Всё-всё.
Просто и ясно.
Да, недооценили они с Григорием эту воистину неординарную в своём роде женщину.
Павел ухмылялся, вполне себе оценивающе разглядывая Нину, и Нина вдруг отчётливо поняла, что он – любовник Гришкиной матери.
Слишком уж вольно он стоял с ней рядышком, слишком много сытой уверенности было в его позе и наглых глазах. И в брошенном на него взгляде царицы Тамары она уловила явное ревнивое недовольство.
Да и с кем ещё можно проворачивать такие дурно пахнущие делишки, как не с бесконечно преданным альфонсом?.. Самое оно.
- Хорошо, - пробормотала Нина, мертвея и понимая, что окончательно, бесповоротно проиграла. – Делайте, что хотите. Только не трогайте моего ребёнка. Я всё сделаю. Все равно у меня с Григорием уже давно всё кончено.
- Вот после этих снимков уж точно будет всё кончено, - рыкнула Тамара Георгиевна и обратилась к укушенному, – на сколько ещё хватит эффекта от укола?
- На час-полтора от силы…
- Хорошо. Идите пока, но будьте рядом. А ты, девочка, уж постарайся, изобрази из себя эротическую звезду!..
Сухощавый мгновенно испарился. Метнулась и пропала изломанная тень.
Господи, взмолилась Нина про себя, помоги мне, Господи, лишь бы они меня потом отпустили… а на Гришку… наплевать, так даже лучше… Господи, лишь бы отпустила, достучись до неё, Боженька, прошу!..
Дальше было нестерпимо стыдно.
Её раздевали, поворачивали, укладывали, прижимались слюнявыми губами, гладили горячими потными ладонями, и Нина с трудом сдерживала рвотные позывы. Уши забивало похотливым прерывистым дыханием. Она терпела и молилась, глотая жгучие слёзы стыда и ненависти и старалась думать только о крохотном пока живом комочке, который во что бы то ни стало нужно спасти…
Ради него можно вытерпеть всё.
- Хватит! – злобно и ревниво рявкнула, наконец, царица.
Нину грубо сдёрнули с постели, и она брякнулась на пол, как мешок картошки, хаотично подёргивая руками и ногами. Тяжко заныли ушибленные рёбра. Болело и плакало всё – душа, тело, мысли.
Но Нина молилась сквозь боль, стыд и мрак...
Тамара Георгиевна, с горящими щеками и лихорадочным блеском в глазах просматривала на фотоаппарате сделанные снимки, иногда удовлетворённо хмыкая. Павел невозмутимо натягивал рубашку, всё так же тухло ухмыляясь.
Нина молилась, лёжа на полу и неотрывно следя за Гришкиной матерью.
Наконец, та перевела на неё взгляд, достойный средневекового фанатика-мученика, гибнущего за веру на костре.
- Очень хорошо, - пробормотала она и улыбнулась так, что Нину продрало холодом по обнажённой спине. – Прямо сейчас и отправлю… Позови Юрия, пусть одевает её и заводи машину. Нас уже ждут в больнице.
Нина дёрнулась, как от удара.
Простые чёрные туфли-лодочки, неброские и страшно дорогие, остановились у неё перед глазами.
- Я предупреждала тебя тогда, - ровно и холодно послышалось сверху. – Ты не послушалась. Теперь ты заплатишь до конца.
- Прошу вас, - зарыдала Нина, - прошу, не троньте ребёнка, ведь вы же мать, я вам клянусь, вы никогда обо мне ничего…
Каблуки всё так же ровно и холодно прошли мимо.
Нина закричала и поползла, ломая ногти. Она кричала, пока ей не заткнули рот.
Она всё ещё слабо дёргалась, пока её грубо одевали и стаскивали куда-то вниз по лестнице. Когда её вынесли наружу – воздух обжёг лёгкие стылым предзимним холодом, ей удалось вытолкнуть языком кляп и ещё раз дико взвизгнуть, но это было последним, что она смогла, а потом её снова грубо зашвырнули в машину.
