Пялюсь на него какое-то время, прежде чем складываю, засовываю в карман и иду на улицу, где Мэдди сидит с моим отцом, болтая что-то о том, как веселилась со своим папочкой.
— Ты готова, милая? — спрашиваю. — Нам нужно идти домой.
— Хорошо, мамочка, — говорит она, поднимая свой рюкзак с крыльца.
— Думаю устроить барбекю на этих выходных, — говорит отец. — Ничего особенного, но надеюсь, вы придете. В последнее время не видел своих девочек.
— Конечно, — обнимаю его. — Мы придем, пап.
— Может мой папочка тоже прийти? — спрашивает Мэдди, размахивая рюкзаком, пока кружится по кругу.
— Я не... — начинаю, потому что не уверена насчет этого, но отец перебивает меня.
— Конечно, — отвечает. — Пусть приходит.
О, боже.
Мы направляемся домой, и как только достигаем двери, Мэдди врывается внутрь с криком:
— Папочка! Ты здесь!
Джонатан на кухне, одетый только в штаны. На плитке что-то готовится, судя по звукам и запахам. Он что-то варит, и это не горит. Это на ступень выше моего обычного ужина.
— Да, — отвечает он, размахивая лопаткой, когда Мэдди направляется к нему. — Подумал, что вы будете голодными.
— Что это? — спрашивает она, пытаясь подглядеть.
— Жареная курица, картофельные шарики, макароны с сыром быстрого приготовления.
Запираю входную дверь, перед тем как иду на кухню. Последнее из коробки, но все же впечатляет.
— Начинай выполнять домашнее задание, — говорю, отгоняя Мэдди от плиты. — Мы тебя позовем, когда все будет готово.
Она покидает кухню, волоча за собой рюкзак.
— Итак, ужин? — смотрю ему через плечо, когда он проверяет курицу на готовность. — Прежде ты жарил курицу?
— Нет, — отвечает честно. — Но нашел рецепт и подумал, почему бы нет? Насколько это может быть сложным?
Довольно сложно, думаю про себя, но не продолжаю эту тему, вместо этого запрыгиваю на столешницу.
Вытаскиваю конверт, который забрала из дома отца и разворачиваю его, проводя кончиками пальцев по краям, прежде чем также очерчиваю обратный адрес.
— Что это? — спрашивает Джонатан, махнув лопаткой.
Сухо смеюсь и протягиваю ему для рассмотрения.
Ему требуется пару секунд, чтобы понять. Бросает лопатку на стол и забирает у меня конверт, чтобы открыть. Заглянув внутрь, низко свистит, встав у меня между ног и прижав конверт к моей груди, когда говорит:
— Если бы не знал лучше, то сказал бы, что это достаточная сумма, чтобы оправдать уход.
Вот оно. Я знала это. Даже не нужно проверять самой.
— Если бы не знала, — начинаю. — То решила бы, что ты восхищен тем, сколько у тебя сейчас денег.
— Кто, я? — отвечает, симулируя саму невинность.
— Никто не любит хвастовство, Каннингем. Это некрасиво.
— Да? — Он наклоняется ближе, слегка задрав голову. — Ты испытаешь отвращение, слыша о моем успехе, Гарфилд?
Я драматично закатываю, отмахиваясь от его лица.
— Брр.
Смеясь, он хватает меня за руки и тянет вниз, дергая на себя, отчего я почти падаю, но его тело крепко удерживает меня. Джонатан целует меня, дразня, снова и снова, шепча у моих губ:
— Я думаю, ты в отрицании.
— Нет, — говорю, вытягиваю свою руку из его хватки.
— Думаю, тебе нравится это. Думаю, ты гордишься.
— Думаю, что у тебя завышенная самооценка, — отвечаю, обнимая его за шею и целуя в ответ. Страстно. Грубо. Поцелуй не длится долго, проходит пара секунд, и по кухне разносится аханье. Джонатан прерывает поцелуй, отстраняясь, оставив меня задыхаться.
Мэдди стоит в дверном проеме и смотрит на нас широко раскрытыми глазами и открытым ртом.
— Ты целовал мою мамочку?
— Эм, целовал, — отвечаю.
— Теперь ты отведешь ее на свидание? — спрашивает.
— Конечно, если она захочет, — отвечает Джонатан, бросая на меня взгляд, прежде чем разворачивается к нашей дочери. — Я имею в виду, если ты не против.
