- О-о-о, - саркастически протянула Нина, чувствуя, что начинает всерьёз закипать. – Вот бедняжка!.. Заболел!.. Ай-яй-яй, вот незадача!.. Прошу вас, передайте ему пожелания скорейшего выздоровления вместе с моим глубочайшим почтением!.. А теперь будьте любезны, сударыня, позвольте мне пройти!
Валерий Николаевич с его девятнадцатым веком был бы сейчас Ниной доволен.
Глаза девушки расширились в испуге. Ещё бы, малахольные Нинины ужимки редко кого оставляли равнодушным. Нина фыркнула, грубо отодвинула девушку с дороги и пошла к двери.
- Он любит вас!.. – крикнула Эльвира дрожащим от слёз и обиды голосом.
Как малое дитя, честное слово, раздражённо подумала Нина, даже не обернувшись. Она остановилась перед дверью, поставила один пакет и полезла в карман за ключами от кодового замка.
- Светлая Радость – моя лошадь, - вдруг пробормотала девушка. – Я хотела подарить её вам на свадьбу…
Магнитный замок пискнул, открываясь, но Нинина рука безвольно обмякла на дверной ручке.
Какое-то время она просто стояла и молчала, тупо уставившись в бордовую металлическую поверхность.
Дождь шелестел всё так же нудно и печально, словно в мире этом уже ничему не бывать, кроме серой тоски и несбывшихся надежд.
Нина медленно обернулась и посмотрела на девушку. Кудряшки по краям лица потемнели и прилипли к щекам, из огромных глаз катятся крупные прозрачные слёзы, пальцы добела стиснуты в остренькие кулачки.
Какая замечательная девчонка, вдруг подумала Нина. Вроде такая хрупкая – соплёй перешибёшь, а дух мерцает яркий и чистый, как пламя свечи. Какой всё-таки Гришка дурак, если такое сокровище и в самом деле ему не нужно.
- Ладно, пошли, - сказала Нина ворчливо. – Обогреешься, обсохнешь. Чаю попьём…
- Извини, но мне сложно поверить, что можно запереть двадцатипятилетнего мужчину, как нашкодившего пацана, да ещё и телефон отобрать!
- У него… так обстоятельства сложились, - растерянно пробормотала Эля. – Родители с детства контролировали каждый его шаг, продумывали за него всё. Ему… довольно сложно жить.
Она аккуратно пригубила чай и вдруг улыбнулась и понюхала поднимающийся от кружки ароматный пар.
- Это же не заварка, - заметила она удивлённо. – Как вкусно!
Нина тоже улыбнулась, глядя на неё со всё возрастающей симпатией, которую безуспешно пыталась подавить.
- Это чай из ферментированных трав, - пояснила она. – Моя подруга делает.
- Обалдеть! – простодушно воскликнула Эльвира и отхлебнула ещё, обхватив пальцами кружку.
Ароматный напиток с привкусом мёда мягко отогревал продрогшее тело. Эльвира обвела взглядом крошечную, сияющую чистотой кухоньку.
Нина внутренне смутилась. Редька – всё же не хурма, пусть и японская…
- У вас уютно и хорошо, - сказала девушка без тени фальши.
- Спасибо, - буркнула Нина и посмотрела на свои ногти. Надо будет хоть лаком намазать перед санаторием…
- У него сотрясение мозга, - вдруг выпалила Эльвира. – Его ударил отец, потому что Гришка на мать кинулся после того как вы… как вы… уехали…
Сердце Нины вдруг замерло, словно облитое жидким азотом, и ей показалось, что если она сейчас шелохнётся, то оно разлетится на тысячу мельчайших морозных осколков.
- Что?.. – еле выговорила она враз онемевшими губами. - Как… кинулся?..
Эльвира уткнулась взглядом в кружку. Тонкие бледные пальцы чуть подрагивали на жёлтом фарфоре.
