желает быть замешанным в конфликт с папой и таким образом надеется уберечься от критики итальянских католиков. И снова его доверие к Мюрату поколеблено.

Тем не менее 10 ноября неаполитанский король, наконец, решает двинуться в направлении Рима, но его присутствие ни в чем не способствует пленению папы. Мюрат ограничивается торжественным въездом в город и военным парадом, во время которого — далеко не впервые — облачение Мюрата (русская гусарская венгерка, отороченная каракулем, и турецкая сабля), в котором он посетил театральное представление, наделало много шума. Затем Мюрат возвратился в Гаэту.

Объясняя благоразумное отсутствие Мюрата в Риме тем летом, нельзя было забывать, что ему пришлось отражать угрозу англо-сицилийской высадки в его владениях. Потому он и не мог поступать согласно инструкциям императора. Тот, однако же, остался недоволен.

Мюрат не только был вынужден прекословить своему царственному шурину. Он еще и не всегда мог полагаться на свою супругу, порывистую Каролину.

Мария-Аннунциата, получившая впоследствии имя Каролина, была далеко не самой известной и любимой из сестер Наполеона ⁸. Менее красивая, чем Полина, менее сдержанная, чем Элиза, она, по свидетельству современников, слыла сухой, тщеславной интриганкой, жадной до почестей и денег, лишенной совести и вдобавок пребывающей в восторге от собственной персоны. Может, темные тона в этом портрете и усилены, так же как и слишком идеализирован ее облик — что и понятно — в описании графини Распони, ее дочери ⁹. Одно несомненно: она пыталась водить Мюрата на поводу. Достаточно вспомнить, как покровительственно она обращалась с ним в начале замужества: «Позволь мне все устроить, дорогой мой зверюга. Вскоре благодаря мне ты станешь королем». Говорят, Талейран с ловкостью придворного льстеца уверял Наполеона, что у нее голова Кромвеля на плечах хорошенькой женщины. Это убеждение подхватил и сам Наполеон на острове Святой Елены: «У нее было много природных дарований, сильная воля и неуправляемое честолюбие» ¹⁰. Фуше всегда с большим уважением относится к ее политическому чутью.

В Берге Каролина была стеснена в средствах. Зато в Неаполе она вполне вознаградила себя. Клан Бонапартов желал сделать ее королевой Неаполя, отведя Мюрату, худородному выскочке, амплуа принца-консорта. Но Каролина отказалась, проявив неоспоримое здравомыслие. Это не опровергает того факта, что Мюрат обязан троном именно супруге. Байоннский договор напомнил ему об этом: «Если Ее Императорская и Королевская Светлость принцесса Каролина переживет супруга, она останется королевой Обеих Сицилий, получив в исключительное владение и титул, и суверенную власть, коей будет пользоваться во всей ее полноте. Такое единственное исключение из основополагающего закона объясняется тем, что эта принцесса после передачи трона, произведенной прежде всего в ее пользу, возводит на престол члена своего семейства и не может не превосходить правами собственных детей». Пункт, оскорбительный для Мюрата, но необходимый для понимания прогрессирующего охлаждения в семействе, где супруги уже не находили общего языка.

В Неаполе Мюрат пытается укрепить свою власть, держа супругу в тени. Д’Обюссон-Лафёйад оповещает об этом императора: «Король желает, чтобы королева жила день ото дня все отчужденнее. Он часто повторяет, что им не управляет никто. Королева не может ходатайствовать перед министром по поводу какого-либо дела или лица, ее просьба тотчас отметается». Но Каролина никогда не признает себя побежденной. Мюрату приходится порой — обыкновенное здравомыслие принуждает его к этому — прислушиваться к ее советам.

Ко всему прочему, королева не перестает пользоваться особым расположением императора. По случаю развода Наполеона и семейного совета, намеченного на 20 января 1810 года, она приезжает в Париж в декабре 1809-го и очень ловко ведет себя с братом, успокоив его раздражение против Мюрата. И разве не ей поручает Наполеон встретить Марию-Луизу на границе? Этот выбор неожидан: объясняется ли он намерением унизить клан Мюрата, высказавшийся против выбора в пользу Австрии? На самом деле Наполеон желает продемонстрировать, что внутри его семьи не существует разногласий, а кроме того, он от всего сердца благодарен Каролине, придавшей живость тусклому придворному обиходу Тюильри в ту зиму 1810-го.

