Клиффорд Кэлдвелл оказывается невнимательным к другим, эгоистичным придурком.
Ты приходишь на свою встречу. Рано, но не слишком. У тебя есть все, что им нужно: фотографии, резюме, демо с ролями. Ты потратил деньги, которые не следовало тратить, на новый костюм, и выглядишь хорошо
Когда приходит время, секретарь зовет тебя в кабинет Клиффорда. Он аккуратный, стильный, со стеклянными стенами, вид из которых открывается на Голливуд. Клиффорд сидит за гладким металлическим столом, печатая в своем телефоне. Секретарь протягивает ему твое портфолио, пока ты усаживаешься напротив.
Клиффорд не приветствует тебя, просто открывает папку и заглядывает внутрь. Ему требуется всего тридцать секунд, прежде чем сунуть тебе папку ее назад.
— Нет.
Вот и все. Он сказал «нет». Он даже не посмотрел твои демо. Ты берешь свои вещи и встаешь уходить.
— Могу спросить почему?
Клиффорд поднимает взгляд.
— Ты уверен, что хочешь услышать ответ?
Он отвечает, что в тебе нет ничего особенного. Твои фото обычные, резюме как у тысяч других. Конечно, вероятно, ты можешь играть, но он ищет кого-то с изюминкой, кого можно сделать звездой, но ты? В лучшем случае просто любитель.
Эти слова разрывают твою душу на кусочки.
Ты слышал их прежде.
Когда возвращаешься домой, квартирка кажется еще меньше, чем есть на самом деле. Бросаешь портфолио в мусорку на кухне и открываешь бутылку виски, на которую потратил последние несколько долларов.
Ты пьешь. Напиваешься.
Включаешь телевизор и понимаешь, что кабельное отключено, никто из вас не заплатил за прошлый месяц.
Пьешь еще больше. Напиваешься сильнее.
Уже десять часов, когда твоя девушка возвращается после долгой смены в закусочной. Последние два часа ты сидишь в темноте, думая о том, как она будет разочарована, обнаружив тебя.
Несмотря на то, что весь день работала, она счастлива и улыбается, но все прекращается, когда включает кухонный свет. Она видит портфолио в мусорке и шепчет:
— Нет.
Ты почти опустошил бутылку виски. Допиваешь остатки, когда она смотрит на тебя. Поднявшись на ноги, идешь, пошатываясь, и бросаешь пустую бутылку в мусорку на папку. Твое дыхание рваное. Глаза красные. Девушка смотрит на тебя с отвращением. Потому что ты пьян, потому что едва можешь стоять на ногах, но ты считаешь, что это из-за твоего провала. Пустой траты жизни.
— Извини, — говоришь, когда гладишь ее щеку, но девушка отбивает твою руку. Она не хочет, чтобы ты к ней прикасался. Развернувшись, плетешься в комнату. — Завтра я найду работу.
Она не ложится в кровать. На следующее утро, когда просыпаешься, твоя девушка уже ушла. Она вытащила твое портфолио из мусорки и положила на стол.
Ты не прикасаешься к нему.
Ищешь работу. Обращаешься куда угодно. Приходят недели. Ничего. Так как твоя гордость еще не оправилась от большого удара, девушка находит себе вторую работу, раз у тебя не получается.
Она даже не сообщает тебе. Ты обнаруживаешь это, когда она не приходит домой ночью. Ты думаешь, что она валяется мертвая в канаве или что-то подобное. Девушка говорит, что ты слишком остро реагируешь. Это просто временная работа в магазине у дома. Ты говоришь, что это опасно, но она отмахивается, так как за ночные смены платят больше.
Три недели спустя ее грабят.
Парень наставляет на нее пистолет. Он хочет все деньги, что есть в кассе. Так как их не достаточно, забирает и ее сумку. Он мог забрать и ее жизнь, но когда все кончено, твоя девушка больше переживает из-за денег, а не из-за себя.
Что-то происходит с тобой в этот момент.
Ты достигаешь своего предела.
Сидишь на диване, опустив голову. Она в спальне, говорит по телефону. Ей пришлось одолжить твой, так как ее был в сумочке. Ее голос приглушен — она не хочет, чтобы ты слышал разговор.
Возвращается минуты спустя, протягивая телефон назад. Глаза опухшие, лицо красное — она плакала.
— Он отправит деньги, — говорит. — На твое имя.
Она звонила своему отцу, попросила его о помощи. Нужно оплатить арендную плату, а также счет за электричество. Все деньги были в ее сумочке, ей выплатили зарплату в тот день. Она не просила отца ни о чем в течение целого года. Он едва разговаривал с ней, кроме предупреждения, что она всегда может положиться на них с мамой, когда поймет, что любовь к тебе — ошибка.
Ты думаешь, что вот он тот момент, когда твоя гордость испарилась. Твоя мечта исчезает, и ты думаешь, что также потерял и девушку.
Сложно сказать, когда ты принял решение. Тяжело определить момент, когда ты пал еще ниже.
