Вторую руку тоже сдавило и ощутимо встряхнуло. По щекам зашлёпало, и в нос остро ударило нашатырём.
Нина резко села в ванне, сипло втягивая воздух, и в глаза её вернулась осмысленность.
Она смотрела в глаза реального, живого Григория, его руки цепко, до боли сжимали её ладони. И горячие потоки силы полились в её обессиленное тело так, что по всей коже прошла дрожь, и мелко застучали зубы.
- А вы, извините, кто?..
Безмерно удивлённый голос акушерки тусклым эхом разнёсся в полутёмной комнате.
- Я отец ребёнка, - ответил Григорий и вдруг резко вытянул Нину из воды. – Нина, держись за меня! Обхвати за шею! Крепче!..
Нина автоматически подчинилась. Сознание отказывалось воспринимать. Она просто тупо смотрела, боясь моргнуть.
- Нина, соберись. Мы рожаем!.. Мы рожаем, давай, моя хорошая, соберись и вперёд!
И вдруг волна неудержимой силы всколыхнула тело, заставив изогнуться немыслимой дугой.
- Потуга! – воскликнула Мария. – Ну, наконец-то!.. Ох, где ж вы раньше были, молодой человек!..
- Ы-ы-ыыы! – зарычала Нина нечеловеческим голосом.
- Молодец, умничка! - наперебой затарахтели Григорий и Мария, став вдруг единым целым… - ДАВАЙ!
…Тельце ребёнка выскользнуло в ванну, и на Григория прямо из-под воды уставились два огромных тёмных глаза.
- Смотрит, смотрит!... – хрипло воскликнул он, и маленькие, но удивительно сильные пальчики вдруг сомкнулись вокруг его большого пальца.
Полумрак ослепительно вспыхнул белым и звёздным, и в этом сиянии его сознание едва успевало запечатлеть отдельные кадры: маленькое сморщенное тельце ребёнка, неверяще-счастливые Нинины глаза, её мокрые протянутые руки… Слух потонул в какофонии счастливых рыданий, чьих-то аплодисментов, необычном кряхтении-ворчании малыша, плеске воды…
Задыхаясь от нахлынувшего света, счастья и совершенно неописуемого восторга, он бережно положил младенца Нине на живот, следуя подсказкам акушерки, и вытер мокрое от пота и слёз лицо.
- Нина, - хрипло выдохнул он, совершенно не в силах осознать случившееся, - Нина, любимая, у нас родился сын…
Глава 18
На фургон, остановившийся в самом центре Родняков, у Трёх Дубов, сбежалась поглазеть целая толпа, в основном состоящая из юных поселян. Они только что не облепили машину, взбудораженно сверкая глазами и переговариваясь.
Небо хмурилось, намекало на мелкий противный дождик, в кронах пока ещё зелёных дубов завяз лёгкий ветерок и сердито возился там. А вот юные берёзки и осинки, посаженные у спуска к рукотворному озеру, уже обрядились в осеннее золото.
Нина стояла довольно далеко, в стороне, на небольшом возвышении, покачивая в слинге-шарфе маленького Данилку.
Дверцы кабины распахнулись. Невысокий мужчина в ярко-рыжем свитере и старом кепи спрыгнул на землю. Следом выбралась какая-то девица. Мужчина бодро потрусил к дверям фургона, а девушка отошла в сторону, и её тут же обступили поселенские пацаны. Она что-то весело сказала им, широко разведя руки в стороны. Ветерок тут же выбрался из дубовой листвы и взъерошил золотисто-рыжие задорные кудряшки, выбившиеся из-под плотной бейсболки.
Элька, неожиданно поняла Нина, и волна тёплой радости прошлась по телу. Надо же, Элька!.. Откуда она взялась?..
Из распахнутого тёмного чрева фургона выдвинулись дощатые сходни и упёрлись в землю. Мужчина в свитере проверил устойчивость, несколько раз пройдясь туда-сюда и попрыгав. И снова нырнул в кузов.
Все замерли в ожидании, притихли даже неугомонные мальчишки.
И единым порывом пронёсся по сборищу восхищённо-изумлённый вздох.