Вдалеке от мужа, который вынужден после совета вернуться в Неаполь, она расцветает и начинает его иронически отчитывать: «Меня балуют здесь больше, нежели вы в Неаполе».

По приказу Наполеона Мюрат возвращается во Францию, чтобы присутствовать на бракосочетании императора. Тот после церемонии не желает ни принять неаполитанского короля, ни позволить ему вернуться в свои владения. Мюрат выходит из себя, советуется с Фуше, своим ментором, над которым тоже нависла опала.

А в Неаполе Мюрат уже не может рассчитывать на Саличети, который внезапно умирает.

Кристофоро Саличети, которого он знал как комиссара при Итальянской армии Бонапарта в 1796 и 1797 годах, сыграл в Неаполе основополагающую роль. Коллетта говорит о его дипломатической тонкости и опытности. Дети его породнились с местной знатью, открыв для него мощный источник связей.

Когда он был министром полиции, он жестоко искоренял разбой благодаря созданию королевской жандармерии и раскрывал интриги и маневры английских шпионов, учредив строгий надзор за побережьем, порученный guardia dei dazi indiretti *. Чтобы обеспечить безопасность в Неаполе, он позаботился об улучшении уличного освещения и, желая самолично направлять умы, взял под свой контроль две местные газеты, «Мониторе Наполитано» и «Коррьере ди Наполи». Будучи ответственным за обеспечение военных действий, он прекрасно подготовил возвращение Капри.

Но при всем том представляется, что он не оправдал надежд, возлагаемых на него патриотами.

По существу, он был прежде всего доверенным человеком Мюрата, которого его смерть буквально потрясла. «Я его уважал и любил»,— скажет король. М-м де Кавеньяк пойдет в своих «Мемуарах» еще дальше: «Вероятно, он помешал бы Иоахиму совершить великую ошибку; хотя он и был итальянцем в сердце своем и не питал особой любви к Франции, я не думаю, чтобы Саличети когда-либо посоветовал королю присоединиться к Священному Союзу. Мой супруг, хорошо знавший его, однажды сказал мне, что останься Саличети в живых к 1814 году, он, быть может, изменил бы течение событий, благодаря своему поистине невообразимому влиянию в Италии» ¹¹. Но это лишь предположения. 20 декабря 1809 года, отобедав у префекта полиции Магеллы, Саличети отправился в театр, во время представления он почувствовал сильную тошноту, спустя три дня он умер. Разнесся слух, что он был отравлен патриотами, взбешенными тем, что они считали предательством их интересов. На самом же деле причина была в болезни, приступы которой случались с Саличети и раньше¹².

Уже испытав сильный удар от утраты советника, Мюрат вдобавок вынужден стерпеть весьма враждебную выходку императора. Дело происходит в Компьене — это сцена, на которой разыгрывались почти все события его парижской драмы. Здесь он встречается с Талейраном и Фуше, тут же решаются вопросы его внешней политики, налаживаются и портятся отношения с Каролиной. А теперь: «Господин маршал, я велю отрубить вам голову». Невозможно высказаться любезнее.

Наконец, 19 апреля 1810 года Мюрат получает позволение вернуться в Неаполь. Менее чем за неделю он домчался до столицы, не останавливаясь на ночлег. Ему необходимо бежать от императорского ярма, от столкновений и оскорблений, от «жребия бедного родственника», по удачному выражению Жан-Поля Гарнье ¹³. В Неаполе он чувствует себя как дома, может свободно вздохнуть, здесь он хозяин. Сейчас он желает только одного: посвятить себя, пока есть время, экспедиции против Сицилии. По его просьбе Кларк спрашивал об этом у Наполеона, и тот не выказал враждебности к его замыслу. «Ответьте Неаполитанскому королю, что я желаю сохранить наступательную политику у пролива, но этого нельзя добиться без новых войск и ему надлежит принять меры для снабжения этих частей» ¹⁴. Мюрат пожелал увидеть в этом ободрение; он не хочет упустить момент. Как только Фердинанда IV и Марию-Каролину изгонят из Палермо, его положение в Неаполе станет необратимо устойчивым. Ему более нечего будет опасаться.