Ты помнишь свою первую ложь? Первый раз, когда улыбался ей в лицо, обманывая?
Ты говоришь ей, что нашел работу. Хотя это не так. Но ты незаурядный актер, поэтому убеждаешь ее. Ты говоришь, что обслуживаешь постояльцев гостиницы, заботясь об их машинах, и деньги сыпятся на тебя как из рога изобилия. Хорошие чаевые. Некоторыми ночами люди очень щедрые.
На самом деле ты воруешь. Крадешь деньги. Ценные вещи. Это весит тяжелым бременем на твоей совести, поэтому ты начинаешь еще больше пить.
Пьяная удаль.
Хотя однажды ночью тебя ловят — ловят, пока ты роешься в машине самого Клиффорда Кэлдвелла. Случайное стечение обстоятельств. Хотя ты не бежишь. Нет, ты начинаешь говорить. Ты рассказываешь ему, что он оставил фары включенными, а ты просто выключил их, пока не села батарея. Ты настолько убедителен, что он тебя благодарит. Вытаскивает бумажник и дает тебе чаевые. Ты разворачиваешься уходить, когда он окликает:
— Мы встречались прежде? — спрашивает. — Лицо кажется знакомым.
Медлишь, прежде чем ему ответить.
— Встречались однажды.
— Освежи мою память.
— Моя девушка была вашей официанткой. Она выбила встречу для меня. Вы назвали меня любителем через тридцать секунд.
— Ах, та девушка из закусочной? — спрашивает он. — Помню ее. Она с восторгом о тебе отзывалась, как будто верила каждому своему слову. Мне захотелось встретиться с актером, которого она описывала, цитирую: «Слишком хорош даже для вас, мистер Кэлдвелл».
Ты смеешься.
— Она так сказала?
— Да, — отвечает. — И могу сказать, ты достойный актер. Естественный, очень убедительный. Настолько убедителен, что почти заставил меня забыть о том, что мои фары автоматические.
На этих словах ты понимаешь, что тебя разоблачили.
Вытаскиваешь деньги из кармана — двадцатка, которую он дал на чаевые, а также толстую стопку наличных, которую нашел в конверте в вещевом ящике. Протягиваешь все Клиффорду, он выглядит удивленным, но отмахивается.
— Оставь, тебе нужнее.
Снова суешь деньги в карман.
— Понедельник. Восемь тридцать утра. Мой офис.
— Извините?
— Мы даем тебе еще одну попытку, — говорит он. — Будь на месте.
Ты идешь домой поделиться новостями, но квартира пуста — сегодня твоя девушка работает в закусочной. Поэтому ждешь, когда она приходит домой среди ночи и рассказываешь, что получил второй шанс. Говоришь, что столкнулся с Клиффордом во время работы. Поднимаешь свою девушку и радостно кружишь. Ты счастлив. Ты трезвый. Прошло много времени с тех пор, как это совпадало.
Ты не знаешь этого, и вряд ли она когда-нибудь признается, но эта женщина... Она уже знает эти новости. Она знает, что Клиффорд Кэлдвелл дал тебе второй шанс, потому что он пришел выпить кофе в закусочную после этого. Он рассказал ей все, включая то, как поймал тебя за кражей. И затем добавил, что если она хотела помочь твоему успеху, поспособствовать твоему шансу, он знает способ, как этому произойти: ей нужно просто раздеться. И эта женщина? Она не медлила... нет, совсем нет... не медлила, прежде чем вылила кофе на его промежность. Серьезно, что за придурок?!
Глава
Кеннеди
— Я... эм... черт.
Останавливаю машину у бордюра и ставлю на режим «парковка», затем смотрю на дом. Очевидно, когда мой отец сказал: «всего несколько человек, ничего грандиозного», он имел в виду: «я пригласил всех и сказал им принести, что хотят». Болтающие люди окружают дом.
Выключаю двигатель и вытаскиваю ключ из зажигания, в то время как Мэдди уже отстегивает ремень и выпрыгивает из машины, прежде чем я могу что-то сказать.
Смотрю на Джонатана, который сидит на пассажирском месте. Сегодня он тихий, подавленный. Не уверена, спал ли он вообще. Он остался у меня в квартире прошлой ночью, но так и не лег ко мне в кровать. Когда я проснулась утром, он все еще сидел на диване, полностью сосредоточенный на своем телефоне.
Первые сказанные им слова.
«Они знают».
К утру это было по всему Интернету... Джонни Каннинг обнаружен! Началось все с местоположения — «Хроники Голливуда» сообщили, что он прячется в маленьком безликом городке в пригороде Нью-Йорка, но в течение дня появлялось все больше гипотез. Был вопрос времени, когда кто-нибудь да поймет.
На нем солнцезащитные очки, а кепка низко надвинута на глаза. Несмотря на то, что на улице тепло, Джонатан одет в джинсы и худи, рукава которой закатаны до локтей. Он защищает себя, скрываясь, насколько может, хотя это особо ничего не меняет.