Огромный чёрный конь, ведомый высоким темноволосым мужчиной, осторожно и тяжело ступая, вышел на сходни, заметно дрожа и громко фыркая. Глаза норовили выкатиться из орбит, шея вздрагивала, под ней ходили литые мускулы. Страшно было представить, что могло бы произойти, если бы нервное животное вырвалось из-под контроля. Но мужчина держал крепко, и что-то успокоительно бормотал коню в ухо.
Нина смотрела, боясь моргнуть, и всё её существо таяло в тоскливой сладкой неге.
Толпа вдруг снова дружно ахнула, и Нина, отказываясь верить собственным глазам, увидела, как за вороным, почти касаясь мордой его крупа, следует белая кобыла неземной красоты...
В глазах образовался туман, Нина прерывисто вздохнула, пытаясь проморгаться.
Данилка завозился и закряхтел в шарфе. Нина стала раскачиваться и ласково тетешкать прерывающимся от волнения голосом. Малыш покряхтел недовольно и снова затих.
Лошади встали рядом, нервно хлеща хвостами по бокам. Мужчины гладили и ласково охлопывали их, пока те не поуспокоились.
Григорий высмотрел кого-то в толпе и жестом подозвал.
Высокий для своих тринадцати паренёк по имени Павел осторожно приблизился к лошадям. Конюх в рыжем свитере начал что-то ему втолковывать, но Нине не было слышно.
Она всё ещё пыталась не плакать…
- Ну что? – спросил кто-то совсем рядом, и Нина резко обернулась. – Как тебе лошадки?
- Элька!.. - прошептала Нина, и подруги осторожно обнялись, чтобы не потревожить малыша. – Как я соскучилась!..
- Взаимно, дорогая, - умилённо косясь на комочек в шарфе, сказала Эльвира. – Господи, Нина, как я за тебя переживала!.. На этих дурацких Мальдивах и в этой не менее дурацкой Европе!..
Она отстранилась и пристально взглянула на подругу.
- Нина, - голос её чуть дрожал. – Ты стала такая… Ты прямо светишься!.. А можно посмотреть?.. Хоть одним глазочком, а?..
Нина осторожно приоткрыла шарф, и Эльвира, зажав рукой рот, чтобы не запищать от восторга, заскакала на одном месте.
- Нинка! – выдохнула она, наконец. – Ну, вылитый же!.. Ох, Нина… Какой тютютюлечка!... Ой, подержать бы!.. Данилушка, лапсик!
- Тише, - зашипела Нина. – Разбудишь… Всё потом. Подержишь ещё. И даже памперс дам поменять, если сильно попросишь. Лучше скажи, зачем вы Светлую Радость притащили?..
Эля склонила голову к плечу, в зелёных глазищах скакали весёлые чёртики.
- Подарок на свадьбу. Кажется, когда-то я тебе уже говорила. Ты же позовёшь меня на свадьбу?
Нина молча смотрела на лошадей. В горле собрался тугой комок.
- Эля. Я… ну, в общем… замуж меня не зовут. Так что ты вовсе не обязана… Короче, забери Светлую… У нас всё равно нет ни сил, ни средств даже на одну лошадь, а тут целых две!..
- Нет уж. Мне она нафиг не нужна. Это теперь ваши с Гришкой дела. Разберётесь!.. Он-то, между прочим, очень даже счастлив, что ему Светлая досталась. Будет теперь рысаков разводить, как и мечтал. Пацанвы вон сколько – дармовые помощники!..
Григорий и Павел взяли лошадей под уздцы и повели их к недавно построенной конюшне на границе Нининого участка. За ними, весело гомоня, потянулась стайка подростков. Конюх в рыжем свитере помахал на прощанье и потрусил к фургону.
- Элька… – Нина продышалась, стёрла слёзы и взяла Эльвирины прохладные ладони. – Ты знаешь, что ты – чудо?.. Мне так тебя не хватало… Спасибо… за царский подарок. За всё спасибо…
Эля нежно обняла её и расцеловала в мокрые щёки.
- Пойдём, - она решительно потянула Нину за руку. – Поздороваешься с… лошадками.
