ЗАМЕТКИ ОБ ОСНОВНЫХ ИСТОЧНИКАХ

Фалько из Беневенто

 

Член одного из знатных семейств Беневенто, дворцовый нотарий и писец, Фалько написал историю родного города и всей юж­ной Италии между 1102-м и 1139 гг. Его сочинение ценно не толь­ко тем, что оно основательно, методично, живо и содержит описа­ние многих событий, виденных автором лично, — но тем, что в нем отражена точка зрения лангобардского патриота, для которого нор­мандцы были шайкой невежественных разбойников. Существует итальянский перевод.

Александр из Телезе

 

Александр, настоятель монастыря Сан Сальваторе около Теле­зе, писал свою хронику по заказу Матильды из Алифе, сводной се­стры Рожера II. Хотя она задумывалась как биография Рожера, пер­вая ее часть очень кратка; в ней ничего не говорится о регентстве Аделаиды, и повествование становится содержательным только с 1127 г., с описания событий, приведших к созданию Сицилийско­го королевства. С этого момента и до 1136 г.,когда Александр рез­ко обрывает свой рассказ, хроника является ценным источником, несмотря на тенденциозность автора. По его мнению, Рожер из­бран свыше, чтобы принести мир и порядок югу, после всех кар за прежние несправедливости. Несмотря на свое положение, аббат не слишком жаловал папство и даже попрекал Гонория II за «высоко­мерие». Существует итальянский перевод.

Ромуальд из Салерно

 

Ромуальд Гварна, представитель древней салернской аристокра­тии, был архиепископом в своем родном городе с 1153 г. до своей смерти в 1181 г. В течение этого времени он играл важную роль во внутренней и внешней политике королевства и на Сицилии, и на материке. Он участвовал в переговорах в Беневенто, позже был вовлечен в заговор против Майо из Бари и способствовал благопо­лучному освобождению Вильгельма I во время восстания 1161 г. При Вильгельме II, которого он и короновал, он представлял Си­цилию при подписании Венецианского договора. Его «Хроника», ко­торая начинается с Сотворения мира и продолжается до 1178 г., — один из самых важных источников по периоду, которому посвяще­на эта книга. Он был бы еще ценнее, если бы не предвзятость Ро-муальда и его любовь к краткости. В действительности он сильно преувеличивает свою роль в описываемых им событиях и преумень­шает роль других. События, в которых он сам не участвовал, — или те, о которых ему и его друзьям неприятно вспоминать, — он скло­нен вообще игнорировать. «Хроника» Ромуальда никогда не пере­водилась ни на французский, ни на английский, но существует ита­льянский перевод.

Гуго Фальканд

 

Как заявляет Шаландон, Фальканд — одна сплошная загадка. Наиболее выдающийся из ныне живущих исследователей этого пе­риода, мисс Эвелин Джемиссон убедительно доказывает, что его следует отождествить с Евгением, политиком и ученым, который был назначен адмиралом королевства в 1190 г. «Книга о Сицилий­ском королевстве» охватывает период с 1154-го до 1169 г. В ней мало говорится о сицилийской внешней политике, но как картина социальной жизни и политических интриг в Палермо в течение смутного времени — это шедевр. Автору достаточно нескольких штрихов, чтобы нарисовать характер, его умение подмечать выра­зительные детали поразительно. По живости рассказа ни один из источников, с которыми мы имели дело, с ним не сравнится — исключая, может быть, сочинение Аматуса из Монте-Кассино. Но если Аматус наивен, Фальканд — искушенный и думающий писа­тель. Его главный недостаток — тенденциозность и острое, почти всеобъемлющее презрение к тем, кто его окружает. Для него лю­бой человек порочен, для любого поступка он безошибочно подбирает самое грязное объяснение. Насколько он точен, судить слож­но, поскольку у нас нет другого столь же детального повествования об этом периоде. Но читать его необычайно интересно. Как ни странно, этот автор, которого сравнивали с Тацитом и Фукидидом, никогда не переводился на английский или французский; единст­венный перевод, который я нашел, — итальянский перевод дель Ре — написан таким тяжелым языком, что легче читать изящную латынь Фальканда.

Пьер из Эболи

 

Длинная поэма Пьера из Эболи «Песнь о делах сицилийских» содержит детальный рассказ о последних днях Сицилийского ко­ролевства — со смерти Вильгельма Доброго до прибытия Генри­ха VI. Как и в случае с Фалькандом, надежность этого источника оказывается сомнительной из-за личных пристрастий автора — в данном случае из-за ненависти Пьера к Танкреду из Лечче, его семье и его приверженцам. Сообщаемые им факты редко можно проверить по другим источникам, но, когда это удается, они не всегда оказываются точными. С другой стороны, он, по-видимому, жил при дворе Генриха VI и, соответственно, был осведомлен о происходящем лучше многих других. Это еще одна работа, кото­рая ждет перевода. Когда он появится, что однажды должно слу­читься, надеюсь, в него войдут в качестве иллюстраций очарователь­ные и остроумные рисунки, которыми Пьер украсил свой текст. Че­тыре из них воспроизведены в книге.