Выхожу из машины, прежде чем Мэдди может убежать, и Джонатан следует за нами к дому моего отца. Как только достигаем крыльца, Мэдди сразу же вбегает внутрь, пока я медлю на дорожке.
— Ты не обязан делать это, — говорю, смотря на Джонатана. — Мэдди поймет.
Он вздыхает.
— Все в порядке. Я заварил эту кашу, мне и расхлебывать.
— Да, но...
— Но?..
— Я не знаю, — говорю. — Просто, кажется, что должно быть какое-то но.
Джонатан смеется, когда мой отец выходит на крыльцо, вытирая руки о фартук для гриля.
— Привет, пап, — говорю. — Неплохая вечеринка.
— Это не вечеринка, — отвечает. — Просто небольшой сбор.
Скорее, больше похоже на испытание. Мероприятие «добро пожаловать», но не такое дружелюбное, как должно быть.
— Мистер Гарфилд, сэр, — Джонатан прочищает горло. — Ценю ваше приглашение.
— Этого хотела моя внучка, — отвечает отец. — Все что угодно, лишь бы сделать ее счастливой. Надеюсь, ты понимаешь.
— Конечно, — говорит Джонатан.
— Итак, мне нужно вернуться к моему грилю, — мой отец смотрит на меня с подозрением, когда говорит. — Следуй за мной, Каннингем, сможем пообщаться.
Джонатан робко улыбается мне, пытаясь успокоить, но я без сомнения знаю, что мир перевернется с ног на голову.
Гравитация, не подведи меня сейчас.
Я смешиваюсь с толпой, избегая определенных разговоров, уклоняясь от вопросов, придерживаясь простых любезностей с соседями. Мэдди бегает вокруг, рассказывая всем, кто готов слушать, о своем папочке. Пытаюсь угомонить ее, но она всего лишь ребенок, и не понимает, насколько все серьезно. Ей просто хочется поделиться своим счастьем, пока я не могу избавиться от чувства тревоги.
Оно нарастает, углубляется, как бездонная яма.
Оно вот-вот поразит нас как буря.
Каждый раз, когда смотрю на Джонатана, то вижу, что он рядом с моим отцом; оба мужчины напряжены в процессе разговоров, и все время кажется, что они на пике. Но как только отец объявляет, что время приступать к еде, Джонатан исчезает.
Я делаю Мэдди хот-дог, усаживаю на кресло в патио и прошу оставаться на месте, пока иду искать ее отца. Джонатана нет на улице, поэтому иду в дом, по пути услышав его голос — тихий, очень тихий, даже подавленный.
Он говорит по телефону.
— Просто делай, что можешь, — просит. — Попытайся все устаканить, пока не вышло из-под контроля.
Джонатан просто стоит у входной двери, один, что-то выглядывая.
— Знаю, я слышал тебя, просто... я не могу, — говорит через мгновение. — Я понимаю, и ты прав, но я не могу сделать это, поэтому делай все, что можешь, чтобы это остановить.
Вздохнув, сбрасывает вызов и кладет телефон в карман. Я обдумываю его слова, тон его голоса, когда подхожу ближе. Поскрипывание половиц выдает мое присутствие, и Джонатан смотрит через плечо, на его лице отражается вспышка паники.
— Все хорошо?
— Все нормально, — отвечает. — Нужно было переговорить с Клиффом.
— Что вы собираетесь предпринять?
— Пиар-менеджеры должны сделать заявление, попросив о моей приватности, — отвечает. — Не уверен, что от этого что-то изменится. Клифф считает, что единственный способ остановить этот процесс — уехать, спрятаться в другом месте и отвлечь внимание отсюда, так, чтобы вся шумиха выглядела сфабрикованной.
— Ты собираешься?
— Нет, — отвечает, затем медлит. — Если, конечно, ты этого не хочешь.
Прежде чем могу ответить, чего хочу, Джонатан тянет меня и ставит перед собой, обнимая и прижимаясь грудью к моей спине.
Наклонившись, шепчет:
— Посмотри на другую сторону улицы.
Делаю, как он сказал. Все кажется таким тихим.
Не уверена, чего он от меня хочет.
Напротив нас старый кирпичный дом, вокруг которого слишком много растений в горшках. Пара, живущая в нем, давно на пенсии. В настоящее время они на заднем дворе моего отца, поедают хот-доги с моей дочерью.
— Что ты видишь? — спрашивает.
— Кучу уродливых растений.
— Это все?
— Эм, дом, деревья... почтовый ящик и флаг, и... — замолкаю, когда мое внимание привлекает движение. Кто-то прячется. — Кто это?
— Он называет себя репортером.
Я смотрю на Джонатана в удивлении.
— Ты говорил с ним?
— Нет, но твой отец да. Репортер постучался к нему сегодня утром, желая поговорить с тобой.
— Со мной?
— Сказал, что здесь должна быть девушка, которая знает обо мне, — поясняет Джонатан. — Твой отец приказал парню убираться с его собственности, но затем заметил, что тот рыскает у соседей, поэтому и пригласил их всех сюда.