Нина неохотно подчинилась.
Трейлер осторожно сдал назад, развернулся, сердито шипя сжатым воздухом, и укатил прочь.
Они подходили всё ближе, и Нине приходилось часто моргать, чтобы, не дай Бог, не разреветься при всём честном народе…
Григорий из-за шеи коня смотрел, как она приближается.
И как всегда безудержно колотилось сердце...
Материнство сделало её настолько прекрасной, что глазам становилось почти больно, как от яркого солнца. И, будто дразня его, она как-то умудрялась ещё и изысканно одеваться, играя цветами, запахами, причёсками.
Вот и сейчас… шафранно-жёлтый свитер крупной вязки, круглые деревянные бусы, бордовая шерстяная юбка в пол… волосы - чёрная корона с заколкой-хризантемой над ухом. И шарф-слинг, в котором уютно спит их ненаглядное сокровище, сшит из той же ткани, что и юбка, и тоже украшен хризантемой. Аккуратные ботиночки, чуть выглядывая из-под подола, мягко ступают по увядающей осенней траве.
Как будто сама Осень, зрелая, спелая, яркая соткалась из воздуха и пространства и с лёгкой улыбкой идёт к нему…
Господи, быстро подумал Григорий, чувствуя, как скользят вспотевшие ладони по уздечке, может, сегодня получится… сказать ей…
- Здравствуй, Гриша, - тихо произнесла она, чуть смутившись. – Значит, у нас теперь целых две лошади?..
- Ты не сердись, - быстро сказал он и виновато улыбнулся. – Ребята помогут… Мы справимся. Тебе не о чем беспокоиться... Это Эльвира… она так решила… Как Данилка?..
- Да уж, - Нина кинула быстрый взгляд на их общую подружку, оставшуюся позади в компании звонкой детворы. – Эльвира если уж решила, то решила... Данилка спит. Он на воздухе всегда отлично спит, ты же знаешь.
Они оба улыбнулись, стараясь не смотреть в глаза друг другу.
Нина осторожно протянула руку к Радже. Конь потянулся, плюшевые губы аккуратно прихватили присоленную корочку, предусмотрительно прихваченную из дома, челюсти шумно задвигались. Ей показалось, что он узнал её, по крайней мере, в глазах коня не было враждебности. Нина облегчённо вздохнула и провела рукой по литой шее, по жёсткой блестящей гриве.
Светлая косилась сурово. Острые уши всё время двигались, копыто нервно бухало в пыль.
- Она не помнит, - разочарованно прошептала Нина. – Смешно, но я надеялась…
Григорий растерянно улыбнулся. Ему безумно хотелось заставить упрямую кобылу проявить хоть чуточку такта. Да только легче остановить её на всём скаку, эту дурацкую гордячку…
- Помнит!… У лошадей абсолютная память. Она в стрессе от перевозки… Просто дай ей немного времени…
Как и мне, сердито подумал он. Боже мой, опять мне нужно время!.. Ну почему у меня так плохо всё получается?..
Как убедить Нину в том, что им надо пожениться?.. Что нужно дать сыну его фамилию?..
Ведь она ни за что не захочет, после всего, что натворила мать…
Прилив знакомой душной ярости и стыда затопил грудь.
Нет, сегодня опять не выйдет. И завтра. И послезавтра...
И ни разу за эти два безумно трудных месяца она не коснулась этой темы.
Она не хочет связывать с ним жизнь, вот что это значит. И стопроцентно ему откажет. И что тогда он будет делать?..
А так есть хоть видимость отношений… возможность быть рядом… возможность общаться с сыном. Помогать им. Может, постепенно она привыкнет, что он рядом. И, может, когда-нибудь снова… полюбит?.. Хотя возможно ли это, для такого идиота, как он?..
Он не мог потерять всё. Опять. Бесповоротно.
Лучше умереть мучительной смертью…
И он молчал.
- Эля хотела… подарить эту лошадь нам на свадьбу, - вдруг сказала Нина. – А тут взяла и так отдала.