[1] Александр из Телече. II, хii.

[2] Это был не первый случай, когда святой Георгий оказывал мораль­ную поддержку нормандцам в тяжелую минуту; читавшие «Нормандцев в Сицилии» (М.: Центрполиграф, 2005) могут вспомнить, как он появился перед отцом Рожера в битве при Мерами в 1063 г.

[3] Розарио Сально ди Пьетраджелли. Легенда о буре и об обете короля Рожера построить храм в Чефалу // Сицилия в искусстве и археологии. Т. II. Июнь — июль 1888 г.

[4] Верхний ряд мозаики на стенах клироса с надписями на латыни вме­сто греческого является более поздним, предположительно работа местных художников следующего столетия. То же относится к серафиму на своде.

[5] Останки этого дворца до сих пор сохранились в так называемой Остерио-Магна на углу Корсо-Руджеро и Виа-Амендола.

[6] Фалько называет его Рожером де Плеуто.

[7] Письмо 130.

[8] Письмо 129.

[9] Любой, кто желает подробностей, найдет их во всей немилосердной полноте, вплоть до последней осажденной цитадели, в сочинении Шаландона.

[10] Согласно «Хронике правления Лотаря», длинной и многословной, на­писанной стихами около 1150 г., аббатство было на самом деле захваче­но группой воинов Генриха, которые вошли, переодевшись паломниками, спрятав мечи под одеждой. Но этот рассказ в том или другом варианте явился едва ли не обязательным обшим местом в средневековых повество­ваниях об осаде монастыря — см. «Нормандцы в Сицилии». Единственное, что удивительно, это то, что Бернарди, пунктуальный (хотя и тенденциоз­ный) биограф Лотаря, воспринял историю всерьез.

[11] Его руины стоят до сих пор и производят большое впечатление.

[12] См. иллюстрацию. Эта знаменитая церковь с большими башнями у западной стены, одной лангобардской, а другой в полувосточном стиле, была построена, чтобы дать приют мощам святого Николая Мирликийского — позже превратившегося в Сайта-Клауса, — после того как они 9 мая 1087 г. при весьма сомнительных обстоятельствах оказались в Бари. Верхняя гале­рея теперь превращена в маленький музей. Там хранится, помимо проче­го, огромная корона и эмалевый портрет святого с Рожером II.

[13] Проезжая недавно через Брайтенванг, я поинтересовался, сохранилась ли там какая-нибудь память о Лотаре, и меня направили к довольно боль­шому дому, на котором была укреплена табличка. Надпись гласила: «Здесь умер 3 декабря 1137 г. Лотарь II Немецкий и римский император на ру­ках своего зятя Генриха дез Штольцена».

[14] Vita Prima, 1.

[15] Место захоронения, возможно, было сознательно засекречено его сто­ронниками, или его немедленно осквернили приверженцы Иннокентия, мы не знаем. Факт то, что могила Анаклета не найдена.

[16] У нас есть только утверждение Фалько, что с королем советовались по поводу этого избрания и он одобрил его. Как ни расценивай избрание Анаклета, избрание Виктора, осуществленное горсткой кардиналов-схизматиков, нельзя считать законным. И Рожер только выигрывал от окончания раскола в церкви.

[17] Современный город Кассино, расположенный на равнине под мона­стырем.

[18] Шифати — выпуклая византийская монета, достоинством по тари­фу 1269 г. восемь тарисов золота, то есть чуть более четверти унции сици­лийского золота; то есть шифати имел примерно ту же стоимость, что ан­глийский соверен (Манн. Жизнь пап в раннее Средневековье. Т. IX. С. 65).

[19] «Скитальческая жизнь».

[20] Этот канделябр почти наверняка подарен часовне архиепископом Гуго Палермским, когда он короновал сына Рожера Вильгельма как сопра­вителя отца на Пасху в 1151 г. На нем среди изображений ангелов, под­держивающих распятие, вырезана, прямо на уровне глаз, одинокая чело­веческая фигура, появляющаяся нежданно из пальмовых ветвей. Эта фигура в митре, подозрительно напоминающая мистера Панча, долго считалась портретом самого Рожера; но, поскольку на ней надет также папский пал­лий, который король не носил, она, скорее всего, изображает дарителя.