- Он сказал, что даже толком не помнит, как это было… Что она зашвырнула куда-то ключи от его машины, потом ещё сказала ему что-то, а у него от ярости помутился рассудок. – Она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. – Я даже представить не могла, что Гришка на такое способен. Он ведь очень добрый… только жутко упрямый, как бык!.. А Тамара Георгиевна, она… она… о-ой... – Эльвира закрыла глаза ладонью и опёрлась локтём на столешницу. Шапка подсохших кудряшек тут же скрыла её лицо.
- Да уж, - шевельнулась, наконец, Нина. – Я и сама убедилась.
- Она высокомерная холодная дура, - вдруг бросила Эльвира, не поднимая головы, и Нина в который уже раз изумилась странной игрой контрастов в этом нежном на вид создании. – Снежная королева просто отдыхает!.. А папаша ещё хуже – надутый, самодовольный и жестокий тиран. Я их обоих терпеть не могу, - обескураживающе улыбнулась она, и в зелёных глазах промелькнули острые золотые искры.
- Эльвира, - вдруг неожиданно для себя самой спросила Нина. – Как так получилось, что Григорий не влюбился в тебя?.. В тебя ведь невозможно не влюбиться!
Золотисто-рыжие брови поднялись домиком, Эльвира засмеялась от неожиданности и очень мило зарделась.
- Я… не знаю, - тихо ответила она. – Мы оба по идее должны были влюбиться друг в друга. Наши предки только об этом и мечтали. Возможно, именно поэтому и не влюбились. Им назло…
Они обе засмеялись. Потом Нина поднялась и, неуклюже извинившись, пошла в ванную. Открыла кран с водой на полную мощность и беззвучно зарыдала, склонившись над раковиной.
Эльвира допила чай, поёжилась и с сожалением посмотрела в пустую кружку. Она бы выпила ещё, но хозяйничать на чужой кухне казалось ей верхом невоспитанности. Нина не появлялась, шумела вода, и у Эльвиры сжалось от жалости сердце.
Мегера-то оказалась вполне нормальной женщиной. И, несомненно, умной. Да и, что греха таить, гораздо более интересной и взрослой, чем она сама… А ещё сильной, гордой, но отнюдь не жестокой, какой, может, хотела поначалу показаться.
Кажется, она потихоньку начинает понимать, почему Григория так конкретно занесло…
Хотя назвать её красавицей определённо нельзя.
Или всё-таки можно?..
Уж очень необычная у неё внешность, на японку смахивает. Такие чёрные-пречёрные глаза… А волосы роскошные, коса тяжеленная – обзавидуешься. Фигурка очень женственная, с красивыми выпуклостями, и в то же время сильная, пластичная. Она похожа на отлитую из бронзы статуэтку, которая стоит у неё в спальне на трюмо…
Значит, всё-таки красавица?..
И Эльвире тут же срочно приспичило поглядеться в зеркало, чтобы убедиться, что она уж точно не менее хороша!.. Причём в большое зеркало, а не в свою пудреницу. Она слегка смутилась так некстати припёршему её к стенке дурацкому тщеславию, но зуд внутри нарастал. Кажется, в прихожей было большое зеркало… Ничего ведь страшного, если она пройдёт к нему и немного прихорошится. Она ведь столько проторчала под дождём, выглядит, наверное, как мокрый взъерошенный воробей!..
Господи, как люди живут в таких тесных квартирках?.. Кухня чуть больше спичечного коробка, коридорчик такой узкий, что можно, не слишком широко расставив руки-ноги, вскарабкаться под потолок. Такое ощущение, что идёшь по туннелю шахты… и так же темно.
Вот и шкаф в прихожей с зеркалом на дверце. Эля торопливо оглядела себя, повернулась так и эдак, изогнула спину и обернулась через плечо. Всё хорошо, подумала самодовольно. Беленький в весёлую полоску свитерок очень ей идёт и с угольно-чёрными джинсами смотрится просто отпад. Да и стрижка от воды только распушилась и повеселела, честное слово!..
Она достала щётку из сумочки и пару раз провела по волосам. Подправила чуть-чуть помаду и коснулась кончиком пальца уголков век. Похлопала игриво ресницами. Тушь от дождя не пострадала нисколечко!.. Вот - не зря такие деньжищи за неё ухлопала!..