— Ничего себе, — не уверена, что сказать. — Почему в дом моего отца? Почему не прийти в квартиру, где я живу?
— Не знаю, — отвечает Джонатан тихо. — Но уверен, что, в конце концов, они придут и туда.
Репортер пропадает из виду, стараясь оставаться незамеченным.
— Еда готова, — говорю, все еще пытаясь все обдумать. — Ты должен поесть.
— Я не голоден.
— Но, тем не менее, ты должен есть, — отвечаю, поворачиваясь лицом к Джонатану и игриво хлопая его по животу, при этом не акцентирую внимание на том факте, что наши жизни могут измениться. — Тебе нужны силы, так как я уверена, что развлекательная часть этой вечеринки будет состоять из твоего допроса.
Мы направляемся на задний двор и наполняем свои тарелки. Джонатан едва ест, но уже кажется более непринужденным, даже когда начинаются вопросы.
Они не личные. Нет, люди не задают вопросы о нашей ситуации. Вместо этого они выспрашивают о гламурной жизни Голливуда. Знает ли он их любимых звезд?
Джонатан с честью выдерживает это.
Он остроумный и очаровательный.
Он ведет себя без притворства, как тот самый паренек, в которого я влюбилась в академии «Фултон Эйдж».
Он наслаждается компанией Мэдди, смеша ее, когда та сидит у него на коленях и рисует картинки для соседей, чтобы скоротать время. Она впитывает любовь как солнечный свет, и я без сомнения знаю, что никто из этих людей не скажет ничего плохого репортеру.
— Это было умно, — говорю, приближаясь к отцу, когда он сидит один с краю патио, отгородившись от всех.
— Не уверен, что ты имеешь в виду, — отвечает.
Присаживаюсь с края его кресла и смотрю на него.
— Да, ты знаешь. Вся эта тактика «перетащить соседей на его сторону». Как ты до этого догадался?
— Я работал в политике, — поясняет. — У меня много козырей в рукаве.
***
— Вторая поправка существует по какой-то причине, — говорит мой отец. — Право людей держать и носить оружие не должно нарушаться. Вот что говорится в законе. Нет никаких но, оговорок или ограничений.
— При всем уважении, это ерунда, — парирует Джонатан. — Никто не хочет, чтобы какой-нибудь сумасшедший бегал с АК 47. Отцы-основатели хотели не этого.
— Ох, и это значит, что ты общался с ними? Просвети меня, что сказал Томас Джефферсон, когда ты спросил? Потому что, извини меня, сынок, за то, что огорчу тебя, но просмотр «Гамильтона» на Бродвее, не делает тебя знатоком их намерений.
— Это здравый смысл, — спорит Джонатан. — Береженого Бог бережет.
— Теперь вот это ерунда, — утверждает отец. — Ты не можешь посягнуть на конституционное право, потому что думаешь, что кто-то может так сделать.
Джонатан собирается ответить, но я громко прочищаю горло, привлекая их внимание. Не знаю, как так вышло, но они сидят в гостиной и спорят о политике — любимое времяпровождение моего отца — пока Мэдди спит на диване.
— Несмотря на серьезность вашего разговора, — начинаю. — Уже поздно, поэтому вы можете просто остаться при своих мнениях?
Они смотрят друг на друга.
Никто не хочет быть тем, кто первым уступит.
Должна сказать, что очень мило видеть, как эти двое разговаривают о чем-то, что не связано со мной.
— Бла-бла-бла, мы никогда не придем к согласию, но я уважаю твою точку зрения, хотя и считаю тебя идиотом, — говорю, махнув между ними. — Я закрыла эту тему для вас обоих. Теперь время ехать.
Мой отец бормочет что-то о том, как я испортила его веселье, когда наклоняюсь его обнять. Уже ночь, снаружи темно. Мы провели здесь весь день, и я устала.
Поднимаю Мэдди, она что-то бормочет во сне, ее тело тяжелое, когда я пытаюсь устроить ее поудобнее, голова покоится у меня на плече. Джонатан встает и протягивает руку моему отцу.
— Мистер Гарфилд, сэр.
Мой отец пялится на его вытянутую руку, прежде чем пожимает.
— Каннингем.
Это самое близкое к перемирию, что когда-нибудь будет между этими двумя. Джонатан уходит отсюда, не будучи кастрированным, и это прогресс. Он убирает руку, посмеиваясь.
Мы выходим, и я быстрыми шагами направляюсь к машине. Располагаю Мэдди на ее детском кресле и пристегиваю, когда слышу голос близко к нам.
— Чей это ребенок, Джонни?
— Проваливай, — говорит Джонатан, когда я поднимаю голову и вижу рядом с нами парня, отчего мое сердце бьется быстрее. Репортер.
Он держит свой телефон, который все записывает, в вытянутой руке.
— Да ладно тебе, не будь таким, — говорит парень, подходя ближе. — Я выполняю свою работу.
