НЕБЛАГОРАЗУМНЫЕ СОВЕТНИКИ 25 глава

Ричард схватил меч и выбежал из зала, собрав свои войска, он отдал приказ о немедленной атаке. На этот раз мессинцы были захвачены врасплох. Англичане ворвались в город, неся с собой смерть и разрушение. Вскоре, «быстрее, чем священник произносит утреннюю молитву», Мессина была охвачена пла­менем, только квартал вокруг королевского дворца, где распо­ложился Филипп, уцелел. Маргарит и его спутники едва суме­ли спастись, но их дома лежали в развалинах.

«Все золото и серебро и все драгоценности, которые на­шлись, достались победителям. Они подожгли вражеские суда и испепелили их; мало кто из граждан спасся и имел силы сопротивляться. Победители также увели их благороднейших женщин. И вот, после всего этого, французы внезапно уви­дели знамена короля Ричарда над стенами города, чем король Франции был настолько оскорблен, что на всю жизнь затаил ненависть к королю Ричарду».

Автор «Путешествия Ричарда I» далее рассказывает, как Филипп стал настаивать, а Ричард в конце концов согласился, что французские знамена должны быть вывешены рядом с ан­глийскими, но не говорит, что почувствовали жители Мессины при этом новом ударе по их гордости. Но их ждало новое уни­жение. Ричард не только потребовал от горожан заложников, как залог их хорошего поведения в будущем, он также прика­зал построить на горе прямо за городом огромный форт из де­рева — которому с типичным для него высокомерием дал на­звание Матегрифон — «узда для греков». Мессинцы, вероятно, спрашивали себя: с кем, собственно, собирается воевать король Англии? Уж не намерен ли он провести на Сицилии все остав­шееся время? Это был оригинальный способ проведения Кре­стового похода.

Инцидент с флагами, наверное, подтвердил худшие опасе­ния Филиппа Августа. Через две недели после прибытия в ка­честве почетного гостя Ричард обеспечил себе контроль над вто­рым по величине городом острова, а король Сицилии, хотя и находился недалеко, в Катании, не делал ни малейших попы­ток противостоять ему.

Филипп отправил в Катанию своего двоюродного брата гер­цога Бургундского, поручив ему предупредить Танкреда о серь­езности ситуации и предложить поддержку французской ар­мии, если Ричард станет и дальше действовать в том же духе.

Танкред не нуждался в предупреждениях — от француз­ского короля или от кого-то еще. Он хорошо понимал, на­сколько опасно оставлять Мессину в руках Ричарда. Но сей­час у него возникла новая мысль. Размышляя о будущем, он ясно сознавал, что в конечном итоге Генрих Гогенштауфен представляет гораздо большую угрозу, чем Ричард. Рано или поздно Генрих придет в Италию и встретит поддержку в Апулии и повсюду на материке. Для того чтобы противосто­ять ему, Сицилии нужны союзники, и для этой цели англи­чане предпочтительнее французов. Какими бы они ни были грубыми варварами — а их король при всей своей блестящей репутации оказался не лучше других — но Ричард, имея се­мейные связи с Вельфами — его сестра Матильда была заму­жем за Генрихом, Саксонским Львом, — не питал любви к Гогенштауфенам. Филипп же был в великолепных отношениях с Фридрихом Барбароссой, и, если бы германцы нанесли удар теперь, пока крестоносцы еще оставались на Сицилии, неизвестно, чью сторону приняли бы французы. Танкред по­этому отправил герцога Бургундского назад к его повелите­лю с подобающими щедрыми подарками, а сам послал самого надежного гонца — Ришара, старшего сына Маттео из Аджелло, — в Мессину для переговоров с английским королем.