Эльвира вздрогнула, услышав странный грубый звук, резанувший по нервам не хуже циркулярной пилы, и ладонь её в тонкой лайковой перчатке замерла на кованой ограде особняка Геловани. Она только успела войти в заднюю калитку, неся подмышкой свёрток с ещё тёплыми шоколадными печеньями для Тамары Георгиевны, которые испекла её мать, как раздался этот нечеловеческий вопль. Девушке моментально стало страшно и одновременно нестерпимо любопытно. На цыпочках, стараясь не задеть замёрзшие, хрупкие кустарники, она быстро прокралась к углу дома и осторожно выглянула. И тут же от шока выронила из-под мышки свёрток, который громко и хрустко брякнулся о брусчатку…
Она не видела лица женщины, которую грубо, словно куль с мусором, запихивали в чёрный тонированный микроавтобус, но роскошную растрёпанную смоляную косу, нелепо волочившуюся по подъездной дорожке, она узнала бы где угодно. Какой-то незнакомый мужик, только что затолкавший в машину Нину Саблину, невозмутимо отряхнул руки, обошёл микроавтобус и открыл пассажирскую дверцу. По асфальту процокали каблуки, и сама Тамара Георгиевна в роскошном серебристом манто, чёрных очках в пол-лица и кружевном платке опёрлась на протянутую незнакомцем руку и села в машину. Дядька улыбнулся ей противной сладкой улыбкой, закрыл дверь и пошёл садиться на водительское сиденье. Эльвиру они, к счастью, не заметили и не услышали, как упал её пакет…
Эльвира выпала из оцепенения от хлопка водительской дверцы и онемевшей рукой в клейко-холодной перчатке взялась за шею. В горле стоял противный сухой ком. Она уставилась на номерной знак автомобиля, стараясь намертво впечатать его в сознание. А потом повернулась, на секунду наклонилась, чтобы подобрать пакет, и побежала, на ходу доставая из кармана ключи и брелок с зажиганием.
Она прыгнула в свою холодную лимонно-жёлтую машинку, дала по газам, двигатель взвыл застуженно и обиженно, но всё же подчинился, и через пару минут она увидела чёрный микроавтобус, как раз проезжавший пост охраны их дачного посёлка.
Сердце колотилось где-то в горле, больно стукая по гортани. Впервые Эльвира нестерпимо и остро пожалела, что у неё такая приметная, такая безумно яркая машинка. Оставалось положиться только на Бога и на удачу… Около выезда на шоссе она чуть притормозила, подождала, пока между ней и микроавтобусом не проедет несколько машин и только тогда встроилась в поток.
Что делать?.. лихорадочно думала она, и слёзы катились горохом, мешая видеть цель. Она сердито смаргивала, но они упрямо катились вновь.
Милиция?.. Какая, в з… милиция!.. Это ж Геловани, не шпана какая-нибудь подзаборная! Они её в лепёшку раскатают, и никакая милиция не спасёт… Тут власть и деньги, и помочь может только тот, кто имеет ещё больше власти и денег.
Отец?.. Отец точно не станет вмешиваться в дела Геловани, и дочурке непутёвой заодно тумака отвесит, чтоб неповадно было!..
Она перебирала всё новые и новые имена вип-персон из их мира, всех, кого хоть мало-мальски знала и начала приходить в отчаяние. Слёзы катились всё быстрей, грозя перерасти в истерику. Никто не станет связываться, никто…
Сама-то она влиятельной особой уж никак не являлась!.. Кто её станет слушать, уси-пуси-тю-тю-тю, деточку-цыпочку Алексашинскую, кто её воспримет всерьёз?..
Господи… скоро город, а она так ничего и не придумала!.. Хорошо, поток серьёзный, возможно даже пробка будет на въезде, и это было бы прекрасно… хотя всё равно некому, некому звонить!..
Влиятельной… могущественной... влиятельной…
Она вдруг вздрогнула и даже чуть притормозила на автомате. Сзади сердито вякнуло: «би-и-и!» - ты, мол, фифа, ездить-то вообще умеешь?..