[21] Если смотреть снизу, фигура Девы оказывается смещена относитель­но центра — из-за чего изображение Иоанна Крестителя сверху слева ка­жется неуклюжей попыткой придать композиции законченность. Но если смотреть из большого окна в северной стене, она оказывается точно в цен­тре видимого пространства стены. Из этого можно заключить, что окно, которое сообщается со внутренним пространством дворца, использовалось начиная примерно с 1160 г. как королевская ложа. (Об этом и многих других восхитительных исследованиях сицилийских мозаик см.: Демус. Мо­заики нормандской Сицилии. Лондон, 1950.).

[22] Согласно надписи на стене северного придела, он был отреставрирован в XIV в.

[23] Ныне Ариано-Ирпино.

[24] Оба текста приводятся у Брандилеоне «Римское право и норманд­ские законы Сицилийского королевства». Ватиканский текст, вероятно, иден­тичен тому, который Рожер обнародовал в Ариано. Текст из Монте-Касси­но, похоже, сокращен, хотя он содержит несколько позднейших добавле­ний.

[25] Королевская курия начиная с правления Рожера II являлась главным органом центрального правления. Ее полномочия были значительно шире, чем у современного кабинета министров, поскольку она исполняла отчас­ти роль органа правосудия, по крайней мере в гражданских делах.

[26] Тот факт, что Рожер именовал себя королем, а не императором, не ослабляет его притязаний. Титул «король» был принятым переводом гре­ческого «василевс»; это слово, между прочим, использовано для именова­ния императора Нерона на мозаике в дворцовой часовне.

[27] Первые золотые дукаты появились не ранее 1284 г. — в Венеции, где серебряные имели хождение с 1202 г.

[28] Утверждение, содержащееся в одиннадцатом издании Британской эн­циклопедии — в более поздних изданиях эта статья перепечатана слово в слово, — что дукат получил название по имевшейся на нем надписи — «Sit tibi, christe, datus, quem tu regis, iste ducatis » — «Тебе, о Христос, кото­рый правит этим герцогством, дается сие» — безосновательно. На малень­кой монете не было места для такой надписи даже в сокращенной форме. Единственная надпись на этих самых первых дукатах, обозначающая лиц, изображенных на портретах, являла собой сокращение «АN. R. X» — де­сятый год царствования. Это был еще один вызов папе, который, естествен­но, считал годы Сицилийского королевства от момента признания прав Рожера в Миньяно в 1139 г. Другая монета ценой в треть дуката была вы­пущена в «зекке» в Палермо. Исключительно удачный пример сицилийс­кой просвещенности, она имела на аверсе латинскую надпись вокруг гре­ческого креста, а на реверсе — арабскую, гласившую: «отчеканено в столице Сицилии (!) в 535 г.» — то есть в 535 г. Хиджры, мусульманского лето­счисления, что соответствует 1140 г. от Рождества Христова.

[29] Тремя годами позже друг Бернара Петр Достопочтенный из Клюни, остававшийся непримиримым врагом Анаклета, а соответственно и Роже­ра, в течение всех лет схизмы, адресовал «славному и великому королю Си­цилии» еще более впечатляющее послание: «Сицилия, Калабрия и Апулия, области, которые до Вас были преданы в руки сарацин или служили при­бежищем разбойников, ныне — по милости Бога, который помогает Вам в исполнении Вашей задачи, стали обителью мира и спокойствия, мирным и счастливейшим королевством, управляемым вторым Соломоном. Пусть земли несчастной нашей Тосканы и соседние провинции присоединятся к Вашей державе!» (Кн. IV, письмо 37).

[30] Это распоряжение в общем не исполнялось. Почти вся королевская семья похоронена в церкви Святой Марии Магдалины рядом со старым со­бором. Когда через сорок лет собор перестраивали, все могилы, включая могилы королев Эльвиры и Беатрисы и четырех сыновей Рожера — Роже­ра, Танкреда, Альфонсо и Генриха — перенесли в другую церковь, назван­ную так же. Эта церковь до сих пор стоит во дворе карабинерских казарм в Сан-Джакомо. Однако от самих могил не осталось никаких следов (Дмр. Династические королевские захоронения нормандского периода на Сици­лии. Кембридж (Масс). 1959).

[31] Как отмечает мисс Эвелин Джемиссон («Адмирал Евгений Сицилий­ский», с. 40), «ни один человек латинской культуры до этого времени не занимал должности — высокой или скромной — в казначействе».

[32] Посетители Россано обычно довольствуются тем, что осматривают ви­зантийскую церковь Святого Марка и дворец архиепископа, по праву зна­менитый тем, что в нем хранится пурпурный кодекс VI в. Но я бы посо­ветовал им совершить небольшую прогулку в монастырь Святой Марии, лежавший выше в холмах по дороге на Корильяно. Монастырские здания разрушены, но сама церковь цела, и хотя бы ради ее великолепного моза­ичного пола стоит сюда приехать.