Из ванной донёсся приглушённый всхлип.
Эльвира тут же густо покраснела, страшно рассердилась на себя и своё пустое тщеславие и поспешно отошла от зеркала.
В коридорчик выходили две двери, и обе были открыты. Эльвира осторожно вытянула шею. Комната побольше, очевидно играла роль гостиной, или «залы», как это принято называть у простого люда. Виднелся старенький «толстый» телевизор, часть пёстрого ковра на стене и большое балконное окно.
Значит, комната поменьше – Нинина. В этот проём было видно только кусок книжного стеллажа и напольную вазу с комнатным деревом.
От любопытства даже нос зачесался. Жилище ведь может рассказать о человеке куда больше, чем самые задушевные откровения! А ведь здесь даже Гришка не был, насколько она помнит, они вроде всегда на улице расставались!..
Несколько секунд Эльвира честно боролась с собой. Вода в ванной шумела по-прежнему. И она сделала шаг, чтобы просто чуть больше увидеть в проёме. Стеллаж казался бесконечным. Книг в него было напихано превеликое множество. Неужели все читала?..
Ну, ещё шажок. Ага, кровать. Ух ты, железная, покрашенная белым кровать с высокими спинками и шишечками на стойках, Боже, неужели такие ещё бывают? Пёстрое лоскутное покрывало, выглядит как хенд-мейд. Интересно, сама шила?..
А вот над кроватью несколько картинок и какие-то настенные украшения… плохо видно, будто рыба какая-то керамическая?...
Сама того не заметив, Эльвира уже стояла посреди комнаты и жадно впитывала окружающую обстановку.
О-о-о, какие обалденные многослойные шторы, с каким вкусом подобраны ткани и цвета! Это тоже не фабричное, по-любому! Неужели всё-таки сама?.. Так хорошо с покрывалом перекликаются, и несколько подушек-думок тоже в тон, кофейно-бежево-вишнёвые тона, как красиво!.. Эта женщина – настоящий дизайнер, интересно, что она в больнице-то делает?..
Письменный стол – старенький, допотопный, советских времён, о которых Эльвира знала только по такому вот кондовому старому стилю, столь метко прозванному «совком». На столешнице – тусклый кусок оргстекла, под ним - фотографии и какие-то картинки. Увлёкшись рассматриванием фотографий, Эля нечаянно смахнула со столешницы какие-то бумаги. Торопливо подобрав их, она невольно присмотрелась и вдруг замерла.
Путёвка в санаторий «Белый Берег». С завтрашнего дня… двадцать дней.
Ого!..
Эля быстро положила бумаги на место и рванула обратно в кухню. И как раз вовремя, потому что вода перестала шуметь, громко щёлкнула щеколда и, чуть погодя, на пороге кухоньки появилась хозяйка. Повлажневшие волосы аккуратно зачёсаны, веки заметно припухли. И это странным образом сделало её проще и как-то ближе, человечнее.
- Прости, Эльвира, - сказала она серьёзно, с какой-то глубоко надломленной нотой, тяжело опустилась на стул, уронив голову на руки, с силой потёрла лицо. – Размазнёй я стала со всей этой дурацкой… историей.
И когда она подняла взгляд, Эльвира с удручающей ясностью осознала, что её партия начисто проиграна.
Обсиданово-чёрные глаза Гришкиной возлюбленной были холодны и безжизненно пусты.
У Эльвиры в который уже раз болезненно дёрнуло в груди. Ей не пробиться сквозь этот ледяной панцирь отчуждённости…
Только Гришке это, наверное, под силу… Да и то…
- Ты хорошая девушка, Эльвира, - сказала Нина и улыбнулась. – И хороший друг. Я рада, что мы познакомились. Ты будешь Григорию замечательной женой. Нет, не перебивай меня, пожалуйста, - подняла она руку, видя, что Эльвира возмущённо открыла рот. – Выслушай. Вы оба ещё очень молоды и не понимаете, что в жизни главное. Главное, - она печально усмехнулась, - найти правильную пару. Африканские страсти проходят, Эля. Порой лучше расстаться с ними вот так резко, чем потом в тупом бессилии пытаться поддерживать… угасающий огонь.