- На свадьбу… - эхом отозвался Григорий, и сердце вдруг заколотилось так, что потемнело в глазах.– А ты… ты… хотела бы…
- Хотела бы, - отрезала Нина, отчаянно краснея. – Да, не зовут… видно, рылом не вышла в аристократки…
Светлая вдруг коротко заржала. Раджа нежно буркнул в ответ.
Нина и Григорий одновременно опустили глаза, борясь со смехом.
Потом Нина не выдержала и прыснула в кулак.
Григорий счастливо рассмеялся следом, обхватил её лицо ладонями, осыпал тысячей поцелуев. А потом их губы слились…
Серое осеннее небо вспыхнуло, покачнулось и тяжело рухнуло ей на голову…
За все эти два месяца они ни разу не прикоснулись друг к другу, разве что, когда передавали из рук в руки малыша.
Григорий работал, как проклятый, появляясь к ночи и исчезая ранним утром, она вся ушла в ребёнка.
Что делать друг с другом и всей этой запутанной, как свалявшийся в гриве колтун, ситуацией, никто из них не понимал...
- Послушай, - хрипло сказал Григорий, когда они, наконец, оторвались друг от друга. – Ты и вправду согласилась бы… выйти за меня?..
Но тут потревоженный Данилка сердито запищал, и оба принялись сюсюкать и тетешкать.
Их головы почти соприкасались, она ловила его взволнованное дыхание. Впервые за всё это время он был близок, так близок, как никогда…
- Гриша… - тихо произнесла она, когда малыш, наконец, успокоился. – Я тебя люблю!.. Я хочу за тебя замуж больше всего на свете!.. Но я… мне казалось… ты меня… я тебе… противна… после всего этого…
Она зарделась и опустила голову.
Григорий тихонько засмеялся и коснулся лбом её лба.
- А я думал, это я тебе противен после всего… этого.
Они смотрели друг другу в глаза близко-близко, почти теряя фокус. Их ладони словно жили сами по себе, прикасаясь, поглаживая… нежно и тесно сплетались пальцы, мокрые дорожки расчертили щёки. Время замедлилось, превратившись в золотой тягучий мёд, а потом и вовсе остановилось.
Лошади косились с явным интересом, а ещё с большим интересом наблюдала с пригорка в отдалении поселенческая публика.
Потом он вдруг вспомнил. Не отрывая от Нины глаз, захлопал по нагрудным карманам рубахи. Пальцы с трудом расстегнули пуговицу, и на свет появился бархатный чёрный мешочек.
- Развяжи.
Нина с молчаливым удивлением выполнила просьбу. Она подставила ладонь и, тонко звякнув, из мешочка выкатились два золотых кольца.
- Вот… Всё таскаю, все эти два месяца… а заговорить боюсь. Думал, пошлёшь ты меня, со всей моей аристократией подальше и будешь абсолютно права. И тогда останется только помереть под твоим забором… Которого у тебя вообще-то нет.
- Вот, ради того, чтобы в хозяйстве появился забор, пора замуж выходить, - сквозь слёзы засмеялась Нина. – Но только за тебя!..
- Моя прекрасная Богиня, - тихо, но твёрдо произнёс Григорий, опускаясь на одно колено. – С тобой готов я сотворить Любви пространство на века… Ты выйдешь за меня замуж?..
- Тебе, мой Бог, готова помогать я в Сотворении великом, - так же тихо и серьёзно ответила Нина. – Конечно, выйду, любимый!..
Толпа на пригорке заухала и заулюлюкала, в воздухе замелькали бейсболки.
Нина, сжимая в одном кулаке драгоценные кольца, другим погрозила весьма довольной Эльке, показывающей два больших пальца. А Григорий одним прыжком взлетел на спину чёрного коня, и, к неописуемому восторгу зрителей, поднял его на дыбы…
- Похоже, осенние свадьбы входят у нас в традицию.
Михаил изогнулся и потёрся щекой об Анины волосы.
Алинка, елозившая в его руках, недовольно запищала, и он тут же принялся сюсюкать и тетешкать.