На сей раз предлагаемая взятка оказалась достаточной, чтобы король не устоял. Танкред не мог вернуть Иоанне ее владений в Монте-Сан-Анджело, положение на северо-вос­точной границе делало эти земли слишком важными в стра­тегическом отношении. Но он приготовил для нее в качестве компенсации двадцать тысяч унций золота, помимо милли­она тарисов, которые она уже получила; а ее брату он пред­лагал еще двадцать тысяч в замен утраченного наследства. Было далее условлено, что племянник и наследник Ричарда, трехлетний Артур Британский, будет немедленно помолвлен с одной из дочерей Танкреда. Взамен Ричард обещал королю Сицилии военную помощь на протяжении всего того време­ни, пока он и его люди находятся в пределах королевства, и обязался вернуть законным владельцам всю добычу, которую он захватил в прошлом месяце. 11 ноября окончательный договор был торжественно подписан в Мессине.

Реакцию Филиппа Августа на это внезапное сближение двух монархов нетрудно себе представить. Как всегда, однако, он скрывал свое недовольство. Внешне его взаимоотношения с Ричардом оставались сердечными. Им было что обсудить, преж­де чем они вновь пустятся в путь. Следовало установить жест­кие нормы поведения для воинов и паломников, решить проблемы транспортировки и снабжения, договориться о судьбе завоеванных территорий и дележе добычи. При обсуждении всех этих вопросов Ричард оказался неожиданно сговорчивым, и только по одному пункту, не связанному с Крестовым похо­дом, он упорствовал. Речь шла о сестре французского короля Алисе, которая была отослана в Англию более двадцати лет на­зад, как невеста одного из сыновей Генриха II. Ее прочили в жены Ричарду, которому, как можно догадаться, она оказалась не нужна, но, вместо того чтобы вернуть ее во Францию, Ген­рих держал ее при своем дворе, затем сделал ее собственной любовницей, и она почти наверняка родила от него ребенка. Теперь Генрих умер, а Алиса в возрасте тридцати лет все еще жила в Англии, так и не выйдя замуж.

Едва ли Филиппа беспокоила ее судьба; он пальцем не по­шевелил, чтобы помочь своей другой сестре, даже более дос­тойной жалости, — Агнессе-Анне Византийской, дважды ов­довевшей при ужасных обстоятельствах еще до того, как ей исполнилось шестнадцать лет. Но бесчестья французской принцессы он не мог простить. Оказалось, что Ричард так же тверд в этом вопросе, как и Генрих. Он не только категори­чески отказался сам жениться на Алисе, но имел наглость оп­равдать свое отношение к ней ее запятнанной репутацией. Это стало серьезным испытанием хладнокровия Филиппа, а когда Ричард заявил, что его мать Элеонора в этот самый момент держит путь на Сицилию с другой невестой — прин­цессой Беренгарией Наваррской, между двумя монархами едва не произошел полный разрыв. Наверное, исключитель­но для того, чтобы пустить пыль в глаза, Филипп принял при­глашение Ричарда на большой пир в Матегрифоне, который состоялся на Рождество, но он мог утешаться мыслью о том, что большинство сицилийцев, присутствовавших на торже­ствах, вели такую же борьбу со своей совестью.

3марта 1191 г. король Англии приехал по приглашению короля Сицилиив Катанию. Оба подтвердили свою дружбу и обменялись подарками — пять галер и четыре конные уп­ряжки предназначались для Ричарда, который, согласно по крайней мере двум источникам, предоставил Танкреду еще более ценное доказательство своей привязанности — меч ко­роля Артура, Экскалибур, который был найден всего несколь­кими неделями раньше около тела старого короля в Гластонбери[161]. После этого оба короля отправились в Таормину, где ожидал недовольный Филипп. Танкред по причинам, о кото­рых можно только догадываться, показал Ричарду письма, которые король Франции направил ему в предыдущем октяб­ре, предупреждая его об английских махинациях, после чего новой ссоры между монархами Англии и Франции едва уда­лось избежать. Но в конце месяца союзники помирились и расстались внешне вполне дружески, когда 30 марта Филипп отплыл со своей армией в Палестину.

