Среди кинематографистов против Пырьева действовала мощная оппозиция, которой не нравился взрывной и непредсказуемый характер режиссера, которого сами киношники, как мы помним, называли «Иваном Грозным». Кроме этого, если раньше Пырьев больше тяготел к либералам, то в последнее время его симпатии оказались на стороне державников, что тоже сыграло свою роль в его отставке. Причем произошла она в отсутствие самого Пырьева, который находился вдали от Москвы – на съемках в Горьком фильма «Свет далекой звезды».
В середине августа 1964 года к Пырьеву на съемки приехал Александр Караганов – один из недавних выдвиженцев партаппарата в кинематографической среде. Караганов еще перед войной закончил ИФЛИ, однако в кино пришел только в 1960 году (стал писать теоретические статьи по вопросам кино). Тогда же его назначили директором издательства «Искусство». В 1964 году он стал преподавать в Академии общественных наук при ЦК КПСС, а чуть раньше этого его ввели в высшие кинематографические круги от аппарата ЦК (например, он был заместителем председателя жюри на Московском кинофестивале в 1963 году, где случился скандал с фильмом Феллини). К Пырьеву Караганов приехал по поручению ЦК КПСС и привез ему письмо, составленное аппаратчиками ЦК, где великий режиссер... сам просил о своей отставке. Несмотря на явную оскорбительность ситуации, Пырьев не стал возражать и подписал письмо, даже не читая.
Об уходе Пырьева было объявлено на экстренном заседании СРК 17 августа. Вместе с ним из руководства СРК убрали и большинство его сторонников, которые, по мнению властей, были повинны в идеологических ошибках. Поскольку смена руководства СРК проходила под лозунгом «дорогу молодым», шансов на то, чтобы занять руководящий пост, не оказалось у давнего оппонента Пырьева Сергея Герасимова. Но так как организаторы смещения Пырьева симпатизировали именно Герасимову и хотели, чтобы отныне его клан контролировал ситуацию в кинематографе, на пост председателя СРК был избран ученик Герасимова и его коллега по работе на киностудии имени Горького 40-летний кинорежиссер Лев Кулиджанов, который был не только автором двух несомненных шедевров советского кинематографа – «Дом, в котором я живу» (1957) и «Когда деревья были большими» (1962), но и в течение нескольких последних лет занимал пост руководителя Главка по выпуску художественных фильмов.
|
|
Это был очень интеллигентный и практически неконфликтный (в отличие от Пырьева) человек, который, даже когда волновался, никогда не повышал голоса. Кулиджанов устраивал все киношные кланы, особенно либералов, которые знали за ним целых три плюса: он был евреем, сыном «врага народа» (его отец был репрессирован в сталинские годы) и очень уравновешенным человеком. Устраивал Кулиджанов и власть, которая таким образом умасливала либералов: при общем курсе на сокращение количества евреев в советском кинематографе она поставила во главе СК именно их соплеменника.
Как гласит легенда, Пырьев легко смирился со своей отставкой. Однако на этот счет имеются большие сомнения, поскольку это было не в характере Пырьева – уступать сражение без боя. Видимо, он продолжал искать справедливости во властных структурах, и эти поиски испугали его оппонентов. Особенно зятя Хрущева Алексея Аджубея, который давно имел «зуб» на мэтра советского кинематографа (Пырьев как-то на заседании Идеологической комиссии ЦК КПСС дал резкую отповедь обвинениям Аджубея по адресу некоторых режиссеров). В итоге именно Аджубею принадлежит идея смешать Пырьева с грязью на страницах газеты, которую он возглавлял, – «Известия», дабы ни у кого уже не возникало мысли защищать режиссера.
|
|
Осуществить подобную акцию было, в общем-то, нетрудно, учитывая то, что взрывной и любвеобильный режиссер периодически попадал в различные неприглядные истории. Например, в последние годы он был сильно влюблен в молоденькую киноактрису Людмилу Марченко и на почве этой любви позволял себе дикие выходки: например, однажды в порыве ревности разгромил в ее отсутствие чуть ли не всю мебель у нее в квартире. Однако недруги режиссера решили использовать в качестве главного тарана не этот случай (он шел довеском), а другой: тот, когда на съемках своего последнего фильма Пырьев обложил в мегафон трехэтажным матом многочисленную массовку.
Вообще несдержанность Пырьева давно стала притчей во языцех во всем киношном мире. Во время съемок всех своих картин он частенько крыл матом практически всех участников процесса: актеров, операторов, осветителей, шоферов и т. д. Говорят, единственным человеком, на кого он не кричал, была его жена Марина Ладынина, которая одна сумела добиться для себя такой привилегии – не быть обруганной Пырьевым. Однажды во время съемок он позволил себе прилюдно оскорбить ее, после чего она немедленно покинула съемочную площадку. После этого у Пырьева как отрезало – на Ладынину он голос никогда не повышал. А с другими продолжал обходиться как ему заблагорассудится. И в итоге доигрался, вернее, доорался.
|
|
Сначала Пырьева вызвали на заседание парткома киностудии «Мосфильм», где был поставлен вопрос о его моральном облике, а на следующий день (3 октября 1964 года) об этом облике узнала вся страна благодаря «Известиям». Именно там была опубликована статья Ю. Иващенко и Вс. Цюрупы под названием «Звезды близкие и далекие, или Как зарвался знаменитый кинорежиссер». Приведу текст статьи полностью:
«Все это случилось нынешним летом в городе Горьком. Снимался фильм „Свет далекой звезды“. Придирчивый маститый режиссер отбирал статистов для массовых сцен. Конечно, кино – дело тонкое. Горьковчане это великолепно знают – уже не первый раз приезжали режиссеры на берега Волги с этой целью. Но этот, высокий и почтенный, уже поначалу их несколько удивил. Он явно нервничал.
Ну что ж, думали волжане, наверное, не тот типаж участников массовок, что-то с общим рисунком не ладится – вот он и раздражен, этот известный с детских лет кинематографист.
Но такие мысли приходили лишь на первых порах. Дальше события развивались поистине с кинематографической быстротой. Режиссера нельзя было узнать. Вооруженный микрофоном, он стал сыпать такой площадной бранью, что ломовые извозчики нижегородской ярмарки, окажись они здесь, наверняка бы умерли от зависти. Сначала никто ничего не понял. Казалось, что просто режиссер находится в творческом экстазе и произносит какие-то невразумительные заклинания. Но постепенно смысл стал доходить до всех – и до юных горьковчанок-школьниц, и студенток, и почтенных матерей семейств, приглашенных на съемки.
В редакцию пришло немало писем жителей города Горького (известно нам, что такие письма направлены также в Министерство культуры, органы партгосконтроля и другие государственные и общественные организации), в которых с возмущением описывается поведение кинорежиссера. Обращались с такими письмами жители города Горького и в редакцию газеты «Горьковская правда». Сотрудник газеты товарищ Барсуков беседовал со многими авторами писем и подводит итог: «В Горьком подобного еще никогда не бывало. Ведь снимали фильмы другие режиссеры, и как все хорошо о них отзываются. Очень неприятно даже вспоминать о времени пребывания этого кинорежиссера в Горьком». Заведующий отделом писем той же газеты товарищ Вершинин прямо заявил, что после случившегося постановщик фильма потерял всякое уважение тех, кто это слышал.
Мы не хотим приводить здесь подробные цитаты из писем. Но все-таки, чтобы читателям было понятно, насколько «зарвалась знаменитость», перечислим только некоторые из «художеств». Тут – и это в адрес участников массовых съемок – «сволочи», «идиоты» и куда более наглые высказывания, и трехэтажный мат в ряде случаев (как это созвучно с великосветскими манерами профессора и гурмана!). Пенсионер И. Гетлихерман замечает: «Женщин он называет так, что стыдно писать. Я сам принимал участие в массовых съемках, но ушел со съемочной площадки. Невозможно слушать этот поток брани, раздающийся далеко окрест по радио. Просто диву даешься, как этот человек, имеющий такую популярность (может, она и вскружила ему голову, и так бывает), известный всей стране кинопостановщик может вести себя так позорно».
Понятно, что этот гадкий случай не мог пройти незамеченным. Горьковчане поставили вопрос о моральном облике деятеля искусств, призвали его к порядку. Представители общественных организаций города, работники областного комитета партии говорили с режиссером, предупредили его о недопустимости подобного поведения и, видимо, учитывая почтенный возраст и былые заслуги, решили дело большой огласке не предавать, тем более что режиссер пообещал впредь вести себя порядочно.
Однако, как показало время, обещания своего он не сдержал, выходки подобного и другого рода продолжались. Не помог и фельетон, опубликованный в многотиражной газете, да он вряд ли мог что изменить – описав недостойные поступки кинорежиссера, автор не назвал его фамилии: то ли по своей, то ли по чужой воле.
А снежный ком дряни нарастал. Тут и многолетняя бесконтрольность, и зазнайство, и подхалимаж угодников, сладкопевцев – все это настолько вскружило голову кинорежиссеру, что он и впрямь стал считать себя человеком вне критики и вне осуждения.
Однако не будем томить читателя, человек, о котором мы говорим, – это Иван Александрович Пырьев, народный артист Советского Союза, кинорежиссер.
Перед нами сообщение большой комиссии партийного комитета киностудии «Мосфильм», рассмотревшей персональное дело режиссера-постановщика И. Пырьева. С нескольких страниц встает облик человека, забывшего меру партийной, гражданской ответственности перед товарищами по работе, перед кинозрителем. В этом обсуждении на парткоме фигурировала и горьковская история, и многое-многое другое. Подчеркивалось, что коммунист И. Пырьев не участвует в жизни своей партийной организации, пренебрежительно относится к товарищам, не посещает собрания, забывает платить членские взносы, а взносы в профсоюз не платил уже тринадцать лет (интересно было бы узнать: что, за тринадцать лет И. Пырьев ни разу не пользовался профсоюзными здравницами, домами творчества?).
Непригляден моральный облик И. Пырьева. Его «семейные» дела стали притчей во языцех у кинематографистов, да и не только у них. Сейчас И. Пырьев не прочь жонглировать привычной для подобных случаев фразой: а почему меня раньше не предупреждали, не беседовали со мной? Но ведь в конце концов речь идет не о мальчике, а о зрелом человеке, человеке, который средствами киноискусства поучает других. И тут вполне применимо правило самоконтроля, самодисциплины. И, наконец, должно присутствовать умение честно и откровенно сказать самому себе, кто ты есть. А вокруг И. Пырьева действительно было, что касается критических замечаний в его адрес, «состояние полного молчания». Атмосфера всепрощения и, скажем прямо, подхалимства, которое совершенно несовместимо со всеми нормами нашей жизни, сделала свое дело. «Мэтр» распоясывался все больше и больше, а это выдавалось иными за «шутки гения».
Да, конечно, И. Пырьев сделал немало полезного для нашей кинематографии. Мы совсем не собираемся уподобиться тем, кто готов сейчас чернить все в жизни и творчестве И. Пырьева. Хочется только сказать, что фон, на котором, возможно, и делалось это полезное, такой неприглядный, такой липкий! Скажем прямо, настолько не соответствует он духу советской творческой жизни, что диву даешься, как возможно такое раздвоение в жизни опытного человека и опытного художника. Как мы уже говорили, партийная организация «Мосфильма» 2 октября обсудила на заседании парткома поведение кинорежиссера. И. Пырьеву объявлен выговор с занесением в личное дело. Не будем судить о мере взыскания. Ведь дело не только в этом. Важно другое: знает ли И. Пырьев, что время уговоров давно прошло? Пришла пора отвечать за свои поступки. Что высокое звание обязывает и что чем выше это звание, тем больше спрос с его обладателя.
Хотелось бы надеяться, что И. Пырьев поймет это, что он извинится через газету перед оскорбленными людьми в Горьком, что он найдет в себе мужество, если хотите, очень многое начать заново в своей жизни и, прежде всего, понять: народ возвеличивает, народ может и лишать почестей и званий. Как ни больно нам, но хочется сказать и следующее.
Известно, что погасшие звезды как бы продолжают посылать свой свет на землю еще многие сотни, а то и тысячи лет. Нам иногда и неведомо, что самой звезды давно уже и не существует.
Любимых народом актеров театра и кино именуют «звездами». Нет, конечно, официально такого звания не существует, да и вообще мы вкладываем в это слово свой особый смысл, который ничего не имеет общего с тем, как трактуется это слово на Западе. Там часто свет дневной «звезды» – в ярком блеске богатства, в вульгарной мишуре сомнительной славы, в дешевой сенсации.
Наш зритель видит в любимых актерах и режиссерах добрых учителей жизни, мудрых советчиков, пример для подражания. Они живут со зрителем одной жизнью, дружно беседуя с ним с экрана и со сцены. Иначе «звезда» погаснет. Снимая фильм «Свет далекой звезды», И. Пырьев должен помнить об этом».
На момент выхода статьи Пырьев уже осознал свою вину и у него было готово покаянное письмо в Горький (разговор о нем зашел еще на мосфильмовском партсобрании). Это письмо появилось в «Горьковской правде» 7 октября. Приведу его полностью:
«Убедительно прошу вас опубликовать в вашей газете мое письмо товарищам горьковчанам, участникам массовых сцен фильма „Свет далекой звезды“.
Дорогие товарищи!
3 октября с. г. в газете «Известия» напечатана статья, резко критикующая меня за грубое поведение, проявленное во время съемок в г. Горьком фильма «Свет далекой звезды» к участникам массовых сцен.
Во многом признавая критику правильной, я приношу глубокое, искреннее извинение всем тем товарищам горьковчанам, кого в силу нервозности и трудностей съемок чем-либо обидел или оскорбил.
Обещаю в самое ближайшее время привезти в г. Горький свой новый фильм «Свет далекой звезды», показать его всем участникам съемок, лично извиниться перед ними за проявленную грубость и поблагодарить их за оказанную мне помощь в создании картины.
С глубоким уважением Иван Пырьев».
Практически сразу же Пырьев написал и куда более обстоятельное письмо в «Известия». Но его долго не печатали, поскольку этот скандал уже затмил другой – политический: 14 октября на Пленуме ЦК КПСС был отправлен в отставку Хрущев. И только спустя две недели после этого события, когда вслед за Хрущевым был снят со своего поста его зять Алексей Аджубей, возглавлявший «Известия», там было опубликовано письмо Пырьева (номер от 29 октября). Вот оно:
«Уважаемые товарищи!
3 октября с. г. в вашей газете была напечатана статья под названием «Звезды близкие и далекие». Да, действительно, при неполадках во время съемок труднейших массовых сцен фильма «Свет далекой звезды», где участвовало около трех тысяч человек, я, будучи не совсем здоровым, произнес сгоряча в микрофон несколько нехороших слов, которые услыхали участники съемки (хотя слова эти были адресованы не им). Я с болью вспоминаю об этом срыве, вызванном острым нервным напряжением, и очень сожалею о нем.
Я уже послал в газету «Горьковская правда» письмо с глубоким извинением перед горьковчанами, которое было напечатано 6 октября (на самом деле днем позже. – Ф. Р.). Считаю необходимым еще раз извиниться и через вашу газету.
Вся моя долгая жизнь (а начал я ее самостоятельно в очень раннем возрасте) была целиком посвящена делу партии, делу революции, нашему народному киноискусству. Я сделал более двадцати художественных кинокартин. Не все они, наверное, были удачными, но были среди них и такие, которые оставили след в сердцах зрителей, которые помогали им в жизни, звали их на труд и ратный подвиг, доставляли им радость.
Наряду с творческой работой я всегда принимал самое активное участие в общественной жизни.
Партия и правительство, оценивая мою деятельность в киноискусстве, неоднократно награждали меня орденами, мне присвоено самое высокое звание для советского художника, а шесть моих кинокартин удостоены государственных премий.
Обо всем этом я напоминаю не для того, чтобы в какой-то мере оправдать свой поступок или сказать, что мне, дескать, все дозволено. Нет! Тысячу раз нет! Я прекрасно понимаю, что все это налагает на меня еще большие обязанности и ответственность.
Именно так я и стремился всегда жить и работать.
Да, в моей жизни были, очевидно, промахи, были творческие ошибки, были и срывы личного порядка. Но в главном жизнь моя была честная, трудовая, активная, и я горжусь ею.
Ведь у меня нет и никогда не было никаких других целей, как честно и преданно служить моему народу и быть до конца дней своих верным солдатом партии.
Сейчас, несмотря на тяжелые душевные раны, я заканчиваю съемки своего нового фильма «Свет далекой звезды» по роману А. Чаковского. И почему-то уверен, что, когда зрители будут смотреть этот фильм, они не подумают обо мне как о человеке и художнике так плохо, как это написали в своей статье Ю. Иващенко и Вс. Цюрупа.
С искренним уважением Иван Пырьев».
Оптимизм Пырьева полностью подтвердится. Фильм «Свет далекой звезды» соберет неплохую кассу в 36 миллионов 200 тысяч зрителей. Кроме этого, устроится и личная жизнь режиссера. Он официально разведется со своей женой Мариной Ладыниной и женится на женщине, которая будет моложе его почти на 40 лет: на киноактрисе Лионелле Скирде, с которой и доживет остаток своих дней.
«Джеймсы Бонды» от кино
Смещение Хрущева и приход к власти Леонида Брежнева советское общество встретило с пониманием, поскольку, как уже отмечалось, в последние годы своего правления Никита (так в народе называли Хрущева) успел достаточно всех достать своими неуемными экспериментами. С пониманием встретила смену власти и советская творческая интеллигенция, причем из обоих кланов – и державного, и либерального.
Державники приняли приход Брежнева как благо, надеясь, что он сумеет обуздать разгулявшуюся «оттепель», остудит пыл ярых антисталинистов и возобновит остановленный в начале 60-х годов курс на укрепление славянского национального самосознания. Либералы, в свою очередь, надеялись на поддержку своих начинаний. Особенно многого ждали от Брежнева евреи. И поначалу он их не разочаровал.
Была ослаблена борьба против иудаизма, отменены почти повсеместно ограничения на выпечку мацы, а также прекратилась активная борьба с экономическими преступлениями, где, как мы помним, среди пострадавших было значительное количество евреев. В советскую литературу вернулась еврейская тема: были опубликованы повесть Анатолия Рыбакова «Лето в Сосняках», дневник Маши Рольник и т. д. На главной киностудии страны «Мосфильме» был запущен в производство первый за долгие годы фильм, где на авансцену сюжета вновь выдвигалась «еврейская» тема – «Комиссар» Александра Аскольдова по рассказу В. Гроссмана «В городе Бердичеве».
Были и другие события, которые бальзамом проливались на души либералов. Например, на Международном московском кинофестивале в июле 1965 года один из главных призов достался антикультовому фильму венгерского режиссера Золтана Фабри «Двадцать часов», а спустя год фильм выйдет и во всесоюзный прокат. Как напишет чуть позже киновед С. Лаврентьев:
«Вызывает изумление сам факт ее покупки. В то время как у нас в стране разговоры о культе личности становились все менее и менее желательными, вниманию зрителей предлагалась картина, которая откровенно оказывала воздействие, подобное шоковому... Именно с этой картины начался, на мой взгляд, процесс философского осмысления сталинизма кинематографистами социалистических стран...»
Однако сказать, что либералы чувствовали себя после воцарения Брежнева более комфортно, чем их оппоненты из противоположного лагеря, было бы неверно, поскольку та атмосфера, которая была разлита в воздухе, все-таки больше благоволила к процессам державного толка (не случайно, что на том же МКФ-65 главного приза была удостоена и лента державного направления – «Война и мир» С. Бондарчука). В основе этих процессов лежали объективные причины как внутреннего, так и внешнего порядка. Во-первых, после волюнтаризма Хрущева надо было возвращать доверие народа к власти, а это можно было сделать, только укрепляя государственность, во-вторых, агрессия США во Вьетнаме и нападки Китая тоже требовали от руководства СССР во внешней политике мер отнюдь не либерального характера.
Кроме этого, «держать порох сухим» вынуждала советские власти и активная деятельность западных спецслужб, которые значительное внимание продолжали уделять именно процессам, которые происходили в советском кинематографе. В частности, на особом счету у «джеймсов бондов» был Московский международный кинофестиваль. Это ведь только в открытой печати принято было писать о том, что этот влиятельный международный форум служит исключительно делу мира и прогресса. На самом деле за его кулисами шли вполне реальные сражения «холодной войны», в которых участвовали разведки даже не двух (СССР и США), а сразу нескольких стран. Вот как, к примеру, это выглядит в документах КГБ СССР.
15 июля 1965 года свет увидела секретная записка председателя КГБ В. Семичастного в ЦК КПСС, в которой сообщалось следующее (печатается в сокращении):
«По имеющимся данным, некоторые государства, главным образом США, Франция, ФРГ, Италия, пытаются использовать фестиваль для пропаганды западного образа жизни и проведения сионистской кампании.
Руководство делегациями капиталистических стран фактически осуществляется специально выделенными сотрудниками соответствующих посольств.
Работу американской делегации на фестивале направляет сотрудник посольства в Москве Прен. Состав ее полностью определен Госдепартаментом США и Информационным агентством (ЮСИА) США без участия общественных артистических объединений. Перед отъездом в Москву в ЮСИА членам делегации была дана установка «быть достойными проводниками американского образа жизни». При этом ставка делалась на «моральную победу американского киноискусства». По их убеждению, американская делегация является, как никогда, представительной и поэтому будет в центре внимания общественной жизни в Москве.
Одним из руководителей делегации является подозреваемый в принадлежности к разведорганам Джордж Стивенс, работающий заведующим отделом кино ЮСИА и ранее неоднократно приезжавший в СССР по каналу культурного обмена. Член делегации США Илья Лоперт, лояльно относящийся к СССР, назвал Стивенса цепным псом Госдепартамента, беспринципным и опасным человеком.
Для проведения сионистской пропаганды израильская делегация привезла с собой большое количество литературы, предназначенной для распространения среди советских граждан. Делегация эта состоит из десяти человек, возглавляет ее сотрудник посольства, установленный разведчик Зимрат.
Заслуживает также внимания член делегации председатель комитета по цензуре кинофильмов МВД Израиля Гери Леви, поддерживающий тесный контакт с посольством. Со слов члена делегации Израиля Браунштейна, Гери занимает высокое положение в стране и пользуется влиянием в правительственных кругах. По полученным данным, он делал попытку обрабатывать в сионистском духе советских граждан, восхваляя достижения и жизнь в Израиле.
...Представляют также интерес член японской делегации, начальник отдела кинофирмы «Японское море» Кусака Кейсука и один из руководителей французской делегации Жак Нико, подозреваемые в связях с разведками этих стран и осуществляющие в делегациях контрразведывательные функции.
Об активном влиянии посольств на деятельность делегаций свидетельствует и такой факт. Режиссер демонстрировавшегося на фестивале фильма «Молодые хотят жить» Дзимас Николас подвергся двухчасовой проработке сотрудниками греческого посольства за положительное интервью, опубликованное в нашей печати. По возвращении в Грецию, как ему было обещано сотрудниками посольства, он узнает, что такое «асфалия» (контрразведка Греции)...»
Уже упоминавшийся нами киновед В. Фомин, раскопавший в архивах Госкино этот документ и предавший его гласности, по этому поводу иронизирует: дескать, всюду совал свой нос КГБ, ничего не упускал и даже на международном кинофестивале выискивал «шпионов, масонов, сионистов и прочую нечисть». Что тут скажешь: вроде бы взрослый человек, маститый киновед, а мыслит, как ребенок. Впрочем, подобное «ребячество» вообще присуще отечественным либерал-интеллигентам, которые любят петь осанну тому же ЦРУ или МОССАДу, зато при одном упоминании аббревиатуры КГБ впадают в такое неистовство, что хоть святых выноси. А ведь ежу понятно, что спецслужбы на то и создаются, чтобы заниматься как разведывательной, так и контрразведывательной деятельностью. То есть бдить в меру своих сил и возможностей, стоять на страже своего (а не чужого) государства. Можно подумать, что если бы в США проводился кинофестиваль, подобный Московскому, то он бы не стал объектом пристального внимания со стороны ФБР или ЦРУ. Еще как стал бы! И тот же глава ФБР Эдгар Гувер, идя по стопам В. Семичастного, составлял бы точно такие же депеши в Госдепартамент США, а то и повыше – в Белый дом.
О том, какую тотальную слежку устраивало (и устраивает до сих пор) за обществом американское ФБР, в мире написаны сотни книг. Приведу в качестве примера отрывок только из одной – «Империя ФБР: мифы, тайны, интриги» Энтони Симмерса, где он пишет следующее:
«– Я знаю, что ФБР подслушивало даже пьяную болтовню на вечеринках, – рассказывал журналист Ричард Гудвин. – Все это шло в досье. Помню, как президент Джонсон (правил в 1963–1968 годах) сказал, что у дома советского посла часто паркуются машины некоторых обозревателей. Откуда ему это стало известно, если не от ФБР...
Гувер посылал Джонсону материалы на многих журналистов, включая Дэвида Бринкли из Эн-би-си, обозревателя Джозефа Крафта и ветерана «Нью-Йорк Таймс», Гаррисона Солсбери. Заведено было досье и на репортера Ассошиэйтед Пресс Питера Арнетта...
Граждане, посылавшие президенту критические телеграммы, наверняка бы ужаснулись, узнав, что ФБР проверяло многих из них. Преисполнились бы отвращения и сенаторы, узнай они, как Джонсон, сидя в Белом доме, потешался, читая донесения ФБР об их половой жизни. Он в восхищении хлопал себя по ляжке, прочитав о посещениях борделя каким-либо сенатором...
Гувер требовал от своих подчиненных представлять информацию о планах и частной жизни активистов антивоенного движения. Среди тех, за кем велась слежка, были и весьма известные личности, например, киноактриса Джейн Фонда, у которой похитили записную книжку с адресами и фамилиями лиц, принадлежавших к левацким группировкам. Почту актрисы перлюстрировали, а ее телефонные разговоры прослушивались. В картотеке Бюро она значилась как «Джейн Фонда: анархистка»...
Тогда же (в конце 60-х) была развернута кампания по дискредитации другой киноактрисы – Джин Сиберг, которая многим запомнилась ролью Жанны Д’Арк. Поскольку актриса принадлежала к белым сторонникам «Черных пантер», эта идея поступила к Гуверу от агента Ричарда Хелда, работавшего по проекту «COINTELPRO» («КОИНТЕЛПРО») (этот проект был начат в середине 50-х годов и ставил своей целью подрывную деятельность против компартии. – Ф. Р.) в Лос-Анджелесе. Хелд сообщал: «Прошу разрешения руководства на публикацию сообщения о беременности Джин Сиберг от Раймонда Хьитта из партии „Черные пантеры“. Это можно сделать через репортеров, ведущих в газетах Лос-Анджелеса светскую хронику. Есть мнение, что данная публикация могла бы подорвать репутацию Сиберг в глазах широкой общественности. Предлагается послать от несуществующего лица письма местным хроникерам...»
ФБР, конечно же, было осведомлено, что Сиберг переживала глубокий душевный кризис и находилась под наблюдением психиатра. Когда началась вся эта грязная возня, она приняла слишком большую дозу снотворного, что привело к преждевременным родам и смерти младенца. К его отцовству не имели никакого отношения ни активист «Черных пантер», ни муж Сиберг, французский писатель Ромен Гари, с которым актриса давно уже порвала всякие связи. Отцом умершего младенца был мексиканец, с которым Сиберг познакомилась на съемках.
Актриса очень убивалась по своему младенцу. Затем, несколько лет спустя она узнала о зловещей роли ФБР в этих событиях, и это ее окончательно доконало. В итоге она совершила самоубийство. «Ее убило ФБР», – сказал Ромен Гари...»
«Жестокий» Андрей...
Минуло всего лишь три месяца после воцарения Брежнева в Кремле, как свет увидело первое доказательство того, что с его воцарением советским западникам придется не сладко. Во второй половине января 1965 года в газете «Правда» появилась передовая статья, где открытым текстом звучало обвинение по адресу молодых советских кинематографистов в низкопоклонстве перед Западом. Надуманными ли были эти обвинения? Нисколько! Как мы помним, значительная часть советской киношной молодежи и в самом деле была пленена Западом, равнялась на него и видела себя продолжательницей не советских традиций в искусстве, а заграничных, особенно европейских. Как вспоминает А. Михалков-Кончаловский:
«В 1962 году я вернулся в Москву с Венецианского фестиваля обожженный Западом. Рим, Венеция, Париж – это все разом свалилось на мою советскую голову, хотя и комсомольскую, но уже достаточно прогнившую. У меня и так была предрасположенность к тлетворным влияниям (дед – сезаннист, мать говорила всю жизнь по-английски), а тут уже был нокаутирующий культурный шок.