— Отстань, — предупреждает Джонатан.
Я закрываю дверцу машины. Парень не отстает, вместо этого начинает стрелять быстрыми вопросами, каждый последующий хуже предыдущего: «Итак, что это за женщина? Это ее ребенок? Ты проводишь время с ней? Как долго вы встречаетесь? Сколько времени ты изменяешь Серене? Подожди... Это твой ребенок? Ты обрюхатил ее, Джонни? Она залетела, и ты заплатил ей, чтобы она держала рот на замке? Сколько это стоило тебе? Почему ты это делаешь? Не хочешь, чтобы кто-то знал об этом выродке?»
Вот оно.
Вот когда все происходит.
В секунду, когда эти слова повисают в воздухе, Джонатан вспыхивает. Вижу, как его выражение лица суровеет, злость накрывает. Он разворачивается и ударяет парня по лицу рукой с гипсом. Ошеломленный, парень бросает свой телефон, и Джонатан топчется на нем.
— Я сказал тебе отвалить, — произносит Джонатан у лица репортера. — Я не буду повторять снова.
— Джонатан, перестань! — кричу, когда он бьет парня, и хватаю его за руку, чтобы оттащить, но тот сопротивляется. — Пожалуйста, садись в машину.
Он делает несколько шагов назад, пока парень кричит, что с ним не так, но Джонатан не обеспокоен этим.
— Держись от меня подальше, черт побери, — приказывает. — И от моей семьи.
— Ты пожалеешь об этом! — кричит парень. — Я снял все на видео!
Джонатан отходит от меня и хватает телефон, у которого разбит экран, с тротуара. Нажимает на кнопки, чтобы остановить запись, и когда мне кажется, что он собирается удалить видео, Джонатан швыряет телефон в парня.
Репортер пытается поймать устройство, но тот выскальзывает из его хватки и падает на тротуар к ногам.
— На хрен тебя и твое видео, — говорит Джонатан. — Только попробуй появиться здесь снова.
Он садится в машину, я спешу сесть за руль, когда репортер поднимает телефон и говорит:
— Все тот же прежний Джонни Каннинг.
Еду домой и всю поездку смотрю в зеркало заднего вида. Мэдди по-прежнему спит. Она пропустила весь скандал. Джонатан ничего не говорит, сгибая и разгибая пальцы, все время морщась.
Останавливаюсь на парковке возле здания, выключаю двигатель, сканируя все пространство вокруг нас, ожидая засады.
Что-то прикасается к моей ноге, и я подпрыгиваю, крича. Рука Джонатана покоится на моем бедре.
— Ты в порядке? — спрашивает.
— Думаю, что это я должна у тебя спросить.
— Я в порядке.
— Твоя рука повреждена.
— Она и раньше была повреждена.
— Но, тем не менее, этот парень... Он вел себя как придурок.
— Я привык к этому, — говорит, медля, прежде чем добавляет: — Насколько человек может привыкнуть к подобному. Но он сказал много дерьма, а я знаю, что для тебя это в новинку.
— Со мной все хорошо.
Он кивает, но знаю, что не верит мне.
Я сама не знаю, верю ли себе.
Дрожу. Вся трясусь.
Его рука в уверенном жесте лежит на моем бедре.
— Нам нужно зайти внутрь, — говорит он, кивая в сторону здания. — На случай, если кто-то здесь покажется.
На это раз он несет Мэдди, заходит в квартиру и направляется прямо к ней в спальню, пока я закрываю дверь. Измотанная, иду на кухню и роюсь в шкафчиках, прежде чем хватаю стакан и наполняю его водой, делая глоток, и бормочу:
— Я бы убила за алкоголь прямо сейчас.
Почему я вылила весь этот идеальный виски?
Смешок раздается позади меня.
— Я понимаю это чувство.
Джонатан стоит в дверном проеме.
Я робко улыбаюсь.
— Мне не стоило этого говорить.
— Тебе не нужно следить за своей речью. Я взрослый парень и могу с этим справиться, — он делает паузу, качая головой, когда медленно ко мне приближается. — Обычно. Очень много работал над этим на реабилитации. Плохие слова не должны приводить к плохим поступкам. Думаю, я все еще работаю над прогрессом.
— Мы все.
— Не уверен насчет этого, — говорит, изучая меня. — Кажется, ты очень хорошо собрана.
— Кто я? Помощница менеджера в супермаркете «Пигли Кью»?
— Ты — это не твоя работа.
— Приятно слышать, потому что не уверена, что проработаю там еще. Если они нашли моего отца, то, вероятно, найдут, где я работаю.
— Извини.
— Не твоя вина. В конце концов, я бы уволилась. Просто планировала поупрямиться подольше.
Он смеется над этим, прислоняясь к столешнице рядом со мной.
— Ты всегда была самым упрямым человеком в моей жизни.
— Да, но ты составлял мне серьезную конкуренцию в этом. Я нашла в тебе свою половинку.
— Союз, заключенный на небесах.