V

СИЦИЛИЙСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Могла ли Сицилия противостоять французской агрессии? Такой вопрос задавали себе по обе стороны пролива. Здесь — тревожное нетерпение Мюрата, там — лихорадочная озабоченность палермского двора. Если Фердинанд IV, довольно беспечный монарх, более занятый охотой и рыбной ловлей, партией на бильярде и хорошим обедом, нежели вопросами высокой политики, может примириться с палермским изгнанием, то его супруга Мария-Каролина никогда не допускала мысли об отказе от владений на материке. Более близкая по духу Австрии, нежели Италии, но притом ощущавшая свою принадлежность, скорее, к Бурбонам, нежели к Габсбургам, она ненавидит французскую революцию, отрубившую голову ее зятю, Людовику XVI, и сестре Марии-Антуанетте. «Я никогда не примирялась и не примирюсь с французами. В моих глазах они всегда будут убийцами моей сестры и королевского семейства, гонителями всех монархий». Прежде чем осуждать ее, надо вспомнить, как ее поразили крестные муки Марии-Антуанетты, но не стоит скрывать и того, что она отнюдь не блистала нравственностью (ее очередной любовник в то время — эмигрант Шарль де Сен-Клер) и отличалась завидным коварством.

Тому, кого интересует жизнь палермского двора, стоит порекомендовать источник, долго остававшийся неопубликованным: «Дневник» Марии-Амелии, супруги Луи-Филиппа. Там мы найдем свидетельство из первых рук о состоянии умов в Палермо, об архаичном жизненном укладе людей, ничего не понимавших в изменениях, происшедших в Европе ¹.

Окруженная французскими эмигрантами (среди них — граф де Дама, чьи «Мемуары» столь полезны для понимания эпохи, Шастеллю, Сабран, Бомбелль...) и представителями древних неаполитанских семейств, королева отказывается склониться перед неизбежным, замышляя поочередно то восстание в Калабрии, то убийство Мюрата, то разрушение Неаполя. Ее ненависть к Бонапарту лишь укрепилась с провозглашением Империи: «Он и его племя бастардов собираются властвовать чуть ли не над половиной Европы, и никто из мыслящих людей не взбунтовался! Напротив! Их эгоизм и слабость таковы, что они изучают вопрос, насколько низко следует склониться и куда надо пасть перед новым идолом». Особенно Марию-Каролину занимает титул итальянского короля, присвоенный себе императором, что делает неминуемым включение Неаполя в пределы французского владычества.

Опасения ее подтверждались. Когда же она еще узнала о браке своей внучки Марии-Луизы и Наполеона, королева пишет Руффо, своему послу в Вене: «Император осмеливается сделать свою дочь прелюбодейкой, отдав ее в наложницы самому отъявленному злодею, запятнанному преступлениями и невиданной жестокостью!» ² Она выражает свое негодование и в письме (от 7 апреля 1810 года) к императору Францу: «Сударь, будучи трижды вашей теткой и вот уже двадцать лет вашей свекровью, хотя сдается мне, что ныне все эти родственные узы вами забыты, я только из газет узнала о свадьбе моей малышки, ребенка, с которым меня связывает столько нитей; пусть она теперь и мертва для меня, но я не перестаю молить Создателя за нее на том гибельном пути, на какой вы ее толкнули, и где можно страшиться за спасение ее души гораздо более, нежели за спасение телесное».

Теперь остается единственная преграда французскому вторжению: британский флот. Но вскоре английская помощь становится нестерпимой: спесь флотских офицеров, зависимость, в какой оказался остров, и особенно поражение англичан у Неаполя создают крайне тягостную атмосферу. Несколько кровавых потасовок между английскими моряками и островитянами свидетельствуют о падении престижа и популярности союзников короля. Мария-Каролина осознает, что в теперешнем ее положении нечего надеяться отнять неаполитанский трон у Мюрата. И сразу англичане воспринимаются уже как слишком неудобные соседи. Подумывала ли она о прямых переговорах с Наполеоном? Кто был вдохновителем посылки Амитии, никому не известного капитана сицилийской армии, в Триест, где от имени королевы, как он утверждал, тот предложил мир? Амитиа был арестован, препровожден в Париж и заточен в Венсенский замок ³. Об этой таинственной миссии известно только со слов Наполеона, сказанных в беседе с О’Меара на Святой Елене 2 апреля 1817 года: «Я не хотел, чтобы стало известно, что лицо, находящееся в такой родственной близости к Риму, могло предложить мне деяние столь отвратительное, как то, что предлагала Каролина. Это значило устроить новую Сицилийскую вечерню, перебить всю английскую армию и всех англичан в Сицилии. Я бросил в тюрьму агента, явившегося ко мне с этим предложением, и он оставался там вплоть до революции, отправившей меня на остров Эльбу».