[33] Возможно, стоит напомнить в этой второй книге то, что сказано в первой, а именно что слово «адмирал», вошедшее с небольшими вариаци­ями во многие европейские языки, пришло из нормандской Сицилии и происходит от арабского слова «эмир», а в частности, от выражения «эмир-аль-бахр», «повелитель моря».

[34] Ибн Джубаир писал в царствование внука Рожера Вильгельма Доб­рого. Для убежденного мусульманина христиане являлись многобожцами. Кем еще они могли быть, веря в Троицу?

[35] Еше один портрет, дошедший до нас со времен Рожера, — если не считать фигуру на пасхальном канделябре в дворцовой часовне — поме­щен на эмалевой плашке в церкви Святого Николая в Бари. На плашке изображена коронация Рожера святым Николаем, и, возможно, на этом основании церковь одно время претендовала на то, что Рожера коронова­ли в Бари, а не в Палермо. (Его знаменитая корона, огромный обруч из железа и меди, более подходящий для бочки, чем для человеческой головы, также с гордостью запечатлена на рисунке.) Здесь не место обсуждать про­исхождение плашки, но на эту тему есть интересная работа Берто, указан­ная в библиографии. Портрет мог быть сделан с натуры, но скорее всего, является копией другого изображения, ныне утраченного. В целом он на­поминает мозаику Мартораны.

[36] От их названия происходит итальянское слово «догана», французское «дуан», «таможня».

[37] Генрих I Английский был, по общему признанию, хорошо образован для своего времени — благодаря чему он получил прозвище Боклерк (Прекраснопишущий). Но Генрих не пытался собирать при своем дворе про­свещенных людей, как это делал Рожер.

[38] Насколько я знаю, английского перевода не существовало. Есть пере­вод на французский.

[39] Процитировано Отгоном Фрейзингенским в «Деяниях Фридриха I, императора».

[40] Роlicraticus. VII. Гл. 19. У Иоанна был собственный, можно подозре­вать, печальный опыт знакомства с гостеприимством Роберта. В письме, на­писанном примерно в то время настоятелю Ла-Селле, он сетует, что наме­стник заставлял его пить «до беспамятства и с ущербом для моего здоровья» (Письмо 85).

[41] К статье о нем в «Словаре национальных биографий» следует отно­ситься с осторожностью; некоторые существенные детали в ней неточны, особенно в том, что касается хронологии.

[42] Роlicraticus. VII, 19.

[43] Здесь возникает некая проблема. Ромуальд из Салерно сообщает, что король обрадовался, узнав новость, поскольку Луций был его «сотра1ег ег. аткиз». Если, как утверждают Шаландой и Бернардини — хотя я не нашел подтверждений этому в источниках, — речь идет о Джерардо, правителе Бе-невентино и стороннике Иннокентия в период схизмы, который был одним из представителей папы-изгнанника на трибунале в Салерно, его дружбу с Рожером трудно объяснить. Если понимать слово «сотра(:ег» в его обычном значении «крестный отец», все еше более запутывается. Манн предполагает, что новый папа являлся крестным отцом одного из детей Рожера, но это в равной степени неправдоподобно. Пока была жива королева Эльвира, он, ве­роятно, находился в Риме или оставался в качестве папского легата в Герма­нии. Эльвира умерла в 1135 г.; и король женился второй раз только в 1149 г.; маловероятно, что он просил высокопоставленного прелата быть крестным одного из своих незаконных детей. Высказывалось предположение, что Ро-жер и Джерардо вместе были крестными отцами на каких-то крестинах в Салерно, но чьих? Герцог Рожер Апулийский не был женат до 1140 г.

[44] История императора Мануила Комнина. I, П.

[45] Впоследствии это письмо оказалось в Константинополе, где оно ис­чезло во время переворота 1185 г.

[46] См. «Нормандцы в Сицилии».

[47] Посольство возглавлял Гуго, епископ Джабалы в Сирии. Согласно ис­торику Отгону Фрейзингенскому, который в то время находился при папе, Гуго также рассказал о некоем Иоанне, «царе и священнике, который оби­тает за Персией и Арменией, далеко на востоке и является христианином, как и весь его народ». Так легендарный пресвитер Иоанн впервые попал на страницы истории.

[48] Письмо 237.

[49] Письмо 238.

[50] Легенда о целом женском подразделении под командованием Элео­норы неожиданно подтверждается византийским хронистом Никитой Хо-ниатом, сообщающим о появлении в Константинополе «отряда всадниц, одетых и вооруженных как мужчины, очень воинственного вида и, каза­лось, более отважных, чем амазонки».