— Или в аду. В зависимости от того, кого спросить.
— Тебя, — говорит Джонатан. — Я спрашиваю тебя.
— Я бы сказала, немного и того, и того. Мы были как огонь и керосин. Горячо горели долгое время.
— Прошедшее время.
— Что?
— Ты сказала это в прошедшем времени.
— Полагаю, я привыкла так говорить.
Повисает тишина.
Мои руки все еще дрожат.
Вожусь со стаканом, потягивая воду, пытаясь обдумать произошедшее.
— Я могу уйти, — предлагает Джонатан тихо. — Пойму, если ты не хочешь, чтобы я здесь находился.
— Почему я не должна хотеть этого?
— Не знаю, — отвечает. — Я на самом деле не знаю, что происходит у тебя в голове, Кеннеди. Иногда мне кажется, что знаю, но в остальное время...
Поставив стакан, хватаю его за руку.
— Как насчет того, что я покажу тебе?
— Покажешь мне?
Киваю.
Тяну его к кровати.
Толкаю на нее.
Одежда исчезает, сваленная в кучу на полу, когда наши тела переплетаются вместе. Я сверху, и Джонатан во мне, мои ладони прижаты к его голой груди, ощущая жар его тела.
Огонь? Он все еще горит.
Что-то подсказывает мне, что так будет всегда, независимо от того, кто попытается его погасить.
***
Когда я просыпаюсь, по квартире разносятся шаги. Еще рано. Пытаюсь выскользнуть из кровати, но Джонатан бормочет во сне и прижимает меня к себе.
Смеясь, вырываюсь из его хватки и набрасываю кое-что из одежды. Иду по коридору, когда слышу звон в кухне, и детский голосок произносит:
— Ой.
— Что такое? — спрашиваю, видя, как Мэдди сидит на столешнице, держа коробку хлопьев «Лаки Чармс», в то время как миска валяется на полу. — Что ты делаешь?
— Завтрак, — объявляет она.
Снимаю ее со столешницы и забираю коробку с хлопьями.
— Почему бы тебе не найти мультик по телевизору? Я сейчас принесу что-нибудь поесть.
— Хорошо, мамочка, — отвечает Мэдди и исчезает в гостиной. Я смешиваю хлопья с молоком и разворачиваюсь, чтобы покинуть кухню, когда раздается стук во входную дверь. Черт.
Мое сердце ухает вниз.
Делаю шаг, напрягаясь, когда слышу, как Мэдди открывает дверь.
— Золотко, подожди!
Она дергает ее, распахивая.
— Ой.
— Мэдисон Жаклин, — шиплю, направляясь к ней. — Как много раз мне говорить тебе, не открывать...
Дверь.
Не успеваю произнести это слово.
Замираю на месте. На моем пороге стоит полицейский.
— Эм, здравствуйте, — говорю. — Могу я вам помочь, офицер?
— Я кое-кого ищу, — отвечает, смотря за мое плечо на квартиру.
— Кого?
Хриплый голос раздается позади меня.
— Должно быть, это за мной.
Я разворачиваюсь и вижу заспанного Джонатана, одетого только в пижамные штаны.
— За тобой?
Он кивает.
Я поворачиваюсь к офицеру.
Он тоже кивает, подтверждая.
Требуется пару мгновений, чтобы все обрело смысл. Когда меня осеняет, протягиваю Мэдди миску хлопьев.
— Поешь в своей спальне.
— Но ты говорила, что мы не можем есть в своих спальнях, потому что спальни не для этого.
— Я делаю исключение. Или поиграй.
Я рада, что она не спорит.
Не хочу, чтобы она увидела то, что, по моему мнению, здесь произойдет. Я и сама не хочу этого видеть, хотя это и не впервой мне.
— Не возражаете, если я оденусь? — спрашивает Джонатан обыденным тоном. — Уверен, за нами наблюдают.
— Идите, — позволяет офицер. — Только не задерживайтесь.
Проходит минута, может, две, прежде чем Джонатан возвращается, полностью одетый в джинсы и футболку, кожаную куртку и ботинки. Я пялюсь в шоке, когда он приближается к офицеру.
— На что ордер? — спрашивает. — Нападение?
Офицер кивает.
— И причинение вреда.
Джонатан поворачивается, заводя руки за спину. Офицер надевает наручники, но, кажется, его это не беспокоит, он даже не выглядит удивленным.
Целует меня, просто легкое прикосновение к губам, прежде чем говорит:
— Вернусь, как только смогу.
Глава
Джонатан
Клифф печатает в своем «БлэкБерри».
Я всегда ненавидел этот долбаный телефон.
Клифф никогда не был женат, что не удивительно, так как большая часть его жизни тратится на этот экран. Легкие интрижки — это все, на что у него есть время. Он всегда говорил, что работа — это его жена.
После того, как я позвонил из полицейского участка, не прошло много времени, прежде чем Клифф приехал сюда из Нью-Йорка, где был занят работой.
Работал над тем, чтобы устранять хаос, созданный мной, в то время как я создавал его еще больше.
Мы сидим вдвоем в комнате для допросов. Меня освободили еще полчаса назад, но Клифф хотел поговорить наедине, поэтому офицер предложил данное пространство в обмен на парочку автографов.
Проблема в том, что Клиффорд не сказал ни слова с момента, как мы сели, слишком занятый что-то печатая.
— Итак... Отличный разговор, — говорю после долгой тишины. — Самый увлекательный разговор из всех, что у нас был.
— Ох, тебе скучно со мной? — спрашивает, все еще не поднимая головы. — Извини, я слишком занят переговорами с пиар-менеджерами о пресс-релизе твоего ареста. Попытаюсь быть повеселее в следующий раз.
— Не уверен, что есть, что объяснять, — говорю. — Видео довольно очевидно.
Клифф качает головой.
— О чем ты думал, Джонни?
— Он назвал мою дочь выродком.
— И? Это просто слово. Не бей репортеров, пока они записывают что-то. Ты просто дал ему основание для иска, что означает урегулирование, а это в свою очередь означает еще больше денег из твоего кармана, — он кладет свой «БлэкБерри» на стол и начинает копаться в портфеле, вытаскивая стопку бумаг и протягивая мне. — Твой адвокат отправил их тебе на рассмотрение.
Смотрю на верхний лист.
Соглашение о неразглашении конфиденциальной информации.
— Для чего это?
— Чтобы обеспечить дальнейшее благоразумие мисс Гарфилд.
Моргаю мгновение, прежде чем смотрю на него.
— Ты шутишь?
— Я выгляжу на человека, который шутит? — отвечает он и поднимает свой телефон.
Нет, он не шутит.
— Я не собираюсь просить Кеннеди что-то подписывать, — говорю, передавая ему соглашения, даже не прочитав.
— Предпочитаешь, чтобы я спросил?
— В этом нет необходимости. Ей не нужно его подписывать.
— Я не согласен. Лучше подстраховаться, чем потом сожалеть.
— Это оскорбительно. Она ни за что не подпишет эту херню.
— Почему же? Она подписала предыдущее соглашение.
Я пялюсь на Клиффа, пока до меня доходит смысл его слов.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что она уже подписывала такое соглашение. Это просто обновленная версия.
— Ты заставил ее подписать? Серьезно?
— Конечно, — отвечает. — Я составил его в тот момент, как заключил с тобой контракт.
Даже не знаю, что сказать.
Он никогда этого не упоминал.
Черт, как и она.
Я давал этому мужчине много свободы, когда дело касалось моих интрижек. Он координирует почти каждую часть моей жизни уже много лет. Я не знаю всего, что он делал от моего имени. Уверен, что и не захочу узнать часть этого. Поэтому не скажу, что удивлен его поступку.
Но я удивлен, что Кеннеди не рассказала мне.
— Тебе также нужно установить отцовство... Не то чтобы в этом есть какие-то сомнения, — Клиф смотрит на меня в упор. — Ведь нет?
— Абсолютно никаких сомнений.
— Независимо от этого, ты должен сделать все по закону. Также тебе необходимо соглашение об опеке, согласованное с графиком посещений.
— С этим и так нет никаких проблем.
— Сейчас, — давит Клифф. — Но ты не захочешь оказаться в положении, в котором не сможешь увидеть дочь, когда мисс Гарфилд снова вышвырнет тебя из ее жизни.
Когда. Не если.
— Этого не произойдет.
— Прошлое говорит совсем другую историю.
— Знаешь, уверен, я плачу тебе, чтобы заботиться о моей карьере, а не судить мою личную жизнь.
— Это то же самое, Джонни. Нравится тебе или нет, твоя личная жизнь влияет на твою карьеру.
— Мне это не нравится.
Он пристально смотрит на меня, затем хватает стопку бумаг и засовывает ее обратно в свой портфель.
— У меня есть другие клиенты сегодня, которым я пренебрег из-за тебя. Подбросить до гостиницы?
— Я не живу там.
— Где ты живешь?
— С ней.
— Адрес в Эльме?
Я медлю. Район Эльм. Там, где живет ее отец. Дом, в котором она выросла.
— Она не живет там.
— Уверен? Потому что именно туда каждый месяц отправляются чеки.
— Уверен, — говорю. — Ты не знаешь о ее квартире?
— Откуда? Ты ничего мне не говорил.
Он звучит искренне раздраженным этим фактом.
— Откуда узнала Серена? Она приехала туда.
— Кто знает, как люди получают информацию? — ворчит Клифф, отодвигая стул, чтобы встать. — Давай, я подвезу тебя, куда надо. Я все еще считаю, что тебе лучше покинуть город, по крайней мере, пока все не уляжется. Но именно тебе с этим жить, поэтому будь собой, Джонни, а я сделаю все, что в моих силах.
***
Стою возле двери квартиры Кеннеди, решая, постучаться или войти. Это не моя квартира, но я чувствую себя там как дома. Хожу туда-сюда пару секунд, прежде чем тянусь к ручке, мой желудок ухает вниз, когда она не поворачивается.
Ну, это решает мою проблему.
Заперто.
Сомневаясь, я стучусь.
Слышатся шаги, затем затихают, пока раздается звук отпирания замков, и дверь распахивается. БАМ. Кеннеди бросается на меня с такой силой, что почти сбивает с ног. Она обнимает и шепчет:
— Ты вернулся.
Смеюсь.
— Прошло шесть часов.
— Ощущалось, как шесть лет, — говорит, затягивая меня внутрь, чтобы закрыть дверь. — Я забыла дать тебе ключ.
— Ключ.
— Да, чтобы в следующий раз ты не стучался, — поясняет. — Если, ты хочешь. Просто подумала...
— Пожалуйста, — говорю. — Буду очень рад.
Она нежно улыбается, направляясь на кухню и вытаскивая ключ из ящика. Протягивает его мне на ладонь, но я перехватываю ее руку и притягиваю Кеннеди к себе.
— Спасибо, — благодарю. — Что позволила мне остаться, несмотря на... ну, знаешь.
— Несмотря на то, что ты побил репортера? — Она клюет меня в губы. — Несмотря на то, что тебя арестовали? — Еще один чмок. — Несмотря на то, что твоя «жена» с таблоидов показалась у меня на пороге и разрушила твой шанс на приватность?
Еще один поцелуй, и я смеюсь в ее губы.
— Можно сказать.
Когда кладу ключ в карман, я слышу, как Мэдисон разговаривает с кем-то в своей комнате.
— Ох, кстати, — начинает Кеннеди. — Твоя сестра здесь.
Замираю в гостиной.
Это последнее, в чем я нуждаюсь.
— Она слышала о видео, — объясняет Кеннеди. — Поэтому пришла увидеться с тобой.
— Зачем? Чтобы накричать на меня и сказать, что мне пора вырасти? Прочитать лекцию об ответственности?
Слышу, как кто-то рядом прочищает горло, и понимаю, что это Меган, когда она говорит:
— Больше чтобы «дать тебе пять», но и для того, что ты перечислил. Ты должен сделать все это.
— Вырасти и стань ответственным?
— Та-да-да-дам.
Качаю головой.
— Я пытаюсь.
Она смотрит на меня так, будто хочет что-то сказать, но прикусывает язык, когда вбегает Мэдисон. Дочка ахает и бежит, врезаясь в меня так же, как и ее мать.
— Папочка, ты здесь!
— Да, — отвечаю, взлохматив ее волосы. — Боже, не припомню, чтобы люди так радовались меня увидеть с моей последней красной дорожки.
— Могу я пойти на красную дорожку? — спрашивает Мэдди.
— Однажды, — отвечаю ей. — Если твоя мама не будет против.
— Мамочка? Могу я?
— Посмотрим, — говорит Кеннеди.
Мэдисон смотрит на меня, улыбаясь.
— Она согласилась!
Улыбаюсь.
— Уверен, она сказала не это, но хорошая попытка.
Мэдисон снова убегает играть, а я сажусь на диван, проводя рукой по волосам.
— Я дам вам время поговорить, — объявляет Кеннеди, прежде чем исчезает в спальне, оставляя меня с сестрой наедине.
— О, точно, — начинаю. — Веселья тюрьмы недостаточно, поэтому вот мне вдобавок семейного времяпровождения.
Меган смеется, пиная меня по голени, чтобы я подвинулся, а затем присаживается на диван.
— Говоря о семье, — объявляет она, вытаскивая свой телефон.
Опускаю голову со вздохом.
— Может, не стоит?
— Отец рассказал мне об этой ситуации, — говорит Меган. — Отправил сообщение этим утром.
— Охренительно.
Меган прочищает горло, понижая голос, когда насмешливо пародирует отца, читая его сообщение.
— Моя дорогая Меган, мне довели до сведения, что твой брат был вовлечен в еще одно препирательство со СМИ. Так как я верный сторонник свободной прессы, защитник первой поправки, кто-то обязательно свяжется со мной для комментария. Думаю, будет справедливо предупредить тебя заранее. Грант Б. Каннингем.
— Уверен, что Джеймс Мэдисон не собирался защищать чье-то право на вербальное оскорбление детей. (прим.перев. Американский государственный деятель, четвёртый президент США, один из ключевых авторов Конституции США и Билля о правах).
— На самом деле, Джеймс Мэдисон даже не верил в первую поправку, — говорит Меган. — Для него было главным привлечь к ответственности политиков.
— Дело говоришь, — отвечаю. — Отправь ему сообщение в ответ, что Джеймс Мэдисон сказал ему засунуть свое мнение в задницу.
— Да, жаль, поздновато для этого, — Меган протягивает мне свой телефон, показывая статью, прежде чем читает ее часть. — Бывший спикер палаты Грант Каннингем выступил с заявлением, в котором он глубоко обеспокоен поведением своего с<