Она встала и, глубоко вдохнув всей грудью, медленно выпустила воздух, пытаясь расслабить тугой колючий узел где-то за грудной костью. По давней привычке присела бедром на подоконник и снова взглянула на растерявшуюся, расстроенную гостью. Та в волнении теребила рукава белого кашемирового свитера и кусала губы.
- Мы с Гришей совершенно не пара, - севшим голосом продолжила Нина, глядя в серую хмарь за окном. – Я понимала это с самого начала, просто… не могла сопротивляться… ты знаешь, это как пытаться брести против течения бурной реки. Не смогла, хотя пыталась… А он упрямый… и хитрый! лошадей подгадал… а эта твоя Светлая Радость… - она снова зажмурилась, провела по лицу рукой и глубоко вздохнула.
Эльвира слабо улыбнулась:
- Я их терпеть не могу, лошадей. А эту в особенности. Гришке подарили - и мне тут же всучили лошадь, - она сердито фыркнула. – Это у нас так заведено. Раз ему, то и мне. Моё мнение никому не интересно. Да… - она печально вздохнула, словно только сейчас осознав, как сложно и непросто всё и запутано в жизни, как мало, ничтожно мало реальной свободы у них у всех, людей, по странному недоразумению именующихся «свободными гражданами»!..
- Эля, - сказала Нина, окончательно загнав все эмоции на положенное им место, за стеклянную стену. – Всё, на этом ставим точку. Я всё равно завтра уезжаю. Далеко. Надолго. Пусть Григорий летит в свою Англию. Пусть делает карьеру и налаживает нормальную жизнь. Выберет подходящую жену. Лучше всего тебя. Ты хоть не злая и не высокомерная. Тем более, вы друзья – и не возмущайся, я дело тебе говорю, - она горько усмехнулась, - у вас получится семья, я чувствую… А у меня, как говорят, есть талант прорицательницы…
У Эльвиры испуганно расширились глаза, и Нина невольно рассмеялась. Какая смешная, доверчивая девчонка!
- Но ведь нельзя предавать любовь, - сдавленно прошептала Эльвира. – Я бы никогда… - она даже помотала головой, и кудряшки мягко похлопали её по щекам. – Так нельзя… Ведь нельзя же?..
Она смотрела умоляюще, в огромных зелёных глазах копилась хрустальная влага.
- Ты чересчур романтичная девушка, - укоризненно пробормотала Нина, у которой вдруг остро защемило сердце.
Что за напасть с этим Гришкой!.. Теперь ещё и подружка его с этими наивно-зелёными глазищами умудрилась пробраться в душу…
- Я же говорю, всё это проходит, - сказала она дрогнувшим голосом и отвернулась в окно.
- Он любит тебя, - с робкой надеждой в голосе заговорила Эля. – Он однолюб, я точно тебе говорю. Я его знаю… Он даже по-настоящему никогда не влюблялся. Он ждал… и дождался. Для него это навсегда. Ну, просто, он… такой. Я же его с детства знаю, ведь он всё равно не отступится, и всё равно найдёт тебя, слышишь?.. Он всё по ветру пустит, и родителей, и карьеру, лишь бы быть с тобой.
- Я на это не пойду, - жёстко отрезала Нина. – Так ему и передай. Нельзя рвать связи с родом, пусть и такие… сложные. И жизнь под откос из-за меня пускать не надо. Если бы это случилось, я бы себе никогда не простила. Да и сейчас… Это ведь моя вина, что всё так далеко зашло. Я глупо-радостно в омут бросилась – а он теперь с сотрясением валяется… Что будет дальше, ты хоть приблизительно можешь представить?..