- Ну да, - задумчиво согласилась Анна, поправляя сбившуюся косынку. – Прошлый год Ромка с Клавой, теперь – Нинка с Гришей… Бог ты мой, кто бы мог подумать!.. Нинка – здесь, живёт в своём поместье, выходит замуж, да ещё и сына успела родить!.. Мишенька, если б мне год назад такое сказали…
Она посмотрела на мужа, который развлекал дочку, играя с ней шнурком ветровки. Малышка старалась взять шнурок, медленно водя ручкой, сосредоточенно хмурясь, в серебристо-серых глазёнках отражалось октябрьское небо.
- Ну, как видишь, иногда чудеса случаются, - улыбнулся Михаил.
- Если б не ты, - тихо сказала Анна, - ничего бы не было. Никакого чуда.
Она мягко коснулась его щеки, любуясь игрой света в глубоких серых глазах.
- Я так горжусь быть твоей женой!..
Михаил смущённо фыркнул. Алинка засмеялась, потрогала его нос, и от счастья стало тесно в груди.
- Анжела, дорогая моя… Ну при чём тут я? – Он поднял глаза в небо. - Это всё она - Любовь… Я просто немножко помог. О, смотри, едут!..
Аня обернулась и выдохнула в восторге.
Два всадника, верхом на прекрасной белой кобыле и чёрном, как ночь, жеребце, въезжали в увитую поздними цветами высокую арку, ведущую в поместье. Немногочисленные гости с восторгом захлопали, Сашка заиграл на гитаре весёлую мелодию.
Григорий в светлом льняном костюме, идеально сидящем на статной фигуре, спрыгнул с коня и протянул руки всаднице. Нина, раскрасневшаяся, в расшитом узорами платье цвета спелой вишни, легко соскользнула с дамского седла прямо к нему в объятия.
Следом за всадниками Эльвира вкатила коляску с Данилкой. Она высмотрела Филатовых, улыбнулась и протиснулась к ним. Они поставили коляски рядом. Алинка с интересом, сунув пальчик в рот, разглядывала Данилку, который в силу совсем маленького возраста задумчиво глядел в небо.
- Какой спокойный пацан, - заметил Михаил. – Алинка без нас уже бы закатила вселенский скандал!
- Он ко мне привык уже, - гордо зарделась Эльвира. – Иногда они не могут с ним справиться, а я – могу. Лапушка мой!
Она нежно поправила малышу одеялко.
- А своих не хочешь? – поинтересовалась мягко Анна. – Вон, как ловко управляешься!
Эльвира пожала плечами, во взгляде промелькнула грусть.
- Не могу никого по-настоящему полюбить. А хочется… как у них, - она кивнула в сторону молодожёнов. - Или как у вас.
- Всё будет, Эльвира, - сказал Михаил. – У тебя всё так и будет. Можешь мне поверить.
- Правда? – смутилась та. – Ну, если вы так говорите… Я тогда буду точно верить.
Григорий и Нина, держась за руки, подошли к гостям и поклонились. И все собравшиеся поклонились в ответ.
- Здравствуйте, друзья, - дрожащим голосом выговорила Нина. – Ну вот, мы и поженились. Спасибо, что пришли.
- Какая прочувствованная речь, - сказала Анна, и все расхохотались.
Приняв все поздравления, Нина не без облегчения ушла в дом кормить малыша.
А когда вернулась, убаюкав Данилку в слинге-шарфе, все уже ушли на закладку сада.
Они с Гришей переходили от саженца к саженцу, гладили тонкие веточки, благодарили людей, и ощущали, как тёплая благодать, идущая от добрых людских сердец, наполняет молодое пространство их поместья.
В какой-то момент Нина вдруг поняла, что рядом, справа, идёт батюшка Алексий. Она вздрогнула, сбившись с шага.
Священнослужитель покачал головой, приложил палец к губам, и Нина, закусив губу, продолжила путь с сильно бьющимся сердцем.
Саженцы в пикапе уже закончились, как вдруг муж Олеси, Юра, окликнул их:
- Нина! Гриша! Тут ещё пара кедров есть, я недавно из тайги привёз, себе сажали и парочку вам оставили. Вот... На счастье!..