[51] Возможно, перемена в настроениях Конрада была вызвана чудесным происшествием, случившимся за два дня до этого, когда Бернар, войдя в Шпеерский собор в день Рождества, трижды пал ниц перед статуей Пре­чистой Девы, и та приветствовала его в ответ.

[52] Так пишет сэр Стивен Рансимэн в «Истории Крестовых походов», т. II, с. 268. Епископ был прежде приором Клерво — факт, который по­зволял ему, по свидетельству Иоанна Солсберийского, претендовать на осо­бый статус при короле на основании того, что Бернар поручил Людовика его советам. Над его напыщенностью постоянно издевался епископ Арнульф из Лизьё, самый мирской из прелатов, который утверждал, что Годфрид по­хож на кипрское вино, сладкое на вкус, но смертоносное, если его не раз­бавить водой.

[53] Оттон Фрейзингенский утверждает, что Корфу был захвачен благода­ря старому трюку с обманной похоронной процессией, но Отгон мало что знал о византийских делах, а вариации этой истории слишком часто встре­чаются в средневековых хрониках, чтобы им верить.

[54] Тот факт, что о разграблении нормандцами Афин упоминается толь­ко в западных источниках, заставил некоторых исследователей усомниться, имело ли место в действительности это нападение. Недавние раскопки в Агоре, однако, подтверждают свидетельства хронистов.

[55] Еврейский путешесгвенник Вениамин из Туделы, посегивший Фивы примерно через двадцать лет после рейда Георгия, отмечает, что в городе живут две тысячи евреев. «Они, — пишет он, — самые искусные мастера в изготовлении шелка и пурпура во всей Греции».

[56] Сообщение о том, что корабли были столь перегружены добычей, что ушли в воду до третьего ряда весел, должно напоминать нам о том, с ка­кой осторожностью следует относигься к любым описаниям, когда мы име­ем дело с хронистами, наделенными богатым воображением.

[57] Лучший нормано-сицилийский экземпляр, существующий ныне, — мантия Рожера II — находится ныне в историко-искусствоведческом му­зее в Вене. Она из красного шелка, вышита золотом, с изображением тиг­ров, охотящихся на верблюдов. Арабская надпись сообщает, что эго про­дукция Тираза из Палермо 528 г. Хиджры (1133 г.).

[58] Все эти торжества несколько омрачали жестокие опасения многих ви­зантийцев по поводу судьбы греческой принцессы, отданной на милость франкским варварам. Сэр Стивен Рансимэн («История Крестовых похо­дов», т. II) цитирует поэму, адресованную ее матери, где о принцессе го­ворится, что она «принесена в жертву западному зверю».

[59] Позже, чтобы придать больший вес претензиям Рожера на законность его царствования, возникла история, что сам Людовик повторно короно­вал его в Потение. Хотя это явная фальшивка, она вошля в состав одной из многочисленных интерполяций в хронику Ромуальда из Салерно.

[60] Размышления. II, 1.

[61] Быть может, не совсем уместно, но нестерпимо хочется сравнить за­мысел Второго крестового похода и Суэцкой операции, осуществленной во­семь веков спустя (1956 г.).

[62] Иоанн Солсберийский. История понтификов. Гл. 33— 34. Паллий представлял собой ленту из белой шерсти двух ягнят, словленных в День святой Агнессы в церкви Святой Агнессы. Концы ленты были скреплены, и она была украшена шестью черными крестами. Папа носил паллий на плечах и даровал его архиепископам и митрополитам, по их просьбе, как дозволение выполнять некие особые функции.

[63] Описание папских легатов у Иоанна Солсберийского заслуживает то­го, чтобы его процитировать. «Иордан (из монастыря Святой Сусанны) ис­пользовал членство в Картезианском ордене как оправдание для собствен­ной ничтожности. По скупости он носил грязные одеяния и был суров в словах и манерах; хотя поскольку подобное тянется к подобному, он стал мажордомом папы. Октавиан (из Святой Цецилии, будущий антипапа Вик­тор IV), хотя и более благородный, лучших манер и более щедрый, был горд и напыщен, льстил немцам и искал расположения римлян — которо­го он никогда не добился. И хотя папа поручил им действовать заодно, они сразу же начали спорить, и чем дальше, тем больше... Ссорясь из-за всего, они вскоре сделали церковь предметом насмешек... Жалобщики, стекавши­еся толпами к папскому двору, заявляли, что эти двое баламутят церкви, как люди баламутят ульи, когда хотят добыть меда».

[64] Это описание поэта-хрониста Годфри из Витербо правдиво, возмож­но, более, чем автор осознавал. Сенека занимал пост советника Нерона, что довело его до самоубийства; Парис потерпел в конечном счете неудачу в своей любви; Гектор был героем, но бежал.