Эльвира мрачно потупилась. Ещё недавно почти теми же словами, и даже руки уперев в бока, она всё это доносила потерявшему разум Гришке. Нина, к счастью, оказалась гораздо разумнее, и всё она правильно говорит… Но что-то внутри злобно и тоненько выло, как рассерженная пчела, что так нельзя, нельзя!.. И самое главное, что Гришка всё равно никогда на это не согласится!
С этой мыслью, пульсирующей в уставшей, перегруженной голове, Эльвира решительно встала.
- Ладно, Нина. Я вижу, что моя… миссия оказалась бесполезной. Я тогда пойду, хорошо? И… я тоже рада, что мы познакомились.
Она одёрнула свитер, и, не глядя на Нину, сдерживая злые слёзы, стала пробираться мимо стола к выходу из кухни.
- Подожди, - вдруг засуетилась Нина, распахнула старенький навесной шкафчик и стала шарить внутри.
Как-то резко, остро Нина вдруг осознала, что она сейчас уйдёт, эта замечательная девушка с рыжими кудряшками, и последняя ниточка, ведущая к Гришке, оборвётся навсегда.
Толстое бронированное стекло, за которым дико и яростно взревела бешеная буря боли и тоски, опасно затрещало, и Нина едва не уронила заветную банку.
- Вот… Это чай, который тебе понравился. Пей на здоровье. Я тоже рада… нашей встрече.
Эльвира недоверчиво протянула руку и взяла толстенькую нарядную банку.
- Спасибо, - улыбнулась она искренне и прерывисто вздохнула. – Я с удовольствием… - она прижала баночку к груди. – Спасибо.
Уже садясь в свою лимонно-жёлтую «карамельку», как она называла свою машинку, Эльвира вытерла платком глаза и облегчённо пошмыгала носом. Пристроила баночку с чаем на второе сиденье и весело подумала, что Гришке чай тоже понравится. Потом пошуршала в бардачке и извлекла упаковку «Орбита со вкусом лесных ягод».
- Санаторий «Белый берег», - пробормотала она довольно, проворно сдирая обёртку. – Если ты думаешь, что мы так легко сдадимся, Нина Саблина, то ты очень и очень ошибаешься.
Забросив в рот сразу две пластинки жвачки, она завела двигатель и весело подмигнула себе в зеркало заднего вида.
Нет, всё-таки она очень и очень хороша, даже и с покрасневшим носиком!
Глава 10
Санаторий «Белый берег» располагался в совершенно изумительном месте.
Нине даже показалось, что она опять спит, и её занесло в какую-то на редкость красочную не-реальность.
Корпуса и лечебницы широким полукругом выстроились вдоль роскошного дендропарка с фонтанами, скульптурами, цветниками и мягкими зелёными лужайками, на которых можно было отдыхать и устраивать пикники. Парк выходил, в свою очередь, на довольно большую реку, и вдоль речной излучины, изгиб которой повторяли и здания санатория, была вымощена белой брусчаткой прелестная набережная. У правого её конца, если смотреть на реку, виднелся домик речной станции с пристанью для лодок и катеров. За домиком находилось устье небольшой горной речушки, впадавшей в большую реку бурным дробящимся потоком. А ещё дальше, на том берегу речки нашлось место и для небольшой турбазы с десятком симпатичных бревенчатых домиков.
На противоположном берегу главной реки, высоком и обрывистом, царствовала дикая девственная тайга, расцвеченная всеми красками разгоревшейся осени. Тёмные острова хвойников утопали в пламенном пожаре клёнов, светлом золоте лип и берёз, дрожащем мареве осин, ольхи и серебристой кисее ивы-краснотала. Сиреневым росчерком растворялись в небесной дали силуэты высоких сопок. Воздух после дождей почти ощутимо звенел, как тончайший, прозрачно-чистый хрусталь, и по густой синеве размыто и бледно проявлялись лёгкие мазки облаков.
Нина несколько раз зажмурилась и покрутила головой. Свежий воздух приятно холодил лёгкие, уставшие от автобусной спёртой пыли. И то изломанное и болезненное существо, которое только что тряслось в автобусе и мрачно пережёвывало в тысячный раз несчастливые однообразные мысли вдруг куда-то подевалось.