Он протянул им два кедра, с корнями, замотанными в бумажный мешок из-под цемента.
Григорий бережно принял деревца, и они с Ниной сердечно поблагодарили Юрия.
Не сговариваясь, они направились вглубь поместья, к небольшой дубовой рощице.
- Вот, - сказал Григорий. – Ты тоже подумала, что кедрикам лучше будет в тени дубов?
- Да, - тихо ответила Нина. – Знаешь, я давно смотрела на эти дубочки и мечтала, что посажу здесь Родовую рощу. Здесь так тихо всегда… И уединённо… Будем здесь сажать?
Какое-то время они молча смотрели на кедры. И в глазах Григория она уловила тень печали.
– Помнишь, я как-то говорил тебе, что у меня был Учитель… Анатолий Владимирович Порошин.
- И у меня был… батюшка Алексий…
Григорий осторожно выпростал кедрики из мешка. Выкопал две ямки метрах в трёх друг от друга.
Нина, осторожно наклонилась, придерживая одной рукой Данилку в шарфе, аккуратно поставила первый саженец. Григорий расправил корешки и засыпал их влажной после недавнего дождя землёй. Помолчал, нежно касаясь пальцами длинных зелёных хвоинок.
- Твой учитель, - вдруг тихо спросила Нина, - он такой… седенький, да, невысокий, сухонький? С голубыми глазами?..
Григорий вздрогнул.
- Да… - он быстро посмотрел на неё. – Откуда ты…
И замер, не договорив. Нина улыбалась, глядя чуть левее него.
- Он очень благодарен тебе, Гриша, - нежно сказала она. – Он счастлив за тебя...
Григорий вдруг осознал, что у него дрожат руки. Мысли неслись, как напуганные лошади.
- Нина… дорогая… ты можешь… можешь сказать ему, что я очень его люблю?.. Что я так и не сказал ему «спасибо»… за всё, за всё…
- Он и так знает, Гришенька. Можешь не сомневаться. Он знает.
Она взяла второй кедрик и поставила его в лунку.
- И вы тоже знаете, батюшка, - улыбнулась она сквозь слёзы. – Добро пожаловать к нам в поместье!..
Григорий улыбнулся растерянно, всё ещё не в силах поверить.
Шумел над кронами ветер, кружились в позднем танце сухие листья, и всё вокруг казалось таинственно живым…
- Гриша.
Она смотрела ему прямо в глаза ласково и чуть взволнованно.
– Я тебе сейчас кое-что прочту... Ты только послушай, ладно?..
И как тогда, в безумно далёком прошлом, она закрыла глаза и неуверенно начала:
Лебединою дорогою стаи тянут на закат,
Над высокими отрогами крылья золотом горят.
Над небесными чертогами одиночество глубин,
Там, за звёздными порогами ты одна и я один…
Мы одни парим в безвременьи, средь космических ветров,
В ожидании воплощения, в облаках из звёздных снов,
Вспыхнет гордое пророчество – оживёт планета вновь,
И прервётся одиночество – позовёт с Земли Любовь.
Мы проснёмся в изумлении в кружевах земных садов,
Светлым таинством Рождения, в тёплой музыке без слов.
Лёгкой тропкой путь протянется, да к обрыву над рекой,
Нити воедино свяжутся, там, где встретимся с тобой.
Лебединою дорогою стаи тянут на восход,
Над высокими отрогами солнце ясное встаёт.
И Любовь уже зовёт…
Нас Любовь уже зовёт…
Опустились трогательные руки, и сама она осторожно присела на палую листву, придерживая шарф с Данилкой.
Григорий поражённо молчал.
- Это… ты сочинила?.. – спросил он, наконец.
- Ну… - смутилась Нина, и с улыбкой взглянула на спящего малыша. – Мне иногда кажется, что больше… он. Наш сын. Эти стихи как-то сами приходили, когда я беременная гуляла… А я старалась запомнить и дома записать. Такая вот история…
Григорий потянулся к её рукам и поцеловал их.
- Ты, наверное, никогда не перестанешь меня удивлять, - он лёг рядом, примостив голову ей на колени. – Стихи потрясающие. Даже больше песня… Надо обязательно на музыку положить… Значит, Данилка у нас тоже… поэтическая натура?..