Она даже не услышала – её мысль неслась, как сумасшедшая, отщёлкивая полузабытые кадры, сумбурно сваленные на задворках памяти.
Гришка как-то говорил… ведь точно, говорил! Она так ещё поразилась тогда!..
Михаил Филатов.
Муж лучшей подруги.
Вот это да!.. Она вспомнила! Тогда она ещё удивилась очень, что Нинка так скромно живёт с такой-то подружкой!
Поток машин замедлился, и она еле успела затормозить. Сзади завизжали так свирепо, что она невольно втянула голову в плечи, но продолжала лихорадочно соображать. Позвонить… как… «Транс-Инвест», кажется… надо приёмную… справочная!
Она лихорадочно возюкала пальцем по экрану смартфона. Лишь бы дали телефон! Лишь бы он был на месте!..
На въезде в город действительно всё встало, и Эльвира благословила всех дорожных богов, если они вообще существуют.
Продравшись, наконец, в справочную, сквозь бесконечные гудки «занято», она губной помадой прямо на приборной панели записала телефон. Ну, хоть что-то!..
Поток машин тихонечко пополз вперёд, и у Эльки от напряжения снова свело горло. Чёрный микроавтобус еле виднелся впереди. Она запросто могла его потерять. Рука, прижимавшая телефон к уху, тряслась мелкой дрожью. Ну что за трусиха, что за бесхребетная лягушка! Вот Нина Саблина уж точно сохраняла бы на её месте хладнокровное спокойствие!..
Приятный мужской голос сообщил ей, что она попала в приёмную генерального директора компании «Транс-Инвест».
- Соедините меня, пожалуйста, с Михаилом Ивановичем, - она не узнала собственный сухой и надтреснутый голос. - Это звонит Нина Саблина, подруга его жены, по очень срочному делу.
На том конце помедлили, и Элькино сердце бухнулось в живот, замерев там невразумительным посторонним комком.
- Подождите немного, пожалуйста, - наконец, ответили ей и всё замерло.
Элька стеклянными глазами следила за микроавтобусом, и машины на трассе еле ползли, как в очень замедленной съёмке, и это было беззвучной садистской пыткой, только грохотала литаврами кровь в ушах.
Я умру, наверное – пронеслось в онемевшем мозгу... Слишком невыносимо…
- Я вас слушаю, Нина, - вдруг сказал кто-то в ухе, и всё рванулось на круги своя.
От неожиданности Эля резко втянула в себя воздух.
- Что случилось? – голос был спокоен и участлив, и Эля зачастила, прямо-таки кожей ощущая, что всё повисло на жалком-прежалком волоске…
- Простите, Михаил Иванович, я не Нина, но Нина попала в беду и я случайно стала свидетелем, прошу вас, только не бросайте трубку, прошу вас… - она вдруг поняла, что истерически всхлипывает и при этом ещё пытается управлять машиной.
Прошло, наверное, две секунды, показавшиеся Эльке вечностью. Потом в трубке почему-то вздохнули.
- Успокойтесь и рассказывайте, что случилось, только чётко и ясно.
Голос в трубке был по-прежнему вежлив и спокоен, и она вдруг ощутила всем существом, что теперь всё будет хорошо…
Глава 13
- Вон они, Михаил Иванович, - негромко сказал мужчина в переднем пассажирском кресле. – Чёрная «Делика» и жёлтый «Витц» через пять машин от неё. Стоят на светофоре. Поворот на Снеговую.
Михаил выглянул.
- Ну что ж, в этом девица не врёт, - пробурчал он и выудил из пальто телефон. – Посмотрим, что будет дальше. Действуй, Макар. Принимай командование.
- Есть, - ответил Макар сухо, по-военному. – Толя, аккуратненько, между девчонкой и «Деликой». Девчонку лучше отправить восвояси. Машина слишком приметная, сколько уже за ними тащится.
- Эльвира, мы сейчас встроимся между вами и микроавтобусом, - проговорил Михаил в телефон. - Вы повернёте направо. Больше вам светиться нельзя. Дальше мы сами… Да, конечно, я буду держать вас в курсе. До связи.