Нина стояла, дышала, смотрела и не могла насмотреться и надышаться.
Жизнь продолжилась, словно соскочив с паузы, и полетела дальше - яркая цветная, обновлённая.
Как всё-таки ей повезло, что у неё такие классные коллеги!..
Нина сморгнула подступившие слёзы, улыбнулась в осеннюю синь:
- Я вернусь отсюда здоровой и счастливой, слышишь?.. Всё будет хорошо.
Небо оставалось чистым, безмятежным и прекрасным.
Нина подхватила ручку чемодана и покатила его по белой дорожке к главному корпусу.
Всю первую неделю она валялась на кровати, отъедалась, отсыпалась, посещала процедуры и массаж, иногда бассейн и сауну и подолгу бродила по белой набережной, бездумно глядя на речные волны и осеннюю тайгу. Вежливо отклонила несколько попыток более близкого знакомства, при этом мило улыбаясь и разговаривая чисто механически, как заводная кукла. По вечерам после прогулки всё так же бездумно щёлкала кнопками пульта, бродя по каналам спутникового телевидения. Смотрела передачи про природу и старые советские фильмы. В номере было по-домашнему уютно – глубокое кресло, хорошая кровать, застеленная мягким бежевым пледом, толстый ковёр на полу.
Ей было хорошо. Покойно… Не мучали сны, не посещали видения. Эмоции больше не бушевали за стеклянной стеной, и стена за ненадобностью как-то незаметно растворилась. О Гришке получалось не думать. Как-то слишком даже легко получалось. Это удивляло, радовало и немножко… пугало. Может, она и не любила вовсе?.. Может, всё было просто временным, чудовищной силы, но всё же временным помешательством?..
Потом она почувствовала тягу к движению. Тело запросило хорошей физической нагрузки.
Выздоравливаю, с неким горьким удовлетворением отметила она про себя.
Что же делать? Бассейн – не то, спортзал – скучно…
Она решила отправиться к водопадам.
Вдоль шустрой горной речушки, впадавшей в большую реку, вилась тропинка, предназначенная для любителей пеших прогулок. Что-то около пяти километров, припомнила Нина слова соседа по столу. Почти всё время подъём. И водопады в конце маршрута, с оборудованным местом для кемпинга и беседкой.
Это решительно то, что надо.
…Когда она, сердито пыхтя и обливаясь потом, добралась до последнего поворота, за которым уже слышался мерный шум падающей воды, она клялась себе, что больше не попрётся сюда ни за какие коврижки. Но внезапно открывшаяся картина заставила её исторгнуть восхищённый возглас.
Водопад действительно не поражал размерами, но зато был необыкновенно хорош собой. С плоского тёмнокаменного уступа примерно пятиметровой ширины широким каскадом падала вспененная вода, а потом ударялась ещё о несколько таких же широких каменных ступеней. Полная глубокая чаша под водпадом чисто и загадочно искрилась в ярком свете, подцвеченном золотой и багряной листвой окружающего леса. А речка, спрыгнув с утёса, весело и легко бежала дальше, игриво пенясь по пути вокруг рыжих, тёмных и красноватых камней. Чуть правее от тропы стояла бревенчатая беседка, рядом - длинный стол и лавки, закопчёнными боками чернели камни очага.
Никого не было. Только шум падающей воды торжествующе заполнял пространство.
Красота открывшейся картины так захватила Нину, что она села прямо на землю, обхватив колени руками и несколько минут просто сидела, поглощая всем существом нарисованный Божьей кистью маленький лесной шедевр.
Но её «пятая точка» всё же вскоре замёрзла и вознегодовала, и Нина, кряхтя, поднялась и перебралась на лавку. Положила голову на стол, прикрыла глаза и позволила себе раствориться в благостном и сильном пении воды…
Вот, если б Гришка был здесь, он бы точно разразился не меньше, чем поэмой!