[65] Семью веками позже, в 1872 г., папа Пий IX объявил Евгения бла­женным.

[66] Орето теперь отвели в другое русло, и под мостом Георгия теперь на­ходятся горы мусора от соседнего цыганского табора; но его по-прежнему называют мостом адмирала. 27 мая 1860 г. на нем произошло первое стол­кновение между неаполитанскими войсками и «Тысячей» Гарибальди.

[67] Слово происходит от арабского «бухерия», озеро. Фавара, именуемая также Маредольче, — ныне грустное место. Озеро высохло, и практически ничего не осталось от широкого двора, обрамленного аркадами в восточ­ном стиле, который был самой приметной деталью дворца. Осталось одно крыло с развалинами часовни, затерянными в лимонной роще.

[68] Гаспар. Рожер II и основание нормандско-сицилийской монархии.

[69] У. Эпифанио, чья статья остается и сейчас, спустя много десятиле­тий, самым полным и детальным исследованием данного предмета, дает еще более позднюю (примерно на полстолетия) датировку.

[70] Только в 1166 г. папа Александр III официально рукоположил епис­копа Бозо из Чефалу и то в качестве викария архиепископа Мессинского.

[71] Хроника монастыря Святой Марии де Феррариа, другое загадочное сочинение, которое, как считается, можно по косвенным признакам при­писать автору истории Фальканда. См.: Эвелин Джемиссон. Адмирал Евге­ний Сицилийский. С. 278—297.

[72] Так, по крайней мере, он назван у Фальканда — возможно, искажен­ное арабское Альменани. Развалины дворца можно видеть близ деревни Альтарелло. Он, очевидно, был построен в сарацинские времена, но его вне­шний декор — украшения из морских ракушек — относится к гораздо бо­лее позднему периоду.

[73] О влиянии Томаса свидетельствует тот факт, что он фигурирует в до­кументах из латинского, греческого и арабского архивов. Так, в 1137 г. Ро­жер II дарует грамоту монахам Монтеверджине, писанную рукой «магис­тра Фомы, королевского капеллана»; шестью годами позже греческая форма его имени встречается в перечне третейских судей, решавших спор о гра­нице; тогда как в документах 1149 г. он появляется как Каид Брун, член королевского дивана, имеющий секретаря по имени Осман. Здесь мы ви­дим также наглядную иллюстрацию многоязычия Сицилийского государства.

[74] «Dialogus de Scaccario» в собрании Стаббса «Избранные грамоты». Оксфорд, 1870.

[75] Ацерб Морена, подеста Лоди, который вместе со своим отцом Оттоном был одним из первых светских историков северной Италии.

[76] Один хронист (Гельмольд. «Славянская хроника») утверждает, что Фридрих еще из Тосканы направил послов к Адриану и официально по­требовал коронации. Папа якобы ответил на это: «Пусть он сначала вер­нет престолу святого Петра земли Апулии, которые Вильгельм Сицилийс­кий удерживает силой, а затем придет к нам, и мы его коронуем». Это кажется неправдоподобным. Едва ли Адриан оспаривал к то время импер­ские претензии на Апулию; и определенно он не выдвигал подобных усло­вий при последующих переговорах.

[77] Вильгельм Тирский утверждает — и Шаландон, как ни странно, при­нимает его слова без тени сомнения, — что сицилийцы были вынуждены осадить Беневенто и лишь под угрозой голода папа согласился иметь с ними дело. Для Адриана, озабоченного тем, чтобы заключить мир на как можно более благоприятных условиях, такое поведение было бы нелепым, и в лю­бом случае версия Вильгельма противоречит свидетельству Босо, который в это время находился в городе.

[78] Я называю его тем именем, под которым он вошел в историю. В дей­ствительности он был родом из Салерно; графство Аджелло было позже по­жаловано его сыну королем Танкредом.

[79] В Неаполе он отдал приказ о строительстве замка Капуано (ныне зда­ние суда) и, расширив маленький островок у самого берега, заложил ос­нования будущего замка дель Ово.

[80] Этот рассказ имеет столько общего с рассказом о подобном рейде Ге­оргия Антиохийского в 1149 г., что некоторые ученые полагают, что Ни­кита спутал два набега. Это не исключено, но, с другой стороны, почему Стефан не мог повторить славный подвиг своего предшественника и поче­му бы его морякам, оказавшимся у стен дворца, не почувствовать ту же удалую радость? Более удивительно (хотя никто из комментаторов не об­ратил на это внимания), что во втором описании присутствует название Блакерно. Этот дворец расположен в северо-западной части города, чтобы добраться до него, сицилийцам надо было либо высадиться на берег и идти несколько миль вдоль хорошо укрепленных стен, либо плыть в бухту Золо­той Рог и там взбираться на высокий холм. Здесь Никита почти наверняка ошибается; скорее всего, сицилийцы атаковали старый дворец императора на берегу Мраморного моря, около мыса Серольо.