Он хорошо рассчитал время отплытия, или, возможно, это Элеонора и Беренгария хорошо рассчитали время своего при­езда. Едва французский флот исчез за горизонтом, их кораб­ли бросили якорь в заливе. Прошло сорок четыре года с тех пор, как старая королева последний раз посетила Сицилию по приглашению Рожера II на обратном пути из Святой зем­ли. Во время второго визита она надеялась поприсутствовать на свадьбе своего любимого сына и девушки, избранной ею лично. Но начался Великий пост, а о венчании во время по­ста не могло даже идти речи. Несмотря на недавнее запре­щение женщинам участвовать в Крестовых походах, было решено, что Беренгария отправится со своим будущим му­жем на Восток. Молодая королева Иоанна, которая страшно не хотела оставаться на острове, стала для нее прекрасной компаньонкой. После того как все решилось, Элеонора не стала задерживаться. Проведя три дня в Мессине, эта дама, прославившаяся своей неиссякаемой энергией на всю Евро­пу, — ей исполнилось к тому времени шестьдесят девять лет, и она путешествовала три месяца — снова отбыла в Англию. Простившись с матерью, Иоанна на следующий день сама отплыла с Беренгарией в Святую землю. Ричард предоставил в их распоряжение один из своих больших кораблей, он был не столь быстроходен, как обычные галеры, но значительно более комфортабелен, и на нем нашлось место для прислуги, обслуживавшей дам, и для их огромного багажа. Сам Ричард остался еще на неделю, организуя погрузку своей армии и разрушение Матегрифона. Наконец, 10 апреля он тоже от­был. Мессинцы едва ли сожалели о его отъезде.

Но король не разделял их чувств. Конечно, Сицилия могла жить более счастливо и мирно без буйного Ричарда — но толь­ко до тех пор, пока Генрих Гогенштауфен откладывал свой по­ход. Если бы Ричард задержался еще немного, он мог бы ока­зать Сицилии бесценную помощь и, возможно, сыграть решающую роль в ее судьбе. Но нельзя винить его за то, что он по­кинул остров: его присутствие срочно требовалось в Палес­тине — где теперь, через четыре года после битвы у Хэттина, ситуация была совершенно отчаянной — и его крестоносная клятва имела больший вес, чем все прочие обязательства. Тем не менее с его отъездом единственная надежда Танкреда на спасение своей страны от имперских лап рухнула. Теперь, ког­да гроза придет, он должен будет встретить ее один. Король не мог знать, что до этого момента осталось меньше трех недель.

Глава 21

НОЧЬ

О певец Персефоны,

Затерянный в туманных лугах,

Помнишь ли ты Сицилию?

Уайльд. Феокрит

Если бы Генрих Гогенштауфен следовал первоначальному плану кампании, он бы покинул Германию в ноябре 1190 г. и почти наверняка явился бы на Сицилию до отплытия английс­ких войск. Но ему помешало известие, полученное как раз в тот момент, когда он собирался выступить в поход. 10 июня его отец Фридрих Барбаросса после долгого и тяжелого путеше­ствия через Анатолию вывел свою армию из последнего уще­лья Тавра на плоскую прибрежную равнину. Стояла невыно­симая жара, и маленькая речка Каликадн, которая пробегала через городок Селевкию к морю, манила путников к себе[162]. Фридрих пришпорил коня и поскакал к речке, предоставив своим людям следовать за ним. Больше его не видели живым. То ли он спешился, чтобы попить, и его сбило ног быстрое те­чение, то ли его конь поскользнулся в грязи и сбросил его, то ли его старое усталое тело — ему было около семидесяти — не выдержало падения в ледяную горную реку — неизвестно. Его вытащили, но слишком поздно. Когда подошли основные силы армии, они увидели своего императора мертвым на берегу.