Он сердито швырнул телефон на сиденье и засунул руки глубоко в карманы пальто. Ездить на заднем сиденье он не привык, но зато привык доверять профессионалам. Поэтому к себе в холдинг он тщательно, иногда годами подбирал лучших из лучших.
Сейчас с ним было двое – водитель Анатолий Красавин, смуглый, весёлый, с вечно кривой улыбкой, уезжающей под правый ус, и Макар Ермолаев, начальник службы безопасности. Этот, напротив, был вечно хмур и набычен, но Филатов знал его давно и очень хорошо, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Макар был ему почти другом, если удавалось пообщаться в неформальной обстановке, то они переходили на «ты», пили вместе что-нибудь крепенькое и вволю общались по душам… хотя случалось такое очень редко.
В Макаре он был уверен на тысячу процентов.
Поэтому, когда девица Эльвира сообщила ему, что Нину похитила супруга банкира Геловани, он не раздумывал ни секунды.
На ходу влезая в пальто, бросив удивлённому секретарю, что сегодня его не будет и, следовательно, всё отменяется, он ринулся прямиком в службу безопасности.
- Макар, поехали, - выдохнул он с порога, сделав вид, что не заметил, как у кого-то из шокированных охранников выпала из пальцев кружка с чаем.
Ну не положено олигархам забегать просто так на огонёк в будку к скромным служакам!..
Но Филатову было на это глубоко наплевать. И самое главное, Макару тоже было наплевать. Не задав ни единого вопроса, он мгновенно выцепил откуда-то из-за спины тёмно-серую куртку, с оторочкой под «аляскинского волка», и привычным бессознательным жестом коснулся пальцами кобуры.
Ровно через минуту они втроём уже выезжали со стоянки «Транс-Инвеста».
Михаил был очень зол.
Угораздило же Нинку вляпаться в такое дерьмище! А ему теперь разгребай!..
То-то парнишка показался ему смутно знакомым тогда, у Ирки на проводах!..
У-ух, мать-перемать!.. Сыночек банкира Геловани!..
Эдуард Геловани никогда ему не нравился. Даже для их хищной среды дельцов и воротил он был чересчур агрессивен, самодоволен и в то же время сладко-угодлив перед теми, кто был сильнее и стоял выше. Часть активов Филатов держал в его банке, но не потому, что банк был так хорош, а потому что Михаил никогда не складывал яйца в одну корзину. И именно это могло стать козырем в сегодняшней ситуации, если только не выдумала всю эту историю полоумная девка Эльвира…
Но зачем ей сочинять такое?.. Нет ей в том никакой выгоды, она ведь дочка Алексашиных, - если, опять же, не врёт, - а это серьёзно.
Наоборот, рискует и очень…
Пальцы задумчиво потеребили мягкий чёрный кашемир пальто.
А, может, просто ещё одна хорошая девчонка ему попалась?..
Тут Михаил невольно улыбнулся, подумав о жене. Ему нечасто встречались по-настоящему неординарные женщины, но в последнее время стала подбираться прямо-таки неплохая коллекция…
- Кажется, я понял, куда они её везут, - негромко проговорил Анатолий, с прищуром наблюдавший за дорогой.
- Ну, - вскинулись одновременно Михаил и Макар.
- Есть в этом квартале больничка частная, из недешёвых. Возил я как-то туда супругу Семёнова по интимному, судя по всему делу. Водитель у них приболел тогда, она ко мне обратилась. А больше тут ничего и нету такого интересного, разве что по частному адресу… Живёт то она не здесь?.. Ну, та, кого везут, - смутился он, и улыбка уехала под ус.
Михаил и Макар переглянулись. Всё страньше и страньше, как говорила небезызвестная Алиса из страны Чудес.
- Далеко до больницы? – спросил Макар.
- Ещё квартал и метров пятьсот вверх. Тупик там. Если микрик замигает на следующем светофоре, значит, точно туда.
- Охраняется больничка?
- Будка есть со шлагбаумом, но в приёмные дни въезд свободный. Был, по крайней мере.