Она вздрогнула и подняла голову, щурясь на водопад.
Впервые, наверное, со дня прибытия, она позволила себе целую мысль про Гришку.
И впервые её душа не отозвалась на эту мысль гулкой протяжной болью, и Нине не захотелось немедленно скорчиться на земле, пряча на груди изломанные руки.
Она смотрела на белую кисейную вязь падающей воды, а в груди разливалась не боль, но тихая, светлая любовная грусть. Это было даже… приятно.
Нет, она не перестанет его любить. Ну, может, когда-нибудь, это пламя окончательно погаснет, но ещё долго под толстым слоем серого пепла забвения будет теплиться живая искра. Нина отдавала себе в этом отчёт.
Что бы она ни говорила Эльвире, они с Григорием удивительно подходили друг другу. Как клинок и его ножны. Как птица и небо. Как пчела и цветок. Как вот этот водопад и оттеняющие его воздушную белизну тёмные, почти чёрные камни. Они вдвоём составляли такую же живую, неуловимую и неповторимую гармонию. И, казалось, эту поэзию их слившихся воедино душ чувствовало всё, что их окружало.
Но Григорий был юн и довольно наивен, где-то слишком упрям и негибок, и в глубине души она чувствовала его неуверенность. И она твёрдо знала, что ему предстоит справиться с этим всем самому. Ему нужно было выковать свой характер и свою жизнь. Найти себя и свой путь. Встреча с Ниной словно камень, пущенный из пращи, вломилась в хрупкие ростки его самостоятельности и зарождающейся воли и снесла всё это под самый корень. Собственно, и подруга его, Эльвира, косвенно это подтвердила, и в чём-то её жизнь была похожа на его, только всё же проще, поскольку она была девушкой, и ей многое прощалось...
Нет, Нина правильно поступила, устранившись, уйдя в тень, оборвав все связи.
Она прикрыла глаза, и перед её мысленным взором предстал малыш с пухлыми щёчками и шелковистыми тёмными кудряшками.
По щеке невольно покатилась слеза.
И уж тем более, какие ему сейчас дети!.. Он сам ещё во многом как дитя…
Но душа её так затосковала вдруг об этом малыше, что Нина не выдержала и всё же расплакалась…
Она стала приходить на водопад каждый день. Иногда там стояли туристы, и она оставалась недолго, но в основном беседка была пуста, и она уже привычно садилась в уголке, ближе к водопаду, кутаясь в мягкий плед снятый с кровати, и подкреплялась бутербродами и чаем из термоса.
Иногда погода была дождливой, и Нина была вынуждена откладывать прогулку, изнывая от раздражения. Этот водопад каким-то образом стал ей очень близок и дорог. А порой, сидя в беседке, она ловила себя на том, что глубокомысленно беседует с ним, в шуме воды различая ответную речь и заливистый смех, и многоголосое пение, и иногда даже тихий плач.
Водопад, казалось, полностью понимал её и разделял самые сокровенные мысли. Она начала считать его близким другом.
Так летели спокойные, в основном тихие и ясные дни, и осень становилась глубже, холоднее и бледнее, облетало золото и багрянец, уступая место более скромным коричневым и серым тонам. Только ели, кедры и огромные краснокорые реликты-тисы гордо несли свою тёмную зелень в посеревшем, поблёкшем мире.
Нина чувствовала себя почти счастливой. Спокойной, отдохнувшей и окрепшей.
Вот только одна мысль о скором возвращении в свои более чем серые будни, нагоняла ужасную тоску. Не хотелось в опостылевшую квартиру, не хотелось неизбежной грызни с матерью, не хотелось на работу и не хотелось близкой уже слякотной и промозглой владивостокской зимы.
А Григорий, скорее всего, уже в туманном Альбионе. И пути их окончательно разошлись…
Она смутно надеялась, что у него всё более или менее нормально. Пусть у него всё будет хорошо, в тысячный раз подумала она и проводила взглядом стайку кружащих над парком птиц. Всё-таки в нём есть сердце, настоящее, живое сердце, и дай Бог, чтобы он его сохранил в бездушном пустом мире денег и власти.