Лицо Мэдди озаряется широкой улыбкой.
— Но только если ты заметишь, когда она будет красивой, потому что иногда люди не замечают.
— Она всегда красивая, — говорит он.
— Но ты должен сказать ей это и, может, принести цветы, потому что она радуется, когда я это делаю, — говорит Мэдди, направляясь к Джонатану и беря его за руку, пытаясь увести с кухни.
— Куда мы идем? — спрашивает Джонатан, нахмурившись.
— Готовиться. Ты не можешь пойти на свидание без рубашки.
Я смеюсь, спрыгивая со столешницы.
— Мы пойдем не сегодня, милая. Папа немного занят сейчас. Он готовит ужин.
— Ох, дерьмо, — выпаливает Джонатан, вытягивая руку из хватки Мэдди, когда несется к плите, выключая огонь и передвигая сковородки со стоном.
— Надеюсь, вам нравится экстра хрустящая курица.
— Да! — восклицает Мэдди. — Мамочка всегда ее так готовит.
Глава
Джонатан
Как же легко можно впасть в рутину и как просто найти чувство нормальности жизни. Как будто на уровне инстинктов.
Кеннеди идет на работу. Мэдисон в детский сад. Я сижу и... жду, когда они вернутся домой. Квартирка маленькая, но не такая тесная, как та, в которой мы жили вместе. Во мне нарастает беспокойство, но я могу с ним справиться. Отвлекаюсь готовкой и звоню Джеку всякий раз, когда становлюсь дерганым. Мне начинает казаться, что я привыкаю к домашней жизни в маленьком городке.
Ладно-ладно, прошло всего три дня, но это лучшие три дня за последние годы.
В три часа в пятницу раздается стук в дверь. Кеннеди и Мэдисон должны быть дома не раньше четырех.
Крадусь на цыпочках к двери, чтобы посмотреть в глазок, кто пришел, и замечаю знакомую, брюзгливую леди. Охренеть. Открываю дверь и встречаюсь лицом к лицу с миссис Маклески, которая держит в руках сумку.
Мою сумку с вещами.
Прежде чем могу поздороваться, она кидает ее к моим ногам.
Опускаю взгляд вниз.
— Вы меня выселяете?
— Подумала, что тебе понадобятся твои вещи, — говорит она, подчеркивая слово «вещи» так, будто содержимое сумки может быть чем-то скандальным. — Ты днями не приходил! Днями! Я была там одна!
— Да, эм, извиняюсь за это.
Она сердито смотрит на меня.
— Ты не чувствуешь себя виноватым.
Она права. Так и есть.
— Итак, вы по мне скучали?
— Как алкоголик скучает по «счастливым часам».
Возможно, это прозвучало как оскорбление, но я смеюсь.
— Станет лучше, если пообещаю навещать?
Она морщится на этом.
— Я снова сдаю твою комнату, так что не возвращайся, — ставит перед фактом она. — И оставляю заплаченные тобой деньги. Никаких возвратов.
— Я и не ожидал этого.
Миссис Маклески отмахивается от меня, собираясь уходить.
— Удачи со всем этим. Не сбегай от них, как от меня.
Ауч. Укол достиг цели, но я не заостряю на этом внимание, а просто хватаю сумку и закрываю дверь.
Принимаю душ и надеваю самую приличную одежду, которая у меня с собой есть: черные слаксы, голубую рубашку и черные туфли. После разглядываю себя в зеркале ванной. С момента инцидента на дороге прошло около месяца, все синяки исчезли, также как царапины, кроме гипса. И меня почти преследует ощущение, что этого никогда не произойдет. Почти.
Но я все еще вижу это, когда закрываю глаза. Вспышку фар. Кровь. Могу слышать звук удара в тишине. Визг шин, крики. Боль, возможно, исчезнет, но воспоминание осталось во мне.
Слышу, как дверь открывается, и вбегает Мэдди, а за ней по пятам идет Кеннеди. Приветствую их, и Мэдди пробегает мимо меня со словами:
— Привет, пап! — Волоча свой рюкзак в спальню. Она привыкла к моему присутствию здесь.
— Так, так, так... — говорит Кеннеди, подходя ближе, хватает меня за подбородок и царапается о щетину, которую я не удосужился сбрить. Еще один уровень приватности, защиты. С растительностью на лице меня не так просто узнать. — Ты почти привел себя в порядок.
— Подумал, что мы можем куда-нибудь сходить, — отвечаю. — На свидание.
— Свидание, — повторяет она.
— Свидание! — верещит Мэдисон, выбегая из комнаты. — Свидание!
Смеюсь, глядя на нее.
— Да, свидание.
— Можно я тоже пойду? — спрашивает, широко распахнув глаза. — Пожалуйста!
— Конечно, — отвечаю. — Что за свидание без тебя?
— Отстойное, — говорит Мэдисон. — Верно, мамочка?
— Верно, — Кеннеди ей улыбается. — Полагаю, нам нужно подобрать наряды.
Мэдисон снова убегает, крича:
— Пойдем!
Им требуется какое-то время, чтобы собраться, но я не возражаю. Мэдисон переодевается кучу раз, прежде чем останавливается на желтом платье. Эта девчушка — настоящее солнышко.
А ее мама? Иисус Христос.
В момент, как я увидел ее, мой желудок сделал сальто. Маленькое голубое платье. Черт побери, она красавица. Оно напомнило мне о том платье, что она надевала на наше первое свидание в Калифорнии. Я не помню все с тех лет, но хорошо запомнил эту ночь.
Я никогда не забуду, с каким рвением она верила в меня, как сильно любила меня, несмотря на то, что я вел себя ужасно, почти не демонстрируя взаимность.
— Ты выглядишь... вау, — говорю, притягиваю Кеннеди к себе. — Такая красавица.
Наклоняюсь, чтобы поцеловать ее, но у меня нет и шанса. В секунду, как наши губы соединяются, Мэдисон кричит:
— Подождите! Еще нет! Не делайте того до конца!
— Что? — спрашиваю, когда она встает между нами и толкает меня в сторону двери.
— Полагаю, ты не должен целовать меня до конца свидания, — говорит Кеннеди.
Мэдисон открывает входную дверь, толкая меня наружу.
— Ты должен постучать.
— Эм, хорошо.
Прежде чем могу сказать что-то еще, она закрывает дверь перед носом, оставляя меня стоять на пороге.
Оглядываюсь вокруг, чтобы увидеть, нет ли никого поблизости, прежде чем поднимаю руку, чтобы постучать, но дверь сама распахивается, и я вижу голову Мэдди.
— Найди цветы, — шипит она.
Дверь снова закрывается.
Даже через толстое дерево слышу, как Кеннеди смеется в квартире.
Цветы. Оглядываюсь вокруг — в окрестностях нет ни единого гребаного цветка, поэтому бегу к участку травы и срываю несколько одуванчиков.
Стучу.
Нет ответа.
Снова стучу.
— Кто это? — спрашивает Мэдди по ту сторону.
— Это я, — отвечаю. — Джонатан.
— Какой Джонатан?
Этот ребенок... Она пытается меня убить. Оглядываюсь вокруг, прежде чем сказать:
— Каннингем.
Дверь распахивается, и я вижу улыбающуюся Мэдисон, поэтому протягиваю ей охапку одуванчиков, оставляя себе только один.
— Мои любимые! — восклицает Мэдди, принимая их.
— Подумал, что они тебе понравятся, — говорю. — Они того же цвета, что и твое платье.
Подходит Кеннеди, и я протягиваю ей последний одуванчик. Она принимает его, стараясь не рассмеяться.
В кармане вибрирует телефон, оповещая о входящем сообщении из службы такси.
— Машина прибыла.
Простой черный таун-кар, ничего вычурного, тот же самый, что возил нас с Мэдди на фестиваль, и водитель тот же.
Усаживаемся в машину, чтобы добраться до Олбани. Никто не задает вопросов во время поездки, пока мы не прибываем, и машина останавливается у обочины. Солнце село, обеспечивая нас покровом темноты, поэтому я надеюсь, что в течение пары часов останусь незаметным.
— Кино, — говорит Кеннеди. — В парке.
— Не просто кино, — говорю ей, обнимая и притягивая к себе. — Возможно, самый лучший фильм о супергерое из всех снятых.
— Бризо! — радостно кричит Мэдисон.
Кеннеди останавливается.
— Нет.
— Ага, — отвечаю. — Сиквел.
— Скажи мне, что это шутка.
— Нет.
— Ты привел нас посмотреть фильм о тебе? Серьезно?
— Скажу в свою защиту, я никогда на самом деле не смотрел его, — признаюсь. — И я знал, что Мэдисон понравится, поэтому решил, что лучше посмотреть его с вами двумя.
Мэдисон радостно прыгает вокруг меня, в то время как Кеннеди смотрит, будто я безумец.
— Ты никогда не смотрел его?
— Не полностью, — говорю. — Черт, я едва помню съемки. Хотя говорят, что получилось неплохо, несмотря на...
Несмотря на то, что я был обдолбанным весь съемочный процесс, и нам повезло, что вообще получилось закончить.
— Я слышала, что картина достойная, — говорит Кеннеди.
Достойная. Из ее уст это звучит как победа.
Я не очень хорошо все спланировал. У меня есть покрывало, но надо купить хот-доги в ларьке, потому что какой пикник без еды? Мы садимся в парке подальше от основной массы людей, чтобы обеспечить себе приватность.
Играет музыкальная заставка. Да, у нас есть музыкальная заставка. Та же, что и у Человека-паука только с другими словами, слишком веселыми для сценария. Мэдисон танцует, подпевая, пока не начинается фильм.
Мэдди увлечена с первого момента. Я сижу на покрывале, вытянув ноги, голова Кеннеди покоится у меня на коленях. Смотрю фильм, рассеянно поглаживая ее волосы.
Через некоторое время опускаю взгляд и вижу, что она не смотрит на экран, а наблюдает за мной.
— Что не так?
— Ничего, — отвечает. — Просто странно.
Глажу рукой ее покрасневшую щеку.
— Находиться здесь со мной?
— Да, — признается. — Как раз, когда я начала сомневаться, что вообще тебя увижу.
— Ты не думала, что я продолжу появляться?
— Ох, конечно, но это не ты, — говорит Кеннеди. — Я знала, что тот парень продолжит возвращаться, и думала, что буду иметь с ним дело всю оставшуюся жизнь. Пьяный, под кайфом, несвязно мыслящий, но не думала, что увижу тебя снова, настоящего тебя, тем не менее, ты здесь. Я думала, ты навсегда и останешься им.
Кеннеди показывает на экран, а я понимаю, о чем она. Могу сказать, что там я пьян. Это больно.
— Я здесь, — говорю. — И никуда не собираюсь.
— Я хочу в это верить.
— Ты можешь.
Кеннеди улыбается, и я не уверен, верит ли она, но выглядит довольной в этот момент. Провожу большим пальцем по ее губам, и они приоткрываются. Мне так сильно хочется поцеловать ее прямо сейчас, но я знаю, что получу взбучку от своей дочери, если попытаюсь.
— Оооох, папочка! — говорит Мэдисон, переключая мое внимание на себя и застигая врасплох, когда оказывается рядом. Смеясь, Кеннеди садится, чтобы не попасть под раздачу, когда Мэдисон запрыгивает мне на спину и пытается закрыть мое лицо своими руками.
— Ты не должен был это делать!
— Что? — смеюсь. — Я ничего не делаю.
— Ты ее целуешь! — говорит малышка, при этом пытаясь накрыть мой рот своими ручками, но я игриво покусывая их, а она кричит: — Перестань, папочка!
Мэдди бросается на меня, упав на мои колени, в то время как я смотрю на экран и вижу, что Бризо целует Марианну. Я хмурюсь, щекоча Мэдисон.
— Это просто фильм, не реальность.
Она смеется, пытаясь вырваться из моей хватки.
— Ты не целовал ее по-настоящему?
— Целовал, но это не считается.
— Почему нет?
— Потому что это Бризо, а не я.
— Это все еще фууу, — говорит она, поморщившись.
— Ты думаешь, что целовать меня мерзко?
Снова щекочу ее, пока она вырывается, смеясь, но я не дам ей так легко спуску. Крепко держа дочку, прижимаю к себе, тыкаясь носом в ее щеку, пока она пытается отмахнуться от моего лица.
— Помоги, мама!
— Ох, нет-нет, тут ты сама по себе, — говорит Кеннеди. — Ты сама в это ввязалась.
— Брр, несправедливо! — говорит Мэдисон, прикрывая ладошками мои губы. — Никаких поцелуев до конца!
— Хорошо, — я протяжно, театрально выдыхаю. — Ты победила.
Малышка показывает мне язык.
Девчушка серьезно высовывает язык, ухмыляясь, когда запрыгивает на свою маму и целует ее, прижимаясь в долгом, смачном поцелуе к Кеннеди, удостоверяясь, что я вижу. Затем снова возвращается к фильму, когда любовная сцена закончена.
— Невероятно, — качаю головой. — Один я без любви.
Улыбаясь, Кеннеди снова кладет голову мне на колени. Она пялится на меня, проводя кончиками пальцев по моим губам.
— Будешь хорошо себя вести, и я все компенсирую тебе позже.
Приподнимаю бровь.
— Правда?
— Да, — подтверждает. — Я...
Кеннеди замолкает, так как раздается звонок моего телефона. Клифф. Отклоняю вызов, но он снова звонит, а я снова отклоняю. Следом раздается еще один звонок, теперь с незнакомого мне номера. После того, как это номер звонит дважды, я отключаю телефон, возвращая свое внимание к Кеннеди. Я не хочу разбираться с проблемами прямо сейчас.
— Так, ты говорила...
Она застенчиво улыбается, помотав головой, ерзая, чтобы оказаться лицом к экрану.
Я пытаюсь смотреть фильм, но легче сказать, чем сделать. Испытываю облегчение, когда он закончен. Встаем во время титров, хотя я знаю, что мы не сможем уйти, пока не проиграют сцены после титров. Беру покрывало, складываю его, и как только Мэдисон согласна, мы уходим.
Наш таун-кар ждет у обочины, чтобы отвезти домой.
Мэдисон выпрыгивает из машины, как только мы подъезжаем. Она кружится, крепко сжимая в кулаке одуванчики, чтобы не потерять, в то же время, раздавливая их, пока бежит впереди нас. Я обнимаю Кеннеди, притягивая к себе, и немедля целую — нежно, мягко, перед тем как собираюсь углубить поцелуй, но она отстраняется, улыбаясь, прижимая указательный палец к моим губам.
— Мы посмотрели один фильм, а ты думаешь, что уже можешь лапать меня? — говорит. — Какого вида девушкой ты меня считаешь?:
— Я думаю, ты из тех девушек, которые дают себя полапать до фильма.
Кеннеди ахает, игриво отпихивая, прежде чем хватает меня за рубашку и притягивает к себе, шепча:
— Может, я даже позволю тебе перегнуть меня через стол.
Я резко останавливаюсь и смеюсь, когда она продолжает идти дальше, по пути вытаскивая ключи от квартиры. Я по-прежнему стою на месте и, улыбаясь, любуюсь на них с Мэдисон. Внутри меня столько чувств и эмоций, что я готов взорваться.
Не могу поверить, что это мы, что я с ней... с ними. Не могу поверить, что у меня появился еще один шанс любить Кеннеди. Не могу поверить, что я отец своей дочери.
Черт, даже не могу поверить, что за весь вечер ни разу ни о чем не переживал.
Начинаю говорить, когда голос прорезает тишину... женский, знакомый. Ох, бл*дь.
— Джонни?
Разворачиваюсь, всем телом напрягшись, и вижу, что она стоит справа на парковке рядом с домом.
Серена.
— Джонни! — она бежит, бросаясь на меня, и я отшатываюсь, пока она обнимает меня, крепко сжимая. — Я везде тебя ищу!
Мэдисон ахает.
— Мамочка, это Марианна!
— Я знаю, — говорит Кеннеди шепотом. — Вижу.
Серена разворачивается, ослабив свою хватку, как будто, наконец, понимает, что я не один. На ее лице появляется фальшивая улыбка, пока смотрит на Мэдисон.
— Ох, а кто у нас такой симпатичный?
Мэдисон пялится на Серену. На ее лице отражается противоречие, когда она теребит одуванчики и отвечает:
— Я Мэдди.
— Привет, Мэдди, — говорит Серена. — Всегда приятно встретить фаната.
Мэдисон еще больше неловко.
— Пойдем, золотко, — говорит Кеннеди, хватая Мэдди за плечо, чтобы увести в квартиру. — Пойдем внутрь, чтобы они могли поговорить.
Мэдисон сопротивляется. Она в замешательстве, как будто не хочет уходить, но, в конце концов, сдается. Кеннеди бросает взгляд в мою сторону, буквально на секунду, но мне этого достаточно, чтобы увидеть беспокойство в ее взгляде, смешанное с чем-то еще. Болью.
Как только они уходят, выражение на лице Серены сменяется, улыбка исчезает. Она поворачивается, стеная, ударяя меня по груди.
— Какого черта, Джонни? Я искала тебя весь вечер!
— Зачем?
Она недоверчиво смеется. Ее глаза, боже, они размером с блюдца, и совершенно черные.
— Зачем? Я не видела тебя месяц!
— Я знаю, но... — трясу головой, делая шаг от нее, чтобы проложить между нами хоть какую-то дистанцию, когда провожу рукой по лицу. — Я думал, ты в лечебнице.
— Я была, — говорит она. — Но не могла там оставаться. Это ад, Джонни, и люди там меня не понимали. Не понимали, как всегда это делал ты. И я скучала по тебе. Больше не могла это терпеть. Мне нужно было....
— Не надо, — перебиваю ее. — Не надо выворачивать все так, что ты покинула лечебницу из-за меня.
— Тебя сбила машина! Я волновалась!
— Волновалась сейчас? Но не достаточно, чтобы проведать меня сразу после инцидента?
— Ты знаешь, что я ненавижу больницы, — жалуется она.
— Как и я, — отвечаю. — И знаю, что в лечебницах на реабилитации чувствуешь себя, как в больнице, но иногда людям нужна помощь.
— Я в порядке, — уверяет. — Мне лучше.
— Ты сейчас под кайфом, Серена.
Она закатывает глаза.
— И что?
— Так как, черт побери, тебе лучше, если ты все еще принимаешь?
— Я могу справиться с этим, — утверждает Серена. — Не знаю, заметил ли ты, но это чертов город вгоняет в депрессию. Мне было что-то нужно. Честно, не понимаю, как ты выжил. Знаю, что Клифф отправил тебя куда-то выздоравливать, но сюда?
Мне тяжело смотреть на нее. Я пялюсь на закрытую дверь квартиры и на пятно желтого на пороге. Мэдди выкинула одуванчики.
— У меня здесь семья.
Она хмурится.
— Ты ненавидишь свою семью.
— То, что я ненавижу своего отца, не значит, что я ненавижу свою семью.
— Так, ладно. «Семья», — она использует кавычки в воздухе, произнося это слово, и затем машет в сторону дома. — Вот кто это были?
— Это была моя дочь.
— Твоя дочь.
Я чувствую ее осуждающий взгляд. Такой злой. Мне даже не нужно смотреть на Серену, чтобы понять, как она злится.
— Я говорил тебе, что я отец.
— Ты рассказывал, что обрюхатил ту девчонку из твоего города, и что она оставила ребенка.
— Да.
— Это не делает тебя отцом, — продолжает Серена. — Так, что, пока я страдала в какой-то адской дыре, ты был здесь, играя в семейку?
— Я ни во что не играю. Я вылечился, чтобы быть частью ее жизни.
Серена горько смеется.
— Нет, Джонни, ты вылечился, потому что они тебя заставили.
— Они силой затащили меня на реабилитацию, но я не поэтому до сих пор остаюсь «чист».
Она качает головой, проводя рукой по своим волосам — все еще окрашенным в темный цвет после фильма.
— Просто... Не понимаю, что с тобой происходит, но я не знаю тебя такого.
Теперь я качаю головой. Даже если попытаюсь объяснить, она не поймет.
— Слушай, я не хочу вмешивать тебя в это. Расскажи мне, чего ты на самом деле хочешь, Сер?
— Я уже сказала, что скучаю по тебе. И раз уж мы были порознь какое-то время, я подумала, что ты тоже можешь по мне скучать. Может, мы можем попытаться. Может...
— Ничего не получится.
— Можно попытаться, — настаивает Серена.
— Ничего не выйдет.
Она выглядит обиженной.
— Нам было хорошо вместе.
— Нет, не было, — утверждаю. — Мы проходили это прежде. Это была чертова неразбериха. Когда мы были под кайфом, все было хорошо, но как только отходили, мы даже не могли находиться в одном помещении.
— Это неправда, — спорит. — Сейчас я здесь.
— Ты под кайфом.
— Да пошел ты. Да, я под кайфом. Но это не имеет никакого отношения к моим чувствам к тебе.
— Имеет, — отвечаю. — Самое прямое отношение.
Она сердито смотрит на меня.
Разговор ни к чему не приводит.
Никогда не приводил. У нас был подобный спор дюжину раз за последний год, после того как я перестал принимать. Серена не понимала, почему все изменилось, почему я стал относиться к ней иначе.
Но у нас с ней есть своя история — нездоровая история. Она часть круга, который я должен был разорвать. Я убивал себя, но это было не только из-за алкоголя и наркотиков. Тысячи долларов на счетах психотерапевтов научили меня, что реальная проблема была в моем поведении. Если ты окажешься в том же месте, с теми же людьми, то рано или поздно снова начнешь делать то, что делал всегда.
Поэтому я отрезал себя от этого. От всего. Даже от секса.
Трезвость и воздержание, и все ощущалось другим.
— Ты трахаешь эту женщину, Джонатан? — спрашивает Серена пронзительно. У нее начинается отходняк. — Ты вернулся сюда и снова начал трахаться? Трахать ее?
— Не твое дело.
Удар.
Моя голова дергается, когда она ударяет меня по лицу, а щеку колет от боли. Делаю шаг назад, отстраняясь от Серены.
— Я не собираюсь обсуждать это с тобой, — говорю, когда она скрещивает руки на груди. — Позвони Клиффу. Он переживает.
Я начинаю уходить, направляясь к квартире Кеннеди, когда Серена зовет меня, дрожащим голосом:
— Подожди, Джонни. Пожалуйста.
— Береги себя, Серена.
Останавливаюсь у двери и смотрю на выброшенные и порванные одуванчики. Вздохнув, смотрю позади себя и вижу, что парковка пуста. Серена уехала.
Чувствую себя придурком.
Не могу ничего сделать правильно.
Направляясь к участку травы, срываю одинокий одуванчик. Я рад, что дверь квартиры открыта. Внутри Кеннеди настороженно смотрит на меня.
Я оглядываюсь вокруг.
Не вижу Мэдисон.
— Она в своей комнате, — подсказывает Кеннеди.
Направляюсь туда и нахожу ее сидящей на краю кровати и болтающей ногами, пока она сдирает лак со своих маленьких ноготочков. Замираю, когда вижу содержание ее мусорной корзины. Она как обычно заполнена бумагой из неполучившихся рисунков, и я вижу знакомую куклу сверху. Марианна.
Вытаскиваю куклу и присаживаюсь на корточки перед Мэдисон с игрушкой в руке. Затем вытягиваю одуванчик.
— Знаю, что твои цветы испортились, поэтому сорвал тебе еще один.
Она с осторожностью его принимает.
— Спасибо.
— Пожалуйста, — отвечаю. — Не хочешь рассказать, что тебя расстроило?
Мэдди пожимает плечами.
— Ты повеселилась сегодня?
Кивает.
— Я тоже. Ты очень красивая в своем платье.
Мэдди улыбается, смотря на одуванчик.
Она не смотрит на меня.
Вздохнув, сажусь на пол.
— Знаю, что все это может быть непонятно. Меня не было рядом, а сейчас я здесь, и я Бризо, но я также твой папа. Ты видела, как я целую твою маму, но Бризо целует Марианну. И затем появляется Марианна и обнимает меня перед твоей мамой. Трудно понять, что реально, да?
Кивает.
— Ну, как и Бризо, Марианна — это история. Женщину, которая была на улице, зовут Серена. Я работаю с ней. Я не собираюсь ее целовать, как целовал твою маму. Твою маму я целую по-настоящему.
Мэдди встречается с моим взглядом.
— Не думаю, что ты должна отыгрываться на бедной Марианне, — трясу куклой. — Бризо любит ее так же, как я люблю твою маму.
Она берет куклу.
— Мамочка любит тебя?
— Любила.
— Но больше нет?
— Я не знаю, — отвечаю честно. — Но это не ее вина. Я принимал ее любовь как должное.
— Что значит «принимал любовь как должок»?
Улыбаюсь на ее путаницу.
— Это значит, что не показывал ей, как сильно ее люблю, хотя должен был.
— Ты можешь делать это сейчас, — говорит Мэдисон. — Просто сорви ей побольше цветочков и скажи, что она красивая, так она сможет тебя любить.
Если бы все было так просто.
— Мне стоит это запомнить, — говорю, вставая на ноги и взлохматив ее волосы, прежде чем поворачиваюсь уйти. Делаю пару шагов, прежде чем Мэдди кричит мне:
— Подожди, пап! — она подскакивает на ноги и бежит ко мне, хватая за руку, чтобы я наклонился. Снова сажусь перед ней на корточки, когда она прижимается в поцелуе к моей все еще колючей щеке.
— Ты почти забыл свой поцелуй!