- Таа-к, - буркнул Макар, о чём-то быстро размышлявший. – По интимному, значит… Если замигает, жми, Толя, после поворота, и аккуратно обгоняй их, лучше по дворам параллельно. Из виду, главное, не терять. Приедем в больницу раньше. Если что, Михаил Иваныч, действуйте – мол, насчёт жены интересуетесь, порекомендовали, то да сё. Наша задача – увидеть, куда её поведут… или понесут. Мы подозрения не вызовем – потому что приедем до них. Понаблюдаем… Дальше видно будет.
- Понял, - ответил Михаил. – Давайте, ребята, с Богом.
- Мигает, - хрипло шепнул Анатолий через пару минут.
Михаил вдруг осознал, что до боли стискивает кулаки…
Нина снова и снова выплывала из вязкого кошмара, чтобы опять провалиться в черноту. Жельчью изожгло заткнутый тряпкой рот, она кашляла, задыхалась, но тряска машины, в которой она валялась на полу, по-прежнему беспомощная и жалкая, заставляла снова и снова выворачиваться измученный, ссохшийся и спёкшийся желудок. Нина всё подтягивала ноги, чтобы, насколько это возможно, защитить живот. Моё дитя… неслись, прерываясь, беспомощные мысли, моё дитя… Помоги мне Господи… Помоги мне, батюшка Алексий… я хотела, как лучше… дети Любви… вы же сказали, батюшка… почему же так… за что?..
Больно, больно, больно…
Тряска, наконец, прекратилась. Двигатель заглох. Нина снова попыталась вытолкнуть изо рта тряпку и снова зашлась в приступе болезненной пустой рвоты.
Она, столько раз видевшая смерть и сражавшаяся с ней, впервые ощутила её сухую и костлявую лапу на собственном горле. И уже почти готова была её приветствовать. Без сражения кинуть белым флагом… Прямо в чёрные иссохшие глаза…
Холодно… больно… мигало красными всполохами сознание… больно… мой сын… за что.
За что?…
И тут поток холодного воздуха накатил благотворной отрезвляющей волной. На задворках сознания вжикнула отодвигаемая дверь.
Нину вытащили, уложили на носилки и понесли, накинув на рот шарф. Чтобы кляпа не видно было… пронесся обрывок мысли. Она попыталась дёрнуться, но никто даже не заметил этого слабого движения.
Я всё равно умру, если они убьют моё дитя, безучастно стучало в голове. Мне незачем будет жить. Мой сын – это всё, что у меня есть…
Она открыла слезящиеся глаза и увидела из-под края шарфа небо, качавшееся перед глазами, словно она лежала на морских волнах. Небо было странно-спокойным, мокро-серым, беременным зарождающимся снегом, и Нине показалось, что самая первая снежинка, которую оно исторгло, спустилась к ней и маленькой холодящей капелькой осела на веке.
Как странно, подумала Нина. Словно оно… утешает. Словно меня можно… утешить…
Её внесли в больницу.
Все больницы пахнут одинаково, сколь не закатывай их в ламинат, дерево и евроремонты, сколько не расстилай ковров и не расставляй кадушек с пальмами и тропическими цветами, всё равно запах, противный въедливый запах лекарств и недугов пропитывает всё. Нина этот запах узнала бы где угодно, даже полностью ослепнув.
Какой глупый, какой страшный конец всему – любви, надеждам, жизни…
Внутри, в измученных сухих лёгких заклокотало яростно. Не дамся!.. живой… Вот только бы капельку сил…
Где-то вверху и в стороне бубнили чьи-то голоса, растворяясь, не успевая оформиться в привычные, понятные слова и фразы. Её положили куда-то, на кушетку, судя по всему. Она чуть выпростала голову из-под шарфа, и ослабевший взгляд различил ненавистную высокую фигуру в роскошном полураспахнутом серебристом манто, а рядом – белый халат. Манто и халат о чём-то спорили, причём мать Григория заметно нервничала, и в её тоне чувствовались визгливые нотки раздражения. Врач помолчал, потом устало махнул рукой.