[81] Возглавлял посольство бывший наставник и близкий друг Вильгельма Генрих Аристипп. Он вернулся с ценным подарком от императора — гре­ческой рукописью Птолемеева «Альмагеста». Эта работа — энциклопедия наблюдений и выводов греческих астрономов — ранее если и была извес­тна в Европе, то только в арабских переводах.

[82] Эта история рассказана по крайней мере в трех основных арабских источниках по нормандской Сицилии — у Ибн аль-Атхира, ат-Тигани и Ибн Халдуна (два последних писали уже в XIV в.). Героизм отца и сына аль-Фуррианч надолгоостался в памяти людей.

[83] Он также начал строить церковь Святого Катальдо, чуть западнее Мартораны. Со своими тремя куполами и наборными окнами эта церковь внешне столь же напоминала мусульманскую мечеть, как Сан Джованни дельи Эремити. Как и у Сан Джованни, ее внутреннее убранство не со­хранилось, хотя пол и алтарь являются оригинальными и совершенно за­мечательны в своем роде. Сан Катальдо, к несчастью, за одним возможным исключением — очаровательной церкви Святой Троицы ди Делиа, — по­следняя нормандская сицилийская церковь, в которой заметно арабское влияние. После нее все новые латинские церкви строились одинаково.

[84] В этом месте Шаландон становится жертвой одного из своих (к сча­стью, редких) романтических порывов. Он предполагает, что Майо отпра­вил Маттео Бонеллюса на континент, чтобы прервать его любовную связь в Палермо с графиней Клеменцией, которую он называет незаконной до­черью Рожера П. Шаландон ссылается на Фальканда, но Фальканд ничего такого не говорит. В действительности крайне маловероятно, что Маттео когда-либо встречался в Палермо с Клеменцией, которая постоянно жила в Калабрии. И у нас нет причин сомневаться, что она была законной доче­рью графа Раймонда из Катанцаро.

[85] Одним из его первых действий после убийства Майо было присвое­ние всей его собственности в Палермо, включая церковь Святого Катальдо, где была похоронена дочь Сильвестра Матильда.

[86] Этот замок, перестроенный и отреставрированный, но, безусловно, впечатляющий, все ещевозвышается на западных склонах горы Калоджеро примерно в семи милях от Термини-Имерезе. Внутри посетителей ожи­дает зал Совещаний, в котором, как говорят, Боннеллюс и другие заговор­щики держали советы.

[87] Фальканд утверждает, что Вильгельм обращался к толпе из соседней Джоарии; в таком случае он почти наверняка говорил из окна помещения, которое теперь известно как Зала ди Руджеро. Но Ромуальд из Салерно, который был очевидцем событий, категоричен в своих утверждениях, и мы должны принять его версию.

[88] Фальканд, радостно пользуясь возможностью обвинить своего старо­го врага, признает рану от стрелы, но предполагает, что маленького Роже-ра забил до смерти его родной отец в гневе на то, что он счел проявлени­ем неверности со стороны мальчика; версия настолько неправдоподобна, что трудно представить, чтобы ее когда-либо воспринимали всерьез.

[89] За этой печалью стояло нечто большее, нежели отцовские чувства; Боннеллюс не пожелал назвать основную причину недовольства знати — тот факт, что, если они умирали бездетными, их имения отходили к короне.

[90] Ныне город носит название Пьяцца-Армерина, напоминающее о том, что великий граф Рожер строил укрепленный лагерь — са51гат агтогшп — поблизости на Пьяно-Армерино. Ныне главной его достопримечательнос­тью являются руины римской императорской виллы III в., так называемой Вилла-дель-Казале, — вероятно, разрушенной Вильгельмом в 1161 г. и об­наруженной только в последние годы. Благодаря споим мозаичным полам эта вилла пользуется особой популярностью у туристов, посещающих Си­цилию. Навещая Пьяццу, однако, не стоит забывать об очаровательном ма­леньком монастыре Святого Андрея в миле или двух к северу. Он был по­строен в 1096 г. Симоном, графом Бутерским, родственником Рожера II по матери и, вероятно, — хотя Шаландон это отрицает — настоящим от­цом Рожера Склаво.

[91] Прошедшие полвека лангобардские колонии, возникшие на Сицилии благодаря усилиям Рожера I, сильно разрослись. Кроме Пьяццы и Бутеры их главными центрами были Рандаццо, Никозия, Капицци-Аидоне и Маниаче. Ла Лумия, писавший век назад (XIX в. — Пер.), отмечал, что жите­ли этих районов все еще говорят на диалекте, родственном скорее северо­итальянскому, чем обычному сицилийскому.