Представляется вероятным, что пленных французов тайно переправляли во Францию. Эмиссары не переставали сновать между Неаполем и Палермо. Королева пыталась за спиной англичан заключить договор, по которому она покинула бы Сицилию, например, за компенсацию в виде нидерландского престола. Была ли она искренна? Может быть, Мюрат и поддался на эти уговоры, потребовав, чтобы сицилийские войска не противодействовали высадке французов. Верил ли он королеве, когда она жаловалась на английское засилье, и думал ли изгнать англичан при ее поддержке?

Достоверно лишь, что было решено предпринять экспедицию, которая должна была стать самым славным деянием его царствования.

16 мая 1810 года Мюрат решился на это. Он отправился в Калабрию. Свою ставку он располагает недалеко от Реджо. Его армия состоит из трех корпусов: первым командует генерал Партурно, вторым — Ламарк, третьим — Кавеньяк и де Дери. Но время идет, а Мюрат не осмеливается действовать. Колебания? Все дело в том, что он обязан считаться с Парижем. Оттуда 26 мая к нему отправился полковник Леклерк с миссией разрешить высадку лишь при гарантии, что она несомненно завершится победой. Со своей стороны, Кларк пересылает ему письмо императора: «Не исключено, что неаполитанскому королю не удастся высадиться в Сицилии в течение этого месяца. Сообщите ему о моем желании, чтобы он остался в лагере и держал там свои канонерские лодки, готовый к выступлению, поскольку, оставляя таким образом врага в ожидании штурма, он помешал бы ему снять войска с позиций и послать куда-нибудь еще, а также вынудил бы его и держать там свои малые суда, и в то же самое время опасаться моей тулонской эскадры, могущей произвести диверсию с тыла, ибо противнику известно, что я готовлю под Тулоном довольно значительный лагерь. В любом случае, оставаясь там, он проигрывает совершенно» ⁴.

Таким образом, Мюрата лишают права на экспедицию и навязывают вместо этого заурядный маневр военной диверсии. Его роль — сковать английские силы в Мессинском проливе, что ослабит английское давление на побережье Франции и Испании. Наполеон требует уже не терпения, а покорности; речь идет не о героической высадке, а лишь об отвлекающей операции и бряцании оружием вхолостую. Письмо императора приходит слишком поздно. Мюрат успел сделать достаточно горячих и гневных широковещательных заявлений, и теперь они обязывают его к действию. Он уже не может отступить, не потеряв лицо. Он решает, что смелость и успех послужат ему достаточным оправданием.

Пользуясь затишьем после недавней бури, вынудившей английскую эскадру укрыться в порту Мессины, 17 сентября он даст приказ погрузить 2000 человек корсиканцев и неаполитанцев на 80 малых судов, стоявших на якоре у селения Пентимела. Эти передовые силы под командой Кавеньяка успешно достигают побережья Сицилии и без труда овладевают селениями Санто Стефано и Сан Пауло. Остается переправить подкрепления этому передовому отряду. Наступает очередь генерала Гренье, главнокомандующего французскими войсками, пересечь пролив; но он отказывается, заявив, что не получал приказа от Наполеона. Более того, когда Ламарк, победитель при Капри, выказал желание высадиться со своей дивизией, он запретил ему это именем императора. Покинутый остальными, Кавеньяк оказывается в тяжелом положении. Тем более что он не встретил народной поддержки, на которую все надеялись. Сицилийские крестьяне с криками «Да здравствуют англичане!», «Долой Францию!» осыпают его людей камнями. А тем временем английский флот поспешно отплывает из Мессины и генерал Стюарт посылает по суше колонну из 5000 солдат под командой Кемпбелла, чтобы отразить нападение французов. Полковник д’Амброзио жертвует собой и горсткой солдат, чтобы сдержать продвижение англичан и позволить Кавеньяку отплыть на материк. Около сотни неаполитанцев и корсиканский батальон попадают в руки противника. Конечно, это не полная катастрофа; к тому же ответственность за неудачу целиком ложится на генерала Гренье. Однако незначительный факт не укрылся от внимания и англичан и французов: селяне весьма, враждебно встретили своих предполагаемых освободителей. В Сицилии приходится считаться с британцами, но более всего с местными крестьянами. Иначе завоевание острова превратится в нелегкое и очень кровавое предприятие.