Его сын Генрих, претендовавший на две короны вместо одной, теперь особенно стремился отправиться на юг как можно скорее. На решение проблем, возникших в самой Гер­мании после смерти Фридриха, ушло несколько недель. К сча­стью, зима была теплой и альпийские перевалы еще не засы­пало снегом. К январю он и его армия благополучно пере­шли через горы. Затем, потратив месяц на то, чтобы укрепить свою власть в Ломбардии и заручиться поддержкой пизанс-кого флота, Генрих направился в Рим, где его ждал папа Кли­мент III.

Но прежде чем Генрих достиг города, папа Климент умер. Поспешно, поскольку императорские войска приближались, коллегия кардиналов собралась на конклав и избрала в качестве нового папы диакона церкви Святой Марии в Козмедине Джач-нинто Бобоне. С учетом ситуации их выбор вызывает удивле­ние. Новый папа имел благородное происхождение — его брат Урс стал родоначальником семьи Орсини — и как церковный деятель мог похвастаться длинной и славной биографией, по­скольку стойко защищал Петра Абеляра против святого Бер­нарда в Сансе пятьдесят лет назад. Но теперь ему было восемь­десят пять лет — едва ли этот человек подходил на роль противника властного молодого Генриха, который покушался на позиции церкви так же, как и на Сицилийское королевство. Судя по всему, Джачинто Бобоне сам разделял эти сомнения, и только приближение германской армии и страх перед новой схизмой, которая с вероятностью могла возникнуть, если избра­ние отложится, в конце концов заставили его принять папскую тиару. Кардинал с 1144 г., он только в 1191 г. в Страстную суб­боту 13 апреля принял священнический сан, а на следующий день, в Пасхальное воскресенье, занял престол святого Петра как папа Целестин III. Первым официальным его деянием в ка­честве папы стала проведенная 15 апреля коронация Генриха и Констанции как императора и императрицы Западной импе­рии.

Целестин, с его полувековым пребыванием в папской ку­рии, ясно понимал, какими новыми бедами для папства гро­зит захват Сицилии. В данных обстоятельствах, однако, он едва ли мог требовать от нового императора обещания не продвигаться далее на юг, и его попытки отговорить Генриха от исполнения своих планов, как и следовало ожидать, ни к чему не привели. 29 апреля, всего через две недели после коронации — вопреки запрету папы, как отмечает Ришар из Сан Джермано, — сын Барбароссы со своей армией пересек Гарильяно и вторгся на сицилийскую территорию.

Танкред, в меру своих возможностей, подготовился к встрече с ним. Из-за дезертирства большинства континен­тальных вассалов он не сумел собрать армию, способную про­тивостоять имперским силам в открытом бою, потому он по­ложил все силы на то, чтобы укрепиться в тех местах, где он реально мог найти поддержку, — на самой Сицилии, в сво­их собственных землях вокруг апулийской пяты и, главное, в крупнейших городах по обе стороны полуострова, где горо­жане, пусть и республикански настроенные, явно предпочи­тали короля императору и с готовностью принимали приви­легии, которые Танкред им даровал. Кроме того, он послал Ришара из Ачерры на север во главе всех войск, какие уда­лось собрать, чтобы держать там оборону.

Поначалу Ришар не очень преуспел. Он, вероятно, знал, что все попытки обеспечить лояльность северных пригранич­ных земель обречены на провал, и, подобно Танкреду, при­лагал усилия лишь там, где они могли дать результат. Б пер­вые недели вторжения Генрих сметал все на своем пути. Один город за другим открывал перед ним ворота, все боль­ше местных баронов присоединялось к имперской армии. От Монте-Кассино в Венафро, затем в Теано — нигде не было и намека на сопротивление. Даже Капуя, некогда самый не­покорный город в Кампании, теперь приветствовала герман­цев: ее архиепископ распорядился при приближении импе­раторского войска поднять штандарт Гогенштауфенов на крепостном валу. В Аверсе, первом нормандском фьефе Ита­лии, ситуация повторилась. Салерно, континентальная столи­ца короля Рожера, даже не дожидался прибытия имперских сил, чтобы письменно заверить Генриха в своей лояльности, одновременно пригласив Констанцию провести жаркие лет­ние месяцы в старом дворце ее отца. Только дойдя до Не­аполя, император вынужден был остановиться.