Нину подхватили с кушетки, и она, собрав всю ненависть, всю боль, всё отчаяние и почти иссякнувшую волю к жизни, зарычала и рванулась.
Те, кто её нёс, явно не ожидали такого поворота событий и, очевидно испугавшись, что она вывалится из носилок, хлопнули её обратно на кушетку. Проклятый шарф сполз окончательно, и она увидела двух растерявшихся санитаров, явно не знавших, что делать дальше. Всё-таки дорогая частная клиника, а не какая-то психушка на Кудыкиной горе!..
Нина снова попыталась вытолкнуть кляп, мыча и дёргая головой, и вдруг осознала, что в коридоре воцарилась тишина.
Очень странная тишина.
Ведь по всем законам жанра её должны были сейчас же отволочь в кабинет, чтобы не было лишнего шума… но никто не спешил её волочь.
Она постаралась приподнять голову и поморгала слезящимися глазами.
Наверное, слишком сильно помутилось в голове, потому что немая сцена, открывшаяся ей, в принципе не могла быть реальностью!..
Напротив Тамары Георгиевны, сложив на груди руки, стоял не кто иной, как Михаил Иванович Филатов, дальневосточный олигарх, экономический гений, владелец заводов, пароходов и прочая, и, по совместительству, муж лучшей подруги. С ним рядом, но как бы в его тени, обретался ещё какой-то внушительный мрачный тип с рыжеватыми усами.
Нина моргнула раз, и ещё раз, но видение не превратилось в дым.
Сердце вдруг заколотилось быстро-быстро, она почти перестала дышать... вдруг это просто бред измученного мозга?..
Филатов молча и спокойно разглядывал Тамару Георгиевну, но под этим его взглядом та вдруг неосознанным жестом потянула серебристый мех, запахивая его на груди. Растерянно и тяжко она привалилась к стене, уставившись на Филатова, как на внезапно выпрыгнувшего из преисподней чёрта.
Бледный доктор тоже понял всё правильно и поспешно ретировался, взмахом руки отослав санитаров.
Когда дерутся тигр и медведь, обезьяна благоразумно сидит на дереве…
Рослый спутник Филатова как-то незаметно оказался рядом с Ниной и в две секунды освободил её от ненавистной вонючей тряпки.
Нина выдохнула облегчённо, закашлялась и изо всех сил вцепилась в его руку:
- По…могите… по-могите, Михаил, - иссохшим ртом захрипела она.
Михаил обернулся. Морозный взгляд прошёлся по ней, заставив её вздрогнуть и заткнуться до лучших времён.
- Я не понимаю, что вы здесь делаете, Михаил Иванович, - стараясь придать голосу уверенный тембр, заговорила, наконец, Тамара Георгиевна. – По какому праву…
- Интересно, супруг ваш в курсе, чем вы тут занимаетесь, госпожа Геловани? – почти ласково поинтересовался Филатов, небрежно заложив большие пальцы в карманы пальто. – Похищения, - он перевёл взгляд на табличку на кабинете, - незаконные аборты?... Прямо мадридский двор какой-то!..
Тамара Георгиевна вполне отчётливо позеленела, и всё же рывком отлепилась от стены и бросилась в атаку, злобно сверкая глазами:
- Мой муж в отъезде! А вас не касаются дела семьи Геловани! Какого чёрта вы лезете! Я никого не похищала! Эта девка – наркоманка, проститутка подзаборная! Решила, что брюхом своим сына моего женить на себе может! Да ей ещё за счастье в нормальной клинике брюхо вычистить…
Филатов поморщился.
Нина зашипела, как раскалённая газовая горелка и попыталась дёрнуться, но филатовский компаньон легко удержал её и многозначительно прижал палец к губам.
- Так-так, - тихо проговорил Михаил, медленно раздвигая губы в нехорошей усмешке. – Надо будет жене передать, что её лучшая подруга, оказывается, наркоманка и… как вы выразились? А! «Проститутка подзаборная». Как это мы упустили такую грандиозную информацию о Нине Саблиной? А, Макарушка?.. Прозевали?