[92] К а и д — арабское слово, означающее «господин» или «предводи­тель»; этим титулом награждали мусульман (сохранивших свою веру или обращенных), служивших во дворце. В латинских хрониках он обычно пе­редается как gaitus или gaytus.

[93] Слово происходит от арабского «азиз», «великолепный». В ранней версии хроники Ромуальда дворец ошибочно назван «Лиза».

[94] Центральная часть этой надписи была уничтожена, когда первоначаль­ную высокую арку заменили более низкой, которую мы видим вместе со стеклянной дверью на многих старых фотографиях. Теперь старые пропор­ции восстановлены, но часть текста утрачена навсегда.

[95] Я не считаю разрозненные фрагменты, еще держащиеся на стенах Зала дельи Армиджери в другой части дворца. Этот зал, высотой в сорок пять футов, со сталактитовым сводом, сам по себе значительно более ите-ресен, чем мозаика. Он составляет часть Торра Пизано и, возможно, слу­жил для стражи, охранявшей сокровищницу. Обычно он закрыт для пуб­лики, но энтузиасты могут легко получить разрешения на посещение в офисе главного управления памятников на первом этаже.

[96] Народная легенда гласит, что Вильгельм собрал все золотые и сереб­ряные монеты королевства и заменил их медными, а прежние оставил себе. Никакие ранние источники этого не подтверждают. Какие-то меры могли приниматься для восстановления экономики после событий 1161 г., но даже Фальканд не обвиняет короля в том, что он разорил подданных ради собственной выгоды.

[97] ¹ Эта практика вскоре получила такое скандальное распространение, что папа Александр 111 должен был в 1176 г. издать декрет, требующий, чтобы сицилийские епископы, проведшие семь лет и более при дворе, вер­нулись в свои епархии.

[98] Хотя, как объяснялось выше, в Палермо обычно дела не позволяли клирикам посещать свои епархии на сколько-нибудь долгий срок, некото­рые старались искупить свое небрежение великолепными дарами и пожер­твованиями. Так, на деньги Ромуальда Салернского сооружен огромный мраморный и мозаичный диван в его соборе (основанном Робертом Гвискаром), а благодаря Ричарду Палмеру мы имеем мозаики — или то, что от них осталось, — в Сиракузах. В сокровищнице кафедрального собора в Агридженто хранится изящный византийский переносной алтарь, который определенно датируется XII к. и вполне может быть даром Джентиле. Не­смотря на его наклонности, мы не рискнем, увы, связать с его именем другую уникальную вещь в коллекции собора Агридженто — письмо, на­писанное собственноручно дьяволом, которое до сих пор хранится в архиве.

[99] Хотя церковь Маттео, носящая сейчас имя Маджионе, серьезно пострадала во время Второй мировой войны, она была тщательно восстановлена и в нее стоит зайти. Со своими тремя апсидами, декоративными ар­кадами и прекрасной галереей она является замечательным образцом поздней нормандско-сицилийской архитектуры, свободной от явного арабского влияния. После падения нормандского королевства церковь и соседний мо­настырь были переданы военному ордену тевтонских рыцарей, и следы их Пребывания здесь еще заметны. Большинство путеводителей, к сожалению, называют в качестве даты ее постройки 1150 г.; в действительности она почти наверняка была заложена на десять лет позже и закончена в реген­тство королевы Маргариты.

[100] Не дяде, как утверждает Шаландон — см. генеалогическую таблицу.

[101] Я не смог проследить родство Жильбера с королевой. Шаландон го­ворит, что он прибыл из Испании, но не дает никаких ссылок в подтвер­ждение своей теории; исходя из его имени и последующих событий мне кажется более правдоподобным, что он принадлежал к французской ветви — возможно, он был сыном или внуком брата или сестры Маргариты де Лэгль, матери королевы. Ла Лумия называет его французом и даже, в одном слу­чае, именует его племянником Стефана — что, разумеется, крайне неправ­доподобно.

[102] Подробности дальнейшей жизни Петра сообщает Ибн Халдун. Он на­зывает его Ахмедом эс-Сикели; но из хронологических указаний и других деталей, которые он приводит, рассказывая о бегстве с Сицилии, однозначно следует, что Ахмед и Петр — одно лицо.

[103] Точно так же, как шестью веками позже Марию-Антуанетту называ­ли «австриячкой» на улицах Парижа.

[104] См. генеалогическую таблицу. Гипотеза о королевском происхождении Стефана была предложена Брегиньи еще в 1780 г. Она серьезно оспа­ривалась Ла Лумия, хотя Шаландон, как мы видели, занимает нейтральную позицию. Мое собственное мнение, если оно заслуживает внима