Но прежде всего необходимо спасти престиж. Мюрат распускает слухи об успехе его плана. Он утверждает, что в действительности речь шла о том, чтобы испытать на деле оборонительную систему Сицилии. Эта попытка якобы доказала, насколько легко высадиться на острове и захватить его. 26 сентября выпущена прокламация ⁵, оповещающая, что цели, поставленные императором, достигнуты: «Вы прежде всего разрешили серьезный вопрос: вы доказали, что вражеские флотилии не способны помешать переправе на простых рыбачьих лодках и что Сицилия будет завоевана в тот день, когда наступит настоящая необходимость это сделать». После этого большая часть войск, предназначенных для высадки, была выведена из лагеря.

В глубине души Мюрат полон досады на шурина, которого не без причин считает ответственным за провал экспедиции. Но в то время как Мюрат заботится об уничтожении последствий этого провала и превращении поражения в победу, он в два приема получает хлесткую отповедь Наполеона, раздраженного его прокламацией. Сначала он пишет Кларку: «Засвидетельствуйте Неаполитанскому королю мое неудовольствие прокламацией, в которой он оповещает, что высадка на Сицилию отложена. Он утверждает, что поставленная мною цель выполнена. Напишите ему, что он напрасно подобным образом высказывается о моих планах без моего на то согласия». Несколькими днями позже Наполеон адресует свои упреки прямо Мюрату: «Все войска, предназначенные англичанами для Сицилии, теперь посланы в Португалию, лишь только стало известно о прокламации, выпущенной вами. Если вы желали возвратиться в Неаполь, кто обязывал вас заявлять об окончании экспедиции? Я ранее сообщал вам, что в мои намерения входило оставить мои войска на позициях, угрожающих Сицилии, до 1 января. Но вы стали действовать без какой бы то ни было осторожности» ⁶.

Упрек не лишен основания, но лишь отчасти. Действительно, неаполитанский монарх проявил непослушание, но его ответственность, как уверяет Наполеон, за то, что англичане решили послать подкрепления в Португалию, а не на Сицилию, ничем не подтверждается. Мюрат без труда находит оправдание. Его приказ по армии появился 23 декабря, а известие о прибывших в Португалию английских подкреплениях напечатано в «Мониторе» 19-го. А значит, между ними нет связи. Уличенный в злонамеренности, Наполеон ничего не ответил.

Как отмечали все его биографы, Неаполитанский король не простил ни «подножку» Наполеона во время сицилийской экспедиции, ни того унижения, которому его подвергли после упомянутого выше приказа по армии. Каролина это прекрасно понимает. Прежде чем приехать к нему в Калабрию, она пытается смягчить раздражение супруга. Она напоминает ему, что оба они — в полной власти императора, пригрозившего «присоединить Неаполитанское королевство к Франции», если не получит «то, чего желает». Каролина взывает к здравомыслию мужа: «Какова твоя цель? Удержаться в теперешнем нашем положении и сохранить престол; для этого надо делать то, что он хочет, и не впадать в ярость. Ведь он сильнее нас, и ты не можешь состязаться с ним. Вся Европа под пятой у Франции. Все прочие государства терпят подобные же муки. Оглянись, и ты поймешь, что с тобой обходятся еще милостивее, нежели с прочими. Мы можем быть счастливы, но для этого нам надо довольствоваться тем, что мы имеем. Ты должен немного остудить свою голову, которая легко разгорячается; нам необходимо дождаться такого времени, когда мы сможем жить в большем спокойствии и независимости» ⁷.