Макар тоже нехорошо улыбнулся и выразительно покачал головой, словно горько сожалея о своей профессиональной несостоятельности.
Из Тамары Георгиевны вырвался странный сдавленный звук, будто кто-то наступил на мышь. Лицо её было уже даже не зелёным, а изжелта-сухим, губы кривились в попытке произнести что-нибудь членораздельное, руки сцепились друг с дружкой как заклятые враги.
- Как… - промямлила она, наконец, и затравленный взгляд её метнулся к Нине. – Как… подруга?.. Вашей… вашей… Но я… я…
И тут Нина зашлась жутким хриплым смехом, перешедшим в сухой кашель, потом её нутро снова дёрнуло и вывернуло, и из глаз полились слёзы. Она упала лицом в кушетку и зашлась в спасительных, животворных истерических рыданиях…
Всего этого было слишком много даже для неё…
…Они выехали с больничной территории и почему-то почти сразу притормозили.
- А вот и твоя спасительница, - буркнул Филатов, и мрачное лицо его чуть просветлело.
Это были первые его слова за всё это время, обращённые непосредственно к Нине.
В машине они были одни. Водителя и охранника он отослал сразу после того, как те донесли Нину до машины и бережно уложили на заднем сиденье, укутав ноги откуда-то взявшимся шерстяным пледом.
С ней он не разговаривал и даже не смотрел в её сторону. Нине хотелось что-нибудь сказать, пробормотать хотя бы примитивные слова благодарности, но от стыда, безмерной усталости и смущения всё вязло и застревало в горле. Она остро, как никогда, ощущала огромную пропасть между собой и этим мрачным, властным и холодным человеком, которому из-за мелкой букашки-Нины приходилось терпеть неудобства и ковыряться в… во всём этом, короче.
Будто оно ему надо.
И только потому, что её, видите ли, угораздило быть Анькиной подружкой!..
Жарко горели щёки.
Леший их забери, всех этих богачей и снобов!.. Чтобы она ещё когда-нибудь связалась… И как Анька с ним вообще живёт?..
Хотя в Родняках он смотрится почти человеком.
Филатов вышел из машины.
Нине не было видно, и она кое-как подтянулась к окну. Тело всё ещё почти не слушалось, хотя в больнице ей дали выпить какие-то лекарства, провели экспресс-обследование, которое, к счастью, показало, что с Ниной всё в порядке, не считая мелких ушибов, нервного потрясения и шока от пережитого, и напоили горячим чаем.
Ещё бы, столь эффектное появление разозлённого олигарха нагнало на медперсонал такой жути, что врачи только что друг на друга не налетали!..
В окно она увидела знакомую жёлтую машинку, сиротливо приткнувшуюся к кованой ограде. Около неё мёрзла, часто переступая, хрупкая рыжеволосая фигурка в куцей модельной курточке…
Нинино сердце стукнуло пару раз в великом удивлении, а потом его затопило теплотой…
Филатов что-то сказал Эльвире Алексашиной, и та робко улыбнулась ему.
И он, кажется, тоже улыбнулся.
Нина стала отчаянно моргать, чтобы прогнать из глаз слезный туман, но тут дверца осторожно открылась, и на Нину уставились огромные заплаканные зелёные глазищи. Прямо как тогда, у её подъезда...
- Эльвира… Так это ты… Ты меня спасла?..
Нина неловко потянулась деревянной полусогнутой рукой.
Элька громко, по-девчоночьи всхлипнула и вдруг обняла Нину за шею, окатив влажным холодом, свежестью и фруктовым ароматом.
Какой прекрасный запах, подумалось Нине. Какая замечательная девчонка. Как несправедлива жизнь. Почему Гришка не влюбился в Эльку?.. Почему Элька не влюбилась в Гришку?.. Ведь какая была бы пастораль!..
И она неуклюже прижала к себе золотисто-рыжую голову.
- Спасибо, Эльвира. Спасибо…
- С тобой всё хорошо? – робко спросила девушка, заглядывая Нине в глаза.
- Только благодаря тебе…
- Да что я, - отмахнулась Эльвира. – Это Михаила Ивановича благодарить нужно. Без него ничего бы не вышло.
- Как ты вообще додумалась ему позвонить? – Нина неприязненно покосилась на фигуру Филатова, стоявшего снаружи и разговаривавшего по телефону.
Эльвира потеребила золотистый локон.
- Гришка как-то рассказывал, что он муж твоей подруги… А у меня, к сожалению, нет таких влиятельных друзей…
Нина сжала Эльвирину ладонь.
- Ты просто умница. И ещё замечательная, добрая, смелая девушка. Вот только… с Гришкиной матерью у тебя проблем не будет?..
Эльвира ожесточённо фыркнула:
- Наплевать мне на эту гадину!.. Во-первых, она меня не видела. Во-вторых, даже если узнает, руки у неё коротки мне претензии предъявлять. В-третьих, пусть только попробует заявиться – я ей в рожу плюну. Вот те крест! Веришь?
- Верю, - рассмеялась Нина. – Ты плюнешь! Ты молодец!..
- А как же ты? – Эльвира вгляделась в Нинино бледное, измождённое лицо. – Как же Гришка? Ведь ты… наверное… - глаза её непроизвольно покосились на Нинин живот, и она тут же вспыхнула. – Прости… просто, зачем ещё тебя бы в эту больницу потащили…
- Н-да, вся Вселенная уже, похоже, в курсе, - пробормотала Нина и устало приткнула голову Эльвире в плечо. – Гришке ни слова. Ни о чём. Так надо…
Эльвира помолчала, робко погладила Нину по растрёпанным, кое-где слипшимся волосам, непонимающе тряхнула кудряшками.
- Ни слова, - твёрдо повторила Нина, подняла голову и посмотрела Эльвире прямо в глаза. – Я очень тебя прошу…
- Ладно, - неохотно буркнула та. – Только это всё равно неправильно...
Ты ещё не знаешь про фотографии, горестно подумала Нина, после того, как они с Эльвирой обнялись, ещё поплакали, поклялись в вечной дружбе и попрощались.
А Гришка по-любому уже знает, что я просто «подзаборная проститутка».
В сердце снова ударило жаркой стыдной болью. Веки набрякли свинцовой тяжестью и будто сами поползли вниз.
Ну и пусть. Так даже лучше.
Пусть станет, наконец, собой.
Без неё…
- Нина, мы приехали…
Голос на задворках сознания зудел, как назойливая осенняя муха.
Нина ворчала и продолжала спать, спать, спать, вяло отмахиваясь от противного насекомого.
- Нина, проснись, - Михаил осторожно потряс её за плечо.
Она неожиданно распахнула чёрные, как бездна, глазищи и в абсолютном недоумении уставилась на него.
Приехали, сердито подумал Филатов. Амнезия теперь с ней приключилась. Господи, да когда ж это всё закончится?.. Ему ещё надо Анжеле это всё как-то преподнести, да так, чтобы она в переживания не ударилась!.. А она ударится, как пить дать, они ведь и понятия не имели, в какой переплёт попала её драгоценная Нинка!..
- Я уснула?.. – вдруг тихо спросила Нина, стараясь приподняться.
Он устало вздохнул и помог ей сесть.
Нина медленно приходила в себя. Бледная до зелени и вся какая-то изломанная, она лишь очень отдалённо напоминала ту боевую, задорную, весьма острую на язык женщину, за которой всегда так забавно было наблюдать.
В душе снова взметнулась волна тяжёлой ярости.
- Мерзавцы, - прошипел он, не сдержавшись. – Вся эта семейка у меня ещё попляшет…
Она вздрогнула, вскинула глаза, и робкая ладонь коснулась его рукава.
- Не надо, Михаил, прошу вас… Бог с ними… не надо, прошу вас! Очень прошу!..
- Сыночка выгораживаешь, - окончательно разозлился Михаил и выдернул руку. – Думаешь, он такой весь не такой как они?.. Дура, значит!
- Я люблю его, - всхлипнула Нина. – Я действительно распоследняя дура, но я его больше жизни люблю… Пожалуйста, не трогайте их…