За те полвека, которые Неаполь пребывал в составе Нор­мандского королевства, он рос и процветал. Этот богатый торговый поровый город насчитывал около сорока тысяч жи­телей, включая значительную еврейскую общину и купечес­кие колонии Пизы, Амальфи и Равелло. Недавно, чтобы по­ощрить их преданность, Танкред предоставил неаполитанцам ряд дополнительных привилегий. Ришар из Ачерры поступил мудро, избрав город своей штаб-квартирой. Оборонительные сооружения Неаполя были в полном порядке — Танкред за год до того отремонтировал их за собственный счет, — зер­нохранилища и кладовые полны. К тому моменту, когда им­ператор появился со своей армией под стенами, горожане ус­пели подготовиться к встрече.

Последовавшая осада была, с их точки зрения, не особо тя­желой. Поскольку сицилийский флот под командованием Мар­гарита непрерывно вел охоту на пизанские корабли, Генрих так и не смог установить жесткий контроль над подходами к гава­ни, и защитники продолжали получать подкрепления и припа­сы. Со стороны суши германские войска предприняли несколь­ко серьезных атак; граф Ачерры был ранен, и его временно заменил в качестве командира второй сын Маттео из Аджел-ло Николас, ныне архиепископ Салерно, который доброволь­но оставил свою паству несколько недель назад, в знак протес­та против их предательства. Но стены стояли, и, по мере того как лето шло, делалось ясно, что скорее осаждающие, нежели осажденные начинают беспокоиться.

Оглядываясь задним числом на всю известную нам исто­рию нормандцев на юге, легко увидеть в ней повесть о не­прекращающихся изменах и предательствах. Только один со­юзник их никогда не оставлял: жара южного лета. Вновь и вновь она спасала их от накатывавшихся раз за разом импер­ских вторжений — с того давнего дня в 1022 г., когда Ген­рих Святой в отчаянии отступил от стен Трои, и до нынеш­него времени, когда, почти два столетия спустя, его тезка, видя, как малярия, дизентерия и прочие недуги косят ряды его войска и внезапно серьезно заболев сам, признал, что нужно уходить, пока не поздно.

24 августа Генрих отдал приказ снять осаду Неаполя, и в течение дня или двух имперские полчища, все еще впечатля­ющие, но заметно поредевшие и не столь бодрые, как за не­сколько недель до того, проследовали на север через горы,

Неаполитанцы наблюдали за ними с удовлетворением. Они знали, однако, что для Генриха это отступление было не бо­лее чем раздражающим, но необходимым маневром, оно оз­начало задержку, но не поражение.

Он оставил имперские гарнизоны во всех важнейших го­родах и, чтобы ни у кого не возникало сомнений относитель­но его будущих намерений, согласился оставить Констанцию в Салерно до своего возвращения.

Здесь, однако, он совершил серьезную ошибку. Он не по­нимал особенностей южного темперамента и явно не подо­зревал, что известие о его отступлении в сочетании со стра­хом перед местью Танкреда в течение нескольких дней пос­ле его отбытия повергнут салернцев в панику. В безумных поисках козла отпущения салернская толпа атаковала дворец, в котором находилась Констанция, и, возможно убила бы ее, если бы не племянник Танкреда, некий Элио из Джезуаль-до, который появился на месте происшествия как раз вовре­мя, взял императрицу под свое покровительство и при пер­вой возможности отправил ее к королю в Мессину.

Танкреду пленение императрицы, наверное, казалось да­ром Божьим. Он, вероятно, приободрился, получив вести об отбытии Генриха, но знал, что битва только началась. Генрих обнаружил, что стоящая перед ним задача сложнее, чем он ожидал, но его армия не была разгромлена — и даже не всту­пала в бой, при том что большая часть северной Кампании, включая Монте-Кассино, оставалась в его руках. Первый ра­унд, хотя и закончился лучше, чем Танкред предполагал, за­вершился ничьей, а перспективы второго были не особенно блистательными.

По крайней мере, пока не появилась Констанция. Но теперь положение внезапно изменилось, самый ценный дипломатичес­кий заложник, на какого Танкред мог рассчитывать, попал к нему в руки. Ему более не надо было ожидать в бессильном напряжении, когда Генрих выберет время для повторного втор­жения на его территорию, в нынешней ситуации он мог сам предложить переговоры. Обнадеживало Танкреда также то, что папа Целестин явно был к нему расположен. Еще во время осады Неаполя папа за спиной императора провел переговоры с Генрихом Львом, а спустя четыре месяца, в декабре, он отлу­чил весь монастырь Монте-Кассино в наказание за поддержку имперских притязаний. Монте-Кассино все еще оставался в оппозиции к Танкреду, но по поводу симпатий папы не возни­кало никаких сомнений.

Симпатии, однако, не гарантировали официальной поддер­жки. Для любого папы слишком могущественная Сицилия была столь же опасна, как и слишком могущественная им­перия. Залогом безопасности являлось равновесие сил. Зада­чей папства было это равновесие поддерживать, и, если в про­цессе папа становился на сторону Сицилии, он с чистой со­вестью мог потребовать что-то взамен. Позиции Танкреда в глазах некоторой части его подданных были шаткими, в час­тности из-за его происхождения, папская инвеститура, под­тверждающая его права на корону, существенно помогла бы ему, если бы он был готов за это платить.

Исходила ли инициатива от папы или от короля — неизве­стно, но переговоры велись через посредников, по-видимому, всю весну 1192 г., поскольку, когда Танкред, воодушевленный после успешной карательной экспедиции против своих мятеж­ных вассалов в Абруццо, в июне встретился с посланцами папы в Гравине, основные условия соглашения уже были выработа­ны. Король получал желанную инвеституру, но в обмен отка­зывался от всех особых прав в управлении делами церкви на ос­трове, которых добились с таким трудом Рожер I и Рожер II, подтверждение которых получил Вильгельм Злой в Беневенто в 1156 г. С этих пор сицилийское духовенство должно было по­лучать назначения таким же путем, как и их собратья на мате­рике, и в спорных случаях обращаться в Рим. Папа мог напра­вить своих легатов на Сицилию, когда ему заблагорассудится, а не только когда об этом попросит король. Избрание церковных иерархов не утверждалось более королем.

Поставив латинскую церковь на Сицилии впервые в ее ис­тории под контроль папства, папа Целестин справедливо мог поздравить себя с грандиозной дипломатической победой. Не часто папы брали верх над нормандцами в такого рода пере­говорах. Танкред, однако, не собирался спорить. Он был в безвыходном положении. Привилегии, которые он уступил, имели значение в более счастливые и благодатные времена, и их уступка казалась не столь большой платой за легитимность.

Но Танкред, хотя он этого еще не знал, потерял также нечто более ценное для него в тот момент, чем любая папс­кая инвеститура. Папа Целестин, вовсе не обескураженный тем, как Генрих принял его последние предложения, все еще лелеял надежду, что однажды при его посредничестве король и император помирятся; поэтому заставил Танкреда в каче­стве жеста доброй воли поручить Констанцию его заботам. Шаландон с необычной горячностью объявляет идею папы «нелепицей»; это действительно был непродуманный шаг, и его последствия оказались губительными. Танкред, не желая противоречить папе в такой момент, неохотно согласился. Императрица в сопровождении специального эскорта отбы­ла в Рим.

Если бы она плыла по морю, все могло бы обойтись, но сухопутная дорога проходила через территорию, контролиру­емую Генрихом, и неизбежное случилось. Когда кортеж при­был в пограничный Чепрано, его встретил отряд император­ских рыцарей. Констанция сразу же попросила у них защи­ты и покровительства. Кардиналы пытались возражать, но их просто не слушали. Они вернулись в Рим с пустыми руками, а императрица поспешила назад через Альпы к своему мужу.

Танкред лишился своей козырной карты. Ему не суждено было получить другую.

В течение последних недель 1192 г. Иоанна Плантагенет гостила в Палермо. Она возвращалась из Палестины в сопро­вождении своей свояченицы Беренгарии, которая полтора го­да назад в Лимасоле на Кипре вышла замуж за Ричарда, став королевой Англии. Факт, что Иоанна решилась посетить Си­цилию, свидетельствует о том, что, каковы бы ни были пре­тензии ее брата, Танкред после смерти ее мужа не так пло­хо с ней обращался и она определенно не была на него в обиде. Танкред и его жена Сибилла приняли двух молодых особ, как подобает принимать королев. Через пару недель они вновь отправились в путь: Беренгарию ожидала жизнь почтенной вдовы во Франции, Иоанну второе замужество[163]. Ее, наверное, очаровал прием, оказанный ей в Палермо, ка­залось не изменившемся с тех времен, когда она и ее бого­подобный супруг царствовали в нормандской Сицилии — прекрасной и мирной. Можно надеяться, она понимала, как ей повезло, что она познакомилась с Сицилией в такие вре­мена — и что по возвращении она обнаружила, что ее ста­рое королевство еще существует.

Если бы этим летом Генрих VI повел на юг вторую экспе­дицию, лучше экипированную и обеспеченную соответствую­щей поддержкой с моря, вряд ли Танкред, даже с помощью Маргарита и его флота, сумел бы выстоять. Долгий период ми­ра, которым ознаменовалось царствование Вильгельма Добро­го и которому тот обязан своей репутацией, теперь завершил­ся; после двадцати пяти лет вернулась анархия, материк уже погрузился в хаос. Ни одна дорога не была безопасной, ни од­ному барону нельзя было доверять, и в таких условиях об орга­низованном сопротивлении захватчикам не могло идти речи. Но Генрих не выступил. Вельфы, явно поддерживаемые папой Целестином, доставляли ему слишком много хлопот дома. Са­мое большее, что он мог сделать, — послать довольно скромное войско под командованием Бертольда из Кюнсберга, чтобы он контролировал ситуацию в ожидании лучших времен. Норман­дской Сицилии была дана отсрочка.

Но она еще боролась за свою жизнь. Хотя Танкред девять месяцев вел непрекращающуюся войну на полуострове, по возвращении на Сицилию осенью ему нечем было похвас­таться и он отчетливо сознавал, что, если он не получит дей­ственной помощи из-за границы, дни королевства сочтены. Большую часть зимы он провел в переговорах с византийс­ким императором Исааком Ангелом, в результате которых он смог объявить о помолвке своего старшего сына Рожера, которого он своевременно сделал герцогом Апулийским, с до­черью императора Ириной.

Брачная церемония состоялась следующей весной в Бриндизи. Но этот союз не достиг целей. Исаак мог предоставить королю Сицилии невестку, но был слишком поглощен соб­ственными бедами, чтобы сделать что-то еще. Герцог Рожер умер в конце года, его молодая жена осталась безутешная и одинокая в Палермо. Король Ричард Английский — еще один человек, на чью помощь можно было бы рассчитывать, — на обратном пути из Палестины попал в руки одного из васса­лов Генриха и томился в плену в немецком замке. Единствен­ным союзником Сицилии оставался папа Целестин, но ему препятствовал откровенно проимперскии римский сенат и у него не было армии. К тому же ему было восемьдесят семь лет.

Танкред продолжал борьбу в одиночестве. Император по-прежнему не появлялся, но даже и без него ситуация по­стоянно ухудшалась, королевские войска могли отвоевывать здесь и там города и замки, но они не могли добиться сколько-нибудь реального успеха. Монте-Кассино оставался неприступен, как всегда с бесстыдно развевающимися им­ператорскими знаменами на башнях. Затем, в конце лета, Танкред заболел. Он держался сколько мог, но болезнь уси­лилась настолько, что ему пришлось вернуться на Сицилию. Всю зиму он пролежал в Палермо, постепенно слабея, а 20 февраля 1194 г. умер.

Теперь не оставалось никакой надежды. Со смертью Танкреда из Лечче Сицилия потеряла своего последнего защит­ника. Из всех нормандских королей он был самым самоот­верженным и самым несчастливым. Судьба его глубоко тра­гична. В более счастливые времена он никогда не получил бы короны, а когда она была ему навязана, он не имел возмож­ности вкусить радостей царствования. Четыре года, проведен­ные на троне, он беспрерывно боролся — с империей преж­де всего, но также с согражданами-сицилийцами, христиана­ми и мусульманами, которые были слишком эгоистичны или слишком слепы, чтобы понять неотвратимость нависшей над ними угрозы. Сам Танкред видел ее с ужасающей ясностью и стремился отвести ее всеми возможными способами, военными и дипломатическими, явными и тайными. Останься он жив, он даже мог бы преуспеть, хотя все было против него. Умерший слишком рано, он запомнился на Сицилии — если вообще запомнился — как посредственность и неудачник ли­бо в созданном имперской пропагандой образе неуклюжего чудовища. Это несправедливо. Танкреду, возможно, недоста­вало величия его самых гордых предшественников, но с его упорством, мужеством и — главное — его политическим ви­дением он оказался вполне достойным преемником.

Для суеверных подданных разрушающегося королевства смерти Танкреда и его наследника являлись ясным свидетель­ством того, что время Отвилей кончилось и что будущее при­надлежит Генриху Гогенштауфену. Тот факт, что единствен­ный сын Танкреда Вильгельм был еще ребенком и что Си­цилия во времена величайших испытаний вновь оказалась в руках женщины, послужил лишь дополнительным, ненужным подтверждением воли Божьей. Темные облака пораженче­ства, которые долго собирались над королевством, накрыли и саму столицу, когда королева Сибилла, еще не преодолев оцепенения и горечи от недавней потери, неохотно взяла бразды правления в свои усталые руки.

У нее не было иллюзий. Для нее, как для ее мужа, коро­левская власть была только бременем, и она знала не хуже других, что стоящая перед нею задача невыполнима. Если Танкред при всей своей решительности и храбрости так и не сумел объединить своих подданных в борьбе против надви­гающегося зла, что могли сделать она и ее маленький сын? Сама она не обладала политическим мышлением, единствен­ный советник, на которого она могла бы положиться, старый Маттео из Аджелло, умер год назад. Его два сына, Ришар и Николас, ныне архиепископ Салерно, были верными друзья­ми и способными политиками, но не могли сравниться по опыту и влиянию с отцом. Третьим советником Сибиллы был архиепископ Бартоломью Палермский, брат и преемник Уол­тера из Милля. Она ему не доверяла, и была почти опреде­ленно права. Все, что ей оставалось, — ждать рокового удара и, по возможности, не терять голову.

Ей не пришлось долго ждать. Генрих VI, уладив свои про­блемы, снова бросил все силы на завоевание Сицилии. Он не особенно спешил, поскольку время работало на него, а он не хотел рисковать повторением неаполитанской неудачи. Тог­да у него не было соответствующей поддержки с моря; бла­годаря Маргариту пизанский флот оказался бесполезен, а ге­нуэзцы, прибывшие после того, как императорские войска ушли, едва избежали полного уничтожения. На этот раз Ген­рих приготовился тщательно. Маргариту противостояли не только пизанцы и генуэзцы, но также пятьдесят полностью оснащенных судов, полученных, как ни странно, от короля Ричарда Английского.