Они тихонько засмеялись, и Нине показалось, что всё это ей снится.
Просто мягкий, чудесный осенний сон, полный тёплой золотой неги… Один из тех, что снятся ей очень редко, согревая душу перед большими испытаниями…
Но тогда лучше не просыпаться вовсе…
Она вдруг испугалась так, что похолодели руки.
- Гриша… Гриша, милый мой, дорогой, любимый, скажи, что это всё – не сон!.. Ущипни меня, а?.. Ты – не сон?.. Всё, что сегодня было – и ЗАГС, и лошади, и наше поместье… и наша будущая жизнь… это всё - правда?..
В её глазах было столько мольбы, что ему стало немного не по себе.
Он прижал к щекам её холодные ладони. Прислушался к тихому сопению внутри слинга. И лукаво улыбнулся.
- Это вовсе не сон, моя прекрасная Нинон. И, кстати, нас там уже ждут, и если мы не поторопимся, то получим вполне реальный нагоняй!
Он легко поднялся и протянул ей руки:
- Пойдём, моя Богиня! В нашу будущую, а вернее, настоящую прекрасную жизнь!.. Настала пора творить её вместе.
Нина рассмеялась и вложила свои руки.
- Пойдём! Уж если натворить чего-то, так вместе!..
Эпилог
Они вошли в кабинет, и Григорий долго смотрел на них, не испытывая никакого желания предложить им сесть.
Он не видел родителей с тех пор, как вернулся. Звонки игнорировал, в их доме не появлялся. Как-то Нина мягко попыталась вразумить его, и он чуть не накричал на неё. И этой темы они больше не касались.
И вот, почти год спустя, они сделали удивительный для своей гордыни шаг. Сами пришли к нему на работу.
Пришлось впустить…
Что ж… Отец, как всегда, тяжёл и мрачен, хотя необычно бледен, а мать…
Григорий запоздало поразился. Мать не просто постарела – она выглядела глубоко больной… Снаружи – всё тот же лоск, идеальная укладка, брючный костюм от Диора с перламутровыми пуговицами, тусклый блеск ровных жемчужин на шее и в ушах. Но плечи заметно осели, и во всей прежде статной фигуре словно сломалась какая-то внутренняя ось.
И глаза.
Чёрные, пустые… страшные глаза.
«Это абсурд, враньё: череп, скелет, коса. Смерть придёт, у неё будут твои глаза…»
- Мама… - только теперь он поднялся и быстро подошёл вплотную.
Несколько долгих секунд они вглядывались друг в друга. А потом она… поплыла, тоненько завыла и слепо ткнулась ему в грудь.
Он обнял её, а тихий, тоскливый, почти безумный вой всё не стихал, пока Эдуард Геловани не рявкнул сипло:
- Ну, хватит!.. Дома всё воешь и тут туда же!.. Не за тем пришли!
- А зачем вы пришли?.. – тихо спросил Григорий.
Он мягко усадил мать, налил ей воды из высокого хрустального графина. Вернулся в кресло, откинулся на спинку и сложил руки на груди.
- Ну, так зачем пожаловали? Лишить наследства?.. Проклясть на веки вечные?.. Воззвать к совести последнего потомка великого княжеского рода?.. Или что-нибудь пооригинальнее придумали?..
Мать всё плакала, теперь почти бесшумно, не поднимая глаз.
Эдуард Геловани молча разглядывал обстановку.
Тяжёлый зеркально-чёрный стол с кипами бумаг, кожаные итальянские кресла, панорамное окно с видом на Золотой Рог, белые стеллажи, на которых в идеальном порядке расположились сотни папок с золотым тиснением на корешках. На стенах - прекрасные морские пейзажи, в напольных горшках авторской работы – ухоженные тропические растения. На столе утопает в каскаде цветов роскошная золотисто-кремовая орхидея. Тонкой работы старинный чернильный прибор, отделанный серебром, соседствует с огромным серебристым «Эпплом». Стиль, вкус, неброская роскошь. Высший пилотаж…
Неужели это его сын?..
Михаил Филатов, как всегда, не ошибся, почувствовав в парне сильный, цепкий ум, ответственность и хватку. Впрочем, и лондонские рекомендации не подкачали. И теперь Григорий Геловани - один из ведущих юристов, второй заместитель главы юридической службы «Транс-Инвеста», крупнейшего инвестиционного холдинга Дальнего Востока.
Эдуард Геловани с непривычным смятением в душе смотрел на сына и не мог отделаться от впечатления, что перед ним незнакомец, лишь отдалённо напоминающий его прежнего Гришку. Ну, как детские фотографии отличаются от взрослых: иногда нельзя и угадать, кто есть кто…
Зелёный юнец-стихоплёт, столь часто вызывавший презрение своей очевидной бесхребетностью, неожиданно превратился во взрослого, матёрого, совершенно независимого мужчину. Настоящего породистого Геловани.
Как же так получилось, что он, отец, пропустил этот важный момент становления? Кто сумел вытащить наружу эту жёсткость и стержень, который он давно уже отчаялся откопать в своём единственном отпрыске?..
Он со злостью перевёл взгляд на жену. Её жалкие всхлипывания безумно раздражали. Испоганила и прохлопала всё на свете и теперь ещё и сопли развозит!..
- Я жду, - напомнил Григорий. – Говорите, что хотели и до свидания. У меня слишком много работы.
Вот так. Кажется, им только что дали понять, кто в доме хозяин...
- Мы хотели бы… - медленно начал Эдуард, с трудом подавив желание злобно встряхнуть раскисшую окончательно жену, - познакомиться с твоей женой и внуком.
На какой-то момент в кабинете повисла тишина.
- Да-а-а? – фальшиво изумился Григорий. – А как вы думаете, моя жена этого хочет?.. Может, спросим у неё?..
Он перевёл горящий яростью взгляд на жалко съёжившуюся мать.
- А может, ты, мама, сама у неё спросишь? А?.. Смелости хватит?..
Тамара Геловани вдруг подняла голову, и у Григория опять невольно сжалось сердце. Неужели эта разбитая старуха и холёная светская дама, которой он когда-то втайне гордился – одно и то же лицо?..
- Мне нет прощения, Гришенька, - заговорила она, трясущейся рукой комкая батистовый платок. - Я и сама это понимаю. Твоя Нина… она как-то сказала мне… что моя душа болтается где-то… - из глаз снова полились слёзы, и она уронила голову в платок. – Она была права… Но только, когда я потеряла тебя, до меня дошёл смысл… Я как будто умерла. Мне нет прощения. Но позволь мне взглянуть на внука, хотя бы издалека… это теперь всё, что у меня осталось…
- Ты хотела истребить этого ребёнка! - голос его дрогнул, и Григорий провёл по лицу рукой. – Своего внука!.. И своей ненавистью ты почти истребила меня. И Нину. Ты чуть не погубила нас всех…
Он протянул ей рамку с фотографией со стола.
Тамара Георгиевна обеими руками взяла фотографию.
Счастливые смеющиеся лица сына, его жены… И кудрявенький малыш, как две капли похожий на младенца-Гришку.
Потрясённая до глубины души, она смотрела и смотрела дрожащим, расплывающимся взглядом...
У неё никогда не было такой фотографии в семейном альбоме.
Да, собственно, и альбома с первыми годами жизни сына не получилось.
Все эти первые годы она тщетно боролась с ненавистью к навязанному ей мужу. Маленький Гриша тогда стал её спасением и единственной отрадой…
А потом привыкла. Привыкла к деньгам, привыкла к маске холёной успешности. В конце концов привыкла и к своему вечно надутому и деспотичному супругу. Холодный яд гордыни постепенно и незаметно превращал сердце в камень...
До той злополучной встречи с Ниной Саблиной Тамара Геловани была уже настолько уверена в себе и довольна жизнью, что, казалось, ничто не может эту уверенность поколебать. Но дерзкая девчонка умудрилась всего лишь несколькими словами пробить в её крепости здоровенную брешь, которую она так и не смогла потом залатать...