Это голос здравого смысла, но разве способны вразумить Мюрата подобные речи?

VI

КРИЗИС

С этого времени Неаполь стал ареной столкновения кланов. Вокруг королевы группируется профранцузская партия, которую заботит, как бы не испортить отношения с Наполеоном. Этот кружок проповедует умеренность. Ему противостоит разочарованный и униженный Мюрат, все откровеннее демонстрирующий свою независимость от Франции, что так контрастирует с ролью военного наместника, навязанной ему императором. В этой политике освобождения от пут он находит сторонников среди основных неаполитанских министров, а также главных идеологов партии патриотов. Среди последних — ловкий Магелла, связанный с карбонариями; он считает, что час воссоединении и освобождения Италии вот-вот должен пробить.

Общественное мнение в основном поддерживает Мюрата, гораздо более популярного, нежели Каролина, которая здесь мало появляется на людях (не без вины мужа) и чья спесивая сухость в обращении, судя по отзывам современников, отнюдь не импонировала темпераментным итальянцам.

Нельзя забывать, что Неаполь чудовищно страдает от блокады: его морская торговля в упадке, народ с яростью наблюдает сожжение товаров, запрещенных к ввозу, в то время, когда экономический кризис сотрясает все страны Империи ¹.

В такой ситуации требования Наполеона выглядят нетерпимыми.

Император не только не заменил своего посла Обюссон-Лафёйада, отозванного в Париж, но его агенты продолжают требовать уплаты 5 миллионов, сумму, которую Неаполь должен Франции в силу договора, заключенного французским министром Шампаньи в Кампо-Кьяро. Со своей стороны морской министр Декре сообщает, что после выполнения условий Байоннского договора у Неаполя не хватит военно-морских сил для защиты границ. А после прихода к власти Мюрата был спущен на воду лишь один корабль: «Капри».

Эти требования сопровождаются новыми ущемлениями. Наполеон запрещает своему зятю отправлять послов в Санкт-Петербург и Вену. Причины здесь две: недоверие, опасение возможных интриг со стороны короля и желание продемонстрировать отсутствие подлинной самостоятельности королевства. Правда, в приводимых императором доводах делается упор на необходимость экономии, но Мюрата не проведешь.

Есть и другие разочарования. Наполеон отказывается сделать для Неаполя некоторые послабления, что позволило бы дать немного кислорода морской торговле, совершенно задушенной блокадой. Меж тем некоторые французские порты получили подобные подарки.

Пытаясь развить национальную промышленность, Мюрат добивается, чтобы поставками сукна для армии занялись неаполитанские фабриканты. Однако Наполеон, несмотря на подавляющие цифры французского импорта, не пожелал позволить развивать подобное производство на неаполитанской земле. В письме от 18 октября 1810 года он жестко призывает Мюрата к послушанию. Цинизм французского правительства (и это здесь не слишком сильное определение) особенно проявился в циркуляре министра иностранных дел Монталиве: «Соблюдая интересы французской торговли, Его Величество [Наполеон] лишь пользуется своим законным правом. Англия добивается превосходства на море, чтобы прибрать к рукам всю мировую торговлю. Франция, повелительница значительной части Европы, может без обвинений в несправедливости следовать голосу собственных интересов по отношению к странам, находящимся от нее в зависимости» ². Мюрат воспротивился этой гегемонистской политике, требуя полной взаимности в экономическом плане. Когда в июне 1810 года неаполитанский шелк облагается двойной въездной пошлиной, Мюрат шлет в Париж протест. Париж отвечает, что эти заслоны будут сняты, когда королевство покончит с препятствиями на пути импорта французских тканей и товаров.

Мюрат издает декрет о запрещении вывоза шелковой грены и вновь вызывает императорский гнев (2 апреля 1811 года): «Пошлите за послом Неаполитанского короля и скажите ему, что королю надобно тотчас отозвать свой декрет. Что король ошибается, если считает, что может править в Неаполе иначе, нежели по моей воле, или для общего блага Империи. Определенно дайте ему понять, что коль скоро он не изменит свои действия, я отниму у него королевство и поставлю там вице-короля, как в Италии. Скажите французскому послу в Неаполе, что король идет не туда, что ежели кто попытается выскользнуть из континентальной системы, я не пощажу и собственных братьев, а его-то уж тем более не помилую»³. Намек на Луи Бонапарта, чье королевство было присоединено к французским департаментам, как нельзя более прозрачен.

Вот еще одно притеснение, уже в иной области: Наполеон требует, чтобы в Неаполе не применялись те же военные звания, что и во Франции. Особенно это касается чинов полковника и генерала. Мюрат вынужден изобретать другие наименования.

О той армии, которую Мюрат с таким тщанием пытается восстановить, император отзывается с презрением: «Поверьте, что я, увы, знаю цену вашим войскам, созданным наспех, плохо одетым и плохо набранным» ⁴. Трудно ранить больнее. Тем более что эти постоянные выволочки по большей части несправедливы.

Трудно согласиться с Фредериком Массоном, возлагающим всю вину за франко-неаполитанский кризис на Мюрата. Наполеон ведет себя как вздорный и мелочный тиран, раздражительный и полный предубеждения. Какую пользу может извлечь император из подобной позы, лишенной благородства и терпимости? Он сам доводит Мюрата до разрыва. Специально или неумышленно? Этот вопрос стоит того, чтобы на него ответить. Ищет ли он повода аннексировать королевство? 29 марта 1811 года его сын получает титул Римского короля, что сводит на нет надежды Мюрата овладеть Священным городом и содержит завуалированную угрозу. Следует ожидать, что этот новый король возродит былое верховенство Рима над Неаполем. Да еще будет ли сам Наполеон дожидаться этого, не пожелает ли передать столь желанному отпрыску всю Италию? Или на первое время — лишь владения Мюрата?

Вне себя от тревоги, Мюрат отправляется в Париж (27 марта 1811 года). Как генерал-адмирал Империи, он обязан присутствовать при крещении Римского короля. Выбор Наполеона пал на Каролину в качестве крестной матери. Желает ли он этим усилить профранцузский лагерь в Неаполе, выказывая неограниченную поддержку своей сестре? Хочет ли он успокоить Мюрата, ибо уже предчувствует, что тот ему понадобится как командующий кавалерией на период возможного франко-русского столкновения? Идет ли речь об одном из проявлений эйфории, когда забываются все предыдущие обиды? 10 мая между шурином и зятем происходит важная беседа. Из нее Мюрат почерпнул убеждение, что его трон вне опасности, и уже 22 мая он, не дожидаясь большего, покидает Париж и возвращается в свое королевство. Он не может ждать, поскольку по Неаполю распространяются самые дикие слухи. Там уже поговаривают, что Мюрат станет королем Польши, а Неаполь присоединят к Франции. Подобные слухи вредят стабильности власти, подчеркивают, что король — чужак, не говорящий на языке своих подданных, а его судьба полностью зависит от прихоти императора. Напрасно Мюрат шлет из Франции умиротворяющие письма, которым и сам не верит: «Я гарантирую, что союза не будет, пока мои подданные сохранят то умонастроение, которое я им привил. Пусть же мое правительство бодро следует избранному мною пути — и тогда независимость и счастье нации обеспечены» ⁵. Однако только его личное присутствие в королевстве способно успокоить волнения, возбужденные его долгим отсутствием.

Едва вернувшись в Неаполь, Мюрат попадает в руки Магеллы, человека, внушавшего страх (его прочили на роль серого преосвященства). По его совету он упраздняет должность генерал-губернатора Неаполя, которую занимал маршал Периньон. На его место назначен военный наместник-неаполитанец. Затем издается декрет от 14 июня настоящее объявление войны французскому клану: «Все иностранцы, занимающие государственные должности в нашем королевстве, обязаны натурализоваться до 1 августа текущего года. Те, кто не подчинится этому правилу, будут считаться по собственной воле отказавшимися от своего места. На наших министров возлагается исполнение настоящего декрета» ⁶. Декрет уже 18-го был передан императору — в тот же день, когда он был опубликован в «Мониторе». Мюрат помнил, что при Карле III вспыхнул бунт неаполитанцев, лишенных должностей. Подобный документ служил ему оправданием в той тяжелой ситуации, в какую попало его королевство.