Её собственное сердце по-прежнему таяло от нежности при мысли о нём, но было почти спокойно. Вот и прекрасно. Можно возвращаться…
Три дня до отъезда. И последний погожий день, судя по прогнозу.
Вернувшись с обеда, Нина стала торопливо укладывать маленький рюкзак для последней прогулки к водопаду. Сегодня она пробудет там до самого вечера. Ей хотелось помолиться перед ним на прощание.
У Нины никогда не было заученных и загодя припасённых молитв. Отец Алексий всегда учил её молитву ТВОРИТЬ. У Нины это получалось крайне редко, но когда получалось, эффект был огромен. Словно живительным ветром надолго наполняла сотворённая молитва обвисшие и поблёкшие паруса души. Словно из самой горячей сердечной глубины рождались порой слова и необыкновенные строки, и по щекам текли ручьями благодарные слёзы. Это было волшебство, магия, тайна, и её молитвы никогда не помнились ей впоследствии. Каждый раз получалось наново, истово и прекрасно. И сегодня Нина чувствовала приближение загадочного волшебства. Она волновалась, как перед свиданием с Григорием, сердце замирало в предвкушении. Она улыбалась счастливо, выходя из корпуса, здороваясь с новоприобретёнными знакомыми, и понятия не имела, что почти все оборачивались и смотрели ей вслед, неосознанно чувствуя прикосновение к Тайне.
Ноги несли её легко, упруго пружиня на камнях неровной тропы, тело радовалось нагрузке и движению, лёгкие мерно и уверенно прокачивали бодрящий октябрьский воздух. Глаза жадно вбирали краски, различая грустную прелесть поникшей от холода, пожелтевшей травы, мозаику каменного русла речки с колышущимися пучками тёмных водорослей, хрупко-прозрачные паутинки с дрожащими каплями влаги, могучую стать кедров и тисов, бледный рисунок облетевших и зябнущих на ветру берёз… Всё было прекрасно вокруг, и Нина радовалась и готовилась, и предвкушала.
На стоянке никого не было, и Нину это нисколько не удивило. Так и должно быть... Посторонним сейчас здесь не место.
Кроме мерного шума падающей воды, её уши не улавливали никаких посторонних звуков, и это тоже было нормой, частью Действа.
Нина уже находилась в том таинственном интимном состоянии перехода в состояние молитвы, когда всё окружающее становилось торжественной декорацией, будто храм, наполненный звучанием органа.
Повинуясь внезапному порыву, она быстро сняла с себя одежду, аккуратно сложила её на рюкзак, поставила рядом кроссовки и, нагая, решительно зашагала по камням к чаше водопада. Секунду смотрела в тёмную глубину и коротко выдохнув, прыгнула.
Тело обожгло ледяным холодом, и душа, казалось, ушла в самые пятки. Но где-то в глубине родился и непередаваемый восторг, и она, вынырнув, подплыла под каскад, зацепилась за скользкие камни и, визжа в вихре сильнейших ощущений, постояла под могучей струёй, радостно подставляя себя под ледяные удары водяного молота. Хохоча, спрыгнула обратно в чашу, оттолкнулась от камней и в три секунды достигла берега. Вылетев из воды, как пробка, и всё ещё хохоча, она заскакала по берегу, вытряхивая воду из ушей и расплетая на ходу мокрую косу.
И вдруг, раскинув руки, резко остановилась и заговорила, глубоким и сильным голосом:
- Благодарю Тебя, о создавший всю эту красоту! Нетленна она, вечна, первозданна!
Себя благодарю, за то, что чувствовать её могу! За то, что в унисон с Творением звучит моя Душа!
Тебя, Любовь благодарю, за то, что сердце переполнено Тобой!
И да пребудет Красота вовек, и пусть Любовь вовеки правит миром и Вселенной всей!
В восторге она перекружилась, и мокрые длинные пряди, словно водоросли, обвили её тело. Она воздела руки и запрокинула голову, шепча: